Текст книги "Ночь без права сна"

Автор книги: Златослава Каменкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Старый лакей напрасно пытался поймать шпица, что еще больше развеселило Пауля, Эрику и толстого мальчика. Наконец, обезумевший, загнанный шпиц прыгнул на подоконник и, опрокинув вазон с цветами, исчез за окном.

По белой мраморной лестнице из сада на веранду поднимался Вайцель. Наместник поставил бокал на поднос, который держал старый лакей Юзеф, и обернулся к Рауху.

– Барон, а вот и Вайцель…

Вайцель в новом фраке, подчеркивающем его военную выправку, подошел к группе мужчин, окружавших наместника.

Через полчаса наместник, барон Раух и Вайцель перешли в кабинет хозяина. Удобно рассевшись в мягких креслах, они вели беседу.

– На всех моих лесопилках страйк. Эти «герои» не только голодают, но многие остались без крыши над головой. Домовладельцы их вышвырнули на улицу. Как бы считаете, мой друг, – Раух обратился к наместнику. – матери этих детей позволят своим мужьям долго продолжать бунтовать?

– В городе готовятся к всеобщей забастовке. Нам известно, что завтра состоится тайное сборище… – Вайцель многозначительно взглянул на собеседников и добавил: – И знаете, кто там будет?

Наместник и Раух вопросительно посмотрели на Вайцеля.

– Иван Франко. И, кажется, этот… его приятель, библиотекарь Павлык.

– И что вы с ними церемонитесь? За решетку – и конец! – воскликнул Раух.

– С Иваном Франко так нельзя! – в раздумье проронил наместник. – Он слишком известен…

– Я удивляюсь вам, граф! Конечно, вы тонкий знаток литературы, искусства, по от писанины Франко, извините, навозом несет!

– Я бы сказал – порохом, – осторожно поправил барона комиссар полиции.

– Как можно терпеть? Этого гайдамаку! Этого… – горячился Раух.

– Кстати, барон, а вы читали что-нибудь из писаний Франко? – усмехнувшись, спросил наместник.

– Очень нужно… – обиженно буркнул Раух. – Читать бредни мужика! Пусть читает герр Вайцель, он комиссар тайной полиции.

Фразу барона восприняли как остроту, и все засмеялись.

– Герр Вайцель, а может, Франко – русский шпион? – неожиданно спросил Раух.

– Нет, он не царский шпион. Франко гораздо опаснее – он связан с русскими социалистами.

Лицо наместника стало серьезным.

– Герр Вайцель, Иван Франко – талантливый литератор. Я надеюсь, он одумается…

– Ваше сиятельство, горбатого могила исправит, – возразил Вайцель.

– Нет, нет, с ним так нельзя. Франко слишком популярен среди черни. Конечно, он заслуживает суровой кары, но…

– Ваше сиятельство, Иван Франко – одержимый! Много раз у него делали обыск и всегда находили запрещенную литературу. В молодости, как вы знаете, он побывал в тюрьме… Но это его не исправило – он все равно остался непримиримым врагом нашей монархии. Недавно мне стало известно, ваше сиятельство, что дом Франко русские социалисты собираются сделать перевалочным пунктом для транспортировки из-за границы в Россию нелегальной марксистской литературы.

Смех гостей еще звучал в ушах старого Юзефа, когда на пороге его подвальной каморки появился радостно взволнованный Казимир.

– Поздравьте меня, крестный. Я нашел работу…

Старый Юзеф медленно обернулся и посмотрел на него такими скорбными глазами, что радость Казимира сразу угасла.

– Что с вами, крестный? Не заболели ли вы?

– Пан Войцек из Америки вернулся, – тяжело вздохнул Юзеф. – Письмо от Ванды привез. На вот, почитай…

В раскрытое окно ворвались звуки задорной польки. Юзеф прикрыл окно, взял подсвечник с горящей свечой и поближе поднес к Казимиру. Тот развернул листок измятой бумаги.

«О, Езус-Мария! – прочел вслух Казимир. – На беду свою, мы поверили, что есть счастье-доля в Америке, пусть она огнем горит, а тех вербовщиков – пусть их пан-бог покарает! Легко камень в море кинуть, да пойди достань. Наняли нас всей семьей железную дорогу прокладывать через леса и болота… Да беда не по лесу ходит, а по людям… Свела Яна в могилу желтая лихорадка…»

– Матка боска! – перекрестился Юзеф.

