Текст книги "Rendez-vous I Белый король (СИ)"
Автор книги: _Asmodeus_
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Ты тоже успокойся, Тео, не с тобой говорю, вот и занимайся своей семиструнной, – ефрейтор отмахнулся от друга, снова обращаясь к пареньку. – Жанно, сколько тебе лет?
Мальчишка вытаращился и сосредоточенно засопел.
– Семнадцать…
– О-о? – неоднозначно выдал Вандес, покосившись на Теодора.
– Даже не начинай, – д’Этруфэ все еще ковырялся со струнами.
– Он всего на год младше меня, – Леон отпустил чужое плечо и указал большим пальцем левой руки на паренька.
– Вот только давай ты не будешь сравнивать его с собой, хорошо?
– Скажите, – Жанно мягко, едва слышно произнес это слово, пристально смотря на обветренное веснушчатое лицо Наполеона. Друзья снова перевели свои взгляды на него. – Зачем Вы здесь?
– Я? – ефрейтор задумался. – Здесь это где, позволь спросить? И почему ты ко мне на «Вы»? Теодор, почему он ко мне на «Вы»?
Д’Этруфэ лишь закатил глаза, невольно улыбнувшись.
– На этой войне, – юный медик смущенно зарделся.
– Какой хороший околофилософский вопрос, – Леон стащил зубами с рук перчатки и почти машинально начал чистить апельсин. – Тебе будет достаточно узнать, что сейчас я бы с радостью был где-нибудь не тут?
– Наверное, нет… – Жанно мелко трясло от холода. Заметив это, Вандес покосился на снова заподозрившего неладное Теодора:
– Это как понимать, Тед?
Паренек, видимо совсем отказавшийся от мысли вести с ефрейтором хоть какой-то диалог, сник, ковыряя заусенец на пальце. Он тихо ойкнул, когда его за шкирку подтащили ближе к огню.
– Я здесь в первую очередь потому, что моя страна во мне нуждается, как и в тебе, и в Теде, во всех, кто находится в окопах и в биваках севернее. Мы тут все одинаково нужны Де Данслис, хотим мы этого сами или нет. Есть такое понятие, как долг. Принято отдавать, знаешь ли.
Теодор согласно кивнул и перебрал струны, издавшие стройный тихий звук.
– Я знаю, почему ты задал мне этот вопрос, Жанно, ты думал, что, раз я так легко об этом говорю, то я, наверное, зверь без жалости и сострадания. Ты хотел меня этим попрекнуть? Думаешь, ты лучше и благороднее меня просто потому, что не можешь сдержать слез, когда смерть заглядывает в чужие глаза? Знаешь, мы все, хотелось нам оказаться здесь или нет, находимся на войне с одной и единственной целью – бороться за право нашей страны и наших городов продолжать носить названия на нашем языке. Был у нас выбор или нет – мы все равно все очутились в одной куче дерьма, так что бессмысленно и глупо раздумывать на этот счет в таком героическом ключе. Благородство – это очень и очень здорово, да, но убийство людей даже с целью защиты себя или кого-нибудь еще – это все равно убийство, как бы ты ни хотел это оправдать. Если ты, убивая, продолжаешь смотреть на людей щенячьими глазами и сопереживать каждому первому просто потому, что он такой же человек, как и ты, то на войне просто рехнешься всех жалеть. Какая от тебя польза, если мне будет нужна перевязка, а ты в этот момент будешь рыдать в три ручья из-за того, что мне больно, а тебе от этого печально?
Наполеон протянул застывшему Жанно несколько долек апельсина, затем передал еще несколько внимательно слушавшему его Теодору.
– Есть такой механизм для сохранения ясного рассудка. Очень простой. Называется – холоднокровие. Вот пройдет война, вернешься домой – и жалей, сколько душе угодно, хоть обжалейся, я, может, тоже за компанию этим займусь. Но сейчас… – ефрейтор покачал головой. – Сейчас это дико…
Вандес вдруг отвлекся и, закопошившись, вытащил из кармана что-то небольшое. Часы на цепочке с тихим щелчком открылись. – Что ж такое, осталось всего две минуты…
– До чего? – д’Этруфэ принялся наигрывать на гитаре какую-то мелодию, недоуменно наблюдая за засуетившимся товарищем. Наполеон достал из принесенной сумы что-то в обертке.
