Текст книги "Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)"

Автор книги: A-Neo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

========== Пролог ==========

Человек, силой данной ему власти укрывший Эсмеральду от расправы, внушал ей безотчётный ужас, затмевавший невольно испытываемую благодарность. Его зверская физиономия, привычка скалиться по-волчьи, глаза навыкате, рубцы, оставленные противниками в минувших битвах, приземистое, исполненное жестокой мощи тело – словом, всё в нём повергало её в трепет. А между тем, он принадлежал к той же породе мужчин, что и Феб, к тем отважным рыцарям, которых бедняжка видела в девичьих грёзах. Этот человек носил доспехи, меч на поясе и шпоры на сапогах, а на плаще его вышита была королевская лилия. Его стальные мускулы не ведали усталости, а железное сердце – жалости. Словом, он, как и Феб, являл собою превосходный образчик военного. Но как разительно он отличался от её лучезарного капитана! Однако, по воле судьбы, именно этот человек, Великий прево, всеми ненавидимый, по локоть обагривший руки в крови своих жертв, оставался единственным, с кем несчастная затворница могла разговаривать. Тристан Отшельник сообщал цыганку с внешним миром, от которого она была ещё более оторвана, чем в месяцы, проведённые в соборе Богоматери.

Немного свыкнувшись с участью пленницы, Эсмеральда начала страдать, не зная, чем себя занять. Ей запрещалось выходить из дома. Её угнетала тишина, когда нельзя ни с кем перемолвиться хотя бы словом. Слуги, видимо, подчиняясь приказу, не отвечали на её попытки завести с ними беседу. Невольно девушка принялась с нетерпением ожидать посещений того, кого боялась пуще смерти. Тристан же крайне редко появлялся в доме, где скрывал цыганку, поскольку почти неотлучно находился при короле, а король предпочитал Парижу укреплённый замок Плесси-ле-Тур в долине Луары.

Впрочем, общение Эсмеральды и Великого прево в те редкие дни, когда он наведывался к ней, сводилось к одному и тому же. Узница, выросшая в цыганском таборе, привыкшая к свободе, движимая любовью к Фебу, погасить которую не в силах было ничто, рвалась прочь из заточения.

– Умоляю вас, господин мой, сжальтесь! Я не могу больше здесь оставаться! – сквозь слёзы взывала цыганка. Голосок её дрожал надтреснутым серебряным колокольцем.

Тристана Отшельника сотни раз молили о пощаде. Он привык к подобным просьбам и относился к ним равнодушно, пропуская мимо ушей. Только один раз он позволил себе проявить слабость. Один-единственный раз. А настырная, вечно невесть чем недовольная девица убеждала его повторить прежнюю ошибку.

– Опять ты заводишь старую песню! – раздражённо ворчал Тристан, словно тигр, которого дёргают за усы. – Разве ты в чём-то нуждаешься здесь? Слуги непочтительны с тобой?

– Ох, нет, что вы! – поспешно отвечала цыганка. – Но мне невыносимо одиноко. Я всегда жила среди людей, а теперь со мной никто, кроме вас, не разговаривает, да и вас я не вижу неделями. Мне кажется, что я оглохла и онемела. Это ужасная пытка, пытка тишиной и одиночеством!

В глазах её вскипали слёзы. Королевский кум не выносил ничьих слёз, они действовали ему на нервы. Глупая же цыганка, не понимающая самых очевидных вещей, только и делала, что разводила сырость. Тристан несколько сдал позиции.

– Будь по-твоему, я разрешу слугам общаться с тобой. Чего ты ещё хочешь?

– Свободы, – чуть слышным шёпотом ответила непреклонная Эсмеральда.

Глаза Тристана загорелись диким огнём, верхняя губа приподнялась, обнажая зубы и дёсны, ноздри затрепетали. Великий прево сделался чрезвычайно похожим на волка, изготовившегося к прыжку. Цыганка испуганно сжалась.

– Башка Христова! Я сбился со счёту, сколько раз говорил тебе, что за воротами моего дома тебя ждёт неминуемая гибель! – разразился бранью взъярившийся Тристан. – Ты стремишься вернуться на виселицу? Или предпочтёшь, чтобы тебя растерзала толпа?

