Текст книги "Rendez-vous I Белый король (СИ)"
Автор книги: _Asmodeus_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
Дженивьен вздрогнула и выронила записи, когда ее резко притянули к себе спиной и, прижавшись сзади, руками с двух сторон забрались под белую ткань сорочки.
– Мне кажется, на этот счет мы тоже уже говорили… – женщина вцепилась в его руку, пытаясь говорить ровно. – Хватит, Георг. Я не собираюсь…
Она сдавленно ахнула, когда ее молча втащили на колени. Чужие шершавые ладони довольно грубо раздвинули ей ноги и скользнули по внутренней стороне бедра вверх. Джен закусила губу, запрокидывая голову назад на плечо Георга:
– Ты меня не слушаешь… – ее губы напряженно задрожали. Дыхание стало частым и шумным. – Не надо. Слышишь?
С плеч Дженивьен стянули расстегнутую ночную сорочку. Спиной она ощутила знакомый, но такой пугающий жар его тела. Тяжело вздымающуюся грудь до боли стиснули влажные пальцы, оставившие неприятный прохладный след от низа живота до выступающих ребер.
Грубо толкнув вперед, ее крепко вжали в кровать, с силой надавив между лопаток. Она исступленно царапнула покрывало, смаргивая безотчетно подступившие слезы.
Из комнаты донесся вскрик и тихое, часто повторяющееся «больно», переходящее в громкие рваные вздохи и стоны, чередующиеся с тихими, почти жалобными всхлипами.
========== Не нужны ==========
Строевой смотр в гренадерском полку проходил ежедневно в восемь утра: раз в два месяца производилась оценка состояния здоровья небольшой группой врачей, внимательно записывавших любые отклонения от установленных нормативов. К самочувствию членов регулярной армии, как к уровню подготовки и их постоянному присутствию в пределах города, относились с предельным вниманием.
Едва вернувшийся из командировочной поездки в соседнее государство Георг, взявший на себя командование и подготовку императорского полка, после двухмесячного отсутствия ступил на плац заложив руки за спину. Заменявший его ефрейтор первой гренадерской роты, едва отметив появление Первого Маршала, встал во главу строя и отдал положенные команды:
– Рравняйсь! Смирно!
Повисла мертвая тишина. Георг молча обвел взглядом результат своего многолетнего труда. По правую руку за ним следовал с аккуратно укомплектованной в папку документацией его адъютант Оливье Монти – расторопный высокий мужчина тридцати с лишним лет, с повязкой на правом глазу и каштановыми короткими волосами. Место же по левую руку занимал другой, не менее интересный участник события. Девушка, в отличие от адъютанта, шла рядом с Маршалом, от которого исходило ощутимое напряженное раздражение.
По строю прошел едва заметный шорох, однако под его суровым тяжелом взглядом стих, когда он заговорил, кратко излагая причины своего отсутствия и объявляя о предстоящей полевой проверке боеспособности в конце августа.
– Смотри-ка, – лейтенант, заметно оживившийся, стоявший в начале строя во втором ряду, ткнул ефрейтора пальцем в спину. – Кого привел наш Великий Зевес. Да это же, ни много, ни мало, сама Афродита.
Ефрейтор лишь молча скосил на того глаза, едва заметно покачав головой.
– Не трожь ты его, – прапорщик, с отчаянным терпением уже который год державший знамя, покачал головой, укоризненно взглянув на боевого товарища.
Ассоль, в своем белом платьице, защитившись от солнечных лучей светлым небольшим зонтиком, совершенно не вписывалась в окружавшую ее обстановку. Девушка с любопытством скользила взглядом по строю, то и дело останавливая его рядом со знаменем.
– Мне кажется, она смотрит на меня, – не унимался лейтенант. Приосанившись, он едва заметно ухмыльнулся.
– Да все на тебя смотрят, все. Вон Георг тоже теперь смотрит, – прапорщик едва шептал уголком рта, сохраняя на своем лице непроницаемое выражение.
– Александр, Вы не заденете нас с моим самолюбием, – лейтенант приподнял брови, ефрейтор раздраженно дернул плечом.
– Доиграешься же: смотри, какой он всклокоченный сегодня. А, что до Георга, слышал, возникли дипломатические проблемы, поэтому ему пришлось вернуться. Отец говорит, он ищет переводчика, так как предыдущий оказался сильно болен.
