Текст книги "Не сказка о птице в неволе (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Только не садись снова на пол, – тороплюсь сказать я. – Можешь занимать весь лежак… Я тебя не трону.

На мгновение наши взгляды встречаются, и мне мерещится, что щеки Китнисс становятся пунцовыми; в клетке полумрак, так что я плохо вижу даже ее лицо, не то чтобы судить о его цвете.

Она присаживается сначала на самый край, потом как будто смелеет и садится уже нормально.

Не разговариваем. Я не нахожу слов, чтобы выразить, как мне жаль… Или не жаль?

У меня ведь не было выбора. Если бы я нашел другой способ спасти ее, я бы и пальцем к ней не прикоснулся, однако все вышло, как вышло.

– Знаешь, мне очень жаль, Китнисс…

Пытаюсь подобрать слова, но выходит плохо. Ей не понравится то, что я скажу.

– Я, правда, не хотел, чтобы наш первый раз был таким. То есть… твой, не обязательно со мной… Ах, черт!..

Отхожу к стеклу и застываю взглядом на центре зала: там, на столе, лежит неприметная на первый взгляд штука – небольшой, чуть раскрытый металлический цветок, щедро украшенный витиеватым рисунком. С первого взгляда понятно: работа настоящего мастера. Садиста. Стоит цветку коснуться твоей кожи, он захлопывает свои лепестки, сжимаясь и прикусывая твою плоть, небольшой кусок. Неприятно, но можно терпеть. Настоящая боль приходит потом, когда один из охранников начинает поворачивать закрытый бутон, а зажатая в нем кожа натягивается, скручивается… и, смешиваясь с твоим беспомощным воплем, рвется…

Жмурюсь, стараясь отогнать от себя воспоминания. Странно, но я бы хотел повернуть время вспять: тогда было больно только моему телу, сейчас же Люцифер нашел способ, как разорвать мне душу.

Резко поворачиваюсь к Китнисс.

– Если для того, чтобы спасти твою жизнь, надо будет сделать это снова – я сделаю, – отрывисто говорю я.

Она вскидывает голову, прожигая меня гневным взглядом, и теперь я уверен, что ее щеки пылают.

– Снова изнасилуешь меня? – обиженно спрашивает она.

Злюсь. Подхожу ближе, встряхивая ее за плечи.

– Если понадобится, да!

Китнисс фыркает, а я распаляюсь все больше.

– Ненавидь меня, презирай! Но я не позволю, чтобы эти скоты прикасались к твоему телу! – выпаливаю я. – Думаешь, их будут заботить твои ощущения? Или, может, надеешься, что они не изобьют тебя после или во время «этого»? Они животные, Китнисс! Я много дней слушаю вопли Джоанны! Только ты – не она… Ты сломаешься, ты… погибнешь…

Китнисс громко выдыхает, и ее брови сходятся на переносице. Мне кажется, что сейчас она наговорит мне гадостей, но вместо этого Китнисс отворачивается, дергая плечами и стараясь скинуть с себя мои руки. Отпускаю ее, и она сразу пересаживается в сторону, изредка бросая на меня непонятные взгляды.

Койка достаточно широкая, так что я позволяю себе лечь рядом с ней: моя голова возле ее ног, а руку я закладываю вместо подушки и прикрываю глаза. Сейчас только утро и, если уже привычная схема жизни в темницах не изменится из-за появления Китнисс, то до вечера нас никто не тронет.

Пытаюсь задремать, но сон не идет. Ворочаюсь, не находя удобного положения: спину тянет от ночного сна в скрюченном состоянии. И есть кое-что еще: не могу отделаться от мысли, что Китнисс наблюдает за мной. Выжидаю немного и распахиваю глаза. Серый взгляд ее глаз действительно застрял на мне: скорее всего она решила, что я сплю, иначе бы так не растерялась. Только зачем ей вообще наблюдать за мной спящим?

– Если хочешь высказать, какая я сволочь, давай, – предлагаю я, – облегчи душу.

Китнисс покусывает губы и молчит, скользит взглядом по моему телу: я почти чувствую невидимые прикосновения к шее, груди, животу… Добравшись до края штанов, Китнисс хмурится, и ее взгляд устремляется выше, замечая, наконец, язвы на моем предплечье. Я вздрагиваю, когда ее холодные пальцы касаются воспаленной кожи вокруг.

