Текст книги "Река Имен (СИ)"

Автор книги: _Michelle_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

И это чувствую не только я. Даже Сел говорил, что грядет что-то недоброе. Идет буря. И все это знают. И все это чувствуют. Но никто не знает, что это. Никто не знает, откуда ждать угрозы.

По мере того, как мы приближались к городу, чувство тревоги притуплялось. Странно. Обычно, все наоборот. Чем дальше от города – тем спокойнее. Когда Лес перестал быть безопасным местом для нас? И в чем его угроза?

Неужели, чувство тревоги вызывает Лес? Может быть, ему не нравятся чужие, не Охотники? Хотя, это даже звучит, как бред. Но что это...

К моменту, как мы добрались до города, мы были уже насквозь мокрыми. Казалось, что даже под кожу проникла вода, что уж говорить об одежде и обуви.

Мы не пошли ни ко мне, ни на чердак. Лето повел меня к стеклянно-бетонным новостройкам. Высокие, уродливо-серые многоэтажки, стоящие рядком почти в центре города. В одну из них мы и зашли. Мы пешком поднимались на двадцатый-тридцатый этаж. Ну, хоть большая часть воды стекла, за это время. Да и, после всего того расстояния, от леса до города, пройденного пешком, подобное кажется мелочью.

Я знал, что у Лето есть квартира, но не подозревал, что здесь будет так... Нет, квартира очень даже неплохая, большая, просторная, но вместе с тем... Здесь как в психушке. Белые стены, минимум мебели. Помещение спасает разве что кухня и ванная с изумрудным кафелем. Но здесь все равно жутковато.

Лето на ходу скинул кеды, и чуть пошатываясь, продолжая ход, стащил с себя мокрую толстовку, кидая ее на пол. Он сам был похож на призрак. Ходой и бледный дух, слоняющийся по белому коридору.

–Иди в душ, – только отличная реакция помогает мне поймать летящие в меня вещи, – Полотенца там.

Парень стянул с себя всю одежду и скрылся за поворотом, совсем не обращая на меня внимания. Я разулся, скидывая сумку на пол и складывая старую толстовку на нее.

В квартире пахнет бытовой химией, это из-за того, что в новых домах, как в этом, система дезинфекции автоматическая. Запах раздражает и заполняет собой все. После прозрачных запахов леса, подобное – сродни пытки.

Лето открыл окна и дверь на балкон, сам лег на диван, закрывая глаза рукой.

Я поморщился от непонятного неприятного ощущения. Мне вдруг стало неуютно от того, что мы не разговаривали все это время. Появилось ощущение, что что-то между нами не так. Что-то поменялось.

В душевой запах химии был сильнее. От едкого запаха засвербело в носу, и зачесались глаза. Я скинул с себя остаток одежды и шагнул в кабинку. Струи теплой воды принесли облегчение, на секунду мне показалось, что я снова в лесу, под дождем, но лишь на секунду. Вода пахнет иначе, только полный идиот не заметит разницы. Поэтому, делаю воду горячее, так, что она поначалу обжигает, но после этого приходит расслабление.

Когда я выхожу из душа, в квартире уже чисто, вся мокрая одежда выжата и лежит в тазике возле душевой, пол сухой, а Лето уже не было на диване. В комнате стало холодно, а полы на балконе залило водой из настежь открытого окна. Запах почти выветрился, поэтому я прикрыл окно и принюхался.

Лето сидел в позе лотоса на большей кованой кровати, застеленной темно-зелёным покрывалом. Его глаза были закрыты, лицо расслабленно руки сложены на коленях, а спина выпрямлена так, будто его лопатой меж лопаток ударили. Окна здесь тоже открыты, но в положение “вверх”, поэтому полы сухие, но в комнате все равно ужасно холодно. А парень в одних трусах...

–Неужели, тебе не холодно? – тихо спрашиваю я, закрывая окна.

Мне не отвечают. Вообще не уверен, что он меня слышал, он даже не шелохнулся. Может быть, у него опять видение. Может быть, он что-то вспоминает. В любом случае, мне это не нравится, и я уверен, что ему тоже.

Он морщится и резко откидывается назад, чуть не ударяясь головой об изголовье кровати.