– А прислать за переводчиком Оливье?..
– Тишина в строю!
Двое в начале строя вздрогнули и резко замолчали.
После смотра полк был распущен. Строй резко распался, едва покинул плац. Ефрейтор задумчиво смотрел вслед уходящему Маршалу. Адъютант что-то быстро тараторил тому почти на ухо, на что Георг периодически едва заметно отдергивался и останавливался, делая тому жест несколько отстраниться.
– Оливье – очарование, – прапорщик проследил за чужим взглядом и мягко улыбнулся, уперев знамя древком в мостовую.
– Да уж, не знаю, как Георг его терпит, – ефрейтор, посчитав слова Александра иронией, пожал плечами.
– Ничего ты не понимаешь в этом, – мужчина, ощутив укол обиды, немного поджал губы.
– Тут была такая дама, а вы об Оливье говорите. Никогда вас не пойму, – Хьюго, взбудораженный, с раскрасневшимися щеками, расхохотался, пихнув друга в плечо.
– Себастьян, ты язва, – подтрунил над тем знаменосец.
– Снова уедет, говорите? – ефрейтор сцепил пальцы за спиной, развернувшись к ним.
– Опять тебя на замену поставит. Не халтурь, друже, ой не халтурь, ты нужен нашему строю…
– И нашей строевой подготовке, как никогда ранее! – Себастьян потер ладони. – Ну, что у нас на сегодня?
– Ты снова в загул? Смотри выйди к августу, а то Георг тебе спасибо не скажет, – Александр перевел взгляд на заменявшего командующего. – Наполеон, ты с нами?
– Он какой-то взвинченный сегодня, – не унимался Хьюго, с любопытством склонившись вперед, почти вплотную заглядывая тому в лицо. – Так-так-так, сейчас я расскажу, что именно его беспокоит.
Ефрейтор резко сделал шаг назад, ядовито ухмыльнувшись:
– Ты тут нас за разговоры об Оливье порицал, а теперь сам ко мне с поцелуями лезешь. Не гоже, Себастьян, так с боевыми товарищами себя вести, – юноша достал за-за пазухи портсигар и закурил, видя, как едва розоватое лицо лейтенанта опасно багровеет. Панса ответной шутки так же не оценил. Он с тревогой покосился на друга.
Однако Хьюго, быстро собравшись с мыслями, тяжело вздохнул, снова приняв непринужденный вид:
– Как сестренка поживает?
– А тебе-то какое дело? – из-за приличной разницы в росте юноша смотрел на худощавого Себастьяна снизу-вверх, но лейтенанта не оставляло впечатление того, что чужой взгляд не покидает так ненавидимое им высокомерие. – Решил наконец прервать свое триумфальное паломничество по пабам, остепениться и стать семейным человеком?
– Это добром не кончится, – прапорщик засуетился, ощутив повисшее напряжение. Остальные уже разошлись, и в колоннаде под навесом больше никого не было.
– Успокойся, Александр, я же не буду опускаться до того, чтобы обидеть этого малыша, ты глянь на эти шрамы на его щеке. Да он беззащитен перед суровыми ударами судьбы…
– Ну на нет и сестры нет, – спокойно пожал плечами Наполеон, оборвав чужой монолог, и стряхнул с сигары пепел. Теперь он смотрел немного исподлобья, но так же прямо. Панса ощутил сквозивший в чужом голосе холодок. – И лучше даже не приближайся к ней. Целее будешь, – парень отошел на пару шагов, но задумался, остановившись. – И, к слову, Афродита была дочерью Зевса, а не супругой.
Ефрейтор развернулся и скорым шагом направился к арке, мрачно вслушиваясь в оставшуюся за его спиной мертвую тишину.
***
Гулкий стук оборвал сонную тишину комнаты. Наполеон уже сидел на кровати, немного невпопад, негнущимися пальцами застегивая пуговицы на многострадальной рубашке. Он чертыхнулся, в очередной раз обнаруживая, что застегнулся криво, и потер глаза, подавляя судорожный зевок.
– Оставь надежду всяк сюда входящий… Открыто!