– Как это до чего? – юноша тряхнул головой. – До Нового Года, конечно. Я же к тебе сюда не просто так пробирался, наш бивак в паре километров отсюда, если ты еще не в курсе.
– Вот дурак какой, – Теодор удивленно переглянулся с робко кивнувшим Жанно.
– Дурак принес вам провизии, вы должны меня тут на руках носить!
– Шшш, тихо ты.
С Новым Годом!
***
Утро, нежное и лёгкое, как полупрозрачная шелковая шаль, прошлось своими пальцами по холодной ночной земле. Светало. Влажный воздух впитывал запахи трав и гонял их лёгким трепетным ветром над землей.
Зябко и сыро было на улице. Сухо и душно было в просторном амбаре, заваленном сеном, давно приютившем мелких грызунов, шебуршащих где-то далеко под ним.
– Отличная была идея. Право, я думал, ты шутишь.
– Тебе бы стоило чаще мне верить.
– Тут я повременю, пожалуй. Посмотрим, чем это все закончится…
От звука приглушенных голосов женщина сначала сильнее поежилась, затем медленно приоткрыла глаза и осторожно приподнялась на локтях, садясь. В амбар откуда-то проник холодный утренний ветер.
– Каким вредным был, таким и остался!.. – взвился один голос.
– Тшшш! Спит же… Разбудишь. Тише будь, – одернул голос пониже.
Дышать было легко и свободно. Чего-то явно не хватало…
«Ах, точно… – женщина приложила ледяную ладонь к своей талии. – Корсет».
Как бы то ни было, ночь оказалась очень богата на интересные происшествия, после которых бытовавшие в обществе шутки о легкомысленных дамах, сбегавших с офицерами, обретали для Дженивьен новые и новые смыслы. Сейчас уже можно было начинать волноваться о своем будущем и переживать о чести, но она лишь безразлично смотрела в пространство перед собой, сильнее укутываясь в чужой сюртук.
Подумать только. Право, все эти знатные курицы, всегда видевшие в Джен пугавшее своей непреклонностью благоразумие, сейчас бы глядели на нее в недоумении и неприлично гоготали. Это насколько должно было все опостылеть, чтобы женщина из приличной семьи, – уважаемая в обществе, наследовавшая накануне от покойного мужа титул баронессы, – решилась на подобный шаг?
Безумие да и только.
Пытаясь как-то внутренне отчитать себя за беспечность, Дженивьен вдруг с удивлением осознала, что, несмотря на полную абсурдность происходящего, подобными мыслями лишь наслаждается. Она, если и испытывала перед собой легкий стыд, то лишь за то, что не ощущает за содеянное никакой вины или смущения, какие должно чувствовать даме в подобном положении.
Прохлада, запах сена, легкий сквозняк – такие непривычные и идиллические, наивно-романные детали скорее забавляли, чем приносили неудобство. Но все же это было намного лучше того, что происходило с ней обычно, поэтому, несмотря на изнеженное с детства тело, и физически, и морально в таких стесненных обстоятельствах Дженивьен ощущала себя в большей безопасности, чем в своем же собственном особняке. Объяснить всего этого себе она пока не могла и потому лишь с легким, но постепенно нарастающим беспокойством ожидала возвращения рыжеволосого юноши.
***
Начать хотя бы с того, что путь Наполеон взял в прямо противоположную от города сторону, после чего Теодор с ним разговаривать категорически отказался, и они провели в молчании немалую часть пути.
Ну, как сказать в молчании…
Молчал Теодор, грела руки дыханием Дженивьен – этого было достаточно. Огни особняка Маршала все ещё смотрели в их спины, когда женщина обернулась, потирая зябнущие руки. В ее больших, задумчивых глазах, скрытых вуалью, отразился дальний свет и синева звездного неба. Ее тонкая, сухая фигура на фоне этого свечения напоминала выточенную из мрамора статуэтку – настолько она была недвижима и по-своему изящна.
