Текст книги "Шеф с системой. Гамбит повара (СИ)"

Автор книги: Afael

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Эта ночь стала для меня и моей новорожденной команды настоящим боевым крещением. Лекарские палаты превратились в сердце крепости, и мы были кровью, что текла по его венам, не давая ему умереть. Наш «конвейер жизни» работал без остановки. Ритмичный стук пестиков в ступках, тихое шипение котлов на медленном огне, приглушенные команды и шарканье ног – эти звуки вытеснили стоны и отчаяние, наполнив помещение гулом напряженной, созидательной работы.

Я потерял счет времени. Мысли о сне и отдыхе испарились, осталась лишь одна, всепоглощающая цель – следующий котел, следующая партия, следующая спасенная жизнь.

Вскоре я стал замечать, что мои поварята, привыкшие к тяжелому труду, держатся на чистом упрямстве. В то время как ученики Демьяна, хрупкие и не привыкшие к таким нагрузкам, валились с ног от усталости, но, взглянув на больных, где кто-то впервые за сутки начинал ровно дышать, они снова поднимались и брели за новой порцией воды. Надежда оказалась самым сильным стимулятором.

Я был центром этой бури. Не отдыхал ни минуты. Мое тело, усиленное собственными рецептами, работало на пределе, но разум оставался кристально ясным. Я двигался от станции к станции, контролируя каждый этап. Мой новый навык, [Алхимическая Интуиция], был настоящим даром богов.

Больше не приходилось тратить время и энергию на долгие расчеты. Я чувствовал процесс. Знал, когда жар под котлом Федота идеален. Видел, когда отвар из «Огненного корня» готов к очищению, по едва заметному изменению его вязкости.

На своей «Станции Очищения» я работал как автомат, превращая мутное, ядовитое варево в чистый продукт, а на «Станции Синтеза» моя интуиция раскрывалась в полную силу. Я добавлял вытяжку «Искра-цвета» не по выверенным меткам, а по внутреннему ощущению, по тому, как отвар «отзывался» на каждую каплю. Это была алхимия в чистом виде, танец на грани науки и чутья, и он был безупречен.

Забавно, промелькнула в голове отстраненная мысль, пока я в очередной раз снимал шумовкой белковую «шапку». В прошлой жизни я колдовал над консоме из белых трюфелей для дюжины гурманов в ресторане с двумя звездами Мишлен, а здесь – варю литрами противоядие в медном котле, чтобы спасти целую армию. Никогда бы не подумал, что мое главное «блюдо дня» будет называться «Живая Вода», а его главной приправой станет отчаяние и надежда.

Мой конвейер работал, но он состоял из людей, а люди – не машины. Первым начал сдавать самый слабый из учеников Демьяна. Юноша, отвечавший за поддержание огня под котлами с основой, вдруг покачнулся, его глаза закатились, и он начал медленно оседать на пол. Федот, стоявший рядом, в последний момент успел подхватить его, не дав упасть лицом в котел.

Я увидел это и понял, что наш конвейер на грани срыва. Ученики лекаря не привыкли к такой чудовищной, многочасовой нагрузке. Их силы были на исходе.

– Матвей! – позвал я. – В мою кладовую, живо! Принеси мешочек с сушеной смородиной, горшок с медом и пучок «бодрящего корня».

Пока он бежал, я отошел от своего поста и велел поставить на огонь небольшой котелок с чистой водой. Я не мог позволить себе варить полноценное восстанавливающее блюдо, но быстрый, мощный стимулятор был мне по силам.

Когда Матвей принес ингредиенты, я бросил в кипящую воду горсть ягод, щедрую ложку меда и несколько стружек корня, который использовал для собственных тренировок. Я не стал проводить сложных манипуляций. Просто влил в этот простой отвар частичку своего Дара, активируя эффект [Прилив Сил (Краткосрочный)].

– Перерыв! Пять минут! – скомандовал я, и мой голос заставил всех замереть. – Всем пить.

