Текст книги "Приключения Каспера Берната в Польше и других странах"

Автор книги: Зинаида Шишова

Соавторы: Сергей Царевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Глава одиннадцатая
БОГ ДАЛ – СВИДЕЛИСЬ

Хотя боцман Якуб Конопка уже около пяти лет не заглядывал в Стамбул, но оказался прав: приезжие иностранцы по-прежнему собирались в кофейне Спиридона Акрита. Это было, пожалуй, единственное место в городе, где можно было отведать свинины и запить еду вином.

Сейчас в ней собралась на поминки покойного капитана почти в полном составе команда «Санта Лючии». На корабле остались только дежурные по кораблю и люди, занятые по ремонту. Обычно до окончания плавания матросам избегают выплачивать причитающиеся им деньги, но Зорзио Зитто понимал, что в Турции никто не сбежит с корабля, да и к людям своим он успел приглядеться. Поэтому боцману Густаву Кнебелю задолго до прибытия в Константинополь было велено выплатить команде часть жалованья.

Паоло Ротта подсел было к одному из столиков, но четверо ребят, не сговариваясь, отвернулись от него, а затем, воспользовавшись каким-то предлогом, перешли за соседний столик.

Каспер видел, что Ротта сидит в полном одиночестве, и пожалел было брата синьоры Бианки, но не подошел к нему, так как спешил на «Лючию». Сегодня дежурным по кораблю оставался боцман с тремя стариками, завтра эту обязанность предстояло выполнять Касперу Бернату.

Постепенно кофейню оставили и остальные участника пирушки.

Хозяин кофейни уже несколько раз почтительно осведомлялся у одиноко сидящего посетителя, не угодно ли господину матросу какой-нибудь снеди, но Ротта не требовал ничего, кроме сладкой греческой водки.

Время шло к вечеру, Спиридон Акрит заготовил уже было фонарь, чтобы довести своего захмелевшего гостя до набережной, когда к единственному занятому столику кофейни подсел новый посетитель. Подняв на него воспаленные глаза, Паоло Ротта снова опустил голову.

– Синьор матрос, как видно, не узнает меня? – вежливо осведомился чернобородый человек в богатом плаще.

Матрос пробормотал какое-то ругательство.

– Я надеюсь, – продолжал чернобородый, – что гнев синьора относится не ко мне, а к поляку Касперу Бернату?

Хмель Ротты как рукой сняло.

– Откуда вы знаете Каспера Берната? – спросил он, внимательно приглядываясь к незнакомцу. – Кто вы такой?

– Так как синьор меня не узнает, я сам покаюсь ему: это я помог в Риме Касперу Бернату во время драки у трактира.

– Вы друг Каспера Берната? – спросил матрос угрожающе.

– Я враг Каспера Берната. Больше того: я вчера находился ночью на палубе «Святого Бенедикта» и слышал ваш разговор, – пояснил чернобородый. – Я хочу и могу вам помочь, Кьянти![39]39
  Итальянское вино.


[Закрыть] – заказал он хозяину кофейни. – Сейчас мы с вами потолкуем, – добавил он, наливая матросу полный стакан.

– Я и так пьян, – пробормотал Ротта. – Вы действительно можете мне помочь? – спросил он, дрожащей рукой поднося стакан ко рту. – Ваше здоровье, синьор… синьор…

– Фон Эльстер… Рыцарь фон Эльстер, – подсказал чернобородый. – Итак, у нас с вами общий враг, и мы должны объединиться, чтобы его одолеть. Неужели двое таких бравых мужчин не справятся с мальчишкой поляком? А тело его мы бросим на съедение константинопольским крабам.

– Синьор рыцарь, знает бог, как я хотел бы видеть его мертвым! Он мало того, что оскорбил меня там, в Риме, но на корабле он натравил на меня всю команду и восстановил против меня капитана, моего деверя… – Ротта помолчал. – Но я не могу желать ему смерти, так как перед мадонной поклялся, что жизнь его для меня будет священна и неприкосновенна…

– Да, я слышал, что болтал этот щенок, – заметил рыцарь презрительно. – Однако бывают случаи, когда его святейшество папа освобождает верующих и не от таких еще клятв.

– Я венецианец и матрос, ваша милость, – возразил Ротта. – От моей клятвы меня не сможет освободить даже сам господь бог. Я поклялся перед статуей мадонны, заступницы и покровительницы моряков!

