Текст книги "Бриллиант для короля"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
– Лжец! Грязный лжец! Я вобью твою грязную ложь тебе в глотку!
Оттолкнув д'Эффиа, Адемар прыгнул на офицера и с неожиданной для него силой повалил на землю, уселся на него верхом и принялся душить, осыпая проклятиями... Понадобился не один человек, чтобы оторвать де Сен-Форжа от обидчика и удержать его, пока поднимали офицера. Все вокруг вскочили со своих мест, к друзьям поспешил шевалье де Лоррен. Через минуту на ногах уже были все посетители: кричали, интересовались тем, что здесь произошло. Бедняга Куафье вертелся флюгером во все стороны, пытаясь навести хоть какой-то порядок.
– Сумасшедший он, что ли? – проговорил офицер. – Надо бы его связать.
– Сначала я проткну тебя шпагой, – прорычал Адемар. – Ты вывалял в грязи мою жену! Я граф де Сен-Форжа, и я убью тебя!
Видя, что графа крепко держат братья Ла Жумельер, офицер глумливо заявил:
– Правда всегда глаза колет, многоуважаемый. Пусть вам это не по нраву, но от правды никуда не денешься.
– Вы мне заплатите за дерзость! Назовите свое имя!
– Бертран де Лэссак! А вам лучше не делать большие глаза и не выходить из себя! Я сказал чистую правду, так что лучше присматривайте за своей супругой-красавицей, а со мной не ссорьтесь.
– Ссорюсь?! Я желаю драться с вами, и немедленно!
Лэссак осклабился.
– А вам не кажется, что вы и так уже распоясались? На дуэлях теперь не дерутся. Король их запретил.
– Король запретил посягать и на честь благородных дам! Ты будешь драться? Отвечай: да или нет?
– Я выпью за твое здоровье, друг! А потом сяду и буду ужинать.
Но офицер не успел даже руку протянуть к бутылке, как граф де Сен-Форжа отвесил ему с размаху пару оплеух.
– А теперь?
– Нет, нет, – заскулил Куафье. – Вы не будете драться прямо здесь, у меня в заведении!..
– Успокойтесь, – бросил несчастному хозяину шевалье де Лоррен. Он подошел и встал между противниками. – Мы уладим это дело под открытым небом и в тесной компании. Просим ваших гостей ужинать спокойно. А это вам в утешение. – С этими словами он бросил Куафье кошелек. – А теперь выходим, господа. Тут совсем неподалеку есть местечко, весьма удобное для выяснения отношений. Я надеюсь, что двое из ваших друзей согласятся быть вашими секундантами, господин де Лэссак? Я буду судьей поединка.
Затем он обратился к трем женщинам, сидящим за столом:
– Поверьте, я весьма сожалею, лишая вас приятного общества, но не думаю, что задержу ваших друзей надолго.
– Вы собираетесь драться на площади? – осторожно осведомился Куафье. – Но знает ли монсеньор, что ограда в этот час заперта?
– А ключи от нее в особняке де Роган-Гимене. Как видите, вам не стоит беспокоиться.
– Кстати, о ключах, – подал голос д'Эффиа. – Вы дадите нам ключи от кабаре и плотно закроете ставни. Мы должны быть уверены, что кабаре на время поединка будет заперто. Нам не нужны любопытные, которые тут же побегут на улицу или вызовут прево. Обяжите их сидеть тихо. Впрочем, кто-то из нас присмотрит за порядком у ваших дверей. Словом, продолжайте веселье, заточение будет коротким.
Раздалось несколько протестующих голосов, но возражали они лишь для порядка. Репутация друзей герцога Орлеанского была известна всем, особенно славен был Филипп де Лоррен – богатством, щедрыми жестами, а главное – опасным нравом. Посетители вновь заняли свои места, успокоились, между столами снова засновали служанки с подносами, а братья Ла Жумельер встали на часах.
