Текст книги "Феникс"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Рядом со мной сидит Прим и читает вслух сказку. Это какая-то старая наивная история о том, что добро всегда побеждает зло. Теперь я в этом не уверен.

– Ты слушаешь? – спрашивает меня Прим.

Я словно выхожу из оцепенения и киваю. Я говорю неправду. И мы оба это знаем. Но нам обоим нужна эта ложь. Чтобы не сломаться.

Сестра Китнисс приходит ко мне каждый вечер после того, как заканчивает помогать Миссис Эвердин в больнице. Она всегда приносит какую-нибудь книгу и, устроившись у меня под боком, начинает читать. Иногда я замыкаюсь в себе и перестаю ее слушать. Иногда она уходит в свои мысли и перестает читать. Но мы оба делаем вид, что все в порядке, и просто стараемся пережить очередной вечер.

Уже прошла неделя с тех пор как Китнисс пришла в сознание. За все это время улучшений нет. Она отказывается от еды, постоянно плачет и твердит, что собственными глазами видела, как от моих рук погибли ее мама и сестра. Доктора ничего не могут с этим поделать.

Вчера я разговаривал с Хеймитчем. Он пришел ко мне сам. Кажется, ментор постарел на несколько лет за последние месяцы. Я не спрашивал, но, похоже, ему очень надо было кому-то это высказать, и он выбрал меня.

– Врачи говорят, что это «охмор», – начинает Хеймитч, – какая-то извращенная шутка Капитолия. Тебе раз за разом вкалывают приличную дозу яда ос-убийц. И все: ты съезжаешь с катушек. Самые потаенные твои страхи становятся настолько реальными, что почти все жертвы сами сводят счеты с жизнью.

В моем взгляде, очевидно, столько ужаса, что ментор тут же добавляет:

– Само собой нашей Сойке никто не даст наложить на себя руки! – он пытается отшутиться, но ситуация настолько серьезна, что пугает даже его.

Я размышляю над тем, что только что узнал. Если ментор прав, и у Китнисс этот самый «охмор», то она и правда думает, что потеряла сестру. Как сказал Хеймитч? Самые потаенные страхи? Кому как не мне знать, насколько Китнисс боялась потерять своего Утенка!

Чувствую, что мой мозг готов взрываться от осознания того ужаса, через который она прошла. До этого момента я жалел ее тело, над которым издевались злобные руки Капитолия. Сейчас же я понял, что самая страшная пытка для Китнисс – пережить смерть Прим.

– Это можно вылечить? – с надеждой спрашиваю я.

– Пит, это ведь не болезнь, чтобы просто дать ей таблетку. Это ее воспоминания, ее новая реальность. Я не знаю, как это можно вылечить.

Больше мы не разговариваем – просто сидим, пока, наконец, Хеймитч не встает и так же молча не уходит.

Мне хочется пожалеть себя, такого одинокого и никому не нужного, но я не чувствую это. Все, что мне сейчас важно – знать, что Китнисс поправится, но ни один человек не может мне этого обещать.

Сегодня я должен дать ответ Плутарху, готов ли я стать их новым символом революции. Они давали мне всего пару дней на размышления, но, учитывая ситуацию с Китнисс, до сих пор меня никто не трогал.

Сказать по правде, я все еще не знаю, соглашусь ли. Мне не нужна эта революция, мне не нужна эта война. Но Капитолий должен заплатить за все страдания, которые он причинил людям. И президент Сноу лично должен заплатить за муки ада, через которые он заставил пройти Китнисс.

Передатчик на моей руке вибрирует, напоминая, что пора идти в Штаб. Медленно бреду по коридорам в нужном направлении, пытаясь понять, какой мой выбор будет правильным.

Неожиданно меня окликает командующий Боггс и жестом приглашает отойти в сторону. Я удивлен. Не помню, чтобы когда-нибудь разговаривал с ним лично. Когда я останавливаюсь рядом, он нервно оглядывается по сторонам и, словно боясь, что нас могут услышать, тихо говорит: – Я долго думал и решил, что ты должен знать кое о чем. До того, как ты дашь ответ Койн.

