Текст книги "Солёный ветер (СИ)"

Автор книги: _YamYam_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Она прикрывает глаза и прячет лицо в ладонях, локтями упираясь в худые коленки, и почти тут же ощущает, как рядом с ней присаживается отец. Инён узнаёт его по характерному дыханию, знакомому с раннего детства, и запаху туалетной воды, которую он не меняет вот уже несколько лет. Он протягивает ей стаканчик с горячим шоколадом – наверняка из ближайшего кофейного автомата, – но девушка лишь отрицательно качает головой. Она в любой другой момент обязательно согласилась бы на напиток, ощущая к нему огромную страсть и обожая даже больше, чем обычный кофе, однако именно сейчас чувствует ужасную тошноту от одного только его вида. Со Минсок совершенно не настаивает, просто отставляет стаканчик в сторону и тоже локтями упирается в колени, сильно наклоняясь корпусом вперёд.

– Знаешь, – вздыхает он, – я бы хотел сказать, что с Чонгуком никогда такого не произойдёт, но не хочу обманывать тебя. Одной судьбе только известно, что каждому из нас уготовано.

Инён тут же подаётся вбок и привычно устраивает голову на сильном плече, а мужчина в ответ обхватывает её рукой и прижимает к себе сильнее. Она только теперь понимает, как сильно ей этого не хватало – они с отцом стали подозрительно «не-близки», едва только в её жизни появился Чонгук. Этот парень вообще вытеснил собой из её повседневности почти всё, расположился там совершенно один и устроился с максимальным комфортом, обложившись подушками.

– Кажется, я начинаю понимать, почему ты был против, – шепчет она, улыбаясь просто для того, чтобы не расплакаться снова. – Это так страшно, что мне кажется, будто я не справлюсь. Я не похожа на Риан и Ёнджи, они обе такие потрясающие, совершенно ничего не боятся и гордятся своими мужьями. Но едва только я подумаю о том, чем занимается Чонгук, меня в дрожь бросает, потому что это полностью противоречит всей моей сущности, понимаешь? Я думала, что я справлюсь, думала, что просто буду воспринимать всё то, что происходит с Чонгуком за пределами дома так, словно это происходит не с ним. Но это слишком тяжело. Непомерно.

Мужчина вздыхает, а Инён думает, что она на самом деле не такая уж и взрослая, если по-прежнему вываливает на отца свои проблемы, надеясь на то, что он их решит. Это глупо и смешно, но одновременно с тем словно бы разумно, ведь он для неё – всё ещё тот самый «единственный и дорогой», которому веришь и доверяешь полностью, несмотря даже на то, сколько всего он умудрился от неё скрыть.

– Не стоит сравнивать себя с жёнами Кимов, Инён, – замечает он с какой-то грустной улыбкой. – Они обе выросли в этой среде, с детства знали, с чем имеют дело. Риан вполне могла стать главой семьи, не спаси её Чимин, родившись на несколько лет раньше. А Ёнджи и вовсе знает всю подноготную, знает, как замарать руки по локоть, как опасаться за собственную жизнь каждую минуту и спать в страхе за жизнь близких. Ты лучше, потому что ничего из этого не знаешь. И Чонгук так тянется к тебе именно поэтому, – Со Минсок усмехается и добавляет: – Как бы странно это не звучало, но это болезнь большинства мужчин из подобной среды.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты замечала когда-нибудь, как сорняки тянутся к красивым породистым цветам? – Инён кивает, хотя не совсем понимает, о чём отец говорит. – Вот и Чонгук, как сорняк, тянется к тебе, красивой розе, потому что ты отличаешься, кажешься лучше, светлее и чище. Страсть плохих парней к хорошим девочкам выдумали не дорамы и не книги, это выдумала жизнь, решив, видимо, доставить вам проблемы. Когда-то так потянулся к Хеми отец Чонгука, когда-то так потянулся к твоей матери я. И это лишь ближайшие примеры.

– Хочешь сказать, это – закономерность? – усмехается слабо Инён. – И если бы не я, Чонгук нашёл бы себе какую-нибудь библиотекаршу или вроде того?