–Черт! – грозно шипит он, давя пальцами на глаза.

–Что случилось? – я сажусь на кровать, подтягивая его к себе за ногу, – Что ты выдел?

–Ничего! В этом то и дело! – он резко садится, смотрит на меня покрасневшими глазами, в которых плещется гнев наполовину с отчаянием и страхом, – Я ничего не вижу.

–Что с тобой происходит? Я не пойму, если ты мне не расскажешь, – вздыхаю я, подтягивая его к себе ближе за колено.

Он закрывает глаза и закусывает губу. Он всегда так делает, когда не знает что сказать, не может подобрать слова или вообще не знает, стоит ли что-нибудь говорить. Он сам пододвигается ближе ко мне и утыкается носом мне в плечо. Я чувствую, как он жмурится и сглатывает.

–Я уже говорил, у меня сейчас мозги, как кисель. Всего слишком много... – он утыкается подбородком мне в плечо, заглядывая в глаза, – И я ничего не вижу. Все путается. Бесконечный поток образов. Настоящее. Прошлое. Будущее. Я не понимаю, что из этого было со мной, что из этого лишь видения, что новые видения, что воспоминания старых видений. Иногда мне вообще кажется, что не все эти образы принадлежат мне. Слишком много для одного человека.

–И что ты пытался сейчас сделать? Что пошло не так?

–Я пытался заставить себя выбраться из этого потока, только вот, похоже, мне это не под силу... – он выпрямляется и смотрит на меня как-то затравленно, будто я могу его осудить или осмеять.

–Выбраться? Как?

Лето прищурился, снова морщась и кривя губы в каком-то, по-детски капризном, жесте.

–Я уже рассказывал, что открыл еще две двери, но я не говорил, как я это сделал, – жмурясь, будто борясь с самим собой начал он, – Чтобы пробраться к себе в сознание, я концентрировался на вопросах, на конечной цели. Это сложнее чем кажется. Мы редко знаем, чего хотим на самом деле. И сознание поддавалось мне, давало ответы на вопросы. Двери открывались, – он отворачивается к окну, передергивая плечами и отняв у меня свою ногу встал, – И знаешь, вчера, когда я шел через лес к стеклянной фабрике, я подумал, что всю эту кашу у меня в голове можно разгрести, только открыв пятую дверь. Только вот... Я не знаю, что я ищу за ней. Я не знаю, чего хочу, не знаю куда идти. Это подобно брожению в темноте...

Лето яростными шагами мерил комнату, мечась из угла в угол, словно загнанный зверь.

–Но ты пытался, – я стараюсь говорить спокойно, даже успокаивающе, только вот, я точно не знаю, кого я хочу успокоить его или себя. Меня все еще мучает это чувство беспомощности и тревоги. И сейчас оно стало сильнее, – Если долго подбирать ключи, рано или поздно, ты найдешь нужный.

–Знаю, – он остановился напротив меня, жестко смотря в глаза, – Но у нас нет времени. И ты это знаешь. Ты это чувствуешь. Поэтому, мне нужно разобраться с этим, как можно быстрее. Я и так, слишком долго игнорировал все это.

Парень, как ошпаренный, рванул с места, скрываясь за дверным проемом. Я инстинктивно поднялся за ним, но стоило мне выглянуть из комнаты, как из душевой раздался шум воды.

Он прав, у нас нет времени. Но у нас его никогда и не было. Такие как мы, иные, каждый день живем, как последний. Никогда не знаешь, когда тебя найдут и утащат в лаборатории. Но в Лесу все не так. Там, я напрочь забыл об опасности. Может быть, именно поэтому сейчас мне так не по себе.

Я не могу даже представить, что чувствует сейчас Лето. Все его мысли перемешаны, видения и реальность слились в одно месиво. Все это варится на медленном огне из страха грядущего и неопределенности настоящего.

Неразрешимых задач нет. Он же смог, собрался и открыл третью и четвертую дверь. Значит, и с этой разберемся. Только, нужно сначала разобраться с неразберихой в его голове. Что-то мне подсказывает, что это и есть ключ.

–Налей мне тоже, – все так же пошатываясь, распаренный и расслабленный Лето вошел в кухню, где я пил чай, не чувствуя вкуса. Он уже в новых боксерах и с полотенцем на плечах. На его торсе все еще осталось пара прозрачных капель.

