Текст книги "Rendez-vous I Белый король (СИ)"

Автор книги: _Asmodeus_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Мне ли рассказывать Вам, как часто мы ошибаемся в столь юном возрасте и как легко способны попасть в паутину интриг и лжи. В юности нам всегда кажется, что мы намного опытнее, чем мы есть на самом деле. Мы разочаровываемся позже. Гораздо позже, – д’Этруфэ намочил ткань и снова осторожно приложил ко лбу Скарлетт.

Дженивьен низко опустила голову, прислонившись к пыльному подоконнику. Лишь теперь все становилось на свои места, приходило осознание связи тех историй, рассказанных ей Георгом, с этой ещё не закончившейся, тягучей правдой, на которую взялся раскрыть ей глаза Теодор.

Ее крестница, неразумное, невинное создание…

– Он влюбился. Сильно и впервые, со всей самоотдачей, которая бывает у юноши восемнадцати лет, никогда до этого не обращавшего внимания на женщин. Через какое-то время он рассказал мне, что она согласилась быть его натурщицей. Что ж, это было похвально, но какая уважающая себя женщина будет… – Теодор запнулся, в его голосе промелькнула тень негодования. – Так или иначе, он не рассказывал мне одну вещь, о которой прекрасно знал, но не хотел думать.

– Жоэл…

– Именно. Я не сомневаюсь, что Вам знакома эта история. И я почти уверен, что Вы слышали тысячи проклятий в адрес Наполеона от самого Георга, Вы же были близки, не так ли?

Джен растерянно посмотрела на него и крепче обхватила себя за плечи, когда их взгляды встретились в тусклом свете свечи, стоящей на прикроватной тумбе

– Не отвечайте. Лишь единицы не знают о том, о чем любит рассуждать Марго на вечерах и раутах. Что же поделать, правда всегда глаза колет…

– Что же было дальше?

– Эта женщина совратила его.

Дженивьен криво усмехнулась:

– И Вы ему поверили… – она нервно сцепила пальцы, едва заметно мотнув головой.

«Ассоль, малышка, не может такого быть, чтобы ты…»

– Ему бы я поверил, да он бы мне этого и не рассказывал – и Вам не расскажет, даже если Вы спросите напрямую. У этой истории совершенно случайно оказался ещё один, третий свидетель.

Дженивьен похолодела, ее руки безжизненно опустились. Было бы проще поверить в то, что говорил Маршал. Его слова оправдывали Ассоль и обвиняли Наполеона. Было проще согласиться с тем, что он, молодой повеса, разрушил счастье двух близких людей. Проще смириться с тем, что этот мальчуган с забавным южным акцентом – то самое чудовище, из-за которого погибла Ассоль, чем принять то, что эта девушка не была столь безобидна и невинна, каковой она казалась. Простить Наполеона было возможно, простить Ассоль – уже нет.

– Случилось так, что их разговор случайно, а может и специально, не могу знать наверняка, подслушала Скарлетт. Она уже привыкла к тому, что в это время ее брат всегда был занят, и старалась его не беспокоить. Скар не раз заходила к ним и наблюдала за процессом рисования. Но в тот день она постучалась ко мне и попросилась ненадолго что-то «переждать»…

«Теодор, это меня беспокоит. Мне отчего-то страшно, – девушка подняла чашку и подула на чай. Она забралась в кресло с ногами и сидела, поджав смуглые ступни и прикрыв их подолом платья. – Эта женщина, Ассоль, она сейчас у моего брата…»

Д’Этруфэ выкладывал на тарелку свежекупленные яблоки, попутно быстро прибираясь в маленькой уютной гостиной:

«Будто бы ты не знаешь, что ничего особенного в свидании юноши и девушки нет, – он выбрал яблоко побольше и, не отвлекаясь, разрезал то на четыре части, убрав сердцевину, и протянул один кусочек Скар. Девушка, недолго думая, выхватила его из руки друга и, откусив половину, принялась сосредоточенно жевать. – Это вполне естественно, что у Наполеона появилась…»

«В том-то и дело, что меня беспокоит не это! – перебила его Скарлетт, все ещё не дожевав яблоко. Она кинула взгляд на оставшийся кусочек, решая, что полезнее сделать сначала: доесть или договорить. – Они говорили о Георге».