– О, смотрю, ты уже не спишь, – Теодор распахнул дверь, привалившись к косяку. Он уже переоделся с дороги, более-менее приведя себя в порядок, насколько это было возможно за отведённое ему время, частично потраченное на разные мелкие поручения. – Эге, какой ты потрепанный.
Духовник с лёгкой иронией приподнял брови, наблюдая за тем, как его друг упорно ковыряется с застежкой рубашки. С минуту Леон сосредоточенно молчал, иногда раздраженно цыкая, однако труды его принесли достойные плоды:
– Так… У тебя разве не было никаких неотложных дел? – Вандес, довольный тем, что, наконец, справился со всеми пуговицами, поднял лохматую после сна голову, сладко протянулся и ещё слаще зевнул, снова повалившись спиной на кровать, заправляя рубашку в штаны.
– Я решил, что мне все же стоит присмотреть за тобой, а то наделаешь же дел: вспылишь ещё по какому пустяку и выставишь себя круглым дураком. И тогда пиши «пропало», – д’Этруфэ сдержанно улыбнулся, наблюдая за действиями друга, так с детства и не переменившимися. Привычка Наполеона – это, как минимум, навсегда. – Ну, так ты долго ещё тут собираешься возиться? У Маршала приём сегодня – будет много народу. Я не особо горю желанием показываться там, но за тобой нужен присмотр. Не прощу себе, если с что-то пойдет не так.
– Твоя совесть меня унижает, – хмыкнул драгун. – Я не ребенок, чтобы за мной присматривать.
– Скажи это кому-нибудь другому.
– Мне там наверняка будет скучно.
– Ты идешь туда не веселиться.
– Зануда, – как ни странно, когда Вандес поднялся, вопреки ожиданиям, выглядел он более чем аккуратно. Единственное, что портило исключительно благородное впечатление, – растрепанные рыжие волосы, из-за которых он скорее напоминал дворового забияку, играющего в пиратов, нежели кавалериста, прошедшего войну.
Юноша почесал старый, давно заживший шрам на щеке и с гордым видом козырнул.
– Расчешись, шкет…
Он пощелкал пальцами, осмотревшись:
– Да и так сойдет, – не найдя искомой щетки, тот провёл ладонью по волосам, приглаживая их.
Д’Этруфэ лишь усмехнулся. Леон из воспоминаний, если чем и отличался от себя сейчас, то лишь возрастом.
– Ну сойдёт, так сойдёт. Пора бы идти, а то как-то неловко будет, – проворчал Теодор.
Наполеон накинул мундир, быстро его застегивая, и, поправив ворот, захлопнул окно. Он звонко пристукнул каблуком сапога об пол:
– Вперед и с песней!
Они вместе спустились по лестнице и вышли на узкую мощеную улочку. Небо вдалеке уже начало медленно заливаться прозрачным оранжевым светом. На улице где-то пел аккордеон, где-то устало заливалась все та же печальная скрипка. Разнообразные звуки и запахи дурманящие стелились по земле. Теодор прикрыл глаза, делая глубокий вздох, спокойно следуя за Наполеоном, с довольным видом смотрящим по сторонам и оглядывающимся на чужие заинтересованные взоры. Того наполняли в равной степени неприятное волнение и восторг, но все же внутренняя радость перевешивала и оттеняла неприятное предчувствие предстоящей встречи.
– Теодор, – военный краем глаза взглянул на мужчину. – Ты же знаешь ее?
– Не очень хорошо. Лично мы были практически не знакомы, – д’Этруфэ сцепил руки за спиной. – Однако не могу не испытывать к ней уважения. Я вижу в ней человека достойного. Эта жизнь – настоящая чума. Конечно, сами по себе, люди они и не без своих добродетелей, но, если бы мне предложили место в совете, я бы, не раздумывая, отказался. Мне с излишком хватало удовольствия видеться с ними пару раз на неделе. А она существует среди них. Видно, выбора нет.
– Я и имени ее не знаю, но мне кажется, что оно будто бы и не надо, – философски изрек Вандес.
– Ну не надо, так не надо, – духовник хохотнул, получив тычок в плечо.
Они вышли на широкую улицу. Город пробуждался. Он оживал с приходом вечера. Он будто дышал, двигался. Повсюду слышались голоса, стук каблучков, цокот копыт. По проспекту двигались экипажи. То тут, то там сновали дети – их окликали разодетые полные нянечки, осуждающе грозящие пальцами.