– Гноится…– тихо говорит Китнисс.

Не знаю, как это выглядит со стороны, но то, что я могу рассмотреть сам, это вздувшиеся желто-красные и постоянно влажные раны. Китнисс проводит пальцами вдоль моей руки, и я покрываюсь мурашками – ворованные секунды ласки, которые она дарит мне, так неожиданны и драгоценны, что я зажмуриваюсь, стараясь запомнить их. Легкое прикосновение самыми кончиками ее ногтей, стремящееся вниз: локоть, запястье, тыльная сторона руки. Китнисс накрывает своей ладонью мою руку, и я растопыриваю пальцы: она тут же пользуется этим, сплетая наши кисти. Я крепко-крепко сжимаю ее руку, боясь что она отдернет ее, но этого не происходит. Секунда, минута, две…

– Пит? – шепчет она.

Открываю глаза, показывая, что слышу.

– Я… не ненавижу тебя…

Ее слова – словно ласковые поцелуи бабочки, оставленные на моей душе, которая ищет и отчаянно цепляется за любое проявление небезразличия Китнисс.

Большим пальцем поглаживаю ее руку, накрывающую мою.

– Я знаю, ты пытался спасти меня… снова.

На ее ресницах дрожат маленькие капли будущих слез. Тянусь к лицу Китнисс свободной рукой и смахиваю маленькие росинки.

– Ты сильная, Китнисс, не плачь…

Она качает головой.

– Нет, Пит, я слабая, – ее голос полон уверенности, – когда я оказалась в Тринадцатом – одна, совсем одна, – я поняла, что я слабая. Сноу забрал у меня единственное, что придавало мне сил. Он знал. Он понял, понял даже раньше, чем я сама…

Я не дышу, боясь, но страстно желая поверить ее словам.

– Ты был моей силой!

Тяжелый выдох, наверное, мой. Смелею, глажу ее по щеке.

– Китнисс…

– Нет, Пит! Сноу забрал тебя, потому что хотел сделать меня слабой… Но я всегда такой была! Люди ошиблись, когда пошли за мной, им надо было выбрать не меня…

Приподнимаюсь на локте и тянусь к ней, желая обнять, но Китнисс резко выставляет между нами руку.

– Не надо, – отворачивается, – я не могу…

Замираю где-то в полпути к ней, не решаюсь настаивать.

– Я не могу не думать о том, что ты…

Китнисс пытается отодвинуться, но я не пускаю, перехватывая ее коленки.

– Прости меня… – шепчу я, а она награждает меня виноватым и грустным взглядом.

– Я переживу это… наверно. Но пока не могу.

– Хорошо, – соглашаюсь, целуя ее руки. – Хорошо…

Несколько часов проходят в тишине. Я так и лежу возле Китнисс. Она не прогоняет, но и не желает приласкать. Я вспоминаю наши ночи, когда мы жались друг к другу, спасаясь от кошмаров: сейчас нам снова страшно, только кошмары перестали быть снами – они реальны как никогда.

Где-то ближе к вечеру из коридора заявляется отряд из пяти охранников: Китнисс испуганно сжимается, но я пытаюсь ее успокоить.

– Вероятно, нас отправят умываться, – предполагаю я.

И действительно, всех пленников выпускают из камер и под бдительным присмотром отправляют в душевую. Она тут общая: большое помещение, полностью выложенное белой плиткой, которая местами треснула или вообще отвалилась. По периметру с потолка стекает вода – не слишком теплая, но и это кажется манной небесной.

Меня с Китнисс, Джоанну, Энни и парня без имени заводят в комнату и сообщают, что на все про все у нас минут пятнадцать, не больше, – потом придется вернуться в камеры. Джоанна, не дожидаясь остальных, быстро скидывает свою нехитрую одежку и встает под воду. Я тоже раздеваюсь, хотя опасливо поглядываю на Китнисс: остальных я не стесняюсь, но она… после того как… Однако Китнисс как будто не обращает на меня внимания и во все глаза смотрит на Джоанну. А зрелище не для слабонервных: гладко выбритый череп, опухшее лицо, а тело… Победительница из седьмого буквально вся покрыта коростами и синяками. На ее шее и груди темно-коричневые отпечатки мужских рук.

– Чего пялишься, Сойка? – бурчит Джоанна, не оборачиваясь. – Радуйся, что до тебя пока не добрались.