Минуту спустя семь человек – де Сен-Форжа, де Лэссак, два его секунданта, де Лоррен, д'Эффиа и де Лувиньи – шагали по переходу, отделявшему улицу Па-де-ла-Мюль от Королевской площади, освещенной сейчас лишь четырьмя фонарями по углам. Середина площади, засаженная липами, под которыми стояли каменные скамейки, при свете дня была любимым местом прогулок благородных дам и их кавалеров, а сейчас казалась сгустком тьмы, охваченной решеткой. Д'Эффиа отправился за ключами к консьержу отеля де Роган. Честный человек имел мужество отказать в них, но, поставленный перед выбором получить удар кинжалом или золотую монету, колебался недолго. Ему к тому же пообещали «все прибрать» перед тем, как покинуть площадь.
По дороге шевалье сообщил Адемару свое мнение по поводу дуэли:
– Ты сделал глупость, мой мальчик.
– Позволить безнаказанно трепать мое имя за столами кабаре было бы умнее? А моя честь? Тебе она безразлична?
– Если бы все обманутые мужья хватались за шпаги, население Франции значительно сократилось бы.
– Ты считаешь, что я не прав?
– Как тебе сказать... Ты прав, желая заставить уважать свое имя, но не прав, если проходимец Лэссак сказал правду.
– Шарлотта – любовница де Лувуа?
– Почему бы и нет? Никто не знает, что было между ними, пока она находилась под кровом его охотничьего домика. И если ты сейчас стоишь за честь своего имени, то не оказываешь доброй услуги своей жене.
– Я не первый муж, который дерется за честь супруги!
– Разумеется, но дуэль наделает шуму. Шум дойдет до Ментенон, которая ее ненавидит, поверь, она будет счастлива. Твою Шарлотту могут просто удалить от двора.
– После смерти королевы она и так больше не состоит при дворе, она снова в свите герцогини Орлеанской. Я уверен, что герцогине хорошо известно, какие отношения у Шарлотты с де Лувуа. Она не лишила ее своей дружбы, наоборот, стала еще сердечнее. А если Ментенон будет злиться, ты замолвишь за Шарлотту доброе словечко, ты же с Ментенон в хороших отношениях.
– Словечек, думаю, понадобится очень много! Они подошли к самой укромной части площади.
Д'Эффиа поставил на землю большой потайной фонарь, который позаимствовал у консьержа, чтобы хоть как-то осветить место поединка. Шевалье произнес перед противниками положенные слова и сравнил длину их шпаг, она должна была быть одинаковой. Так и оказалось, противники были почти одного роста, если и была разница, то разве что в палец [35]35
2,7 сантиметра. (Прим. авт.)
[Закрыть]. Зато, когда они сбросили камзолы, де Лэссак оказался куда мускулистей худого узкокостного графа.
Противники встали в позицию, перекрестились, и шевалье отступил на пять шагов назад.
– Начинайте, господа!
Мгновенно завязался ожесточенный бой. Де Сен-Форжа, едва услышав слова де Лоррена, атаковал противника с неслыханной яростью, используя необычное мулине, целя ему в голову и сбивая с толку градом ударов.
– Откуда он выучился такому приему? – удивился д'Эффиа. – Мы же все вместе ходили в один фехтовальный зал.
– Действительно, он использует шпагу, как саблю. Я знаю, что его дальний родственник служит во флоте. Правда, они не виделись тысячу лет, но вполне возможно, он и научил его так драться... Жаль, что вечер испорчен...
Кавалерист в ответ атаковал быстрыми короткими ударами, вынуждая Адемара отступать, но тот тут же возвращался на свою позицию. Им владела такая ярость, какой в нем и заподозрить никто не мог, похоже, он в самом деле жаждал убийства.
– Барашек наш впал в бешенство, – заметил де Лоррен. – Я и вообразить себе не мог, что он способен на такое неистовство.
– Лишнее подтверждение, что мы знаем его хуже, чем думаем. Однако он имеет дело с сильным противником. О Господи!
Восклицание относилось к неловкости, допущенной де Сен-Форжа, его положение на миг ухудшилось, но он тут же бросился вперед с прежней яростью.
– Похоже, дело затянется, – заметил д'Эффиа. – Мне кажется, их силы равны.
В самом деле, поединок продолжался, не принося перевеса ни той, ни другой стороне. И вдруг послышался громкий голос:
– Именем короля! Шпаги в ножны, господа!