Теодор, поставивший тарелку на столик к креслу и уже отошедший к стеллажам, застыл, держа в руках какую-то книгу, с которой стирал пыль.

«Ассоль сказала что-то вроде того, что…кажется, он отомстит ему даже за то, что она к нему приходила… – девушка поежилась, поджимая пальцы ног. – Я это видела. Она его поцеловала… А затем…»

Скар покраснела до кончиков ушей и перевела взгляд на окно:

«Я ушла, – она закусила губу. – Мне не хотелось там быть».

Д’Этруфэ медленно опустил книгу на стол.

«Если Жоэл узнает, он его уничтожит…» – он не высказал этих мыслей вслух, но обеспокоенно оглянулся на подругу.

Девушка закинула в рот кусок яблока и запила его остывшим чаем. Теодор задумчиво прошелся по комнате; сложив руки на груди, он молча смотрел на свою гостью.

«Тедо, – Скарлетт вжала в голову в плечи. – Я за него переживаю. Мне это не нравится».

Умиленно улыбнувшись, отвлекшись от напряженных мыслей, мужчина подошёл к подруге и присел на корточки напротив ее кресла, осторожно беря ту за руку:

«Я не могу пообещать, что все будет хорошо, но если в моих силах будет оказать вам помощь, то я это сделаю, – он несильно, но уверенно сжал ее хрупкую ладонь. – Ты всегда можешь обратиться ко мне».

Девушка вспыхнула и, подавшись вперёд, крепко обняла того за шею, счастливо улыбаясь.

– Я тогда не знал, что мне придётся надолго их покинуть… – д’Этруфэ тяжело сдавленно вздохнул. В его воспоминаниях была совсем другая Скарлетт: по-детски милая и непоседливая, с ее звонким смехом, хитрым, но чаще таким наивно-удивленным взглядом, забавными, торчащими ушками и копной вьющихся буйных кудрей. – Я предал чужое доверие. Я пообещал помочь, но, когда моя помощь была жизненно важна… не стоит обещать того, чего не можешь гарантировать. Я был неправ. Мне не следовало поступать с ней так.

– Они Вас простили. Я в этом уверена, Вы же видели, как Наполеон счастлив Вашему обществу. И, хотя я не могла знать его ранее, мне думается, что, ощущая рядом Ваше присутствие, он становится несколько спокойнее. Ему так же нужна поддержка, как и любому другому человеку, – Дженивьен склонила голову набок. Ее мысли все еще были обращены к Ассоль.

– Вас беспокоит та девушка, я прав?

– Я… Никогда не думала, что все могло случиться именно так, – проговорила она одними губами. – Я, признаться, несколько разочарована.

– Dum mortius aus bene aus nihil, – д’Этруфэ тяжело вздохнул, но вдруг заговорил снова. – И все-таки, я не могу понять одного.

– Чего же?

– Вы не похожи на ревнивую женщину, делящую мужчину с его прошлым, Вы не похожи на того, кто интересуется чем-либо из праздного любопытства. Так что же тогда руководит Вами сейчас? Где находятся Ваши интересы, и почему Вас так разочаровали мои слова?

– Я ждала этого вопроса, – Дженивьен мелко вздрогнула, когда ветер холодком прошелся по ее спине и вздул волосы.

– Прикройте окно, становится зябко.

Створки с низким скрежетом закрылись. Стало тише.

– Я ее крестная, – женщина провела пальцами по стеклу.

Наступила тишина. Теодор сдавленно выдохнул, но не посмел перебить говорящую восклицанием или вопросом.

– Она была очаровательным ребёнком, совершенно не знающим нашего языка. Ассоль жила в другой стране. У неё случилось горе: ее родителей поместили в дом для душевнобольных. Тот был буквально переполнен, и пациентов переправляли в подобные места в других городах и странах. Один из них находится в нескольких десятках километров от нашей столицы. Их перевезли туда, а Ассоль была вынуждена оставаться в городе без возможности заработать своими силами. Ей было всего четырнадцать, а ее вышвырнули на улицу. В большом городе такой ребёнок обречен.