Китнисс вспыхивает и опускает голову.

Легко касаюсь ее плеча, привлекая внимание:

– Надо успеть умыться. Они не часто нас этим балуют.

Она с опаской оглядывается на остальных: Энни и безымянный уже разделись и намыливают свои тела, стараясь отскрести засохшую кровь. Никто не стесняется – каждый из нас знает вопли друг друга, знает, какие кошмары преследуют изо дня в день… Да и стеснение для тех, кому есть, что терять, а мы, скорее всего, в ближайшее время умрем, тогда какой смысл?

Китнисс медлит, но все-таки развязывает одеяло и, стыдливо прикрываясь ладонями, движется в сторону водной стены. Я замечаю, как наши товарищи по несчастью намеренно не смотрят на Китнисс, проявляя уважение к ее растерянности, и благодарен им за это.

Тру свое тело, пытаясь отмыть недельную грязь: кожа горит огнем, раны саднят. Выворачиваю руку в тщетной попытке дотянуться до спины, но недавно вывернутый сустав не позволяет. Вздрагиваю, ощущая несмелое, легкое прикосновение возле лопаток. Удивленно оборачиваюсь, перехватывая напряженный взгляд серых глаз.

– Я могу помочь, – говорит Китнисс. – У тебя там кровь…

Я протягиваю ей свою мочалку, и она принимает ее, стараясь, чтобы наши пальцы не соприкоснулись.

Китнисс аккуратно моет мою спину, водя мочалкой вдоль позвоночника, но, когда она доходит до места едва поджившего ожога возле поясницы, я получаю порцию ее настоящих прикосновений – заботливые пальцы ласково протирают больную кожу.

– Все, – говорит Китнисс из-за спины, протягивая мне руку с мочалкой.

– Тебе самой помочь?

Пару секунд Китнисс молчит, размышляя, но все-таки отказывается.

После умывания всем выдают чистую одежду: мне и безымянному белье и штаны, а девушкам длинные мешковатые рубахи. Китнисс с явным облегчением прикрывает свою наготу, и, хотя за все время купания я старательно избегал смотреть на ее обнаженное тело, сейчас все-таки успеваю заметить синяк на правой груди – следы лап одного из охранников.

Переживаю, что по возвращению в камеры нас с Китнисс разлучат, но, похоже, что распоряжений на этот счет не было, так что и ее, и меня снова запирают вместе. Она устраивается на краю койки, как воробышек на насесте, и, поджав колени к груди, замирает, уставившись в одну точку. Мы думаем об одном и том же?.. Время безжалостно, и с каждым мгновением приближает визит Люцифера и сотоварищей.

Китнисс различает их шаги раньше моего: она вся обращается в слух, сперва вытягивая шею, чтобы убедится, что ей не померещилось, а потом буквально втягивает голову между плеч, прикрывая глаза.

Из вчерашних охранников один сменился: сегодня Антониуса сопровождает Сэм и какой-то тощий длинный мужчина.

Люцифер проходит в центр зала, и я знаю, что взгляды всех пленников прикованы к нему.

– Привет, пупсики, – улыбаясь, говорит он. – Я скучал по вам!

Джоанна брезгливо морщится, а Люцифер тянет руку к столу со своими «игрушками». Недолго думая, он выбирает толстый кусок резины и поворачивается к девушке:

– А это, лысая, для тебя. Отхожу тебя сегодня по полной программе.

Я вижу, что Китнисс дрожит от волнения, и, обняв ее за плечи, притягиваю к себе. Она покорно прячет лицо у меня на груди, однако это не укрывается от взгляда Антониуса.

– Голубки! – тянет он. – Не начинайте без нас! Вы сегодня на сладкое!

Сэм заходится в приступе гнусного смеха, а я чувствую, как спина Китнисс, которую я глажу двумя руками, становится буквально каменной от напряжения.

Первой достается, как обычно, Энни. Люцифер никуда не спешит и позволяет нам в полной мере насладиться криками избиваемой девушки.

Парень из второй камеры проходит испытание огнем и довольно быстро вырубается от боли.

Джоанну колотят тем самым куском резины, который выбрал и продемонстрировал Антониус. Пару раз мне приходилось на себе испытывать, насколько это больно: синяков не остается, но вот агония длится, даже когда все уже заканчивается; побои дубинками куда менее болезненны.

