Текст книги "Солёный ветер (СИ)"

Автор книги: _YamYam_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Chapter 1 ==========

Помнится, ещё несколько лет назад шум ламп раздражал её просто нещадно, давя на нервы своим непрерывным гудением. Но теперь, привычный слуху, он лишь успокаивает, убаюкивая, словно бы так и подбивает прикрыть веки ну совсем «на чуть-чуть», а потом проснуться лишь утром в состоянии убитом куда больше, чем сейчас.

У Со Инён болит шея, ломит от усталости всё тело, собственные руки кажутся неподъёмными, а в глаза будто кто-то насыпал песка. Она провела сегодня две сложные операции, три стерилизации, одну кастрацию и едва сдерживала слёзы во время двух эвтаназий, хотя и осознавала в какой-то степени их необходимость. Инён не сомневается, что причина её ужасного морального состояния именно в последнем – обычно усыпление на себя брал отец, прекрасно понимая и видя, как тяжело ей даются подобные махинации. Но на этот раз его не было не только в клинике, но и в городе, и Инён, осознавая, что она девочка уже слишком взрослая, чтобы прятаться за штанину отцовских брюк, взяла всё на себя. У неё сердце в тот момент обливалось кровью, а душа разрывалась на части, одна из которых не могла смотреть на мучения этих животных, а вторая так и рвалась дать им ещё хоть шанс, попытаться сделать ещё хоть что-то, что продлило бы им счастливое и здоровое существование. Но в рукаве у Инён не было ни одного джокера и даже ни одного туза, которые могли бы оказать посильную помощь в выздоровлении Господина Ча – упитанного пушистого тринадцатилетнего кота, в почках которого камни обнаружили слишком поздно, и Принцессы – красивейшей мальтийской болонки, чья почечная недостаточность, перейдя в разряд хронической, никакому лечению уже не поддавалась, сводя с ума весь организм, постепенно заполоняя тот шлаками.

Инён вздохнула и, в очередной раз помассировав шею, съехала по стулу ниже и вытянула под столом ноги. В клинике уже давно не было никого, кроме неё, оставшейся на периодическое дежурство. Она искренне не понимала необходимости работы двадцать четыре часа в сутки, ведь самые последние пациенты расходились не позже десяти часов вечера, а самые ранние появлялись на пороге только к девяти утра. Но отец лишь загадочно улыбался, говорил что-нибудь из разряда «так надо/правильно/необходимо», трепал её по плечу и, посмеиваясь, уходил дальше, так ничего путного и не отвечая. И Инён продолжала коротать ночи в одиночестве, храня в голове завет отца: «Если что-то происходит – сразу будишь меня». Но, как назло, не происходило абсолютно ничего.

До сегодняшней ночи.

Со Инён едва не валится со стула, нелепо взмахивая ногами, когда слышит перезвон колокольчика, висящего над дверью и оповещающего обычно о новом пациенте. Она кидает взгляд на настенные часы, поднимаясь, и спешно выходит из кабинета, размышляя, что могло случиться с питомцем, если хозяин не поленился прибежать в клинику в половине третьего ночи. Но едва только Инён заворачивает за угол и выходит в совсем небольшой аналог приёмного отделения, так и застывает в удивлении, пробегаясь взглядом по молодому парню, что держится за свой бок, и не замечает рядом с ним ни животного, ни переноски. И что кажется ей почти забавным, хотя куда более нелепым, – он в ответ смотрит на неё так удивлённо, будто рассчитывал увидеть перед собой бразильский карнавал, а не девушку в медицинском халате.

– Где господин Со?

Инён вздрагивает невольно, потому что голос у него оказывается куда звонче и громче, чем можно подумать, едва только парня увидев. Он выглядит вполне неплохо и даже сильного чувства опасности не вызывает. На нём нет цветочной рубашки, и пиджака на ней – тоже, шею не украшает толстая цепь, а на пальцах нет ни одного кольца. Но Инён за свою недолгую и очень насыщенную жизнь успела увидеть слишком много людей с подобной аурой и подобным взглядом, чтобы не понять, кто перед ней находится. А потому она сглатывает, опасаясь за собственного родителя, который клятвенно обещал ей завязать со всем этим ещё тринадцать лет назад.