Этот приказ стал для графа фатальным. От неожиданности он инстинктивно повернулся в сторону, откуда слышался голос, открылся, и клинок де Лэссака вонзился ему в грудь. Де Сен-Форжа упал как подкошенный. Д'Эффиа поспешил к нему, встал на колени и закричал де Лувиньи, чтобы бежал в особняк де Роганов за помощью. Шевалье де Лоррен, надев предварительно на нос пенсне, вступил между тем в беседу со стражем порядка:
– Вы добились чего хотели, месье! На вашей совести смерть человека, и теперь, как я полагаю, вы довольны! Кто вы такой?
– Комиссар Делаланд, помощник господина главного полицейского. Если человек мертв, то винить можно только его самого. Разве вам неизвестно, что король запретил дуэли под страхом...
– Известно, но для благородных людей честь превыше даже приказов короля, а господин де Сен-Форжа был оскорблен...
– Господин де Сен-Форжа?
Альбан наклонился и взял фонарь, чтобы получше рассмотреть лежащего. Он побледнел, убедившись, что перед ним граф. К ним подбежал Лувиньи, таща за собой человека в черном с кожаной сумкой.
– Я нашел врача! Этот господин как раз возвращался...
– Помощь уже не нужна, – мрачно сказал полицейский. – Он мертв. Вас потревожили напрасно, доктор. Могу я узнать, с кем граф дрался?
– Со мной. Бертран де Лэссак, лейтенант легкой кавалерии. Я сожалею, что убил его, но он вынудил меня вынуть шпагу. Господа могут подтвердить.
– Но... граф был крайне... мирный человек. Как вам удалось вынудить его взяться за шпагу?
– Да... Пошутил насчет любовных шашней его жены с господином де Лувуа. Всем известно...
Больше офицер ничего не успел сказать. Кулак Альбана обрушился быстрее ядра из катапульты, и Лэссак, потеряв сознание, опустился рядом со своей жертвой. Шевалье де Лоррен подошел поближе и поправил пенсне, разглядывая упавшего.
– Черт подери! Какой удар! И часто вы пускаете в ход кулаки, задавая вопросы? Я имею в виду не этот конкретный случай.
– Никогда. Только в том случае, если посягают на честь уважаемой дамы.
– Не притворяйтесь ребенком, мой дорогой, – усмехнулся де Лоррен. – Мужчины всегда обнажают шпаги из-за дамы, и чем она красивее, тем больше мужчин готовы рисковать своей жизнью...
– Где произошла эта ссора?
– У Куафье, во втором зале.
– Значит, были свидетели?
– И немало. Кстати, пора освободить всех из-под ареста. Мы не хотели, чтобы здесь присутствовали лишние люди, поэтому заперли гостей Куафье на время дуэли на ключ. Теперь уже можно освободить их.
– Дайте мне ключи! А вас, господа, я попрошу проследовать со мной в Шатле, куда доставят и труп!
– Месье, – обратился к Альбану д'Эффиа, – подобного рода приглашения не относятся к таким людям, как мы. Простительно, что вы нас не знаете, но перед вами господин шевалье де Лоррен и...
– Маркиз д'Эффиа. Я знаю вас обоих и знаю, что вы состоите в свите герцога Орлеанского, брата Его величества. Стало быть, я доставлю вас к господину де ла Рейни лично, отдавая должное таким людям, как вы, – добавил он с едва уловимым оттенком презрения. – Я всего-навсего комиссар. Ему решать, какой ход следует давать делу, вокруг которого и без того будет много шума.
Альбан подозвал сержанта.
– Ты, Жакмен, и ты, Дюбуа, отправляйтесь в «Львиный ров» и освободите из-под замка мэтра Куафье и его посетителей. Расспросите их, но ничего не говорите об исходе дуэли. Постарайтесь дать понять, что мы подоспели вовремя и не дали ей состояться. Слухи по Парижу разносятся быстрее ветра, к утру все уже будут знать, что здесь произошло. Подойдите еще двое! Возьмите тело господина де Сен-Форжа и обращайтесь с ним со всей почтительностью, на какую только способны.
– Непривычные слова в устах полицейского, – насмешливо улыбнулся шевалье.