Еще раз посмотрев вокруг, он добавляет:

– Та операция, по спасению Сойки и остальных, она всегда казалась мне странной. Понимаешь, мы проникли в самое сердце Капитолия – в Президентский дворец, и не потеряли ни одного солдата. Я не говорю, что было бы правильно, если бы кто-то из моих ребят погиб, но все это очень подозрительно.

Я смотрю на него во все глаза, не понимая, к чему он клонит.

– Если ты спросишь меня, солдат Мелларк, то я тебе отвечу: уж больно похоже, что нас ждали во дворце. И твою Сойку для нас приготовили, перевязав подарочной лентой. Подумай об этом.

И он уходит, оставляя меня наедине с этой новой информацией.

Китнисс пытали, надеясь получить информацию о Восстании.

Китнисс охморили, желая свести с ума и отомстить за все проблемы, которые она создала Сноу.

Китнисс вернули мне, чтобы я сошел с ума сам.

В итоге, если врачи Тринадцатого не смогут исцелить разум Китнисс, то план Президента воплотится в жизнь. Китнисс не сможет жить в мире, где нет Прим. А я не смогу жить в мире, где нет Китнисс.

Как бы ни сложилось потом, сейчас я должен отомстить. За себя, за Китнисс, за каждого, кто страдал под гнетом ненавистного Капитолия.

Когда через несколько минут я захожу в Штаб, я точно знаю, какое решение верное.

Я стану новым лидером революции.

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 1-8 ======

POV Пит

– Соратники, – обращается к нам Альма Койн, – я рада, что мы, наконец, пришли к соглашению. Хочу высказать надежду, что наша дальнейшая работа станет плодотворной и окажет реальную помощь в деле свержения власти ненавистного всем Капитолия!

Вокруг раздаются довольные возгласы и аплодисменты. Последние пару часов я нахожусь в Штабе Тринадцатого вместе с остальными участниками группы Альфа и еще парой десятков важных людей из личного окружения президента.

Я согласился возглавить Революцию. Мне кажется, что ни Плутарх, ни Койн даже не рассматривали вариант, что я могу отказаться. Но все не так просто.

– Альфа, – Койн жестом указывает на нас, – останемся обсудить мелкие детали.

Я не назвал бы это мелкими деталями, но мне это не важно. Пусть называет, как хочет, лишь бы согласилась на мои требования.

На некоторое время Штаб заполняет шум отодвигающихся стульев и разговоры людей, но постепенно все выходят, остаемся только мы. Койн и Плутарх беседуют в стороне, президент делает какие-то записи на листке.

Я уже сообщил ей, что буду делать все, что они посчитают нужным, но у меня есть свои условия. Я должен быть уверен, что те близкие люди, которые у меня еще остались, находятся в безопасности.

Собираюсь с мыслями. Важно ничего не забыть. Еще раз перечисляю в уме все, о чем хочу сказать, и вижу, что ко мне подсаживается Финник.

– Пит, ты уверен в том, что собираешься сделать? – в голосе товарища ясно слышится сомнение и тревога. – Я тоже хочу, чтобы вся эта война скорее закончилась, но обязательно ли позволять им управлять собой?

Я вздыхаю. Мне сложно с ним спорить. Тем более, когда я разделяю его мнение.

Наверняка, мое участие в этой авантюре никак не повлияет на исход Восстания. Жители дистриктов поверили не мне. Они поверили Китнисс. Большинству из них пришлось переступить через многолетние страхи и сомнения, чтобы оказать, наконец, сопротивление Капитолию. Их вдохновила Огненная девушка.

Наивно полагать, что стоит предложить людям нового героя, и они пойдут за ним. Однако, президент и ее команда считают, что для поддержания боевого духа солдат необходимо в срочном порядке снять несколько агитационных роликов, демонстрирующих, что сопротивление продолжается, и победа близка. Хеймитч уверен, что, кроме съемки сюжетов, меня наверняка отправят в зону боевых действий: вдохновлять жителей бунтующих дистриктов собственным примером.

С тех пор, как взорвалась Арена, прошло уже несколько месяцев, но до настоящего момента люди не располагают никакой конкретной информацией о событиях, произошедших после Бойни. Мне говорили, что среди солдат все чаще звучат разговоры о том, что Сойка погибла, и Сопротивление сломлено.