Я лично разлил горячий, кисло-сладкий и невероятно ароматный напиток по кружкам и раздал его – и своим поварятам, и измотанным ученикам Демьяна. Они пили, обжигаясь, и на их лицах отражалось изумление. Эффект был почти мгновенным. Сладкий мед дал быстрый приток энергии, а корень начал разгонять кровь, снимая свинцовую усталость с мышц.

Вскоре на бледных щеках учеников лекаря проступил румянец, прошла дрожь в их руках. Они смотрели на меня с новым, еще большим благоговением. Я не просто командовал ими, а заботился о них, поддерживал их силы своим же искусством. Этот простой жест сплотил нашу разношерстную команду крепче любых приказов.

– А теперь – за работу, – сказал я, когда последняя кружка была осушена.

И они вернулись к своим постам с новыми силами.

Сцена глазами Ярослава

Ярослав, пришедший проверить как идет дело с лекарством, вошел в палаты и замер. Воздух был густым, горячим и влажным от пара, пах потом и травами. В центре этого ада, у котлов, метались люди.

Его напарник, Алексей, с лицом, серым от усталости, но с горящими глазами, руководил процессом. Вокруг него вращались все остальные: чумазые поварята и бледные, дрожащие ученики лекаря. Они работали на пределе, их движения были механическими от изнеможения. Ярослав смотрел на их лица и видел отчаянную, упрямую решимость.

И тут один из учеников Демьяна, юноша, отвечавший за поддержание огня, вдруг покачнулся. Его глаза закатились, и он начал медленно оседать на пол. Федот, стоявший рядом, в последний момент успел подхватить его, не дав упасть головой в котел.

Ярослав увидел, как Алексей, заметив это, бросил все и подбежал к ним. Как он быстро сварил какой-то бодрящий отвар и заставил пить его не только упавшего, но и всех остальных, давая им пять минут передышки.

Ярослав также понимал и то, что отвар – лишь временная мера. Люди были истощены. Они таскали тяжеленные ведра с водой, ворочали поленья, перетаскивали медные котлы. Их силы были на исходе. Вся работа была на грани срыва.

И тогда княжич принял решение.

Он не стал отдавать приказы. Молча подошел к двум пустым ведрам, стоявшим у входа, поднял их и, ни на кого не глядя, вышел во двор, направляясь к малому колодцу. Воевода Ратибор, вошедший следом, ошарашенно посмотрел ему вслед, затем на стонущих воинов, на измотанных до предела поварят, и его лицо окаменело. Он понял все без слов.

Когда Ярослав вернулся, неся два полных, тяжелых ведра, и молча поставил их у станции промывки, по лазарету пронесся шепот. Княжич. Наследник рода. Таскает воду.

– Воины! – рыкнул Ратибор, и его голос заставил вздрогнуть даже тех, кто был в полузабытьи. – Вы будете смотреть, как эти мальчишки надрываются, спасая ваши жизни⁈ Те, кто еще может стоять на ногах, – за мной! Мы будем их руками и ногами!

Эффект был подобен взрыву. Те немногие воины из охраны и легкобольные, что были в палатах, тут же вскочили на ноги. Они начали выхватывать ведра, подхватывать дрова. Через несколько минут весть разнеслась по крепости и к лазарету потянулись другие – слуги, оружейники, даже конюхи. Все, кто был здоров и мог хоть чем-то помочь.

Возвращение к Алексею

Я оторвался от очередного котла и замер, только заметив изменения. Мне больше не нужно было отвлекать своих уставших ребят на тяжелую работу. За них это делали другие. Могучие воины Ратибора теперь отвечали за огонь. Сам Ярослав организовал бесперебойную поставку воды. Гвардейцы управляющего носили котлы.

Княжич подошел ко мне.

– Спасибо, – только и смог сказать я.

– Это мы должны благодарить тебя, Алексей, – ответил он, вытирая пот со лба. – Ты дал нам надежду, а мы поможем всем, чем сможем.

Я кивнул, и работа возобновилась с новой силой. В эту ночь, в огне и пару, рождалось не только противоядие. Рождалось новое единство.