Джоанну не насилуют. И радость за подругу по несчастью для меня отравлена страхом за девушку, которую я сжимаю в руках. Стать десертом на ужине извращенцев – пытка похлеще прижигания раскаленным металлом.

Китнисс не смотрит, когда Люцифер и два охранника подходят к двери моей камеры. А вот я слежу за каждым их движением. Я отлично знаю, что палка в руках Сэма бьет электрическим током, а тонкий шнур, который Антониус сжимает в ладони, больно прижигает кожу, срезая верхний слой.

Стоит клетке открыться, я пересаживаю Китнисс так, что она оказывается за моей спиной.

– Заждались? – виновато спрашивает Люцифер. – Я торопился, как мог.

Игнорируя утреннее разногласия, Китнисс ищет у меня защиты, стараясь скрыться от враждебных глаз.

– Ну что ты, куколка, не стесняйся нас, – шутит Сэм. – Мы вчера уже всю тебя видели, чего ж теперь мяться?

Заведя руки за спину, я пытаюсь обнять Китнисс и чувствую, как она дрожит.

– Иди сюда, – командует Люцифер.

Китнисс не двигается.

– Люблю строптивых девок, – рассуждает Антониус. – Что может быть лучше, чем выдрать когти кошке, которая считала, что может исцарапать твою руку?

Его помощники ржут, а я чувствую, что в камере становится жарко.

– Антониус, не трогай ее, – говорю я, вставая на ноги.

Люцифер смиряет меня ехидным взглядом.

– Но мы с парнями еще не собирались по домам.

– Если ты хочешь кого-то избить, давай меня, – отчаянно предлагаю я.

Антониус хмурится, делает вид что размышляет.

– Избить? Нет… Я собирался кого-нибудь трахнуть, а не избить, хотя… А давай, Мелларк! – внезапно говорит он. – Задница у тебя тоже ничего. Снимай штаны и становись раком!

Кровь приливает к лицу, обжигая щеки.

Дыхание сбивается.

– Что??

Охранники переглядываются, подмигивая друг другу.

– Ты слышал, Мелларк. Становить к девке передом, ко мне задом.

Нет.

Нет, нет.

Я. Не. Могу.

Даже. Ради. Китнисс.

Не. Могу.

Отчаянно хлопаю ресницами и стараюсь захватить как можно больше воздуха. Кислорода не хватает.

Они не шутят.

Чувствую, как Китнисс отстраняется – ее руки больше не касаются моей спины.

В камере так жарко, что начинает сдавливать легкие.

И тихо. Очень тихо. Я вижу, как шевелятся губы охранников, и логика подсказывает, что они смеются, но я не слышу их. Я оглушен громоподобным стуком собственного сердца. Бешеный ритм пульсирующей крови, вызывает дрожь во всем теле.

Не могу. Даже ради Китнисс?

– Парни, бросим монетку, кто лишит зад Мелларка девственности? – пробивается в мое сознание гнусавый голос третьего охранника.

Теперь меня попеременно бросает то в жар, то в холод.

– Я бы с большим удовольствие трахнул Сойку, – рассуждает Сэм.

Антониус не согласен.

– Мы же за справедливость, – вступается Люцифер. – Дай парню сделать выбор, чей попец сегодня в игре: его или его подружки?

Господи. Ради Китнисс?

Я различаю глухие всхлипывания у себя за спиной, но не решаюсь обернуться.

Я или Китнисс?

А спасет ли это Китнисс? Что им мешает поиздеваться сначала надо мной, а потом над ней?

– Че тянем, Мелларк? – гаркает Антониус. – Мы заждались, – он проводит рукой по своему паху и, высунув язык, облизывается, глядя прямо на меня.

Понимаю, что меня сейчас вырвет, но пытаюсь побороть рефлексы.

– Короче, становись в позу, – командует третий охранник и, резко приблизившись, с силой толкает меня в плечо.

Оказывается, мое тело почти окоченело – я не могу сбалансировать удар и, пошатнувшись, падаю на четвереньки. Кто-то из охраны награждает меня увесистым пинком сбоку в живот. Скрючиваюсь от боли, позволяю отчаянному стону сорваться с губ.

Китнисс всхлипывает и кидается ко мне, стараясь обнять. Ее теплые ладони накрывают мои плечи, и она притягивает мою голову к себе, так что та оказывается лежащей у нее на коленях.

– А куколка-то переживает за Мелларка, – говорит Антониус.