Его насмешливость была неуместна. Оскорбленный Делаланд ответил весьма зло:
– Неужели? Вы считаете меня грубым мужланом? Но перед покойником принято обнажать голову всем. К тому же незлобивость графа общеизвестна, до фатальной вспышки его могла довести только нестерпимая боль. Мы не станем помещать его в мертвецкую, где лежат выброшенные Сеной утопленники и жертвы разбоя, он дождется решения господина де ла Рейни в отдельном помещении.
– Ваши люди могут отнести его в мою карету, она ждет неподалеку, под деревьями. Мы последуем за вами, – изволил дать согласие де Лоррен.
Когда Альбан со своими спутниками подъехал к Шатле и взглянул наверх, он вздохнул с облегчением. Окна кабинета его начальника светились, значит, де ла Рейни на месте и не придется его разыскивать.
Альбан был потрясен, узнав в убитом мужа Шарлотты. И тем большее смятение вызывало в нем обвинение де Лоррена, брошенное ему в лицо после приказа прекратить дуэль. Альбан никак не мог справиться со своим душевным волнением. В ином случае он бы просто арестовал всех участников и начал разбираться с ними поутру. А теперь, мысленно возвращаясь к произошедшему, он не мог не винить себя в смерти де Сен-Форжа, потому что именно на его окрик обернулся несчастный граф, дав возможность де Лэссаку вонзить клинок ему в грудь... Стремительно взбежав по лестнице, Альбан запыхался, и лицо его было так сумрачно, что главный полицейский невольно поднялся ему навстречу.
– Что с тобой? Заболел? Похоже, ты едва держишься на ногах!
– Нет, я здоров, но Адемар де Сен-Форжа только что убит на дуэли, и я косвенный виновник его смерти.
– Сен-Форжа? На дуэли? Не может этого быть! Я был уверен, что он и шпагу-то держать не умеет!
– Его смерть – лишнее подтверждение тому, что мы никогда не знаем, что таится за внешностью и манерой поведения. Кстати, именно граф вынудил своего противника драться. Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить?
– Есть, и ты знаешь, где найти спиртное. Налей, а потом расскажешь, что произошло.
Альбан залпом осушил стакан, потом рассказал обо всем де ла Рейни и закончил:
– Я оставил Жакмена и Дюбуа заниматься посетителями «Львиного рва», а к вам привез ближайших друзей герцога Орлеанского. Должен сказать, что на этот раз они повели себя с немалой долей... смирения. Что особенно удивительно со стороны шевалье де Лоррена. Но я думаю, трагедия не оставила его равнодушным, точно так же, как и маркиза д'Эффиа.
– Ты все сделал правильно. Мне придется давать отчет королю, и мне важно знать, в каком расположении духа находятся эти господа. Если они под впечатлением от трагедии, тем лучше. Они охотнее прислушаются к моим доводам. Я, со своей стороны, хотел бы всеми силами уменьшить неизбежный скандал, который вызовет эта смерть. Странное исчезновение мадам де Сен-Форжа еще не изгладилось из памяти придворных. Бог знает, что по этому случаю скажет мадам де Ментенон.
– Что вы можете сделать для того, чтобы скандал не разгорелся?
– Повидать брата короля. Дворянин принадлежал к его свите, и, стало быть, его слово главное. Лоррен и остальные увидят его раньше меня, я знаю, но это мой долг.
– А... король?
– Может, и не стоит беспокоить его первым из-за заурядной дуэли. Ему и так вскоре доложат о ней... И Ментенонше тоже!
Воцарилось молчание, и вдруг едва слышным шепотом Альбан спросил:
– А с ней... Что будет с ней?
– Ты имеешь в виду мадам де Сен-Форжа? Я увижу ее, когда мы будем отвозить в Сен-Жермен тело ее супруга. Не сомневаюсь, что именно таково будет решение относительно его погребения. Свои земли он проиграл.
– Но часовня, где погребены его предки, должна была сохраниться? Не думаю, что Сен-Жермен и склеп де Фонтенак – единственное подходящее место для графа...
Де ла Рейни посмотрел Альбану в глаза.
– Не понимаю, почему тебя это беспокоит. Бедный молодой человек мертв, и надеюсь, ты не хочешь отказать ему в достойных похоронах?