– Боюсь, этот пацан нашёл бы тебя в любом случае. Как бы я не старался тебя спрятать.

Инён замирает, ошарашенная шокирующим признанием, а потом, зацепившись неожиданно за воспоминание о том, с каким упорством отец пропагандировал учёбу в Штатах, отсчитывает год гибели дяди Сонши и неожиданно всё понимает. Она отрывает голову от плеча мужчины, внимательно вглядывается в его глаза и по-особенному виновато поджатые губы, а затем спрашивает, хотя правду услышать отчасти опасается:

– Скажи честно, – приходится сглотнуть, потому что во рту резко становится сухо, – для чего ты на самом деле отправил меня в Америку?

Со Минсок улыбается, ладонью проходясь по её волосам, заправляет за ухо прядь и отвечает:

– Хотел как можно более успешно скрыть то, чем занимаюсь.

– Честно, – напоминает Инён, и отец вздыхает.

– Не хотел, чтобы вы с Чонгуком встретились, – поджимает он губы, – почему-то был уверен в том, что всё так и закончится.

Инён очень хочется спросить, «так» – это как? Их непонятными отношениями? Или ещё более непонятными чувствами и переживаниями, захватившими её душу? Она знает, что ещё вчера наверняка бы на отца в очередной раз обиделась, наплевав на то, что он таким образом лишь проявляет свою о ней заботу, но сегодня уже понимает, что делал он всё абсолютно верно. Ей без Чонгука, наверное, жилось бы и правда легче: без нервов и опасений. Да вот только проблема в том, что Инён понимает: легче – не значит лучше.

Она подаётся вперёд, вновь ощущая в глазах неприятную влагу, и утыкается носом в шею отца, тут же чувствуя, как крепко его руки обнимают её в ответ.

– Всё в порядке, – тихо говорит он, поглаживая спину и, кажется, снова понимая её без слов, – всем и каждому нужно время, чтобы принять решение. А я обязательно поддержу тебя в любом случае.

Инён всхлипывает, тут же в очередной раз ощущая себя совсем не парой для всегда уверенного и сильного Чонгука, и выдыхает:

– Спасибо.

Она цепляется пальцами за тонкую куртку мужчины, дышит часто и рвано, вновь ощущая себя совсем маленькой девочкой, что ищет защиты в отцовской груди, и чувствует, как тепло растекается по её собственному телу. Инён запуталась невообразимо, все мысли и чувства спутала в один большой клубок и теперь понятия не имеет, как его распутать, как вернуть в прежний вид и не переживать больше, не бояться и не опасаться сама точно не зная чего.

Где-то за её спиной раздаются вдруг знакомые шаги – страшно представить, что за такое короткое время она узнала Чонгука настолько, что по звуку одних только ботинок его угадывает, – и она разворачивается, выпуская из объятий отца, чтобы в следующее же мгновение едва не потонуть в глазах парня. Он весьма удовлетворённо усмехается, засунув руки в карманы длинного чёрного пальто, однако уже в следующее мгновение его взгляд странно меняется, едва только сталкивается с её. Инён, откровенно говоря, впервые видит у него подобное выражение лица – он кажется застигнутым врасплох, удивлённым, нахмуренным и одновременно с этим едва ли не испуганным. Она тут же поднимается с кресла, боясь, что что-то могло произойти. Однако прежде, чем успевает произнести хоть слово, Чонгук срывается с места первым и, в пару шагов преодолев разделяющее их расстояние, заключает её в объятия, излишне сильно стискивая плечи в руках.

– Что случилось? – выдыхает она настороженно, всеми силами отгоняя от себя мысли, что прежде сводили с ума, порождая сомнения, и касается кончиками пальцев его плеч.

– У меня спрашиваешь? – хмыкает Чонгук и, слегка отстраняясь, заглядывает в её лицо. – Почему ты плакала?

– Распереживалась, – почти не врёт она, хотя всё равно отводит взгляд, стыдясь своих собственных страхов и слабости в их преодолении.

Чонгук не кажется сильно удовлетворённым её ответом, но всё же выпускает её из рук и, легко пройдясь большими пальцами по щекам, словно бы вытирая слёзы, которые уже успели высохнуть, переводит взгляд на её отца.