Он поворачивается к своим парням, они что-то обсуждают, посмеиваясь, и я знаю, что ничего хорошего их совещание не принесет.

Придя к какому-то решению, охранники снова обращают свое внимание на нас с Китнисс.

– Мелларк, подъем, хватит валяться.

Китнисс неуверенно разжимает руки, давая возможность мне выполнить приказ. Я встаю на ноги, и она пытается подняться следом, но у Люцифера другие планы.

– Тебя, куколка, я попрошу остаться как есть.

Мы с Китнисс обмениваемся удивленными взглядами, не понимая к чему все идет.

– Раз уж мы выяснили, что ты потеряла невинность по нашей вине, – произносит Сэм, – то с нас обучение тебя премудростям любви.

«Неужели снова?» – думаю я.

Хотя на что я надеялся? Что они просто уйдут?

Китнисс смотрит на них затравленными глазами, оставаясь сидеть на коленках.

– Приласкай его, – командует Сэм.

Китнисс бросает на меня непонимающий взгляд.

– Сними с него штаны и поработай ротиком, милая.

Глаза Китнисс расширяются от ужаса, а щеки покрываются бардовым заревом.

Она не сделает этого, мы оба это знаем.

Охрана, видимо, тоже знает, потому что Сэм решает дать Китнисс дополнительную мотивацию: посмеиваясь, он приближается к ней, сверкая электрическими вспышками на конце своей палки. Я не успеваю предупредить ее, когда оружие касается тонкой оголенной шеи. Китнисс вскрикивает, отшатываясь в сторону, и выходит, что она подается на меня, рефлекторно хватаясь за ткань моих штанов.

– Куколка, не зли дядю Сэма, – предупреждает Антониус, – он ведь может эту палку тебе и между ног засунуть. Не хочется поджарить тебя «там», – посмеивается он, – если только ты будешь настаивать на этом.

Лицо Китнисс находится ровно напротив моего паха, она не поднимает головы, но я буквально чувствую обреченность и отчаянье, волнами исходящее от нее. Сэм, похоже, раздражается ее упорством и награждает новым ударом тока. Китнисс всхлипывает, я вижу сверху, что она закусила губы, стараясь не сорваться на плачь, но остается недвижимой.

– Соси, сука.

Она стискивает ткань моих штанов в кулаки, но не пробует раздеть меня, а наоборот, собрав волю в кулак, говорит упрямое:

– Нет.

Я стою как истукан, опасаясь испортить все еще больше.

Обвожу взглядом камеру. Я знаю каждый ее закуток, но снова всматриваюсь: а вдруг где-то появилась дверь, которую я не замечал ранее? Надежда, глупая надежда, которая… Неожиданно в районе сердце вспыхивает огонь. Я охаю, опуская взгляд, и запоздало соображаю, что Люцифер пустил в ход шнур. Короткие, но болезненные укусы сыпятся один за другим, и небольшие фрагменты кожи срезает с плеч и около ключицы, оставляя покрытые сукровицей ранки. Я остаюсь на месте, пытаясь не отступить перед лицом опасности, но мир вокруг заполняет громкая мольба Китнисс:

– Не бейте его… Пожалуйста…

Охранники довольно переглядываются, понимая, что брешь в обороне Китнисс пробита. Ее внутренняя стена дрогнула.

Удары прекращаются, и я чувствую, как Китнисс упирается лбом мне в бедро, пряча залитое слезами лицо. Непроизвольно глажу ее по волосам в тщетной попытке успокоить, но делаю только хуже – она дергается, скидывая мою ладонь, и, сверкнув глазами, яростно пытается стянуть с меня штаны. Ее ногти царапают мою кожу на талии, но это ничто по сравнению с тем, какие рваные раны остаются на моем сердце с каждым открывающимся сантиметром кожи.

Едва Китнисс достигает цели, я остаюсь перед ней со спущенными до колен штанами и бельем. Она в упор смотрит на мой член, и я вижу на ее лице нечто напоминающее отвращение.

– А теперь губками, куколка, возьми его в рот.

Вся смелость Китнисс будто испаряется, она медлит, уставившись прямо перед собой. Антониус настроен решительно: он хлещет меня шнуром, оставляя новую рану на животе, но я не вскрикиваю, только морщусь, превозмогая боль. К сожалению, Китнисс видит струйку крови побежавшую из нового «укуса». Она так резко втягивает воздух, словно готовится нырнуть на глубину, и внезапно касается меня губами. Возле самого кончика, но я все равно вздрагиваю.