Когда первые, бледные лучи рассвета пробились сквозь окна лекарских палат, они застали нас на ногах. Ночь была долгой и изнурительной, но мы выстояли. Атмосфера в помещении изменилась до неузнаваемости. Мучительные стоны почти прекратились, сменившись ровным, глубоким дыханием спящих людей. Воздух все еще был тяжелым, но в нем больше не было запаха смерти. Его вытеснил тонкий, свежий аромат «Живой Воды», который, казалось, очищал не только тела, но и саму душу этого места.

С рассветом наступил перелом. Это не было мгновенным чудом. Воины, получившие лекарство первыми, не вскакивали на ноги. Они были все еще слабы, измождены болезнью, но они были живы. Лихорадка спала, с их лиц сошел пепельно-серый налет, а в глазах, когда они их открывали, появилась ясность.

Дверь тихо отворилась, и вошел воевода Ратибор. Он двигался без своего обычного грохота, почти бесшумно, словно боясь нарушить хрупкую тишину. Он пришел не как командир с инспекцией, а как старый солдат, пришедший проведать своих товарищей. Его взгляд медленно обходил ряды лежащих воинов, и я видел, как суровая маска на его лице медленно тает, уступая место облегчению.

Он увидел, как один из стражников, еще вчера бившийся в судорогах, теперь спокойно пьет воду из кружки. Как другой, которого принесли без сознания, теперь сидит, прислонившись к стене, и тихо разговаривает с учеником лекаря.

Но его путь лежал в тот самый угол, где лежал ветеран, которого сам Демьян приговорил к смерти. Воин уже не лежал. Он сидел на своем тюфяке, и хотя его руки дрожали от слабости, он пытался почистить свой кинжал. Увидев воеводу, он попытался встать, но Ратибор остановил его жестом.

– Лежи, Гришка, – голос воеводы был непривычно мягким.

– Не могу, воевода, – хрипло ответил ветеран. – Стыдно… Я уж думал, отхожу… а этот повар… он слово свое сдержал. Он меня с того света вытащил.

Ратибор ничего не ответил. Он лишь молча смотрел на своего старого друга, и я впервые увидел в глазах этого железного человека блеск непролитых слез. Он обошел все ряды, увидел десятки таких же примеров и понял, что я не просто остановил эпидемию – я повернул ее вспять. Мы все повернули.

Закончив обход, он нашел меня у котлов, где я, шатаясь от усталости, руководил подготовкой новой, утренней партии противоядия. Часть моих помощников дрыхла. Я разрешил ученикам Демьяна и поварам перевести дух. Только меня заменить было некем. Как же мне все-таки помогли мои тренировки. Если бы не они, я бы свалился от усталости и тогда кто-нибудь не дожил бы до рассвета.

Ратибор подошел и положил свою тяжелую руку мне на плечо, но на этот раз он не молчал.

– Я командую воинами всю свою жизнь, Алексей, – сказал он тихо, и в его голосе, обычно похожем на скрежет стали, звучала непривычная хрипотца. – Я видел, как они умирают от стрел, от мечей, от болезней, но я никогда не видел, чтобы кто-то вот так, голыми руками, вытаскивал их обратно с того света. Ты сегодня выдержал битву поважнее любой настоящей битвы и одержал победу. Я этого не забуду.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– С этого дня, – он крепче сжал мое плечо, – любой в этой крепости, кто посмеет тебе навредить, будет иметь дело лично со мной.

Я стоял, оглушенный его словами. Эта прямая, солдатская благодарность и обещание защиты от сурового воеводы, для которого главным мерилом всегда были сила и результат, значили для меня больше, чем любые другие похвалы. Это было настоящее признание. Признание воина воину, пусть наши поля битвы и были так не похожи.

К полудню наш конвейер произвел достаточно «Живой Воды», чтобы напоить всех, кого нужно, но Степан Игнатьевич мыслил масштабно. Он понимал, что яд мог затаиться в телах тех, у кого симптомы еще не проявились. Нужно было вычистить заразу из крепости полностью.

По его приказу на главной площади выставили огромные столы, на которые мои поварята вытащили котлы с противоядием. Была объявлена централизованная раздача лекарства для всех, кто пил воду из главного колодца за последние дни.