«…А я с детками малыми осталась, как птица без крыльев и гнездышка. И родной земли, наверное, ни я, ни дети мои не увидим…»

Словно две большие капли ночной росы, на лице старика блестели слезы. Казимир, не умея ни успокоить, ни утешить, нахмурившись, молчал.

В дверь что-то зацарапало, послышался жалобный визг. Юзеф поставил подсвечник, открыл дверь и впустил шпица.

– Снежок, голубчик, – Юзеф погладил собачонку.

– Что у него на хвосте? – спросил Казимир.

– Панычи развлекались, – вздохнул Юзеф, отвязывая полусгоревшую вертушку от хвоста измученной собаки.

Солнце еще не взошло, а Ромке словно кто-то на ухо крикнул: «Пора!»

Поеживаясь от холода, он быстро вскочил и затормошил крепко спящего Гриця.

– Разве светает? – сонно пробормотал тот, не открывая глаз.

– Берн мешок, а я – лопату. Пошли…

– Есть хочу, – пожаловался Гриць. – В животе бурчит.

– Спички у тебя? – шепотом спросил Ромка.

– Ага, вот они.

– Накопаем картошки, испечем. Пошли…

В предрассветном тумане мальчики украдкой проскользнули мимо дремавшего сторожа у ворот товарного склада. За ними бежал Жучок.

И вот Ромка и Гриць – у песчаного обрыва, где одиноко стоит молодая березка.

– Начнем копать там, – Ромка указал на корневище сломанного грозой дуба.

Искатели клада молча принялись за работу. Ромка орудовал лопатой в яме, а Гриць наверху отгребал руками землю.

Вдруг Гриць молитвенно сложил руки, возвел глаза к небу:

– Боженька, милый! Помоги нам найти клад! Помоги, а? Мы тебе… Мы с Ромкой пойдем в церковь и поставим много свечей… Ей-богу!

– Грицю, с кем ты там разговариваешь? – крикнул из ямы Ромка.

– С паном-богом.

– Чего-чего? – не расслышал Ромка.

– С боженькой я говорю…

– А он что?

– Молчит… Наверное потому, что мы грешные…

– То правда, – согласился Ромка, утирая рукой пот и размазывая грязь по лицу. – В сады чужие лазим, картошку воруем… – И вдруг, закипев гневом, погрозил кулаком: – А папу Зозуле ей-богу когда-нибудь каменюкой голову провалю!

– Тихо ты, не гневи бога! – испуганно замахал руками Гриць.

Ромка снова принялся копать. Вдруг лопата ударилась обо что-то твердое. Скрежет услышал и Гриць, припавший к краю ямы.

– Нашел! – радостно воскликнул Ромка.

Он упал на колени и поспешно начал разрывать землю руками.

– Осторожно! – дрожа от волнения, крикнул Гриць и прыгнул к Ромке.

Теперь они трудились вдвоем, едва умещаясь в яме, толкая друг друга.

– Ага! – Ромка, взволнованный, схватил лопату. – Да не мешай же ты, Грицю, вылазь из ямы, быстро!

Гриць поспешно выполнил приказ друга. Лежа на животе, он следил за работой Ромки.

Постепенно на дне ямы вырисовался какой-то темный предмет. Когда стало возможным ухватить его руками, Гриць не вытерпел и снова прыгнул в яму.

– Ух, какой тяжелый! Там, видно, добра разного много, – лихорадочно дрожа, прошептал Ромка.

Мальчики присели на дно ямы. Уперлись ногами и спинами в стенку и изо всех сил потянули клад.

– Не поддается, холера! У черт! – выругался Ромка.

– Ты не ругайся, прогневишь бога… – рассердился Гриць.

– «Прогневишь»!

Ромка еще несколько раз копнул вокруг таинственного предмета, и на этот раз мальчики вытащили большой камень.

– Вот тебе и клад! – едва не плача, проговорил Ромка и только сейчас почувствовал, как болят поцарапанные грязные руки.

– Вот видишь, в камень обратился. Говорил я тебе, не гневи бога.

– А ну тебя, – сердито отмахнулся Ромка.

Утомленные друзья сидели на дне ямы и злились друг да друга.

– Айда в Кайзервальд [24]24
  Лес, расположенный недалеко от Песковой горы со Львове.


[Закрыть]! – скомандовал Ромка.

Мальчики бросились в густую, плотную чащу молодого ельника.