– Отвези Инён домой, ладно?

Мужчина согласно кивает головой и уточняет:

– Я тебе нужен?

Чонгук с каким-то сомнением смотрит на Инён, прикусив нижнюю губу, словно бы решает что-то для себя. И выглядит он совсем не так уверенно, как ещё несколько часов назад, когда поймал её за руку, не дав уйти и позволив услышать это до сих пор пугающее «Тэхён в больнице». Он, наконец, вздыхает, прикрыв глаза, и отвечает:

– Нужен, – Чонгук коротко кивает, пока сам ладонью обхватывает затылок Инён, придвигая её ближе к себе, и привычно касается губами виска. – Я вернусь поздно, не жди меня.

Он так странно выделяет голосом это своё «вернусь», что у Инён против воли по спине бегут мурашки. И впервые они вызваны вовсе не близостью этого парня, а самым настоящим страхом. Она хватается за рубашку на его боках прежде, чем он успевает отойти, чем вводит его в состояние ступора, и выпаливает:

– Почему ты без бронежилета? – её и правда это волнует ужасно, а ещё пугает – настолько же.

Чонгук в тот же миг расплывается в своей самой залихватской улыбке и, надув губы, почти жалуется:

– Ты хоть знаешь, сколько он весит? Я не такой сильный, как хён, просто не выдержу его на себе.

– А если попытаться не паясничать? – Инён хмурится, потому что такое его поведение страшно раздражает.

– Ладно, – не менее притворно вздыхает парень, – я просто становлюсь в нём очень полным. Никто не увидит моего прекрасного тела, если…

– Чонгук! – вспыхивает девушка пуще прежнего и едва не отталкивает его от себя, отпуская руки. – Почему хоть раз нельзя нормально ответить на мой вопрос?!

Парень смотрит на неё так, словно бы в первый раз видит, и она даже успевает мысленно наподдавать себе подзатыльников за то, что умудрилась сорваться. За спиной в тот же миг ощущается движение, и уже спустя мгновение плеч касается рука отца, подоспевшего столь своевременно. Однако Чонгук, нахмурившись, тут же оттесняет его в сторону, заменяя собой, и говорит едва слышно – тихо настолько, чтобы его услышала только она одна:

– Инён, не надо переживать и заботиться обо мне, я об этом не просил. Просто полюби меня – и всё.

– Хочешь сказать, – щурится девушка, на одно короткое мгновение прикусив изнутри щёку, – что любить и заботиться – не одно и то же?

– Любить – значит доверять. О каком доверии идёт речь, если ты впустую переживаешь обо мне?

Инён фыркает недовольно, чувствуя, как всю грудь заполняет одна сплошная обида напополам с раздражением, и, прошипев сквозь зубы:

– Ни одна забота не бывает «пустой», – обходит его стороной и, вцепившись в локоть родителя, тащит того в сторону выхода.

Они успевают преодолеть буквально несколько метров, когда Чонгук окликает её по имени, заставляя остановиться на секунду.

– Просто делай то, что у тебя выходит лучше всего! – громко заявляет она в ответ, наплевав на то, что они находятся в больнице. – Бравируй и относись по-скотски к каждому, кому ты хоть немного небезразличен!

Инён снова обнимает руку отца обеими ладонями и, пользуясь шоковым состоянием Чонгука, вновь разворачивается и направляется прочь. Она мечтает сейчас оказаться в особняке как можно скорее, закрыться в своей комнате, дать волю всем тем чувствам, что обуревают всю её душу, всему тому напряжению, что сковывает тело, и выплакаться так, как не позволяла себе слишком давно. Инён ни в коем случае не будет дожидаться Чонгука – наоборот, она собирается изо всех сил показать, сколь сильно обижена на него и на его слова, поступить чисто по-женски, по-настоящему, пожалуй, некрасиво, и наплевать на то, как это будет выглядеть.