– Я ни в чем ему не отказываю. Я только оказал ему дурную услугу... И, возможно, у меня были дурные мысли... Но позвольте мне вернуться к заданному мной вопросу. Когда вы намерены оповестить... его вдову?
– А почему бы тебе не взять это на себя? Ты стал невольным виновником смерти графа, и у тебя будет возможность попросить за это прощения.
– Чтобы я...
– Да, чтобы ты! – внезапно рассердился де ла Рейни. – Или ты собираешься плясать здесь целый день, как на раскаленных углях? Поезжай, или я отправлю Дегре!
– Не сердитесь, я поеду, как только рассветет.
– Хорошо. Но никаких излишних подробностей. Если она спросит о причине дуэли, ты ничего не знаешь. Я сам постараюсь ей все объяснить, когда привезу покойного. Ты меня понял?
– Да, понял.
С этими словами Альбан поклонился и вышел.
Глава 11Дни гнева
Мчась галопом к Сен-Жермену ранним туманным утром, напоминавшим о том, что осень уже не за горами, Альбан Делаланд пытался привести в порядок свои мысли и ругал себя за то, что не отказался от данного ему поручения. Пусть бы поехал Дегре, его вся эта история не касается, он выполнил бы распоряжение начальника без лишних мучений. Зачем Альбан согласился отправиться в Сен-Жермен? Мало того что он должен сообщить любимой женщине, что она стала вдовой и что в смерти ее мужа он повинен не меньше противника, пронзившего его шпагой, но и... Он сомневался, будет ли для нее эта потеря таким уж непереносимым горем – хотя, когда имеешь дело с женщиной, никогда нельзя ни в чем быть уверенным. Но не сомневался, что Шарлотта начнет задавать вопросы. Ей захочется узнать причину, которая превратила кроткого агнца в бешеного зверя. Ту самую причину, о которой де ла Рейни запретил говорить, но о которой Альбану так хотелось упомянуть и наконец узнать всю правду о ее странном пребывании в доме, принадлежащем де Лувуа. Недаром об этом пребывании Шарлотты в лесном доме несколько месяцев никак не может позабыть королевский двор. Какие отношения могли связывать хромого министра и Шарлотту? Ни для кого не была тайной страсть де Лувуа к молодым и красивым девушкам, так неужели к самой красивой он отнесся по-отцовски? Как только Альбану вспоминалась грязная фраза: «Он и одеваться ей не позволял, когда уезжал... уж больно хорошо она сложена...», красная пелена застилала ему глаза. Он не мог отделаться от картины, мгновенно возникающей перед глазами: едва прикрытая полупрозрачной сорочкой, такой, что даже слуга может любоваться несказанной прелестью ее тела, она ждет возвращения своего победителя, раскинувшись среди подушек сладострастного ложа. А сам он в те же самые ночи метался без сна, пытаясь угадать, какую судьбу уготовили его возлюбленной?! Нет, никогда еще он не был так несчастен! И когда на равнине показались стены, башни, деревья и дома королевского города, он должен был совершить над собой неимоверное усилие, чтобы не повернуть назад, предоставив господину де ла Рейни самому выполнять свои чудесные поручения! А ту, которую любил, Альбан был готов задушить собственными руками.
Около ручья, протекающего вдоль дороги, он остановился, напоил коня и погрузил лицо в холодную воду. Голова у него горела, и холодная вода принесла облегчение. Он пожалел, что не прихватил с собой свою трубку. Несколько месяцев назад он пристрастился к табаку. Он помогал ему расслабиться в минуты нечастого отдыха. В присутствии де ла Рейни он никогда не курил. Распоряжение главного полицейского относительно табака было весьма строгим, он запрещал его курить, запах мог быть неприятен тем, с кем приходится иметь дело полицейским, а это ведь не всегда мошенники и гулящие девицы.
Умывание в ручье пошло Альбану на пользу, в голову пришла простая и разумная мысль: он постарается войти в особняк де Фонтенак как можно тише, вызовет свою любимую мадемуазель Леони, передаст ей печальное известие, а сам тут же помчится обратно. Почувствовав себя гораздо лучше, он продолжил свой путь, который, впрочем, уже подходил к концу, – он въехал на мост через Сену.
