Текст книги "Сердце в тысячу свечей (СИ)"

Автор книги: afan_elena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Решение приходит само собой: если все нити ведут к Сноу, то стоит их разрубить, и тогда… Я не заглядываю так далеко в будущее. Тем более, что меня в нем, вероятно, уже не будет. Наказание за убийство президента – смертная казнь, но я вдруг ясно понимаю, что готов уплатить эту цену.

Я спасу Китнисс.

И спасу себя.

Словно тысяча свечей, каждая как символ надежды, вспыхивают в моем сердце, и я улыбаюсь, впервые за долгое время.

Комментарий к 20

***

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ – буду благодарна за помощь )))

***

До финала фанфика осталось около 5 глав, завершаемся))))

***

Кому интересно, в личном профиле есть информация, как получать спойлеры обо всех моих работах)))

========== 21, часть первая ==========

Не бечено…

POV Пит

Просыпаюсь от дикой головной боли. Кажется, за всю ночь я проспал лишь пару часов. Шея затекла от неудобного положения, и я растираю ее, хрустя позвонками.

Вчерашняя решимость блекнет при свете нового дня. Убить Сноу? Червячок сомнений шевелится в груди, но это не страх – скорее почти исчезнувшее, попранное чувство самосохранения.

И все-таки другого выхода нет.

Сколько я смогу терпеть издевательства до того, как мой разум пошатнется?

Как долго я сумею не утонуть в пучине отношений с нелюбимой женщиной? С разными женщинами?

Мне нестерпимо, и едва ли не до слабых слез хочется забыться, а потом понять: все, что было, – сон. Кошмар. И я проснулся.

Бреду к своей квартирке, возле которой дежурят миротворцы. Просто как свершившийся факт отмечаю про себя, что и этой, пускай только видимости, свободы нас с Китнисс лишили.

– Привет, – от долгого молчания мой голос чуть хрипит, но я стараюсь говорить нежно.

Взгляд же Китнисс, сидящей на диване, такой холодный, что мороз пробегает по коже. Она кивает и вновь отворачивается к телевизору. Мнусь на пороге, не зная, что сказать.

Рассказать, что ночевал на узком диване, а не в постели с Ребеккой? Хотя Китнисс ведь и не знает про внучку Сноу – когда мы виделись последний раз, рядом со мной был Вернон. Качаю головой, торопясь отогнать от себя даже мысли о нем.

Присаживаюсь рядом с Китнисс.

– Как дела?

И снова она смотрит на меня как на врага.

– Не жалуюсь.

Поджимаю губы. От нее исходят волны раздражения, которые, кажется, могут потрогать.

Это то, чего я боялся; то, что было предсказуемо с самого начала. Неужели она уже забыла, как обещала, что примет меня, несмотря ни на что?..

– Китнисс, я только… – касаюсь ее руки, но она выдергивает свою, будто ошпарившись.

– Не прикасайся ко мне!

Смотрю на нее, с трудом сдерживая взрыв отчаянья.

– Я не хотел тебя обидеть…

Китнисс щурится, отодвигается, чтобы оказаться как можно дальше.

– Нельзя обидеть того, кому нет до тебя дела! – ее слова как лезвия, врывающиеся в кожу. – Думаешь, мне не все равно, где ты был?

Мое счастье, которое и так было с заплатами, рвется в клочья.

Она не дает мне ответить:

– Мне без разницы, где ты был и с кем! Понял? Все равно!

Китнисс кричит, и ее глаза сверкают такой злобой, чтобы даже моя наивная любовь не находит изъянов.

– Ненавижу тебя!

Опускаю глаза в пол. Сглатываю. Что мне сделать? Встать на колени? Молить, чтобы она забрала свои слова назад?

Сжимаю руки в кулаки. Может, оно и к лучшему? Рано или поздно, Китнисс бы узнала обо всем, что со мной сделали, и что потом? Ее презрение? Отвращение?

Лучше ненависть – это чище. Тем более, что покойнику, в которого я превращусь, если сумею избавиться от Сноу, будет уже все равно.

– Я понял, – выдавливаю. – Пойду прогуляюсь…

Меня раздирают противоречия: остаться с ней и обнимать, целовать, душить в объятиях, вымаливая хоть каплю ласки, необходимой мне как воздух? Или убежать, скрыться, спрятаться в скорлупе, позволив боли душевной и мукам физическим поглотить меня?

