Текст книги "Ночь без права сна"

Автор книги: Златослава Каменкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Ян Шецкий

Анна дает уроки немецкого языка детям в нескольких богатых семьях, и этого заработка хватает, чтобы не очень нуждаться.

Конечно, если бы матери ее богатых учениц знали, что пани Калиновская живет с сыном только на те средства, которые она получает за уроки, быть может, они не стали бы задерживать положенное ей жалованье. На этот счет доктор Ванек как-то зло заметил:

– Только бедняки не оттягивают уплату долгов, но не в силу своей добродетели, а потому, что за каждый грош надо платить проценты!

Случалось, средства не позволяли Анне купить даже цветы в день рождения сына, но об этом всегда помнил доктор Ванек, Ружена и Франтишек Модрачеки.

Гордость не позволяла Анне напоминать о долге, а богатые мамаши, целыми днями беззаботно разъезжавшие с визитами из дома в дом, занятые выбором модных платьев и шляп, могли ли они помнить о какой-то учительнице? Иной раз Анна получала за два-три месяца сразу. Ей уже не раз приходилось прибегать к услугам ростовщика. А выкупая заложенные вещи, Анна иногда платила ростовщику такие проценты, что на них хватило бы сытно прожить целую неделю.

Утро. В окно брызнул такой поток солнечных лучей, что Славик прикрыл глаза ладонью и сел на кровати.

– Доброе утро, мамуся!

– Доброе утро, – отозвалась Анна, хлопотавшая у стола. – Вставай быстрей, а то опоздаешь в гимназию.

– Разве я проспал? – удивился Славик. Сунув ноги в домашние туфли, он поспешно принялся застилать свою кровать. – Мамуся, пожалуйста, взгляни, который час.

Анна виновато улыбнулась, но ге скрыла от сына, что часы опять пришлось заложить. Она их выкупит, как только ей заплатят за уроки.

– Ой, мамуся… – в голосе мальчика прозвучал глубокий укор. – Так вот почему ты вчера за завтраком не хотела съесть хлеб с маслом и яичко… Ты оставила их мне на обед.

– Это ничего, ничего, мой мальчик, – проговорила Анна и поцеловала сына в голову. – Вчера мне, сынок, и вправду не хотелось есть. Зато сегодня… Вот взгляни, – Анна указала на стол, уставленный разной едой. – Мы с тобой устроим настоящий пир!

Проводив Славика в гимназию, Апиа переоделась и поспешила на набережную Влтавы. Здесь в богатом особняке жил текстильный фабрикант Густав Фольциммер, двух дочерей которого Анна подготавливала для поступления в гимназию.

Конечно, Густав Фольциммер был бы шокировал, узнав, что эта же самая пани обучает у себя дома детей рабочих, а по вечерам занимается с ткачами, к тому же совершенно бесплатно. Но фабриканту, как и его супруге, даже в голову не могла придти такая мысль.

В то время как в доме фабриканта швейцар распахнул перед Анной дверь и она по белой мраморной лестнице, устланной ковровой дорожкой, поднялась в классную комнату, в гимназии, где учился Славик, раздался звонок на перемену.

Гимназисты, словно воробьи, заполнили обширный двор, обсаженный молоденькими кленами. Утром прошел дождь, и большая лужа посреди двора стала ареной состязания прыгунов.

Шецкий, красивый белокурый мальчик, и Славик Калиновский принимают холодный «душ»: тряхнут ствол молоденького клена – и сверху падает ливень капель.

– Славик, иди сюда, я тебе что-то скажу, – подбежал худенький сутулый Костусь, остерегаясь, чтобы капли с дерева не забрызгали его чистенький, старательно выглаженный костюмчик.

– Ты не хочешь искупаться под душем? – предложил ему Славик, приглаживая мокрые волосы и подбегая к Костусю.

Вместо ответа Костусь тихо сообщил:

– Наша Чернявка ощенилась!

– И ты дашь мне щенка?

– Да, какого захочешь.

– А твоя мама позволит?

– Она сама сегодня сказала, что щенят надо раздать. После уроков пойдешь ко мне?

– О чем вы шепчетесь? – подкрался к ним Янек Шецкий.

– А Костусь мне сегодня песика подарит, – хвастнул Славик.

– А мне?

– Хорошо, я и тебе завтра принесу, – пообещал Костусь.

– А почему это – ему сегодня, а мне завтра?