В Сен-Жермене был базарный день, народ запрудил все улицы, и, пробираясь сквозь толпу, Альбан подумал, что не худо было бы заглянуть сначала на постоялый двор «Славный король Генрих», согреться горячим питьем и что-нибудь поесть. Но сам-то он понимал, что дело вовсе не в хлебе, а в его желании отсрочить визит, который приводил его в ужас... С другой стороны, если рассуждать здраво, то чем раньше он там появится, тем больше у него шансов встретить никем не замеченным мадемуазель Леони... Обычно примерно в это время она возвращалась после утренней службы, и он спокойно сможет сообщить ей страшное известие.
Сообразив, что надо поторопиться, Альбан подстегнул коня. Когда он свернул на знакомую улицу, церковные колокола прозвонили семь. Удача его не оставила: приближаясь к дому, он увидел ту, которую искал: мадемуазель Леони не спеша направлялась к дому с молитвенником в руках. Альбан соскочил с лошади, взял ее под уздцы и догнал мадемуазель.
– Мадемуазель Леони! Какое счастье, что я вас встретил!
Она уставилась на Альбана с искренним удивлением.
– Я сказала бы то же самое, не будь сейчас так рано. Что с вами случилось, если вы вздумали скакать по улицам Сен-Жермена в такой час?
– Со мной-то ничего... Или почти ничего, хотя„.
– Что-то вы темните, молодой человек. Говорите прямо, с какой вестью вы приехали. Вы прекрасно знаете, что я не люблю ходить вокруг да около.
– Вы правы. Я приехал сообщить, что господин де Сен-Форжа умер этой ночью на Королевской площади.
– Умер? На Королевской площади? При каких обстоятельствах?
– Он дрался на дуэли с офицером из полка легкой кавалерии, неким де Лэссаком.
Увидев неподалеку подставку, при помощи которой всадники взбираются на лошадь, мадемуазель подошла к ней и села. Она была так потрясена, что Альбан пожалел об излишней прямоте своего сообщения.
– Прошу меня простить. Вы всегда казались мне глубоко уравновешенным человеком, я не мог себе представить, что на вас так подействует это известие.
Она несколько раз глубоко вздохнула, обмахиваясь перчатками, и после последнего глубокого вздоха сказала:
– Ну вот, я опять уравновешенна. Рассказывайте. И прежде всего, как вы могли стать свидетелем дуэли, если король...
– Она случилась не при мне, я пришел, чтобы прекратить ее, и со стыдом признаюсь, что послужил косвенной причиной столь горестной развязки.
– Что вы хотите сказать?
– Когда я вмешался, приказывая дуэлянтам вложить шпаги в ножны, господин де Сен-Форжа повернулся на мой голос, его противник воспользовался этим и вонзил клинок ему в грудь. Вывод: я виновник его смерти.
– Не говорите глупостей! Виновницей всему судьба, значит, графу было предначертано окончить свою жизнь именно таким образом. Подумать только! Граф де Сен-Форжа погиб на дуэли! Кто бы мог такое вообразить! Но ведь не он затеял дуэль!
– В том-то и дело, что он. Именно он, судя по тому, что мне рассказали. Он бросился на этого де Лэссака с намерением его задушить.
– И кто же вам об этом рассказал?
– Шевалье де Лоррен и маркиз д'Эффиа. Все эти господа ужинали в «Львином рве». И все шло хорошо до той минуты, когда господин де Сен-Форжа услышал свое имя, произнесенное с насмешкой.
– И оскорбился? Что-то не верится.
– Можно быть женственным на вид и при этом дорожить своей честью. Я имел случаи убедиться в том, что он вовсе не трус.
– И что же послужило основанием для насмешек?
Мадемуазель Леони так и сверлила Альбана взглядом, и он, не выдержав, отвел глаза в сторону.
– Господин де ла Рейни сообщит вам все подробности завтра, когда привезет тело графа. Я приехал только известить вас о случившемся. Теперь вы все знаете, и я отправляюсь в обратный путь.
– Погодите, погодите, молодой человек! Вы уже собрались уезжать обратно? А разве ко мне вас отправил с известием ваш начальник?