Выбираю второе и поднимаюсь, иду прочь.

Дежурный миротворец поворачивает голову, едва я выхожу из комнаты. Он смотрит на меня так внимательно, будто пытается проникнуть в мои мысли.

«Прости, «друг», в них слишком много горечи, утонешь в такой несладкой карамели».

Бесцельно слоняюсь по дворцу, замечая множество новых постов охраны: на каждом этаже по целой группе вооруженных миротворцев. Будь я легковерным, решил бы, что президент опасается нападения, да только угрозы ему ждать неоткуда: единственные, кто мог помочь, – Тринадцатый дистрикт. Но, если они и живы до сих пор, то растеряли всю свою мощь.

***

Встречаю ее случайно: Джоанна убирает со стола в большой столовой. Татуировка, уродующая ее лицо, это пощечина всем, кто посмел поверить в Революцию, а глаза, сперва пустые, но ожившие, стоило ей узнать меня, – отражение боли, сравнимой с моей собственной. Она была такая сильная, ярая, живая! А теперь искалеченная, сломленная, отчаявшаяся.

Мы смотрим друг на друга, и каждый думает о своем. Мне вдруг становится страшно от своей догадки: Джоанна ведь Победитель, многие годы она провела в Капитолии… С ней делали тоже, что и со мной? Ее тело тоже истязали на забаву тем, у кого есть власть и деньги? Ее душу также вывернули наизнанку и выбросили под ноги тем, кому все равно?

Ее фигура тонкая, угловатая, а кожа бледная, с просвечивающими венами. Она тоже калека, такая же как я… Мой взгляд буквально застревает на ноже, который Джоанна держит в руке: непокорно, острием, направленным прямо в мою сторону. Так, словно она может напасть, так, будто она все еще на Играх – дикая и опасная! А потом меня пронзает: вот оно!

Щеки вспыхивают от волнения, когда я тяну руку к ее оружию, и пальцы Джо похожи на обледеневшие веточки, когда я касаюсь их, вынимая ножик. Она косится на миротворцев, чуть сдвигается, чтобы прикрыть от их глаз нашу тайну, а после разжимает ладонь. Мгновение, и металл прикасается к моему запястью под тканью рукава.

Джоанна смотрит вопросительно, наклоняет голову и вдруг улыбается, так искренне, что даже сердце щемит. Надежда! У нее, видимо, тоже осталась только надежда, крохотный огонек дрожащей свечи в конце длинного-длинного коридора. Она едва заметно кивает, скрепляя немой уговор, и тут же возвращается к своим делам: переставляет грязные тарелки на поднос, кривит губы, нашептывая что-то, и делает вид, будто меня нет рядом.

Я тороплюсь припрятать свою находку и с неимоверным трудом сдерживаюсь, чтобы не бежать: направляюсь к тому, месту, где мы еще вчера были с Китнисс: сидели вместе и мечтали о том, что у нас может быть будущее.

«Ненавижу! Ненавижу!» – ее проклятие эхом отдается во мне, заставляя сердце медленно кровоточить.

Почему сейчас? Отчего не вчера или не завтра? Зачем она бросила меня именно сейчас – когда внутри осталось так мало от того парня, что признался перед всем Панемом в своей безответной любви?

Впрочем, ответ ничего не изменит. Я не ее, а она не моя. Не все мечты сбываются, а у меня и так было слишком много: наши несмелые объятия там, в темнице, где Китнисс, как могла, выхаживала меня, наши первые поцелуи – трепетные, просящие. И та ночь, та мучительно прекрасная ночь, когда Китнисс была моей: по-настоящему моей.

В цветнике никого нет, только все тот же прогнивший город за окном и небо, хмурое, одинокое. Делая вид, что рассматриваю растение, тянусь к нему и запускаю руку в заросли, а потом втыкаю нож в землю по самую рукоять.

Китнисс позволила мне быть счастливым хотя бы какое-то время, подарила мгновения, с мыслями о которых я буду проживать свои последние минуты, и теперь моя очередь – я помогу ей выпорхнуть из клетки.