Эсмеральда упала на колени, умоляюще простёрла руки к своему мучителю.

– Нет, но… Моя бедная матушка! Я нашла её и тут же потеряла опять. Я не знаю, где она сейчас, что с ней. Я должна разыскать её!

– Ты её не найдёшь, – жёстко отрезал Великий прево. – Она умерла в тот же день, как тебя доставили сюда. Теперь ты знаешь. Ты довольна?

Эсмеральда побледнела, охнула, обняла его ноги, затараторила:

–Нет, неправда. Вы солгали! О, признайтесь, что вы солгали! Это слишком ужасно, чтобы быть правдой! Матушка моя!

– Я солгал, чёртова ведьма! – рявкнул Тристан, отшвырнув девушку.

Ох, как он её ненавидел! Его злили её униженные мольбы, её непроходящий страх. Эсмеральда была единственным человеком, чей трепет перед ним вызывал у него не самодовольство, а досаду.

Цыганка отличалась поразительной красотой и непомерным, непробиваемым упрямством. Она молила о свободе, о том, что он не мог ей предоставить. Людовик Одиннадцатый считал колдунью из собора повешенной. Вряд ли он позабыл её историю, слишком уж памятные события ей сопутствовали. Если отпустить девчонку, на улице её тут же разорвёт мужичьё или схватит стража. Государь узнает о нарушении приказа, и тогда праведный гнев его обрушится на голову Великого прево. Нет. Лучше вытерпеть пытку огнём, чем вызвать недовольство Людовика! Тристан Отшельник слишком дорожил своим положением, чтобы рисковать им ради безродной девки. Но спроси Великого прево, что ещё заставляло его скрывать приговорённую вместо того, чтобы довершить работу Анрие Кузена, он не смог бы ответить.

========== Глава 1. Ату их, Тристан! ==========

Память, которую оставил по себе Луи Тристан л’Эрмит, совершенно не вязалась с его мирным родовым именем. Фамилия другого королевского фаворита, Оливье де Неккера, звучала куда более красноречиво, поэтому честолюбивый брадобрей и предпочёл изменить её на благозвучное ле Дэн*. Имя, должное своим звучанием наводить на мысли о благочестивом уединении, постничестве и беспрестанных молитвах, вызывало у современников совершенно иные ассоциации. Мало кто мог тягаться с Великим прево в свирепости, разве что такие люди, как Гийом де Ламарк, известный под прозвищем Арденнский вепрь. Даже не верилось, что у такого человека, как Тристан, когда-то была мать, что в его груди билось живое сердце, которому знакомо волнение первой любви, что он способен испытывать сострадание. Война породила его, война сделалась его стихией, его колыбелью, его любовницей.

Тристан появился на свет во Фландрии в семье, возможно, имевшей отношение к тому роду л’Эрмитов, из которого вышли Пётр Амьенский, проповедник первого крестового похода, а также поэт Франсуа л’Эрмит, впоследствии взявший себе псевдонимом имя Великого прево, чьим потомком себя считал. С раннего детства Тристан Отшельник не представлял свою судьбу иначе, как связанную с военной стезёй. Неспокойное время предоставило юноше возможностей реализовать своё призвание более чем достаточно. Совсем молодым человеком Тристан, став оруженосцем французского коннетабля Артура де Ришмон, сражался против англичан в Гиени, участвовал в освобождении Нормандии. Произведённый в капитаны, он стал одним из пятнадцати командиров-счастливчиков, принятых королевским ордонансом** на постоянное содержание на жалованье, что давало привилегии, но и накладывало определённые требования. Его слава росла, и вскоре Тристан воевал уже в должности прево маршалов, а два года спустя – магистром артиллерии. За проявленную храбрость во время осады Фронсака Жан де Дюнуа*** произвёл его в рыцари.