Минута тянулась вечность. Джен ощущала тяжёлое, неприятное предчувствие в груди, но не могла понять, что именно оно означает. Что-то с сердцем? Не может же такого быть, чтобы ей было жаль покидать это место. Это не навсегда. Ей просто нужно пережить все эти невзгоды, ей нужно отдохнуть и подумать. Должно же хоть где-то в этом мире быть место, где не придется опасаться непредсказуемости окружающих тебя близких людей?
Вернер, Георг, Хьюго – слишком импульсивные и жестокие люди, в обществе которых она провела слишком много времени… Правда, с Георгом было намного проще, чем с другими, но он то ли не хотел, то ли не мог защитить ее от одной, но очень страшной вещи – от себя.
Дженивьен и сама не замечала, что все ее тело мелко трясло от ночного, пусть и лишь весеннего, холода. Она снова набрала в лёгкие воздух, чтобы обогреть ледяные пальцы своим дыханием, но ее бледные ладони сжали чьи-то горячие руки, а к спине прильнуло живое тепло, импульсом разлившееся по всему телу. Шею и щеку обдало сладковатым дыханием. Не будоражаще-горячим, а спокойным и согревающим. От неожиданности она забыла, как дышать.
– Идемте, – Наполеон шептал. Он тоже ощутил волшебство этого момента и так же не хотел его разрушать. – Доверьтесь мне.
Казалось бы, что могло связать их за то короткое время знакомства. Довериться? Какой абсурд. Юноша, кто вы вообще такой?
…И она доверилась.
Ее ладони сжали крепче, Джен спиной ощущала, что Наполеон улыбается. Усмехнулся и Теодор, наблюдая за этой картиной со стороны, молча сложив на груди руки. Он так же задумчиво смерил взглядом удаляющийся массив города.
«И как, скажите на милость, это все произошло?»
– Надо поторопиться, – Вандес нехотя отстранился, чтобы не смущать и без того стесненную обстоятельствами Дженивьен, и прищурился, высматривая убегающую в поля тонкую, извилистую тропинку.
– Темнеет поздно – светает рано. Не бойтесь – успеется. Дойдем.
д’Этруфэ ободряюще положил ладонь на плечо Джен. Она лишь покачала головой. Ее губы едва заметно изобразили легкую улыбку. На душе постепенно становилось светло и ясно. Женщина сцепила пальцы в замок, сжавшись, как струна, сделала несколько шагов назад и повернулась спиной к особняку Маршала. Она глубоко, насколько позволял корсет, вдохнула и, кивнув скорее себе, чем кому-либо еще, направилась далее. Теодор и Наполеон, оставшиеся позади, не сговариваясь, переглянулись.
– Что ж… – за все время с момента беседы с духовником в особняке Джен не проронила ни слова. Сейчас ее голос звучал тихо, но уверенно. – Возможно, ты был прав.
Теодор широко улыбнулся.
Через некоторое время впереди замаячили едва заметные огоньки. Небо уже окончательно подернулось черной дымкой, и только звезды и медово-желтый полумесяц теперь освещали их путь. Пустынные поля, вдалеке окруженные кромкой леса, погрузились в мурчащее стрекотание и прерывистое пение ночных птиц. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась зеленая гладь мягко колеблемой ветром травы. В низинах уже белым молоком разливался почти осязаемый туман, медленно текущий по прохладному воздуху.
Джен замерла на холме, молча смотря на открывшуюся перед ней картину, и устало опустилась на невысокий камень.
– Красиво, не так ли?
– Наверное, – она кинула неуверенный взгляд на Вандеса и быстро добавила:
– Я читала.
Парень изогнул бровь.
– В книгах иногда встречаются ночные пейзажи, – пояснила Дженивьен. – Но я представляла их не так.
– Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз прочитать, – Теодор расстегнул верхние пуговицы мундира, неудобно стягивавшие шею, удивляясь тому, что не додумался сделать этого раньше. – Отсюда вся низина, как на ладони. Вон там – ручей блестит, а в той стороне…
– Родник же? И часовня с красивыми витражами, если ехать дальше, – Наполеон рассмеялся, рукой откидывая волосы со лба в какой-то странной, немного нервной манере. – Я уже сотню лет тут не был.
– Хочешь сказать, что с тех пор, как вернулся, даже не заглянул? – лицо д’Этруфэ вытянулось, затем он нахмурился и помрачнел.
Парень промолчал.
– И тебе не стыдно? – продолжил духовник.