Плутарх убежден, что нужно срочно «нести информацию в массы», как он говорит. И каково бы ни было мое личное отношение к бывшему распорядителю, в этом вопросе он разбирается, несомненно, лучше, чем я. Для них замена Китнисс мной – тоже риск, потому что никто до конца не знает, как отреагируют люди. Однако других вариантов пока нет.

– Финник, теперь уже поздно отступать. В любом случае, мы должны бороться.

– Но какой ценой? – перебивает он меня.

Я понимаю, о чем он говорит. Однажды ночью, в минуты томительной неизвестности и безнадежного отчаяния, когда ни он, ни я ничего не знали о судьбе пленников Капитолия, Одейр рассказал мне о том, что на самом деле означает быть Победителем Голодных игр. Ты перестаешь принадлежать себе. Ты – игрушка тех, кто имеет власть и деньги. Твое тело и твоя жизнь начинают принадлежать им.

Игры никогда не заканчиваются. Просто кто-то меняет правила.

И это еще одна причина, почему я должен сделать то, чего от меня ждет Койн. Если есть хоть маленький шанс, что нам удастся заставить Сноу ответить за все его зло, я готов ухватиться за него.

Если потребуется, я буду играть по правилам Плутарха. Буду его очередной пешкой.

Но даже пешка может срубить короля.

– Любой ценой, – отвечаю я другу.

Финник не спорит. Просто хлопает меня по плечу и возвращается на прежнее место рядом с Джоанной. Пока мы разговаривали, президент закончила писать, и теперь выжидающе смотрит на меня.

Я понимаю: время пришло. Сейчас или никогда. Мое сотрудничество в обмен на безопасность тех, кого я люблю. Поднимаюсь со своего стула, направляясь к трибуне. Прохожу мимо бывшего ментора и слышу его шепот.

– Продай свою душу подороже, парень!

Очевидно, шепот Хеймитча достаточно громкий, и Койн все слышит. Выражение ее лица становится суровым, а ментор пытается оправдаться.

– Все для блага Революции! – он ухмыляется и невинно пожимает плечами.

Среди Победителей пробегает грустный смешок. Каждый из нас уже продал однажды душу, чтобы выжить, так что теперь мы умеем торговаться.

Для того, чтобы подняться на трибуну, нужно пройти несколько ступеней. Они невысокие, но, видимо, я настолько сосредоточен на том, чтобы ничего не забыть из своего списка, что у меня не сразу получается преодолеть их. Протез, заменяющий мне ногу, цепляется за последнюю ступень, и я чуть не падаю лицом вниз. Буквально в последнее мгновение мне все-таки удается удержать равновесие и продолжить двигаться вперед.

Наконец, я добираюсь до цели. Поворачиваюсь лицом к остальным и начинаю говорить:

– Так сложилось, что борьба дистриктов за свободу обрела лицо, символ. Мы все ее знаем. Это Китнисс Эвердин, Сойка-пересмешница…

Говоря про Китнисс, обвожу взглядом тех, кто сидит передо мной. Джоанна кривит губы и делает гримасу. Финник и Хеймитч смотрят на меня с сочувствием. Лицо Энорабии, которая уже оправилась после освобождения из Капитолия, не выражает вообще ничего. Гейл выглядит суровым, впрочем, он всегда такой, насколько я знаю.

– Также мы все знаем, почему Китнисс не может сейчас помочь людям не терять надежду…

К горлу подкатывает ком, и несколько долгих мгновений я не могу дышать.

– Президент Койн и Плутарх Хэвенсби считают, что, пока Китнисс не поправится, ее место должен занять я.

Плутарх согласно кивает, а я продолжаю.

– Я не могу сделать этого! – знаю, что на лице Койн изумление, но не останавливаюсь. – Я не могу заменить Сойку-пересмешницу в сердцах людей. Однако я сделаю все от меня зависящее, чтобы огонь, который она зажгла, не потух. Во мне живет надежда, что народ Панема достоин лучшей жизни, чем та, которую предлагает нам Капитолий.

Альма Койн, судя по выражению ее лица, осталась довольна моей речью.