Однако уже спустя пару часов понимает, что была неправа тоже, высказавшись в отношении Чонгука так, как он того не заслужил, и ревёт пуще прежнего, размазывая по щекам потёкшую тушь и глуша всхлипы в подушке, боясь, что её некрасивый вой услышит уж совсем ни в чём не виноватая тётушка Хеми. Та, в свою очередь, очень трепетно относится к её истерике, в очередной раз показав себя с наилучшей стороны, и каждые полчаса осторожно стучит в дверь и спрашивает, не хочет ли она составить ей компанию и выпить чаю. Инён отказывается снова и снова, стыдясь собственной нетактичности, но ничего не может поделать со слабостью и глупостью. Ей на самом деле очень хочется спросить, как же так вышло, что она – «красивая роза», каковой её назвал отец, – смирилась с присутствием в своей жизни такого «сорняка», как отец Чонгука. Как справилась с пониманием и принятием его положения в обществе, как перестала вздрагивать каждый раз и бояться того, что, кажется, абсолютно неизбежно. А потом всё же решается на это и, спустившись вечером вниз, перед этим приведя себя в более ли менее приличный вид, находит женщину в гостиной и задаёт мучившие её вопросы.

– Я не перестала это делать, милая, – тут же получает она ответ по-матерински тёплое поглаживание по голове. – Разница лишь в том, что теперь волнуюсь и переживаю я за сына, а он, – смеётся она мягко, – терпеть этого не может.

– И вам совсем не было страшно? Ну… – запинается Инён невольно, не зная, как лучше спросить интересующее, – от того, чем занимался дядя Сонши?

Женщина вздыхает, прикрывая глаза и становясь в этот момент очень похожей на Чонгука – или, точнее, он на неё, – и признаётся:

– Мне страшно до сих пор. И никто и никогда, Инён, – улыбается она одними уголками губ и повторяет: – Никто и никогда не осудит тебя за то, что ты этого боишься, или за то, что ты не можешь этого принять.

Они говорят ещё о многом – словно бы обо всём и ни о чём одновременно. Улыбаются друг другу слабо, пьют вкусный горячий чай, позволяя тому успокоить расшатанные нервы, но не произносят того, что и без того повисло в воздухе немым вопросом. Инён уверена в том, что тётушка Хеми отлично знает, какие на самом деле мысли и чувства обуревают её слабую душу, но не говорит ничего – не потому что понимает её, а потому что достаточно тактична и добра для того, чтобы этого не делать. Ей звонит Риан – делится тем, что Ёнджи осталась в больнице и ни под каким предлогом не соглашается покидать палату мужа, а затем спрашивает, дома ли Чонгук, и, получив отрицательный ответ, как-то особенно рвано выдыхает и признаётся, что Сокджин отсутствует тоже. Инён осознаёт прекрасно, что она слабая. Слабая, но не глупая. И именно по этой причине отлично понимает, где наверняка пропадают они все, и от этого снова по спине бегут мурашки – страшные и неприятные. Она сама себе обещает не ждать Чонгука, умоляет заснуть как можно скорее, чтобы лишний раз не переживать и не волноваться, однако вместо этого устраивается на самом краю его кровати, наплевав на собственную комнату, и лицом утыкается в подушку, так сильно пахнущую им самим. Инён кажется себе абсолютно ненормальной и помешанной, а ещё – невероятно влюблённой, и это снова начинает её пугать – ровно так, как было прежде.

Чонгук появляется к четырём утра – она успевает бросить короткий взгляд на часы ровно перед тем, как посмотреть на парня, что замирает в самых дверях, явно не ожидая её здесь увидеть. Инён не знает, с чего начать разговор, когда так отчётливо ощущает собственную вину, а поэтому просто поднимается на ноги и спрашивает тихо:

– Вернулся?

Чонгук сглатывает и как-то особенно суетливо прячет в карман пальто свою правую ладонь. Девушка хмурится, замечая это, и делает несколько несмелых шагов, подходя ближе.

– Ты в порядке?

Парень, наконец, выдыхает, демонстрируя на лице улыбку, и прикрывает за собой дверь. Он двигается навстречу, быстро сокращая разделяющее их расстояние, а затем обхватывает Инён за плечи левой рукой и прижимает её к себе, носом утыкаясь в самую макушку.