– Все это время мой дом ждал меня, – Вандес растерянно потер переносицу пальцем. – Все слишком сильно изменилось. У меня не получится спокойно это принять, – он тяжело вздохнул. – Мне не хотелось погружаться в прошлое. Я знал, что, если вернусь, обнаружу всё то же, но оно будет уже совсем другим.
– Без прошедшего нет настоящего, – подала голос Джен, внимательно слушавшая разговор, и, ощутив на себе взгляды, кратко добавила, – оно предопределяет Вас, как человека. Разве нет?
– Я просто скучаю по отцу, – парень вяло улыбнулся. – В последний раз я был тут в день, когда его тело привезли… Это была неделя, завершившая войну. Несмотря на перемирие, случилась пара столкновений на западе, когда противник уже отступал, – Вандес прищурился, пытаясь что-то припомнить. – Отец писал, что вернется совсем скоро, что войне пришел конец, писал, чтобы мы с сестрой ждали его… – он сделал небольшую паузу. – Последние письма были отправлены на курьерских незадолго до того, как случились те столкновения на границе, так что на тот момент, когда мы читали его послание, отец был уже мертв.
– До города война не добралась, как в прошлый раз, так и в этот, – пояснил Теодор для Дженивьен. – Ваша радость, что о ней здесь только ходили слухи.
– Уже в конце Девятого Вала отец пару раз приезжал навестить нас с сестрой, но тогда его, фактически, с нами не было. Рауты, важные встречи. Мне всегда его не хватало, даже когда он брал меня с собой.
– Он погиб, как герой. Это повод для радости, – д’Этруфэ легко потряс Наполеона за плечо. – А ну, боец, не раскисай! – духовник сильнее сжал пальцы и, понизив голос, с теплой улыбкой добавил:
– Он наверняка гордился бы тобой.
– Да толку-то… – парень запрокинул голову назад, смотря на мигающие звезды. – Хотя, черт его знает, но, надеюсь, ты прав, – Вандес приосанился и оглянулся на деревню. – Осталось совсем немного.
Женщина заправила выбившуюся прядь за ухо. Все это время она вглядывалась в лицо своего юного спутника, пытаясь понять, что именно с самого начала показалось ей таким знакомым. Его движения были быстрыми, иногда чересчур резкими, он был импульсивен и эмоционален. Человек-чувство. Все в нем пробуждало какую-то стихийную, естественную реакцию, будто иначе быть просто не могло. Создавалось даже ошибочное впечатление, что он всегда знает, как надо поступить, что сделать в той или иной ситуации.
Дженивьен, не зная того наверняка, понимала, что он вовсе не такой сильный, каким хотел бы казаться, что у него были свои слабости, свои больные места, которые он так старался при ней не показывать, но почему-то это не мешало ей в него поверить. То, что он провернул, было настоящей наглостью, однако в то же время это не было подлостью, это было тем самым стихийным «хочу» – ему Наполеон, кажется, просто не мог противостоять – желанием помочь, тесно переплетающимся с чужой нуждой.
Интересно, насколько большую роль сыграл в этом безбашенном альтруистичном поступке человеческий эгоизм?
Задумавшись, Джен вздрогнула от неожиданности, когда Вандес подал ей руку. Она тяжело вздохнула, ощущая, как больно впиваются в ребра сквозь ткань плетеные швы корсета, но молча оперлась на чужую ладонь, поднимаясь. Парень обезоруживающе улыбнулся, окидывая спутницу взглядом, мысленно жалея, что не может просто взять и сорвать эту осточертевшую вуаль, скрывавшую ее прекрасные темные глаза.
– А сейчас вам придется смириться с тем, что мы заночуем в амбаре, – он усмехнулся, видя ожидаемое удивление на лицах Теодора и Дженивьен.
– Но как же… – духовник обессиленно развел руками, не зная, с какой из тысячи причин начать возражать.
– Я не хочу поднимать сестру, она всегда с трудом засыпала, а сейчас ночью не подходит к двери вообще. Если мы пройдем, то можем сильно ее испугать. Она нас не ждет, а Жан и Жули после окончания обучения на выходные часто уезжают с матерью в другой город на ферму, которой владел когда-то их отец.