– В тоже время я вынужден обозначить несколько условий, которые вы лично, Президент Койн, и будущее Правительство страны, если победа окажется на нашей стороне, должны будете выполнить.

– Не кажется ли тебе, Пит, что условия в данном случае неуместны? – перебивает меня Плутарх.

– Все хорошо. Пусть солдат Мелларк выскажется до конца, – отвечает ему Койн.

– Во-первых, необходимо сделать все возможное, и даже невозможное, чтобы Китнисс поправилась.

– Вы же понимаете, Мелларк, что врачи – не боги, и «охмор» нанес серьезные повреждения здоровью солдата Эвердин? – голос Альмы спокоен. Она просто выясняет детали.

– Понимаю, – говорю я. – Но прекращать ее лечение нельзя, ни в коем случае.

Она кивает и делает пометки на своем листе бумаги.

– Хорошо, продолжайте.

Глубокий вдох. Я нервничаю, но мой голос не дрожит.

– Во-вторых, все Победители, которые останутся живы к окончанию Войны, получат полную амнистию, независимо от того, что они сделали или сделают к тому моменту. И каждый из них лично выберет себе новый дом в том дистрикте, который их устроит.

– Разумно ли это? Победа может оказаться не такой скорой, как нам хотелось бы. Есть вероятность, что среди Победителей окажутся предатели, – возражает президент.

– Я настаиваю на исполнении этого условия, – отвечаю я.

Несколько минут мы не сводим друг с друга глаз – наконец, она отворачивается и снова делает записи. Понимаю, что победа за мной.

– И последнее. Голодные игры. Они никогда больше не состоятся.

Койн опять внимательно смотрит на меня. Думаю, выискивает брешь в моей решимости. Но ее нет. Последнее условие не для меня. Оно для всех. Я хочу, чтобы дети перестали умирать ради развлечения толпы. Это надо прекратить раз и навсегда.

– Это все?

На мгновение мне кажется, что она похожа на кобру, готовящуюся к броску, но почти сразу видение исчезает.

– Да, это все, – коротко отвечаю я.

Койн встает со своего места и подходит ко мне.

– Раз вы закончили, у меня тоже есть условие. Всего одно, – говорит она.

Мне снова кажется, что передо мной кобра. И она делает бросок.

– Если вы, Мелларк, или солдат Эвердин – хоть один из вас – нарушите условия нашего договора о полном содействии делу революции, расплата будет неизбежна. Казнь. Вас обоих.

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 1-9 ======

POV Китнисс

Смотрю на белую ткань простыней, окутавших мои ступни. Я сижу на больничной койке, притянув к себе колени, и обнимаю их руками. Только в такой позе я чувствую себя цельной. И можно помечтать, что я крепкая, твердая, сильная. Что я нормальная.

Протягиваю руку и медленно веду ей вокруг себя, касаясь всего, до чего могу дотянуться. Размышляю.

Стена. Твердая. Шероховатая.

Перила кровати. Металлические. Холодные. Гладкие.

Подушка. Мягкая. Теплая. Легкая.

Простынь. Тонкая. Почти прозрачная. Мятая.

Кровь Прим на моих руках. Красная. Теплая. Липкая.

Мои пальцы чувствуют, моя память знает, но меня пытаются убедить, что мои руки не касались некоторых из этих вещей.

Красная. Теплая. Липкая. Это нерационально…

Вспоминаю звуки.

Папа поет песню. Мелодично. Чарующе.

Стук колес поезда. Ритмично. Глухо.

Тиканье часов. Гулко. Монотонно.

Предсмертный крик мамы. Истошно. Надрывно.

Я стараюсь, но не могу найти разницу. Все эти звуки у меня в голове, но врачи пытаются доказать, что я не слышала некоторых этих звуков.

Истошно. Надрывно. Это нелогично…

– Китнисс, ты помнишь упражнение, которое мы делали вчера?

Голос человека в белом халате заставляет меня повернуться к нему. Я киваю.

– Начинать с простых вещей, – мой голос такой хриплый, что я не узнаю его.

– Молодец, Китнисс! Расскажи мне самые простые вещи про себя?