– Умница, детка, давай поглубже.

Китнисс давится слезами, но под шуточки охранников открывает рот, пропуская меня внутрь. Там тепло и запретно приятно.

Я прикрываю глаза, борясь со своими ощущениями. Китнисс плотно сжимает губы, упираясь в меня языком, наверное, она инстинктивно пытается вытолкнуть мой член, но от ее движений тело покрывается мурашками. И я урчу. Нагло, не имея на это не малейшего права, но урчу, наслаждаясь. Даже гогот охраны как будто перестает меня беспокоить – я бессовестно погружаюсь в секунды, когда мое тело не бьют и не истязают. А любят. Пусть и по приказанию.

Китнисс плачет. Это разъедает меня изнутри. Ее насилуют, даже больше – ее насилую я. Пытаюсь отстраниться, как-то помочь, но охранники расценивают это по-другому.

– Не халтурь, куколка, соси, чтобы нам стало завидно.

Лицо Китнисс давно красное от стыда и унижения, но она не прекращает движения головой. Мне приятно.

Я предатель.

Я не хочу такого удовольствия.

Из глубины моей проклятой души поднимается стон наслаждения. Ненавижу сам себя, но начинаю двигать бедрами навстречу Китнисс.

– А парень-то тащится, – констатирует Люцифер, наблюдая за мной.

Он толкает Сэма локтем и что-то шепчет товарищам. Почти мгновенно эти двое делают шаг вперед, хватая меня за руки и оттаскивая в сторону, а сам Антониус снимает штаны, вываливая наружу свое достоинство. Применяя грубую силу, он ловит Китнисс. Она испуганно взвизгивает, выставляя вперед руки, но это не помогает ей.

Я кричу, дергаюсь, но не могу вырваться – у охранников стальная хватка.

– Открывай рот, сучка, – приказывает Люцифер. – Порадуй папочку.

Китнисс вопит и упирается, даже когда он, намотав ее волосы на руку, прижимает ее лицо к своему члену. Я вижу, как на боках Антониуса проявляются красные царапины – Китнисс защищает себя, разрывая его кожу.

– Когти убери! – требует Люцифер, но она не сдается.

Я толкаюсь вперед, извиваюсь в руках охранников, но Сэм, изловчившись, прикасается ко мне палкой с током. Тело содрогается от боли, но плевать! Во мне будто сил прибавилось – я вырываю руку из лап третьего охранника и кидаюсь к Китнисс, однако по собственной глупости путаюсь в спущенных до колен штанах и падаю вперед. К большему идиотизму ситуации именно Сэм, все еще стискивающий мой локоть, не дает мне распластаться на каменном полу. К пояснице сзади прижимается наконечник оружия, и я получаю новую порцию тока – охранник не стесняется и не прекращает пытку, даже когда я начинаю орать.

В какой-то момент я понимаю, что крики Китнисс прекратились, сменившись неясными гортанными стонами. Выворачиваю голову, с безысходностью обнаруживая, что Антониус дергает голову Китнисс туда-сюда, а она лишь упирается в его бедра согнутыми руками.

– Пусти ее! – ору я, но моя мольба смешивается с новым воплем от разряда тока.

Секунды скручиваются, сплетая мгновенья, и внезапно кричать начинает сам Люцифер.

– Ах, ты, сука, кусается! – орет он, отталкивая от себя Китнисс, и с силой швыряет ее об стекло.

С глухим стуком и вскриком, она ударяется о прозрачную стену и падает на пол. Я даже сообразить ничего не успеваю, как нога Антониуса, обутая в тяжелый сапог, врезается в тело Китнисс. Снова и снова он пинает ее, безуспешно пытающуюся прикрыть лицо от сыплющихся ударов, а я кричу до хрипоты, рвусь, отбиваюсь, не глядя, и, в конце концов, Сэм и третий охранник не удерживают меня, и я, в секунду поправляя штаны, чтобы снова не грохнуться, бегу в сторону Люцифера.

Будто со стороны, я наблюдаю, как мои руки сжимаются вокруг его шеи, сдавливая и лишая врага кислорода. Что-то хрустит под пальцами, Антониус пытается ухватить ртом воздух и царапает мои кисти.