Весть о том, что повар нашел лекарство, уже облетела всю крепость. Двор заполнился людьми. Воины, слуги, ремесленники – все они выстраивались в длинные, молчаливые очереди.

А еще чудо, до этого скрытое за стенами лекарских палат, выплеснулось наружу. Двери лазарета распахнулись, и воины, помогающие нам начали выводить наружу первых исцеленных. Они все еще были слабы, опирались на плечи своих помощников, но они шли сами. Они были живы.

По толпе пронесся гул, похожий одновременно на вздох облегчения и молитву. Люди видели своих товарищей, которых еще утром считали мертвецами, и их недоверие сменялось благоговейным шоком. Они смотрели на меня, стоявшего у котлов и лично следившего за раздачей, и в их взглядах я видел нечто новое. Это был не страх перед колдуном, сотворившим непонятное чудо, а глубочайшее уважение к мастеру, который своим трудом и знанием вырвал их братьев из лап смерти.

Именно тогда, в этом гуле сотен голосов, я впервые услышал это слово. Сначала как шепот, потом все громче и увереннее. Оно передавалось из уст в уста, от воина к воину.

«Знахарь».

Я стоял и слушал, как рождается моя легенда.

В стороне, в тени арки, стояла другая группа людей. Демьян и рядом с ним – те самые седобородые, консервативные капитаны. Они тоже пришли посмотреть на раздачу и молча наблюдали за происходящим.

Теперь они не могли ничего возразить. Одно дело – спорить о «сомнительной еде» и плести интриги и совсем другое – оспаривать факт спасения сотен жизней на глазах у всей крепости. Любая оппозиция против меня в этот момент была бы равносильна предательству. Они были не просто побеждены. Они были раздавлены и обезоружены чудом, которое не могли ни понять, ни оспорить.

Когда последний житель крепости осушил свою кружку с противоядием, гул на площади начал стихать. Люди, измотанные страхом и болезнью, ждали, что будет дальше. В этот момент тяжелые дубовые двери княжеских покоев распахнулись, и на крыльцо вышел сам Святозар.

Он не просто стоял на крыльце, как обычно. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он медленно, тяжело спустился по ступеням на площадь. Толпа расступилась перед ним, образуя живой коридор.

Князь подошел прямо ко мне. Я стоял, шатаясь от усталости, в окружении своей команды – моих поварят и учеников лекаря, которые инстинктивно сбились в кучу за моей спиной. В наступившей тишине Святозар положил свою тяжелую, мозолистую руку мне на плечо.

– Я не знаю, кто ты – повар, лекарь или знахарь, – сказал он громко, и его голос, усиленный тишиной, разнесся по всей площади. – Но сегодня ты спас моих людей и мою крепость. Род Соколов этого не забудет. С этого дня ты под моей личной защитой. Любой, кто скажет дурное слово в твой адрес – скажет его мне в лицо.

Это было высшее признание. Абсолютная защита, дарованная сюзереном. Я почувствовал, как по толпе прокатилась волна одобрительного гула, готовая взорваться приветственными криками. Но я остановил ее.

Прежде чем кто-либо успел закричать, я кивнул и посмотрел князю в глаза.

– Благодарю за доверие, мой князь, – сказал я так же громко и четко. – Но эту победу одержал не я один. Я бы не справился без своей команды.

Я обвел рукой стоящих за моей спиной ребят. Они замерли, не веря своим ушам.

– Мои поварята и ученики лекаря Демьяна работали всю ночь без сна и отдыха, – продолжил я. – Каждый из них вложил в это спасение свой труд. Мы победили, потому что действовали сообща.

Этот ход произвел ошеломляющий эффект. Ученики Демьяна, которых все привыкли считать лишь тенью своего учителя, смотрели на меня с изумлением и искренней, неподдельной благодарностью. Они ожидали чего угодно – но не публичного признания их заслуг. Мои поварята расправили плечи, их глаза горели гордостью. Они больше не были кухонными рабами. Они были частью команды-победительницы.

Я поднял голову и встретился взглядом с князем. Святозар смотрел на меня с новым, еще большим уважением, видя во мне не только умельца, но и мудрого лидера, способного сплотить людей.