Война любит людей выносливых, сильных и жестоких. Тристан, обладая вышеперечисленными особенностями с рождения, приумножил их в боях. Такие искусства, как верховая езда и владение мечом, он постиг в совершенстве. Он равнодушно сносил боль. Он с наслаждением втягивал ноздрями запахи дыма, крови и горелой плоти. Ничто так не ласкало его слух, как лязг железа и стон поверженного противника. Ничто не могло утолить его жажду крови и убийств, ничто не трогало огрубевшую с годами душу. Тристан Отшельник не сожалел о своих деяниях и готов был отвечать за них как в земной жизни, так и в загробной.

Карл Седьмой обратил внимание на храброго офицера и приблизил к себе, сделав советником. Тристан верой и правдой служил французскому королю, а затем и его преемнику, Людовику Одиннадцатому. Будучи человеком хитрым и дальновидным, Людовик по достоинству оценил качества отцовского помощника и направил их в нужное русло, назначив Тристана Отшельника Великим прево****. В знак особого расположения монарх именовал его не иначе, как кумом, и всюду возил с собою. Тристан превратился в телохранителя, убийцу, ревностного вершителя высшего правосудия, послушное орудие королевской воли, он хладнокровно разделывался с неугодными, будь то дворянин или плебей. Государю стоило только указать: «Возьми этого человека, куманёк! Он твой!» – тогда несчастный считался пропавшим из мира живых. Ещё никому не удавалось разжалобить Великого прево. Он придумал особый вид казни: приговорённого зашивали в мешок, пришпиливали записку «Пропустить беспошлинно: королевское правосудие» – и бросали в воду.

Тристану Отшельнику довелось сполна послужить своему господину, ведущему борьбу за объединение Франции, противостоя крупным феодалам. По приказу Людовика он со всей жестокостью разделался со сторонниками герцога Беррийского, младшего брата короля, претендовавшего на трон, и герцога Франциска Бретонского, когда королевская армия, оправившись от поражений, нанесённых бургундцами, завладела Нормандией. Он участвовал в судебном процессе против Шарля де Мелена, попавшего в опалу дворецкого, прежде сражавшегося за Людовика против Лиги общественного блага*****. Несчастный был казнён, а Тристану в награду досталась часть его имущества. Тристан находился рядом с Людовиком в Перонне в заложниках у Карла Смелого, готовый, если придётся, умереть за своего государя.

С годами нужда монарха в услугах своего страшного подручного неимоверно возросла. Людовику, одолеваемому постоянными страхами, всюду мерещились враги, чудились заговоры. Ни один чужак не смел показываться близ королевской резиденции, лютая участь ждала нарушившего запрет. В лесах, окружающих Плесси-ле-Тур, всё чаще появлялись трупы повешенных. Лилия, вырезанная на стволе, сообщала о том, что казнь свершилась по приказу самого Людовика Одиннадцатого. То были жертвы Великого прево, обходившего дозором окрестности. Тристан, по заведённым здесь порядкам, сначала казнил, а после выяснял, шпион ли попал к нему в лапы, злоумышленник или просто заплутавший путник. Смерть ждала и того храбреца, кто рискнул бы вынуть мертвеца из петли. Так Тристан Отшельник охранял своего повелителя!

В ту достопамятную ночь, когда бродяги штурмовали собор Богоматери, Великий прево сопровождал короля, принимавшего в Бастилии фламандских послов. Фламандцы, какую бы роль они не играли в политических баталиях, мало интересовали Тристана. Его вообще не увлекало то, что не связано с его ремеслом. Он лишь пристально следил за чужаками из своего угла, храня молчание. Тристан не шевелился, только настораживал уши, когда фламандцы шептались меж собой на родном языке, не подозревая, что один человек в этой комнате прекрасно понимает их речи, ибо язык этот был родным и для него. И вот неожиданным громом среди ясного неба прозвучала весть: толпы нищих осаждают собор, чтобы вытащить оттуда колдунью, укрывшуюся от правосудия. Это был уже не грабёж. Посягательство на божий дом расценивалось как бунт против короля. Людовик, ошеломлённый донельзя, в волнении заходил по комнате. Глаза его горели яростным огнём, острый нос напоминал клюв хищной птицы, губы дёргались в бешенстве, кулаки сжимались. Тристан, весь напружинившись – ни дать ни взять охотничий пёс, почуявший дичь, ждал хорошо знакомого приказа.

