Текст книги "Русские не сдаются (СИ)"

Автор книги: aavdee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)



====== 1 ======

Все началось, когда Дурсли были еще не таким нормальным, в нашем представлении о «нормальности», семейством.

Мистер Дурсль, огромный, похожий на усатого кита, тучный мужчина в те времена вполне мог, скажем, бояться магии, но при этом даже не думать о разумной осторожности в общении с магами.

Миссис Дурсль, сухощавая сплетница-блондинка, обожающая шпионить за соседями, сына и свои розы, притворялась, что у нее вовсе нет ни сестры, ни родителей и была вполне способна поселить малолетнего племянника в той же кладовке, в которой хранила швабры, хлорку и прочие моющие средства, которые предписано держать подальше от детей.

Разумеется, не имеет смысла обвинять магов в том, что случилось с главой семейства!

Если мимо тебя прополз целеустремленный магический ребенок, не надо брезгливо отталкивать его носком разношенного тапочка!

Если этот ребенок размотал магнитную ленту твоей любимой кассеты по всему дому, да еще часть изжевал и обслюнявил – нельзя на него орать!

А если этот малыш треснул твоего сына по лбу погремушкой, да с такой силой, что надулась крупная шишка – ни в коем случае! – повторяю!!! – ни в коем случае нельзя лупить по попе газетой магического, избалованного дитятку, которому от роду полтора года.

Потому что магия – штука непредсказуемая, а Вернон Дурсль под кровную защиту не попадал.

Белая вспышка, которую не видела жена, и которая была последним, что видел магл.

И карета “неотложной помощи”, в которой медбратья понятия не имели, что пытаются удержать в тучном теле вовсе даже не душу кругом виноватого мистера Дурсля, а так, побочный эффект спонтанного выброса.

Сперва появились звуки. Отрывистые, не очень понятные, раздражающие. И временами – тихий женский плач.

Мучительно хотелось увидеть того, кто над ним рыдает и утешить, но открыть глаза не получалось очень долго.

Следующее воспоминание – разговор с доктором.

Смысл слов угадывался с трудом. Ну, словно он на троечку выучил иностранный (и ту жалостливая учительница – рассеянная старушка в очках – поставила из сострадания), потом прошло несколько десятков лет, а потом носитель языка принялся что-то быстро-быстро рассказывать, необоснованно ожидая внятного ответа.

Только через несколько мгновений он понял, что его спрашивают об имени. Помнит ли, как его зовут?

– Офкорз! Ай эм В… В… Май нейме Ви… Ве… В…

– Вернон, ты – Вернон Дурсль, – прорыдала стоящая за плечом доктора женщина, уткнувшись в насквозь мокрый носовой платок.

– Миссис Дурсль, бр-бр-бр, зе-зе-зе, зе-зе-зе, бр-бр-бр, – речь доктора была невнятна, но интуитивно больной догадался, что женщину просят не встревать в диалог. Причем, не очень вежливо. И, хоть имя «Вернон» казалось каким-то неуклюжим, а «Дурсль» вообще звучало, как детская дразнилка, раздражение вызывал сам факт, что к женщине, которая о нем переживает, то есть – к его женщине, могут проявить неуважение. Он бы стукнул нахала, наверное. Да точно стукнул! Но руки и ноги не слушались, словно это было не его тело.

Еще немного побормотав, доктор ушел.

А женщина осталась.

Она была рядом, когда он не мог проглотить еду, вытирая салфеткой отвратительные слюни.

Когда заново учился ходить, говорить, читать.

Она привезла его домой, убирала за ним, разговаривала, кормила с ложечки. Показывала щекастого белобрысого мальчишку – их сына Дадли.

Она пыталась получить хоть какой-то совет по делам «Граннингса» – фирмы, которая, оказывается, принадлежала семейству Дурсль.

И было слышно, как она плачет ночью от усталости и беспомощности.

А он лежал бревном и пытался хоть как-то взять под контроль неповоротливое тело, чувствуя себя китом, выброшенным на берег.

День, когда он самостоятельно дошел до сортира и сделал свои дела без посторонней помощи был для него ярким праздником, сродни второму рождению.