Комментарий к 21, часть первая

***

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ – буду благодарна за помощь )))

***

Я покрутилась, повертелась… И поскольку между двумя частями этой главы большой промежуток по времени, то я решила разбить ее на двое. Чтобы как-то скрасить эту короткую главу, скажу, что во второй половине мы сможем посмотреть на красную свадьбу Пита и Китнисс )))

***

Кому интересно, в личном профиле есть информация, как получать спойлеры обо всех моих работах)))

========== 21, часть вторя ==========

Не бечено…

Люди говорят, что когда ты становишься перед выбором – перед чертой, за которой пропасть, – то забываешь все плохое, помня лишь о том, как хочется продолжать вдыхать полной грудью воздух и чувствовать ласку солнца на своих щеках. Они врут или никогда по-настоящему не оказывались у двери, ведущей в забвение.

Мне не страшно. Я думал, что буду терзаться сомнениями или даже жалостью к себе. Только ничего это нет – внутри и снаружи такая пустота, что не остается причин, чтобы спорить. Я сделал свой выбор, я помню, кто настоящий враг.

Смахиваю капли с волос, насухо вытираюсь и выхожу из душа. В комнате, озаренной утренним светом, меня ждет Кларисса – она сидит на краю кровати и пальцем выводит незримый орнамент на рукаве моего свадебного костюма. Капитолийка поднимает глаза, когда я приближаюсь к ней, и дарит мне мягкую улыбку.

– Ну же, Пит, сегодня день, которого ты ждал, – говорит она, наверное, надеясь разгладить морщины на моем лице.

Безразлично пожимаю плечами.

– Я хотел не так, – отворачиваюсь и скидываю с себя полотенце.

Мне нет дела до того, что Кларисса, должно быть, смотрит на меня голого – неторопливо натягиваю штаны и рубашку.

– В любом случае, ты женишься на Китнисс, разве не она была мечтой всей твоей жизни?

Усмехаюсь.

– Та самая Китнисс, которая так сильно презирает меня, что за почти неделю не перекинулась со мной и парой фраз? Да, именно о такой жене я мечтал…

Говорю колючие фразы, но они помогают справиться с периодически накатывающей тоской. Зачем ворошить прошлое?

Кларисса отходит к окну, выдыхает на стекло, а потом рисует крохотное сердечко.

– Все равно, свадьба это… – она начинает говорить шепотом, – знаешь, у меня никогда не было такого. Никто не мечтал обо мне, не любил так, как ты любишь Китнисс.

Вполоборота наблюдаю за ней, а сам прячу в рукав свое оружие – нож ложится в специальный карман, который я смастерил сегодня ночью.

– Почему? – не задумываясь, спрашиваю ее.

Она некоторое время молчит, но все-таки признается.

– Я влюбилась однажды. У него были такие же светлые волосы, как у тебя, а глаза… Я до сих пор думаю, что не бывает травы зеленее, чем глаза Фи… того парня, – не договаривает Кларисса. – Но он…

– Что?

– Он ненавидел меня всеми фибрами души, каждой клеточкой своего красивого тела.

– Было за что? – Дергаю рукой, проверяя – не выпадет ли оружие в самый неподходящий момент.

Кларисса же разглядывает городскую даль и едва слышно произносит:

– Я продавала его, он был моим первым товаром. Такой красивый, дерзкий… – она вдруг разворачивается ко мне, торопливо подходит и хватает за руки. – У меня не было выбора, Пит! Честное слово! Сноу бы убил меня, а он… он… ему бы это было безразлично. Он исходил ненавистью ко мне, бросал такие злые слова! Я любила его, но каждый раз смотрела, как за ним закрывалась дверь, и он уходил в объятия других…

Она замолкает, борясь с подступившими слезами.

– Но это не важно! – Кларисса трет лицо руками. – Что-то я разболталась, – давит улыбку.

С опаской поглядываю на то, как близки ее пальцы к кончику ножа, который Кларисса не может видеть.

– Не страшно, – пытаюсь отстраниться, но она зачем-то цепляется.

– Этот костюм тебе очень идет… – Кларисса так быстро скользит руками вверх по моим запястьям, что я не успеваю отстраниться.

Ее лицо становится серьезным, озадаченным, в то время как мое бледнеет. Отступаю, только вот она уже успевает сообразить, что к чему, и дергает за ткань, задирая манжет выше.

– Пит? – в ее вопросе нет злости, одна лишь неприкрытая тревога. – Что ты задумал?