– Понимаешь… Я далеко живу, – замялся Костусь, – аж там, где баня, что возле Карлова моста. Я тебе завтра принесу, хорошо?

– Нет, сегодня! Я тоже с вами пойду!

– Ой, что ты! Вот крест святой, завтра еще до занятий я принесу тебе домой. Я знаю, где ты живешь: в белом особняке за углом.

– Сегодня, слышишь, сегодня хочу! – капризно топнул ногой Янек. – Иначе ни одной книжки тебе не покажу!

– Пусть идет с нами, – попросил Славик.

– Нет, – ответил Костусь.

– Вот как? – вскипел Янек. – Считаю до трех. Если не скажешь «пойдем», знай: мы с тобой поссорились навеки!

Костусь покраснел, и Славику показалось, что мальчик вот-вот заплачет.

– Мама не позволяет, чтобы я приводил…

– Ему можно, а мне нет? – наступал Янек.

– Славик умеет… умеет тайну хранить…

– Тайну? – Янек даже задрожал от злости, а на его чуть вздернутом носу выступил пот. Тайна? И они от него скрывали? А вот он им давал читать «Приключения Робинзона Крузо» и «Всадник без головы».

– Знаешь что, Костусь? Я поклянусь, что никому твою тайну не выдам. Вот тебе крест святой.

– Разве так клянутся? – критические заметил Славик.

– А как же?

– А вот так, – ударил себя кулаком в грудь Славик. – Чтоб меня молния испепелила! Другие даже землю едят…

– Вот еще! – прервал его Янек. – Землю есть! Чтоб глисты завелись.

– Крестись на костел, – наконец сдался Костусь.

И хотя в этот миг прозвенел звонок и все ученики бросились в классы, Янек Шецкий успел клятвенно осенить себя крестом и тут же предложил:

– Давайте удерем с последнего урока.

– Нет, мама огорчится, если я так поступлю, – отказался Славик.

– «Огорчится, огорчится», – передразнил Шецкий. – Мамочкин сыночек, на сосочку! – презрительно скривился он. – Да кто тебя просит об этом маме рассказывать? Или знаешь что, Костусь, давай убежим вдвоем, без него!

– Без Славика? Нет, нельзя…

– Вам хорошо, – страдальчески свел брови Янек. – За вами не приходят. А я как убегу от Игнация? Как?

– А ты через окно, – подсказал Славпк. – Я тебе ранец сброшу в сад.

– Чудесно! – примирительно глянул на Славика Шецкий, и мальчики побежали в класс.

Славик и Костусь весь урок сидели как на иголках и ни слова не слышали из того, что объяснял учитель.

До конца урока оставалось добрых четверть часа, когда Шецкий, сидевший со Славиком на третьей парте у окна, толкнул своего соседа локтем в бок и с досадой прошептал:

– Вот пожалуйста, полюбуйся, явился! Торчит как пень!

Славик украдкой посмотрел в окно и увидел старого длинноусого лакея Игнация. Тот сидел на низкой скамейке, курил трубку и, ничего не подозревая, поджидал своего «ясновельможного панычика».

Чтобы привлечь внимание Костуся, сидящего на последней парте, Янек повернулся спиной к учителю и начал страшно ворочать глазами и гримасничать.

По классу пролетел сдавленный смешок.

– Сядь как следует, – дернул Шецкого Славик. – Учитель смотрит.

В ответ Янек презрительно фыркнул:

– Пусть он хоть третью пару пенсне на нос нацепит, все равно я его не боюсь. У него брат – казнокрад! Знаешь, что ему будет? – горячо зашептал Янек, сделав страшные глаза.

– Нет, не знаю, – едва слышно прошептал Славик.

– Теперь все зависит от моего отца. Понял? – многозначительно сказал Янек.

Хотя Славик ровным счетом ничего не понял, но утвердительно кивнув головой, – он не хотел продолжать разговор, так как знал, чем все может кончиться. Шецкому учитель ничего не сделает, а его, Славика, может выставить из класса.

Между тем урок кончился. Не успел затихнуть звонок, не успел учитель выйти из класса, как Янек схватил свои ранец, подлетел к окну и, крикнул что-то невразумительное, прыгнул в сад.

Никто не осмелился последовать за Янеком. Ученикам строго-настрого запрещалось даже заглядывать в старый сад, где в чаще фруктовых деревьев белел двухэтажный дом с мезонином. Тут жил с семьей горбоносый генерал в отставке – пан попечитель, при одном имени которого все ученики трепетали.