Инён глубоко вдыхает, стараясь успокоиться и не паниковать раньше времени, и прячет руки в карманы халата, сильнее его запахивая. Взгляд у парня тяжёлый, почти рентгеновский, и ей совсем не нравится, как он рассматривает её, словно бы примеряясь, как быстро сможет с ней расправиться.

– Его нет, – отвечает она, вызывающе поднимая подбородок. – И не будет ещё какое-то время. Мне ему что-то передать?

Парень шумно выдыхает и делает несколько шагов в сторону ресепшна, за которым обычно сидит Чан Чжинпаль, и она впервые жалеет, что этого очкарика сейчас на месте нет. Инён кажется, что каждый шаг даётся ему непросто, ведь лицо его кривится от всякого движения. Она кидает взгляд на его руку, всё ещё прижатую к боку, и недовольно поджимает губы. Ей нравится это всё меньше и меньше.

– А ты кто такая? – спрашивает парень, прислоняясь к высокой стойке, и снова окидывает её внимательным взглядом с ног до головы.

Со Инён ужасно не нравится эта фамильярность, граничащая с грубостью, с его стороны, и она едва не кривится в ответ, пальцем указывая на выход. Инён слишком разумна для подобного поведения, ведь осознаёт, что парень этот вполне может разозлиться, а у неё, даже учитывая его явную травму, нет против него и шанса.

– Моё имя Со Инён, – отвечает она, считая недопустимым распространяться о родственных связях. – Я врач в этой клинике.

Парень вдруг резко в лице меняется, испытывая если не шок, то удивление точно, и вновь внимательно её осматривает – правда, уже не так неприветливо, как раньше. А потом вдруг хмыкает, улыбаясь одним уголком губ, и, оттолкнувшись от стойки, медленно направляется в её сторону.

Инён сразу кажется, что перед ней человек абсолютно другой, и она никак не может понять, чем такое изменение вызвано. Девушка раз за разом прокручивает в голове собственные слова, неотрывно смотря в глаза приближающегося парня, но не находит в сказанном ничего особенного. И в момент, когда он должен оказаться совсем близко, уткнувшись своим подбородком в её лоб, тот вдруг описывает потрясающий вираж, обходя Инён стороной, и направляется дальше по коридору.

Она медлит лишь пару-тройку секунд, а потом резко оборачивается и видит, как незнакомый ей парень хватается за ручку двери одного из приёмных кабинетов. Он оглядывается на неё тоже и, коротко подмигнув, толкает дверь от себя, проникая внутрь.

Инён правда не знает, как должна относиться ко всему происходящему. У неё сердце стучит оглушительно громко, в ушах стоит шум, а ладони – мокрые и холодные. Ей страшно просто до ужаса, а ещё любопытно – до него же. И, ко всему прочему, она злится, откровенно не понимая, кто он такой, и кто дал ему право так себя вести. Поэтому Инён резко срывается с места, едва ли не бегом добираясь до кабинета, и снова застывает, глядя на то, как по-хозяйски парень расположился на высокой кушетке и сияет не только усмешкой на всё лицо, но и длинной царапиной на оголённом боку. Девушка переводит взгляд на лежащие на полу футболку и тонкую чёрную куртку и поднимает их, отряхивая больше по привычке, чем почему-то ещё. Она не знает, как он умудрился так быстро стащить с себя вещи, и не знает, как с подобной раной – к слову, всё ещё едва кровоточащей – умудрился запрыгнуть на высокую кушетку, предназначенную отнюдь не для людей. Но она точно знает, что не собирается во всё это дело лезть.

Потому и прижимает вещи к его груди, извлекая из кармана телефон.

– Ты такая жестокая, доктор, – тянет парень, вырывая у неё смартфон быстрее, чем она успевает среагировать на протянутую руку. – Хочешь сдать меня полиции?