Я познакомилась с ней случайно. Ее поймали на воровстве, и я посчитала нужным вмешаться. Не знаю, что управляло мной тогда, но я не могла смотреть на то, как ребёнка, не знающего ни слова на нашем языке, за руку утаскивают в участок. Она громко плакала и вырывалась, а вокруг них собралась целая толпа, я ждала протеста, того, что кто-нибудь встанет на защиту, но все: лоснящиеся от жира взрослые, одетые с иголочки дети, раскрашенные кокетки и дамы – все хладнокровно наблюдали за этой картиной и осуждали существо, не имевшее даже крыши над головой.

На тот момент я уже была замужем за покойным ныне Вернером, глупым скотом и самодуром, мнящим себя величайшим гением и тратящим деньги налево и направо, но зарабатывающим их вдвое больше. Они с его пасынком – Себастьяном – стоили друг друга, как никто другой. Хотя, думаю, Себастьян обошел старого дуралея, любившего его больше жизни, во многом. Его отношение ко мне было настолько отвратительным, что я не раз оказывалась на границе жизни и смерти из-за его капризов и нервных срывов. Это соседство было для меня неприятно, почти мерзко, но слишком выгодно, чтобы добровольно от него отказываться. Признаться, анализируя свое прошлое, я понимаю, что глупость наивного старика Вернера была для меня самой большой отдушиной и успокоением за этот бесполезный брак, длившийся целых восемнадцать лет.

Я забрала Ассоль к нам домой. В этот огромный особняк, в котором всегда было пусто. Два человека могли спокойно месяцами друг друга не замечать, что нередко практиковалось и у нас, так как Вернер вспоминал обо мне лишь в те редкие моменты, когда слово «супружество» в его голове отождествлялось со словами «супружеский долг», а так он проводил вечера в обществе других людей и, слава Господу, никогда не принуждал меня его сопровождать.

Появление в доме Ассоль, которую я тут же отдала в руки двум горничным и отправила отмывать и приводить в порядок, не вызвало у Вернера никакой реакции, кроме многозначительного пожимания плечами за утренней газетой. Ему было безразлично то, что я делаю, о чем говорю, где я нахожусь, до того момента, пока это не нарушало его комфорт. Правда, заранее эти рамки не обговаривались, так что прощупывать почву мне приходилось своими собственными силами.

С Себастьяном отношения у меня не сложились с самого начала, хотя он был даже немного младше Ассоль. Сейчас я осознаю, что это было глупо, но на какой-то момент после полного провала в построении отношений с пасынком эта девочка стала для меня всем.

Я наняла для нее несколько учителей на дому, чтобы те обучали ее нашему языку, письму и грамматике. Мой отец был дипломатом и с детства давал мне уроки иностранных языков, сам он знал семь, мне передал лишь четыре. Я могла говорить с Ассоль. Мы понимали друг друга, но для меня было важнее сделать так, чтобы ее понимали и другие. Я вложила в неё всю душу… Она часто говорила мне, что я стала для неё второй матерью, хотя я была всего на четыре года старше неё, – Дженивьен стиснула зубы, отвернувшись от окна. – Мне это нравилось. Возможно, дело в невозможности для меня иметь родных детей, возможно, в чем-то еще. Но сейчас это не важно, прошу прощения, – она поджала тонкие губы. – Я сама познакомила ее с Георгом. Он всегда был очень надёжным, волевым человеком. Добродушным и общительным, я всегда могла на него положиться. Я его уважала, как не уважала никого более… Моя жизнь не сложилась с самого ее начала, но я надеялась на то, что судьба Ассоль будет совсем иной… – на глазах Джен блестели слёзы, но усилием воли она не позволила себе заплакать. Женщина прошла обратно вглубь комнаты, снова присаживаясь на край кровати, зябко потирая холодные руки. – И я до последнего верила в то, что этот ребёнок не был способен на такое. Честно. Я и до сих пор не могу. Но, видимо, мне стоит отдать должное Наполеону, он оказался намного лучше, чем я предполагала изначально.

Теодор, все это время внимательно слушавший чужую речь, тепло улыбнулся, пусть и находился в смешанных чувствах, требовавших длительного осмысления. Но ведь время у них есть, не так ли?