Я не реагирую на удары тока и не ощущаю, что мои раны на плече и спине раздирают, добавляя к ним новые. Мне горячо, кожа горит огнем, и лишь краем сознания я понимаю, что тепло обманчиво – это моя собственная кровь, покидающая тело.

Противник затихает, он почти не сопротивляется, не калечит меня и рвано дышит. Еще секунды, и все будет кончено…

– Отпусти его, Мелларк! – свирепо приказывает третий, и нескрываемая угроза в его голосе вынуждает меня обернуться к нему.

Охранник стоит возле стекла и, приподняв избитое ослабшее тело Китнисс, держит большой нож прямо у ее горла.

– У тебя три секунды, тварь! – распаляется он, а на шее Китнисс проявляется красная полоса – он вдавливает лезвие в нежную кожу, разрезая ее. – Раз!

Тело, подпитанное адреналином, не желает разжимать рук. Сколько раз Антониус бил меня, резал, прижигал и травил? И вот его гнусная жизнь в моих руках: трепещет, бьется, как птица в клетке, и плещется паникой в широко распахнутых глазах.

– Два!

Я лихорадочно соображаю, успею ли убить Люцифера, а после этого выбить из рук третьего нож? По блестящему лезвию стекает капля алой крови Китнисс. Люцифер кряхтит, сдаваясь и прикрывая глаза.

– Три!

– Отпускаю!

Делаю шаг назад, разжимая руки, и Антониус резко оседает на корточки, хватаясь за горло. Он жадно-жадно вдыхает, а третий раздраженно отбрасывает ко мне Китнисс. Я успеваю поймать ее, не позволив удариться об пол, и прижимаю к себе. Быстро пячусь назад, зверем глядя на охранников.

– Ты пожалеешь об этом, Мелларк! – хрипло шепчет Люцифер, когда Сэм помогает ему встать. – Ты сдохнешь в этой камере! – обещает он, разворачиваясь, чтобы уйти.

Третий открывает двери, и они с Сэмом выходят, Антониус же медлит и, обернувшись ко мне, прищуривается и добавляет:

– Мой личный подарок: перед смертью я позволю тебе, Мелларк, насладиться видом того, как я и ребята будем трахать твою птичку во все щели!

Они уходят, а я, наконец, оседаю на пол, крепко прижимая к груди Китнисс. Она вся перепачкана в крови. Своей и моей. Ее волосы спутаны, лицо мокрое от еще не высохших слез, а я сам в буквальном смысле горю от боли – кожа изодрана и изранена.

Но мы живы. Еще живы. Люцифер не бросает слов на ветер. Вероятно, я могу умереть еще до наступления следующей ночи. И может быть, было бы лучше, если бы Китнисс не дожила до возвращения нашей охраны.

Отзывы и кнопочка “нравится”?))

Не забываем быть активными))))

p.s. Ненавистные многим звезды легко убираются в редактировании поста :)

========== 03 ==========

Комментарий к 03

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Я еще долго слышу шаги охранников, хотя их давно уже нет. Люцифер ушел зализывать раны, но не сомневаюсь, что он вернется, чтобы восстановить свою власть надо мной. И, что еще хуже, – над Китнисс.

Не прекращаю проклинать себя за то, что полез в драку. И в это же время хвалю себя.

Я прав.

Я виноват.

Я не знаю.

Мне кажется, что я схожу с ума. От боли, от страхов. От разъедающей внутренности беспомощности и от отчаянья. Они стали моими друзьями, они пытаются стать мной.

Охранники вернутся, чтобы отомстить, поглумиться, поиграть. Растоптать и уничтожить. Какой я был дурак, когда считал, что физическая боль – самое страшное, что они могут со мной сделать.

Китнисс ворочается у меня на руках и стонет, приоткрывая глаза.

– Все хорошо, – тороплюсь соврать я, но она обессиленно опускает веки и качает головой.

– Отпусти меня.

Ее ладони упираются мне в грудь, но я не пускаю – Китнисс слаба, мне почти не приходится прикладывать усилий, чтобы удержать ее.

– Отпусти… – ее мольба заставляет мое сердце страдать, но я поступаю, как эгоист: не позволяю себе лишиться последних мгновений, когда могу сжимать ее в объятиях.