Минуты через две мальчики выбежали на школьный двор и вскоре очутились на улице.

– Если Янека поймает пан попечитель – несдобровать ему, – вдруг забеспокоился Костусь.

– Ему не страшно: его отец – судья, – серьезно возразил Славик. – Судью все боятся.

– Когда я вырасту, я набью морду одному судье! – решительно заявил Костусь. – Если бы не он, наша хибарка не завалилась бы, а моя сестричка не была бы хромоножкой.

Помолчали.

– Мой отец не был вором. Он взял на стройке только одну-единственную доску… – голос Костуся задрожал, глаза наполнились слезами. – И его посадили в тюрьму…

Костусь умолк – навстречу бежал Шецкий.

– Ну, как ты? Небось душа в пятки ушла? – спросил Костусь.

– Скажешь еще! – присвистнул Яцек. – Чего мне бояться? Пан попечитель к нам в карты приходит играть. Держите, – и Янек дал Костусю и Славику по большому яблоку, которые он сорвал в саду.

– А себе? – спросил Костусь.

– Надоели!

Костусь спрятал яблоко в ранец. Славик несколько раз откусил от своего яблока и протянул Костусю. Тот жадно съел яблоко, не оставив даже огрызка.

– Фью, фью, – посвистывал Шецкий. – А Игнаций панику в училище поднял: «Караул! Пропал паныч!»

– Ему же, наверное, попадет? – спросил Славик.

– Конечно! – усмехнулся Янек, щуря красивые черные глаза.

– Но он же совсем не виноват! А твой отец – судья, он должен быть справедливым, – рассуждал Славик. – И потом…

– Да ну тебя с твоими рассуждениями! – внезапно разозлился Шецкий. – Зубы мне заговариваешь. Так где же ваша тайна?

– Не такая уж она тайна, как ты думаешь, Янек, – виноватым голосом начал оправдываться Костусь. – Вот как придешь к нам, я тебе расскажу.

– Ваша вилла над самой Влтавой? – поинтересовался Шецкий. – Там красивые виллы. Мы с отцом на яхте часто катаемся вдоль набережной около Карлова моста.

– Янек, – решил подготовить Шецкого Костусь, – я живу не в вилле… Да мы совсем… У нас…

– Хвастун! – оборвал Янек. – Ты хочешь сказать, что живешь во дворце?

– Да нет же… Ну, сам увидишь, – безнадежно мах-пул рукой Костусь.

Мальчики подошли к мосту.

– А теперь сюда, – показал Костусь в сторону немощенной улицы с покосившимся фонарем.

– Туда? – разочарованно проронил Шецкий. – Далеко еще?

– Но очень.

– Мне уже надоело идти.

– Костусь тебе говорил, что он живет далеко, – напомнил Славик.

– Он сказал – возле Карлова моста, а теперь надо плестись вон куда, – недовольно пробормотал Шецкий.

– Не хочешь – не иди! Тебя никто не звал, – рассердился Славик.

Из кабачка вышли два подвыпивших грузчика. Одного из них, низкорослого, рябого, Костусь узнал – он жил в соседнем дворе.

Когда мальчики приблизились, рябой остановился и, придерживая захмелевшего товарища, с добродушной улыбкой сказал:

– Поздравляю, малыш! Твоего отца выпустили из тюрьмы. – И шаткой, нетвердой походкой грузчики пошли дальше.

Шецкий насторожился. «Выпустили? Из тюрьмы? Значит, отец Костуся сидел в тюрьме, а он скрывал это? Может быть, его отец – какой-нибудь опасный человек, страшный разбойник, грабитель, а пан попечитель ничего не знает?»

– Давайте побежим, – сияя от радости, предложил Костусь. – Моего отца из тюрьмы выпустили!

– Я не могу бежать, – капризно сказал Шецкий, глянув на Костуся исподлобья.

Допрос был краток.

– За что твоего отца осудили?

– За кражу. Но он не воровал досок, – горячо заверял Костусь. – На него наговорили! Янек, а ты никому не расскажешь, что мой отец сидел в тюрьме? – взволнованно спросил Костусь.

– Так это и есть твоя тайна?

– Да.

– Вот дурак! А я еще клялся… Разве такие тайны бывают?

Но в душе Янек обрадовался: завтра он в школе всем мальчишкам расскажет эту тайну.