– Хватай их, Тристан! Хватай этих мерзавцев! Беги, друг мой Тристан! Бей их! Бей! – науськивал король, топая ногами.

Немного придя в себя, Людовик уже более спокойным голосом указал, какие отряды поднять по тревоге, чтобы перебить бунтовщиков, а тех, кто уцелеет, отправить на Монфокон. Тристан поклонился. Ему предстояла славная работа.

– А что мне сделать с колдуньей? – спросил Великий прево. Он знал заранее, что прикажет король, но всё-таки хотел получить чёткое указание, ибо бывали случаи, когда Людовик внезапно изменял своё решение, а Тристана обвинял в излишней торопливости.

– Вздёрни её, куманёк! – подумав, ответил Людовик.

Даже если ведьма всё ещё оставалась в соборе, ей не скрыться от петли: Тристан Отшельник из уст самого короля получил разрешение нарушить священное право убежища.

Схватка оказалась жаркой, совсем как в былые времена. Великий прево, пробавлявшийся расправами над беспомощными путешественниками, неосторожно забредшими в окрестности Плесси, и надзирательством за королевскими узниками, получил, наконец, настоящего противника. Вооружённого до зубов противника, сопротивлявшегося со всем ожесточением озлобленного существа, которому нечего терять. Бродяги дрались, как черти, пуская в ход камни, косы, топоры, ногти и зубы. Поле боя, затянутое дымом, превратилось в сплошную кашу, где каждого, кого сбили с ног или стащили с лошади, рвали в клочья, топтали копытами, не разбирая своих и чужих. Женщины, как фурии, вцеплялись в стрелков, а мальчишки тыкали всадникам в лица пылающие факелы. Королевские конники, не щадя никого, одним ударом раскраивали бродяг пополам, добивали раненых. Всё это перемежалось визгом, дикими воплями, стонами умирающих и тревожным лошадиным ржанием. Однако вскоре в ходе сражения обозначился перелом. Даже самые отчаянные головорезы не могли противостоять знавшим в битвах толк, вооружённым мечами и пищалями стрелкам Тристана. Бродяги не выдержали. Но ещё до того, как обезумевшие люди, прорвав оцепление, бросились кто куда, Великий прево вошёл в распахнувшиеся перед ним врата собора.

К своему удивлению, он никого не увидел, кроме горбуна, смотревшего выжидательно, хотя и с долей радости.

– Чёрт возьми! А где же монахи? – спросил Тристан. Эхо разносило его громовой голос под сводами собора. – Прячутся, как крысы по углам? А ты чего уставился, кривое страшилище? Мне нужна только девчонка-колдунья! Девчонка! Понимаешь?

Но Квазимодо, преисполненный достоинства, всё так же внимательно смотрел ему в лицо, не произнося ни слова.

– Башка Христова! Да ты глухой, что ли? – догадался Тристан. – Где колдунья? Я пришёл за ней!

Из речи грозного офицера с волчьими глазами бедный звонарь понял лишь одно: он ищет цыганку. И, поскольку бедолага считал бродяг врагами Эсмеральды, а стрелков друзьями, пришедшими к ней на помощь, он сам повёл её палача по храму, заглядывая вместе с ним в самые укромные уголки. К тому времени цыганки уже не было в соборе, но Квазимодо, не найдя её в келье, не сдавался, продолжая поиски, думая, что вместе с солдатами он скорее обнаружит девушку. Обшарив храм сверху донизу и убедившись, что колдуньи в нём нет, Великий прево, не привыкший отступать, пустился в погоню с отрядом стрелков. Он презирал тех охотников, что позволяют дичи ускользнуть. Спустя полчаса весь Ситэ озарился вспышками факелов, ночной воздух огласили яростные крики стрелков.

– Где цыганка?

– Смерть ей! Смерть!

Тристан злился: близился рассвет, а дело всё ещё не окончено. Между тем девчонка затаилась где-нибудь поблизости, но ему не хватало смекалки уловить её.