Выдергиваю свою.

– Не лезь в это, – махаю на нее.

– Мелларк, – Кларисса следует за мной, когда я отхожу в другой угол комнаты, – какого черта? Ты с ума сошел?

Круто разворачиваюсь и сталкиваюсь в ней взглядом.

– Еще нет! – рявкаю я. – Только недолго мне осталось!

– Ты же… – Кларисса охает. – Нет, ты не можешь…

Она качает головой, словно не может поверить в то, что только что узнала.

– Сноу? – одними губами шепчет она.

Я не вру. Киваю.

– Я не верю в это… – Кларисса спохватывается. – Тебя убьют! – зло шепчет она. – Убьют, дурак ты этакий!

– Я все решил, и хватит. Если хочешь меня сдать Сноу – иди и рассказывай, а нет – тогда замолчи. Я не вчера решился, так что оставь, как есть.

– Пит…

Отталкиваю ее.

– Уходи! Перед казнью каждый имеет право побыть наедине с тишиной.

Кларисса не слушается, топчется на месте, и мне приходится прикрикнуть на нее, чтобы она попятилась к двери.

– Одумайся… – просит капитолийка.

Это доводит меня едва ли не до бешенства.

– О чем тут думать? Ударили по одной щеке, так подставить другую? Забыла что со мной сделали? Или забыла по чьему приказу? Оставить все как есть – продлить свою агонию навечно! – перевожу дух. – У меня будет только одна попытка! И я не упущу этого шанса. Если Сноу умрет – и я, и Китнисс обретем свободу!

– Ты не сумеешь испробовать этой свободы…

– А я – для Китнисс! Я собирался умереть за нее еще на первых Играх, помнишь? Придется все-таки выполнить обещание, но мне не жаль, Китнисс – единственное, что для меня важно!

– Думаешь, твоя смерть ее не сломит? – добивает Кларисса.

Этот вопрос выбивает меня из спора. Опускаю плечи и сам весь сжимаюсь.

– Ей все равно… – не глядя на Клариссу, произношу я.

– Ты не прав…

Вскидываю руку.

– Довольно! Уходи, пожалуйста, уходи, Риса. Не добавляй мне терзаний…

Против воли, но она уходит, оставив меня наедине с пустотой. Оседаю на кровать, схватившись руками за голову.

«Моя смерть не сломит Китнисс… Она лишь обретет свободу, это все, что я могу ей дать», – раскачиваюсь, и вправду, как безумец.

– И себе… – вслух добавляю я.

***

Время летит стремительно, и когда входит миротворец, чтобы проводить меня к месту церемонии, я готов и собран. Мы идем не спеша, солдат даже специально медлит.

– Слушай барабаны, – говорит он, когда мы спускаемся по лестнице, – они будут сигналом.

Недоуменно смотрю на него.

– Сигналом к чему?

– Просто слушай, – отрезает миротворец и вновь натягивает на себя маску отстраненности.

Я сбит с толку, оглядываюсь вокруг, но ничего в убранстве дворца не поменялось – как и всю последнюю неделю пространство вокруг белеет сотней мундиров: Сноу собрал во дворце целую армию.

В сотый раз напоминаю себе, что это не должно усложнить мою задачу: единственный козырь – неожиданность, и тогда не важно, как много миротворцев выставит рядом со мной президент.

Мы останавливаемся около высоких дверей, ведущих на дворцовую террасу, и я слышу, как снаружи шумит толпа, пришедшая поглазеть на праздник. Втягиваю в себя воздух и мимолетным движением проверяю нож – все в порядке.

– Привет.

Тихий голос позади заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Китнисс. Она стоит за моей спиной, грустная, но невыразимо красивая. Белые розы, вплетенные в косу, оттеняют чернь волос, но только подчеркивают нежность платья, сотканного из паутинок кружева.

«Моя невеста, – напоминаю себе c придыханием. И тут же одергиваю: – Уже почти вдова.»

– Это плохая примета – увидеться до свадьбы, – неловко говорит Китнисс, зачем-то пряча взгляд.

У меня вырывается горькая усмешка: ей даже смотреть на меня неприятно, что уж до остального. Впрочем, я знал, что так и будет. Боялся этого, и вот… Совершенно не к месту вспоминаю, что та же Ребекка знала про меня гораздо больше, чем Китнисс, но не отказалась, не швырнула в бездну одиночества.