– Там… вот… – едва слышно прошептал Гриць, прислушиваясь к людским голосам. – Может, жандармы? А если собак спустят?

– Что-то не слышно собак, – утирая вспотевший лоб, ответил Ромка и осторожно начал отходить назад.

Но, зацепившись ногой за обнаженный корень старого клена, упал.

Прошла минута, вторая – никто не появлялся. И только слышался чей-то тихий, но твердый голос. Мальчики прислушались.

– «…Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный… то крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и тучи слышат радость в смелом крике птицы…» – услышали они.

– Ану пошли ближе, – отважился Ромка.

Мальчики начали тихонько пробираться в чащу, раздвинули ветки и неожиданно увидели пожилого рыжеусого человека. Он сидел под высокой ивой, залитой лучами утреннего солнца, пробивавшимися сквозь густую светло-зеленую листву. В руках он держал какой-то журнал и взволнованно читал, а вокруг него на небольшой тенистой полянке сгрудилось человек двадцать студентов и рабочих.

– «…В этом крике – жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике…» – читал Франко.

Высокий белокурый студент пригнул к себе ветку ивы и медленно, сосредоточенно отрывал листья. Это был Ян Шецкий, которого мальчики не знали.

На разостланной газете лежали остатки хлеба, яичная скорлупа, луковица, колбаса. Тайное собрание, на случай налета полиции, должно было выглядеть как обычный воскресный пикник.

– Гляди, Ромка, а вон твой тато, – толкнул друга локтем Гриць.

– Тсс, – Ромка приложил палец к губам.

Студент Тарас Коваль не пришел на конспиративное собрание в лес. В эту самую минуту он подходил к дому, где жил Гнат Мартынчук. От внимательного взгляда студента не укрылось то, что против ворот на лестнице, приставленной к газовому фонарю, возился какой-то подозрительный человек в комбинезоне, то и дело внимательно вглядываясь в прохожих. Когда Тарас поравнялся с калиткой дома, он поймал на себе взгляд рабочего в комбинезоне.

Тарас спокойно вошел во двор и, захлопнув за собой калитку, припал глазами к щели. Теперь он ясно увидел, что рабочий на лестнице внимательно смотрит на ворота, за которыми притаился Тарас. Тогда Тарас, осмотревшись вокруг, отошел от калитки и быстро прошел мимо развешанного белья. Сквозь дыру в заборе выбрался на другую улицу и, обогнув маленький костел Ивана Крестителя, пошел вдоль невысокой стены, увитой плющом. Остановился, оглянулся, и, легко перемахнув через стену, очутился во дворе тарного склада, заваленного бочками и ящиками.

Отсюда Тарас снова мог видеть, что делалось на улице. Метрах в двух от него топтался на лестнице тот самый рабочий. Он явно следил за воротами напротив.

К фонарю приблизился хорошо одетый господин с усиками.

Рабочий быстро слез с лестницы, достал сигарету и обратился к прохожему.

– Пан позволит?

Прохожий не дал ему прикурить от своей сигареты, а достал из жилетного кармана зажигалку:

– Прошу, – тихо осведомился он. – Ну?

– Лишь один студент. Пока не вышел.

– Не одурачили они нас? Загляните в квартиру каменщика.

Спустя несколько минут агент постучался к Мартынчукам.

– Кто там? – громко спросила Катря, убиравшая в квартире. – Не замкнуто, входите, прошу!

Агент вошел. Окинув взглядом комнату, он очень вежливо обратился к Катре:

– Прошу пани, я немного опоздал… Тут у вас должны собраться…

– Что-что? Тут не сейм, чтобы собрания устраивать! – сразу поняв, с кем имеет дело, отрезала Катря.

Считая разговор оконченным, Катря сурово нахмурила брови и направилась во двор с трепачкой в руках, чтобы выбить из одеяла пыль. И агент, с опаской косясь на палку в руке Катри, поспешно отступил к двери.

…А тайное собрание, о котором агент хотел узнать, продолжалось.

– «Жизнь» – легальный журнал русских марксистов, – говорил Иван Франко друзьям. – Здесь напечатана «Песнь о Буревестнике» Максима Горького. За напечатание песни власти запретили издание журнала. Конечно, тьма боится света! Друзья мои, пламенный призыв «Буревестника» должны услышать тысячи обездоленных галицких тружеников, которые до сих пор терпят и молчат, а их покорностью питается панское насилие, как огонь соломой.