– Ну, еще далеко к тебе тащиться? – высокомерно спросил Янек.

– Нет, Янек, уже ворота видать.

Тесный двор, куда привел Костусь своих друзей (он, конечно, считал Янека Шецкого своим другом), был застроен убогими хибарками. Бегали куры и поросята, а горластый петух громко кукарекал, размахивая крыльями.

Костусь провел мальчиков через узенький проход между двумя хибарками с навесами, сделанными из фанеры и ржавой жести.

Под кривой акацией сидела на скамейке тоненькая русоволосая девочка лет восьми. Ее правая ножка в гипсе лежала на скамейке, а левая, босая, свисала, не доставая до земли. Возле акации стояли два маленьких костыля.

Девочку звали Мариня. Это была сестричка Костуся. Перед ней на земле сидело несколько ребятишек. Пытливые карие глаза Марини ловили завистливые взгляды детей, устремленных на букварь с цветистой обложкой, который Мариня держала в руках.

– Написали «ма-ма»? – спросила маленькая учительница.

– Написали, написали! – хором ответили дети.

– Теперь пишите: «ка-ша».

Тетрадью в этой «школе» служила мокрая земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.

– Папа! – вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.

– Сынок… – отец прижал к своей груди голову Костуся.

Костусь улыбался, а у самого из глаз слезы – кап-кап.

– Костусь! – позвала с порога мать.

– Иди, мама зовет, – сказал отец.

Мальчик быстро расстегнул ранец, достал яблоко и дал его трехлетнему братику Ясеку, который сидел среди детей на земле и тоже, высунув язычок, старательно выводил какие-то закарлючки.

Заметив двух незнакомых мальчиков, стоящих в стороне недалеко от собачьей конуры, отец Костуся поздоровался с ними и следов за сыном вошел в сарай, служивший семье убежищем с тех пор, как завалилась их хибарка.

– Уйдем отсюда, прошептал Янек, съежившись от ужаса. – Здесь живут только бродяги и воры.

– Вот выдумал! Тут живут рабочие люди, – возразил Славик.

Он подошел ближе к акации, приветливо улыбаясь маленькой учительнице. Никогда ни одно лицо не казалось Славику таким прелестным, как личико сестры Костуся.

Маленький Ясек, увидев, как сестричка смущенно опустила голову, подскочил к Славику и сердито крикнул:

– Иды геть, паныцю, ту паса скола!

И Славик молча отошел.

Пан попечитель требует…

Тем временем Анна успела вернуться домой. Не застав сына, поспешила в гимназию. Там ей сказали, что Ярослав Калиновский, как обычно, после четвертого урока ушел домой.

Анна вдруг вспомнила, что утром Славик с восторгом рассказывал о книгах, пони и яхте Шецких. «Неужели он побежал к сыну судьи и там задержался?» Поборов неприязнь к Шецким, Анна направилась к их особняку.

В доме Шецких царила суматоха, точно кто-то палкой расшевелил осиное гнездо.

– Паныч исчез!

– Не судью, а беднягу Игнация жаль.

– Наша пани, – говорила молоденькая горничная, – как услышала, что сынок пропал, упала без чувств. Теперь лежит на отоманке, роман читает и соль из хрустального флакончика нюхает. Лучше бы ее саму кто украл…

– Прпкусн язык, Божена, здесь и стены уши имеют!

Пока, полный шума и суеты, жужжал весь дом, судья Леопольд Шецкий, которого обо всем известили по телефону, сразу же из судебной палаты раззвонил по всем полицейским комиссариатам, что у него исчез сын.

Пани Шецкая приняла Анну в кабинете мужа.

– Как? И у вас украли сына? – воскликнула панн Шецкая.

К счастью, в эту минуту в кабинет вбежал со щенком в руках Янек Шецкий. Пани Шецкая бросилась навстречу сыну. Не упрекала, не ругала, лишь осыпала его поцелуями.

– Панн Калиновская, – фамильярно обратился Янек к Анне, – у вас тоже есть такой песик. – И совсем неучтиво добавил: – Идите домой, сами увидите.

С тяжелым сердцем поднималась Анна к себе в квартиру. Не понравилась ей пани Шецкая, не понравился и сынок судьи.

«Нет, Славик не должен дружить с ним. И сидеть на одной парте им не следует. Завтра же попрошу их рассадить», – думала она.

Войдя в квартиру, Анна увидела сына. Он сидел на полу и наблюдал за щенком, который жадно лакал из блюдечка молоко.