Я одержал победу, но эта победа и публичное признание сделали меня слишком заметной фигурой.

Война не закончилась. Она просто перешла на новый уровень.

Глава 18

Утро следующего дня было не похоже ни на одно другое. Крепость, еще вчера стоявшая на пороге гибели, медленно оживала. Когда я вышел на главный двор, увидел утреннее построение. Воины все еще были слабы, но они стояли в строю. Они были живы b когда их взгляды находили меня, я видел в них уважение.

Моя команда, моя разношерстная армия, состоящая из поварят и бывших учеников Демьяна, стала настоящими героями. Когда мальчишки шли через двор, чтобы принести воды, воины расступались перед ними. Они больше не были для них прислугой. Им помогали, их угощали, с ними общались и здоровались.

После того как мы приготовили и раздали всем на завтрак укрепляющий бульон с грибами и зеленью, я собрал свою команду на нашей кухне. Позвал я и учеников Демьяна, за которыми сбегал Матвей. Ведь мальчишек тоже стоило вознаградить за самоотверженность. Они выстояли вместе со мной и победили. Они заслужили награду.

– Сегодня, – объявил я, и они удивленно посмотрели на меня, – мы готовим только для себя. Праздничный обед. Вы заслужили пир.

Я решил приготовить для них нечто особенное. Блюдо, которое стало бы символом нашей общей победы. Не просто еду, а трофей. Вепрь, фаршированный по-княжески.

На огромный дубовый стол водрузили главную добычу нашего похода – целую заднюю ногу того самого вепря, что чуть не оборвал мою жизнь.

– Смотрите, – сказал я, беря в руки свой самый острый нож. – Сейчас мы превратим это дикое мясо в произведение искусства.

Я сделал один-единственный, длинный и глубокий разрез вдоль кости, а затем, работая кончиком лезвия, начал аккуратно, миллиметр за миллиметром, отделять мясо. Через полчаса тяжелая бедренная кость лежала на столе, а передо мной – огромный пласт мяса, сохранивший форму ноги.

Я щедро натер его изнутри и снаружи. Сначала взял горсть крупной, сероватой соли, кристаллы которой хрустели под моими пальцами. Не просто посыпал, а втирал ее в мясо грубыми, массирующими движениями, чувствуя, как она впивается в плоть.

Это была основа, которая должна раскрыть глубинный вкус дичи и сделать мясо нежным. Затем пришел черед перца. Я раздавил в ступке горсть черных горошин, и по кухне тут же поплыл пряный аромат. Этой ароматной пылью я покрыл всю поверхность ноги, втирая ее до тех пор, пока мясо не стало темным, испещренным черными крапинками.

И наконец, душа нашей пряной смеси – чеснок. Несколько головок растер в каменной ступке с щепоткой той же соли, превратив их в однородную, липкую и невероятно пахучую кашицу. Этим ядреным составом обмазал мясо изнутри, не пропуская ни одной складки, ни одного углубления. Когда закончил, нога вепря преобразилась. Она пахла пряностями и обещанием невероятного, дикого, первобытного вкуса.

Пока мясо впитывало соль и пряности, мы занялись начинкой. В котле на сливочном масле обжарили мелко нарезанные грибы и лук. Затем добавили к ним сваренную до полуготовности рассыпчатую гречневую крупу и горсть обжаренных на сухой сковороде орехов. Аромат, поплывший по кухне, был густым, орехово-грибным, невероятно уютным.

Затем началось самое важное. Мы с моими помощниками плотно набили освобожденную от кости ногу этой дымящейся, ароматной начинкой. Нога снова обрела форму, стала еще более массивной и аппетитной. Я взял толстую льняную нить и зашил разрез грубыми стежками.

Всю эту красоту мы обмазали медом, смешанным с горчицей, и отправили в жаркое сердце печи на несколько долгих часов.

Когда я вытащил его, по кухне пронесся благоговейный вздох. На огромном деревянном блюде, дымясь, лежал наш шедевр. Нога покрылась темно-золотистой, глянцевой корочкой, которая потрескивала и пузырилась от жара.