После этого восстановление пошло в удвоенном темпе. Физическое восстановление. Речь, чтение, письмо по-прежнему вызывали затруднение. А память на имена и лица вообще не возвращалась.

Даже собственную тещу – старую ведьму, которую, казалось бы, невозможно забыть, единожды увидев, он решительно не помнил.

Потому, каждый вечер они с Петти разглядывали фотографии, снова и снова повторяя имена друзей, знакомых и родственников.

Потому, ползал он по ковровому покрытию в гостиной, на равных с мальчишками «играя» в кубики с буквами, с трудом складывая их в слова.

В скором времени доктор посоветовал развивать мелкую моторику – перебирать крупу, пытаться писать карандашом. С карандашом было сложнее всего – он все время хотел взять его левой рукой. Это было привычно и правильно. Но Вернон Дурсль не был левшой. Он был правша, перенесший инсульт и не полностью восстановившийся после частичной парализации.

Память не спешила возвращаться.

Наоборот. Появились ложные воспоминания.

Снились по ночам разрывы снарядов, растяжки в зеленке, душманы в темной афганской ночи, обезлюдевшие кишлаки, стремительный поток горной реки, чье название он во сне все никак не мог выговорить.

А женщина рядом и два ревущих карапуза были в его жизни чем-то, за что можно было благодарить судьбу, просыпаясь в холодном поту от очередных взрывов и криков, были чем-то, что становилось привычным и обыденным очень медленно.

С мальчишками по гостиной он ползал уже не ради кубиков и возобновления навыков чтения и письма. А потому что ему понравилось возиться с этими детьми.

Они построили огромную башню, повозили зайца на грузовике (все втроем, по очереди), порисовали ладошками на большом листе бумаги…

Были не очень понятны слова жены относительно того, что она бы не хотела, чтобы их сын общался с мальчишкой, наподобие Поттера. А что делать-то? Она каждый день уходила по делам, оставив на него обоих пацанов. И никаких таких отличий он между ними не видел – оба те еще избалованные поросята. Как их подвергнуть сегрегации? Запереть чернявого в шкафу?

Так он же… он же плакать будет!

Пет пришлось смириться.

Раньше они оставляли племянника соседке, приплачивая какие-то гроши «на вискас» многочисленным кошечкам миссис Фигг. Но сейчас лишних денег не было.

Вечерами он читал вслух детские сказки, подтыкал шалопаям одеялки. И чувствовал себя не таким уж бесполезным. По крайней мере, куда более нужным, чем когда сидел без толку над бесчисленными отчетами из фирмы и чувствовал только тупую боль в правом виске и безысходную тоску.

====== 2 ======

Он не успевал.

Стоял слишком далеко, у билетных касс. Петуния отвлеклась, покупая мороженое, а мальчишки бегали друг за другом вокруг колонн, когда раздался визг шин, смешавшийся с истошным женским визгом, и на тротуар вылетел потерявший управление серебристый опель.

Он бросил деньги, билеты, барсетку, но не успевал, не мог успеть вытолкнуть сыновей из-под удара.

Пусть за эти пять лет диет, прописанных лечащим врачом, и ежедневных упражнений (а потом и новой работы, на которой не приходилось особо сидеть за столом) он изменился до неузнаваемости, но скорости человека и разогнавшейся машины в любом случае несопоставимы.

Он знал, что вот-вот произойдет трагедия.

Ниоткуда нахлынули воспоминания об окровавленных телах, подорванной технике, сквозных ранениях.

Гарри обернулся, расширившимися от ужаса глазами разглядывая надвигающуюся смерть.

Дадли встал впереди брата. Не потому, что хотел закрыть собой, нет. Для героических решений он был еще слишком мал. В таком возрасте о смерти имеют еще весьма отвлеченные представления. Можно сказать – абстрактные. Просто так получилось.

И тут началась чертовщина.

Машина съеживалась, сминалась, словно уже налетела на стену. Брызнули во все стороны стекла, пластик фар, пролетел, сверкая в солнечных лучах, знак молнии, оторвавшись с капота. Перемололо в кашу водителя, забрызгав лобовое стекло.

Мальчишек той же стеной мягко оттолкнуло в сторону.