Я принялся искать вторую кружку, что было не так уж и просто. Судя по всему, гости здесь явление редкое, поэтому и посуды был самый минимум.

–Знаешь, – начал я, протирая от пыли, только что найденную, кружку, – У меня есть идея, как привести твои мысли в порядок.

–Я весь во внимании, – безразлично бросил он, смотря в стену.

–Что если, ты будешь рисовать, все те образы, что возникают у тебя в голове, – поставил перед ним кружку, – Тогда образ будет фиксироваться и выпадет из общего потока и так, постепенно, ты сможешь обуздать реку.

Он перевел взгляд на меня, недовольно щурясь. Его заинтересовала моя идея, но она ему не нравилась. Это понятно. Мне от одних рассказов о его видениях становится не по себе, в такие моменты слишком живое воображение – твой враг.

–Они слишком хаотичны. Я путаюсь. Не могу ухватить единый образ. Все расплывчато, слишком быстро, – машет он головой, подтягивая колени к груди и обвивая их руками, старается закрыться.

–Никто не просит тебя о полномасштабной картине, – улыбнулся я, поглаживая его по коленке, – Просто попытайся изобразить то, что видишь. Пусть это будет не законченная работа, пусть это будет нечто непонятное, но это в любом случае поможет тебе сосредоточиться.

Я всеми силами стараюсь избежать фразы типа “У тебя нет другого выбора”. Хотя, мы оба понимаем, что так и есть.

И это все так хреново. Он мучается, а я не могу ему ничем помочь! Все Охотники говорили мне, что я очень сильный, но много ли пользы от силы, если ты не можешь помочь близкому человеку, даже если он вот так близко. Все что мне остается – давать советы и верить, что все будет хорошо. Не правда ли, хуже этого может быть только ядерный взрыв?

–Стоит попробовать, – тихо проговорил он поднимаясь, и быстро ушел в комнату.

Он так и не притронулся к кружке с чаем.

Я нашел его в комнате. Он сидел на кровати, по покрывалу были разбросаны ручки, а у него на бедре лежал альбом.

Он морщился, закрывал глаза, вертел в руках ручку и то и дело стонал и порыкивал. Он делал расплывчатый набросок, тут же вырывал листок и делал новый эскиз. Потом он бросал пятый эскиз и снова брался за второй, внося новые детали. Вся его работа была сумбурной, движения дерганные, а глаза горели чем-то сродни безумию. Но это лучше, чем полное безразличие ко всему и гнев.

Я вышел из спальни, оставляя его одного. Все, что ему сейчас нужно – у него уже есть. Я там лишний.

Я сел на диван и посмотрел в окно. За стеклянными стенами балкона, висели хрустальные капли, на фоне серого неба. Здесь все не так, как было в лесу. Не знаю почему, но мне вспомнился сон, что приснился мне, когда начался сезон дождей. Только то же, стекло покрылось каплями, а небо заволокло тучами.

Во сне я видел птицу. Большого черного ворона, его глаза мерцали алыми искрами, а с черных перьев слетали капли мутной воды. Он летел высоко в небе, наравне с бурей. Вокруг него клубились черные тучи и мерцали алые молнии. Временами казалось, что Ворон – это и есть буря.

На землю обрушился ливень. Перья птицы промокли, но он продолжал лететь. Далеко внизу, в землю ударяли молнии и лес под ними начинал гореть синим пламенем. Словно, Ворон летел не над Лесом, а над рекой. Ворона же молнии обходили стороной, будто боясь.

Ворон остановился и камнем рухнул вниз, прямо в пожар. Глаза его искрились, а в блестящих перьях отражался горящий лес.

Птица нырнула в пламя и поплыла в нем будто, это действительно была река. Пламя не трогало ее, только грело, подобно солнцу, и Лес тоже был цел. Пламя, будто бы защищало его от бури.

Ворон опустился на землю. Здесь, меж огромных, покрытых мхом камней было большое гнездо. В гнезде лежало три черных, как смоль, яйца. Птица перекатила их с места на места, постучала по них клювом и подняла свой взор к небу. Буря набирала обороты. Молний стало больше, а ветер стал дуть яростнее, но лес был под защитой пламени.