– Только, прошу Вас, не стоит об этом сообщать ему самому. Давайте просто скинем это признание на мою временную слабость из-за сильного эмоционального напряжения. Я слишком подвержена подобному в последнее время…

– Вам не стоит переживать на этот счет, – духовник весело пожал плечами. – Наполеон сам это поймет, да и я не любитель вмешиваться в чужие дела, если я понимаю, что моего вмешательства не нужно.

– Опасный Вы все-таки человек, Теодор, – Дженивьен задумчиво посмотрела на чужое, открытое взгляду, спокойное лицо.

– Зависит от ситуации, да и кто Вам такую глупость сказал? – мужчина беззвучно рассмеялся, промокая лицо Скарлетт холодным полотенцем. – Мне кажется, сказавший это, должен иметь на своей совести слишком тяжкий груз, а за душой – страх.

– Возможно Вы и правы. Во всяком случае, Георг не просто так до Вашего отъезда прислушивался к религиозному департаменту. Преклоняюсь перед Вашей проницательностью, – пожалуй, человека, не знавшего Джен, подобные откровения бы могли натолкнуть на мысли об иронии, однако она смотрела серьезно и устало. Время шуток будет потом, когда все проблемы останутся позади.

– Проницателен, но недальновиден…

– Дальновидность можете спокойно оставить мне. Просто делайте свое дело, и Ваши усилия не пройдут зря.

По стеклу быстро застучали капли. Начался дождь.

========== Белое солнце ==========

В дверь громко отчётливо постучали три раза. На короткое время повисла тишина. Мужчина открыл глаза и приподнялся на кровати на локтях:

– Так рано… Открыто, – сев, он сжал пальцы на переносице и зажмурился от обострившейся за последние несколько недель боли в виске. Очередной ночью сон не шёл, только под утро его сморила лёгкая дрема, так что чувствовал мужчина себя наипаршивейшим образом, но это не было поводом откладывать важные дела, даже если они могли стоить его здоровья и сил.

Глаза, казалось, болезненно-сухие, не хотели открываться.

«Будто и не спал вообще», – подумалось ему.

Дверь распахнулась, дворецкий сделал шаг вперед и, разомкнув сухие тонкие губы, отчетливо произнес:

– Монсеньёр, к Вам дама.

Ни одного лишнего движения. Все чётко. Именно так, как нужно.

– Дама? – мужчина на ощупь нашёл на прикроватной тумбочке очки и водрузил на переносицу. Отсутствие сна последние недели две сказывалось как на самочувствии вообще, так и на зрении. Взгляд не фокусировался, глаза болели, а окружающее казалось даже ещё более размытым, чем обычно.

– Дама представилась как Мадам Ро. Мадам Ро говорит, что у неё есть срочное к Вам дело, монсеньер.

Сидящий на кровати нахмурился, проводя по волосам ладонью, приглаживая темные пряди:

– Ро… Пустите её, – он оправил ночную белую рубашку и поднялся, быстро надевая заранее приготовленную с вечера одежду. – Идите, Бессо. Она не должна долго ждать, Ро этого не любит.

– Принести Вам с Мадам чай? – Бессо поклонился.

Мужчина коротко задумался, поправляя очки:

– Ликер и виски. В гостиную. Я скоро подойду.

– Будет сделано, монсеньер, – дверь тихо закрылась.

Стоя перед зеркалом, хозяин поместья затянул на шее галстук и заправил белоснежную рубашку. В этот момент дверь снова приоткрылась, и в комнату тихо зашли две служанки.

«Наследство отца и его титул принуждают меня это терпеть», – зачесав волосы назад, он скорым шагом покинул душную комнату, по привычке заложив руки за спину, чтобы не выдать волнения.

Чтобы Ро приехала прямо к нему домой в такую рань, чтобы она в открытую заявилась к нему, назвав свою девичью фамилию, чтобы она… Он не представлял, что именно может быть нужно ей от него сейчас, но переживания сдавили виски усилившейся головной болью. Во всяком случае, волноваться просто так не имело никакого смысла, хотя бы потому что волнением никакому делу помочь нельзя по определению.

Мужчина спустился по лестнице и преодолел несколько коридоров. Двери в гостиную были распахнуты, поэтому он сразу молча зашел в просторную, хорошо обставленную светлую комнату.