А Вернон все бежал и бежал, с трудом переставляя ноги, чувствуя себя участником какого-то особо ужасного кошмара.

А потом время вновь пустилось вскачь.

Машина наконец остановилась, сбив одну из колонн и уткнувшись боком в другую. Лежал на тротуаре Дадли, задетый самым краешком пронесшейся беды. Ему хватило. Рядом с братом на коленях стоял Гарри и что-то шептал побелевшими губами.

Рядом с мальчишками Вернон оказался раньше Петунии. Вокруг тут же собралась толпа. Люди глазели, давали дурацкие советы, пара беспардонных туристов не таясь фотографировала место происшествия. От зоопарка бежали сотрудники. Среди них был ветеринар, который умел оказывать первую помощь. Он же сказал, что уже вызвал неотложку.

Вернон, как он с удивлением понял, тоже имел представление о поведении в ситуации, наподобие этой. Во всяком случае, Петт успел перехватить, не дал ей вцепиться в Дадли, потрясти его или что там еще любят делать женщины в истерике?

Первый укол врачи сделали именно ей. Женщина затихла, Дадли уже сноровисто укладывали на носилки.

Прибывшие почти одновременно с медиками полисмены ходили вокруг покореженной машины, допрашивали свидетелей, но Дурслям позволили уехать с сыновьями. Только записали адрес и номер телефона.

Вернон был не в состоянии говорить о чем бы то ни было. В голове только вертелись какие-то слова, обрывки молитв, не связываясь даже в предложения.

Судя по тому, что он видел, Дадли находился на грани жизни и смерти.

Как жить дальше, если с сыном что-то случится?

Как им жить?

Но несмотря на “плывущее” сознание, машину он вел уверенно.

Что бы ни было, он отвечает за жену, сейчас гипнотизирующую бампер скорой. Отвечает за Гарри, которого везли в той же неотложке.

Он должен держать себя в руках.

От парковки супруги побежали в приемный покой. Но мальчишек уже увезли дальше, вглубь больницы. На долю взрослых достались всякие необходимые бумажки, данные страховых полисов и что-то про аллергию, и прочие глупости.

Поскольку память так толком и не вернулась, Вернону оставалось только ходить из угла в угол, замирая на особо истеричных вскриках жены: “Тебе нельзя волноваться! Сядь! Ради Бога, Вернон!”

Он садился на какое-то время на кушетку, но через три секунды вскакивал вновь, до следующего окрика.

Пет – железная леди Граннингса – старательно заполняла формуляры, бланки и остальную чушь, которую мужчина считал крайне неуместной. Ярким проявлением отсутствия у врачей любого намека на такт и сочувствие.

“Глядя на ровные строчки, ложащиеся на бумагу, посторонний ни за что не догадался бы, что сын этой женщины сейчас находится в реанимации”, – подумал Вернон, отмечая ее побелевшие губы, излишне крепко сжавшиеся пальцы, прерывистое дыхание.

Петуния и в самом деле была словно отлита из особых сплавов, детали из которых не разрушались, не плавились и не поддавались коррозии.

Тогда, пять лет назад, она и подумать не могла, что больше никогда не вернется к своим тарелкам-сковородкам. Но фирме нужна была твердая рука. Управляющий, с пониманием отнесшийся к больничному шефа, через пару месяцев почуял слабину и принялся подворовывать, а то и передавать заказы конкурентам (не за так, разумеется). Рейдеры, как стая пираний на кровь, подплывали ближе, радостно помахивая плавниками, а сам шеф – несгибаемый, яростно вопящий Вернон Дурсль – все никак не мог снова сесть в директорское кресло.

Петуния тянула все на себе, сжав зубы, а он, только попытавшись вернуться в бизнес, едва не развалил фирму к чертям собачьим.

Прошел год. Начался второй. И вдруг, по результатам, стало ясно, что под руководством жены “Граннингс” приносит куда больший доход.

Грамотнее реклама, дружелюбнее партнеры, щедрее заказчики.

А Вернон... что – Вернон?

Ему на тот момент с чистописанием бы разобраться.