Ворон опустил взгляд на яйца, но увидел лишь пустые скорлупки. Птицу охватил испуг и отчаяние, он принялся клювом тормошить скорлупу. Из одной скорлупки выпал алый волос. Птица спрятала его за правым крылом. Из другой выпал маленький синий камень. Она спрятала его за левым крылом. А в третьей скорлупке ничего не было, и сама скорлупа было покрошена очень мелко. Словно птенец разорвал ее изнутри.

Ворон обессилено посмотрел в небеса. Он был зол на них и хотел

поквитаться за потерянных детей. Поэтому, Ворон расправил крылья и стрелой метнулся вверх. Его били капли, вокруг сверкали молнии, а Ворон летел вверх, пока чёрное полотно бури не поглотило его.

Тогда я проснулся со странным чувством, будто что-то во мне сдвинулось с мертвой точки. Я все еще видел эту тьму перед глазами и слышал, как со всех сторон гремит гром. Во мне будто открылась воронка, в которую меня затягивало. Может быть, чувство тревоги, это остаточный эффект.

Я лег на спину, рассматривая белый потолок. Это место все больше и больше напоминает психушку. Былые стены дарят свободу, которая давит на сознание. И, кажется, что все вокруг исчезает. И потолок уже не потолок, и стены уже не стены, и дивана подо мной уже нет...

Что-то не так, только вот, я никак не могу понять, что. Да и не хочется понимать. Мне сейчас так хорошо и спокойно. Как не было уже пару недель.

Я прибывал в прострации час, а может быть больше и тут меня осенило... Слишком тихо. Так тихо не бывает.

Резко поднимаюсь. Вокруг ничего. Только белое пространство без конца и края. Здесь нет ни звуков, ни запахов. Я уже давно научился не обращать внимания на свой собственный запах, и не слушать свое сердцебиение. Но здесь нет ничего кроме них. Все это пространство заполнено моим запахом и стуком моего сердца. Это сводит с ума...

Тело чувствуется странно, будто оно уже не мое, и слушается неохотно.

Нужно просто собраться. Успокоить дух и разум. Это просто: вдох-выдох. Корин учила меня этому. Она говорила, что иногда, мое тело – это мой враг, и в таком случае я должен его себе подчинять. Правда, она говорила о моей волчьей сущности, но это должно работать и сейчас. Все просто: вдох-выдох.

Не сразу, но все затихает. Я все еще четко слышу свое сердцебиение, но оно больше не давит на мозг, а собственный запах больше не душит. Мне все еще не по себе и тело все еще слушается неохотно, но это мелочь.

Я опустился на пол, садясь по-турецки. Не знаю почему, но чувства тревоги или опасности нет. Это место, кажется, чем-то родным что-ли...

И тут, я услышал его.

Звук трепещущих в воздухе перьев. Я поднялся на ноги, запрокидывая голову. Прямо надо мной летела птица, Ворон. Птица парит высоко надо мной, стрелой летя вперед. Я побежал за ним.

Черная птица казалась чем-то чужим в этом белоснежном пространстве. Ему, кажется, нет до меня ни какого дела. У Ворона есть какая-то цель, он летит не просто так, он движется к чему-то, он видит свою цель. А я лишь бегу за ним. У него свой ориентир, а он – мой ориентир. Бежать на удивление легко, хотя тело все еще, будто не мое.

Двигаюсь, как-то механически, хотя и быстро. Мне неуютно в собственной шкуре, хотя, я уже не уверен, что она моя.

Появление Ворона восстановило мое душевное равновесие. Теперь я слышу его сердцебиение, сердце птицы бьется очень быстро. А пахнет от нее дождем и сигаретами. Очень знакомый запах...

Что-то, будто, толкнуло меня, и я сфокусировал взгляд, сосредоточиваясь. Перед нами, в метрах тридцати-сорока, была стена. Совершенно ровная и не имеющая никаких границ, кроме пола.

Ворон, не сбавляя скорости, летит прямо к ней, а я бегу за ним.

Птица, так же, как и тогда, в моем сне, влетела в стену, растворяясь в ней, так же, как и в черных тучах.