В эту минуту ветви орешника раздвинулись, и около Гната Мартынчука появился Тарас. С трудом переводя дыхание, он что-то встревоженно зашептал, отчего лицо Гната Мартынчука нахмурилось. Он медленно встал.

– Товарищи! – сурово прозвучал его голос. – Дом, где мы сегодня должны были собраться, оцеплен жандармами. – Он медленно обвел взглядом лица присутствующих. – Среди нас есть провокатор!

– Ваша осторожность, друже Кузьма, спасла людей, – обращаясь к Одиссею, взволнованно проговорил Франко.

– Я бы задушил предателя своими руками! Кто? – и Тарас почему-то неприязненно покосился на Ярослава Калиновского.

– Все-таки – кто? – ни к кому не обращаясь, тихо обронил Ян Шецкий.

Ромка и Гриць, не выходя из укрытия, тоже заволновались.

– Слушай, Ромка, а что такое… провокатор?

– Ну, человек… который за деньги родную мать готов продать полиции. Понял? Мой отец говорит, такого и за человека грех считать. Понял?

– Такой, как пан Зозуля, – добавил Гриць.

Мальчики опять умолкли, прислушиваясь к словам Гната Мартынчука.

– Коварный расчет барона Рауха найти союзников среди жен и матерей бастующих пильщиков лопнул как мыльный пузырь. Семьям бастующих мы раздадим деньги из нашей рабочей кассы. Но самое сложное, товарищи, – работа среди крестьян, потому что они за мизерный заработок, за кусок хлеба готовы принять любые условия.

Вдруг чья-то сильная рука приподняла Ромку за шиворот, как котенка, и испуганные глаза мальчика встретились с глазами человека могучего сложения. Гриця, пытавшегося бежать, поймал кто-то другой.

– Вы что тут делаете?

– А мы… мы там… – растерянно забормотал Ромка.

На человека с громким лаем набросился Жучок. Гриць вырывался, а потом заорал на все горло:

– Пусти-и-и!

Собака, увидя, что ее друзья в беде, яростно накинулась на обидчиков. На шум прибежали те, кто сидел на поляне.

– Ромусь, Грицю, что вы здесь делаете? – спросил Тарас.

Ромка вопросительно посмотрел на Гриця, как бы советовался – сказать или не сказать? Но Гридь опередил его:

– Мы клад искали. На Высоком замке…

– Товарищи, пора расходиться! – подойдя к студентам, сказал Одиссей.

– Что-то подозрительно много неудач у нас в последнее время, – с тревогой в голосе проговорил Гнат Мартынчук.

– А мне лучше выйти из лесу с детьми, они самая надежная охрана, – писатель положил руку на плечо Ромки. – Пошли.

Угрозы Каролины

В этот предвечерний час по пустынной улице к домику в лесах подходил Тарас Коваль. Но прежде чем скрыться за железной калиточкой в высоком каменном заборе, он остановился и зажег сигарету, при этом еще раз настороженно просмотрев улицу.

Одиссей сидел за штабелями досок, ожидая товарищей.

– Что случилось? – спросил он, сразу заметив тревогу на лице Тараса.

Тарас Коваль не был окружен ореолом таинственности. В университете знали, видимо, и еще кое-где знали, о родстве Коваля с писателем Иваном Франко. Правда, надо было быть очень смелым человеком, чтобы не скрывать этого, однако до сегодняшнего дня полиция за три года ни разу не вторгалась в его жизнь. Но сегодня, когда Тарас возвращался домой, соседская девочка, игравшая в «классики» на улице возле дома, сказала ему: «Там, в мансарде, полиция ожидает пана студента…»

Припомнил Тарас и тот случай, когда товарищи должны были собраться на квартире у Гната Мартынчука, по Одиссей вдруг перенес собрание на Кайзервальд, и полиция осталась с носом.

– Подумать только – сегодня, накануне забастовки, едва спасся от ареста. Боюсь, что кто-то информирует полицию о наших планах, – тяжело выдохнул Тарас.

– Надо остерегаться провокаторов, – насторожился Одиссей. – Ночевать будешь здесь. Да… Пока не выявим иуду, все планы и действия могут быть обречены на провал. У нас должно быть свое недремлющее око, оно должно уметь заглянуть в душу каждого и безошибочно отличить подлинное от подделки, искренность от фальши. – Одиссей помолчал. Потом положил руку на колено Тарасу и снова заговорил: – Тебе это поручаю, друже. Обмозгуй, придумай план действий, а после расскажешь мне…

Во дворе послышались шаги.