Инён хмурится и разжимает кулак, держащий его одежду, когда понимает, что он в ней совсем не заинтересован. Футболка с курткой тут же пикируют вниз, но отойти девушке не позволяют, притягивая за руку обратно.

– Я собиралась звонить в скорую, – кривится Инён, ощущая холодные пальцы на своём запястье, и невольно задумывается о том, сколько крови он уже успел потерять.

У парня на теле – помимо ранения – наберётся ещё десяток ссадин и гематом, а на костяшках пальцев – кровь, и Инён сомневается, что принадлежит она только ему, но не сомневается, что влипла в неприятную историю.

– Про это я и говорю, – хмыкает он. – Вроде выглядишь умной девочкой, откуда такие глупости в голове? Едва только в больнице поймут, откуда рана, сразу позвонят нашим доблестным блюстителям правопорядка.

Инён едва не тянет блевать от ставшего вдруг елейным тона, и она морщится, дёргая на себя руку.

– Просто подлатай меня, доктор, – сильнее стискивает пальцы на её запястье парень и притворно всхлипывает. – Мне так больно, что я едва не плачу.

– Так больно, что спокойно передвигаешься, самостоятельно раздеваешься и запрыгиваешь на метровую кушетку? – скептично поджимает губы Инён.

– Просто невыносимо, – заговорщески шепчет он.

– Я ветеринар, – фыркает девушка, всё ещё не имея никакого желания лезть в это дело, – я лечу животных.

Парень вдруг приближается ближе и, понизив голос ещё сильнее, делится:

– Я то ещё животное, доктор, – усмехается он. – Мяу.

Со Инён почти наверняка уверена, что он не в себе. Но зрачки у него в полном порядке, лишь едва увеличенные из-за соответствующего освещения, да и алкоголем от него не пахнет совсем – лишь почти выветрившейся туалетной водой, солёным потом и – что совсем не удивительно – кровью. Девушка поджимает губы, понимая, что так просто не отвертится, и очень жалеет, что отец не спит на втором этаже.

И вдруг всё понимает.

Понимает, почему он не отказывался от круглосуточного режима работы клиники. Понимает, почему во время её дежурств просил будить его, если придут пациенты. Понимает, почему этот парень первым делом спросил, где же её отец. Понимает, почему он так уверенно двигался по клинике, словно был здесь не впервые.

А ещё понимает, что ударит отца первым, что подвернётся под руку, едва только он явится перед её глазами.

– Отпусти, – требует она, поднимая на парня взгляд, – мне нужны инструменты.

– Вот так бы сразу, – улыбается он почти дружелюбно, разжимая пальцы.

Инён чувствует на себе прожигающий взгляд всё то время, что лазит по шкафам, извлекая всё необходимое, моет руки, надевает на них привычные перчатки, и ей это откровенно не нравится. Парень, может, и симпатичный, и выглядит до одури притягательно, но вот она – умная, а потому связываться с людьми, подобного ему плана, не собирается.

Даже на один раз.

Даже если очень хочется.

– Подходящего обезболивающего нет, – произносит она, снова подходя к нему, и усмехается. – Так что постарайся сильно не кричать.

– Переживаешь за собственные ушки?

Инён едва касается его плеча, слегка на него надавливая, и заставляет парня опереться на руки за своей спиной, предоставив ей куда лучший доступ к ранению.

– Это вряд ли станет для них музыкой, – хмыкает она, осторожно касаясь краёв раны, рассчитывая для начала как следует её продезинфицировать и избавиться от лишнего.

– А я бы вот послушал, как ты кричишь, – усмехается парень, и у Инён от неожиданности дёргаются пальцы, а он шипит, стиснув зубы. – Это было больно.

– Следи за тем, что вырывается из твоего рта, – хмурится она, поднимая взгляд, но виноватой себя всё же ощущает. – А лучше вообще молчи, если хочешь уйти отсюда целым.

Парень растягивает губы в такой улыбке, что в Инён разом загорается желанием сделать ему ещё больнее. Она уговаривает себя не сходить с ума, и всё внимание обращает на рану.