В изящном кресле у окна спиной к нему сидела молодая девушка с тонким профилем и вздернутым носиком. Услышав позади шаги, она медленно, сидя, повернулась к нему и, сцепив руки в замочек, встала, скорбной тенью едва стоя на ногах. Ее ненакрашенные губы мелко подрагивали, обычно аккуратно убранные волосы выглядели неопрятно: из растрепанной прически выбивались рваные пряди.

– Максим… – Ро подняла на него взволнованный, почти испуганный взгляд. – Я так больше не могу. Я не могу больше, Максим… – девушка быстро подошла к мужчине и буквально упала в его объятия, стискивая тонкими пальцами сюртук.

Граф д’Амэр молча замер, прижимая ее к себе, дрожащую от слез, такую открытую и беззащитную сейчас, и, обеспокоенный подобным состоянием девушки, сосредоточенно сдвинул брови:

– Что случилось, Марго? Что ты здесь делаешь? – его голос звучал сипло. Он волновался, пусть и не хотел этого показать. Ей сейчас нужна его поддержка, а не сочувствие.

Мужчина внутренне вздрогнул, когда двери снова распахнулись, однако это был всего лишь дворецкий. Он, никак не выказывая своего отношения к увиденной сцене, внес поднос с алкоголем:

– Бессо.

– Да, монсеньер? – поднос опустился на элегантный стеклянный столик у кресел. Бессо выпрямился, глядя на хозяина непроницаемым спокойным взглядом.

– Не пускай сюда никого, – Максим усадил девушку в кресло и, опершись о его подлокотник, протянул ей рюмку ликера. Когда двери плотно закрылись, он молча заглянул ей в глаза, смотря поверх очков. У Марго дрожали пальцы, а на ресницах блестели слезы. Граф каждый раз удивлялся тому, как у Ро получалось сводить его с ума подобными мелочами, однако, как бы то ни было, против этого он был едва ли. Пускай это будут слезы, главное, чтобы это была – она.

– Максим, – девушка холодными влажными пальцами на секунду сжала его руку. – Сядь. Пожалуйста.

Д’Амэр пододвинул ближе одно из стоящих поодаль кресел и опустился в него, не отводя от нее зачарованного серьезного взгляда:

– Я тебя слушаю.

Девушка одним движением опрокинула в себя рюмку и, отставив ее, быстро заговорила:

– Он сошел с ума: не отпускает меня ни на шаг… Я под постоянным надзором, – по ее щекам, смешиваясь с тушью, снова потекли слезы. – Я не могу так, – она всхлипнула и поджала пухлые губы. – Я теперь не могу свободно вздохнуть. За мной следят, когда я нахожусь в своем собственном доме, а из него меня не выпускают ни под каким предлогом.

Мужчина откинулся на спинку кресла, неотрывно внимательно смотря в глаза Ро:

– Почему?

– Она ушла, – выпалила девушка, комкая покрасневшими пальцами перчатки.

– Кто «она»?

– Дженивьен.

Максимилиан не ответил. Он взял со стола стакан, молча рассматривая виски на свет. Ему стоило это обдумать. А чтобы что-то обдумать, нужно время.

– Максим! – губы Ро снова задрожали – она вся напряглась, как струна, в едином порыве, склонившись к нему. – Скажи, что мне делать? Он злой, словно с цепи сорвался…, а эти ночи… Я не знаю, как долго смогу протянуть. Он меня убьет, он делает со мной все, что ему вздумается, – она потянула шлевки накидки и сняла ее, открывая взгляду графа коричневые и темно-синие гематомы вперемешку с багровыми пятнами на плечах и шее. – Максим, – Марго умоляюще смотрела ему в глаза. – Скажи что-нибудь.

Граф с трудом оторвал взгляд от чудовищных кровоподтеков – он не заметил, как свободной рукой вцепился в подлокотник. Невероятных усилий стоило отцепить руку и, сделав глоток виски, протянуть ладонь Ро:

– Подойди ко мне, – он с громким звоном отставил стакан на столик.