Тарас приподнялся и выглянул из-за досок. Тихий условный свист успокоил его.

– Стахур и Калиновский.

Тяжелая дубовая дверь домика открылась, и Стахур с Ярославом скрылись за ней.

Прерванный разговор продолжался.

– Кажется, начинать надо с тех, кто всегда в курсе наших дел. – Одиссей достал из кармана пиджака фотографию и, чиркнув зажигалкой, сказал: – Посмотри на портрет главного дьявола. Ему служит человек, который нас предает. Возьми фотографию и постарайся хороша запомнить его лицо, потому что он имеет обыкновение менять свою внешность.

– Это, кажется, Вайцель? Я его видел. У нас в университете.

– Когда?

– На следующий день после появления там наших листовок.

– Интересно…

– Он выходил из кабинета ректора. А ко мне как раз подбежала Каролина, – есть у нас такая студентка, – и шепнула: «Взгляните, пан Тарас, вот тот элегантный джентльмен – директор тайной полиции. Его имя Генрих Вайцель».

– Она знакома с Вайцелем? Может быть, она…

– Нет, нет! Просто у нее страсть хвастаться своей осведомленностью. Учится плохо, зато отлично знает все тайны. С ней в большой дружбе Ян Шецкий…

– Шецкий? Ясно, о тебе она узнала от него.

Наступило молчание. Одиссей что-то обдумывал, наконец сказал:

– Каролины надо остерегаться как чумы. Интересно, интересно… Ну, если уж ты удостоился видеть в лицо того, кто устраивает нам засады и расставляет ловушки, это только поможет делу. Скажи, Шецкий давно дружит с Каролиной?

– Второй год. Шецкий бывал у них в доме, и родители Каролины благосклонно относились к нему. Жених… Но вот уже больше месяца между Шецким и Каролиной разлад. О причине Ян ничего не говорит.

– Дальше так продолжаться не может. Мы слишком поверхностно знаем своих товарищей. Ну, разве простительно ничего не знать Гнату Мартынчуку или мне о том, что ты сейчас рассказал? – с досадой вырвалось у Одиссея.

– Тогда я должен сообщить еще кое о чем. Вчера Каролина остановила меня, когда я выходил из университета, отвела в сторону и, дрожа от злости, сказала: «Передайте вашему другу Шецкому, что я не желаю больше видеть его! Хотя нет… Скажите ому: если он на глазах у всех на коленях попросит у меня прощения, тогда я пощажу его. Иначе… О, я раскрою вам такие его тайны! Он и не подозревает, что я о нем знаю!» Я и рта не успел открыть, как она умчалась.

– Почему же ты молчал? – заволновался Одиссей. – Так и сказала: «Раскрою вам его тайны?»

– Именно так. Но я подумал: можно ли придавать серьезное значение словам болтливой вертихвостки? Угрозы Каролины казались мне пустыми словами.

Послышались торопливые шаги. Тарас и Одиссей одновременно встали.

– Вот и он сам, – сказал Одиссей, выходя навстречу Шецкому. Тарас последовал за Одиссеем. Шецкий узнал их, поздоровался.

– Спешил, боялся опоздать.

– Нет, нет, не опоздали, – успокоил его Одиссей, сожалея, что не может в темноте видеть глаз собеседника. – Друже Шецкий, у вас неприятности?

– У меня? – удивленно пожал плечами Шецкий. – Никаких.

– Разве? А разлад с панной Каролиной?

– Я не думал, чтобы мои личные дела интересовали… Какое это имеет отношение к нашему общему делу? – неприязненно косясь в сторону Тараса, резко ответил Шецкий.

– Каждая угроза в адрес товарища по борьбе – угроза и нам, – спокойно ответил Одиссей.

– Угроза?

– Да. Каролина угрожает вам каким-то разоблачением.

– Что она знает обо мне? – с напускным спокойствием проговорил Шецкий. – Что я читаю «Арбайтер цайтунг»? Так это легальная газета. Ее издают под носом у цесаря, в Вене. Или она донесет, что я придерживаюсь социалистических воззрений? Они не тайна для полиции. И, если угодно, с Каролиной я порвал потому, что она слишком любопытна. А я не имел права рисковать нашим великим делом. И тебе, друже Тарас, советую остерегаться Каролины. Хорошо, что она по-настоящему ничего не знает о нас.