– Не хочется туда идти, – мужчина кинул взгляд в сторону ответвляющейся от проспекта широкой улицы. – Маршал, небось, до сих пор на меня зол. А сейчас может взять и спустить всех собак.
– Найди способ к нему подступиться, – Теодор остановился, пройдя чуть вперёд, оборачиваясь на друга. – Возможно, удача тебе улыбнется, и ты сделаешь это. Что я знаю о Георге точно – он очень прямолинейный человек: тайные козни, интриги, сплетни – это не его. На то он и военный. У него очень сильный характер. Звание Маршала просто так пока ещё никому не давали.
– Мне совестно перед ним, – лишь выдохнул Наполеон.
Они перешли проспект. На них с интересом озирались девушки, шушукающие, сидя на скамейках, стоящих вдоль всей улицы. В праздничной атмосфере внезапно помрачневший Вандес выглядел весьма необычно.
– Тебе едва было восемнадцать, чего возьмешь с подростка?
– Много чего… – тот немного нервно хмыкнул.
– Ассоль надо было иметь голову на плечах. У тебя-то этой головы и в помине не было.
– Тед, я же знаю, что ты думаешь совершенно иначе. Не надо меня успокаивать, это сильно задевает.
Д’Этруфе лишь угрюмо кивнул, решив не продолжать.
Проспект был преодолен. Улица поуже с резким изломом в середине вела их прямиком к набережной. Всюду на деревьях зеленела молодая листва, хотя не так давно Ла Круа накрыла настоящая снежная буря. Весна наступала неуверенно и тихо, но, несмотря на частые заморозки, все же справилась с ушедшей зимой. В плетёных корзинках под окнами хозяйки уже вывешивали горшки с цветами.
Солнце, уходящее за горизонт, пока только золотило все вокруг, опасно кренясь, чтобы сорваться в насыщенные рыжие тона. Лучи, попадая в глаза идущих, высвечивали радужки их глаз. Казалось, они становились полупрозрачными, как цветное стекло, будто концентрированный свет собирался прямо в них. Глаза Теодора, светло-голубые, с золотистыми вкраплениями в свете солнца становились светлыми, похожими на цвет предрассветного неба.
Он прикрыл лицо от лучей ладонью, хмуря брови.
Зелёные же глаза Наполеона сейчас уходили в тёплый серый цвет, отливающий салатовым и желтым.
По старой привычке, лениво сунув руки в карманы, он лишь щурился, не трудясь даже заслониться от лучей, бьющих прямо в глаза.
– Я тогда поступил отвратительно. Тут извинениями не возьмешь. Но прошло уже много времени… Авось, чего из этого получится.
Повисла тишина. На переулках и перекрестках становилось все меньше и меньше народу. На улицах Ла Круа в это время обычно было пусто, многие выходили на прогулки вечерами, когда по всему городу загорались разноцветные огоньки. Дышалось легко, по-весеннему свободно и спокойно. Вандес задумался, принимаясь тихо насвистывать знакомую им обоим мелодию. Звуки их шагов гулко отдавались на опустевшей улице, мужчин преследовали их же тени, постепенно удлинявшиеся, растягиваемые заходящим солнцем. Вслед им выглядывали из окон, слыша знакомый всем и каждому из детства мотив, и улыбались почему-то счастливо и ностальгически…
– Эй, Ромео! – внезапно Наполеон оборвался. – Ты все ещё планируешь жениться на моей сестре?
Теодор на мгновение вспыхнул, совершенно не ожидая этого вопроса, и, опешив, даже остановился, не зная, что на это сказать.
– А ведь она тебя все это время тоже, как и я, ждала. Ты думал – уедешь и все? Ан, нет. Она все эти пять лет верила, что ты приедешь… Ты ей нужен.
– Помнится, ты был против этого.
– Братская ревность, пережитки прошлого, – Вандес тихо рассмеялся. – Мы с детства неразлучны. Ты же помнишь.