Этот человек приходит каждый день уже много-много дней подряд. Он разговаривает со мной, как с маленькой девочкой. Как с ненормальной. Я не хочу ему рассказывать про себя.

Мотаю головой. Доктор не подает виду, что расстроен.

– Ты расскажешь мне завтра, Китнисс?

Я опять отказываю. Не завтра. Не послезавтра. Никогда.

– Мы уже говорили об этом, – его голос вкрадчивый, успокаивающий. – Ты заболела, Китнисс. Я хочу тебя вылечить, а для этого ты должна рассказать мне о себе.

Не понимаю, как он собирается меня лечить, слушая мои рассказы. Я знаю себя и знаю, что я видела и слышала.

Отворачиваюсь к стене и жду, когда за доктором закроется дверь. Долгожданное одиночество. Не хочу никого видеть. Они думают, что я – псих. Но я чувствовала. Я видела! Есть только одно, что вызывает у меня сомнение.

Ее я тоже видела. Ту девочку рядом с Гейлом, которая так похожа на мою Прим.

Не понимаю этого, здесь нет логики.

Я понимаю! Я знаю! Это переродок! Это ненавистный, несчастный переродок!

Кровь. Красная. Теплая. Липкая.

Крик. Истошно. Надрывно.

Бьюсь головой о стену. Снова, снова и снова. Из глаз текут слезы, мне больно, но я раз за разом ударяюсь о стену. Я не знаю. Я не понимаю.

Я запуталась…

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 2-1. Отчуждение. ======

POV Пит

Лес подо мной кажется бесконечным. Никогда прежде я не видел его с высоты птичьего полета. Это трудно передать словами. Бескрайнее буйство красок: от светло-зеленой листвы кустарников до багровых листьев многолетних исполинов. Мир, полный неведомой мне жизни: там, внизу, животные и птицы, реки и озера. Мир, который хорошо известен Китнисс, и которого ни разу не касался я.

Планолет летит настолько бесшумно, что, если постараться, можно представить, что ты находишься не внутри огромной металлической клетки, а паришь свободно, будто птица. Закрываю глаза и почти чувствую, как ветер касается моих крыльев, как запах опавшей листы щекочет нос.

– Ребята, проверьте работу оборудования. Все камеры должны быть исправны, – голос Плутарха из наушника возвращает меня в реальность.

Первая локация для съемок агитационного ролика – разрушенный Двенадцатый. Подготовка заняла около суток: сюда был отправлен специальный отряд для проверки безопасности. Кое-где еще тлеют угли, так и не погасшие после взрывов шахт, и отряд занимался очисткой такой территории.

Мне дали возможность самому выбрать место для съемок. Без тени сомнения я предложил отправиться к старому дому Китнисс. Если с нами нет самой Сойки, то должно быть хоть что-то, напоминающее людям о ней. Мою идею одобрили, однако посадить планолет в том районе оказалось невозможно: из-за большого количества угля на поверхности Шлака там до сих пор продолжаются пожары.

Поэтому приземлимся мы на площади, возле бывшего Дома правосудия. И уже оттуда наша команда пешком направится в Шлак.

Со мной полетел Финник на случай, если появится идея снять ролик и про него. Он никогда здесь не был. Более того, в его родном дистрикте почти всю территорию занимает вода, и теперь он с нескрываемым интересом рассматривает в окно планолета лес, могучий лес Двенадцатого.

Меня обуревает масса самых разных эмоций, но все они негативного характера. Сердце щемит от тоски по семье, которая не смогла выбраться отсюда. Душа болит при виде когда-то родных мест, от которых остались лишь плохо узнаваемые силуэты, словно скелеты растерзанных домов. Чем ближе мы приближаемся к месту назначения, тем хуже я себя чувствую.

Наконец, планолет садится, и нас выпускают на свежий воздух. Нет, теперь воздух Двенадцатого невозможно назвать свежим. В ноздри мгновенно попадает пыль и пепел. Дышать тяжело от запаха гари, и на глаза наворачиваются слезы при виде – я даже не знаю, как сказать; не хочу об этом думать, – но вокруг все усеяно обгоревшими останками тех, кто не сумел спастись от беспощадного огня Капитолия.