– Пит, не трогай меня… Я теперь грязная… – ее голос, переходящий в шепот, для меня громче голоса ведущего Игр Клавдия, звучавшего в небе над Ареной, и ранит он глубже, чем могло бы ранить острие ножа, пронзившего плоть.

Притягиваю Китнисс к себе, обнимаю так крепко, что она кряхтит от неудобной позы, но я не могу разжать руки.

– Не говори так, не говори, – прошу я, но Китнисс не слушает.

Ее руки наполняются силой и толкают меня.

– Пусти!

Это уже приказ. Могу ли я и дальше удерживать ее против воли?

Китнисс выбирается из кольца моих рук, неуверенно присаживаясь на край койки, свешивает ноги вниз. Ее лицо в кровоподтеках, на уголке губ засохшая кровь – Антониус ударил ее, когда она укусила его за…

– Почему бы им просто не убить нас? – спрашивает Китнисс, но не дожидается моего ответа и продолжает, – им нравится унижать, причинять боль…

Отойдя прочь, она останавливается возле стекла и прижимается к нему лбом. Смотрит в центр зала на «игрушки» нашей охраны, наваленные на столах и стеллажах.

– Они насилуют всех женщин? – Китнисс задумчиво водит пальцем по прозрачной стене. – На теле Энни нет синяков, похожих на пальцы…

Я отвожу взгляд: во время купания я был уверен, что Китнисс рассматривала только Джоанну, но, похоже, она успела увидеть больше, чем я предполагал.

– Энни они только бьют.

– Почему? Она ведь красивая, – спрашивает Китнисс, поворачиваясь ко мне лицом.

Пожимаю плечами и честно говорю, что думаю:

– Она покорная, а Антониус любит, когда жертва кричит…

Китнисс отворачивается, снова глядя прямо перед собой. Она долго молчит, и я уже решаю, что разговор окончен, когда Китнисс тихо произносит:

– То есть, если я буду выполнять все, что он скажет, и буду… покорной, – она давится этим словом, – то… он не будет долго насиловать меня?

Мои щеки вспыхивают, словно их прижгли раскаленным железом.

– Китнисс!

Она качает головой.

– В то, что он совсем меня не тронет, я не верю. Ты же его слышал… Он хочет, чтобы ты все увидел…

Воздух застревает в горле, и я давлюсь готовыми сорваться с языка возражениями. Сжимаю руки, впиваясь пальцами в ладони, и морщусь от уродливой правды ее слов.

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, – просит Китнисс, и я поднимаю на нее глаза.

Ее лицо почти спокойно, даже губы не дрожат. И только в глазах плещется беспокойное серое море – волны отчаянья с грохотом бьются о берег безнадеги.

– Не смотри.

Я отворачиваюсь, выполняя приказ.

– Нет, не сейчас, – она грустно выдыхает, – тогда, когда он будет делать со мной все… это. Не смотри. Я не хочу, чтобы ты видел.

Китнисс не выказывает страха: она не дрожит и не плачет, а я думаю, что лучше бы было наоборот – истерика, слезы, мольба – я бы понял все это и попытался утешить, но ее наигранное спокойствие делает меня совершенно беспомощным и ненужным.

Антониус устроит ей публичную казнь, и все ради того, чтобы сделать мне побольнее. Зачем я два месяца боролся, цеплялся за свою никчемную жизнь, если сейчас я утащу на тот свет еще и девушку, которую люблю?

– Обещай мне, – настаивает Китнисс, и я киваю.

– Хорошо.

Ее ладонь скользит по заляпанной кровью рубахе, поглаживая живот. Китнисс морщится, отворачиваясь от стекла, и возвращается к койке. Она пытается лечь и недвусмысленно дает понять, чтобы я подвинулся, но кажется, я прирос к своему месту. Согнув ноги, Китнисс устраивается рядом, но я проявляю инициативу и притягиваю ее к себе. Кладу ее голову на колени, осторожно поглаживаю по волосам.

– Пит… Я даже себе противна, не трогай меня…

Не выдерживаю, сгребаю Китнисс в охапку и, подтянув ее к груди, начинаю укачивать, как маленькую.

– Прости меня, прости, прости…

Я понимаю, насколько бессмысленны мои извинения, но они задевают что-то в истерзанной душе Китнисс – я не слышу ни единого всхлипа, но чувствую, как моей кожи касается холодная влага ее слезинок. Она больше не пытается отстраниться или оттолкнуть, просто принимает всплеск моих чувств.