Д’Этруфэ неловко отвел взгляд, ощущая, как внутри, в его груди, разливается волнение и тепло. Он помнил, как загорался раздраженный, ревнивый огонёк в глазах Наполеона, стоило тому лишь увидеть сестру в обществе своего друга, хотя втроем они находились практически постоянно. Это было какое-то совершенно неконтролируемое собственничество, объяснить которое Наполеон до сих пор не мог ни себе, ни другим.
«Повзрослел, однако…» – Теодор по-новому взглянул на юношу, который теперь задумчиво шел немного впереди него, крутя в руках серебристый портсигар.
Когда пришло время сворачивать с набережной, Наполеон остановился, подошёл ближе к ограде и, размахнувшись, изо всех сил зашвырнул туда ту серебристую плоскую коробочку, напоследок достав из неё одну последнюю сигарету.
– Прощай, Ассоль.
***
Дженивьен с трудом открыла глаза и медленно, тяжело приподнялась на подрагивающих руках, ощутив, как сильно ноют мышцы и болят свежие синяки где-то в районе бедер и ступней. Она, тихо болезненно застонав, прикрыла лицо ладонями и осторожно села. В то время как внутри она страдала, снаружи было столько холода и отрешенности, что они вытесняли все остальное. И каждый раз эта стена крепла и твердела. Так повелось уже давно.
Что взять с человека, никогда не чувствовавшего? Она искренне полагала, что такие бредни, как любовь – порождение больной фантазии романтиков, придуманное для внешнего украшения семейной жизни.
Брак по расчету? Выгодно. Чувства? Лишнее. Сердце? Это орган, оно не чувствует.
Она обняла себя за острые обнаженные плечи, тихо, сдавленно выдыхая, свешивая бледные холодные ступни с кровати.
Привыкнуть можно к чему угодно. Главное – уметь терпеть.
В комнате было чертовски холодно, но дым уже развеялся, так что его едкий запах был практически не ощутим, но Дженивьен знала: если закрыть окно, то снова станет так же затхло и прокурено, как и было.
Она уже не дрожала от холода много лет. Потому что так происходило каждый раз.
Главное – уметь терпеть.
– Собирайся, – дверь открылась. На пороге стоял Георг, он медленно, степенно застегивал манжеты своей рубашки, – ты едешь со мной.
– Зачем? – сорванный утром голос женщины сел: она шептала, в то время как хотелось взвыть от обиды и накопившейся болезненной злости.
– Ты входишь в кабинет министров и обязана там присутствовать, – сейчас Маршал говорил довольно мягко, не повышая голос. Он вел себя подкупающе приветливо, что случалось с ним крайне редко.
Он сильно поменялся с тех пор, как умерла Ассоль. Мужчина не был таким жестоким раньше. Никогда не был. Он был бравый, живой, часто улыбался… А теперь?
– Георг, – Дженивьен, скоро кивнув, сломлено наклонилась, ощутив ноющую боль в спине, и подняла с пола свою сорочку. На пояснице все еще виднелись багровые следы. В ее глазах читалось то странное затравленное выражение, которое могут прочесть лишь те, кто испытал на себе нечто схожее.
Мужчина поднял взгляд на нее. Он слушал.
– Обними меня, – она попыталась улыбнуться, но на лице не дрогнул ни один мускул, лишь кончик носа предательски закололо.
– Зачем?
Она не нашлась с ответом. Она не знала.
Георг еще несколько секунд выжидающе вслушивался в повисшую тишину, затем, видимо не получив нужной реакции, индифферентно пожал плечами:
– Если это все, что ты хотела мне сказать, то жду тебя у ворот через полчаса. Постарайся не опоздать, нам надо быть пораньше, – де Жоэл даже слегка ухмыльнулся и, развернувшись, вышел.
Его шаги вскоре затерялись где-то в коридорах.
– Зачем? – вздохнула женщина. Она попыталась вспомнить, когда ее в последний раз хоть кто-нибудь обнимал. Но не так как в этот день, с желанием получить ее тело, а просто так – без цели. Не ради себя, а ради нее. – Зачем…
Главное – уметь терпеть?
Так ведь?
Через полчаса экипаж был уже в дороге.
Дженивьен, бледнее бумаги, сидела, молча смотря на проносящиеся мимо, сменяющиеся виды. За деревьями, где-то на уровне горизонта, разливался персиковым цветом закат.