Хотя, все пустое. Ничего не изменить.

– У нас с тобой все не как у всех, – говорю я, и она, наконец, смотрит мне в глаза.

Облизываю губы, которые внезапно начинает колоть от желания поцеловать Китнисс. Если скоро моя жизнь кончится, другой возможности у меня не будет. И я делаю несколько шагов к ней, не спрашивая, притягиваю к себе и заламываю Китнисс руки, когда она пытается отстраниться. Пусть ее слова протеста режут, словно лезвия, и пусть ее губы не приоткрываются навстречу моим – я целую вопреки.

Вопреки прошлому и будущему.

Наперекор настоящему.

Завтра утром, скорее всего, я уже буду мертв.

Когда я отстраняюсь, Китнисс почему-то не отталкивает, все еще стоит так близко, что я ощущаю ее дыхание на своей коже. Глаза в глаза. И на короткое мгновение можно поверить, что у нас есть то самое «завтра».

– Я люблю тебя, – зачем-то признаюсь ей, это не честно – говорить такое, но слова сами слетают с языка.

Только вот она ничего не произносит в ответ, только смотрит долго и пристально.

– Пора, – одергивает нас подошедшая Кларисса, и я позволяю капитолийке отвести Китнисс в сторону, чтобы дать последние наставления.

Тук-тук, тук-тук – это колотится мое сердце, или стучит барабан? Почему я снова думаю про эти барабаны? Что имел в виду миротворец? Осматриваюсь, выискивая среди собравшихся именно того мужчину, но его и след простыл.

Наконец, все начинается. Под гимн Панема солдаты распахивают двери, и я, взяв Китнисс под руку, веду ее навстречу солнцу – оно яркое, даже слепящее, такое бывает ранней весной, едва природа отходит ото сна.

Стараюсь не смотреть на людей, сотнями пришедших на площадь, не разглядываю высоких гостей, рассевшихся на трибуне, специально возведенной справа, – мне страшно заметить там Вернона или Мела, или любую из моих клиенток. Я жалок, но стараюсь сохранить последние крупицы чистоты сегодняшнего дня.

Сноу ждет нас возле лестницы, ведущей в низ – в толпу, и мы подходим, склоняем головы перед президентом, отчего зрители взрывается овациями, такими громкими, что режет слух.

– Мистер Мелларк, мисс Эвердин, – произносит Сноу, пряча улыбку в седой бороде. – Я рад быть гостем на вашем празднике, – скромничает он, – сегодня ваш день!

Я стараюсь не пялиться, но мой взгляд, то и дело, возвращается к его шее, той самой, которую я собираюсь перерезать, как только подвернется возможность. Сегодня, почти сейчас. Я провел много времени, стараясь решить, как все обставить лучшим образом, и, самое главное, не навредить Китнисс: если все случится при большом количестве свидетелей – никто не посмеет обвинить ее, а если она к тому времени уже будет моей женой – остается надеяться, что это избавит ее от угроз в будущем.

Я бы не посмел умереть, оставив ее одну, совершенно без защиты.

Церемония проходит, как в тумане: безгласые, торжественно наряженные, приносят нам кольца, и я одеваю свое на палец Китнисс, чувствуя какие мертвецки холодные у нее руки, не смотря на теплый весенний день. Она вымученно улыбается и в свою очередь пытается окольцевать меня, но крохотный золотой обруч выскальзывает и со звоном падает на пол, к моим ногам.

– Ох… – стонет Китнисс, заливаясь краской.

В Двенадцатом упавшее кольцо принято считать предзнаменованием скорой смерти одного из супругов. Я и сам краснею: видимо, судьба все знает наперед.

Поднимаю колечко и передаю его Китнисс, а она, совсем разнервничавшись, с большим трудом все же завершает начатое.

– Объявляю вас мужем и женой, – громко произносит президент, и толпа поддерживает его. – Можете поцеловать свою жену, Пит, – подначивает Сноу.

Китнисс не сводит с меня испуганного взгляда, когда я прижимаюсь к ней, она бледная и, будто, недавно плакала. Наклоняюсь, собираясь поцеловать, но она шепчет мне в самые губы.