Я чуть сбавил скорость. Что мне делать? Хотя, разве у меня вообще есть выбор? Я снова набираю скорость и вбегаю в стену.

Свет. Яркий свет ослепляет меня. Я лежу на полу в комнате, где-то три на три метра, стены обиты мягким материалом и закрыты жёлтой клеёнкой. Здесь сильно пахнет медикаментами и, кажется, я знаю это место...

Сажусь, и да, это оно. В такой же комнате меня держали, когда я только попал в Центр. Только теперь комната, кажется еще меньше, и этот желтый цвет раздражает еще сильнее. Даже запах тот же, один в один.

Открывается дверь и охранник в серой форме и медицинской маске осматривает помещение. Он не видит меня, смотрит так, будто меня и нет. Он исчезает и из другого проёма и появляются санитары с носилками, на которых... Лежу я.

Значит, это мои воспоминания. Поэтому и никто меня не видит.

Худое тело на носилках покрыто мелкими ссадинами, которые с каждой секундой становятся все меньше. Мне тогда не было даже девяти.

Вслед за нами входит врач, худая русоволосая женщина лет тридцати с хищными чертами лица и холодными зелеными глазами, Елена, она жестом велит санитару опустить меня на пол. Он водит пальцами по планшету и носилки опускаются на пол, выскальзывают из-под меня и складываются в небольшой куб. Елена опускается на одно колено рядом со мной и проводит пальцами, обтянутыми латексной перчаткой по моей ключице, с которой только что исчез синяк.

Санитар достает из кармана шприц с лекарством и протягивает ей, но женщина четким жестом отказывается от него.

–Ему это не нужно. Дозировка слишком большая. Он не выкладывается на полную, не раскрывается и слишком быстро устает, – спокойным, как всегда, немного механическим голосом говорит она, – Кто прописал ему такую дозировку?

–Ильина, – голос санитара не выражает никаких эмоций, он просто убирает шприц обратно и чуть морщится, когда его взгляд падает на меня.

–Вызовите ее ко мне.

Елена встает и уходит прочь. Я иду за ней. Мне больше нечего делать в желтой комнате. Я не могу помочь маленькому, но я могу узнать что-то, что поможет нам сейчас.

Женщина заходит к себе в кабинет. Ничего лишнего, только стол, два кресла и стеллажи с бумагами вдоль стен. Она садится в свое кресло и смотрит вперед себя, она ждет врача, прописавшего мне успокоительное.

Она похожа на машину. Мне всегда так казалось. Спокойная. Без эмоциональная. Бесчувственная. Холодная женщина без сердца. От нее пахнет химией и краской для волос, которой она пользуется каждые три дня, чтобы, не дай бог, никто не увидел ее настоящий цвет волос. Все что у нее есть – это работа. И ее работа – это мы. Она одновременно ненавидит нас и восхищается нами. Она винит нас во всех смертных грехах и благодарна иным за все, что мы ей дали.

Дверь открывается и в кабинет входит она... Высокая, стройная, женщина со светлой кожей и бордовым каре. Это она, ее портрет показывал мне Лето, это Птица. Ее взгляд жесткий и немного злой, ей не нравится ни это место, ни эта женщина. Как же я ее понимаю.

–Вызывали? – холодно спрашивает она, остановившись в паре метров от стола.

–Ильина, – с некоторым призрением и отвращение говорит врач, ни на секунду не меняясь в лице, – Садитесь. У меня к вам пара вопросов.

Птица одёргивает свой больничный халат вниз и опускается в одно из кресел. Я чувствую ее запах. От нее пахнет сигаретами и дождем...

–Я хочу знать, почему 13649-у прописана такая большая доза транквилизаторов? – чуть жмурится и наклоняется к Птице психо-хирург.

–Доза не большая, – холодно усмехается Птица, – Он владеет повышенной регенерацией, любые препараты выводятся из его организма в восемь раз быстрее, чем у обычного человека. Если уменьшить дозировку, хоть на грамм, он перестанет слушаться. У него повышенный потенциал опасности и его сила пока не изучена. В соответствии с уставом, мы не можем рисковать, и обязаны быть осторожными.

–Из-за препаратов, он не раскрывается полностью, – в ее голове снова слышится злость.