Занимался лечебной физкультурой. Подмечал со смехом, что мальчишки тянутся за ним повторять движения. Адаптировал кое-что под их невеликие силы. Построил на пустыре маленький спортивный городок (с разрешения администрации Литтл Уингинга. Начал-то без, даже и не подумал про какие-то бумажки, хорошо, что Петуния вовремя спохватилась!)

Подтянулись соседские мальчишки.

Их родители стали доплачивать “за беспокойство”. Пару месяцев он был кем-то вроде старушки Фигг. А потом понял, что ему это нравится! Нравится “гонять бойцов”, продумывать тренировки, ставить удар, разрабатывать тренажеры, носиться по пустырю “в войнушку”.

Как говорится: “Найди работу по душе и ты не будешь работать ни дня”.

Петуния взяла кредит, Вернон нашел место, нашел сотрудников из офицеров, которым стало слишком скучно на пенсии (важное дополнение – вменяемых сотрудников, способных работать с детьми и делать скидку на возраст).

Его лагерь скаутов уже сейчас, всего три года от основания, почти на равных соревнуется со старейшими, лучшими детскими лагерями.

Еще бы!

Свой бассейн, тир, небольшой английский парк, с запутанными тропинками и домиками на деревьях в самом его сердце.

Авторские тренажеры, схожие с армейскими, но разработанные им специально для детей.

Авторские программы тренировок.

Понимание детских желаний и мотивов, благодаря сыновьям.

Сыновьям.

Для него давно уже их двое.

Его мальчишки, сломя голову носящиеся по территории, висящие кверху ногами без преувеличения на каждом снаряде и заборе (а говорят – их только двое, сыновей этих).

“У-у-у!” – взвыв, Вернон вновь поднялся и заметался по приемному покою, стараясь хотя бы не сталкиваться с прочими посетителями.

– Папа! Папа! – завопил вдруг кто-то и откуда-то сверху, с непонятной балки-поручня-непойми какой горизонтальной деревяшки ему на шею спикировал Дадли. – А мы уже все. Доктор говорит, у меня теперь будет шрам зигзагом, как у Гарри! Круто! Нас миссис Либерти совсем различать перестанет, и Гарри сможет за меня сдавать экзамен по испанскому!

– Я тебе дам – экзамен! – нахмурился Вернон, отцепляя от себя отпрыска. К ним тут же подлетела Петуния, уже не в силах сдерживать слезы и причитания. Вцепившись в сына она перемежала поцелуи невнятными вскриками.

Вернон же подумал, что стоит поискать доктора. С неугомонного Дадли станется сбежать прямо с операционного стола. А ему, может, вообще двигаться нельзя.

Так он и сказал жене, отправляясь на поиски. Пет прониклась и на руках утащила сына к кушетке, где принялась уговаривать “малыша” лечь и отдохнуть.

“Ну вот, пока все заняты делом”, – хмыкнул Вернон и прибавил шагу. Надо еще посмотреть – как там Гарри?

Слепая что ли эта миссис Либерти? Похожие! Вот еще!

У Гарри черты лица тонкие, и сам он весь тонкий, юркий, пластичный, со смуглой кожей и взрывным темпераментом.

Дадли – белокожий (у него и загар совсем по-другому ложится), основательный, упертый, круглолицый, несмотря на то, что за стол его не усадишь (сам Гарри, кстати, аппетитом обладает завидным).

Одежда, рост да волосы – вот и всё сходство.

Кстати, с волосами странно вышло. Гарри ведь до трех лет был брюнетом.

Волосы, что ли, у парня на солнышке выгорели?

Вообще, так бывает, что у детей со временем меняется цвет волос. Но Вернон чаще слышал, как из светленьких становились темненькими, а не наоборот. А тут... Ходил Гарри, ходил. Ныл, что мама – светленькая, папа – светленький, Дадли – светленький, один Гарри черненький, как дурак.

За ругательство Петуния вымыла мальчишке рот с мылом.

А волосы как-то сами стали светлеть. И больше не выглядели жесткими иголками испуганного ежика.

Хоть Фигг наверняка считает, что это “бедный мальчик” поседел от жизни такой.

И то сказать – видит она его не так чтобы часто.