– Ничего, – подумал он, – из города ей всё равно не вырваться. Пусть мне придётся прочесать все улицы, перевернуть вверх дном каждый дом, каждый сарай, но девке от меня не сбежать. Она моя!

Великий прево, приободрившись, щёлкнул зубами и пришпорил коня. Следом за ним, как предвестники смерти, скакали солдаты ночного дозора. На мосту Богоматери им встретился священник. На лице его застыла безумная гримаса, он тяжело дышал, взор его блуждал. Махнув рукой вперёд, ни о чём не расспрашивая, священник сказал:

– Вы найдёте её на Гревской площади, у Крысиной норы!

* l’Hermite – Отшельник

de Neckere – созвучно с фламандским necker – «злой дух», отсюда прозвище Дьявол. Le Daim – Лань.

** Ордонансовые роты – постоянные военные части. Сформированы по указанию Карла VII в 1445г. и просуществовали до XVI века. Изначально их было пятнадцать, в следующем году добавилось ещё пять.

*** Жан де Дюнуа (также известен как бастард Орлеанский) – прославленный французский военачальник времён Столетней войны, соратник Жанны д’Арк.

**** Честно говоря, тогда эта должность называлась дворцовый прево, но автор позволил себе употребить наименование Великий.

***** Лига общественного блага – коалиция феодальной знати, поднявшей мятеж против политики Людовика Одиннадцатого. Номинально её возглавлял герцог Карл Беррийский, младший брат короля, фактически – Карл Смелый, герцог Бургундский. После поражения королевской армии в битве при Монлери Людовик вынужден был пойти на уступки (в частности, отдав брату Нормандию), но в дальнейшем сумел подорвать основы Лиги и отказался ото всех уступок.

========== Глава 2. Посмотри в глаза палачу ==========

Священник не солгал: солдаты действительно нашли беглянку на Гревской площади. Правда, прежде чем они схватили её, им довелось столкнуться с противником не менее одержимым, чем поверженные бродяги. В защиту цыганки выступила обитательница Крысиной норы, затворница Гудула, вот уже пятнадцать лет отмаливающая неведомый грех и проклинающая цыган на все лады. То была настоящая отшельница, питающаяся подаянием, спавшая на голых камнях без огня зимой, прикрывшись лишь рубищем. У парижан её подвижничество пользовалось признанием. Тристан не испытывал священного благоговения перед вретишницей, заживо похоронившей себя в зловонном склепе, но её слова имели для него вес. Он знал о её ненависти к цыганам. И поначалу Гудуле, утверждавшей, что колдунья укусила её и сбежала, почти удалось обмануть Великого прево. Долг велел Тристану продолжать погоню, но он чуял подвох в словах вретишницы, поэтому не отходил далеко от кельи. Сомнений добавил один из стрелков, подметивший странности в сбивчивом рассказе Гудулы и искорёженные прутья решётки, которые явно выбивали изнутри. Вретишнице сказать бы, что это она сломала решётку, пытаясь выбраться, чтобы догнать девчонку. Дескать, пока возилась, не заметила, в какую сторону ударилась мерзавка. А она, объятая волнением, валила всё на крестьянскую телегу и совсем запуталась.

Всё же королевский кум отступился от старухи, потеряв надежду добиться от неё чего-нибудь вразумительного. Так же неохотно уходит, повинуясь свисту хозяина, терьер, почти разрывший нору, в которой спряталась лисица. Он знает, что добыча там, осталось приложить совсем немного усилий, чтобы схватить её. Кровь его кипит в охотничьем азарте. Возможно, Тристан так и покинул бы Гревскую площадь, что, впрочем, лишь отсрочило бы поимку цыганки, но вмешался случай в лице капитана де Шатопер, рыцаря в сияющих латах. При звуке его голоса беглая колдунья забыла об опасности и с призывным криком бросилась к окошку кельи, где её прятала вретишница. Феб не слышал зова Эсмеральды. Зато услышал Тристан л’Эрмит.

– Эге! В мышеловке-то две мыши! – хохотнул он, обнажив в жуткой улыбке зубы до самых дёсен. – А ну, где тут Анрие Кузен?