– Прости, – выдыхает он, – я бываю засранцем, ты же знаешь.

– Я тоже не подарок, – хмыкает в ответ девушка, некстати снова вспоминая о Ёнджи и Риан – тех, кто, по её мнению, намного больше бы подошёл Чонгуку, не будь они уже заняты. – Прости, я вела себя просто кошмарно.

Она слышит, как парень усмехается, прижимает её к себе плотнее, а потом выдыхает в самое ухо:

– Значит, придётся тебя наказать, верно?

Инён прыскает, поднимая на него взгляд, но отзеркаливает усмешку, хотя и борется с никуда не девшимся смущением, накрывающим её из раза в раз. Она некстати вспоминает о том, что Чонгук сделал в первую очередь, едва только увидел её в комнате, и смотрит на руку, которую он прячет в кармане пальто.

– Ты точно в порядке?

– В полной боевой готовности, – хмыкает он, – если ты понимаешь, о чём я.

– Что с твоей рукой? – Инён касается его правого локтя, и Чонгук тут же напрягается, подтверждая все догадки. – Прекрати ломать комедию. Если тебе нужна помощь, я её окажу. И даже не спрошу ничего лишнего.

– Я в порядке, – тихо, но как-то удивительно угрожающе говорит парень, отодвигая её в сторону и направляясь в сторону ванной комнаты. – Дай мне пять минут, буду как новенький.

Инён хмурится, смотря на захлопнувшуюся за спиной Чонгука дверь, и не может отделаться от ощущения, что что-то между ними не так. Совсем иначе, чем было ещё этим утром. И даже не похоже на ту недосказанность, что повисает между ними, когда они мирятся после глупой ссоры. Сейчас всё по-другому, и Инён не уверена, что до конца понимает, с чем это связано. Она не уверена даже, что вообще всё до конца понимает.

Чонгук, как и обещал, возвращается в комнату почти ровно через пять минут и смеётся – правда, с какой-то натяжкой – над тем, как Инён внимательно осматривает со всех сторон его правую руку, ища и не находя никаких повреждений. Девушка искренне недоумевает, в чём тогда была сложность и проблема, но выкидывает это из головы, едва только губы Чонгука находят её собственные, а его тело приятной тяжестью придавливает её к кровати. Но даже здесь всё кажется как-то иначе – Чонгук будто бы напряжён до предела, словно бы всеми мыслями находится где-то далеко отсюда, и Инён разрывает поцелуй, настороженно глядя на парня. Она только теперь, на расстоянии десятка сантиметров, замечает на его лице крошечные, почти незаметные ссадины, о природе которых затрудняется даже предположить.

– Подожди, – бросает Инён коротко, легко отталкивая парня от себя, и подрывается с кровати.

Она быстрыми шагами достигает ванны, слышит за спиной странное шипение и пару отборных ругательств, но, не воспринимая их всерьёз, распахивает нужную дверь, думая лишь о том, что каждая ссадина нуждается во внимании и обеззараживании.

– Чёрт, Инён!

Чонгук кричит почти оглушающе, хлопает ладонью по дверному проёму, но девушка, замерев посреди ванны, может лишь смотреть на небрежно откинутую на раковину белую рубашку, один из рукавов которой – правый – заляпан алой кровью по самый локоть.

– Инён… – уже куда более спокойно раздаётся за спиной, и она несмело оборачивается, впервые ощущая в присутствии Чонгука страх, что заставляет деревенеть всё тело. Но страх не за него – за себя. – Инён, это…

– Это не твоя, – выдыхает она и сглатывает, – я поняла.

Парень делает шаг вперёд, и она отступает тут же. Девушка делает это раньше, чем успевает подумать, а затем замечает в глазах напротив самый настоящий испуг.

– Нет-нет-нет, – судорожно бормочет Чонгук, поднимая руки и распахивая глаза, – не надо, Инён, не бойся меня, ладно?

Она поджимает губы, едва только понимает, что они начинают дрожать, и бросает ещё один короткий взгляд на рубашку. Инён только теперь, увидев всё воочию, столкнувшись непосредственно, понимает, что действительно слаба, что действительно ни за что и никогда не сможет подобного принять, не сможет с подобным смириться. Она понимает ещё, что значит то самое пресловутое «руки в крови по локоть», и понимает, что не знает, что делать с собственной трусостью.