Одет он в камуфляж, подобие разгрузок, что-то военизированное, а это мало походит на бархатные камзольчики маленьких принцев, не так ли?

Руки в цыпках, колени содраны, на скуле или под глазом перманентный фингал (хоть Вернон всегда старался свести риск ударов по голове к минимуму, не очень-то у него получалось. Особенно когда в лагере, тщательно шифруясь от наставников, начинались, как он это называл, “рейтинговые понты за почетное звание главного оленя года”).

– Дядя Вернон! – Гарри выметнулся из кабинета врача, какое-то время посомневался – что хочется сильнее: поддержки или чувства взрослости? Не выдержал и все-таки кинулся “под крыло”, как когда-то пятилеткой заслонялся его руками от грозы. Вернон опустился на колено и крепко прижал к себе мальчика. Потом отстранил и оглядел, поворачивая из стороны в сторону.

– Доктор, что это было?

– Все в полном порядке, мистер Дурсль. Мы провели осмотр, сделали необходимые анализы, мальчиков можете забирать домой.

– Но Дадли... Он лежал... Он... Знаете, он здорово нас напугал, доктор.

– Я понимаю. Это бывает от сильных эмоций. Но кроме ранки на голове повреждений нет. Я уверяю вас, что мы обследовали детей со всем тщанием. Это всего лишь повреждение кожного покрова. Нет причин для госпитализации. Разумеется, у вас есть телефон больницы и при любых, самых малейших признаках головокружения, тошноты, звоните, вызывайте, консультируйтесь. Ну, и освобождение от физкультуры, на первую четверть в школу.

– Да! – Гарри вскинул кулак вверх. Школьные уроки он терпеть не мог. Старательно занимался только языками. И то, только потому, что с отцом в некоторых вопросах лучше не спорить.

Вернон вызвал такси, не доверяя подрагивающим рукам. Не хватало еще довершить начатое серебристым опелем и угробить жену в автокатастрофе, повторив судьбу несчастных Поттеров.

====== 3 ======

Мальчишек в приказном порядке отправили спать.

Они, конечно, еще поскакали по кровати, приглашая родителей разделить впечатления. С их точки зрения все было круто. Но потом притихли и засопели так сладко, как только умеют дети в семь лет.

А вот родители, дождавшись, когда непоседы угомонятся, пошли на кухню и накапали себе успокоительного.

Нет-нет! Никакого бренди-виски-джина!

Во-первых, Вернону вообще нельзя. А во-вторых, их в больнице старательно поили успокоительным – пить поверх этого алкоголь? Увольте!

Петуния выглядела совершенно убитой.

– Милая, ну что ты? Все обошлось. Мальчики дома. Иди сюда.

– Вернон, ты... Ты просто не помнишь. Не знаешь, не видел, я...

– Ну что ты бормочешь? Сделать тебе чаю? С мятой и ромашкой?

– Нет, мне не нужен чай! – что было в характере миссис Дурсль и до инсульта мужа, так это малая толика раздражительности. А уж с тех пор, как госпоже директору пришлось усесться в начальственное кресло... Признаться, Вернон иногда очень жалел, что жене пришлось из домохозяйки превращаться в деловую женщину.

– Тогда я себе сделаю, – пожал плечами Вернон.

– Сиди, я сама.

Петуния поставила чайник, повозилась на полках, доставая заварку. Немного помолчала, а потом принялась рассказывать:

– Ты же видел фотографию моей сестры. Настоящая рыжая ведьма. Правда же?

– Знаешь, не хочу обижать, но теща на ведьму больше смахивает. И на носу бородавка.

Пет дернулась, рассыпала чай и зашипела от негодования.