Я взял самый большой нож и сделал первый надрез. Хруст запеченной до карамели, а затем, словно освободившись из плена, изнутри вырвалось облако густого, пряного пара, пахнущего дичью и грибами.

Мясо было невероятным. Темное, сочное, пропитанное собственным соком и ароматом перца, оно таяло во рту. А начинка, вобравшая в себя все соки, превратилась в самостоятельное, богатое блюдо. Настоящий обед победителей.

Когда нога вепря заняла центральное место на столе, вся моя команда, забыв про чины и старую вражду, собралась вокруг. Ученики Демьяна несмело садились рядом с моими поварятами, и на их лицах читалось предвкушение. Я взял большой нож и отрезал первый, самый хрустящий, угловой кусок.

В этот момент дверь на кухню отворилась, и вошел Ярослав. Он был не в парадной одежде, а в простой тренировочной рубахе, и на его лице была теплая, искренняя улыбка.

– Слышал, у героев сегодня пир, – сказал он, и все тут же вскочили. – Сидите, сидите. Я пришел не как княжич, а как… товарищ, чтобы поблагодарить каждого из вас.

Он обошел стол, каждому пожал запястье или по-дружески хлопнул по плечу. Для этих ребят, еще недавно бывших на самом дне иерархии, это было немыслимой честью. Когда он дошел до меня, то сел на скамью рядом, принимая предложенную мной тарелку.

– Боги, Алексей, – выдохнул он, попробовав первый кусок. – Ты и впрямь колдун.

Прежде чем мы успели погрузиться в еду, я поднялся, держа в руке свою кружку. Разговоры тут же стихли. Два десятка пар глаз – моих верных поварят и бывших учеников Демьяна – устремились на меня.

– Я хочу сказать пару слов, – начал я, и мой голос прозвучал в тишине гулко. – Два дня назад мы были просто поварами и учениками лекаря. Мы боялись, ненавидели и не доверяли друг другу. А потом пришла беда.

Я обвел взглядом их лица.

– Я видел ваш страх. Видел вашу усталость, когда вы валились с ног, но я видел и то, как вы поднимались снова. Как вы работали плечом к плечу, не спрашивая, кто повар, а кто лекарь. Вы не просто варили отвар. Вы вытаскивали с того света своих братьев, отцов, друзей. Каждый из вас.

Я поднял кружку выше.

– Сегодня здесь нет поварят и учеников. Сегодня здесь одна команда. Команда, которая спасла эту крепость. Я горд работать с вами. За нас!

– За нас! – гулким эхом отозвались они, и в этом крике я услышал рождение чего-то нового. Настоящего братства.

Мы ели, и какое-то время на кухне царила атмосфера заслуженного, мирного праздника, но я видел, что Ярослава что-то гложет. Отложив ложку, он пододвинулся ко мне и Матвею, который сидел с другой стороны.

– Я рад видеть их такими… счастливыми, – кивнул он на ребят. – Но пока мы празднуем, враг остается на свободе.

Он замялся на секунду, а потом все же решил выложить свои мысли.

– Степан Игнатьевич рвет и мечет. Он уже арестовал и допрашивает всех, у кого были хоть какие-то связи с Морозовыми, но зашел в тупик. Мы знаем, что колодец отравили, но не понимаем, как. Главный вопрос, на который нет ответа: как отравители могли постоянно добавлять яд в главный колодец, не будучи замеченными стражей?

Он пояснил то, о чем я и сам уже думал.

– Понимаешь, судя по всему, яд поступал в воду не разом, а малыми, но постоянными дозами. Если бы они вылили в колодец бочонок с отравой, то первые же выпившие скончались бы в страшных муках, и тревогу подняли бы немедленно. Эта хворь была медленной, ползучей, она косила всех почти с одинаковой, слабой силой, будто каждый глоток воды был отравлен совсем чуть-чуть. Но как этого добиться? Подходить к колодцу каждую ночь, чтобы подлить яду? Стража бы их заметила.

Наш маленький праздничный стол превратился в «совет дилетантов».

– А может, – робко предположил Матвей, – они бросили на дно что-то, что медленно растворяется? Какой-нибудь ком из глины, пропитанной ядом?