Рыцарь фон Эльстер, помолчав, вдруг хлопнул ладонью по столу.

– Идет! – сказал он. – Будет по-твоему: вот только полчаса назад у меня был разговор с одним турецким купцом… Как хорошо все сходится… Ладно, я помогу тебе обезвредить полячишку, а жизнь его пускай останется священной и неприкосновенной. Жив он останется. Понятно? Жив, но не больше.

– Мне нужно больше, – пробормотал Ротта. – Мне нужно отнять у него одну бумагу…

– О-ей! Мы словно сговорились с тобой: мне тоже нужно отнять у него одну бумагу…

– Это имеет отношение к завещанию покойного капитана? – спросил матрос с опаской.

Рыцарь вместо ответа только весело похлопал его по спине. «Черт побери, – подумал он обрадовано, – на этом письме магистра я, пожалуй, заработаю столько, что смогу выплатить половину своих долгов! Малую толику придется, вероятно, сунуть этому болвану, но вообще-то все хорошо складывается… Разразившаяся буря, правда, задержала нас, и прибыл „Святой Бенедикт“ позже, чем итальянцы. И мальчишка, опередив нас, получил у ренегата Джулио письма магистра. Эх, не нужно было магистру так долго из-за них торговаться! Однако польский гонор сыграл с Каспером Бернатом плохую шутку: он, видите ли, не пожелал пожать Джулио руки на прощанье! Ренегат теперь рвет и мечет: Орден заплатил бы ему не меньше, а посланец Ордена, рыцарь, родственник самого великого магистра, не только пожал ренегату руку, но даже расцеловал его на прощанье. Правда, это случилось после того, как Джулио подсказал фон Эльстеру, как приобрести нужное письмо, но, кстати, сохранить для себя и шесть тысяч дукатов, ассигнованных Орденом на это дело».

Хозяин кофейни уже дважды выходил в зал, потряхивая зажженным фонарем, но двое его запоздалых посетителей все еще беседовали о чем-то, низко склонившись друг к другу.

Когда они наконец поднялись из-за стола, Спиридон Акрит потушил фонарь: его гостям он больше не понадобится – над куполами, башнями и минаретами Константинополя уже занималась розовая заря.

Эту розовую зарю Каспер Бернат наблюдал с высоты капитанского мостика. Готовясь к сегодняшнему дежурству, юноша поднялся пораньше, чтобы сговориться с боцманом Густавом Кнебелем обо всем, что их обоих могло интересовать. Правда, поручение вармийского владыки и каноника Миколая Коперника уже выполнено: нужное письмо запрятано в тайничке, случайно обнаруженном Вуйком в их каюте, и можно было, казалось, ничего не опасаться, однако излишняя предосторожность никогда не мешает.

Перламутрово-розовое море, гладкое, без единой морщинки, лежало внизу, ветер приносил аромат лимонных и лавровых рощ, не хотелось думать ни о чем дурном или опасном, но дело прежде всего.

– Касю, – говорил пан Конопка, – все мы смертны. Тут, в этих теплых странах, люди мрут, как мухи, от лихорадки, холеры или чумы гораздо чаще, чем у нас на родине. Поэтому договоримся начистоту. Я ведь постоянно толкусь среди этого народа, вот и сегодня придется сходить в Перу[40]40
  Пера – район Константинополя.


[Закрыть] к одному знакомому купцу: надо же мне выполнить просьбу доброй синьорины Беатриче! Уж я буду не я, если хоть крошечный кувшинчик розового масла ей не раздобуду… Да, так вот: на тот случай, если со мной что станется, я кое-как нацарапал доверенность, по которой ты получишь здесь мое боцманское жалованье, а в Венеции ту сумму, что полагается мне по завещанию капитана. На эти деньги ты сможешь не только добраться в Венецию и в Рим, но и доехать до Вармии. В Риме ты, Касю, сообщишь кардиналу о результатах нашей поездки и, кстати, передашь синьорине розовое масло…

– Да что с тобой, Вуек? Ей-богу, ты как старая баба с твоими предчувствиями! – воскликнул Каспер. – Почему это я один поеду в Рим или Венецию? Порви немедля свою доверенность! Розовое масло я синьорине Беатриче с радостью поднесу, но отправимся мы в Рим и в Венецию вдвоем. И не воображай, что ты откупишься деньгами: линьков твоих я все равно тебе не забуду! – И Каспер, как в детстве, потерся носом о щеку пана Конопки.