– Это не шутки, Вернон! Моя сестра была ведьмой. Настоящей ведьмой! И училась в школе волшебников! Родители так обрадовались! Как же! Лилс особенная, а я только завидую. Я обычная. Можно не интересоваться моим мнением, не защищать меня ото всей этой ненормальности! Кусающиеся чашки, навоз, размазанный по двери, лягушачья икра в карманах мантии, которую она бросила в общую стирку! Это только малая часть! У меня были проблемы в колледже. Эта дрянь заменила мои чернила на исчезающие, а у меня в то утро был важный экзамен! И я, правильно ответив, получилось, что сдала пустой лист! Знаешь, что она ответила? “Прости, я не знала”. Не знала! Конечно, с чего вдруг интересоваться тем, что для сестры жизненно важно?! А я, я потом получила недостаточно хорошие отметки, я... у меня такие планы были! – Петуния всхлипнула. – Да они нашу с тобой свадьбу чуть не испортили этими своими “волшебными шутками”! Да что там “чуть”! Спасибо, что не бросил меня прямо у алтаря! Мне так стыдно было тебе в глаза смотреть! А потом вдруг, словно бутылку молока, принесли мальчишку! И он... И я... Я сразу поняла, что он такой же ненормальный, как его родители! И я боялась... Я всегда ждала, что ненормальность вернется в мою жизнь! И мама ждала! Она у нас первое время так часто и бывала потому, что надеялась, что Гарри вот прямо сразу начнет колдовать! Хорошо, что ты с ним занялся и вся эта чепуха вылетела у него из головы. Но теперь... Теперь... Ты видел? Мальчишка убил! Убил человека! И спас Диди. Я... Ох, Вернон, – и Петуния разрыдалась, закрыв лицо ладонями.

Вернон подошел и обнял жену.

Говорить ничего не хотелось. Он и сам видел, как машина смялась до того, как врезалась в колонны.

Да и по мелочи бывало, когда рядом с Гарри происходило что-то странное. Сбоящая техника, целехонькие чашки, которые совершенно точно должны были разбиться, сменивший цвет парик у одной крайне неприятной родительницы... да мало ли.

– Знаешь, дорогая. Если выбирать между ненормальным племянником и живым сыном и нормальным племянником и мертвым Дадли, – тут Петуния в ужасе ахнула, – если выбирать, я выберу первое. А ты? Ш-ш-ш-ш! Не отвечай. Просто подумай. А кусачие чашки в своем доме мы запретим своей родительской волей, да? И тещу будем пореже приглашать.

– Я хочу, чтобы мальчишка посетил психолога. Хорошего психолога. Он видел смерть слишком близко!

– Об этом мы подумаем завтра. Давай, выключаем чайник и идем спать.

На следующее утро взрослые на завтраке обеспокоенно переглядывались, а дети вели себя так, словно уже забыли вчерашнее происшествие.

Хотя явное напоминание они сегодня получили – сразу после зарядки и душа. Петуния осмотрела и смазала все царапины, даже старому шраму Гарри, который алел на лбу, сколько себя мальчик помнил, досталась порция зеленки.

После завтрака Вернон включил в гостиной мультики и отозвал жену в сторону, чтобы на свежую голову обсудить вчерашний случай.

Петуния с утра еще раз обдумала ужасные слова мужа о мертвом Дадли. Она не могла не понимать, что если бы не ненормальность Поттера, оба ребенка погибли бы вчера. Ее бы отправили в психушку, а Вернон получил второй инсульт и умер бы следом за сыном. Так что... Но смогут ли они на самом деле запретить в своем доме кусачие чашки?

И смогут ли защитить своего совершенно обычного, нормального Дадличку от дурацких магических шуточек? От разочарования, что они с кузеном настолько разные? От желания учиться в волшебной школе? Это были болезненные вопросы и воспоминания. И ответов на них Петуния не знала.

– Как ты? – с сочувствием спросил муж, притягивая к себе на колени и целуя куда-то в подбородок (сидя Петуния смотрелась гораздо выше своего мужа за счет длинной шеи и высокой прически).

– Жива, – вздохнула она, возвращая поцелуй в светлую макушку.

Такие вот мексиканские страсти. Никогда у них не было того накала, как в романах или сериалах по телевизору. “Может и к лучшему, что цветы не раз в неделю?” – успокаивала она себя как-то в начале марта, когда любимый супруг, сияя, как начищенный медный таз для варки варенья, притащил ветку какой-то остро и горько пахнущей ерунды в мелкие желтые катышки, которые весело облетали, вместо того, чтобы вести себя как порядочный завядший цветок. Сколько она ползала за этими шариками по всему дому! И почему бы не подарить розы или каллы, раз уж решился на внезапное проявление чувств, спрашивается?