Палач, всюду следовавший за Великим прево так же, как тот ходил за королём, всегда пребывал во всеоружии, готовый вершить расправу в любой момент. Оставалось малое: вытащить цыганку из кельи. Дело это, вопреки ожиданиям, оказалось непростым даже для вооружённых мужчин, недавно выдержавших схватку с войском нищих. Келья, метко прозванная Крысиной норой, замурована была со всех сторон и одно только оконце, достаточно широкое, чтобы протиснуться человеку, позволяло попасть внутрь. Сломанная решётка несколько облегчала задачу, но не стоило забывать о полоумной затворнице, державшей оборону. Тристан выстроил свой отряд полукругом. Он шёл на приступ по всем правилам военной науки.

Первая пробная атака провалилась. Анрие Кузен, посланный вытянуть цыганку из норы, увидел свирепый взгляд Гудулы, её длинные жёлтые ногти, оробел и повернул обратно.

– Поторапливайся! – прикрикнул недовольный командир. На востоке занималась заря, скоро на улицах появятся первые прохожие, которым ни к чему видеть возню на площади. Но совладать с затворницей оказалось не под силу палачу, достойному слуге своего лютого начальника. Анрие Кузен замешкался, отступил. Во вторую атаку спешившийся Тристан пошёл сам.

– Старуха, отдай нам девчонку добром, – угрожающе приказал он, пытаясь рассмотреть тонувшее в полумраке пространство кельи. – Почему ты не хочешь, чтобы мы повесили её по воле короля? Ведь ты, чёрт тебя задери, на дух не переносишь цыган!

Лицо затворницы исказила невообразимая мука. Ни на что уже не надеясь, она, тем не менее, не сдавалась, испепеляя злобными взорами стрелков вместе с их начальником. Гудула и Тристан молча смотрели друг на друга. Вдруг в горле старухи что-то забулькало, как в паровом котле, она разразилась визгливым хохотом.

– Почему я не хочу, спрашиваешь ты? Она моя дочь! – закричала вретишница. – Дочь, слышишь ты, волк? Будь ты сам дьявол, Отшельник, королевский кум, я не позволю тебе отобрать её у меня!

Она вцепилась в камни так, что пальцы побелели. Казалось, никакая сила на свете не способна вырвать у неё цыганку. Тристан, несколько обескураженный, ответил, нахмурившись:

– Мне очень жаль, но такова воля короля.

– Какое мне дело до твоего короля? – взвизгнула Гудула.

Мать неистово защищала своё дитя.

Тристан с сомнением оценил размер оконного проёма: кум короля был слишком широк в плечах, чтобы лезть в келью. На уговоры же упрямая старуха не поддавалась.

– Ломайте стену! – приказал Великий прево.

Пока шла перепалка, ночной мрак окончательно рассеялся. Проснувшиеся с первыми лучами горожане, спешившие на рынок, чтобы разложить товар на прилавках до появления покупателей, с удивлением смотрели, как солдаты, вооружившись кирками и ломами, налегают на камни Роландовой башни. Происходящее неожиданно напомнило Великому прево события давно минувших лет, штурм Понтуаза, бесперерывную работу орудий, пробивавших бреши в крепостных стенах, перемалывая упорную оборону англичан.

На каждый удар, крушивший её убежище, затворница отзывалась пронзительными воплями.

– Ты здесь, волк? – верещала она с пеной на губах. – Подойди, попробуй забрать мою дочь! Ты не понимаешь? Женщина говорит тебе, что это её дочь! У тебя когда-нибудь была дочь? Эй, волк! Разве ты никогда не спал со своей волчицей? Разве у тебя нет волчат? А ежели есть, то, когда они воют, разве у тебя не переворачивается нутро?