Девушка выразительно в недоумении подняла брови, однако послушно поднялась и сделала пару шагов по направлению к графу:

– Ты помогал мне раньше… Помоги и сейчас, – ее свистящий шепот прозвучал так, что сказать ей «нет» было бы самым страшным злодеянием. Она сжала зубами искусанную полную нижнюю губу.

Максимилиан молча дернул за ленту корсета и расстегнул золотистые пуговицы с бриллиантовыми вставками. Платье с тихим шорохом упало к ногам Ро, открывая чужим глазам отвратительное зрелище: пара свежих шрамов украшала стройные худые ноги рядом с подвязками, на бедрах виднелись синяки – следы, оставшиеся от чужих пальцев.

– Видишь? Видишь, Максим? – шептала Марго. – Я сильно потянула мышцы, у меня чуть не случилось перелома левого локтя. Слезы его не тронули, слова просто прошли мимо. Да, он не коснулся моего лица, но это только пока. Георг сходит с ума, – девушка взяла чужие щеки в свои ладони и, склонившись, проговорила в губы. – Он меня убьет, и ему ничего за это не будет. Мой отец мертв уже два года как. Только он мог быть для меня защитой, но теперь… – Ро упала перед Максимом на колени, прижимая чужую ладонь к своей щеке. – Помоги мне… Прошу тебя.

– Сначала жизнь забрала у него Ассоль, – Максим провел большим пальцем по ее губам. – Теперь она забрала у него Дженивьен… – он тяжело вздохнул. – Но я не позволю ему из-за всего этого причинять вред тебе, как бы тяжело ему ни было.

– Уже две недели прошло, – Ро прижалась губами к его руке. – Я с трудом вырвалась в город. Если он узнает, что я была тут, у тебя, то будет в бешенстве. Он пьет. Постоянно.

Между бровями графа пролегла глубокая морщинка – единственное, что выдавало его беспокойство. Он погладил сухими пальцами ее влажную от слез щеку:

– Марго, я не хочу тебя отпускать к нему. Я помогу тебе. Потерпи немного. Если я не найду выхода, то дело обернется…

– Дуэлью?

– Да, – Максимилиан с досадой отвел взгляд. Он даже не военный. Что он, черт побери, забыл на дуэли? Если пойдет против закона и вызовет де Жоэла, то тот прикончит его. Георг и глазом не моргнет, для него убийство – дело привычное. Да и хороши Верховный Судья и первый Маршал, нарушающие законы, которые они должны бы, если по-хорошему, соблюдать прилежнее всех.

Д’Амэр снова перевел взгляд на удивленные заплаканные глаза и утвердился в мысли, что если с Ро все же случится что-то серьезное, то он не сможет простить этого ни Георгу, ни себе. Себе – за то, что позволил ей выйти за Маршала замуж, Георгу – за все то, что произошло потом.

«Гордость. Где твоя гордость?..» – он тщетно искал в себе хоть какое-то здравое чувство, ухватившись за которое, сможет удержать спокойствие, но всё внутри было натянуто, как струна скрипки. Максим весь был одним сплошным нервом.

Ревность. Ревность сжигала до тла, но ее нельзя показать. Нельзя, чтобы она об этом знала. Можно сбивать руки о стены, можно срывать свой гнев в фехтовании, но не показывать его ей.

– Я не люблю его, – выдохнула Маргарита, ткнувшись лбом в колено Максимилиана. – Я бы хотела иметь такого друга, но любить его просто невозможно.

– Он думает о тебе точно так же, – мужчина покровительственно провел пальцами по ее мягким волосам.

– Дженивьен – дура, но она дура умная, начитанная. Я много о ней знаю, – Ро прикрыла глаза, прижавшись к чужой руке. – Она к нему привязана, а, может, и любит, кто же ее разберет, эту… не люблю ее.

Максим сделал еще один глоток виски, задумчиво смотря на девушку:

– Ты сама-то в это веришь?