– И что решила?

– Знаешь, я тут подумала... – Петуния судорожно вздохнула. – Ты же и сам не хочешь вести мальчиков к психологу, да? Они на этом не зациклились, я боюсь, что если нам не повезет с доктором. А может ведь не повезти, и стоимость услуги еще ни о чем не говорит! Если не повезет, то он сам создаст травму, получится все наоборот. Ох, Вернон! Мне так страшно! Я подумала – может притворимся, что ничего не случилось? А?

Вернон тоже вздохнул. Помолчал.

– Может, так будет лучше. Но рассказать Гарри правду мы должны.

– Но!

– Не спорь. Не надо.

Когда муж так пристально смотрел в глаза и весомо ронял слова, будто укладывал камни в стену или патроны в обойму, Петуния забывала, что она теперь директор компании и деловая женщина. Потом “отпускало”, возвращалась самоуверенность и привычка командовать, но не уходило и это приятное чувство, что у семьи есть глава, что ее муж – самый важный и самый надежный. И если что случится, он все решит и все исправит.

И потом, на самом деле, в одиннадцать лет Поттеру, несмотря на все их усилия, придет то письмо.

Но чтобы все рассказать, Вернон решил дождаться подходящего момента. “Подходящим” они с Пет назначили момент очередного проявления ненормаль... паранормального.

А мальчишка, как назло, сидел тихо.

Закончился отпуск, занятия в школе еще не начались, так что в лагерь Вернон отправился с сыновьями. И все ждал – когда же?

Он даже пару раз попытался спровоцировать Гарри, припомнив, в каких ситуациях с ним происходило странное. Но безуспешно.

Зато уж когда случилось...

Это было... громко.

И никто не удивился, что Вернон Дурсль вызвал племянника на серьезный разговор “по итогам”.

Миссис Уоррен в четвертый раз явилась проверить, подходит ли лагерь “нормальному английскому мальчику”. Больше всего миссис боялась эмигрантов и живодеров. Каждый свой визит эта скандальная и вечно всем недовольная особа, жена удачливого ресторатора, обставляла с помпезностью визита герцогини или даже самой королевы.

Ее неизменно сопровождал тихий зашуганный мальчик лет восьми, непредставленный и безгласный, и сварливый старый бульдог с таким же склочным, как и у хозяйки, характером, но с длиннющей родословной, с которой ознакомляли всех нежелающих, уклоняющихся и непричастных сотрудников и воспитателей.

“Милый песик Кьюби” мог погрызть, разбить, испортить любой предмет. Уж чего-чего, а на бульдогов Вернон нагляделся во время кратких визитов сестрицы Мардж более необходимого. И во время второго визита гостье было в ультимативной форме предложено привязать собачку при входе.

Миссис Уоррен верещала около часа, но идею отдать сына в этот лагерь не оставила (а Вернон так надеялся!)

Оказался Кьюби за порогом и на этот раз.

Только Вернон не проследил, а хозяйка не посчитала нужным привязать “свою сладенькую прелесть”.

Кто кого больше напугал, уже не узнать. Но мальчишки выметнулись из-за угла резко, шумно и азартно. Пес сперва попятился, а потом – кинулся. Компания завопила и бросилась бежать. Гарри и Дадли, до того лидировавшие в забеге, оказались в хвосте колонны.

Дадли споткнулся и чуть не упал, отстав еще на немного.

Понимая, что от собаки им не убежать, Гарри принялся на бегу расстегивать курточку.

Надо чем-то обмотать руку, чтобы пес вцепился в нее, а не в горло. И не в попу. Потому что умереть от вцепившейся в горло собаки – это героически. А вот прокушенная задница не имела отношения ни к великим подвигам, ни к жестокой борьбе. Или можно попытаться на морду мерзкой скотине набросить – вдруг получится? Совать руку в клыкастую пасть как-то не хотелось. Да и тетя Петуния огорчится.

Дадли почувствовал, что ловкий и быстрый кузен отстал даже сильнее чем он, обернулся, увидел бульдога, распластавшегося в прыжке, улетевшую в сторону зеленую спортивную курточку и...