Гудула напрасно старалась разжалобить Отшельника. Его броня превосходила в прочности те камни, которые разбивали солдаты по его повелению. Великий прево прошёл превосходную выучку и, если оставалось в его душе нечто человеческое, всё это давно выбили умелые наставники. Не раз король, позвав Тристана или Оливье ле Дэна, спускался в подземелья Плесси, где держал узников. Кардинал Ла Балю одиннадцать лет провёл там в крепившейся к потолку клетке, не позволяющей выпрямиться в полный рост, раскачивающейся при попытках пошевелиться. Большинство узников, не вынеся пытки, сходили с ума через пару месяцев, а Ла Балю просидел так одиннадцать лет. Вильгельм де Горакур, епископ Верденский, четырнадцать лет томился в Бастилии, в деревянной клетке, обитой листами железа, лишённый возможности разогнуть спину, с чугунным ядром, прикованным к ноге. Ирония судьбы состояла в том, что такие клетки придумал сам же епископ. История знает случаи, когда орудие пытки пробуют на его создателе, когда строитель тюрьмы оказывается первым заключённым. Тристан видел Ла Балю, епископа Верденского и других несчастных, утративших человеческий облик, молящих о милосердии. Король подносил горящий факел к самому лицу заключённого и продолжал, как ни в чём не бывало, беседовать с фаворитами, не обращая внимания на стенания. Тристан не поддавался увещеваниям Гудулы, а стена поддавалась усилиям солдат.

Каменная кладка с грохотом рухнула. Мать, заломив руки, своим телом закрывала брешь, беспрестанно крича. Цыганка забилась в дальний угол.

– Берите девчонку! – велел Великий прево. – Вперёд, Анрие Кузен! Верши своё дело!

Никто не сделал и шага.

– Разве это женщина? – пробормотал один стрелок.

– У неё львиная грива, – отозвался другой.

– Башка Христова! Струсили перед бабой! – бесновался Тристан. Однако и он не решался лезть в пролом. Такого противника, как безумная старуха, он никогда прежде не видел. Так огромный дог не отваживается сунуться к кошке, навострившей когти. – Вперёд! Пора с ней покончить! Полезайте, чёрт вас задери! Первого, кто повернёт назад, я разрублю пополам!

Стрелков не на шутку испугала измождённая женщина с растрепавшимися космами. Но ещё больше пугал их начальник, державший руку на рукояти меча. Они двинулись вперёд. Тогда затворница, встав перед ними на колени, заговорила так кротко, так душераздирающе, что осаждающие вновь остановились. На глазах их выступили слёзы. Гудула говорила, плакала, причитала. Цыганка, за которой гнался Тристан, приходилась ей родной дочерью, украденной пятнадцать лет тому назад. И целых пятнадцать лет безутешная мать молила о чуде, чтобы Господь вернул ей дитя хоть на минуту. Господь внял её молитвам, смилостивился, ниспослал встречу с дочерью. Ей всего шестнадцать, она ещё толком не жила, не насмотрелась на небо и солнце, не узнала любви.

– Реймс, улица Великой скорби! Шантфлери! Может, слышали? – стонала затворница.

Тристан л’Эрмит фыркнул. Он был в Реймсе на коронации Людовика Одиннадцатого. Девчонка тогда ещё даже не родилась. Он не помнил никакой Шантфлери. С какой стати ему помнить непотребных женщин? Он встречал и вдов, и скорбящих матерей. Его жена давно ушла из жизни и он не тосковал по ней ни минуты. Он не питал привязанности к собственным сыновьям, которых видел от силы раз в год. Что ему мольбы полоумной старухи? Однако голос её, надрывный, доносящийся словно из разверстой могилы, что-то бередил в нём. Тристан почувствовал, как перехватило дыхание, спину обдало холодом. То, несомненно, души убитых, тех невинных, что он погубил, взывали к нему устами затворницы! Тристан вздрогнул. Нечто неведомое застилало ему глаза, горячая капля обожгла щеку. Из глаза лютого волка скатилась слеза. Возможно, первая за всю его жизнь.

– Такова воля короля! – промолвил он охрипшим голосом, торопясь преодолеть слабость.

Цыганку вместе с матерью, цепляющейся за её одежды, выволокли из кельи. Тристан расширившимися глазами смотрел на свою жертву. Его, растревоженного мольбами Гудулы, поразила необычайная красота девушки.

– Ах, чёрт! – прорычал он сквозь зубы.