Ярослав покачал головой.

– Степан думал об этом и отмел эту мысль. В этом случае яд действовал бы неравномерно. Те, кто зачерпнул воду со дна, отравились бы сильнее. А хворь косила всех одинаково, от первого до последнего.

Я слушал их, и мой мозг, привыкший к кулинарной логике, вдруг нашел странную, но до боли знакомую аналогию.

– Странно… – пробормотал я, глядя в свою тарелку. – Когда я хочу, чтобы бульон медленно и постоянно набирал вкус и аромат от специй, но не стал мутным, я опускаю в него… маленький тканевый мешочек с травами.

Мы все трое замерли, глядя друг на друга.

– Мешочек… – выдохнул Ярослав, и его глаза расширились от озарения. – Мешочек! А что, если они прикрепили такой мешочек к… ведру⁈

Матвей подхватил мысль, и его лицо озарилось догадкой.

– Точно! Каждый раз, когда ведро опускают, мешочек намокает и отдает в воду новую порцию яда! Поэтому заражение было постоянным! И не нужно было подходить к колодцу!

Я слушал их, и в моей голове сложилась последняя, самая важная деталь.

– Но чтобы он не отвалился от постоянного трения и нахождения в воде, нужен не просто клей. Нужен особый, очень крепкий и водостойкий состав.

Ярослав, который, в отличие от нас, с детства наблюдал за работой всех крепостных ремесленников, хлопнул себя по лбу так, что гулко прозвучало по всей кухне.

– Рыбий клей! Тот, которым чинят лодки и рыбацкие сети!

Наступила тишина. Мы не нашли преступника, но мы нашли кое-что поважнее – метод совершения преступления.

Мы втроем – я, Ярослав и Матвей – почти бегом неслись по коридорам крепости, оставив на кухне ошеломленную, но счастливую команду. Наш праздничный обед превратился в экстренный военный совет, и теперь мы несли его результаты тому, кто мог превратить нашу теорию в стальной аркан на шее предателей.

Мы ворвались в канцелярию управляющего без доклада. Стражник у двери попытался было нас остановить, но, увидев несущегося впереди княжича, лишь растерянно поклонился.

Степан Игнатьевич сидел за своим столом, заваленным отчетами о допросах. Он поднял на нас усталые, но острые, как иглы, глаза, и в них не было удивления, лишь вопрос.

– Господин управляющий, – начал Ярослав, едва переведя дух. Он говорил быстро, взволнованно, как гончая, напавшая на след. – Мы думаем… мы думаем, мы поняли, как они это сделали.

Степан отложил грифель и сложил руки на столе. Он не перебивал.

– Вы искали того, кто подходил к колодцу, – продолжил Ярослав. – Но что, если им не нужно было подходить? Что, если яд добавлялся в воду сам, малыми дозами, каждый раз, когда кто-то набирал воды?

Ярослав посмотрел на меня, давая мне слово.

– Это как в кулинарии, господин управляющий, – сказал я, делая шаг вперед. – Когда я хочу, чтобы бульон медленно и постоянно набирал аромат, я опускаю в него маленький тканевый мешочек со специями.

Я видел, как глаза Степана на мгновение расширились. Он явно искал сложные заговоры, а разгадка лежала в простой, бытовой логике.

– Мешочек, прикрепленный к ведру! – подхватил Матвей, не в силах сдержать волнения. – Каждый раз, когда ведро опускали, мешочек намокал и отдавал в воду новую порцию яда! Поэтому заражение было постоянным и равномерным!

– Но чтобы он не отвалился, нужен особый клей, – закончил Ярослав, нанося финальный удар. – Водостойкий. Как рыбий клей, которым у нас чинят лодки!

Мы замолчали, взволнованно глядя на управляющего. Мы принесли ему свою, возможно, безумную, но на наш взгляд, безупречную теорию.

Степан Игнатьевич молчал несколько долгих, напряженных секунд. Он смотрел на нас, и на его каменном лице не отражалось никаких эмоций. А затем он медленно, очень медленно кивнул. Не нам. Самому себе.