– Не делай этого, прошу тебя…

Я замираю, не смея дышать. Зрачки Китнисс расширены, а губы подрагивают.

Я не насильник.

Быстро касаюсь ее губ, лишь бы не вызвать подозрения Сноу, и отстраняюсь. Внутри жжет от горячей крови, толчками вытекающей из разбитого сердца. Нам аплодируют, люди ликуют, и президент разворачивается к ним, чтобы произнести очередную речь.

Я стараюсь взять себя в руки, словно почувствовав, что время пришло. Тысячи глаз смотрят сейчас на террасу, в то время как Сноу стоит ко мне спиной – соблазнительно предлагая действовать. Тянусь к запястью, нащупываю рукоять и сжимаю ее.

Тук, тук.

Сглатываю, осматриваюсь: миротворцы не выглядят тревожно, все слушают президента. И только Китнисс глядит прямо на меня.

– Не делай этого, – снова повторяет она, и я озадаченно хмурюсь.

Не делать чего? Я больше ведь не пытаюсь ее целовать против воли, не навязываю себя. А о том, что я задумал, Китнисс знать не может.

– Прости меня, – шепчу ей и отворачиваюсь.

Нож вырывается из плена и разрезает воздух, а я шагаю вперед – к Сноу – но не успеваю коснуться его. С криком раненной птицы Китнисс заслоняет собой президента, и лезвие проходится вдоль ее лопаток. От толчка она теряет равновесие, и они вместе – моя жена и Сноу – летят по ступеням, переворачиваются и распластываются в самом низу.

Толпа замолкает. И только звук барабана вдруг прорезает повисшую тишину.

Я ошалело смотрю вниз, не понимая случившегося, а миротворцы уже хватают меня, вырывая из пальцев нож. Китнисс вытянулась на животе рядом со Сноу, у которого неестественно вывернута шея. Она не двигается, и только на белом платье невесты сзади, как бусинки, скапливаются капли крови, пропитывающие ткань. Птице отрезали крылья.

Нечеловеческий крик вырывается из моего горла, и его не в силах заглушить даже бешеные барабаны. Чертовы барабаны!

Китнисс лежит, как мертвая. Кажется, не дышит. А я рвусь из рук солдат, ору, зову ее по имени. До хрипоты срываю горло.

«Я погубил ее, погубил…»

А барабаны все стучат! Площадь приходит в движение. Мне смутно кажется, что вокруг начинается борьба – миротворец кидается на миротворца, а толпе вспыхивают драки, и все кричат, словно сражаются.

Я не свожу взгляд с тела Китнисс.

– Нет, нет, нет… – шепчут мои губы. – Нет, что же я натворил….

Комментарий к 21, часть вторя

***

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ – буду благодарна за помощь )))

***

Как я уже писала в “Битве…”, следующая глава – последняя.

Финал совсем близок.

========== 22 ==========

Комментарий к 22

Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то

включена ПБ – буду благодарна за помощь )))

Не бечено…

POV Китнисс

Из зеркала на меня смотрит незнакомка: слишком нежная, усыпанная розами и, будто, по-детски наивная в этом белом платье, которое пришлось надеть на праздник. Невеста.

«Я никогда не мечтала об этом, не грезила о том, чтобы быть с кем-то парой. За меня все решили. Снова».

Качаю головой.

«Это не справедливо по отношению к Питу, ведь принудили не только меня, нас обоих. Хотя он, вроде, был и не против. До некоторого времени – до того, вероятно, пока в его жизни не появилась Ребекка».

Ревность жжет подобно прикосновению раскаленных углей, и я, как не пытаюсь, ничего не могу с этим поделать. Пит целовал ее, потому что хотел, обнимал – по собственному желанию. Я видела. Я помню.

Всего пару часов спустя я стану его женой. Я люблю его?

Сердце стонет от безысходности, не так должна себя чувствовать невеста в свой самый главный день. Однажды Пит рассказывал о своей матери, которая любила отца безответно и медленно угасала, не найдя крупиц тепла в собственной семье, – неужели меня ждет та же судьба? Нелюбимая, навязанная?

Я привыкла принимать его чувства, как должное, а сейчас, когда все изменилось – когда я сама изменилась! – их у меня забрали. Лишили того, без чего я вряд ли теперь сумею стать счастливой…

Вздрагиваю, когда за моей спиной в отражении возникает Кларисса – капитолийка временами даже не стучится, сегодня, видимо, как раз такой день.