Финник подходит ко мне и по-братски кладет руку на плечо. Мне помогает его участие. Много бессонных ночей мы провели сидя бок о бок в ожидании хоть каких-то новостей о тех, кого мы любим, и кого у нас украл Сноу. Иногда мы молчали, иногда делились сокровенным. Те разговоры в темноте стали основой настоящей мужской дружбы.

Молчим: слова здесь лишние. Даже вечно хихикающая капитолийская съемочная группа, кажется, понимает, что мы оказались в самом центре огромной братской могилы, и затихает. Так, в полной тишине, мы стоим некоторое время.

Наконец, я прихожу в себя. Надо быстрее закончить со всем этим и вернуться назад. В относительное спокойствие Тринадцатого.

Собрав оборудование, направляемся в сторону места, где прошло детство Огненной девушки. Я часто ходил к ее дому, когда она не знала, и дорога была мне хорошо знакома, но сейчас все вокруг настолько изменилось, что я не всегда уверен, что иду в верном направлении. И вот передо мной ее дом. То, что от него осталось. Уцелела только старая кирпичная печь и часть когда-то высокой трубы. Ни стен, ничего. Пожар уничтожил все.

Съемочная группа быстро устанавливает осветительные приборы, проверяет звук, и, наконец, я вижу, что на меня направлена камера.

– Пит, – говорит мне оператор, парень примерно моего возраста с яркими и неуместными здесь синими волосами, – расскажи нам. Что это за место?

Я понимаю, что пора выполнять условия соглашения с Койн: вдохновлять людей. Китнисс это делала своими поступками. У меня нет поступков, у меня есть только слова. И я начинаю говорить.

– Это место, – показываю рукой на обгоревшую печь, – когда-то было домом той, которую вы знаете, как Сойку-пересмешницу. Присмотритесь внимательнее. То, что вы видите – это способ Капитолия решать проблемы. Китнисс оказалась неугодной для Президента Сноу, и весь Дистрикт понес за это наказание.

Слова льются из глубины моей души, превращая невыплаканные слезы потери в историю гибели Двенадцатого.

– Почти сразу после того, как стрела Китнисс взорвала Арену последних Голодных игр, здесь появились планолеты Капитолия. Началась бомбежка беззащитных жителей. Взрывы длились несколько дней – погибла большая часть населения Дистрикта…

Оператор отводит камеру от меня и делает панорамные кадры окружающей нас местности. Сгоревшие дома, тлеющие угли, останки мирных жителей. Кругом чернота и смерть.

Когда объектив возвращается ко мне, оператор просит пару слов о моей семье и семье Китнисс.

– Семье Китнисс удалось спастись, а мои родители, – мне сложно говорить столь личные вещи, но скрывать их нет смысла, – они погибли. И братья. У меня не осталось никого…

Финник машет рукой, привлекая мое внимание, и рисует в воздухе сердечко. Я вспоминаю, что на последнем интервью перед Бойней я рассказал Панему о том, что мы с Китнисс женаты, и она ждет ребенка. Люди до сих пор верят в это, даже большинство жителей Тринадцатого продолжают так думать. И сейчас не время говорить обратное. Но как быть с тем, что любой, кто увидит Китнисс, поймет, что ее живот остался прежним, и никакого ребенка нет?

– У меня не осталось никого кроме Китнисс. Наш ребенок, – трагически отвожу взгляд от камеры и смотрю вдаль, – плод нашей с Китнисс любви погиб, так и не родившись. Вы должны знать: Президент Сноу похитил Китнисс и пытал. Она потеряла ребенка, но мы снова вместе. Китнисс идет на поправку. Скоро Сойка вновь расправит свои крылья.

Выжидаю минуту, перевожу дух и, глядя прямо в камеру, говорю:

– Президент Сноу, Вам не погасить пламя, зажженное в сердцах людей Сойкой-пересмешницей! Вы спалили наши дома! Вы разрушили наше Настоящее! Но вам не сломать нашего Будущего! Близится время платить долги!

После моих слов все молчат. Видимо, я задел какие-то струны их души…

Постепенно все выходят из оцепенения, и мы начинаем поздравлять друг друга с удачной съемкой. Оператор делает еще несколько кадров, но я уже иду обратно к планолету.