– Мамуся! – вскочил Славик на ноги, но радостный блеск его глаз и улыбка угасли, как только мальчик увидел нахмуренное лицо матери.

– Где ты был? – строго спросила Анна, снимая перчатки и шляпу.

– У Костуся. Он подарил мне щенка. Вот посмотри, какой хороший.

Щенок, будто понимал, что речь идет о нем, поднял мордочку, облизнулся и, виляя хвостиком, благодарно смотрел на своего нового хозяина.

– Смотри, смотри, мамуся! – восторженно воскликнул Славик и, подхватив щенка и а руки, подбежал к Анне. – У него уже зубки есть, кусается! Совсем не больно. Он такой умный! А знаешь, мамуся, отца Костуся сегодня выпустили из тюрьмы. У них от дождя хибарка завалилась, и сестричку Костуся чуть не убило. Мариня теперь на костылях ходит. Мне ее так жалко…

– А тебе маму свою не жалко? Ты подумал, что она будет беспокоиться, не зная, куда ты делся?

– Сначала я подумал, а потом забыл. Потом вспомнил и побежал назад. Янек Шецкий едва поспевал за мной! волнуясь говорил Славик. – Не сердись, прости меня, мамуся, очень прошу…

– Попробую, – мягче проговорила Анна и устало опустилась на стул. Слегка наклонившись, она внимательно посмотрела сыну в глаза. – Но дай мне слово, что ты никогда больше без разрешения никуда не уйдешь. Ты заставил меня плакать…

– Даю тебе слово, мамуся! – И, обвив руками шею Анны, мальчик спросил: – Ты не сердишься?

– Нет… Давай устроим твоего щенка. Иди мой руки, а я им займусь.

Анна взяла щенка на руки и почувствовала, как он дрожит.

– Не бойся, маленький, не бойся, тебе у вас будет хорошо. Славик, как мы его назовем?

– Барс! – отозвался из кухни Славик.

На следующее утро Славик увидел во дворе гимназии, как два мальчика ловко карабкались вверх до лестнице, догоняя друг друга. Снизу товарищи подбадривали их.

Подбежал Славик. Задрав голову, он вместе со всеми подзадоривал соревнующихся.

Вдруг кто-то дернул Славика за рукав. Мальчик обернулся и увидел Тадека Висловича, который сидит с Костусем на одной парте.

– Что тебе?

– Они… они… – ноздри у Тадека раздулись, глаза наполнились слезами. – Там… около кадок с водой…

– Что? – удивленно взглянул на него Славик, не поняв сразу, в чем дело.

– Беги же скорее!

Подбежав к кустам смородины, где обычно стояло несколько кадок с водой, Славик увидел Костуся, прижавшегося спиной к кадке. Побледневший, крепко стиснув губы, он ранцем отбивался от наседавших на него мальчишек. Больше всего усердствовал Янек Шецкий – он изображал из себя вождя краснокожих.

– Давайте его татуировать! – закричал он.

– А как это? – закричали «краснокожие».

– Вот так! – и, зачерпнув ладонью грязь, Янек плеснул в лпцо Костусю.

То же самое сделал остроносый Эдек Водичка, сын владельца большого гастрономического магазина. Эдек всегда старался всячески угождать Шецкому.

– Эх, вы! – возмущенно крикнул Славик и ударил ранцем Эдика по голове. Тяжело дыша, он подбежал к Шецкому: – Сейчас же извинись!

– Еще чего! – возмутился тот.

Дальнейшее произошло мгновенно: Славик повалил Янека Шецкого, схватил его за воротник и, прижав лицом к земле, приговаривал:

– Будешь извиняться? Будешь? Будешь?

И «краснокожие», трусливо отступившие за кадки, стали свидетелями позора своего «вождя».

Янек Шецкий завизжал, как поросенок, брошенный в мешок, и сквозь плач крикнул:

– Прошу прощения!

Вечером директор гимназии вызвал Анну. С сожалением, будто оправдываясь, он сказал:

– Вы должны меня понять, пани Калиновская. Я гордился таким учеником. У него незаурядные способности. И поведение его было безупречным. Но этот поступок… Пан Шецкий очень влиятельный человек, – директор развел руками. – Пани Калиновская, я вынужден исключить вашего сына из гимназии. Пан попечитель требует…

На улице, у подъезда давно опустевшей гимназии Славик ожидал мать. Когда она вышла, сердце мальчика забилось сильнее.

– Идем, мой мальчик, – горько вздохнув, проговорила Анна. – Теперь сюда больше ходить не будешь…

В безвыходную минуту

Прошли годы…

Ярослав Калиновский блестяще выдержал «интеллигентку», как называли в Праге экзамен экстерном на аттестат зрелости, и поступил в Пражский университет.

В ту зиму эпидемия гриппа охватила город. Из дома в дом кралась коварная болезнь. Уложила она в постель и Анну. Были страшные ночи, когда Ярославу казалось, что он ловит последнее дыхание матери…

Доктор Ванек делал все, чтобы спасти Анну, и она поборола болезнь. Но все еще была так слаба, что не могла встать с постели.

Частные уроки перешли от матери к Ярославу. Их осталось всего два. Родители побаивались доверить образование своих дочерей красивому молодому студенту. (Как-то «Брачная газета», не желая красок, описала романтическую историю побега богатой девушки с пищим репетитором). Мизерного заработка Ярослава, конечно, не хватало даже на то, чтобы расплатиться с домовладельцем за квартиру. Ничего не говоря матери, Ярослав после лекций ходил на вокзал и вместе с рабочими разгружал товарные вагоны. За это платили сносно, на два-три дня хватало свести концы с концами.

Но однажды ого вызвал ректор.

– Я никому не позволю порочить доброе имя нашего старинного учебного заведения. Прошу вас покинуть университет…

Ярослав стоял молча. Потом спросил:

– Пан ректор, за какие грехи?

Высохший, точно мумия, ректор прищурил глаза.

– Ваша полемика с профессором Карелом Сигелиусом спровоцировала бунт на лекции! – голос ректора загремел. – Такого… такого не видывали эти священные стены! О, политика дело очень опасное… И этой зловещей гостье не место в храме науки! В Панкрац [15]15
  Пражская тюрьма для политических заключенных.


[Закрыть]дорога широка, но… никто и никогда не упомянет, что вы студент!

И он указал на дверь.

Случилось то, чего можно было ожидать. Ярослав вынужден был оставить университет.

Об этом каким-то образом стало известно в семьях, где он давал уроки. Ярослав лишился учеников. А нужно было покупать матери лекарства, продукты… Дошло до того, что Ярослав тайком от матери продал свое пальто, а вскоре и сюртук.

В этот день, не ожидая, пока стемнеет, Ярослав вышел из дому в одной рубашке. Увидев его, домовладелец пан Марек удивленно пожал плечами. Что за мода? На улице холодный апрельский дождь, а студент ходит даже без сюртука. Впрочем, какое ему дело? Важно другое. И домовладелец сурово сказал:

– Пан Калиновский, вы обещали уплатить еще вчера.

– Я уплачу, пан Марек, сегодня, не позже восьми вечера.

– Ровно в восемь я зайду. Если не заплатите, завтра же освободите квартиру, иначе я вынужден заявить в полицию.

Ярослав решился на крайний шаг: заложить у ростовщика самую дорогую семейную реликвию, с которой он никогда не расставался, – небольшой золотой медальон на тоненькой золотой цепочке, а в медальоне портрет Домбровских – дедушки и его брата.

Но, к огорчению Ярослава, лавки знакомых ростовщиков были закрыты. Идти же в центр города он не решался. Не потому, что ему было холодно, – это еще полбеды. Он даже не думал, что может простудиться. Нестерпимо было то, что люди недоумевающе оглядывались на него. Да и полицейские бросали подозрительные взгляды.

Когда Ярослав вернулся домой, мать спала. Он тихонько положил на тумбочку у кровати лекарства и вышел на кухню. Сел на стул и погрузился в невеселые думы.

Бесшумно подошел Барс и посмотрел на Ярослава умными глазами. Нет, он не просил есть, словно понимал, что молодой человек и сам с утра ничего не ел.

– Плохи наши дела, Барс, – Ярослав погладил собаку.

Правда, мама уже начала поправляться. Доктор Ванек говорил, что она скоро выздоровеет. Но нужны деньги. И с университетом скверно вышло. Да, он действительно поспорил с профессором Сигелиусом. Что это за ученый, тем более историк, который освещает факты, как ему хочется, точнее – как от него требуют… Коронованный осел! Угодничает перед престарелым монархом, предает забвению великих чешских национальных героев – Яна Гуса и Яна Жижку…

– О, мой Барс, какой ты счастливый, что не знаешь подобных профессоров!

В дверь постучали. Барс рванулся, но Ярослав удержал его за ошейник.

– Тссс! Маму разбудишь.

Собака легла и положила морду на вытянутые лапы.

Стук повторился. Ярослав вышел в переднюю, плотно закрыв за собой дверь.

– Кто там?

– Здесь проживает пан Калиновский?

Голос чужой, незнакомый. Ярослав открыл дверь. На пороге стоял полицейский.

– Мне нужен пан Ярослав Калиновский.

У Ярослава екнуло сердце: «Донесли! Если меня сейчас арестуют, что будет с мамой… Что, что делать?»

– Прошу, войдите.

Когда полицейский вошел на кухню, Ярослав прикрыл за ним дверь и непринужденно сказал:

– К сожалению, Ярослава Калиновского сейчас нет дома. Что ему передать?

– Слава Исусу! Наконец-то он нашелся! – обрадовался полицейский.

«Нашелся? Что он мелет?» – старался понять Ярослав, некоторое время молча вглядываясь в морщинистое и совершенно безбровое лицо полицейского. Невольно подумалось: как могли сохраниться на его лице такие наивнодоверчивые, с чистой голубизной глаза? На длинной жилистой шее, словно узел веревки, резко выпячивался кадык. Во время разговора кадык, подобно челноку на ткацком станке, то вскакивал вверх, то опускался вниз.

– А вы кем приходитесь пану Ярославу Калиновскому? – полюбопытствовал полицейский.

– Я его кузен, – тотчас нашелся Ярослав.

– Тогда позвольте вас поздравить. Говорят, с пчелами жить – меду быть.

У Ярослава сразу отлегло от сердца.

– К вашему кузену судьба весьма благосклонна. Он получил огромное наследство, – сообщил полицейский.

Гость явно не понравился Барсу, и пес недружелюбно зарычал. Полицейский с опаской покосился на собаку.

– Это пес… пана Калиновского?

– Да…

Полицейский заискивающе улыбнулся собаке, словно перед ним был сам пан Калиновский. Затем заговорил, отчего на его шее челнок запрыгал вверх-вниз, вверх-вниз.

– Венский «Акционгезельшафтсбанк» разыскивает пана Ярослава Калиновского по делу о наследстве. Всем полицейским комиссариатам прислал запрос. Видите, мне посчастливилось! Он у вас как, не скупой? По праву я могу рассчитывать на щедрое вознаграждение. Это бы мне не помешало – у меня большая семья, дети…

– Будьте уверены, у вас в долгу не останутся, – сказал улыбаясь Ярослав, все еще не веря в происходящее.

– Вы разрешите мне его подождать?

Ярослав не успел ответить, как опять кто-то постучал.

– Ага! Так может стучать только хозяин. Это, наверное, идет сам пан Калиновский! Позвольте, я ему открою, – полицейский, не дожидаясь разрешения, поспешил в коридор и впустил папа Марека.

– Добро пожаловать, пан Калиновский! Я принес вам радость. Вы получили огромное наследство, – приветствовал опешившего домовладельца полицейский. – Вот, прочтите… Я кончил работу, время идти домой, ведь я отец большого семейства, одиннадцать детей. Но счел своим долгом не откладывать до утра. Спешил обрадовать…

Не успел домовладелец прочесть протянутую ему бумагу, как в переднюю вышел Ярослав.

– Пан Калиновский! Поздравляю вас, поздравляю! – начал раскланиваться хозяин. – Вы не думайте, что я пришел за деньгами, боже упаси, можете уплатить, когда захотите…

– Позвольте, – спросил изумленный полицейский у домовладельца, – так этот молодой человек и есть Ярослав Калиновский?

– Собственной персоной, – угодливо захихикал пан Марек.

Умиленно глядя на Ярослава, полицейский пожурил его:

– Ай-ай-ай, пан изволил пошутить? Понимаю, понимаю, молодые люди любят шутки.

– Пан Марек, прошу вас, дайте полицейскому сто крон… Я верну вам с процентами.

– Конечно, конечно! Прошу, спустимся ко мне, пан…

– Штепанек, – подсказал полицейский.

Когда за ними закрылась дверь, Ярослав быстро прошел к матери, присел на край ее кровати и протянул бумагу, принесенную полицейским.

– Мамуся, ты не должна сердиться. Банк разыскивает меня. Там на мое имя хранится три миллиона.

– И ты возьмешь эти деньги? – тяжелым вздохом вырвалось из груди Анны.

– Да, мама, – твердо ответил Ярослав. – Я не поступлю, как Жан Мелье [16]16
  Французский утопический коммунист и философ-материалист (1664–1729).


[Закрыть], не заморю себя голодом, чтобы только после смерти объявить войну богу, королям, принцам и богачам. Деньги Калиновский награбил у рабочих. Я их возьму, чтобы вернуть тем, кому они принадлежат по праву. Да и мой отец тоже был рабочим. И его эксплуатировали, значит, и его доля есть в этой сумме. Она принадлежит нам, мама. Я повезу тебя лечиться. И кто знает, скольким людям спасут жизнь эти деньги. Чтобы твоя совесть была чиста, мамуся, я посоветуюсь с доктором Ване-ком. Он просил меня сегодня быть у Модрачеков.

– Я никогда так не думала, – у Анны дрогнули губы. – Посоветуйся с доктором Ванеком, сын… Помни, родной: твой отец, прежде чем решить какой-нибудь вопрос, обдумывал его всесторонне.

– Мама никак не может привыкнуть к тому, что ее сын уже взрослый. Выпей лекарство. Вот тебе капли, вот таблетки, сейчас принесу воды…

В кухне, наливая воду, Ярослав сказал Барсу:

– Не горюй, дружок, теперь ты будешь сыт. И мамуся скоро выздоровеет.

Барс почувствовал, что у хозяина хорошее настроение, завилял хвостом и побежал вслед за Ярославом в комнату.

– Вижу, вижу, что ты пришел, Барс, – лаская собаку, сказала Анна.

Собака лизнула хозяйке руку.

– Барс, ляг у дверей и стереги маму, – приказал Ярослав. – Я пошел, мамуся.

– Непременно надень пальто, слышишь? А то я знаю тебя – выскочишь в одном сюртуке. Не хватает, чтобы ты заболел, – заволновалась Анна.

Хотя дождь и прекратился, но тонкая рубашка плохо защищала от пронизывающего холодного ветра. Ярослав почти бежал три квартала до улицы Паржич. Очутившись во дворе многоэтажного дома, мгновенье постоял около ворот, выжидая. Убедившись, что никто за ним не следит, быстро пересек двор.

Франтишек, Ружена и доктор Ванек пили кофе. Больше в комнате никого не было, когда вошел Ярослав.

– Совсем по-весеннему! Молодость, горячая кровь! – прогудел Франтишек.

Доктор Ванек вынул изо рта трубку и с укором покачал головой.

– Мать не жаль? Ружена, милая, дайте ему поскорее чашку горячего кофе.

Ярослав сел за стол, накрытый чистой белой скатертью.

– Ты, сынок, свой гонор спрячь, – строго сказал доктор Ванек. – Видишь, до чего гордость довела. Несомненно, последний сюртук заложил. Третий месяц Франтишек не может тебя убедить взять деньги.

– Держи, здесь шестьдесят крон. Бери без разговоров, – видя смущение Ярослава, сказал Модрачек. – Я не какой-нибудь там эрцгерцог или банкир, не из своего кармана даю. Эти деньги из рабочей кассы. Когда тебя еще на свете не было, твой отец, тоже наборщик, как и я, организовал нашу рабочую кассу. Он понимал, что она значит для рабочих людей. Держи, разбогатеешь – возвратишь.

– В том то и дело, что я, кажется, стал миллионером. Я хочу с вами посоветоваться…

Доктор вопросительно посмотрел на Ярослава. Тот молча протянул ему извещение венского банка.

Доктор Ванек положил трубку, достал из нагрудного кармана коричневой вельветовой куртки очки, не спеша надел их и молча прочитал бумагу. Затем передал ее Модрачеку.

– Да… Три миллиона! – едва перевел дыхание Франтишек.

– Как быть? Отказаться или взять? – спросил Ярослав.

– А как ты, сынок, думаешь? – спросил доктор, пристально глядя Ярославу в глаза. – Или без денег сон крепче?

– Возьму.

– Правильно! – загудел Франтишек Модрачек.

– Ты верно решил, – сказал доктор, снимая очки.

– У меня есть еще одно дело. Мама настаивает, чтобы я закончил университет. Здесь меня обратно не примут. Мама советует уехать во Львов. Там я смогу продолжить образование…