Особняк ее находился за городом, поэтому надо было проделать немалый путь, даже чтобы добраться от него до окраин, где в окружении ухоженного сада стояла большая красивая усадьба, теряющаяся в свежей молодой зелени деревьев и кустов.
К ней вело три тенистые аллеи, а само здание находилось в центре красивейшего в городе парка, так же принадлежавшего хозяину особняка.
– Что произошло в тот день?
Женщина непонимающе посмотрела на Георга.
– Когда Вернера убили, – пояснил тот. Он чиркнул спичкой, закуривая. Сидел первый Маршал, вальяжно откинувшись на спинку и с тенью интереса смотря на Дженивьен. – Ты говорила, тебя спас тот мальчишка?
– Да. Чему ты удивлён?
– Неужели ты не знаешь той истории с Ассоль? – Георг говорил напряженно. Впервые за это время голос его неуверенно дрогнул, и он замолк. – Из-за этого повесы она так рано погибла.
– Прекрасно знаю, причем практически наизусть, в десятке вариаций и пересказов. Но это ты отправил ее на поезде в…
– Я тогда отправил ее на лечебные воды.
Женщина кивнула:
– И это знаю.
– Ее здоровье сильно пошатнулось от глубоких переживаний, – де Жоэл кинул долгий взгляд в окно, но было видно, что он смотрит сквозь привычный пейзаж.
– Значит нужно было внимательнее за ней следить. Что я могу тебе сказать, Георг, что сделано, то сделано.
– Ты не понимаешь. Она постепенно стала сходить с ума. Ты же знаешь, что у неё была склонность к этой болезни – ее родители коротали свои последние дни в желтом доме. Мать нашли повешенной, а через несколько дней отец бесследно пропал. Потом его тело было обнаружено где-то в лесу – волки загрызли, – мужчина прикрыл глаза. – На почве душевных терзаний она перестала есть, затем спать. Надо было что-то делать. Этот человек не хотел ее отпускать. Она не любила его, хотя и была очень сильно привязана. Я узнал это позже…
– Это случилось несколько лет назад, Георг. Ушедшего не воротишь. Ты сильно изменился за это время. Это меня не радует. Ты был другим, – Дженивьен сцепила руки на коленях, вздыхая тяжело, но спокойно. – Ты пытаешься найти во мне замену ей. Ты потерял себя. Я скучаю по тем временам, когда нас связывала простая дружба. Ты удивительный, сильный, смелый человек, но ты слишком жесток в качестве любовника, потому что, полюбив единожды Ассоль, остался с ней навсегда. Твоё сердце с ней. Когда-нибудь ты просто меня убьешь и снова будешь винить во всем себя.
– Джен…
Экипаж остановился перед широкой белой лестницей. Лакей открыл дверцу кареты, и Маршал вышел, подавая руку своей спутнице.
– Георг!
Мужчина вскинул голову и обернулся на оклик, напряженно хмуря брови.
– Ты! Опять! – в широких дверях стояла женщина. – Она!
– Марго… – тяжело выдохнул военный. – Ночью собирался совет, сидели до недавнего времени.
Однако его объяснений слышать никто не желал.
Дженивьен внутренне вздрогнула, ощутив на себе колкий презрительный взгляд ясно-голубых глаз. Она прекрасно знала характер супруги маршала, отчего всячески избегала с нею встреч. Маргарита была молодой девушкой девятнадцати лет, но с такими видами на мужчин, что, Дженивьен думалось, если бы у юной кокетки до этого были мужья, то они бы просто перевешались от такого эмоционального напора и энергии.
Георг же с ней прекрасно ладил по многим вопросам, однако порой раздражали они друг друга до яростной ругани. Например, в моменты сцен ревности, как сейчас. Каждый раз она выводила предельно спокойного мужа из себя за пару-тройку минут так, что он затем часами ходил взвинченный и злой, проклиная тот день, когда сделал ее своей супругой.
Маргарита была скандалисткой. От бога, если не от дьявола.
– Чертов изменщик! Вы только посмотрите на него! – она чуть приподняла полы своего элегантного платья и, с достоинством вздернув аккуратный носик, спустилась по лестнице. – А ты что на меня смотришь?!
Дженивьен отвела остекленевший взгляд. Она каждый раз терялась при одном лишь ее появлении.