–Это не моя проблема, – жмет плечами женщина, явно наслаждаясь своей правотой и своим превосходством, – Моя задача – обеспечивать безопасность. Делать их безопасными. Защищать персонал и их самих. И защищать вас, – она вновь жестко улыбается, – Только представьте, что бы с вами сделали ваши подопечные, если бы я плохо выполняла свою работу.

Женщины столкнулись взглядами, казалось еще секунда и во все стороны полетят искры. Первой не выдержала Елена. Женщина была зла на Птицу, за ее правоту, и на себя, за свою слабость.

–Если у вас все, то я пойду, – Птица встала и медленно пошла к двери.

–Я вас не отпускала! – воскликнула Елена, тоже вставая.

–Тогда, говорите. Не знаю, как у вас, а у меня нет времени на игры в гляделки, – припечатала Птица, поворачиваясь к ней в пол оборота.

–Вы обязаны мне подчиняться!

–Я обязана хорошо выполнять свою работу. Вам, – она сделала удаление на это слово, – Я ничего не должна. Так что, говорите в чем дело, а не задерживаете меня только из-за кризиса вашего самолюбия.

Елену охватил молчаливый гнев. Она то сжимала, то разжимала кулаки, ее глаза были широко распахнуты, а зрачки расширены, она рвано хватала воздух губами.

Птица же была совершенно спокойна, только, легкая смешинка во взгляде. Она чувствовала свое превосходство и не скрывала этого. Сильная и уверенная. Она мне определенно нравится.

Она выждала еще полминуты и вышла из кабинета, грациозно покачивая бедрами. Я пошел за ней. Не думаю, что здесь меня ждет что-то интересное. Максимум, приступ гнева или истерика.

Женщина быстро двигалась по витиеватым коридорам. Ей было неуютно и было что-то такое... Она ненавидит это место.

Она подошла к очередной двери, быстро набирая на сенсорном экране двери код доступа. Дверь бесшумно открылась и мы с ней вошли в лабораторию. Большая светлая комната со стеклянными стеллажами заполненными флаконами с разными жидкостями и баночками с порошками, и холодильники. Больше похоже на аптеку, чем на химическую лабораторию злого гения.

Она остановилась у закрывшейся двери, восстанавливая дыхание и собираясь с силами. Собравшись, она подошла к столу и подняла из стола сенсорный экран и клавиатуру, принялась что-то печатать.

Я не понимаю, что происходит. Казалось, что, вот, только сейчас, она планировала что-то, кипела от гнева. А теперь она просто печатает текст.

Раздался тихий писк, на низких частотах. Я зажал уши и зажмурился, а когда открыл глаза, увидел как из одной двери в стене, выходит мужчина. Высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати. У него белые волосы, смуглая кожа и черные глаза. Он одет в серую форму охранника и по его поведению видно, что он военный. Птица уже не печатает, она сидит, схватившись за волосы, и обессилено опустив голову.

–Эй, – мужчина опустился на корточки рядом с ней, – Я замкнул камеры, так что, для всех ты печатаешь, но это не может продолжаться бесконечно. У нас нет времени на уныние. Соберись.

–Это какой-то кошмар, Ян, – тихо вздыхает женщина, опуская руки, – И это не уныние. Это отчаяние, – она закусывает губу и отводит взгляд, – Он, теперь, здесь. Он у них и мы не можем ему ничем помочь.

–Не говори глупости, – он подхватывает ее ладони, – Конечно, мы можем ему помочь. Просто, нам нужно немного времени и хороший план. И с Феей все будет хорошо. Мы сможем с этим справиться.

–Но когда? – Птица одергивает свои руки и резко встает, – Сколько всего успеют пережить дети, к моменту, когда мы их отсюда вытащим? Что сотворит с ними Служба к этому моменту? А что если кого-нибудь из них увезут? Что если кого-нибудь из них пустят на переработку? Что тогда мы будем делать?

У женщины начиналась истерика. Ее разрывали на части эмоции. Страшно видеть, как, еще несколько минут назад, такая сильная, непобедимая женщина, скидывает доспехи и вдруг превращается в нечто хрупкое и слабое.