Однако молчание длится совсем недолго и, едва только пальцы Инён касаются иглы, парень вновь начинает её допекать.

– Ветеринары не дают клятву Гиппократа?

– Я не шутила, – цедит сквозь зубы она, примериваясь к количеству необходимых швов.

– Нравится делать людям больно? – усмехается он и ловит её недовольный взгляд. – Мне тоже. Но я не люблю, когда больно делают мне, поэтому будь со мной поласковее.

Инён выдыхает сквозь зубы и, поджав губы, снова всё свое внимание концентрирует на ране. Ей не впервые приходится зашивать людей, но впервые – незнакомого человека, и впервые – без всякого анестетика.

– Не кричи, – ещё раз предупреждает она, касаясь иглой края раны.

– Не бойся, – неожиданно серьёзно отвечает парень, – плакать не буду.

Со Инён делает свою работу – чисто, как и всегда, – представляя, правда, что вовсе не живого человека она зашивает, а штопает порвавшееся платье её куклы Марин, которую так обожала в детстве. Парень и правда своё слово держит, не крича и не плача, но шипит иногда, явно себя сдерживая. Инён сознательно взгляда на него не поднимает, не желая видеть то, как почти наверняка кривится и морщится его лицо. Но делает это не только для того, чтобы не видеть его, но и чтобы не смущать парня своим вниманием, прекрасно зная, что ни один мужчина не захочет представать перед женщиной в уязвлённом виде. Даже если эта женщина – всего лишь врач.

Она выдыхает с немалым облегчением, когда перерезает ножницами нитку, и тут же тянется за крупным пластырем, немного переживая, что и подходящей мази у неё нет.

– Не буду объяснять тебе, как правильно себя вести, когда наложили швы, – произносит Инён, многозначительно кивая на несколько шрамов, что украшают его грудь.

Парень хмыкает и касается рукой пластыря, закрывающего зашитую рану, которая скоро тоже превратится лишь в бело-розовый шрам.

– А ты отлично справилась, доктор, – улыбается он, наблюдая за тем, как она собирает на поднос всё то, что было использовано. – Буду, пожалуй, заглядывать почаще.

– Нет! – тут же поднимает она на него взгляд. – Я помогла тебе, хотя не обязана была это делать. Поэтому и ты сделай кое-что в ответ.

– И что же? – заинтересованно наклоняет он голову, когда почти легко соскальзывает с кушетки.

Инён, слегка нахмурившись, нагибается и поднимает его вещи с пола раньше, чем это додумывается сделать он сам.

– Забудь об этом, – просит она, протягивая нужное. – Я забуду о том, что вообще видела тебя, ты забудь о том, что видел меня. А ещё – забудь сюда дорогу.

– Как утомительно, – хмыкает парень, просовывая голову в ворот футболки. – Одно только «забудь», да ещё и так много. Мне это точно не подходит, доктор.

Со Инён фыркает, другого от него и не ожидая, и, подхватив поднос, удаляется в сторону раковины.

– Тогда скажи, как тебя зовут, – предлагает она, оборачиваясь обратно, едва освобождает руки. – Я передам господину Со, что ты был здесь.

Парень снова усмехается, поправляя полы куртки, и двигается в её сторону, останавливаясь лишь в тот момент, когда упирается ладонями в раковину прямо за её спиной.

– Чон Чонгук, – представляется он, а у Инён сердце резко бухается куда-то вниз, и ноги едва не подгибаются. – Давно не виделись, нуна.

========== Chapter 2 ==========

Когда Инён была совсем ещё ребёнком, их семья жила в огромном особняке с такой же огромной прилегающей к нему территорией, который располагался едва ли не на самом берегу моря. Воздух там всегда был холодный и мокрый, а ветер – солёный. И Инён это нравилось едва ли не больше всего остального.