– Не забудешь? Вот и хорошо! – серьезно заметил боцман. – Я и всыпал их тебе на добрую память! Никакое наставление так хорошо не запоминается, как удар линьком, я это на собственной шкуре испытал…

Каспер был несколько иного мнения, но, не перебивая своего старого друга, с любовью разглядывал его осунувшееся за плавание лицо.

– Да, кстати, – заметил вдруг юноша, – а ведь я тоже – по завещанию (бедный наш капитан!) и за службу на каравелле получу порядочный куш денег… Я и без твоей доверенности стану состоятельным человеком. Пора подумать и о семье… Как ты полагаешь, попросить ли мне отца Миколая, чтобы он замолвил за меня словечко…

– …отцу Митты? – закончил пан Конопка его мысль. – Ну что ж, это дело! Профессор хоть и недолюбливает каноника, но, если отец Миколай будет у тебя сватом, навряд ли Ланге решится отказать племяннику вармийского владыки…

Каспер молчал. Он уже досадовал на себя, что затеял этот разговор. Даже с самым близким человеком нельзя говорить о таких сокровенных вещах… Только ночью, только наедине с собой…

– Вот вернемся, Касю, на родину, ты женишься, купим домик, моя пани Якубова будет хозяйничать, мы неплохо заживем, хлопчик! – произнес боцман важно, а сам из указательного пальца и мизинца сложил джеттатуру.[41]41
  Джеттатура – рожками вытянутые мизинец и указательный палец, якобы отгоняющие нечистую силу, снимающие «сглаз» и т. д.


[Закрыть]

«Это к его польскому суеверию добавилось еще и суеверие итальянское», – с улыбкой подумал Каспер, но сказать ничего не сказал.

– Тревожит меня, Касю, – продолжал боцман, – что вы так и не поладили с Роттой. Знаешь, дружок, будь с ним помягче. Ох, горячий же народ эти итальянцы! Чистые поляки, что и говорить! А может, он совсем не такой плохой человек? Натворит что, вспылив, а потом кается… А?

– Может быть, – подтвердил Каспер.

Досада его на Ротту давно прошла, и ему даже было жалко глядеть на забияку, который в одиночестве слонялся по кораблю. Однако совсем не для разговора о Ротте поднялся Каспер в такую рань на капитанский мостик.

– Вуек, выслушай меня внимательно и, прошу тебя, не перебивай. И не думай, что я заразился от тебя тревогой за свою или твою жизнь. Дело наше правое, и господь бог и святая дева будут хранить нас в пути. Я верю, что все закончится благополучно. Но, Вуек, все же толковать о Ротте или о розовом масле сейчас недосуг. Поговорим о деле: от того, справимся мы или не справимся со своей задачей, зависит счастье и горе нашей родной Польши.

Каспер замолчал, а пан Якуб Конопка с тревогой следил за лицом своего любимца.

«О Митте своей, никак, задумался!» – решил боцман.

– Свидитесь вы с ней, и, надо думать, скоро, – сказал он, но синие глаза из-под прямых бровей так строго глянули на него, что пан Конопка смутился. – Я слушаю тебя, Каспер, – сказал он с какою-то робостью.

– Дело наше, можно сказать, закончилось удачей, – произнес юноша. – Я свято верю, что с этим письмом мы благополучно вернемся в Вармию. Но, Вуек, поклянись мне, что, если мне не выпадет счастье вручить письмо магистра отцу Миколаю, ты сделаешь это за меня. Слышишь, поклянись, что сделаешь это, отложив заботу о моем здоровье, если меня уложит на койку лихорадка, даже отложив заботу о моей жизни, если ей будет что-либо угрожать…

Боцман поднял было протестующе руку, но Каспер с силой потянул ее книзу.

– Поклянись! – сказал он почти умоляюще.

– Я уже клялся канонику Копернику, – возразил Якуб Конопка недовольно. – Какие тебе еще нужны клятвы?

Подойдя поближе к боцману, Каспер обеими руками схватил его за руку. Юноше трудно было говорить, но нужно когда-нибудь однажды высказать все, что у него на сердце!