– К вам или к мадам де Сен-Форжа, безразлично. Но не стану скрывать, что был счастлив, встретив именно вас. Вы сумеете гораздо лучше меня известить ее об этом печальном событии.
– Напрасно вы так думаете! А вдруг я умру, не дойдя до порога дома Фонтенаков? И потом, господин де ла Рейни всегда знает, что он делает. Бьюсь об заклад, что моего имени он даже не упомянул. Так или не так?
– Так, но я уверен, что вы для него составляете одно целое с вашей родственницей.
– Вполне возможно. Но почему бы вам не сказать мне, по какой причине вы не хотите видеть Шарлотту? Ведь все дело в этом, не так ли? И поэтому вы благословляете небо за встречу со мной?
– Вы просто ужас что такое! От вас ничего не скроешь, – с горечью признал Альбан. – Да, правда. Я не хочу ее видеть! Боюсь, не сумею справиться... с гневом и отвращением! Всего вам доброго, мадемуазель Леони!
– Что?!
Он уже повернулся к ней спиной, но она изо всех сил вцепилась ему в рукав.
– Гнев? Отвращение? И вы воображаете, что я позволю вам уехать после этих слов? И речи быть не может! Вы сказали немало, и, даже если мне придется разбудить весь квартал, я заставлю вас вытряхнуть все, что у вас за душой!
– Я уже сказал вам, что господин де ла Рейни решил...
– Ничего подобного! Он оставил за собой право разъяснить все Шарлотте, но я не Шарлотта! И вы должны обо всем рассказать мне немедленно!
Альбан никогда еще не видел мадемуазель Леони в таком гневе. Она покраснела до корней волос, глаза ее метали молнии, а пальцы сжимали его руку так, что ему стало больно. Маленькая худенькая женщина, разгневавшись, сравнялась в силах с мужчиной.
– Не молчите! Выкладывайте все начистоту! А если вы этого не сделаете, то знайте, что я немедленно сообщу о вашем «отвращении» кузине! И еще вы можете быть уверены, что никогда больше со мной не увидитесь.
– Не кричите так, прошу вас. Вы в самом деле хотите созвать всю улицу?
– Хочу выколотить правду из вашей дурацкой тупой башки! Говорите! Я ничего не скажу Шарлотте и тем более господину де ла Рейни, если он не станет повторять какую-нибудь нелепую чушь...
– Вы настаиваете? Но мы слишком близко к дому. Спустимся поближе к стене.
– Вы, я вижу, храбрец. Ну что ж, спустимся...
Улица одним концом упиралась в городскую стену, речь шла всего лишь о нескольких шагах, и, когда они спустились, мадемуазель встала спиной к стене и скрестила на груди руки. Она ждала. Альбан заговорил, внимательно разглядывая пучок травы, выросший в трещине, и не желая видеть выражение лица мадемуазель Леони. Говорил он недолго, и когда закончил, она не произнесла ни слова. Тогда он решился посмотреть ей в лицо. Мадемуазель Леони была бледна, и лицо у нее стало жестче камня, на который она опиралась.
– Ну вот, – сказал он неловко. – Теперь вы знаете все.
Через минуту она заговорила, даже не повернув к Альбану головы.
– Бедная девочка! – сказала она со вздохом. – Не знаю, какой злой гений тешится, отдавая ее на суд людской глупости. Вы, комиссар, не умнее прочих, но мне интересно, как вы поступили с обидчиком, который облил ее грязью, неся оскорбительную чушь?
– Арестовал его. Он сейчас в Шатле.
– Но он выйдет оттуда. И найдутся другие, которые будут, пуская слюни, слушать его россказни... Не забудем и про друзей отважного «Дон Кихота» Адемара, о шевалье де Лоррене и маркизе д'Эффиа... Оба известны при дворе своими змеиными языками. Они тоже не станут умалчивать эту пикантную историю! Они перескажут ее на сто ладов, добавив грязи и преувеличив во сто крат. А поскольку де Лувуа все боятся до дрожи в коленках и поскольку для мужчины вовсе не преступление иметь красивую любовницу, то в грязи окажется она... Без всякого сомнения! Так что спасибо вам, господин комиссар Делаланд! Вы меня просветили. Больше я вас не задерживаю.
Мадемуазель двинулась вперед, но Альбан преградил ей дорогу.