Дом, разумеется, семье Со не принадлежал – по весьма понятным причинам, именуемым материальным состоянием. Зато принадлежал семье Чон, на главу которой её отец работал слишком долго, чтобы они могли именоваться как-то иначе, чем «друзья», хотя и денежная пропасть между ними была слишком велика. Но маленькой Инён не было дела до того, сколько у господина Чон Сонши денег на счёте в банке; её не волновало, сколько нулей напечатано в товарном чеке на сумочку госпожи Чон Хеми; и ей было откровенно плевать, какая сумма потрачена на комбинезон дурака Чон Чонгука, который начхать хотел на то, что она была старше на два года, и поразительно часто дёргал её за длинные волосы, подсовывал под нос то ящериц, то лягушек, то гусениц и громко смеялся, когда она после этого ревела во весь голос, размазывая по щекам сопли. Вот что по-настоящему волновало Со Инён – так это растущие в саду семьи Чон очень красивые разноцветные цветы, которые очень-очень хотелось подарить маме. Девочка видела, что отец преподнес именно такой подарок, когда они в последний раз навещали женщину в больнице, и та была им ужасно рада. Но путь в сад был заказан из-за забора, что окружал его со всех сторон, а калитка открывалась лишь по желанию хозяев.

В тот день Инён превзошла сама себя – взобралась по кованой ограде, разорвав в пух и прах симпатичные штанишки, перемахнула через неё, незаметно пробралась до интересующей грядки, вырвала нужные цветы – прямо так, с корнем, измазав при этом яркую жёлтую футболку, а потом, испугавшись приближавшихся голосов, взлетела на ближайшее дерево с такой скоростью, будто за спиной у неё росли крылья. Правда, с той липы она благополучно свалилась, вывихнув себе локоть и получив первое в жизни сотрясение мозга, а ещё до ужаса напугав проходивших мимо супругов Чон. Помнится, отец потом долго вымаливал прощение за «недостойное поведение» дочери, а Чон Хеми только смеялась, поддерживаемая крепкой рукой мужа. Самой Инён было тогда неловко просто ужасно, а ещё – больно.

И она вспоминает это теперь, стоя перед тем самым «дураком Чон Чонгуком» и ощущая неловкость, едва ли не аналогичную той – пятнадцатилетней давности. Он смотрит внимательно и пронзительно, словно бы выискивая в ней черты давнишней знакомой, с которой делил одну крышу дома на протяжении целых восьми лет. Инён смотрит в ответ, ища то же самое, но – будто назло – никак не находит.

– Ты вырос, – выдыхает она, силясь разорвать повисшее между ними молчание.

Чонгук улыбается, медленно обнажая зубы, и тянет в ответ:

– Тебе тоже уже не десять.

Инён поджимает губы и опускает голову, взглядом тут же натыкаясь на кадык, подпрыгнувший и тут же опустившийся обратно. Ей неловко просто до ужаса, потому что образ парня, что так нагло флиртовал с ней, сидя на кушетке с распоротым боком, и того мальчишки, что отказывался звать её «нуна», раз за разом закатывая перед отцом концерты, вдруг сливается в один.

– Столько лет прошло… – снова говорит она абсолютно шаблонную фразу – лишь бы не было так пугающе тихо.

В кабинете, быть может, и светло, а вот на улице – темнота хоть глаз выколи. А до Инён только сейчас начинает доходить, кто именно едва не прижимает её к раковине в углу кабинета и отходить, судя по всему, не собирается.

– Тринадцать, – с готовностью подсказывает Чонгук, и девушка по голосу его слышит, что он снова усмехается. – Но вот что забавно, нуна… Дядя Минсок и словом не обмолвился, что ты вернулась в Сеул. А я ведь спрашивал.

– Уже дядя? – хмыкает Инён и вновь поднимает взгляд, моментально проваливаясь в бездну зрачков напротив. – Не господин Со?

– Но я его понимаю, – продолжает Чонгук, делая вид, что ничего не услышал, и Инён впервые за всю ночь отступает, впечатываясь в раковину, едва он делает шаг в её сторону. – Будь ты моей дочерью, я бы тоже не сказал ничего парню, вроде меня.

– Рада, что ты это понимаешь, – хмурится девушка и выставляет перед собой ладони, что тут же касаются его футболки. Кожа под ней такая горячая, что Инён кажется вполне возможным обжечься. – Не забывай о личном пространстве, пожалуйста.