– Ты только посмотри на неё, Георг, – Марго без стеснения указала на женщину пальцем.
Мужчина молчал, смерив свою жену тяжёлым взглядом.
– Хороша, ничего не скажешь. Да она старше меня лет на двадцать! – выбеленные, от природы темные волосы, завитые в кудряшки, забавно пружинили при каждом движении. – Ее в жёны только из жалости теперь взять и можно. Ты не видишь? Она здесь никому не нужна. Бездетная вдова. Без пяти минут старуха, – девушка раздраженно раздула ноздри, скрещивая руки на груди. – Неужели я хуже этой!.. Господи, ты же видишь это? – Маргарита воздела ладони к посеревшему вечернему небу. – Я жду его дома, а он в это время развлекается вот с этим вот!
Было заметно, как заходили желваки на щеках Георга. Его непробиваемое спокойствие дало трещину.
Растерянный взгляд Дженивьен остановился. Ей нужна была защита, но ее не находилось. Женщина, казалось, окаменела, стиснув зубы. В груди больно закололо. Снова где-то в горле конвульсивно билась та горечь, которую она так старательно годами заталкивала подальше.
Джен сжала губы. В глазах все затуманилось от подступивших слез. Слова Маргариты попали по самому больному месту. Задели так, как не задевало ничто и никогда, потому что никто не позволял себе такого с ней обращения. Однако супруга Георга в этот день была еще более бестактна, нежели обычно.
– Престарелая куртизанка, – практически выплюнула девушка.
Женщина тяжело втянула носом воздух.
Главное – терпеть.
– Заткнись, – рявкнул на оторопевшую Марго Георг. Та вздрогнула, испуганно отступив назад. Он, резко, пока испуг не перешел в новую волну возмущений, схватил ее за руку и утащил в дом, кинув ободряющий взгляд на Дженивьен.
Она осталась одна.
Все это время вокруг было тихо: шумели деревья, свистел ветер. Приём должен был начаться через полчаса. Раньше этого времени не приедет никто.
Ей казалось, тело одеревенело. Кончик носа снова закололо. Слёзы, застилавшие глаза, сами собой покатились по лицу. Женщина сдавленно всхлипнула. Ее плечи задрожали. Дженивьен отвернулась от ненавистного дома, ощущая, как ее трясет от накопившихся за столько лет эмоций.
Впервые за десять лет лицо ее отразило всю ту горечь, что она носила в своём сердце. Женщина удивленно посмотрела на свои влажные ладони, судорожно часто хватая ртом воздух.
Почему так больно? Обидно? Тяжело?
Дженивьен горько беззвучно разрыдалась, прикрывая лицо руками, едва ли не впиваясь в свое ненавистное лицо ногтями.
Едва слышный шорох, не похожий на все прочие звуки парка, заставил ее вздрогнуть всем телом и выпрямиться.
Она подняла взгляд.
На неё смотрели ошарашенно и растерянно такие знакомые ярко-зеленые глаза.
========== Святость ==========
– Смотри, что у меня есть, – Себастьян тихо рассмеялся, с улыбкой глядя на друга. Он расслабленно полулежал в большом уютном кресле, чем-то тихо щелкая. Юноша затянулся сигарой и запрокинул голову назад, выдыхая дым в потолок. – Слышишь этот звук?
– Что это? – де Панса, наливавший в этот момент себе в бокал вино, отвлекся, прислушиваясь. – Черт возьми… – он отставил бутылку и повернулся в сторону де Хьюго. – Не шути так, это вовсе не смешно.
– Разве? – лейтенант в очередной раз выдвинул барабан револьвера. Он сел прямо, задвинувшись в глубину кресла, и склонился вперед, упираясь локтями в свои колени. – Веришь в судьбу? – парень поднял взгляд ясно-голубых глаз на прапорщика, ныне одетого в парадный мундир, и практически с наивным видом улыбнулся уголком губ.
– Да при чем здесь это? – неуютно поежившись, увидев, как холодно блеснуло дуло в свете камина и найдя отсвет того же блеска в чужих глазах, тот подошел к огню и вытянул ладонь вперед, желая согреть замерзшие пальцы. – Просто эти эксперименты до добра не доведут, ты это знаешь. Всех авантюристов рано или поздно покидает удача. Я бы на твоем месте не носил его с собой постоянно, это напрягает.