– Я ничего не спрошу, – судорожно выдыхает она, боясь перевести на Чонгука взгляд, – потому что не хочу ничего знать.

– Инён, пожалуйста…

Она не понимает или не хочет понимать, чего он у неё просит, но, едва только краем глаза замечает, что он делает шаг в её сторону, тут же совершает аналогичный в противоположную от него сторону. Инён знает, что не справится, что никогда и ни за что не смирится, не сможет забыть, не сможет делать вид, что ничего не видит и ничего не замечает. А ещё знает, что при всём при этом никогда не сможет дать Чон Чонгуку всего того, чего он наверняка заслуживает – даже несмотря на все свои отрицательные стороны. Она именно поэтому сжимает в кулаки руки, именно поэтому поднимает голову, почти смело встречается со взглядом напротив и почти смело говорит:

– Прости, – голос дрожит, но Инён за это впервые не стыдно. – Прости, Чонгук, я никогда не смогу влюбиться в тебя.

Она врёт безбожно. Позволяет сорваться с губ самой большой лжи в её жизни. А ещё уверена, что для них обоих это – наилучший вариант.

Комментарий к Chapter 13

Хэй-хэй, котятки, с наступающим вас Новым Годом :3

Я сдерживаю своё обещание и выкладываю главу до наступления праздника, как и обещала. Всё заценили? ?Не то чтобы я напрашивалась на комплименты… окей, я напрашивалась.

В любом случаю, спешу поздравить вас всех с наступающим и пожелать – как бы типично это не было – всего самого наилучшего.

Люблю безмерно, цомкаю в лобик и благодарю за то, что остаётесь со мной.

P. S. А ещё надеюсь на то, что никто не захочет сжечь Инён на костре. Прошу её понять и простить :D

========== Chapter 14 ==========

Чонгук смотрит на неё так, будто бы только что получил пощёчину – и далеко не одну. А Инён чувствует себя точно так же. Ей уже в следующее мгновение очень хочется взять назад свои слова – просто чтобы не видеть такого выражения на лице парня. Он не выглядит разочаровавшимся или обиженным. Чонгук скорее похож на ошарашенного и преданного. И, что хуже в десятки сотен раз, преданным именно ею. Инён сжимает зубы и превращает ладони в кулаки – лишь бы остаться на месте. Ей всё ещё страшно, она всё ещё думает, что не сможет и не справится, но от того желание прямо сейчас кинуться вперёд, уткнуться носом в грудь парня и сжать его в извиняющихся объятиях никуда не девается. Инён думает, что это личностная слабость, подкинутая глупым сердцем, и потому, убедившая себя много лет назад верить лишь разуму и не давать обманывать себя чувствам, остаётся стоять на месте и плавиться внутренне под взглядом Чонгука. А у того на дне глаз – одна сплошная тьма, неясно смешанная с огромной концентрацией боли. Инён, откровенно говоря, понимает его полностью, в груди ощущая несуществующую зияющую дыру, проделанную собственноручно и собственнословно.

– Погоди, – выдыхает Чонгук неожиданно, покачав головой, – ты ведь только утром говорила, что забота для тебя – проявление любви. А ты заботишься обо мне, значит…

Он запинается на полуслове, замолкает, то ли не зная, как высказать свою мысль верно, то ли не уверенный в том, что это будет уместно. Инён прекрасно его понимает – сама отлично помнит слова, так неосторожно сорвавшиеся с языка в порыве спора, и знает, что фактически призналась тогда ему в своих чувствах. А теперь от них же отказывается – вот так вот будто бы просто и нещадно. Она не знает, что должна сказать или сделать, представления никакого не имеет о том, как сгладить вновь возникший угол, который так и подталкивает её бросить эту неумелую ложь и, не думая ни о последствиях, ни о боли, концентрация которой обязательно будет больше после того, когда всё зайдёт в тупик, выпаливает в порыве защититься:

– А ты сказал, что для тебя это – доверие.