Услышав собачий лай и детский визг, удаляющиеся по тропинке вглубь парка, Вернон не стал заморачиваться с дверями и коридорами – выпрыгнул прямо в распахнутое окно своего кабинета, недослушав, что же взволновало придирчивую потенциальную клиентку в этот раз.

Здания на территории лагеря были одноэтажными. Как раз на такой случай.

Так что, полет собаки Вернон увидел, а вот хозяйка бульдога, пробежавшая-таки все двери и коридоры, оказалась на улице, когда Кьюби уже жалобно выл с вершины раскидистого дуба.

Как снимали бульдога с дерева – отдельный цирк с клоунами.

Испуганный пес рычал на всех, даже на хозяйку.

Предложение Вернона натянуть тент и тряхануть ветку было отвергнуто, как особо садистское.

Но тент все-таки натянули.

Пожарные, которым дамочка опрометчиво сообщила, что зовут их, дабы снять бедное животное с высокой ветки, приезжать не торопились. На все последующие за ее вызовом звонки диспетчер флегматично отвечал: “Вызов принят, ожидайте”.

Миссис Уоррен призывала на лагерь все громы, молнии, инспекции и небесные кары вместе взятые (“Только дайте нам с песиком счастливо удалиться, и пусть вас смоет, разорвет, унесет, перевернет и прихлопнет”).

Вернон не смолчал тоже. Ее кобель бросился на детей. Это уже не шутки. Может его усыпить нужно.

Миссис Уоррен считала, что усыплять нужно дебильных деток. Причем поголовно. Потому что, кто еще затащил ее милую собачку на этот проклятый дуб, да поразит его гниль и древоточцы?! Да не вырастет на нем больше ни одного желудя!

Дети радостно скакали под дубом и показывали скалящемуся псу языки, “носы” и “уши”. Вернон хорошо видел среди хулиганов и робкого сына бульдоговладелицы.

Скандал продолжался до самого приезда спасателей. И даже немножко дольше – на приезжих пес скалился так же, как и на всех прочих.

Наконец, пса сняли с ветки, его истерично рыдающая хозяйка уселась в машину и поклялась никогда-никогда больше не переступать порог проклятого лагеря.

Весь коллектив дружно сплюнул, чтобы не сглазить.

А мистер Дурсль вызвал племянника на серьезный разговор.

Мальчику сочувствовали и украдкой подмигивали в знак поддержки.

– Знаешь, Гарри, нам с тобой нужно серьезно поговорить. Очень серьезно.

– Но, дядя Вернон!..

– Послушай, твои странности...

– Но это не я!

– Гарри, я же не ругаю тебя, не наказываю. Послушай...

– Честное слово, дядя Вернон! Это не я!

– А кто же? Знаешь, Гарри, врать очень нехорошо. Мне казалось, что я тебя этому учил.

– Дядя Вернон! – в глазах мальчишки стояли искренние слезы. Неужели он правда верит, что это не он, и что все, случавшееся прежде, тоже череда совпадений и случайностей?

– А кто же, Гарри? Кто?

– Я, – нерешительно открыл дверь кабинета подслушивающий Дадли. Вздохнул, и повторил уже увереннее. – Это сделал я, папа.

====== 4 ======

Впервые за долгое время. Да возможно, что и за всю свою жизнь, Петуния не знала, что ей чувствовать. Радость, страх, отчаяние, злорадство – что?

Ее сын оказался таким же ненормальным, как Гарри Поттер.

– Не о том думаешь, – заявил Вернон, со смачным хрустом вгрызаясь в румяное яблочко, плюхнулся рядом и незамедлительно вручил другое яблоко жене.

– А о чем я думаю? – меланхолично переспросила она, рассеянно принимая у мужа фрукт и недоуменно вертя его в руках, не в силах переключиться со своих переживаний на «внешний раздражитель».

– Не знаю. Но надо думать, что делать дальше. А у тебя взгляд такой… такой, в прошлое устремленный. Кстати, о прошлом. Давай-ка подробнее. Вот узнали твои родители, что их дочь – ведьма. И чего сделали?

– Ничего. Купили книжки нужные вместе с профессором, который из Хогвартса письмо принес.