Марго подняла голову и тихо промурлыкала:

– Они знакомы практически с самого детства. Они знают друг друга, как никто другой, – девушка поднялась на ноги, кожей ощущая прикованный к себе взгляд, и забралась к мужчине на колени, робко прижимаясь, прогнувшись. – Он рехнулся давно, но Дженивьен верит в то, что это исправимо… – Ро провела пальчиками по щеке графа, внимательно слушающего ее слова, пытаясь не отвлекаться на дразнящее поведение. – Если бы она не верила в это, то ноги бы его не было в ее доме, поверь мне, – последние слова Марго прошептала Максимилиану прямо на ухо, касаясь его губами, щекой прижимаясь к выступающей скуле. Она высвободила стакан из его руки и допила остатки напитка, отставляя тот на столик. Своими бедрами девушка специально прижалась к чужим, ладонями оглаживая его руки от локтей то плеч, вцепляясь в них ногтями.

– С кем, говоришь, она ушла… – граф, медленно, но верно, теряющий голову, прижался губами к ее шее, на что Ро лишь с тихим смехом прикрыла глаза, делая судорожный вдох.

***

Георг отставил на стол очередную пустую бутылку вина. Он грузно облокотился на столешницу и тяжело поднялся, случайно смахнув бокал, с громким звоном разлетевшийся по натертому полу. Мужчина нетвердой походкой прошел по хрустящим осколкам и присел на край стола, судорожно глубоко затягиваясь сигарой. Он молча смотрел перед собой застывшим холодным взглядом, немного удивленным, немного растерянным. Мозг был будто затуманен, звуки доносились, словно сквозь вату, в ушах до сих пор стояли отголоски звона разбившегося бокала, а перед глазами всё размывалось и плыло.

«Слезы? – де Жоэл стер их рукавом, оцарапав переносицу казенными золотыми пуговицами, но даже этого не заметил. Он пошарил рукой по столу в поисках бутылки, но пальцы наткнулись на что-то шуршащее. – Рисунки…»

Георг смял листы и поднес их к лицу. Он сжал сигару зубами, шершавыми пальцами проведя по карандашному наброску. В глазах снова все размылось, как во время дождя, и Маршал стиснул зубы, морщась, словно от боли.

Был уже поздний вечер, а, может, и ночь, Марго уехала еще ранним утром, но какая разница, где она, пусть хоть не возвращается… какая к черту разница, что происходит вокруг, если в душе минус тридцать, если сердце болит. А ведь оно никогда не болело.

– Солнце сегодня было белое, – де Жоэл зло вжал сигару в столешницу. – А небо – серое, – он с безразличием наблюдал, как дрожит его ладонь, и хрипло устало выдохнул, когда пальцы разжались, и листы разлетелись по комнате. – Сейчас звезды холодные, как я, – мужчина опустил руки. – Кажется, идут заморозки. Северный ветер бьет в окно, а, кажется, по голове, – его голос осип, и он прикрыл лицо ладонью, несильно надавливая на закрытые глаза, чтобы хоть немного привести себя в порядок. – Ассоль, скоро ли мы встретимся?..

Поместье пустовало, лишь сторожевой пес завывал где-то у ворот, а сторож чем-то бряцал, делая обход здания.

Георг тихо болезненно зарычал, вплетая пальцы в свои волосы и сильно их сжимая. Слуги придут только утром. Они всегда приходят утром. У них есть семьи, дома их ждут родители, дети.

«А кому нужен я? Кому нужен такой я?»

Он обернулся и столкнулся взглядом с полной луной, заглянувшей в его окно. Свеча уже давно догорела, и комнату заливал голубоватый безвкусный холодный свет, пробиравший, казалось, до самых костей. Маршал неожиданно для себя вздрогнул от резкого шороха. Что-то тихо позвякивало. Чьи-то шаркающие шаги приближались к двери.

Дубовая дверь приоткрылась, в комнату заглянуло бледное морщинистое лицо. Де Жоэл облегченно выдохнул и, покачнувшись, склонился за бутылкой, стоящей на полу.

– Мой Маршал, я проверил Ваше поместье, – старый ключник почтительно поклонился, бряцнув своей связкой. – Все черные ходы закрыты до утра. Я распоряжусь, чтобы Вам сменили свечу?

– Я думал… – Георг прокашлялся. – Я думал, все разошлись, – он усмехнулся.

– Одна из девчонок, помощниц повара, сегодня осталась в комнате для прислуги, – худощавой сухой ладонью ключник указал в сторону коморки. – Я могу попросить ее…

– Мишель, – де Жоэл сделал небольшую паузу, так как земля покосилась, и он чуть, было, не утратил равновесия, – ты думаешь, я не в состоянии принести себе свечу?