– И я, чёрт возьми, тебе доверяю!

Чонгук столь неожиданно переходит на крик и делает шаг вперёд, что Инён вздрагивает и, поскальзываясь на вмиг ослабевших ногах, едва остаётся в вертикальном положении. Это признание так сильно и больно бьёт куда-то под дых, что даже дышать вмиг становится тяжело, а глаза слишком подозрительно увлажняются. Девушка опускает голову и, закусив нижнюю губу, смыкает веки до красных кругов перед глазами. Ей так хочется оказаться как можно дальше отсюда, так хочется отмотать время на пару секунд, чтобы не слышать того, что было услышано… А ещё лучше – на полтора месяца назад, когда в её жизни была любимая работа, серые будни, встречи с друзьями, становящиеся всё более редкими из-за этой же работы, скука и душащая повседневность. Зато не было Чон Чонгука, вмиг окрасившего её дни во все другие цвета, занявшего собой их все, ставшего дороже и нужнее воздуха, но вместе с тем усложнившего всё в тысячу раз и залившего всё вокруг ярким красным, который перекрыл все прочие оттенки радуги. Инён обнимает себя за плечи, поднимает несмело глаза и произносит действительно дрожащими губами:

– Я не смогу с тобой, Чонгук, – ей правда больно и правда грустно, а ещё – страшно. – А ты не сможешь со мной. Рано или поздно мы всё равно придём к этому, и будет лучше сделать это «рано».

– Бред, – голос у него тихий и неожиданно строгий, а слова парень выплёвывает, словно яд. – Я сам в состоянии решить, смогу я с тобой или не смогу. А я смогу, Инён. И ты сможешь тоже – просто не понятно отчего придумываешь проблемы, решить которые можно по щелчку пальцев.

– Ты этим и занимаешься? Решаешь проблемы по «щелчку пальцев»? – девушка кивает неприязненно на рубашку, всё ещё лежащую в раковине, и продолжает, усмехаясь как-то особенно разочарованно: – Или, может быть, щелчком по чужим пальцам? Мне страшно даже представить, что надо делать, чтобы так… запачкаться.

Чонгук вздыхает, прикрывая глаза, и проводит по лицу ладонями, убирая со лба мешающуюся чёлку. Инён видит, какое неудовольствие доставляет ему этот разговор, и прекрасно понимает, почему и отчего. Он проходит мимо неё, заставляя едва отшатнуться от того, насколько резко это происходит, и, схватив с нескрываемым раздражением рубашку, закидывает её в корзину для грязного белья, не забыв после этого громко захлопнуть крышку.

– Я бы никогда в жизни не причинил тебе боли, – делится Чонгук, смотря на неё исподлобья. – Чёрт возьми, я и не причиню, без всякого «бы». И никому из тех, кто тебе дорог, – тоже. Что я такого сделал, что заставил тебя усомниться во мне?

«Не знаю». «Ничего». «Дело не в тебе». «Прости». «Мне страшно». Так много вариантов, и ни один из них не верный. Поэтому Инён лишь молчит, продолжая стискивать в пальцах собственные плечи. До боли и до красных следов на них.

– Ты ведь так хотела знать всё, – хмыкает Чонгук с нескрываемым сарказмом, – говорила раскрыть тебе секреты. И что теперь? Узнала один – и сразу в кусты? У меня чувство, будто ты сама не знаешь, чего хочешь. Сегодня – одно, завтра – другое, послезавтра – третье. Я, конечно, наслышан о том, что женщины – существа непостоянные, но не думал, что всё настолько серьёзно.

Каждое слово – будто удар хлыста по голой коже. Каждое слово – будто попадание в самую цель с припиской «убит». Каждое слово – не будто, а правда, пропитанная болью и искренностью, вызывающая зуд под кожей и ненависть к самой себе. Инён слушает слова – не такие на деле жестокие, какие заслужила, – и думает о том, что Чонгук прав. Она ведь действительно «в кусты» от одной единственной правды, к которой оказалась словно бы не готова, хотя должна была. И от этого на душе становится ещё гаже, чем прежде. Чонгук действительно заслуживает кого-то намного, намного лучше неё. Кого-то сильного, смелого, такого же уверенного, как он сам, способного понять каждую его шутку и ответить ухмылкой, полной сарказма, на каждую его шпильку. И этот «кто-то» – совершенно точно не она, а полная её противоположность.