Ролик, наверняка, понравится Койн: моя речь получилась вдохновляющей. Но мне опять пришлось врать, будто время повернулось вспять, и опять я лгу: про любовь, про ребенка, про светлое будущее.

Думаю, мой голос звучал убедительно, и мне поверят: мы с Китнисс снова вместе. В действительности, я и раньше не мог надеяться на взаимность с ее стороны, а теперь…

– Я люблю тебя, Китнисс, – шепчу я в пустоту. – Ты только живи, ты только не сдавайся!

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 2-2 ======

POV Китнисс

У меня уже несколько часов не было приступа паники. Что-то вроде личного достижения.

Иногда мне кажется, что во мне не осталось жидкости, чтобы плакать, но проходит немного времени – я опять вспоминаю о своих кошмарах, и мокрые реки уже струятся по моим щекам.

Человек в белом халате настойчиво приходит каждый день. Скорее всего, в одно и то же время, но мне трудно судить: часов у меня нет и в моей палате отсутствуют окна. Однажды я спросила его: почему? Именно тогда, выяснилось, что я нахожусь под землей. В медицинском отсеке Дистрикта Тринадцать.

Как Капитолию столько лет удавалось скрывать от нас, что Тринадцатый уцелел? Сколько еще секретов в запасе у Сноу? Не хочу о нем думать.

Теперь я знаю, что человека в белом халате зовут Доктор Аврелий, и на нем ответственность за мое лечение. Он психиатр. И тут, по-моему, простой вывод: он психиатр, значит, я – псих.

Но Доктор предпочитает более мягкую формулировку. По его мнению, у меня временно нестабильное психологическое состояние, и он призван помочь решить мне эту проблему. Хорошо себе временно нестабильное состояние, когда каждый мой день похож на кромешный ад от воспоминаний, которые не отпускают.

Не могу решить: верю я ему или нет. Его слова иногда так логичны, а порой – несусветная глупость.

Первое время он заставлял меня рассказывать о себе. Я отказывалась. День за днем. Сама не знаю, как так вышло, что недавно я все-таки заговорила.

– Начинать с самых простых вещей? Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт Двенадцать. Я вызвалась добровольцем на Голодные игры. Я победила. Я участвовала в Квартальной бойне, и я…

Я вопросительно смотрю на доктора Аврелия. Не понимаю, как это возможно, но мои воспоминания о Бойне обрываются на последней ночи на Арене. Я не знаю, что было потом.

– Ты не помнишь, Китнисс? – его голос, как всегда, вкрадчив и спокоен.– Постарайся вспомнить, Китнисс. Это важно для твоего лечения.

Изо всех сил листаю страницы своей памяти, но как будто кто-то прошелся по ним ластиком.

Пляж. Я, Финник, Джоанна, Бити и … Пит – обсуждаем план, как устранить Брута и Энорабию. Договариваемся. Идем к дереву, в которое ударит молния… Что потом?

Видимо, мое молчание затянулось, потому что Доктор повторяет свой вопрос.

– Мы шли к дереву, я не уверена, кажется, был взрыв. Вспышка света. Очень-очень яркая…

– Хорошо, Китнисс. Дальше?

Воспоминания уже пробудились и теперь мучают меня. Слезы подступают, жгут глаза. Я должна кому-то рассказать, я хочу с кем-то поговорить об этом.

– Я, кажется, падаю. Потом темнота. Проснулась я уже в своей спальне в моем доме в Деревне победителей. В комнате было светло и тихо. А потом раздался крик, мама кричала…

Всхлипываю, но не останавливаюсь.

– Я бежала вниз так быстро, как только могла! Я хотела ей помочь! Она была там, в гостиной, вся в крови. Ее ударили ножом. Она кричала, кричала, а потом внезапно перестала. Мама умерла.

Мне не хватает воздуха, голос дрожит. Плачу и снова молчу.

– Ты молодец, Китнисс, – подбадривает меня доктор. – Продолжай.

– Потом я услышала, как открылась входная дверь. Я ведь не думала, то есть я была там с мамой, поэтому не сразу поняла, что это Прим. Она пришла из школы. А потом… Потом Прим тоже закричала!