Чонгук смеётся, не расцепляя зубов, а затем вдруг наклоняется и губами касается её виска. Инён кажется в тот момент, что она натуральным образом парит в невесомости, потому что это шокирует настолько, что просто выбивает из-под ног почву. Она тут же усиливает давление, стараясь парня от себя оттолкнуть, но тот стоит неожиданно твёрдой стеной.

– Нуна такая холодная, – заявляет он, ни капли не отодвигаясь, а оттого продолжая касаться губами кожи на её лице, посылая крошечные заряды тока в каждую клеточку её тела. – Я надеялся, что ты захочешь обнять названного братца. Я ведь так скучал.

Со Инён совсем не нравится то гаденькое чувство в её животе, что селится в нём от слишком близкого контакта. Ведь Чонгук прав – они и правда были почти сестрой и почти братом, а родственники – даже названные – такого испытывать не должны. А в их конкретном случае – не должны даже видеться, потому что проблемы Инён не нужны от слова «совсем». А любой из семьи Чон – настоящий живой синоним к слову «проблема».

– Тебе пора, – напоминает она, борясь с желанием провести ладонями по груди Чонгука выше, ведь рельефы на его теле – то, что надо.

Он выдыхает ей в висок столь горячо, пощекотав при этом нервы, что Инён даже становится жаль, когда он убирает с него губы.

– А ты из тех, кто любит поломаться, да? – спрашивает Чонгук, серьёзно глядя ей в глаза.

Инён едва удерживается от усмешки.

– Закончил с ребячеством? – уточняет она так же серьёзно. – Тебе лучше уйти.

Чонгук коротко хмыкает и, оттолкнувшись от раковины, выпрямляется во весь рост, пряча руки в карманы джинсов. Инён пользуется возможностью и тут же обходит его стороной, занимая место посреди кабинета, чтобы, в случае чего, не оказаться вновь прижатой к чему бы то ни было. Со Инён рассудительная и хладнокровная, но второго такого экспромта не выдержит даже она.

– Я уйду, – говорит Чонгук, оборачиваясь вслед за ней, и подходит к кушетке, чтобы взять её телефон, совершенно варварским образом выхваченный у неё из рук несколькими минутами ранее. – Когда вернётся дядя?

– Примерно через неделю, – отвечает она и поджимает губы, видя, с какой лёгкостью он обходит пароль на её смартфоне, указывая её дату рождения наоборот. – Ты видишься с ним только из-за травм?

– Не задавай вопросов, ответы на которые знать не хочешь, – Чонгук быстро вбивает новый номер в память её телефона и тут же протягивает его ей. – Звони, если что-то случится.

Инён внимательным взглядом провожает удаляющуюся спину парня, что даже не удосужился бросить на неё хоть один прощальный взгляд, и, едва только он скрывается за дверью кабинета, опускает глаза на экран телефона. А затем парой ловких движений пальца безжалостно удаляет едва полученный номер, скрытый под почти невинным «Любимый», и выдыхает. У неё совершенно точно нет никакого желания связываться со всем этим. Но случайная и такая неожиданная встреча всё равно оставляет на языке горький привкус разочарования – Инён, правда, пока ещё не понимает, в чём именно.

Она не звонит отцу ни на следующий день, ни на следующий за ним, и делает это из одного только принципа и желания посмотреть в его бесстыжие глаза, когда она выложит, как на духу, всё то, что успела узнать и какие выводы сделать. Инён предвкушает эту встречу с нескрываемым удовольствием, возлагая на неё действительно большие надежды, а ещё прокручивает в мыслях другую – уже состоявшуюся. И делает она это настолько часто, что замечать её постоянный полёт в облаках начинают окружающие.

– Я давно ждала, когда это произойдёт, – говорит ей почти шестидесятилетняя госпожа Му Чанхи, когда Инён проводит плановый осмотр Бусинки – её любимой кошки. – Ты девушка видная, нечего без кавалера молодость терять.

Девушка лишь улыбается в ответ одними уголками губ и думает, что лучше уж быть одной, чем с подобным «кавалером».