Оборачиваюсь.

– Зачем пришла?

Она складывает руки на груди, хмурит брови.

– Снова исходишь жалостью к себе? – Кларисса бьет по самому больному, отчего я начинаю злиться.

– Если только это – то уходи!

Капитолийка и не думает слушаться. Она подается вперед, наклоняется, упираясь руками по обе стороны от меня, и, глядя прямо в глаза, спрашивает:

– Ты хоть когда-нибудь думала о нем так же много, как он думает о тебе? Когда-нибудь ставила его жизнь выше собственной?

Мне не нужно уточнять, кого она имеет в виду, и от несправедливости обвинения я не на шутку раздражаюсь.

– Это не твое дело, но ради него я пошла на многое!

– Ты отвернулась от него, когда больше всего была нужна!

– Не правда! Ему нужна не я! – тут же жалею о вырвавшихся словах, но их уже не воротишь.

Кларисса отталкивается, отходит, но не сбавляет напора.

– Вот видишь: все твои мысли только о себе. Бедная, нелюбимая Китнисс! Да что ты знаешь о том, кто нужен твоему будущему мужу?

Открываю рот, чтобы ответить, но она не дает, шипит:

– Нет уж, я еще не закончила! Как много Пит рассказал тебе о том, какую цену он заплатил за твою «сохранность»? Рассказал ли что-то вообще? Ты слепая, если не видишь, как он медленно умирает у тебя на глазах!

– Кто бы говорил! Ты, которая все это устроила! Только какая теперь разница? У него есть Ребекка, до меня Питу нет больше дела! – кричу, вскакивая со своего места.

– Не устану поражаться, какая же ты дура, Эвердин! Ты поэтому изводишь парня? Ревность! И снова, снова, снова ты думаешь о себе!

Мне обидно от ее слов, но какая-то крохотная частичка меня все-таки соглашается с капитолийкой, поэтому я решаюсь спросить:

– Что именно Пит мне не рассказал?

Понимаю, что, скорее всего, я ищу ему оправдание, пытаюсь найти что-то объясняющее тот поцелуй между ним и внучкой Сноу, который я видела. Ищу что-то, способное уменьшить мои страдания.

Кларисса вздыхает и долго решает, что именно мне сказать.

– Не всякие пытки это сломанные конечности или плоть, рассеченная до кости. Не каждая боль это истязание тела. Синяки проходят, а порезы затягиваются. Время не лечит только душевные раны: если они чересчур глубоки, то могут остаться навсегда. Или этого «всегда» может не хватить, чтобы человек посмотрел на все иначе…

– Я не понимаю…

Капитолийка качает головой.

– Пит не по своей воле пошел в постель к Ребекке, и, хотя тебе, Китнисс, нравится думать, что виноваты я или он, вспомни о том, что ты могла бы заменить Пита. Спасти не только от объятий Ребекки, но кое и от чего еще…

Мое терпение на исходе, а Кларисса говорит загадками. Наверное, ей и сказать-то нечего, просто тянет время лишь бы позлить меня?

– И от чего же?

Она закусывает губу.

– Если даже чтобы вымолить твою жалость, он не сказал, то и я не скажу, – говорит Кларисса. – Важно другое, сегодня Пит совершит, вероятно, самую большую ошибку в своей жизни!

Кровь приливает к моему лицу, и я инстинктивно сжимаю руки в кулаки. Какая низость с ее стороны назвать нашу свадьбу, пусть и вынужденную, главной ошибкой в жизни Пита!

– Да как ты?..

– Он собирается напасть на президента, – опережает меня Кларисса, понизив голос. – Сегодня! Ты знаешь, что бывает с теми, кто осмеливается на убийство?

– Смертная казнь… – выдыхаю я, не задумываясь.

Калейдоскоп мыслей вспыхивает в голове, одна страшнее другой. Я тут же вспоминаю, как Пит, израненный, лежал на моей кровати в темнице, как я молилась, чтобы он выжил. Как я боялась, что могу остаться без него… Я и сейчас не могу!

Только не Пит! Я не могу потерять Пита!

– Почему? – вопрос срывается, но ответ не важен. Пит не рассказал мне что-то очень важное, что-то из-за чего он теперь готов умереть.