–Птица, – мужчина тепло улыбается, хотя чувствуется, что ему не многим легче, чем ей. Он встает и притягивает ее к себе, крепко обнимая со спины, – Моя милая Птица. Ты даже не представляешь, что я чувствую, когда ты становишься вот такой. Слишком человечной. Обычно, я чувствую такое умиление... Но сейчас... – он поворачивает ее к себе лицом, – Не дай им себя сломать. Ты должна быть сильной ради детей. Мы должны быть сильны как никогда, чтобы помочь им. Мы не можем быть человечными. Мы должны быть сильными.

–Мы все время стараемся быть “сильными”. И все рано мы здесь, – вздыхает она.

–Мы спасаем детей.

–Они здесь по нашей вине. Мы их не уберегли.

Спасают детей. Мальчика и девочку. Наверное, это о Лето, а девочка – это Эннки. Получается, они планировали это много лет, и Птица никогда не была одна, ей всегда помогали.

Теперь я вижу, что страхи Лето, по поводу того, что Птица помогла ему только для того, чтобы использовать – это не больше, чем плод воображения. Она делает это, потому что верит, что так будет лучше. Она хочет спасти их. Она их любит.

–Не от всего в этом мире можно спастись. Не тебе это рассказывать, – спокойно говорит мужчина, поглаживая женщину по плечам, – Что случилось? Зачем тебя вызывала Клим?

–По поводу него, – женщину вновь охватывает раздражение, – Она считает, что я прописала ему слишком высокую дозу препаратов, – она недобро усмехается.

–А она не так глупа, как кажется, – мужчина тоже улыбается, – Я надеюсь, ты не уступила ей ни миллиграмм препарата.

–Конечно, нет. Я и так не могу спать, а если у меня будут хоть какие-то сомнения – я потеряю последние крохи покоя, – она отходит к столу, упираясь руками в столешницу и твердо смотрит вперед, – Если он поддастся и перекинется – это будет конец. Они ни за что не упустят существо, полностью меняющее свою клеточную систему, не повреждая ее. Превращающееся в нечто иное и обратно. Они никогда такого не видели и...

–И не увидят, – перебил ее мужчина. А у меня перед глазами все поплыло от мыслей, – Наш мальчик сильный, даже если количество лекарств снизят – он справиться. Он намного сильнее, чем мы можем представить...

Дальше я уже ничего не слышал и не видел. Все вокруг пошло рябью и медленно посыпалось, разрушаясь. Звуки превратили в шепот, тысячи шепчущих голосков, которые сливались в пронзительный вопль и я... Проснулся...

Да. Я снова оказался на чёрном диване, в белой комнате. За окном идет дождь, а в комнате пахнет дезинфицирующими средствами.

Я вернулся. Только, что это было? Просто сон? Нет, слишком реалистично для обычного сна. Видение? Но у меня их никогда не было. Только предчувствие и интуиция. Воспоминания? Я раньше никогда не видел Птицу, и этого мужчину, Яна, я тоже не знаю. Что же это?

Лето все еще в комнате. Судя по звукам, он все еще рисует. Шуршание бумаги и тихий бубнеж, он постоянно что-то говорит сам себе, о чем-то спорит с собой.

А у меня сердце бьется, как никогда, я даже чувствую пульсацию в кончиках пальцев.

Я быстро встал, меня слегка шатает, что само по себе странно. Сколько же я спал? Часов нигде нет, а за окном серая муть двадцать четыре часа в сутки. Черт.

Захожу в комнату и... Да. Времени прошло прилично. Пол и кровать засыпаны рисунками, стены обклеены ими. Да, видимо, тот альбом, с которого все начиналось, прожил совсем не долго. Лето сидел на полу возле кровати, лицом к стеклянной стене. Сейчас, он был уже спокоен, к нему вернулась его обычная манера письма, спокойная и грациозная. Никаких рваных дерганых движений, все размеренно.

–Все хорошо? – я убираю часть рисунков и ложусь на кровать, кладя подбородок ему на плечо.

–Лучше, чем ты можешь представить, – он улыбается и трется щекой о мой лоб, – Это действительно сработало. Я снова могу думать ясно, – он целует меня в лоб и становится серьёзным, – Что тебя сейчас снилось? Что ты видел?