А на третий день после злополучной ночной операции, проведённой едва ли не в полевых условиях, Инён замечает их. Мужчин всего двое, но выглядят они вполне внушительно, следуя при этом всем канонам: невысокие, широкоплечие, с абсолютно бандитским видом, а на одном из них – замечательная цветастая рубашка. Девушка начинает жалеть о том, что удалила номер Чонгука, когда видит, что они следуют за ней, едва вечером она выбирается в магазин, собираясь купить пару баночек пива и отдохнуть после тяжёлого дня. Но от большой паники её удерживает только то, что мужчины находятся на приличном от неё расстоянии и никаких активных действий не предпринимают, хотя и не скрывают того, что за ней следят. Инён решает, что Чонгук умудрился привести за собой хвост, и мысленно посылает в него лучи ненависти, ведь теперь её почти наверняка проверяют те, кому он дорогу успел перейти. Но ей почти не страшно, потому что встречаться с ним она не собирается больше никогда, и принимает эту невыносимую слежку как должное.

Однако терпение её иссякает спустя всего пару дней, потому что мужчины теперь околачиваются прямо рядом с клиникой, пугая не только пациентов с их питомцами – непонятно ещё, кого больше, – но и весь скромный персонал. Вон – бедняга Чжинпаль заикаться начинает, как только видит их силуэты из окна, а медсёстры едва в обморок не валятся, стоит их взглядам пересечься. И Инён решает действовать.

– Я просто поговорю с ними, – пытается она успокоить Чан Чжинпаля, который хватается за её руку, словно утопающий, успевая при этом поправлять съезжающие с носа очки. – Они ничего не сделают, даже если захотят. Свидетелей слишком много.

– Чжинпаль-оппа прав, – канючит Им Нара, удерживая её за другую руку, – это точно бандиты. Давайте вызовем полицию.

– И на каком основании? – фыркает Инён. – «Господа полицейские, простите, но нам тут клиентов распугивают»?

Нара тут же начинает дуть губы и громко дышать, а Чжинпаль снова дёргает её за рукав халата.

– Это плохая идея, – снова напоминает он.

Инён с ними откровенно не согласна – она подобный контингент знает едва ли не наизусть, и большинство из них угрожающе исключительно выглядят. Хотя, быть может, дело в том, что она в то время была ещё совсем малышкой и вызывала больше умиление, чем что-либо ещё. Однако ждать чуда Инён всё равно больше не намерена, потому и сбрасывает держащие её руки и выходит на улицу, слыша ещё за спиной почти идентичные завывания Чжинпаля и Нара.

Мужчины смотрят на неё ошалевшими глазами, когда она двигается в их сторону, и неприлично разевают рты, когда она присаживается на скамейку между ними.

– Вы задолбали, парни, – признаётся Инён, посмотрев сначала на одного, а потом на другого, и едва набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы продолжить, как те выскакивают со своих мест и почти синхронно ей кланяются.

– Просим прощения, госпожа Со, – говорит один из них, и рот на этот раз неприлично разевает она.

– Искренне, – добавляет другой и ещё раз коротко кланяется.

Инён ловит удивлённые взгляды персонала клиники, что собрался перед окнами, рассчитывая прийти ей на помощь, если что-то вдруг пойдёт не по плану, и едва удерживает собственное лицо, не собираясь терять заслуженное уважение.

– Госпожа Со?.. – тянет она заинтересованно и тоже поднимается на ноги. Она совсем не удивлена факту того, что имя её им прекрасно известно. Но очень удивлена другому. – Почему так уважительно?

Мужчины переглядываются между собой настолько недоумённо, что не по себе из них троих становится только Инён.

– Так ведь господин Чон… – начинает один из них, но второй тут же прерывает его, громко шикая. – Ой, – многозначительно заканчивает он.

Со Инён глубоко вдыхает, сжимая в кулаки руки, спрятанные в карманы халата, и медленно выдыхает.