Д’Этруфэ вспыхнул, при этом совершенно не меняясь в лице:
– Убедил.
Дженивьен внимательно посмотрела на болезненно отведшего взгляд Наполеона. Сделав определенные выводы из услышанного разговора и сопоставив его со своим недавним разговором с юношей по поводу закона и людей, она покачала головой.
Теодор, вдруг впавший в сильную задумчивость, упустил буквально сквозившую в словах друга горечь.
– Скарлетт вернулась сюда после того, как… – Наполеон поджал губы. – Неважно. Пойдемте, а то холодно стоять.
Джен зябко обняла себя за плечи, смотря в спину Вандеса.
Заночевать было решено в большом, наполненном сеном амбаре, расположенном на окраине деревни. Внутри было сухо и душно, зато тепло и пахло цветами и чем-то сладким.
Теодор сразу же облюбовал себе место на втором этаже, вскарабкавшись по грубо сколоченной деревянной лестнице в прямоугольный проем наверх.
– А неплохо тут все устроено… – прозвучал приглушенный голос сверху.
– А я что говорил! – в темноте лестницы было практически не видно, только луна слабо светила в маленькое приоткрытое окошко, но Наполеон быстро взлетел по перекладинам наверх. – Мы тут ещё в детстве в путешественников играли. Я здесь найду любую доску с закрытыми глазами.
– Хвастун… – Теодор грузно опустился на сваленное в дальнем углу сено. – Ну и денек ты мне устроил.
– Скорее уж ты мне, – на лице Вандеса сияла широкая улыбка.
– Следи лучше, чтоб даму твою никто не украл. А то найдутся мастера и похлеще тебя, – д’Этруфэ прикрыл глаза, ощущая, как засыпает, так что слова эти он произнёс невнятно, сквозь внезапно нахлынувшую сонливость. Осознание насыщенности пройденного дня сделало своё дело – усталость ощутилась с новой силой. Сон взял свое.
Дженивьен стояла молча, опершись спиной о деревянную подпорку. Сердце стучало, как бешеное, дышать было трудно, голова шла кругом, отчего бросало то в жар, то в холод. Казалось, что задыхается. Она хватала ртом воздух тише, боясь, что за зря побеспокоит этим своих спутников.
– Вы в порядке? – привыкшие к темноте глаза разглядели спешившего к ней парня. – А я тут нашёл…
– Не могу дышать – голос Джен сел и прозвучал ещё тише, чем обычно.
Наполеон успел лишь подхватить женщину, когда она стала медленно съезжать на землю, теряя сознание.
– Чёрт… – он аккуратно уложил ее на сено, шарясь рукой по своим карманам, быстро соображая, как стоит действовать дальше. Идея пришла внезапно – только рука нащупала рукоять небольшого ножа, вшитого в подкладку мундира. Одним резким движением парень вспорол хитро перетянутую утяжку вышитого бархатом корсажа и ослабил сильно затянутые удерживавшие его атласные ленты.
Переставшая дышать Дженивьен вдруг закашлялась и резко вдохнула, неосознанно вцепившись в руку Вандеса, ощущая, как из уголков глаз к вискам текут слёзы.
Она жадно вдыхала душный воздух, слыша свои же тихие всхлипы – слёзы подкатили к горлу внезапно. Те самые слезы.
– Вам лучше? – Наполеон навис над Джен, от его улыбки не осталось и следа, он смотрел обеспокоенно. Тёмные от страха, мутные глаза поблескивали в темноте.
– Это все волнение, – она резко замолчала, когда чужие пальцы аккуратно, почти бережно убрали с ее лица вуаль, а затем неожиданно резко сорвали и отбросили ткань в сторону. – Ну и темперамент… – Джен отвела взгляд, не отдавая себе отчёт в том, что губы растянулись в неком подобии улыбки, всегда так сильно раздражавшей Георга. – Слишком близко, – она уперлась ладонью в грудь парня. – Вы снова допускаете эту ошибку… – губы не слушались, слова говорились через силу.
– Я допустил ошибку? – прошептал Наполеон. Когда опасность прошла, его переживания довольно быстро улеглись и сменились чувствами более занимательными. У него создалось ощущение какой-то странной игры, правил которой он не знал, но и это не отбивало у него желания разыгрывать эту необычную партию и далее. – Ах да… – Наполеон выдохнул с тихим смехом. – Не барон… Не граф… – парень шумно втянул воздух носом. – И даже не генерал и не маршал, – казалось, его губы пересохли.
Джен иронично приподняла брови. Против нее играли ее же картами.
– Думаю, Вам все же хочется кое-что знать, – юноша все еще нависал над ней, проницательно вглядываясь в чужие глаза.
– Удивите меня, – ощутив сильное смущение, женщина отпустила в ответ колкую иронию.
– Мой отец был первым Маршалом до Георга… Достойная замена, не так ли? – казалось, голос Наполеона дрожал, как горящая свеча, задуваемая ветром.
Дженивьен распахнула глаза, сдавленно выдохнув, пытаясь осмыслить услышанное:
– Не может такого быть…
– А зачем мне Вас обманывать? – Наполеон осторожно прилег рядом с Джен, склонив свою голову к её. – Я не люблю врать. И не люблю, когда врут другие. А Вы посчитайте сами, умеете же это делать. Нынешний первый Маршал маршальствует уже четырнадцать лет. Пятнадцать лет назад погиб Армэль де Брис, после чего…
– Его дети отправились на Юг со своим опекуном. Нашумевшая в свое время история.
– Именно так оно и было… – парень неотрывно наблюдал за ее лицом.
– Значит тогда, в тот день… это были Вы, – женщина зажмурила глаза, растянув губы в неуверенной улыбке.
Повисла тишина. Вандес недоуменно приподнял брови.
– Тогда. Пятнадцать лет назад на летнем рауте мне в первый и последний раз в жизни подарили цветы. Это сделал мальчишка. Нарвал полевых цветов и принёс. Просто так. Протянул их мне… – Дженивьен широко открыла глаза, смотря в тьму, густыми клубами забившуюся под крышу. – Это были Вы, не так ли?
Парень молча следил за ее губами, с трудом улавливая смысл произнесенных ею слов. В этот момент ему пришла мысль о том, что, наверное, он сойдёт с ума или даже умрёт, если не коснется ее именно сейчас, в этот самый момент.
Наполеон осторожно приподнялся, снова нависая над Джен, ловя ее растерянный взгляд, мягко перехватывая ее худые руки и нежно, невесомо касаясь ее губ своими, ощущая, как быстро колотится в груди сердце.
– Я никогда не любил цветов, выращенных в садах…
Это были ромашки.
========== Память ==========
– Черт возьми, это же просто прекрасно, – Александр довольно улыбнулся, садясь за стол. – Предлагаю за это выпить!
– Да ты за все предлагаешь выпить, – де Хьюго развернул стул спинкой к столешнице и сел, склонясь вперед. Друзья замерли, смотря друг на друга, и рассмеялись, когда Себастьян добавил, – Но я, как всегда, только за. Эхей, Монти, чего выпьешь?
– Уф, да я бы не отказался от… – мужчина закинул ноги на соседний стул.
– Вина? – вклинился де Панса.
– Красного? Белого? – Хью покачивался на стуле, раскручивая на столе монетку.
– Я в Раю? – поинтересовался Оливье.
– Сегодня проставляется наш Бастиан, так что, думаю, да, – Александр развел руками. – Учения кончились, так что теперь мы можем спать спокойно.
– Ну до весны уж точно.
– Георг – монстрище, – де Хьюго ладонью прихлопнул упавшую монету.
– Будто что-то изменилось, он был таким всегда, – Александр пожал плечами, задумчиво озираясь в поисках разносчика еды и питья. – Сегодня тут негусто, я смотрю…
– Еще бы, такие морозы ударили, это мы с вами к такому привычные, – лейтенант фыркнул, заправляя за ухо светлые пряди.
– К слову, привычные мы к этому благодаря нашему зверюге Жоэлу, – сделал неутешительный для обоих друзей вывод де Монти, и те почти синхронно тоскливо вздохнули.
– Учитывая, какими изуверскими методами он действует, то, думаю, мы могли бы выходить на улицу в одном нижнем белье и не мерзнуть. Все же привычка – дело нехитрое, – Александр потер свои раскрасневшиеся щеки.
– И не особо приятное, – Себастьян потянулся.