– Вуек, Вуечку, – произнес он с такой нежностью, что пан Конопка снова почувствовал тревогу. – Вуек, я ничего, ничего не забыл! Когда пришло известие о смерти отца, ты три дня и три ночи плакал со мной на чердаке. И, когда привезли его тело в этом ужасном запаянном гробу, ты распоряжался всем у нас в доме, потому что и у меня и у матушки опускались руки от отчаянья… Потом, два года спустя, когда мне казалось, что я не перенесу этого ужаса (я говорю о том дне, когда матушка объявила, что выходит замуж за капитана Кучинского), ты один поддержал меня и не дал мне сотворить что-нибудь над собой… О том, что ты всегда готов пожертвовать своим счастьем, здоровьем, жизнью во имя родины, во имя долга, знал и отец мой, и я теперь знаю отлично… но, Вуек… – Каспер на минуту запнулся, на его побледневших было щеках пятнами выступал румянец. – Конечно, я не заслуживаю такой любви, но, Вуек, я-то знаю, как ты меня любишь… Поклянись же, что и эта любовь не помешает тебе выполнить свой долг!

Боцман молчал. «Бог не дал мне счастья растить, собственных детей, – думал он, – и я нашел себе утешение в этом рыжем мальчугане… Пан Езус, как незаметно он вырос!» Вдруг что-то похожее на рыдание перехватило горло Якуба Конопки. «Вот таким же точно беспощадным к себе и даже к своим близким бывал и его отец, а много ли счастья видел он в жизни?»

– Поклянись мне, Вуек, – еще настойчивее повторил Каспер.

И, вытащив из-за пазухи маленький серебряный крестик, боцман благоговейно прижал его к губам.

– Клянусь, Касю, – сказал он, – я сделаю так, как ты хочешь!

Сменившись с вахты, пан Конопка, чтобы рассеять свои печальные мысли, решил зазвать в кофейню Спиридона Акрита тех ребят из команды, которые в первый день не были отпущены на берег.

Солнце уже высоко поднялось в небе, когда на корабль возвратился один Марио Скампиони – сегодня была его очередь дежурить. Парень был здорово под хмельком, однако в точности передал Касперу поручение боцмана. Тот, мол, отправился в торговую часть по известному им обоим делу, а Касперу поручает присматривать за порядком на корабле. Это означало, что пан Конопка решил все-таки раздобыть для синьорины Беатриче розовое масло. До чего неугомонный человек!

Закончив уборку, до блеска надраив палубу и начистив мелом медные части корабля, матросы лениво слонялись туда и сюда, в ожидании обеда. Марио, перевесившись через борт сторожевой корзины, наблюдал за тем, как товарищи его внизу затевают игру в кости, а каталонец Педро учит итальянцев играть на гитаре.

Марио первым обратил внимание на группу людей, направлявшихся вдоль пристани к «Санта Лючии». Разглядев впереди их Ротту, который, размахивая руками, пытался втолковать что-то шагавшему рядом толстому турку, Марио окликнул своего недруга, но тот ничего ему не ответил. Вместо Ротты отозвался высокий чернобородый мужчина, судя по одежде – европеец.

– Эй вы, на «Сайта Лючии»! – крикнул он по-итальянски. – Кто из ваших знает турецкий язык? Я пришел помочь вам по-соседски, но и сам не очень силен в их тарабарщине. Дело в том, что уважаемый ага Абдуррахман тоже не слишком хорошо знает по-итальянски.

Марио ответил, что из старых матросов каждый может кое-как объясниться по-турецки, но хорошо владеет турецким языком только боцман, но и он и старики сейчас на берегу. Заменяет боцмана Каспер Бернат. Он хоть и матрос, но человек ученый и сейчас на каравелле за главного.

Толстый турок и чернобородый христианин проследовали по трапу на корабль, а за ними – около дюжины рослых молодцов, по виду городских стражников. Навстречу им вышел Каспер Бернат.

С чернобородым крестовый брат Марио встретился как старый знакомый и немедленно вступил в оживленную беседу. Говорили они, кто их знает, по-польски или по-немецки. Марио не понимал ни слова. Матросу надоело прислушиваться, и он повернулся к усеянным крошечными домиками берегам, щурясь от нестерпимого блеска моря. От наблюдений его отвлек боцманский свисток «все наверх», но, так как к дежурному это не относилось, Марио безмятежно продолжал свои наблюдения.

Прошло с полчаса, не больше, как вдруг, случайно глянув вниз, Марио в ужасе перекрестился, чтобы отогнать наваждение. Нет, это было не наваждение! Его милого крестового брата дюжие стражники, схватив за руки, заковывают в кандалы. Их больше десяти на одного. Вот Гаспаре рванулся и ударом головы сбил стражника с ног, а потом, готовясь к прыжку в воду, отскочил к борту. Марио с быстротой белки принялся спускаться по мачте. Однако тут же прикинул в уме, что Гаспаре и он безоружные и не в силах будут справиться с вооруженной до зубов дюжиной стражников. Можно, конечно, ринуться на них с кулаками, но принесет ли это пользу Гаспаре? А впрочем, может, и принесет: их ведь не двое, а трое. Как это он забыл о Ротте? Какой бы тот ни был, но он как-никак итальянец и не оставит своих в беде.

– Ротта, Ротта! – крикнул Марио.

И, точно эхо, снизу отозвался голос Гаспаре:

– Ротта, на помощь!

Но что это? Проклятый Ротта, накинув на Гаспаре петлю, уже приволок его и привязывает к мачте!

Марио, начав было спускаться на подмогу товарищам, тут же переменил свое намерение: перехватившись на рее руками, он передвинулся поближе к борту каравеллы и здесь, пробалансировав в воздухе несколько мгновений, бросился в воду. На всплеск оглянулся только Ротта, но тому сейчас было не до Марио. Приставив к груди Гаспаре кинжал, он, как одержимый, орал несчастному в лицо:

– Завещание! Отдавай завещание!

Марио накрыло вдруг набежавшей волной, и он, зажмурив глаза и отплевываясь, судорожно работал руками, подгребая поближе к берегу. А когда, тяжело дыша и утирая с разбитой губы кровь, он выбрался на пристань и оглянулся, на палубе «Санта Лючии» уже было пусто.

До кофейни Акрита Марио добежал уже в полном изнеможении.

– Матросы! Христиане! – закричал он, падая в распахнутую дверь. – На помощь! Нашего Гаспаре убивают турки!

Что же произошло на палубе «Сайта Лючии»?

До самого своего смертного часа помнил Каспер Бернат во всех подробностях этот день.

Чернобородый европеец, рыцарь фон Эльстер, объяснил молодому поляку, что сопровождающий его турок – ага Абдуррахман, на обязанности которого лежит осмотр кораблей и выявление контрабанды. У Абдуррахмана имеется приказ обыскать «Санта Лючию» и всю команду – начиная от капитана до последнего матроса: теперь пошли большие строгости с вывозом из Турции благовоний и в особенности казанлыкского розового масла.

Каспер вздохнул с облегчением: как удачно, что нет боцмана с его кувшинчиком! Нажили бы они, пожалуй, беду. А присутствие фон Эльстера Каспера даже порадовало: рыцарь отлично говорит и по-итальянски и по-турецки и в случае недоразумения сможет прийти на помощь. И действительно, фон Эльстер, нагнувшись к Касперу, спросил шепотом:

– Как у вас обстоит дело? Не нужно ли чего-нибудь перепрятать? В таком случае я задержу агу Абдуррахмана… Может быть, кто-нибудь из команды решил провезти запрещенный груз? Будьте осторожны – турок понимает по-итальянски…

Каспер успокоил своего доброжелателя: ребят своих он знает хорошо, ничего недозволенного на каравелле нет. Пускай турок обыскивает «Санта Лючию» хоть до завтра. «Пан Езус, матка бозка Ченстоховска! – молился юноша про себя. – Хоть бы не явился Вуек с его розовым маслом!»

– Отлично! – сказал рыцарь. – Тогда распорядитесь, чтобы все матросы отправились вниз, в кубрик. Пускай каждый откроет свой сундучок для осмотра… Ах, не вся команда здесь? Ну, пускай откроют сундучки и своих товарищей. Да приглядывайте за турками в оба, чтобы те чего не стащили. Только необходимо, чтобы сначала ребята ваши, во избежание столкновений, сложили на палубе оружие. Таким же образом турки только что произвели обыск и на «Святом Бенедикте». А здесь отобрать оружие просто необходимо, – добавил рыцарь, кивая на стоящего с опущенной головой Паоло Ротту. – Мы-то с вами знаем необузданный характер итальянцев!

Вот тогда-то Каспер и засвистал «всем наверх».

После того как ребята, ворча и переругиваясь, сложили на палубе все имевшееся при них оружие, Каспер велел им отправиться в кубрик, каждому – к своему сундучку. И вдруг Ротта по приказанию фон Эльстера запер тяжелую дубовую, окованную железом дверь кубрика на засовы. Эта неожиданная покладистость строптивого забияки удивила Каспера, а хозяйский тон рыцаря, признаться, даже его рассердил. Не успел, однако, юноша спросить у фон Эльстера объяснения, как покачнулся от страшного удара. Абдуррахман подал знак, и дюжие стражники кинулись к юноше. Каспер рванулся, сбил одного из них с ног, а потом отскочил к борту.

– Ротта, на помощь! – крикнул он изо всех сил.

– На помощь? – переспросил Ротта. – Сейчас! – Он широко размахнулся, и, только когда Каспера опоясала ременная петля, юноша понял, в чем дело. Такими арканами в Закопанах[42]42
  Закопаны – гористая местность в Польше.


[Закрыть] пастухи ловят отбившихся от стада овец. Ноги Каспера были еще свободны, и он как бешеный наносил удары направо и налево, пока его не свалили на палубу, предварительно всего опутав веревками.

– Ну как, почтенный ага Абдуррахман, – спросил фон Эльстер хвастливо, – стоит парень назначенной мною цены? – Говорил рыцарь по-итальянски, очевидно, для того, чтобы Каспер мог его понять. – Молод, здоров, силен, как барс! Проработает на галере лет пятнадцать, не меньше. Господин купец заключит сегодня неплохую сделку!

Ага Абдуррахман, подойдя вплотную к лежащему Касперу, сопя, с трудом нагнулся над ним и начал ощупывать его руки, ноги, грудь, шею, бормоча себе что-то в бороду, и наконец одобрительно похлопал юношу по плечу.

– Хорош гребец! – сказал он на ломаном итальянском языке. – Беру! – и отдал какое-то приказание стражникам.

– Остановитесь! – отчаянно закричал Ротта. – А как же завещание?

– Ни завещания, ни письма он при себе, конечно, не носит, – успокоил его рыцарь, но для очистки совести велел Каспера обыскать. – Ну, вот видишь: бумаги, конечно, хранятся у него в каюте. Ты ведь сказал, он помещается вместе с боцманом? – повернулся рыцарь к Ротте. – Ступай и осмотри там все щели!

Каспер застонал от отчаяния. Он уже понял, какую судьбу готовят ему фон Эльстер и Ротта, но он был молод, силен и надеялся, что ему удастся освободиться. Многие из команды «Санта Лючии» побывали в турецком или алжирском плену… Вот даже Вуек провел у бея около трех лет.

Подняв голову, Каспер с радостью отметил, что Марио уже нет в сторожевой корзине. Хорошо, что эти негодяи забыли о его существовании! А уж крестовый брат не даст Касперу погибнуть… Но письмо, письмо!.. Одна мысль о том, что Ротта найдет тайничок и письмо, наполняла его отчаянием.

На палубе снова появился Ротта. Каспер зажмурился, чтобы никто не прочел вспыхнувшую в его глазах радость при виде обескураженного лица предателя.

– Я обыскал все щели, все углы, да ведь и вся боцманская каюта – с пядь величиной, – пробормотал Ротта. – Никаких бумаг там нету! Где завещание, проклятый поляк? – прошипел он, низко наклонившись над связанным.

Вместо ответа Каспер плюнул ему в лицо. Страшный удар тут же обрушился ему на голову, и юноша потерял сознание.

Бледный от злости, рыцарь несколько раз пнул его ногой. «Плохо дело, – пробормотал он сквозь зубы. – У нас мало времени, а не то мы обшарили бы весь корабль! Где их поп? Обычно команда отдает попу все свои ценности на хранение. Черт бы их побрал с их попами, письмами и завещаниями!»

– Когда вернется боцман, объяснишь ему, что у поляка стража обнаружила контрабанду и повела его в город. Обо всем, что здесь было, молчок! И я тебе советую все-таки попытаться разыскать на корабле это письмо… И завещание. Получишь хорошее вознаграждение. Хоть ты и не стоишь этого – вот тебе задаток! – и рыцарь швырнул к ногам Ротты кошелек. – Найдешь письмо – получишь втрое больше… За «Санта Лючией» я буду следить и найду тебя в любом порту!

Повернувшись к Абдуррахману, фон Эльстер строго и наставительно добавил:

– Уводи же своего раба, да поторапливайся… И помни, что никакого поляка Каспера Берната, почтеннейший купец, на твоей галере нет и не было… Считай его немцем, шведом, московитом… Ради нашей дружбы и взаимной выгоды…

– Мы никогда не любопытствуем, как зовут наших галерников и откуда они родом, – с достоинством отозвался купец. – Мы осматриваем их зубы и мышцы. А дружба с тобой мне дороже золота, к чему мне ее лишаться? Я все понял: парень должен оставаться на галере, пока его душу не заберет шайтан.

От кофейни Спиридона Акрита до набережной путь немалый, но матросы «Лючии» проделали его мгновенно. Ворвавшись на корабль, они застали на палубе только Ротту, который, переругиваясь через дверь с запертыми в кубрике товарищами, с трудом отодвигал ржавые засовы.

– Где Гаспаре?! – закричал Марио. Заплаканный, с расшибленной губой, растрепанный, он был страшен.

Ротта печально покачал головой.

– У него нашли какую-то контрабанду и повели в город, – ответил он заученной фразой.

– А завещание у него тоже нашли? Собака, ублюдок, сын рабыни, предатель! Вот за это золото ты продал нашего Гаспаре! – подхватив вывалившийся из-за пазухи Ротты кошелек, завизжал Марио. – Вяжите его, он продал туркам нашего Гаспаре! Он привел их на корабль! Поляк был уже у самого борта, он спасся бы, если бы этот пес не заарканил его!

Боцман Густав Кнебель возвращался на корабль поздно вечерам в самом хорошем расположение духа. Прохожие, встречаясь с ним, подозрительно тянули носом: от неказистого немолодого моряка, словно от придворного щеголя, несло розовым маслом. «Нужно будет замотать кувшинчик тряпицей и припрятать его на дно сундука, – подумал боцман, качая головой, – а то как бы не нажить беды!»

Хорошее настроение боцмана не мог нарушить даже рассказ его друзей-турок о том, что известный на весь Стамбул работорговец ага Абдуррахман сегодня, переодев своих слуг в городских стражников, при помощи двух христиан обманом увез с какого-то христианского корабля молодого здорового матроса. Разносчик губок видел, как связанного по рукам и ногам юношу тащили на галеру и как эта галера немедленно отдала концы и тут же взяла курс в открытое море.

Боцман сочувственно покачивал головой, но сам, однако, ни на йоту не поверил в то, что христианин мог продать христианина неверным. Ведь и друзья боцмана, сообщившие эту новость, и разносчик губок – все они мусульмане и рады взвалить напраслину на христиан.

Страшная новость сразила боцмана, как только он поднялся по трапу на палубу «Санта Лючии».

Побелев от горя, ужаса и негодования, он выслушал рассказ Марио.

– Где Ротта? – только и мог выговорить он.

Самый старый из матросов, Франческо, выступил вперед.

– Боцман, – сказал он, – ты хорошо знаешь законы моря. Мы всегда беспрекословно слушали тебя, потому что ты вправду отличный моряк и хорошо обращаешься с командой… Но теперь пришло время и тебе послушать нас. Мы судили Ротту нашим матросским судом – по законам моря. И осудили его. Приговор – смерть. Троим старикам, которые вот уже больше двух десятков лет плавают на «Лючии», мы доверили это дело.

Слухи о происшествии на «Лючии» дошли уже до команд всех соседних кораблей. Весь порт гудел, как растревоженный улей. На «Санта Лючию» набилось много чужого народа. Только не видать было никого из команды «Святого Бенедикта»: вскоре после захода солнца огромный корабль, распустив паруса, на ночь глядя, отчалил от турецкого берега.

На палубе «Лючии» стоял такой шум, что трудно было услышать собственный голос, но старику Франческо удалось перекричать всех.

– Мы знаем, что Каспера Берната продал в рабство неверным матрос Паоло Ротта. Так ли я говорю? – обратился он к толпе.

И десятки голосов откликнулись:

– Так!

– Теперь тебе слово, Эрик, – повернулся Франческо к седобородому норвежцу.

– Предательством своим он осквернил корабль и оскорбил море, пускай же море его поглотит! – произнес тот.

– Говори ты, Санчо, – распорядился снова Франческо.

Высокий тощий барселонец в негодовании вознес руки к небу.

– Собака, предатель, ему нет места рядом с нами! Ему нет места на земле! – прохрипел он.

Якуб Конопка оглянулся. Со всех сторон на падубу сходились матросы. В середине образовавшегося полукруга стояли судьи Франческо, Санчо, Эрик. К ним подтащили позеленевшего от страха Ротту.

– Пустите меня, – бормотал он. – Вам-то я ничего дурного не сделал. Пустите меня! Пожалейте мою сестру, ей не пережить двойного горя… Неужели же из-за этого проклятого поляка…

Марио Скампиони, шагнув вперед, размахнулся. В воздухе точно кто щелкнул бичом. От пощечины Ротта еле устоял на ногах. Щека его побагровела.

– Отойди, Марио, – сказал Франческо сурово. – У нас не расправа, а суд! Мы, матросы каравеллы «Санта Лючия», присудили этого человека к смерти за то, что он продал в рабство нашего товарища и друга матроса Каспера Берната. Я спрашиваю вас, какой смертью он должен умереть?

– Топором его! – крикнул кто-то. – Что долго время терять! Или вздернуть на мачте…

– Мешок ему на голову да пару ядер к ногам! – посоветовал другой.

– И прочитать отходную? Так? – спросил Франческо. – Эрик, объяви наше решение!

– Мешок ему на голову, пара ядер к ногам, прочитать отходную и предать морю! – громко произнес Эрик. – Только ядер у нас нету.

– Заковать его в цепи – и за борт! – прохрипел Санчо. – Если только море не выкинет его обратно.

– Боцман, что же ты? Веди корабль – это твое дело. А суд и казнь – это наше дело. Ты чужой здесь, не надо тебе вмешиваться, – с какой-то несвойственной ему мягкостью сказал Франческо. – А вам что, отец Лука? – повернулся он к испуганному священнику. – Отойдите в сторону и читайте молитву, если вы считаете его христианином…

Короткая схватка, и Ротта лежал уже закованный в кандалы.

«Все наверх!» – просвистел боцман через силу. Говорить он не мог. По лицу его не переставая катились слезы. «Касю, мальчик мой, – бормотал он про себя. – Ох, чуяло мое сердце… А я тебя не уберег…»

Но, пересилив себя, Якуб Конопка отер слезы и выпрямился.

– Ставь паруса! – отдал он приказ. Голос его, как и прежде, раскатился по всему кораблю. – Отдать швартовы! Поднять якоря!

Загремели якорные цепи. Со скрипом, медленно поднимались и наполнялись ветром паруса. Еще несколько минут – и «Санта Лючия» легко и плавно отвалила от стамбульского берега и понеслась, гонимая попутным ветром, на северо-запад.

Якуб Конопка стоял на капитанском мостике суровый и сосредоточенный.

Потом он подозвал Санчо, передал ему штурвал, а сам спустился к себе в каюту. Через минуту он снова появился на мостике, сжимая в руках пакет с заветным письмом. Заплаканное лицо его выражало непреклонную решимость.

– Клянусь тебе, мой мальчик, – произнес он тихо, – что бумагу эту, как ты велел, я доставлю в первую очередь. А потом, вернувшись из Вармии, я разыщу тебя и выручу из беды… Сам продамся в рабство, а тебя выкуплю!

«Лючия», разрезая волны и легко покачиваясь, уходила все дальше и дальше от Турции. Наконец берега за ее кормой слились с горизонтом.

– Пора! – сказал Франческо Эрику. – Карло, Лоренцо, – обратился он к стоявшим поблизости матросам, – приведите его!

Команда торопливо собиралась у грот-мачты.

Подвели Ротту. Он шагал с землисто-серым лицом, уставясь вперед остекленевшими глазами.

Франческо подошел к нему с флягой и стаканом.

– Пей, – сказал он, наливая ему вина. – Пей последнюю!