– В том-то и дело, что она заявляет, будто знает.

Шецкий нервно вертел в пальцах сигарету.

– Скажите, Ян, откуда Каролина знает Вайцеля? Она вам не рассказывала? – неожиданный вопрос Одиссея оглушил Шецкого.

– Вайцель? Впервые слышу эту фамилию.

– Там ждут нас, заходите. Поговорим об этом позже. А ты, друже, погоди минуту, – Одиссей взял Тараса за локоть и, когда за Шецким закрылась дверь, спросил: – Ну, что скажешь?

– Да, тут не все чисто. Постараюсь выведать у Каролины тайну Шецкого. А заодно выведаю, что она знает о Вайцеле.

– Да, осведомленность этой Каролины – вещь обоюдоострая. Она может нам многое испортить, а может и принести пользу.

Немного помолчав, Одиссей с досадой упрекнул себя:

– Кажется, я допустил оплошность. Если Шецкий действительно иуда, то Каролина исчезнет… Ее уберут! Нельзя медлить, Тарас. Куй железо, пока горячо. Сейчас ты можешь найти Каролину?

– Попытаюсь. Да, найду.

– Тогда иди, друже.

Среди собравшихся в домике находился и Франко.

Он сидел на топчане около завешенного одеялом окна и, не слушая тихого разговора товарищей, при свете каганца карандашом редактировал листовку. Закончив, Франко протянул листовку Ярославу Калиновскому и сказал:

– Стало короче и понятнее для рабочих.

– Спасибо вам. – И спросил у Одиссея: – Прочитать?

– Да, читай, – ответил тот. – Может быть, у товарищей будут поправки. Послушайте, товарищи! Ярослав, пожалуйста, начинайте.

Калиновский взволнованно прочел:

«Галицкие труженики!

Снова предприниматели наступают на ваши права. Они удлинили рабочий день и сократили заработную плату.

Пролетарии! Разверните свои богатырские плечи! Вздохните легкими своего класса! Пусти хозяева-эксплуататоры содрогнутся, почувствовав вашу силу. Не просить, а требовать надо общего выборного права.

Пролетарии! Не поддавайтесь сладким фразам миротворцев.

 
Горе, горе миротворцам,
Тем, кто к топору не рвется,
Не ответствует мечом!
 

Помните: лишь бороться – значит жить!

Рабочие люди, плотнее сомкнитесь вокруг своих забастовочных комитетов и требуйте от предпринимателей:

Восьмичасового рабочего дня! Повышения платы! На работу принимать только через Посредничество!

Требуйте, и вы победите!»

Последние слова Ярослав произнес торжественно.

– Какие поправки или добавления будут, товарищи? – спросил Одиссей.

– Написано хорошо.

– Каждому понятно, – отозвался Гнат Мартынчук.

– Конечно, надо скорее напечатать, – горячо поддержал Стахур.

– Мы распространим быстро, – заверил Шецкий.

– Так и решили, товарищи, – сказал Одиссей. – Ярослав, я надеюсь на вас. Листовку завтра же надо отпечатать и распространить. Ну, друже Гнат, рассказывай, как у тебя дела. Люди послушают.

– У нас так: на строительстве костела триста рабочих предъявили ультиматум подрядчику. Если через три дня не согласятся выполнить требования рабочих – шабаш! Бросают работу. У строителей все хорошо, почти обо всем договорились. Да вот беда с пекарями, портными, сапожниками, почтальонами. Проклятые пэпээсовцы воду мутят!

– Посмотрим, чья возьмет! Пан Стахур, организуй академиков и помогите Гнату Мартынчуку растолковать обманутым рабочим смысл фальшивых обещаний миротворцев из партии польских социалистов. Покажите на жизненных примерах, что у них, кроме трескучих революционных фраз, хвастовства и шовинизма, ничего нет за душой.

– Товарищ Гай, разрешите и мне! – не утерпел Ярослав.

– Вам, друг мой, сейчас доверена листовка. Надо отпечатать не менее трех тысяч экземпляров на украинском и польском. Я на вас очень надеюсь. Сами подберите надежных людей. Пусть они установят связь с польскими рабочими. Призывайте польских рабочих к классовой солидарности. Вместе черта поборем!

Дверь скрипнула и приоткрылась, привлекая всеобщее внимание. В комнату просунулась голова молодого парня.

