Текст книги "Приключения Каспера Берната в Польше и других странах"

Автор книги: Зинаида Шишова

Соавторы: Сергей Царевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Колодец от тебя далеко? – спрашивал тем временем Збигнев. – Надо коня напоить… Да и помыться нужно. Воду есть у тебя на чем греть? Даже котел уже кипит? Э, да ты просто волшебник, Жбан!

Напоив и накормив коня (торба с овсом была приторочена к седлу), сбросив лохмотья Франца, помывшись и переодевшись в запасенную в дорогу новую рясу, Збигнев с охотой уплетал незатейливое деревенское угощение.

– Ну как, будущий кардинал, – спрашивал Сташек, – скоро осчастливишь мир появлением еще одного члена конклава? Или, верно, я и забыл! Я хотел сказать: скоро ли появится новый святой отец доминиканец? – И, не выдержав, снова кидался обнимать гостя.

Как ни говори, хоть и разошлись их пути, но приятно в этой глуши встретиться с однокашником.

– Ну тебя к дьяволу! Дай мне покой, Жбан, не ломай костей! А о кардиналах и вообще о святых отцах не поминай!

– Что ты, что ты?! Опомнись! Это я вправду от Збигнева Суходольского слышу или мне примерещилось?

Долго просидели бывшие студенты за грубым некрашеным столом, неторопливо прихлебывая пиво из больших глиняных кружек.

– От пся крев! – приговаривал Сташек, удивленно покачивая головой. Он все еще не мог опомниться от новостей, которые так неожиданно на него свалились. – А где же этот Франц твой? В женскую обитель вас не пустили, и в этом нет ничего странного. И Митту, конечно, вам не показали… Хорошо еще, что вы оттуда живыми выбрались! Про эту ведьму настоятельницу, мать Целестину, я слыхал… Еще одну лошадь, говоришь, там раздобыли? Где же они?

– В лесу припрятаны, – пояснил Збигнев, – и немного оружия… Но, понимаешь, никак не думал я, что в женском монастыре столько сторожей окажется… Заштатная обитель, а охраняется, как какая-нибудь крепость!

– Есть что охранять, значит, – решил Сташек. – А о Каспере вестей нет? Жаль, ох, как жаль парня!.. Что же ты теперь думаешь делать?

– Вдвоем нам с Францем, понятно, не справиться, – вслух рассуждал Збигнев. – Но от того же Франца я узнал, что много беглых хлопов бродит по лесам… А что, если собрать таких людей десяток-другой? Денег, правда, сейчас у меня нет, но думаю, мой пан Суходольский на радостях, что я покончил с доминиканцами, из-под земли, а достанет для меня деньги…

– Деньги – это не так уж и важно, – в раздумье говорил Сташек. – Оружие, говоришь, у вас есть?.. Кони… Три коня маловато… Но это верно, что ты решил покончить с доминиканцами?

– И с доминиканцами, и с францисканцами, и с бенедиктинцами, и с кардиналами, и – простите уж, ваше преподобие отец Станислав, и с папой я решил покончить… Сейчас еду к отцу с повинной головой, а там посмотрим…

Подойдя к выходу, Сташек осторожно выглянул наружу, потом, прикрыв дверь, в задумчивости остановился у порога.

– Вот какое дело, Жердь, – произнес он нерешительно. – Может, я тебе и помогу вызволить панну Митту… Только… это правда, что ты покончил с монастырем и возвращаешься домой?

– А когда я врал кому? – отозвался Збигнев сердито.

И, видя, как гневно раздулись его ноздри, Сташек укоризненно покачал головой.

– Кротости христианской я что-то не вижу у вас, отец Збигнев! – сказал он, весело щурясь. – Дело, понимаешь, такое, что, если оно выплывет наружу, не я один – много людей может пострадать… Вчера только заходил ко мне Щука…

– Как! Генрих Адлер? А он не в Германии? – удивился Збигнев.

– Он из Германии… Ты и не узнаешь сейчас нашего простачка Щуку. Побродил по свету, набрался ума. Только все это нужно держать в самой строгой тайне! И в Германии простому люду житья не стало от попов, да панов, да королей или как там – маркграфов да графов. Про Мюнцера ты сдыхал что-нибудь?

Про Мюнцера Збигнев слыхал, но мельком. Этот, говорят, еще почище Лютера, о котором толковал Збигневу отец Флориан. Однако и отец Флориан не мог бы ему так хорошо объяснить, кто такой Мюнцер, как это сделал Сташек Когут.

– Видишь ли, – говорил он, прихлебывая пиво, – Щука явился сюда собирать здешних хлопов в отряды… Поляков, немцев… Отряды объединятся в тайный союз, наподобие «Башмака» или «Бедного Конрада» в Германии. Уже на сегодня у Щуки немало людей, а с каждым днем их прибавляется… Кое-где они начали громить монастыри и замки. На орденских землях за Щукой охотятся и дорого оценили его голову… Поначалу Генрих примкнул было к Лютеру, да потом разуверился в нем. Лютер только в первое время стоял за бедный люд. А сейчас он у богатых купцов и у дворянства на поводу ходит. Только слава, что он против папы восстал… Мюнцер – тот другой совсем. Он отрицает и католическую церковь и библию, проповедует, что не должно быть на свете ни попов, ни королей, ни панов, – слышите, пан Суходольский? Все должны быть равны перед богом и всем владеть сообща… А люди, повторяю, у Щуки есть и оружие… Так вот, на той неделе он должен быть у меня. Потолкуй с ним… А до той недели успеешь еще к своим съездить.

– По старой дружбе Щука авось не откажет в услуге даже шляхтичу, – добавил Жбан лукаво.

– Если при этом можно будет как следует разграбить монастырь, – в тон ему ответил Збигнев. – А мы с Францем там все ходы и выходы знаем!

Как ни мечтала пани Ангелина о переезде в столицу (ведь и она, и муж ее, и сынок Збигнев родились в самом Кракове), но пришлось им обосноваться в Гданьске. Тоже неплохой город, и народу тут много, и вельможи из Кракова наезжают, и моряки здесь, но это, пожалуй, уже и не так важно: из-за доченьки, из-за Вандзи, мечтала пани Суходольская о Кракове, а дочка уже, можно сказать, и пристроена…

Глаза старой пани налились слезами, и она, упав на колени перед большим распятием и сложив руки, с мольбою протянула их к господу.

Но что это? Почудилось ей, что ли? Нет, мать ошибиться не может, и, с трудом поднявшись с колен, старая дама бросилась в прихожую…

С волнением и даже опаской подходил Збигнев к родному дому.

«Эге, дела, видно, не так плохи, – подумал бакалавр. – Дом свежевыкрашен, над вторым этажом возведена галерея, на итальянский манер».

На стук открыл старый Юзеф. Долго вглядывался он в лицо долговязого и как будто нескладного ксендза или монаха и вдруг всплеснул руками:

– Пан Езус, матка бозка! Это же наш малютка Збышек! – и кинулся приложиться, по старой памяти, к руке своего паныча.

Збигнев растроганно притянул к себе Юзефа и крепко его расцеловал.

– Ну, как мать, сестра, отец?

– Хвала пресвятой деве, все живы и здоровы… Милостью божьей все хорошо, все в порядке.

А по лестнице уже спускалась невысокая полная женщина с карими, как у Збигнева, глазами.

– Сыночек! Збышек! – И мать, плача и смеясь, повисла у него на шее.

На шум начали сбегаться остальные обитатели дома.

– Збышек! Недаром ты мне снился уже две ночи! – закричала высокая стройная девушка и, подбежав, звонко расцеловала юношу в обе щеки.

Хлопнула дверь. Под тяжелыми шагами заходили половицы в сенях.

– Что за шум? – раздался густой бас хозяина дома. – Что такое?.. Приехал? Кто приехал?.. Збышек… Збигнев?

Расталкивая женщин и слуг, к растерянному, взъерошенному Збигневу подошел высокий, дородный пан Суходольский.

Обняв и поцеловав сына, он спросил с невеселой усмешкой:

– Ну, макушку выбрили?..[59]59
  У католических священников и монахов выбривают макушку – тонзуру.


[Закрыть] А? Надолго к нам?

«Навсегда», – хотел было сказать Збигнев, но вместо этого пробормотал:

– Ничего, зарастет… К черту эту тонзуру… Говорят, надо репейным маслом мазать…

– Эге, пане Збигнев, что я слышу? Или, может, меня слух обманывает?

– Нет, не обманывает, отец!

– Идем! – сказал пан Вацлав, пытливо и недоверчиво всматриваясь в сына. – Отдохнешь с дороги, тогда потолкуем.

В своей старой «детской» Збигнев переоделся, сменив монашескую одежду на светский шляхетский наряд.

– Ну, пани Суходольская, – сказал пан Вацлав, с удовольствием оглядывая сына, – как вам этот шляхтич нравится? Лучше, чем в поповской рясе, а? Ну, давайте же все за стол!

После обеда отец с сыном вышли из дому и неторопливо направились вдоль Длугой улицы.

Збигнев не таясь рассказал отцу обо всем, что произошло с ним и его товарищами после той чреватой последствиями новогодней пирушки. Об отцах доминиканцах, о патере Арнольде, о заточении в монастырь Митты, о своих планах. Последних новостей о Генрихе Адлере он отцу, понятно, не сообщил.

Пан Вацлав слушал сына, не перебивая, только изредка бормотал себе под нос что-то очень похожее на «пся крев» и на «собачьи дети».

Когда Збигнев кончил, пан Вацлав вздохнул и, сняв шляпу, вытер платком лысеющее темя.

– Что вы скажете на все это, пан отец?

– А что мне сказать? Ты наговорил столько, что голова просто кругом пошла… Прежде всего, конечно, жалко, очень жалко Каспера Берната. Если он в отца пошел, в капитана Берната, славный человек из него получился бы… Что же касается преподобного отца Арнольда, ты будешь последней бабой, если не отплатишь ему за все. Ну и шельма! Пся крев! А тебе это наука на всю жизнь. Барона Мандельштамма я немного знаю… За ним всякие дела водятся, но, чтобы он отправил на тот свет профессора Краковской академии, я и от него этого не ожидал… Теперь насчет панны Митты… – Пан Вацлав в нерешительности замялся. – Ну, ты уже взрослый шляхтич, нечего церемониться… Скажи мне, Збигнев, честно: для Каспера ли Берната ты хочешь выручить девушку из монастыря или…

Збигнев, точно защищаясь, поднял над головой руки.

– Не договаривайте, – сказал он умоляюще. – Вот вам святой крест, пан отец, я и сам не знаю… Ведь я думал принять пострижение. А лучше панны Митты девушек на свете нет… Но так или иначе…

– Так или иначе, – договорил за него отец, – панночку из монастыря спасти надо. Я плохо разбираюсь во всяких ваших теориях да догмах. Не понял также я, как и чем может пособить тебе Станислав Когут, но имей в виду, – грозно повернулся пан Суходольский к сыну, – налет на святой монастырь я тебе запрещаю… Может, отец Станислав как-нибудь иначе тебе поможет…

Збигнев украдкой глянул на отца, но, заметив под его седыми усами лукавую, не предназначавшуюся ему усмешку, тотчас опустил глаза.

– Но пан отец не откажет в гостеприимстве панне Митте, если у нее будет в этом нужда?

– Дом Суходольских всегда открыт для каждого, кто нуждается в защите и помощи, и ты не можешь этого не знать! – с виду сердито ответил пан Вацлав.

Возвратившись домой, они застали в гостиной одну пани Ангелину.

– А Вандзя где? – спросил пан Вацлав. – Пан Адольф не приходил еще?

– Они оба наверху. Пан Адольф сейчас спустится.

– Ты ведь не знаешь еще, Збышек: наша Ванда обручена, – обратился Суходольский к сыну.

– Сестра обручена?! Вот это новость! И никто до сих пор мне ничего не сказал… Но кто же он? Счастлива Ванда?

Перехватив предостерегающий взгляд жены, пан Вацлав ничего не ответил.

– Кто же ее нареченный? – с нетерпением повторил Збигнев.

– Да ты его, кажется, знаешь… Пан Куглер, купец… Немец, но как будто хороший человек…

Збигнев улыбнулся. Отец не всегда был справедлив по отношению к немцам… Что же сейчас заставило его изменить своим взглядам?

Пан Вацлав заметил его улыбку.

– Хорошо тебе смеяться, – сказал он смущенно. – А как на отца твоего насели ростовщики, как схватили его, можно сказать, за горло, никто ведь мне не помог, кроме пана Куглера! Он, можно сказать, спас всех нас… Сам взялся распутывать наши дела и повел их так ловко, что через год уже наше имение очистилось от долгов, а еще через год начало давать прибыль… Хороший человек! И Вандзю нашу любит…

– А она? – задал вопрос Збигнев. – Она его любит?

– Ну какая может быть у девчонки любовь! Да и что ей еще надо? Рослый, статный, белый, румяный… Богатый к тому же… А что не шляхтич он – это уж мое горе, а не ее. Да вот он и сам – пан Адольф!

Купец тепло приветствовал своего будущего родственника. Поделился с ним впечатлениями от своего последнего путешествия. На собственном своем корабле Адольф Куглер объездил чуть ли не полсвета.

Несмотря на легкую, неизвестно откуда взявшуюся неприязнь, Збигнев не мог не признать, что будущий шурин его – человек неглупый, бывалый и по-своему красивый, хотя Збигневу такая мужская красота никогда не нравилась. А неприязнь? Збигнев постарается от нее освободиться, это все от его «шляхетства», а пережив столько, можно ли отдавать дань всяким шляхетским забобонам![60]60
  Забобоны (полъск.) – предрассудки.


[Закрыть]

Тем более что не кто иной, как Куглер, дал Збигневу очень дельный совет:

– Вы, помнится, собирались с отцами доминиканцами ехать в дикие страны, просвещать язычников-чернокожих, не так ли? А не считаете ли вы, что и здесь, у себя на родине, вы с такою же пользой для себя и для своих близких можете открыть школу и учить дворянских и купеческих детей? А то ведь и духовные и светские науки им преподают только святые отцы.

Глава пятая
ОСВОБОЖДЕНИЕ

Збигнев неделю, и две, и три напрасно дожидался вестей от Сташка.

Мысли о Митте, тревога за нее не давали ему покоя.

Ванда видела, что брата ее гнетет какое-то горе, но ни о чем не расспрашивала, пока в один прекрасный день Збигнев, не выдержав, сам не поделился с сестрой всем, что его томило.

Ванда посоветовала своему милому Збышку, чтобы как-нибудь заглушить беспокойство, взяться за устройство школы. Адольф Куглер принял деятельное участие в обсуждении этих планов.

Однако мысли об устройстве школы для дворянских и купеческих детей надо было хотя бы на первое время оставить. Никто из соседей и не подумал всерьез отнестись к затее молодого Суходольского.

«Да оно и лучше! – решил Збигнев. – Буду учить тех, кто без меня никогда и не подумал бы о науках!»

Молодой бакалавр имел в виду ребят из Шкотов, Брабанцы, Лостадии – портовых и рабочих предместий Гданьска.

Пан Вацлав к начинанию сына отнесся с веселым недоверием.

– Хоть и не шляхетская это затея, – объявил он во всеуслышание, – но надо же перебеситься хлопцу! Только я не я буду, если Збышек через месяц не займется музыкой или врачеванием недугов. А кончит он, – с уверенностью заключил старый шляхтич, – тем же, чем кончали его деды и прадеды: бросит город и всю эту городскую ерунду и поселится в Сухом доле, который, спасибо Адольфу, к тому времени будет приносить немалый доход.

Пани Ангелина в планах своего любимца мало что понимала. Она, правда, вздыхала, встречая в комнате Збышка каких-то чужих, плохо одетых и не умеющих себя держать людей.

И, только робко подзывая старого Юзефа, хозяйка каждый раз просила его уговорить как-нибудь паныча, чтобы гости его сходили предварительно в отличную теплую баню Суходольских. Это новшество, вывезенное из Московии, навязал им будущий зять, негоциант Адольф Куглер.

Никто поэтому не удивился, когда однажды в дверях столовой появился старый слуга и доложил, что паныча спрашивает какой-то хлоп. За последнее время такие посещения в доме Суходольских были не редкостью. Збигнев поспешно вышел в сени.

С трудом опознав в одетом в отличную сермягу, чисто выбритом усаче Франца, Збигнев даже всплеснул руками. Пока он стоял, молча присматриваясь к беглому хлопу, тот протянул ему пакет.

– От его преподобия отца Станислава из Рудниц, – произнес Франц торжественно. – Прочитайте, пан Збигнев, и скажите, что мне делать дальше, – добавил он, с опаской показывая глазами на столпившихся вокруг слуг и домочадцев.

Дрожащими руками Збигнев вскрыл пакет.

В письме Сташка была только одна строчка:

«Приезжай немедленно, дела налаживаются. Твой С.»

– Лошади здесь, у коновязи, – тихо сообщил Франц.

– Ладно, ступай к лошадям, а я попрощаюсь с домашними.

Отца он нашел в свинарнике. Пан Вацлав с гордостью рассматривал только что купленного хряка.

– Видел где таких красавцев? – повернулся он к сыну. – Вот поуспокоится все немного – отправлю его в Сухой дол… Да что это ты, растревожен чем-то? Бросил бы ты эту школу, Збышек, право слово!

– Мне нужно сейчас же выехать, отец, – сказал Збигнев смущенно. – Помните, я вам рассказывал, что Сташек Когут пообещал мне помочь?

– Мало ли что ты говорил! – перебил его отец. – Только и дела у меня – запоминать все, что молодой хлопец болтает! – И снова лукавая улыбка промелькнула в глубине его синих, совсем не старых глаз. – Дело твое, сынок! Справишься – пеняй на себя!.. Да, вели Юзефу тебе мою флягу доверху налить… Что тебе еще?

– Ничего… Попрощаемся только…

И отец с сыном крепко обнялись.

Пан Вацлав, против своего обыкновения, трижды перекрестил Збигнева.

– Только матери ни слова! – предупредил он грозно. – Знаешь материнское сердце!

– Да я и вам, пан отец, ничего, кажется, не сказал, – ответил Збигнев лукаво.

Дойдя уже до ворот, молодой человек, остановившись, хлопнул себя по лбу:

– Вот лайдак! Дурья голова! Самое главное забыл! – И бегом кинулся по лестнице в светелку к Ванде.

Девушка сидела у окна за пяльцами.

– Вандзя, дружочек мой маленький, – сказал Збигнев умоляюще, – мне необходимо сейчас же раздобыть женскую дорожную одежду!

Ванда удивленно глянула на брата.

– Женскую? Дорожную? А для чего тебе она?

– Ванда, дело очень серьезное: речь идет о человеческой жизни… Не моей, нет! – поспешил он успокоить сестру, заметив, как мгновенно сбежал румянец с ее щек. – Верь мне, Вандзя, одежда необходима.

Не говоря ни слова, девушка вытащила из сундука ворох одежды.

– Это подойдет? Постой, не мни, я сама заверну в платок… А она хоть хороша из себя? – спросила Ванда неожиданно.

– Хороша! – против воли вырвалось у Збигнева. – Не расспрашивай ни о чем… Пожелай мне счастья! – Збигнев обнял сестру. – Скажи, Ванда, а сама-то ты счастлива?

– Я? Как будто… А впрочем, не знаю…

Брат пристально посмотрел на нее, покачал головой и с узелком под мышкой выскользнул из светелки.

Выехав из города, Франц со Збигневом часа полтора скакали по дороге, потом свернули на едва заметную тропинку, нырнули в чащу кустарников и наконец добрались до свежей зеленой лесной поляны. Посреди нее стоял маленький, затейливо украшенный резьбой, но сейчас уже очень обветшалый домик.

– Приехали! – сказал Франц, полуобернувшись в седле. – Охотничий домик панов Сокольских. Только охотники сюда давно уже не забредают… Боятся! – добавил он зло. – Ну, вы располагайтесь здесь на отдых, а я мигом слетаю к отцу Станиславу…

– Передай ему – пускай не мешкает, поскорее дает знать пану Генриху, что мы здесь…

Проводив Франца, бывший бакалавр с удовольствием растянулся на широкой скамье, подстелив плащ и подложив под голову седельную сумку.

За окном шумел лес. Где-то очень близко соловей робко пробовал голос, замолкал и снова посвистывал. Когда затихли все дневные шумы, соловей наконец обрушил на лес такую трель, что Збигнев даже прищелкнул пальцами.

Долго наслаждался Збигнев руладами ночного певца, пока от усталости его не начало клонить ко сну.

Расслышав вдруг под окошком осторожные шаги, он, нащупав пистолет, вышел на порог дома.

По тропинке, раздвигая ветки, опираясь на посох, сопя и ворча что-то, пробирался Сташек.

– Пан Езус! Долговязая жердь превратилась в статного шляхтича! Ай да пан Суходольский! – приветствовал он товарища, разглядывая его при свете зажженного очага. – Ох, во рту пересохло… Нет ли где источника поблизости? – прохрипел он, тяжело опускаясь на скамью.

– Тебе, думаю, больше по вкусу придется вот это, – и Збигнев налил товарищу полный стакан из отцовской дорожной фляги.

– Твое здоровье, Збышек! Сейчас сюда прибудет Генрих с людьми. Я послал Франца за ними… – Видя удивленное лицо Збигнева, Сташек пояснил:

– Завтра после поздней обедни мать Целестина повезет из монастыря ценности и Митту в Балгу!

– Не понимаю, какая связь между ценностями и Миттой…

– Я ведь говорил тебе, что среди кашубских хлопцев крепко пахнет «Башмаком». Отряды хлопов вырастают там и тут, как грибы после дождя. Они разгромили уже несколько монастырей, спалили недавно замок одного орденского рыцаря, а владельца вздернули во дворе его же имения… Пришла весна, народ зашевелился… Вот настоятели монастырей и порешили на это смутное время вывезти из обителей ценности и припрятать их подальше. Мать Целестина погрузит на подводу золото и драгоценные камни, да и денег у нее, наверно, немало, и все это отвезет в Балгу… Тем паче, что война Ордена с Польшей на носу!

– Золото золотом, но не пойму, для чего ей увозить Митту.

– Я точно сказать не могу… Толковали мы об этом с Генрихом… Верно, боится старая ведьма, как бы не попала обитель в руки мужикам… Митта тогда навряд ли будет молчать!

– Но Целестина могла бы избавиться от Митты и другим путем, – сказал Збигнев по виду спокойно и почувствовал, как на его спине выступает холодный пот.

– Мы и об этом с Генрихом толковали… Нет, ничего дурного настоятельница Митте не сделает! У нее давно идет свара с ее достойным братцем – бароном Мандельштаммом. Монастырь ведь отхватил у барона и поля, и луга, и часть леса… Но, пока Митта в руках у Целестины, братец ее и пикнуть не посмеет… Как же – тогда откроется и убийство Ланге, и прочие дела барона… Митту она держит на тот случай, если бы барон вздумал судиться с монастырем…

– В юриспруденции это называется «живое доказательство», – сказал Збигнев с еле сдерживаемой яростью. – Ну ладно, что же нам следует делать?

– А это уж спросишь у Щуки… Когда я рассказал ему о Митте, он долго раздумывал, а потом заявил, что готов вам помочь. Во-первых, потому, что он друг Каспера и твой. Во-вторых, потому, что он вообще за справедливость. А главным образом потому, что ему нужны монастырские ценности на покупку оружия для его братства.

– Какого братства? – изумился Збигнев.

– Ну, об этом ты лучше расспроси самого Генриха, – ответил Сташек неохотно.

Когда совсем стемнело, в дом вошли двое. Впереди – среднего роста белокурый худощавый человек с золотистой бородкой и с холодными серыми глазами. Его спутник был пожилой человек могучего телосложения, тоже бородатый, с угрюмым, суровым лицом.

– Щука! – закричал Збигнев, бросаясь к первому.

– Э, Жердь, да ты совсем стал на человека похож! Рад за тебя. – Генрих представил друзьям своего угрюмого спутника: – Знакомьтесь, это брат Роберт. Садись, брат Роберт, отдохни, нам предстоит еще много хлопот. Скоро прибудет брат Якоб. Я поручил ему разузнать, что делается в аббатстве. Так вот, друзья: завтра сюда вернется Франц, и ты, Збигнев, отправишься с ним к дому лесника, что как раз на полдороге между обителью святой Екатерины и доминиканским монастырем. Справа от дома лесника – овраг. Там с утра засядут мои люди с конями.

– Но как же мать Целестина решилась все-таки перевозить свои ценности в такое неспокойное время? – недоумевал Збигнев.

– Поначалу из попов и панов никто и не думал, что мужики подымаются всерьез, – сказал Генрих. – А сейчас у аббатисы другого выхода нет… Но дело не обошлось без хитрости. – Генрих зло усмехнулся. – Третьего дня в монастыре скончалась богатая вдова, проживавшая там последние годы. Она завещала перевезти ее тело в Балгу и похоронить на родной земле. Вот преподобная мать Целестина и додумалась: старушку потихоньку зарыли на монастырском кладбище, а в гробу вместо усопшей аббатиса увезет в Балгу свои ценности… В знак внимания к богатой покойнице – попечительнице монастыря – Целестина сама с сестрой казначеей и молодой монахиней Урщулой будет сопровождать гроб. Для охраны своей особы она выпросила у настоятеля доминиканского монастыря десятка два ландскнехтов.

– Ты удачно улепетнул от доминиканцев, Жердь, – повернулся Генрих к Збигневу. – Теперь Орден по всем монастырям рассылает на постой солдат!

– А Митта? – спросил Збигнев. – Она тоже будет с аббатисой?

– Да, да, под охраной Уршулы… Кажется, этой Уршуле Целестина доверяет вполне… А вот и брат Якоб, – заметил Генрих, услышав крик филина.

В дом вошел маленький старичок в плаще с капюшоном, надвинутым на самые брови.

– Да приидет царствие Христово! – приветствовал он находящихся в охотничьем доме.

– И да сгорит антихрист, и да расточатся слуги его! – ответил Генрих. – Что нам расскажет брат Якоб?

– Все сделано. Драгоценные камни, золото и серебро из ризницы монахини уложили в кожаные мешки и спрятали в гроб. Дроги, как ты велел, я приготовил… – Старичок хихикнул. – Заднюю ось… того… подпилил малость и скрепил втулочкой такой… Вынешь – и ось пополам! Меня ведь мать Целестина за кучера берет, а я, будьте покойны, дело свое знаю!

Рано утром Генрих и Якоб покинули домик в лесу. Весь этот день, дожидаясь Франца, Збигнев провел в беспокойстве, не случится ли с хлопцем что-нибудь, не перехватят ли его люди барона. Но Франц явился точно в условленное время, когда уже начинало смеркаться.

– Ну, пане Збигнев, готовы? С божьей помощью тронемся!

По дороге Франц выложил все новости, которые ему удалось узнать.

Начинается война. По всем дорогам к Вармии движутся отряды орденских наемников. Похоже, что отряды эти вот-вот ворвутся в пределы Вармии. Барон Мандельштамм тоже сколотил отряд якобы для охраны орденской границы вдоль морского побережья, а сам во главе второго отряда должен выступить сегодня на юго-запад.

– Вот холера тяжкая! – с досадой выбранился Збигнев. – Этак они, пожалуй, отрежут нам дорогу в Гданьск!

– Ясно, что отрежут, – невозмутимо согласился Франц.

Солнце уже закатилось, когда оба путника стали спускаться в глубокий, заросший вереском и дроком овраг, о котором говорил Генрих. В самой гуще кустарника оказалась небольшая ярко-зеленая полянка, а на полянке – стреноженные кони и вокруг них расположившиеся на отдых молодцы – рослые, бородатые, в мужицкой одежде. Все они, однако, были в шлемах и хорошо вооружены.

Генрих встретил Збигнева восклицанием:

– Вот хорошо, вовремя!

Оказывается, он получил донесение, что аббатиса уже выехала из монастыря и в скором времени будет здесь.

– Как увидишь сигнал дозорного, брат Роберт, выводи коней к молодым дубкам! – отдал распоряжение Генрих. – Братья, будьте наготове. Помните мой приказ!

Выбравшись из оврага, Франц и Генрих скрылись из виду. Збигнев только собрался расспросить брата Роберта, что теперь им надлежит делать, как вдруг из-за кустов выскочил человек и отчаянно замахал руками.

Роберт бросился к коням. Збигнев проворно вскарабкался по крутому откосу оврага наверх и залег под большим кустом. Отсюда ему была видна как на ладони дорога из монастыря святой Екатерины. Она шла по холмистым полям, а затем постепенно подымалась к лесу. Далее она ныряла в густой кустарник вдоль края оврага. Неподалеку чернела маленькая избушка лесника.

Внизу, в овраге, было тепло, здесь же Збигнев окоченел на пронзительном ветру. Сквозь туманную сетку мелкого дождя он наконец разглядел на дороге движущиеся точки, а спустя несколько минут различил вереницу повозок, медленно ползущих в гору. Позади повозок толпою брели ландскнехты. Збигнев уже мог различить их желто-красные штаны и куртки. Над головами солдат поблескивали алебарды и острия копий. Ветер доносил к нему человеческие голоса, смех, проклятия, окрики форейторов и скрип колес.

Наконец первый крытый возок поравнялся со Збигневом и прогрохотал дальше. За ним – второй, а за возками – две телеги и наконец большие дроги, а на них – гроб, покрытый траурным покрывалом. Шестерка лошадей с трудом тащила дроги по скользкой, размытой дождями дороге. Дальше Збигнев увидел десятка два ландскнехтов и их начальника, замыкавшего процессию. Начальник ехал на лошади, закутавшись в толстый серый плащ, и, казалось, дремал в седле.

Первую из запряженной цугом шестерки лошадей вел под уздцы брат Якоб.

Внезапно он остановился и, словно желая поддать плечом тяжелые дроги, нагнулся к колесам. Раздался треск, и задняя часть повозки осела в грязь.

Ландскнехты, громко переговариваясь, собрались посреди дороги. Из переднего возка выглянула закутанная в черное покрывало пожилая красивая монахиня. Збигнев сразу узнал мать Целестину: он несколько раз видел ее в замке Мандельштамм.

– Почему остановились? – закричала монахиня.

– Беда, преподобная мать Целестина! – чуть не плача, промолвил брат Якоб. – Ось сломалась… И, как на грех, ни топора, ни запасной оси с собой нет… Что делать?

– Кашубская свинья! Дать тебе сотню палок, и я уверена – ось была бы цела!

– Клянусь святой Екатериной, ось была новешенькая! Видать, покойница больно тяжела: шестеро лошадей еле тянут!

– Поговори мне еще! – закричала мать Целестина, выходя из возка и беспомощно оглядываясь по сторонам.

Начальник рейтаров не проявлял желания чем-нибудь ей помочь, а солдаты его, обрадовавшись неожиданной заминке, гогоча, собирались вокруг дрог. Дождь усиливался.

К месту происшествия, расплескивая воду из луж, подскакал еще один верховой, и тут Збигнев не мог не улыбнуться.

– Что у вас случилось, ваше преподобие? – спросил Франц, спешившись и подходя под благословение аббатисы.

Та, внимательно вглядываясь в бравого хлопа, молчала, точно припоминая что-то. Сердце Збигнева тревожно застучало. Если старая ведьма узнает бывшего слугу Филиппа Тешнера, все пропало. Но нет, хвала господу – беду пронесло!

– Не видишь, что случилось? – сердито сказала мать Целестина. – Ось сломалась, а у этого кашубского болвана не хватило смекалки взять с собой в дорогу запасную… И топора у него нету!

– Не волнуйтесь, ваше преподобие, господь и святая Екатерина не оставят вас в беде!.. Вот, к счастью, со мной идет плотник чинить плотину у братьев доминиканцев. Весь инструмент при нем. Он вмиг смастерит ось.

– В самом деле? – обрадовалась монахиня. – Зови скорее своего плотника, получите шиллинг на двоих!

Генрих спокойно и флегматично приблизился со своим плотничьим ящиком на плече. Сняв шапку, он низко поклонился матери Целестине, а затем с братом Якобом направился к дрогам. Осмотрев ось, колеса и задок повозки, он так же медленно возвратился к аббатисе.

– Дело нехитрое, ваше святость, только нужно в лесок сходить, березку получше для этого дела выбрать.

Монахиня в отчаянии всплеснула руками.

– Ваше преподобие, – заботливо обратился к ней Франц, – весна нынче больше на осень походит – холод, дождь… Хитрое ли не хитрое дело, но ось нужно обтесать, подогнать. Вот дом лесника рядом – там ваше преподобие сможет отдохнуть и перекусить.

Монахиня действительно продрогла и промокла.

– Сестра Бригитта, – позвала она, – выйди из возка да прихвати с собой корзину с припасами.

Сделав несколько шагов по направлению к домику, аббатиса остановилась и крикнула:

– Уршула! Ни на минуту не отходи от нее, слышишь! – И, повернувшись к начальнику рейтаров, пояснила: – Мы везем больную монахиню, одержимую нечистой силой. Надеемся, что настоятель доминиканцев поможет ей. – И, так как рейтары с любопытством столпились вокруг второго возка, монахиня, точно снимая с себя всякую ответственность, предупредила: – Ну, я сказала, а там дело ваше. Если с вами что случится – я не в ответе! Она недавно на одного ксендза набросилась и чуть не загрызла его насмерть.