– Тогда уходи.

Инён вздрагивает и поворачивается неосознанно в сторону парня. Он столь безразлично пожимает плечами, спрятав руки в карманах домашних брюк, что у неё по позвоночнику проходится самый настоящий холодок. Она смотрит на Чонгука, а в ушах – один только шум. Оттого и непонятно, действительно ли парень сказал нечто такое, или же ей показалось, послышалось, почудилось и услышалось воспалённым разумом.

– А что ты предлагаешь? – кидает Чонгук, кажется, замечая её ошарашенный взгляд. – Я не собираюсь удерживать тебя силой. Если хочешь – уходи. Если правда не любишь, если правда не полюбишь – уходи. Если не пожалеешь – уходи.

Так много «уходи», но ещё куда больше «не», что шипами впиваются в тело, мешая связано думать и адекватно размышлять. Больно становится не только в груди – и не ясно, отчего это происходит, если она именно этого и желала. Чонгук совершенно точно прав – при всех и без того бесконечных минусах она ещё и понятия никакого не имеет о том, чего же хочет на самом деле.

– Я позвоню Усину, предупрежу его, – продолжает тем временем Чонгук, отталкиваясь от стены и направляясь в сторону выхода из ванной, – и твоего отца предупрежу тоже. Думаю, он будет счастлив забрать тебя отсюда.

«Забрать» и «отсюда» оглушают сильнее и больше, чем захлопнувшаяся за спиной Чонгука дверь комнаты. Инён не сомневается, что он направился в собственный кабинет, где большая часть ящиков забита выпивкой – таким её количеством, что совсем не вяжется с образом двадцатиоднолетнего парня. И девушка в тот же миг съезжает по стоящей за её спиной ванной и, поджав под себя колени, закрывает лицо ладонями. Ей стыдно, страшно и больно. Она жалеет Чонгука, потому что, кажется, только что разбила ему сердце. А ещё жалеет себя – потому что поступила аналогично со своим.

Но к обеду, когда все вещи оказываются собраны, глаза почти полностью высыхают, выделяясь на лице лишь краснотой и огромными мешками под ними, за ней действительно приезжает Ким Усин. Он, подхватывая её чемодан, смотрит осуждающе – или, быть может, у Инён просто разыгрывается воображение, – но грузит его в машину привычно молча, лишь поглядывая на неё как-то особенно косо. Девушка в тот момент задумывается, почему же не сделала этого раньше. Почему не вернулась в клинику, не окунулась с головой в работу, когда приехал отец – тот ведь наверняка отлично справился бы с её «охраной» и обеспечением безопасности. Но потом тут же находит в своей голове ответ – тот самый, что не показывается из кабинета с ночи, явно не желая видеть её предательского лица. Инён его не винит, она винит исключительно себя – за то, что вообще когда-то умудрилась повестись на ни к чему ранее не обязывающие заигрывания, что привели на деле к слишком неожиданным и непредвиденным последствиям. Девушка, сжимая на плече тонкий ремешок сумки и оглядываясь на особняк – наверняка действительно в последний раз, – надеется только на то, что Чонгук отойдёт быстрее неё, что забудет всё скорее. А ей вовсе не страшно столкнуться с болевыми последствиями – заслужила, в конце концов.

Она уже поднимает ногу, чтобы сесть в салон автомобиля, как её окликают по имени, и Инён останавливается, бросает короткий извиняющийся взгляд на Ким Усина, что придерживает для неё дверь, и оборачивается.

– Действительно собиралась уехать, не попрощавшись?

Ей страшно неловко под взглядом тётушки Хеми, которой она, вроде как, всё это время нравилась. Инён, закусывая нижнюю губу, на самом деле думает, что предала не только Чонгука – обманула доверие или его подобие гораздо больших. Поэтому действительно собиралась уйти из жизни всех этих людей быстро и так же незаметно, как и появилась.