В ответ Себастьян, не отводя взгляда от спины де Панса, снова выдвинул полный барабан и высыпал патроны на стол:
– Выберешь один?
Александр вздрогнул, смотря перед собой, затем зажмурился, поджимая пухлые губы:
– Это все равно, что попросить меня выбрать идеальную веревку для того, чтобы вздернуться, Хью. Я в этом участия не принимаю.
– Твое дело, – не став возражать, лейтенант запрокинул в себя остатки вина из своей бутылки и отставил ее к двум другим – пустым, стоящим на полу рядом с креслом. Переведя взгляд на высокий потолок, он наугад выбрал один из патронов. – А теперь, приступим!
Барабан снова защелкнулся. Де Хьюго с непринужденным видом раскрутил его, поднимаясь на ноги, и, пошатнувшись, взвел курок, не сдержав судорожный зевок.
Александр застыл с бокалом, поднесенным к губам:
– Не-ет… – он резко обернулся, испуганно глядя на друга, на что тот лишь хитро подмигнул ему, приставив револьвер к виску. Его светлые, соломенного цвета волосы были беспорядочно зачесаны назад, а красивое, с правильными чертами лицо – освещено огнем с одной стороны так, что в теплой полутьме комнаты второй глаз лишь влажно поблескивал сквозь упавшую на него тень.
– Только стой там, – парень примирительно поднял свободную ладонь. – Хорошо?
Не получив ответа, Себастьян хохотнул:
– Надо же как-то коротать время в ожидании, – он сунул руку в карман, отбросив назад полу серого сюртука. – Стреляю пять из шести.
Александр молча отвернулся, напряженно смотря в стену, ощущая, как подрагивают сжимающие ножку бокала пальцы.
Щелк, щелк, щелк, щелк.
Не выдержав, де Панса взглянул на зеркало, висящее у двери, мутная гладь которого выхватила сцену происходящего в комнате полностью.
Щелк.
Пять.
Напряжение спало так резко, что Александр вдруг внезапно ощутил, что все это время не дышал, и лишь сейчас тяжело втянул воздух носом. Себастьяну не следовало пить. Никогда. Он становился…
Двустворчатые двери чинно распахнулись, в комнату зашла женщина и несколько недоуменно окинула сцену, открывшуюся ее глазам, взглядом:
– Интересное развлечение, – на ее лице не дрогнул ни один мускул: лишь пальцы в темных, неясного от слабого освещения цвета, перчатках сплелись в замочек. – Ваш отец хотел бы Вас видеть.
Александр опасливо покосился на замершего на пятом выстреле де Хьюго. Юноша, тяжело дышавший от перенесенного фатального напряжения, столкнулся взглядом с женщиной. Улыбка медленно сошла с его лица, высоко вздымающаяся грудь вздрогнула, по скуле скатилась капля пота. Осклабившись, он молча отстранил револьвер от своего виска и направил на вошедшую.
Александр, ощутивший, как сердце стучит где-то в районе горла, хотел было вступиться, но его опередили:
– Там нет ни одного патрона, не так ли? – в ее голосе прозвучало сомнение, она поглядывала на рассыпанные на столике заряды.
С остекленевшим взглядом и застывшей ухмылкой на лице, юноша отвел руку чуть в сторону и нажал на курок.
Прогремел выстрел – и зеркало дождем рассыпалось по ковру. В глазах юноши в этот момент стоял такой животный восторг, что де Панса был уверен: будь у того в барабане хотя бы еще один патрон – за этим последовал бы еще один выстрел, но уже не в зеркало.
Себастьян разжал ладонь, и револьвер повис у него на пальце:
– Ваш муж мне не отец, а Вы мне – не мать, – он сунул оружие в кобуру на поясе.
Женщина отмерла, ее руки мелко задрожали, а голос подвел, мешая говорить, но, собравшись с духом, она произнесла:
– Однако, несмотря на эти превратности судьбы, Вы периодически просите из нашего дохода деньги на Ваши превышающие всякие разумные нормы расходы.
– Это не «Ваши» деньги, а его, – снова вскинулся юноша, указывая в сторону двери. – Вы просто пришли неизвестно откуда и стали ими распоряжаться на Ваше усмотрение!