– Передайте «господину Чону», – скептично кривится она, – что он сильно усложняет мою жизнь. И если я ещё хоть раз увижу вас, проведу анальное зондирование, – Инён переводит взгляд на второго мужчину и добавляет: – Каждому. А затем и «господину Чону» – в рамках профилактики.

Однако и об этом своём решении Со Инён жалеет совсем скоро – буквально в этот же вечер. И очень сильно. Потому что терять сознание под действием хлороформа, подсунутого под самый нос, оказывается очень неприятным делом. И всё же последним, о чём она тогда думает, становится удивление от того, что кто-то подобные методы ещё использует.

========== Chapter 3 ==========

Инён внимательно осматривает помещение, в котором оказалась. И чем дольше её взгляд скользит по голым бетонным стенам, такому же потолку и полу, небольшим грязным окнам, за которыми уже видно звёзды, и грудам ящиков в углах, тем всё сильнее убеждается в мысли, что это слишком сильно напоминает склад, чтобы быть чем-то другим. У неё страшно раскалывается голова, в горле стоит неприятный комок тошноты, а ещё её мучает настоящий сушняк.

Но угнетает Инён не это. И даже не то, что её руки привязаны к подлокотникам стула, а грудь – к его спинке. Со Инён ужасно раздражена из-за того, что наверняка грязная джутовая верёвка обязательно натрёт ей уголки губ. Она правда не понимает, почему нельзя было воспользоваться скотчем, но одновременно с этим благодарит уже ненавистных ей похитителей за то, что они хотя бы додумались не бить её по голове.

Инён устало выдыхает и, закрывая глаза, откидывает голову на высокую спинку стула. Они не связали ей ноги, и, при всём желании, она вполне может приподняться и даже дойти до железной двери в полусогнутом состоянии. Но та почти наверняка закрыта, да и – кто знает – вдруг за ней даже не десяток, а несколько десятков недружелюбно настроенных людей. Инён поворачивает голову и внимательно смотрит на тёмное небо за окном. Звёзды на нём слишком яркие – такие обычно бывают только за городом, да и ослепляющего света многоэтажек совсем не видно. Она пытается подсчитать, сколько времени пробыла без сознания, и сколько – в нём, но цифры ускользают из всё ещё затуманенного сознания, словно песок сквозь пальцы.

Инён даже не гадает о мотивах тех, кто не дал ей отдохнуть сегодня, расположившись перед телевизором с большой тарелкой закусок, и поэтому злится. Не только на себя – за то, что собственноручно лишилась хоть и сомнительной, но всё же охраны. Но ещё и на Чонгука – за то, что он, видимо, подобный исход предполагал, однако предупредить нужным не посчитал.

Железная дверь очень громко скрипит, и эхо отскакивает от всех стен сразу, ненадолго даже оглушая. А Инён закатывает глаза, не веря, что дождалась, наконец, того, для чего её сюда приволокли, и не без труда поднимет голову, тяжёлым взглядом впиваясь в трёх вошедших мужчин. Она сразу выделяет главного из них – он показательно расслаблен, сияет почти добродушной ухмылкой на всё лицо, и двигается впереди двух остальных – хмурых, собранных, облачённых в одинаковые чёрные смокинги. Инён решает, что они далеки от аналога тех мелких сошек, каких Чонгук послал за ней следить.

– Со Инён, – произносит мужчина, останавливаясь в двух шагах от неё, и склоняется в поклоне на европейский манер, – рад встрече.

«Не могу ответить тем же», – очень хочется сказать ей, но приходится обходиться лишь скептично поднятой бровью.

– Ох, и правда, – продолжает давить улыбку мужчина, – и где мои манеры? Развяжи нашу гостью, – кивает он одному из тех, что стоят за его спиной.

Инён совсем не нравится, что в руке у того мелькает небольшой нож, едва он направляется в её сторону, и ещё больше не нравится, что лезвие касается её щеки. Но она смотрит на мужчину почти с благодарностью, когда освобождается от верёвки во рту, стоит ему её перерезать. Инён тут же отплёвывается, стараясь избавиться от неприятного ощущения, и языком касается правого уголка губ, моментально распознавая кровь.