– Нет, мой Маршал, – старик склонил голову. – Разрешите идти?

– Иди… – Георг вытащил пробку из бутылки зубами и опрокинул вино в себя.

Ключник, покачав головой, попятился и прикрыл за собой дверь.

За окном шуршали листья. Прошелся сторож, пробежала за ним собака, вспугнув стайку ворон. Где-то завывал сквозняк. Становилось чертовски холодно, как будто была не весна, а поздняя осень. Казалось, еще чуть-чуть, и окна начнут покрываться изморосью.

– Белое солнце… серое небо, – Георг поднял с пола один из портретов и, сделав пару шагов вперед, медленно опустился на колени среди разлетевшихся бумаг. – Звезды холодные… как я.

Его буквально бил озноб. Руки дрожали, а пальцы не слушались. Грудь сдавливало, кончик носа щипало, но не было сил сделать и движения. Маршал бессмысленно смотрел перед собой. Перед распахнутыми глазами плыло, а голова кружилась из-за ударившего в мозг алкоголя.

– Лучше умереть, когда хочешь жить, чем дожить до того момента, когда захочешь умереть, – вслух процитировал он прочитанную когда-то книгу, названия которой не помнил. Он вообще когда-то очень много читал, знал несколько иностранных языков, играл на фортепьяно, читал наизусть целые поэмы и мог часами слушать стихи. – Я любил твои стихи, Ассоль.

Де Жоэл поднял взгляд на дверь и осторожно, придержавшись за стул, поднялся, схватил бутылку и, пошатываясь, вышел в коридор, сворачивая к гостиной и холлу. Вокруг стояла мертвая тишина. Пустота, захватившая особняк, находила свое отражение в его душе. Тикали часы, скрипели половицы под его ногами, но было тихо, как в могильнике.

Мужчина придерживался за стену, слыша, как сердце стучит где-то в районе горла. Из его глаз как-то совершенно незаметно потекли непрошеные слезы. Всякое бывает, тем более под таким количеством алкоголя.

В просторный холл после того раута снова вернули черный блестящий рояль.

Георг, чуть не расплескав вино, раздвинул шторы и распахнул окно, впуская в и без того холодную залу продрогший весенний воздух. Он остановился. Луна будто преследовала его. Она заглянула в окно из-за черных морозных туч и окатила мужчину своим светом.

Маршал на нетвердых ногах подошел к музыкальному инструменту, грузно опустился на стул, отставил бутылку на пол. В тишине звук откинутой крышки звучал громче ружейного выстрела. Георг почти нежно погладил пальцами клавиши и, задумавшись, принялся играть без нот, вспоминая заученную еще в юности композицию.

Музыка разливалась по пустому холлу, благодаря чудесной акустике приумножавшему звук. Она разливалась светом по полу, стенам, утекала в другие комнаты, выплескивалась из окон, забиралась по лестнице на второй этаж, на третий и выше… пропитывала особняк с его пустой тишиной насквозь. Всё окружающее губкой впитывало печальную мелодию.

Где-то на улице сторож остановился и закурил самокрутку, прикрыв глаза, прислушиваясь. Собака повела носом и уставилась на открытое окно, из которого звучала печальная музыка. Где-то в траве пробежала кошка и запрыгнула на крышу беседки.

Тюль раздуло, листья за окнами громко зашумели. Сквозь шум послышался чей-то тихий смех…

Де Жоэл резко захлопнул крышку рояля, ошалело смотря перед собой.

Большие часы пробили три раза. Каждый удар гулом отдавался в опустошенной голове.

Смех. Чей-то смех.

Он снова опрокинул в себя вино и отбросил пустую бутылку в сторону – она покатилась по полу и ударилась о стену.

– Белое солнце… – краем глаза Георг заметил что-то белоснежное, мелькнувшее на лестнице. – Серое небо, – выдохнул он, резко повернувшись к лестнице. – А звезды…

Смутно знакомый звук шагов уводил куда-то наверх. Звонкий смех снова слился с шумом листьев.

«Играй…»

Шепот звучал в голове. Он не доносился ни откуда, просто звучал сам собой.