Цыганка представилась ему статуэткой из тончайшего китайского фарфора. Сейчас её грубо толкнут, разобьют, растопчут в мелкое крошево осколки. Неожиданно оцепеневшая от ужаса девушка подняла голову. Взгляды жертвы и охотника встретились. Сердце Отшельника пронзила острая боль. Не такая, как от меча, стрелы или от кулачного удара. Совершенно другая, незнакомая. Тристан не знал ей названия. Исповедь затворницы взволновала его и теперь в его мозгу, привыкшему к беспрекословному повиновению, шла напряжённая работа. Великий прево находился перед сложным выбором. Он исполнял приказ короля, такой же святой, как воля самого Господа. В стальных лапах палача билась девчонка шестнадцати лет, девчонка с глазами загнанной лани, проникающими прямо в душу.

Анрие Кузен, с трудом оторвав мать от дочери, накинул на шею девушки петлю.

– Нет! Нет! Не хочу! – крикнула цыганка. Тело её обмякло.

Тристан смотрел. Обезумевшая мать, собрав последние силы, вонзила зубы в руку палача, прокусив до крови. Затворницу оттолкнули. Она упала на мостовую и больше не поднялась.

– Оставь девчонку! – глухо рыкнул Тристан.

Промедли он несколько секунд – он бы уже не произнёс этих слов. Его слышал только Анрие Кузен.

– Но как же воля короля? – опешил палач. Не случалось прежде такого, чтобы осуждённого забирали у него прямо подле эшафота.

– Это уж моя забота! – проворчал Великий прево, оскалившись по-волчьи.

Девушка, когда он взял её на руки, свесила голову, как подстреленная птица. Тристан думал. Он впервые в жизни ослушался приказа, позволил низменной слабости одержать верх. Великий прево знал, где спрячет цыганку. В Париже у него был дом, пустовавший после смерти жены и отъезда сыновей. Туда он и отвезёт колдунью. Бродяги разбиты наголову, осталось только бросить их трупы в Сену, с чем солдаты справятся без главного начальника. Ничего не случится, если оставить отряд на час.

– Анрие Кузен! Отвези тело затворницы на Монфокон, – скомандовал Великий прево. – А вы, – обратился он к стрелкам, – гоните прочь зевак, затем ступайте на Соборную площадь. Там для вас полно работы!

Отдав указания, Тристан устроил бесчувственную девушку поперёк седла, как военный трофей, затем сам сел на коня. Ему предстояло торопиться, если он хотел добраться до дома, не привлекая излишнего внимания.

========== Глава 3. Где колдунья? ==========

К тому времени, когда Тристан Отшельник, поручив цыганку заботам слуг, вернулся к собору, солдаты уже очистили площадь. О ночном побоище напоминали разрушенные двери главного портала, потёки застывшего свинца и следы крови. Клочья одежды и оброненное нападающими оружие подобрали. Камни, сброшенные Квазимодо на головы штурмующих, перенесли и сложили у стен собора. Погибших, как было велено, не разбирая, где бродяги, где солдаты, бросили в Сену. Вероятно, на днях какого-нибудь рыбака ожидал неприятный улов, а жильцам домов на мосту придётся отправлять в дальнейшее плавание раздутый труп, прибитый течением к свае. Осталось лишь одно неубранное тело, над которым двое солдат препирались с высоким представительным священником. Поодаль столпились любопытствующие, выжидая, чем кончится дело. Великий прево тут же направился к спорщикам.

– Гром и молния! – выругался он, тесня людей грудью своего коня. – Почему вы мешкаете, а этот прохвост до сих пор не кормит рыб, как его приятели?

– Господин прево, – ответил один из стрелков, – этот священник кидается на нас и не даёт унести труп, поскольку хочет похоронить его по-христиански.

Тристан внимательнее взглянул на священника, сразу узнав в нём того, кто недавно навёл погоню на след беглянки. Великий прево и раньше пару раз встречал этого человека – то был учёный муж Клод Фролло и король порой обращался к нему за советами.

– Почему же, отец Клод, – продолжал Тристан, понизив голос, – вы так хотите спровадить именно этого прощелыгу на тот свет под церковные псалмы?

Мертвенно бледный священник храбро посмотрел на Великого прево, помедлил и с отчаянием сказал: