Текст книги "Приключения Каспера Берната в Польше и других странах"

Автор книги: Зинаида Шишова

Соавторы: Сергей Царевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

– Я еще должен вернуться к его преосвященству, – торопливо сказал он. – Мне удалось поговорить о тебе с епископом.

Каспер хорошо понимал, что отец Миколай умеет хранить свои чувства. Юноша сам старался следовать ему в этом. Но ученик слишком знал и любил глаза своего Учителя, и сейчас в самой глубине этих излучающих свет глаз он прочел озабоченность. У отца же Тидемана Гизе было явно огорченное выражение лица.

Оба каноника снова вернулись в аудиенц-зал.

Прием продолжался. Вот из библиотеки поспешно вышел Филипп Тешнер. Потом какой-то разряженный господин с дамой. Потом отец Барковский, следом за ним – Тидеман Гизе, и его тут же нагнал отец Миколай.

– Ты поедешь в Италию, Каспер! – сказал он, подходя. – Это решение его преосвященства.

– Вы недовольны чем-то? – спросил юноша робко. – Может быть, гонцы из дальних стран привезли недобрые вести? Или, может быть, я держал себя не так, как положено, и его преосвященство…

Коперник задумчиво глянул на своего молодого друга. Потом привычным жестом откинул назад завивающиеся в кудри волосы.

– А? Что? – спросил он рассеянно. – Нет, ты ошибаешься, сын мой, у меня нет оснований для недовольства. Известия, которые доставили гонцы, могут меня только порадовать. И его преосвященство отнесся к тебе, как ты, вероятно, заметил, весьма благосклонно. И твоя давнишняя мечта об Италии сбудется. Ты отправишься одновременно с паном Конопкой, но разными путями. Встретитесь в Риме… Его преосвященство действительно посылает тебя учиться, однако до этого тебе будет предоставлена возможность проявить свои познания в морском деле. Об этом поговорим подробнее потом… Это не то, чего бы я хотел для тебя, но так сложились обстоятельства…

– О, пускай это вас не огорчает! – сказал Каспер горячо. – Когда зашла речь о пане Конопке, я уже понял, что мне разрешено будет продолжать карьеру моего отца. Боцман Конопка! Да лучшего наставника в морском деле я себе и не желаю! Я постараюсь не посрамить имени Роха Берната. Отец мой был человек храбрый и опытный, я же отсутствие опыта постараюсь возместить знаниями, кои приобрел в академии и здесь, под вашим руководством… Храбрости своей я еще не имел случая проверить, но полагаю, что и тут не посрамлю имени отца… Как я вам благодарен, дорогой отец Миколай, за то, что среди своих важных дел вы находите время и для меня… Я должен поблагодарить также и его преподобие отца Тидемана. До меня донеслись некоторые слова из его беседы с епископом…

– Да, да, – подтвердил Тидеман Гизе и вдруг, дотянувшись до юноши, сжал его щеки своими маленькими сухими ручками и поцеловал в губы. – Только один господь бог знает, как мне хочется, чтобы ты, сын мой, никогда не клял меня за это!

Глава шестая
НИКОМУ НИ О ЧЕМ НИ СЛОВА!

В маленькой келье Каспара и пана Конопки, несмотря на весенний день, натоплено до того, что трудно дышать. Четверо человек, занятых беседой, однако, этого не замечают, только изредка то один, то другой утирает выступающий на лбу пот.

– Так ты понял, Каспер, что от тебя требуется? – спросил отец Миколай. – Вармийский капитул отправляет тебя на два года продолжать учение. Тебе за все это время будет выплачиваться из кассы капитула небольшая сумма на одежду и пропитание. Все это его преосвященство делает из внимания к заслугам твоего отца, капитана Берната…

Каспер смущенно кивнул.

– Слушай внимательно, – продолжал Коперник, – ты, конечно, был бы горд, если бы тебе представилась возможность оказать Вармии… даже больше – оказать Польше услугу…

Каспер снова смущенно кивнул. Он не мог опомниться от радости.

– Так вот, такая возможность тебе будет предоставлена. Перед самым отъездом тебе вручат пакет, который ты передашь его высокопреосвященству кардиналу Мадзини в Риме. Только от него ты узнаешь, что тебе надлежит делать далее. Возможно, что ты и продолжишь карьеру капитана Берната. Единственное, что я могу тебе сказать, это то, что тебе с паном Конопкой придется совершить небольшой переход по морю для того, чтобы получить интересующий вармийский капитул документ. Это поручение, мне думается, у тебя много времени не отнимет, но вот в Италию тебе придется добираться с большими трудностями! Там уже много лет не прекращается междоусобная война. Выполнив все, что от тебя требуется, ты либо сам доставишь полученные бумаги в Лидзбарк, либо передашь их пану Конопке, потому что, повторяю, сделав все, что тебе поручено, ты волен будешь распорядиться своей судьбой по собственному усмотрению. Хорошо бы, конечно, чтобы вы оба вернулись разом… Никто в Италии, кроме Мадзини, не должен знать о том, что вы с паном Конопкой до этого знали друг друга. С паном Конопкой мы уже договорились. Отсюда он отправится в путь другой дорогой, чтобы встретиться с тобой в Риме или Венеции. Этот вопрос решит сам кардинал Мадзини.

Несмотря на смущение, Каспер не мог не обменяться с Вуйком радостным взглядом. Значит, им еще придется поплавать вместе!

– Может случиться, – продолжал Коперник, – что ты и останешься в Италии продолжать учение. Не кивай отрицательно головой, никто не может поручиться за то, что твои нынешние планы не изменятся. Попав в Италию, ты поймешь, как вся тамошняя обстановка располагает к наукам. Если же ты убедишься, что тебя влечет другая доля, ты волен будешь вернуться в Польшу или переехать в Геную, город капитанов. Не бойся, мой милый мальчик, насильно делать из тебя ученого я не собираюсь, – ласково и лукаво добавил отец Миколай. («Господи, да он просто читает мои мысли!» – подумал Каспер.) – Сумму, необходимую на обратный путь, ты получишь от Мадзини.

Кончив это длинное наставление, Коперник привычным жестом откинул со лба волосы и вдруг улыбнулся: и ладонь его, и лоб, и волосы были мокры, точно после купания.

– На дворе весна, – сказал он, – но в такое время, особенно после этих нескончаемых дождей, сыреют стены замка, и я распорядился затопить камины… Однако, Каспер, ты давно мог бы догадаться раскрыть окно. Тебе не жарко? Ну, я очень рад: следовательно, в Италии ты не станешь, как я, бывало, слишком страдать от жары. Но вернемся к делу: я должен предупредить вас, Каспер и пан Конопка, что дело, поручаемое вам, – государственной важности и никому ни о чем вы не должны о нем обмолвиться ни словом!

Каспер с трудом распахнул разбухшее окно. В комнате тотчас же тонко и нежно запахло молодой травой.

Оглянувшись, он невольно перехватил взгляд, которым обменялись оба каноника. Любовь, тревога, смущение и даже какая-то жалость сквозили в этих взглядах.

– Каспер, – вдруг тихо сказал отец Миколай, – мальчик мой, поручение, которое дает вам вармийский диацез, – важное и опасное… Если бы я не знал, как горячо и верно любишь ты Польшу, я никогда бы тебе его не доверил. О пане Конопке я и не говорю: он уже много раз доказывал свою преданность родине! Слышишь, мальчик, многое может с тобой случиться, но все, что ты сделаешь, – сделаешь для Польши! И помните: никому ни о чем ни слова!

Пан Конопка, повертев в пальцах кончик своего длинного уса, откашлялся, точно собираясь заговорить, но то ли у него не хватило смелости, то ли не стало голоса. Он снова откашлялся и промолчал. Касперу не нужно было даже взглядом просить у Вуйка разрешения высказать за него его мысли.

– Учитель, – промолвил юноша почти умоляюще, – я догадываюсь, что смущает доброго пана Конопку: мы ведь – ни я, ни он – не знаем, какого рода поручение дает нам его преосвященство. Обо всем этом мы узнаем только в Риме, поэтому даже при желании мы не смогли бы выдать тайну, которая нам, собственно, и не доверена…

Маленький отец Гизе, еле видный в глубоком кресле, пошевелился.

– Вот, стало быть, мы с тобой были правы, брат Миколай, – сказал он своим красивым, звучным голосом отличного проповедника, – и Каспера и пана Конопку следует посвятить в тайну поручаемой им задачи. На тот случай, чтобы они могли принять соответствующее решение, если с ними случится что-либо непредвиденное.

Коперник потер пальцами лоб и несколько минут помолчал.

– Таково было и мое мнение, пока я не услышал разъяснения его преосвященства, – сказал он твердо. – Повторяю: здесь никому ни о чем касающемся предстоящего путешествия говорить нельзя… Полагаю, что за тот короткий срок, что они еще пробудут в Лидзбарке, ничего непредвиденного с ними не случится. – И, сняв с изголовья кровати Каспера маленькое распятие, протянул его юноше: – Поклянись, мой сын, и вы, уважаемый пан Конопка!

Каспер и Вуек одновременно положили пальцы на крест. Им обоим уже случилось однажды приносить присягу: пану Конопке – когда он вступал в должность боцмана на «Ясколке», а Касперу – при поступлении в Краковскую академию.

От волнения, от гордости и тревоги на глазах у юноши выступили слезы. Поцеловав распятие, он повернулся к Миколаю Копернику.

– Исполняется самое заветное желание моей жизни, – сказал он тихо. – Я уйду в море вместе с моим милым ворчуном Вуйком, я увижу Италию и, может быть, другие страны. Я смогу продолжать учение, о котором так мечтала моя матушка. И главное – я смогу вернуться на родину, если меня одолеет тоска. Ваше преподобие, – добавил он еще тише, – но ведь перед отъездом мне разрешено будет повидаться… – Каспер запнулся, – с дорогими мне людьми?.. Ведь я понял, что молчать я должен только о поручении вармийского капитула, и я поклялся на муках господних,[24]24
  Так в католических странах в быту называют распятие.


[Закрыть] что никому об этом ни обмолвлюсь и словом… Но о том, что я еду учиться…

Отец Гизе еще сильнее стиснул ручки подлокотников и еще глубже ушел в кресло. У них с Миколаем и его преосвященством был и об этом разговор.

– Ты плохо, очевидно, меня понял, – ответил Коперник печально. – Мы окружены врагами… По юношеской неопытности ты, рассказывая о своих планах, можешь выдать врагам наши планы. Из замка Лидзбарк ты выйдешь только для того, чтобы отправиться в Италию, на вармийской земле ты никого ни письменно, ни устно не известишь о своем отъезде… Повторяю: самое поручение много времени у тебя не отнимет, отсутствие твое не будет продолжительным, если, конечно, ты сам не захочешь остаться в Италии надолго. Если же, покончив с порученными тебе делами и определив окончательно свою судьбу, ты захочешь остаться в Италии и порешишь написать о своих намерениях близким, то сделать это ты должен не раньше, чем убедишься, что пан Конопка доставил вместо тебя в Лидзбарк все интересующие нас бумаги. Я полагаю, что на ваше путешествие и на обратный путь уйдет не более года.

– Не вешай носа, Каспрук, – сказал пан Конопка весело. – Матушке своей ты мог не писать по шесть и по семь месяцев, и я не замечал что-то, чтобы тебя очень мучила совесть. Что же касается других… друзей и вообще… то верь старому моряку, если любовь… я хотел сказать – дружба, крепка, как кремень, ее никакой разлукой не расшибешь… Походи по домишкам на Гданьской пристани, посмотри, по скольку лет дожидаются своих милых матросские жены и невесты! А если за один какой-то год все у вас расползется, то простите меня, святые отцы, собаке под хвост такую… дружбу!

– Добрый боцман в одном несомненно прав, милый Каспер, – отозвался из глубины своего кресла отец Тидеман, – не вешай носа, мальчик!

Каспер, однако, сидел пригорюнившись. Подумать только, он сейчас всего в двух часах езды от Митты! А разлучатся они на целый год! Многое может случиться за это время… А что, если девушка решит, что Каспер забыл о ней? Нет, нет, Митта слишком хорошо его знает, она не заподозрит ничего дурного!

Миколай Коперник уже несколько минут сидел, внимательно наблюдая за юношей.

– Я обещаю тебе, Каспер, – сказал он, обхватив плечи своего молодого друга, – что, приехав в Краков, разыщу дочку профессора Ланге и расскажу ей, что ты ее любишь, что был лишен возможности написать ей и что через короткое время ты к ней вернешься…

Каспер, сбросив руку Учителя с плеча, вскочил, как ужаленный.

– Вуек! – только и мог он выговорить с укором. Вот, значит, о чем намедни шептался пан Конопка с обоими канониками!

Потом, не щадя своего старого наставника, Каспер, весь побагровев, выпалил:

– Если бы его преосвященство знал, как ты болтлив, то навряд ли дал бы тебе столь серьезное поручение!

Бедный боцман смущенно подергал усы.

– Это я от любви, Касю… Я сказал его преподобию, что нужно же как-то дать знать барышне, потому что… Я ведь знаю… – И, в конце концов смутившись, замолчал.

– Паном Конопкой руководили самые лучшие чувства, – вмешался в разговор отец Тидеман. – И не будем больше к этому возвращаться.

Небо за окном синело, голубело, потом стало сине-зеленым и, наконец, порозовело. Где-то с противоположной стороны всходило солнце.

«Ночь прошла. Много ли еще ночей мне придется провести здесь, в Лидзбарке?» – подумал Каспер растроганно. Злость на Вуйка рассеялась так же внезапно, как и вспыхнула.

Точно прощаясь, Каспер обвел взглядом беленые стены, простой, сбитый из досок стол, большое дубовое распятие в углу и два маленьких – у изголовий кроватей. Взгляд его остановился на писанном маслом изображении святого Кристофора, переносящего через реку младенца Иисуса.

– Я давно хотел вас спросить, отец Гизе, и тебя, Вуек, не прикрасил ли меня, по своей доброте, отец Миколай? Можно ли, глянув на это изображение, сказать, что это Каспер Бернат?

Студент задал вопрос Тидеману Гизе и пану Конопке. Отозвался, однако, сам отец Миколай.

– Я, возможно, уже безнадежно отстал от живописи или утратил к ней всякий вкус, – сказал он, – потому что, говоря по чести, считаю этот портрет лучшим из всех, какие я когда-либо писал. Только лицо у тебя здесь сердитое, милый Каспер. Видно, вода была очень студеная или маленький Ясь слишком сдавил тебе ручонками шею… Однако мне кажется бесспорным, что каждый, поглядев на портрет, тотчас же узнает Каспера Берната…

– Да, да, вот и браневский бургомистр, как только вошел, тут же закричал: «Э, да это тот юноша, что помогает отцу Миколаю наблюдать звезды!» – отозвался пан Конопка. – Он вчера вечером искал тебя, Каспер, хотел взять письмо в замок Мандельштамм…

– Вот как? – спросил Коперник с интересом и, переглянувшись с отцом Тидеманом, добавил: – Так помните, друзья, никому ни о чем ни слова! А теперь надо вам хоть немного отдохнуть. Поговорим после поздней обедни.

Как только за обоими канониками закрылась дверь, студент и боцман в одно мгновение скинули с себя одежду.

– Не кажется ли тебе, Вуек, – сказал Каспер, – что отец Миколай недолюбливает Филиппа Тешнера? Или мне это только почудилось?

– Почудилось! – сказал пан Конопка сонно. – Ну, спать так спать!

– А ведь его преосвященство очень благосклонно относится к бургомистру… Помнишь…

– Еще бы – не благосклонно! – перебил Каспера Вуек. – Только что же ты откровенничаешь с таким старым болтуном?

Соскочив с кровати, юноша подбежал к пану Конопке и, как в детстве, потерся носом о его плечо.

– Не буду больше, не сердись! – сказал он жалобно.

– И до чего же он прост в обращении, этот Филипп Тешнер! – рассуждал вслух боцман. – А ведь он – подумать только – браневский бургомистр! Да это, считай, один из богатейших городов Вармии! Быть браневским бургомистром – это знаешь… – Пан Конопка покачал головой. – Но никто его преосвященство за это не осудит: все-таки как-никак своя кровь… Родной сын…

– Своя кровь? Родной сын? – с недоумением переспросил Каспер. – Ты о чем это?

– Матка бозка, да этот телок до сих пор не знает, что Филипп Тешнер – сын вармийского владыки! Только на свет он появился, когда епископ был еще безвестным учителем… Вот директор школы – отец девушки – и не захотел выдавать за Ваценрода девушку. Дело в том, что ганзейские богатые купцы Тешнеры – родня директора – были против этого брака. А к тому времени, как Лукаш Ваценрод получил богатое наследство, было уже поздно: бывший жених принял сан…

– Ну, знаешь, я хоть и просил у тебя прощения, но ты все-таки болтун, Вуек… Откуда у тебя такие сведения?

– Да Езус сладчайший, все это знают! Наша стряпуха Аделя и та знает! А на отца Миколая ты напраслину возводишь… Вот Тешнер – другое дело: тому есть за что не любить отца Миколая; все же он, Тешнер, как-никак родной сын, а все милости, вся любовь – племяннику… Ну, давай соснем хоть часок!

Заснуть в то утро ни Касперу, ни пану Конопке так и не удалось. Двор замка понемногу заполнялся топотом, шумом голосов, из кухни потянуло дымком и запахом жареного мяса, но не это помешало боцману и студенту. Закутавшись в одеяла, они оба уже повернулись к стене, когда раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите! – с досадой сказал боцман.

Вошел Филипп Тешнер.

– Даже навлекая на себя ваше неудовольствие, я решаюсь все-таки повидаться с вами, – сказал он вежливо. – Я искал вас с вечера, но не застал… Какой хороший портрет! – тут же перебил он сам себя. – Сколь многогранны таланты отца Миколая! Мой молодой друг, я тороплюсь и только поэтому решился нарушить ваш сон. Есть ли у вас весточки для обитателей Мандельштамма? Я уезжаю в Бранево через полчаса. Мой слуга по дороге заедет в замок. Могу с ним передать и ваше письмо…

«Никому ни о чем ни слова!» – повторил Каспер про себя.

– Какая жалость, что вы так спешите! – сказал он вслух. – К величайшему моему огорчению, я не заготовил письма моему другу Збигневу…

– Жаль, жаль, – протянул Тешнер. – Хотя, если вы поторопитесь, несколько минут у меня в запасе есть… А новостей у вас, конечно, много. Я ведь присутствовал при разговоре его преосвященства с каноником Гизе и отцом Миколаем… Как, однако, огорчительно, что я прервал ваш самый сладкий утренний сон!..

«Ему все известно, – подумал Каспер. – Но все равно, я никому ни о чем не должен говорить о данном мне поручении!»

Юноша не был находчив. Он с минуту молчал, уставившись на Тешнера.

– Нет, вы нас не разбудили, – наконец нашелся он, – мы еще не ложились… То есть мы только что легли…

– У вас были гости? – осведомился бургомистр. – Да что я! Я хотел сказать: это, вероятно, хозяева приходили навестить своих гостей на прощанье?..

«Он все знает. Но я поклялся на муках господних». Каспер протер кулаками глаза, потом громко зевнул.

– Простите меня, пан Тешнер, это после бессонной ночи…

На этот раз раскатисто зевнул уже пан Конопка.

– Просим прощения, пан бургомистр, мы люди простые, неотесанные… Вот я давеча за обедом любовался на ваш прекрасный мех… Осмелюсь спросить, не из Московии ли привозят таких соболей? Королевский мех, правда, Каспер?

Но Каспер, уронив голову в подушки, уже даже чуть-чуть похрапывал.

– Вижу, что пришел не вовремя, – смущенно улыбаясь, произнес Филипп Тешнер. – Ну, пожелаю вам всего доброго… Мы, наверно, расстаемся надолго?

– А разве вы не собираетесь вскоре посетить Лидзбарк? – осведомился Вуек и стыдливо прикрыл рот, удерживаясь от нового зевка.

– Счастливо оставаться! – И, благосклонно кивнув, Филипп Тешнер, мягко ступая своими зелеными туфлями, вышел из комнаты.

– Я только сейчас хорошенько рассмотрел его, – сказал Каспер, как только захлопнулась дверь. – Он вправду точь-в-точь походит на его преосвященство. Только Лукаш Ваценрод напоминает орла, а он…

– …ястреба или даже кобчика, – закончил за него Вуек. И тотчас же, сорвавшись с постели, распахнул дверь и выглянул в коридор. – Никого! – объявил он с облегчением. – А я уже решил было, что он подслушивает…

– Да что ты, Вуек! И придет же такое в голову! – сказал Каспер с укором. – Вуек, а ведь он присутствовал при разговоре о нашей поездке… Может быть, его преосвященство поручил ему удостовериться в нашем умении беречь тайну?

– Может быть, все может быть, – сказал пан Конопка хмуро. – Только за такие дела берутся не бургомистры, а всякие ихние фискалы, или как там еще они называются! Я вот простой боцман, но… – Фразу свою пан Конопка не закончил…

– Каспер Бернат! – раздался окрик со двора.

– Это он опять! – сказал студент и, набросив рясу, выглянул в окно.

Браневский бургомистр стоял уже в сапогах, в дорожном плаще и в шляпе.

– Письмо вы, конечно, не успели заготовить, – сказал он, – но вот вам совет: вы можете сделать своему другу драгоценный подарок. И в Италии с вас не написали бы такого отличного портрета… Сверните его трубочкой, я буду с ним очень осторожен, а друг ваш закажет потом для него рамку.

«Подарок отца Миколая? – подумал Каспер. – Збигнев, конечно, передаст его Митте… Да, я неплохо получился на этой картинке. Однако не нарушу ли я этим клятву?.. Конечно же нет, – тут же успокоил он себя. – Никому ни о чем ни слова. Пусть так, но я никому ничего не говорю, не пишу… Ах, отлично придумал Филипп Тешнер, да хранит его святая троица! И ко времени как: Збышек ведь не сегодня-завтра уедет! Я и клятвы не нарушу, и все-таки пошлю Митте весточку… Вот нехорошо только, что это подарок отца Миколая…»

Обуреваемый подобными сомнениями, Каспер, однако, взобравшись на кресло, уже проворно вытаскивал гвозди, которыми сам же приколотил холст к стене. Потом, свернув его в трубочку и перевязав ниткой, он ловко швырнул сверток прямо в руки Филиппу Тешнеру… Да, бургомистр, как видно, человек совсем не заносчивый!

– Пускай докладывает его преосвященству, – сказал Каспер скорее самому себе, чем Вуйку, – я ничего дурного не сделал!

Пан Конопка, отвернувшись к стенке, молчал.

– Ты спишь, Вуек? – спросил Каспер тихо.

– Нет, не сплю… И вот моя пани Якубова еще толкует, что я, мол, уж очень быстр на решения… А я ведь ничего не сделаю, пока про себя дважды не прочту «Ave Maria».

– Ну, а я уже трижды успел прочитать «Ave Maria», – со смехом признался Каспер. – Это пока я вытаскивал гвозди из стены.

К радости Каспера, отец Миколай не нашел ничего предосудительного в том, что молодой друг его через браневского бургомистра отправил в Мандельштамм свой подарок.

– Весть о твоем отъезде скоро дойдет и туда… И девушка поймет, что, уезжая, ты думал о ней. Из отъезда твоего мы не делаем тайны, нужно только, чтобы, будучи здесь, ты ни с кем не общался.

И то, что Каспер так распорядился подарком учителя, отца Миколая нисколько не огорчило.

– Поэты любят, чтобы их стихи и песни ходили в народе, – успокоил он юношу. – То же можно сказать и о художниках. Им нужно, чтобы на их картины любовались люди… Множество людей! Если бы не столь разительное сходство с тобой и не то, что у святого Кристофора неподобающе хмурое выражение лица, я бы, пожалуй, освятил образ и отдал его хотя бы в часовню святого Бенедикта Поневежского, пускай бы смотрел на него народ… Я хоть и не настоящий художник, однако тоже не лишен некоторого тщеславия. И, если картина, написанная мною, напомнит девушке о ее любимом, я буду удовлетворен вдвойне.

«Матка бозка, все, наверно, понимают, что портрет я шлю не Збышку, а Митте!» – подумал Каспер краснея.

– Не могу я только взять в толк, – продолжал Коперник, – почему Филипп Тешнер так заботится о твоем благополучии. Должен сказать, что этот человек не предпринимает ничего, если он тут же не извлекает пользы для себя… Впрочем, возможно, что он прослышан о профессоре Ланге и рассчитывает через дочку подешевле заказать гороскоп отцу, – добавил каноник со своей лукавой улыбкой, которую Каспер так редко за последние дни видел на его лице. – Не красней, пожалуйста, я пошутил…

– Вы не любите Филиппа Тешнера? – глядя прямо в глаза Учителю, вдруг спросил Каспер.

– Где же вся моя наука, милый Каспер?! – с упреком сказал отец Миколай.

На вопрос юноши он так и не ответил.

– Да, хочу узнать, мой молодой друг, – как бы невзначай, заметил на прощанье Коперник: – Филипп Тешнер не расспрашивал тебя о предстоящей поездке?

– Нет, – отозвался Каспер. – Но я ведь принес присягу и все равно ничего бы ему не сказал! Да и к чему ему было бы расспрашивать – он ведь сам присутствовал при вашем разговоре с владыкой!

– О, надо быть ясновидящим или гадалкой на внутренностях петуха, чтобы понять что-нибудь из нашей беседы, – с веселой улыбкой ответил каноник. – Тешнер, как и все, знает, что тебя отправляют в Италию учиться. Вармийский владыка, повторяю, великий государственный муж. Мы уже до этого с ним и с отцом Гизе обговорили все подробности даваемого вам с паном Конопкой поручения. Когда речь заходит об интересах родины, для Лукаша Ваценрода не существует родственных привязанностей… Даже секретарю своему епископ не сообщил об истинной цели твоей поездки, а если заходит речь о политике, секретарь для него важнее, чем Филипп Тешнер!

Укладываясь в этот вечер спать, Вуек с Каспером до того были утомлены, что даже не разговаривали. А поговорить было о чем.

Завтра понедельник, тяжелый день, поэтому боцман Конопка выедет послезавтра с одним штурманом, с которым он много лет назад плавал под командой капитана Берната. Они отправятся в Геную принимать построенный там для Вармии трехмачтовый фрегат. Однако морем – путь долгий, и оба моряка отправятся по сухопутью. Закончив дела в Генуе, Вуек со шкипером и подобранной ранее командой отправит фрегат в Польшу, а сам переберется в Рим и будет там у Мадзини дожидаться Каспера. С Каспером дело обстояло много сложнее. В такое смутное время студенту проникнуть в Италию без особых писем и рекомендаций трудно: страна охвачена огнем междоусобиц и восстаний. Миланские герцоги призвали себе на помощь наемников. Испанцы и французы наводнили страну своими войсками в надежде, пользуясь распрями итальянских княжеств, урвать себе кусочек этой цветущей и несчастной страны.

Неизвестно, кто там сейчас захватил власть и кому следует писать письма. Пока представится возможность, Каспер будет путешествовать в качестве странствующего студента.

На случай, когда и студенту из-за французских, испанских и прочих шаек пробираться станет трудно, в епископской канцелярии для него заготовили сертификат, из коего явствует, что Каспер Бернат отправляется в Рим как кающийся грешник, чтобы у ног его святейшества папы испросить отпущение грехов.

Однако, когда сертификат с огромными зелеными печатями был уже готов, отец Тидеман, глянув на Каспера, с сомнением покачал головой.

– Уж очень молод наш посланец, – сказал он, – для того, чтобы совершить грехи столь тяжкие, для коих требуется отпущение самого нашего святейшего отца…

– Да, – сказал Коперник задумчиво, – он слишком молод, а ведь поручение, которое мы ему даем, требует большой осмотрительности.

– Я не знаю, какого рода дела предстоят мне, – вмешался Каспер, который до этого дня ни за что не разрешил бы себе перебивать речь старшего, – но, ваши преподобия, возможно, что именно молодость отвлечет от меня какие бы то ни было подозрения.

– Как странствующий студент он спокойно доберется до Тироля, – рассуждал далее Коперник, – и, перевалив через горы, спустится в Ломбардию. Вот там-то и понадобится Касперу сертификат: его там на каждом шагу будут останавливать военные отряды. Однако надеюсь, в пути он не станет бриться, обрастет огромной рыжей бородой и будет выглядеть много старше. А итальянцы, как и испанцы, – ревностные католики, так что путь кающемуся грешнику будет всюду открыт…

– Ты все толкуешь о рыжей бороде, – возразил Копернику Тидеман Гизе, – да бреется ли уже наш Каспер?

Юноша понимал, что, перемежая серьезные наставления шутливыми замечаниями, отец Миколай и каноник Гизе хотят отвлечь его от грустных мыслей, приходящих на ум всякому, впервые покидающему родину.

Сейчас, лежа в постели, Каспер думал о том же: еще утром он точно высчитал, когда портрет его попал в Мандельштамм. Туда, говорят, на хороших лошадях два часа пути. У Филиппа Тешнера лошади хорошие. Значит, когда отзвонили к ранней обедне, слуга Тешнера был уже там. Закрыв глаза и отвернувшись от Вуйка, юноша представлял себе, как Збышек получил подарок. Ну уж и удивился он и обрадовался! А потом, конечно, нашел способ потихоньку от профессора передать портрет Митте. Ее, вероятно, поместили в одной комнате с какой-нибудь дамой, не из очень знатных… Дама иногда оставляет девушку одну, и Митта может на свободе полюбоваться на своего «подсолнушка».

Да, все это очень удачно получилось!

О предстоящей дороге Каспер не думал. Гданьщанину постоянно приходится сталкиваться с людьми разных наций, разных верований, и Касперу всегда удавалось говорить со всеми по душам… Даже с грубыми ландскнехтами гроссмейстера Альбрехта, магистра Тевтонского ордена… А итальянцы народ веселый и приветливый!..

И вдруг точно что-то обожгло его сердце – впервые за эти суматошные дни Каспер вспомнил мать.

– Матушка, – пробормотал он с раскаянием, – мамуся моя!

– Это ты мне, Каспер? – спросил пан Конопка. (Значит, он тоже не спит? А лежит тихонько, как мышь…) – Тебе нужно что-нибудь, Касю? – спросил боцман ласково.

Юноша не отозвался.

«Это он со сна, – подумал пан Конопка с нежностью. – Притомился хлопчик за последние дни!»