Я увидел в его глазах огонь профессионала, который только что получил тот самый недостающий элемент, ту самую ниточку, потянув за которую, он мог распутать весь клубок. Он был впечатлен. Впечатлен нашей дедукцией, нашим свежим, не замыленным взглядом.

– Рыбий клей… – проговорил он тихо, словно пробуя улику на вкус. – Мешочек или мешочки, спрятанные в обручах или в стыках на ведре… Гениально. И дьявольски просто.

Он поднялся из-за своего стола. Перед нами снова был не уставший следователь, а хищник, готовый к охоте.

– Спасибо, – сказал он, и это простое слово было высшей похвалой. – Вы нашли способ, осталось найти саму крысу.

– Привести ко мне немедленно старосту ремесленной слободы, – отчеканил он вошедшему писарю. – Живо.

Пока мы ждали, управляющий ходил по кабинету, и я видел, как в его голове уже выстраивается план дальнейших действий. Он не делился с нами своими мыслями, но это было и не нужно. Охота началась, и мы, дилетанты, передали след в руки опытного, безжалостного зверя.

Вскоре в дверь робко постучали, и в кабинет ввели низкорослого, крепко сбитого мужчину с мозолистыми руками и испуганными глазами. Это был староста ремесленников, мастер-кузнец по имени Василий, человек, привыкший иметь дело с молотом и наковальней, а не с яростью управляющего делами всего княжества.

– Звали, господин управляющий? – пробасил он, низко кланяясь.

– Звал, Вася, – Степан Игнатьевич остановился прямо перед ним, и его тень, казалось, полностью поглотила ремесленника. – Отвечай на мои вопросы.

– Слушаю, господин.

– Кто в крепости работает с рыбьим клеем? – спросил он, и его голос был тихим, но от этого еще более весомым. – Человек, что чинит лодки и отвечает за изготовление этого клея.

Староста нахмурился, напряженно вспоминая. Было видно, что он перебирает в голове каждого мастера в своей слободе.

– Рыбьим… – бормотал он. – Так его мало кто варит, господин управляющий. Рецепт мудреный, да и нужен он редко. Столяры своим, костным, обходятся. Плотники тоже… Лодки…

Он на мгновение замер, и я увидел, как в его глазах вспыхнуло узнавание.

– Есть такие, – сказал он уже увереннее. – Старый Михей, лодочник. Он один у нас по этой части мастер. У него еще двое подмастерьев, Родион и Захар. Молчаливые парни, нелюдимые. Они как раз на прошлой неделе княжескую ладью смолили и чинили. Только они и работают с таким клеем. Больше некому.

Степан Игнатьевич слушал, и его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как в его глазах сужаются зрачки. Круг замкнулся. Метод, о котором мы догадались, привел нас к конкретным людям.

– Хорошо, Вася, – сказал управляющий. – Можешь идти. И забудь об этом разговоре. Понял?

– Так точно, господин, – пробормотал староста и, пятясь, поспешил покинуть кабинет, явно радуясь, что так легко отделался.

Когда дверь за ним закрылась, Степан Игнатьевич подошел к своему столу и на чистой дощечке написал три имени: Михей, Родион, Захар.

– Они, – сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к нам. – Все трое живут в южной части. Нелюдимые. Идеальные исполнители.

Он поднял на нас взгляд, и я увидел в нем удовлетворение.

– Вы дали мне нить, – сказал он. – А теперь я поймаю за нее крысу.

Я остался в канцелярии управляющего вместе с Ярославом. Степан Игнатьевич не предложил нам уйти, и я понял, что он хочет, чтобы мы стали свидетелями финала этой части его игры. Солнце уже садилось, окрашивая небо в кроваво-красные тона. В кабинете сгущался сумрак, который не мог разогнать даже яркий огонь в камине. Мы ждали.

Это было самое мучительное ожидание в моей жизни. Я снова и снова прокручивал в голове нашу цепочку умозаключений. Мешочек. Ведро. Рыбий клей. Все казалось таким логичным, таким безупречным. Но что, если мы ошиблись? Что, если это была лишь одна из версий, а настоящие отравители сейчас заметают следы?