Я задыхаюсь от слез, но я хочу, чтобы он знал, о произошедшем.

– Я кинулась к ней, но не успела! Он стоял там. В его руке был нож. Его губы улыбались. Я обнимала ее, я просила ее не бросать меня. Мои пальцы были в крови: красной, теплой и липкой. Я умоляла его помочь мне, но только улыбался. Она тоже умерла. Моя Прим умерла у меня на руках…

Падаю лицом в подушку, и безудержные рыдания сотрясают мое тело. Не знаю, сколько это продолжается, но доктор не уходит. Когда мои рыдания затихают, он тихо спрашивает: – Кто был тот мужчина, о котором ты говоришь, Китнисс?

Поворачиваю голову в его сторону, доктор кажется размытым из-за слез, застилающих мои глаза.

Это имя – яд, растекающийся по моим венам.

– Пит.

В сотый раз пересчитываю трещины на потолке палаты.

– Тридцать шесть, тридцать семь…

Кто-то стучится в дверь и, не дожидаясь моего ответа, входит в палату. Доктор Аврелий никогда не стучится. Мне интересно, кто пришел.

– Привет, подруга! – губы гостьи складываются в ухмылку. Нахальным тоном она спрашивает: – Долго еще собираешься тут валяться?

Джоанна. Мы никогда не были подругами. Не хочу ее видеть. Пусть убирается к черту.

Ее, кажется, нисколько не беспокоит, что я не отвечаю. Она берет стул, ставит его рядом с моей кроватью и садится. Боковым зрением вижу, как она изучает мою темницу.

– Н-да… Сойка в клетке. Жалкое зрелище!

Меня задевает ее наглость. Смотрю на Джоанну в упор, надеюсь, она поймет, что ей лучше убраться отсюда подальше.

– Какой грозный взгляд! Напугала! – вместо того, чтобы уйти подобру-поздорову, она смеется. – Да шучу я, шучу – расслабься!

Мои брови грозно сходятся на переносице, и Джоанна добавляет:

– Ты же знаешь: мне бывает трудно быть дружелюбной. Впрочем, тебе тоже.

Если это была попытка извиниться, то своим уточнением она сделала только хуже.

– Что тебе надо, Джоанна? – хочу, чтобы голос звучал безразлично.

– Зашла в гости к подружке, разве нужен повод? – опять улыбается.

Я не настроена шутить. Решаю, что буду и дальше молчать.

Так мы и сидим в тишине. Я пялюсь в потолок, Джоанна смотрит на противоположную стену. Опять эта стена! Будто заколдованная… Сначала Гейл, теперь Джоанна.

Рассматриваю ее еще раз. Ничего. Просто стена.

– Уходи, – говорю я Джоанне.

Наши взгляды встречаются. Может, я все-таки псих, но, кажется, я узнаю в ней себя. Мы чем-то похожи: одинокие и слишком гордые, чтобы признать это.

Джоанна встает, идет к двери. Уже взявшись за ручку, она разворачивается и говорит:

– Он не делал этого, Китнисс.

Одной фразы хватает, чтобы снова вызвать у меня приступ. Кричу ей вслед, даже когда дверь за ней закрылась, и ее шаги удаляются по коридору.

– Я ненавижу его! Ненавижу! – бросаю подушку в стену напротив, давая выход злобе. Сворачиваюсь в клубок на кровати и продолжаю плакать.

– Ненавижу, – шепчу я, пока слезы не высыхают, и сон не забирает меня в свои объятия.

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 2-3 ======

POV Пит

Четвертый… Одиннадцатый… Двадцать шестой… Тридцать восьмой… Это уже входит в привычку: считать дни с момента, когда Китнисс пришла в сознание.

Сегодня сорок пятый день. Для меня он все такой же страшный, как и первый. Я продолжаю ждать. Все еще надеюсь. Каждый день прихожу сюда: в комнату со стеклянной стеной. Это единственное место, где я могу быть с ней. Прижимаюсь к холодному стеклу, рисую пальцем узоры, будто касаясь отражения Китнисс в нем. Радуюсь, когда она спит без кошмаров. Страдаю, когда она плачет. Умираю, когда она кричит.