– Нового ефрейтора, кстати, у нас не планируется? – де Панса, стащив с рук перчатки, кинул их на стол и закурил.
– А то я уже готов входить в должность, – Себастьян демонстративно поправил воротник своего пальто.
Оливье хохотнул:
– Мечтай-мечтай, а пока-то нас будет строить генерал, Маршал видимо решил попридержать кредиты доверия до новой своей женитьбы, а то надоверялся, – он подмигнул внезапно растерянно замолкшему Александру.
– Ты о чем-то знаешь? – тот нахмурился и склонился к адъютанту.
– Это, – Оливье запнулся, осознав, что сболтнул лишнего. – Если только совсем между нами, идет?
Де Хьюго накрутил прядь на палец, с любопытством наблюдая за вышедшей с кухни девушкой с подносом, уставленным стаканами:
– Мы – могила, Монти, мы – могила.
Тем временем девушка приближалась к их столу. Сама по себе выглядела она недурно: совсем тоненькая, невысокая, с копной густых длинных волос, острыми угловатыми чертами лица. Она остановилась, чтобы о чем-то переговорить с пожилой парой, занимавшей соседний стол, и звонко рассмеялась, отходя от них с грязной посудой на подносе.
– В общем, дело было так…
– Ох, какой сюрприз, – де Панса вдруг отвлекся, оборачиваясь.
– Сандро? – казалось, девушка растерялась. Она, было, чуть не выронила поднос, но, удержав посуду на месте, неуверенно подошла к столику, смущенно зардевшись, смотря на старого знакомого большими удивленными глазами. – Давно не виделись, – девушка пожала худыми острыми плечами. – Даже слишком давно.
На ее щеках едва-едва виднелись пятна веснушек. Взгляд беспокойно скользил по сидящим за столом мужчинам.
– Не ожидал увидеть здесь, – де Панса какое-то время с мягкой улыбкой смотрел на нее, ожидая ответа.
– Но увидел, – дрогнувшая улыбка все же нарисовалась на девичьем лице, обозначив ямочки на щеках. – Что господа будут заказывать?
– Да подожди ты, – махнул рукой Александр.
– Не думаю, что у меня есть время ждать, – девушка, с трудом державшая тяжелый поднос, шмыгнула носом.
– Возможно, дама нуждается в нашей помощи, а мы сидим, – де Хьюго поднялся. – Давайте я Вам помогу?
– Можно я просто приму ваш заказ и сама отнесу поднос на кухню? – та, обиженно насупившись, выпятила нижнюю губу, переступив на месте.
– Три бутылки красного. Сядь, Себастьян, – де Монти, которому не терпелось продолжить свой рассказ, закатил глаза.
Девушка, ободрившись, кивнула и быстро удалилась.
– Чего вы вообще к ней пристали, человек свою работу работает, у нее нет времени прохлаждаться.
– Да уж, глупо вышло, наверное… – Адександр сконфуженно потеребил сигарету в пальцах.
– Кто это вообще? Она слишком милая, чтобы работать в таком месте, а ты видел, какая она… – все это время внимательно следившей за разносчицей де Хьюго, толкнул явно не слушавшего его друга в плечо. – Эй!
– Да Скарлетт, разве не знаешь ее?
Себастьян лишь недоуменно приподнял брови, отвлекшись от увлеченного созерцания входа на кухню.
– Да не может быть, – прапорщик почесал затылок.
– Поверь, может. Так что делись информацией.
– Может, меня послушаете, наконец? – де Монти сложил руки на груди.
– Погоди, тут, кажется, рассыпается пылкая любовь Себастьяна к Ро, – со смехом отмахнулся де Панса. – Это – сестра Наполеона, конечно.
– Да ты шутишь?! Что это за такое «конечно»? – де Хьюго изобразил в голосе такое потрясение, что на момент это же потрясение отразилось у Александра в глазах, но тот быстро пришел в себя:
– Не шучу я, Бастиан, упаси тебя… – прапорщик жестом попросил говорить тише.
– У такого гада – и такая сестра, – сделал вывод Себастьян.
– Эт с чего это ты решил? – Оливье скептически приподнял бровь.
– Видимо, дела у ребят совсем разладились, раз такая хрупкая, милая…
– Спокойнее с эпитетами, Хью, – отрезал де Монти.
–…девушка идет работать в эту отвратную забегаловку.
– А ничего, что мы пришли праздновать именно в «эту отвратную забегаловку»? – де Панса тихо рассмеялся.
– Не суть важно.
– И с чего ты вообще взял, что она пришла сюда работать именно из-за этого? – он снова подвязал волосы лентой.
– Это та самая история, которую я вам пытаюсь рассказать уже минут десять, – адъютант страдальчески вздохнул.
– Дама в беде, у дамы проблемы.
– А Себастьян у нас – мастер решать проблемы дам, не так ли? – подтрунивал над товарищем Александр.
Скарлетт вернулась быстро: опустила на стол бутылки и бокалы и хотела, было, идти, но ее снова задержали:
– Не боишься здесь работать? – де Хьюго усмехнулся, буквально перехватив чужую руку, на что девушка, сначала немного помедлившая, нервным движением ее высвободила.
– Нет, – она прижала круглый поднос к груди, смотря в пол.
– Выгодная партия бы решила все твои проблемы, – де Панса разливал вино. – Я могу предложить свою кандидатуру, как посмотришь на это?
– Что же ты говоришь, Александр, ты же знаешь…
– Я так же готов поставить свою, если дама не против. Принципиальная, как и братец, смотрите-ка, – хохотнул Себастьян.
– Вы знаете Наполеона? – покрасневшая Скарлетт невольно подняла взгляд на светловолосого мужчину.
– Служили вместе, – небрежно бросил тот, подняв бокал. – Он при нас с Сандро даже письма твои читал…
– Не вслух, – поправил друга де Панса, на что тот кивнул. – Как он там поживает?
Девушка подняла худощавую руку и отправила выбившийся локон за ухо:
– Все в порядке, – она улыбнулась, поджатыми губами, несколько смущаясь, ощущая пристальный взгляд Себастьяна.
Правда…
***
Дженивьен осторожно села.
Несмотря на ночь, проведённую в непривычном, пахнущем жухлой травой и деревом месте, ее плечи все ещё сохраняли невидимое тепло чужих рук и, кажется, даже не леденели, как это случалось обычно. Женщина удивленно посмотрела на свои бледные худые ладони. На кончиках пальцев ощущалась пульсация сердца.
Из прически, безнадежно испорченной, выбивались в разные стороны чёрные рваные прядки, свисая на лицо и плечи, и торчали травинки и сено, поэтому, недолго думая, Джен принялась выуживать из смоли волос шпильки и маленькие заколки. Прядь за прядью падала на ее плечи, волнисто подвиваясь.
Женщина сделала судорожный вздох, она вздрогнула, услышав приближающиеся шаги сверху, но к ней так никто не спустился, шепотом продолжая что-то быстро говорить. Наполеон, видимо послушавшийся мудрого совета своего друга, понизил голос настолько, что его слов теперь было практически не разобрать, но даже так вещал он уверенно и бодро, пусть и не очень внятно.
Распустив волосы, какое-то время Джен сидела без движения, молча смотря перед собой, но, спохватившись, вытянула последние несколько шпилек и отложила небольшую их горстку на пол, отодвигая ногой подальше.
Грудь вздымалась непривычно легко. Боль в висках, которую у Дженивьен всегда вызывали тугие прически, прошла, и в голове стало ясно и спокойно. Она сняла стягивавший горло воротник, покрывавший плечи и запрокинула голову назад, отчего волосы упали на спину. Ее острые плечи, чуть приоткрытые, бледные, контрастировали с чёрными одеждами и снова поправленным чужим темно-зеленым камзолом, помогавшим сохранять тепло. Ее кожа была похожа на тонкий гладкий фарфор: даже губы, помада для которых осталась лишь воспоминанием, были блеклого розового цвета, тонкими и практически неподвижными.
Глаза Дженивьен – большие, с тяжелыми веками, обрамленными темными ресницами, были почти черного цвета. Она смотрела устало и спокойно, в размышлениях впав в глубокую задумчивость.
Руки Джен скользнули к корсету, и она, вытащив обрезки атласных шлевок, сняла его и небрежно откинула в сторону, осматривая чёрную ткань платья, только по случайности не задетую ножом.