–Откуда ты знаешь, что мне что-то снилось? – бывает такое, что мы задаем глупый вопрос, только для того, чтобы не давать ответ.

–Знаю. Так что тебя снилось? – кажется, он тоже знает этот метод.

–Бред какой-то, – эму плечами. Ну не знаю я, что ему ответить.

–Итан, – он видит меня насквозь.

–Сколько времени? – этот вопрос удивил даже меня самого.

–Эм... Часов шесть, – растерянно говорит парень, шаря руками вокруг, в поисках телефона, – Что случилось?

Я встаю и выхожу из комнаты в поиске вещей, не могу же я уйти в одной футболке и шортах, которые мне явно малы. Лето выбегает из комнаты за мной.

–Какого хрена творится? – он морщится в непонимании, хватает меня за плечо и тянет на себя, заставляет повернуться к себе. И откуда в нем столько силы? – Или ты мне все рассказываешь, или я выброшу тебя в окно! Твоей волчьей заднице все равно ничего не будет!

–Лето, – я прижимаюсь к нему вплотную, беря лицо в ладони, – Ты помнишь, что я сказал тебе, когда мы переспали в первый раз?

–Ты шутишь? -он чуть морщится, ему явно не нравится мое молчание, но мне нечего ему сказать, пока я сам со всем этим не разберусь, – Ты просто пытаешься меня отвлечь и запутать!

–Я сказал тебе, “Спасибо, что ты мне веришь”, – я, рефлекторно, сжал его лицо сильнее, когда он попытался отстраниться, – Ты доверился мне тогда – доверья и сейчас. Дай мне пару часов, я вернусь и все тебя расскажу.

Я отпустил его и принялся снимать сухую одежду с сушилки. Видимо, пока я был в отключке, парень не только рисовал. Одежда была совершенно сухой.

–Я могу узнать, хотя бы, куда ты идешь? – Лето оперся о косяк, терпеливо наблюдая за тем, как я одеваюсь.

–К Кассандре. У меня к ней есть несколько вопросов.

–Значит, ты все-таки что-то вспомнил, – кивает он сам себе, следуя за мной до двери.

–Я все расскажу, когда вернусь, – улыбаюсь я, а Лето опять морщится и закрывает за мной дверь.

От новых домов до больницы больше часа пешком. Но я не могу идти спокойно, я, почти сразу, сорвался на бег, так что добрался за минут двадцать. Стоит ли говорить, что я вымок до нитки?

Больница уже закрывалась, из нее выходили последние врачи. Посетителей в такое время уже не пускают, а пропуск у меня дома. Ничего, разберемся.

Охранник презрительно рассматривал меня пять минут и только потом позвонил на пост уточняя на месте ли мисс Норк и согласна ли она принять меня. Разумеется, Касса приказала меня впустить.

В здании непривычно тихо. В коридорах почти никого, только на постах сидит скучающий персонал. Даже во время обеда здесь более людно. От этого мне не по себе, будто я не в, практически родной, больнице, а в каком-то другом здании. Немного жутко все это.

–Итан! – женщина поднялась на ноги, чуть ли не подбегая ко мне, и крепко обняла за шею, – Милый, как я рада тебя видеть, – ее лицо озарилось ласковой улыбкой, – Когда ты вернулся? Где Нео, Селф и Крис? С ними все хорошо?

–Мы с Ле... С Нео, вернулись сегодня утром. Крис и Сел еще в лесу, но не волнуйся, с ними все нормально. Даже лучше, чем нормально, – я тоже улыбнулся. У меня вдруг возникло ощущение, что я не видел ее несколько лет, а не две недели, – Кас, я пришел к тебе по делу?

–Что-то случилось? – она в один момент стала серьёзной.

–Да. Случилось. Только не сейчас, много лет назад, – Касса возвращается в свое кресло и кивает мне на другое, – Лето, то есть, Нео, рассказал мне о Птице. И знаешь... Задолго до этого, у меня был сон. В нем я видел Ворона скрывающегося от бури в лесу. Он потерял своих птенцов и ринулся в самую бурю. Тут я проснулся, – я зажмурился, подбирая нужные слова, – Сегодня, когда мы были уже в городе, я вспомнил этот сон и... Наверное, заснул.