– Там сын Мартынчука пришел.

– Впусти.

– Ну, заходи! – сурово проговорил парень, впуская Ромку в комнату.

Ромка нерешительно остановился у двери. Настороженным взглядом обвел людей, сидящих на полу, на кирпичах, на единственном здесь топчане и, увидев среди них своего отца, вдруг смутился.

Мартынчук, заметив замешательство сына, подбадривающе кивнул ему головой.

– Принес? – спросил Одиссей.

Мальчик еще раз оглянулся.

– Давай, здесь все свои.

Ромка достал из-за пазухи сверток и протянул Одиссею. Тот, разорвав бумажную обертку, выложил на стол пачку газет и небольшой конверт. Торопливо вскрыв его, извлек газетную вырезку и несколько писем.

– Протест против отправки киевских студентов в солдаты, напечатанный в «Искре», в России получил широкий отклик. «Искра» прислала нам несколько откликов и вырезку. – Одиссей передал корреспонденцию Калиновскому.

– Я ничего не знал о письме, – удивился Шецкий. – Дайте же прочесть.

– Прошу.

Шецкий склонился к лампе и жадно читал, пока Одиссей раздавал присутствующим свежий номер «Искры».

– Послушайте, как здорово написано! – воскликнул Шецкий и прочел вслух:

– «…Мы, отделенные от вас солдатским кордоном, не можем прийти в ваши ряды и принять участие в той сечи, в которой Вы падаете под ударами вражьих рук. Мы, к сожалению, осуждены в бездействии ожидать здесь известий с поля битвы. Но мы более чем убеждены, что борьба эта скоро кончится для вас полной победой, а потому от всей души поздравляем вас и восклицаем: счастливой борьбы, товарищи!»

– Верно, счастливой борьбы, товарищи! – сказал Иван Франко, оторвавшись от чтения «Искры». – Мы с надднепровскими украинцами – дети одной матери. И борьба наша – нераздельная.

Кто-то постучал в окно. Залаяла собака. Все насторожились. Условный сигнал повторился. Одиссей осторожно приподнял угол одеяла и увидел за окном Тараса, который подал сигнал тревоги.

– Товарищи, надо немедленно расходиться.

Через минуту в комнате остались только он, Стахур, Мартынчук, Ярослав и Ромка.

– Нам лучше не идти вместе. Завтра я зайду к вам домой, – сказал Стахур Ярославу и быстро вышел.

Одиссей высыпал из пепельницы окурки, завернул в кусок газеты и отдал Ромке:

– Положи в карман, а на улице, подальше от дома выбросишь.

– Об опасности предупредил Тарас? – спросил Стахур.

– Да.

Вслед за Иваном Франко, который вышел проводить людей, поспешил Стахур. Франко взволнованно обратился к нему:

– Вы прочитали, что делается в России? Рабочие сражаются на баррикадах. Сегодня же напишу открытое письмо нашей молодежи, чтобы и она подумала о значении этих событий для нас.

– По-моему, не о рабочих и, конечно, не о России надо писать, друже Иван. Вы сами сын крестьянина, скажите, кто главный на земле? Кто? – горячо вопрошал Стахур. – Крестьянин! Он всех людей хлебом кормит, он – хозяин жизни. К нему и обратите свое пламенное слово!

– Хозяин жизни? Хозяева жизни – все труженики.

– Если Иван Франко не на словах, а на деле любит свой многострадальный украинский народ, любит землю Данила Галицкого, обильно политую кровью лучших сынов Украины, то каждым словом он должен бить в набат, поднимать народ на священную борьбу. Довольно страданий! Хватит нам стонать под польским ярмом. Всюду поляки! Все для них! Нет, здесь наша Галичина! Земля наших предков… Хватит чужевластья!

Франко, мрачно слушавший Стахура, вдруг оборвал его:

– А на смену чужим панам придут свои паны? «Многострадальный народ»! Вы что, всех украинцев меряете одной меркой? По-вашему, угнетенный труженик и богач равноправны? Я считал вас социалистом…

Стахур горячо выдохнул:

– Прежде всего я украинец! Украинец! Я всей душой люблю пашу пеньку Украину!

– Украину можно любить по-разному!

Послышался цокот копыт.

– Полиция? – забеспокоился Франко. – Уходите скорее через сад.

Франко вошел в дом, запер дверь и бросился к Одиссею.

– Полиция!

– Постарайтесь казаться спокойным.