– Умоляю вас, не оставляйте меня в таком состоянии. Мне так больно!
– Ничего, пройдет! Я спешу к Шарлотте, сейчас она особенно нуждается в людях, которые сумеют ее оградить от злокозненных пересудов и защитить.
– Я готов помогать вам всеми силами! Сжальтесь! Если вам известно что-то другое об этом гнусном деле, расскажите мне!
На этот раз мадемуазель Леони посмотрела в глаза молодому человеку:
– Разумеется, мне известно. Но я ни слова вам не скажу, вы недостойны знать правду!
– Я же прошу вас, сжальтесь! Разве вы не видите, как я страдаю?
– Как бог свят, не вижу. Хотя в своей жизни я видела и еще более жалких «мучеников». Кстати, а вы сообщили господину де ла Рейни о возникшем у вас отвращении?
– Нет, с какой стати?
– А вы с ним поделитесь своим секретом. Просто из любопытства. Интересно, что он вам на это скажет.
И мадемуазель Леони решительно двинулась вверх по улице. Альбан не решился последовать за ней, вскочил на лошадь и поскакал обратно в Париж. Впервые в жизни ему было не только больно, но и стыдно. Гневное презрение мадемуазель Леони задело его за живое, и именно потому, что исходило от нее. Она не была из тех сварливых старых дев, которые не видят дальше своего носа и, прикрываясь благочестием, осуждают всех своих ближних, не имея ни снисхождения, ни милосердия. Она была и снисходительна, и милосердна. Жила мадемуазель Леони трудно, судьба не баловала ее, но она сохранила ясный, трезвый взгляд на жизнь и прекрасное чувство юмора. Во всем она старалась найти хорошее, чтобы ему порадоваться, и всегда старалась поскорее расправиться с плохим. Альбан привык ценить ее мнение, он прислушивался к нему, и ее холод и пренебрежение подействовали на него угнетающе. Но он считал, что пожилая дама несправедлива по отношению к нему. Откуда ей было знать, что переживает полный сил молодой мужчина, который, испытав несколько любовных увлечений, встретил наконец настоящую любовь? Она не в силах себе представить, каким обожанием можно окружить чистую прелестную девушку, на какой пьедестал ее можно возвести! И вдруг все обрушилось! Ее имя со множеством похотливых подробностей треплется по кабакам! Нет, ей никогда не узнать той опустошающей ярости, которая сожгла ему душу. Ярости в сто, в тысячу раз более жестокой, чем та, что изнуряла его при известии о ее замужестве, хотя он прекрасно знал, что замужество – чистая фикция. Один бог знает, сколько он тогда выстрадал! Что же до грациозного, женственного графа де Сен-Форжа, то теперь Альбан отдавал ему должное как человеку чести. Граф не перенес оскорблений, высказанных в адрес Шарлотты, он заплатил за свою честь жизнью. И в этом есть его вина!
Если бы Альбан в то время сам находился в «Львином рве», он бы прикончил Лэссака без всяких дуэлей и теперь ожидал бы виселицы...
***
Альбан Делаланд не знал, что Шарлотта видела, как он встретился с ее кузиной. Сама она собиралась пойти проведать мадам де Шато-Ландон, свою соседку, молодую бедную вдову, которая на днях сломала ногу. Открыв наружную дверь, она увидела, как Альбан встретился с Леони, как они вместе спустились к старой стене и остановились там, ведя какой-то ожесточенный спор. Разумеется, наблюдая издалека за разыгравшейся пантомимой, она не поняла, в чем дело, вмешаться она тоже не решилась и стала дожидаться Леони, которая возвращалась откровенно рассерженная, а ее собеседник смотрел ей вслед грустно и подавленно.
Шарлотта дожидалась кузину в прихожей, и та, распахнув дверь, оказалась с ней лицом к лицу.
– О господи! Шарлотта! Вы куда-то уходите?
– Да, но заметила, что вы беседуете с господином Делаландом, и решила вас подождать. Беседа была очень оживленной, смотреть на вас издалека было очень забавно, но о чем шла речь?
– Забавного мало, скажу вам прямо. Комиссар привез очень грустную новость и не знал, как бы деликатнее ее передать.