– Из-за тебя, – бросает Кларисса, – он снова спасает тебя! Что у него осталось? Воля? Тело? Только жизнь еще принадлежит ему – но и с ней, он расстанется, чтобы спасти твою шкуру, Эвердин! Ты допустишь это? Позволишь Питу погибнуть ради тебя?

Я трясу головой, с абсолютной ясностью понимая, что не стану раздумывать, чья жизнь важнее: любимый столько раз рисковал ради меня, а я так ни разу и не уплатила ему долги.

«Любимый…»

Почему я не решалась назвать его так даже в собственных мыслях? Я ведь действительно люблю его! И так давно, что он уже стал частью меня, той самой половинкой, без которой не может быть жизни.

– Останови его, Китнисс, – голос Клариссы становится мягким, просящим. – Не дай ему умереть…

– Не дам, – обещаю я.

***

Миротворцы и Кларисса сопровождают меня к месту, где все свершится.

Я стану женой Пита.

Между нами в последнее время пролегла пропасть, мои слова о ненависти, его покорность и отстраненность – как мы допустили, чтобы Сноу сумел разлучить нас? Что произошло в тот злосчастный вечер между Ребеккой и Питом? Почему он даже не попытался ничего объяснить?

О чем говорила Кларисса, намекая, что Пит страдал в последнее время больше, чем позволил мне увидеть это?

Я задерживаю дыхание, когда вижу его еще издалека: Пит стоит возле дверей, ведущих на дворцовую террасу, и где-то там, снаружи, шумит толпа, пришедшая, чтобы посмотреть на свадьбу «несчастных влюбленных». Внутри разливается тепло, приправленное страхом.

Пит не замечает моего приближения, он смотрит прямо перед собой и, кажется, до крайности напряженным.

– Привет, – говорю я, останавливаясь за его спиной.

Пит вздрагивает и поворачивается ко мне. Я успела отвыкнуть от того, чтобы он был так близко: хочется кинуться к нему в объятия, но вместе с тем слишком боязно сделать это. Он рассматривает меня, и я смущаюсь.

– Это плохая примета – увидеться до свадьбы, – неловко говорю я, пряча взгляд.

– У нас с тобой все не как у всех, – успокаивает меня Пит, и я не удерживаюсь – снова смотрю на него.

Его глаза – моя слабость, а тепло губ, которые касались меня, – самое сладкое, что я когда-либо пробовала… Однако, я замираю от неожиданности, когда Пит вдруг оказывается стоящим совсем близко и, не спрашивая, притягивает меня к себе. Я пугаюсь, стараюсь отодвинуться, но он удерживает меня за руки и накрывает мои губы своими. Ему нет дела, что охрана и Кларисса пялятся на нас, и постепенно и я перестаю беспокоиться – огонь, исходящий от Пита, опаляет и меня тоже.

Прихожу в себя, только когда он отстраняется. Смотрю ему в глаза и тону в сквозящей в них нежности.

«Как же я скучала по тебе, Пит, как же ты мне нужен!».

– Я люблю тебя, – шепчет он, и я хочу ответить, но память зачем-то подсовывает воспоминания о том, как он – вот так же жарко – целовал Ребекку.

И я молчу, не убегаю от него, но и не решаюсь признаться в том, как сильно завишу от него, как невыносимо люблю.

– Пора, – одергивает нас Кларисса, и я не сопротивляюсь, когда она тянет меня в сторону.

Делая вид, что поправляет розы в моей прическе, капитолийка произносит так, чтобы слышала только я.

– Нож у него в рукаве, Китнисс. – Киваю. – Постарайся остановить Пита, пока не станет слишком поздно.

***

Когда мы с Питом выходим на террасу, я щурюсь от солнца, бьющего прямо в глаза.

На площадь перед дворцом собралось так много людей, что они похожи на цветной океан, расплескавшийся вокруг. Президент аплодирует нам вместе с остальными и, едва мы приближаемся, тянется, чтобы обнять меня.

– Мистер Мелларк, мисс Эвердин, я рад быть гостем на вашем празднике, – произносит он, – сегодня ваш день!

Пит рассеян и отстранен, а я исподтишка поглядываю на его руки – выискиваю нож, но тот запрятан так искусно, что я даже допускаю мысль о злой шутке, устроенной Клариссой.