Текст книги "Бриллиант для короля"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Что случилось с Шарлоттой?
Комендант Бастилии, господин Безмо де Монлезен, который распоряжался в ней вот уже лет сорок пять, не имел ничего общего со страшными тюремщиками, каких привычно рисует воображение. Спокойный, обходительный толстенький человечек слыл большим домоседом и страшную крепость склонен был считать своим домом, а ее узников, которым и в мыслях не желал никогда никакого зла, своими гостями, тем более дорогими, что не ему приходилось на них тратиться, а они, напротив, приносили ему доход. Король платил ему в зависимости от ранга узника: за герцогов и за других знатных лиц побольше, за провинившихся слуг – поменьше. Сам комендант был любителем вкусной еды и отменно разбирался в винах, поэтому он тщательно следил, чтобы кухня в Бастилии была на высоте. Его самолюбие и репутация были бы задеты, если самые богатые из его подопечных приказывали бы приносить себе обеды из ближайших трактиров. Стол у него был обильный и разнообразный, и нередко комендант кое-что заимствовал от изобильного стола богатых для бедняков, посылая им кувшинчик вина, крылышко цыпленка, добрый ломоть пирога или горшочек варенья. При этом он строго следил, чтобы тюремщики по дороге не стянули лакомые кусочки. Вора он мог наказать с беспримерной суровостью. Но такое случалось редко, и если этот заботливый и милый человек не сделал из Бастилии лучшую гостиницу Франции, то, честное слово, при нем это было не худшее место [6]6
Он останется на своем месте до самой смерти, а умрет он в 1707 году в возрасте восьмидесяти восьми лет. (Прим. авт.)
[Закрыть]. И его предшественник, суровый господин дю Трамбле, брат отца Жозефа, серого кардинала при Ришелье, и его преемник, господин де Сен-Марс, занимавшийся в основном самым таинственным узником этого века – «Железной маской» [7]7
«Железная маска» – прозвище заключенного, которого в средневековой Франции скрывали от человеческих глаз под маской. (Прим. ред.)
[Закрыть], – были намного жестче.
Вот уже много лет Безмо сохранял безоблачные отношения с господином де ла Рейни. Даже если поступавшие от начальника полиции узники не отличались безупречной репутацией, они заполняли пустые камеры Бастилии, соседствующей с Арсеналом, где совсем недавно заседал Суд ревностных, и тем самым пополняли казну Безмо. Словом, между ними установилось что-то вроде дружбы, и на нее-то и рассчитывал главный полицейский, надеясь получить интересующие его сведения.
Он нашел коменданта в малом дворе крепости. Де ла Рейни попал в Бастилию в день генеральной уборки: мыли лестницы во всех восьми башнях, убирали оба двора – главный и малый, а также колодезный, драили пушки на стенах, и эта суета совершенно не соответствовала тому разговору, который хотел начать де ла Рейни. Не говоря уж о грязи и запахах, которые этой суете сопутствовали.
– Я заглянул к вам, – сказал главный полицейский, поздоровавшись с комендантом, – чтобы угоститься стаканчиком вашего вина «Тонер» и... получить ответ на один вопрос.
– Все к вашим услугам, дорогой друг, но пойдемте лучше ко мне. Там нам будет уютнее.
Комендант жил в небольшом скромном домике, за черными стенами тюрьмы, притулившимся между казармой, где размещался тюремный гарнизон, состоявший в основном из старых солдат-инвалидов [8]8
Инвалидами во Франции называли заслуженных армейских ветеранов («инвалидов войны»). Инвалиды в Париже – это архитектурный памятник, строительство которого было начато по приказу Людовика XIV 24 февраля 1670 г.
[Закрыть], и складов, вмещавших в себя все необходимое для жизни крепости. Место, где располагался домик, называлось Государственным двором; в домике были гостиная, спальня, хозяйственные помещения, а за ним, по счастью, небольшая площадка с деревьями, что радовали взор куда больше мрачных тюремных коридоров. Жилище весьма неказистое, особенно по сравнению с теми, что построят себе коменданты Бастилии в будущем, но Безмо был холостяком со скромными привычками и не желал для себя большего. Он любил свою работу и, когда его кладовая и погреб были заполнены всем необходимым, ничего не просил у Создателя. Осень стояла холодная и дождливая, поэтому в камине весело горел огонь, около него и уселись гость вместе с хозяином, чтобы выпить по стаканчику знаменитого вина с сырными сухариками.
Поговорили, как водится, о погоде, обсудили последние придворные новости, о которых сообщила «Газетт», после чего де ла Рейни счел, что вводная часть была достаточно обстоятельной и теперь можно переходить к главной.
– Скажите мне, дорогой Безмо, много ли у вас в тюрьме сейчас женщин?
– Нет. После того как приговоры Суда ревностных разослали моих колдуний по отдаленным крепостям, у меня осталось всего две или три. А что, среди них может находиться та, которая вас интересует?
– Да, молодая дама, графиня де Сен-Форжа. Она имела несчастье не понравиться Его величеству королю... Вам могли привезти ее в тот самый день, когда умерла королева, 30 июля.
– Среди моих дам такой нет. Сами подумайте! Я не мог не запомнить этой знатной дамы. В тот печальный день я действительно получил от господина де Лувуа новую узницу, очень юную и разгневанную. Что не мешало ей быть очаровательной. Очаровательной до такой степени, что я даже заинтересовался, как могла такая прелестница не понравиться королю, известному обожателю красавиц.
– Вам передали ее под именем де Фонтенак?
– Именно так! Так ее и назвали. Посмотрев, какая она молоденькая, я отвел ей хорошую камеру на третьем этаже башни Базиньер и следил, чтобы она ни в чем не нуждалась.
– И прекрасно сделали. Видите ли, я совсем не уверен, что Его величество не сожалеет, что так разгневался, и думаю, что долго она у вас не останется.
– Вы думаете совершенно правильно, потому что она уже уехала.
– Уехала? Ее выпустили на свободу? Меня это удивляет. Я бы уже знал об этом.
– Нет, ее перевели в другую тюрьму. Не знаю, по какой причине, но за ней приехала карета, и ее увезли в другое место. В Венсен, я думаю.
Де ла Рейни сдвинул брови:
– И вам не сочли нужным объяснить, почему ее от вас забирают?
– Нет, я не получил никаких объяснений. Было короткое распоряжение де Лувуа, и еще мне сказали, что в донжоне, расположенном в лесу, чище воздух... Поверьте, я очень огорчен, мой дорогой друг, что не имею возможности вам услужить. Вы ведь знаете, с каким уважением я к вам отношусь.
– И я вам возвращаю его сторицей! Ну что ж, придется нам распрощаться, милый Безмо, но прежде примите мою благодарность за вашу любезность, в которой я не сомневался, и за ваше чудесное вино.
– Приходите выпить стаканчик в любое время. Хорошо бы вам прийти ко мне поужинать в ближайшие дни. Сейчас разгар охоты, а мой повар великолепно готовит дичь!
– При первой же возможности вспомню о вашем приглашении. До скорой встречи, дорогой друг, и еще раз спасибо!
Для крепких лошадок главного полицейского расстояние между Бастилией и великолепным донжоном, выстроенным в Венсенском лесу Карлом V, было пустяком. Де ла Рейни рассчитывал туда попасть самое большее через полчаса, но выходил он из Бастилии куда более озабоченный, чем входил в нее. Маркиз дю Шатле, комендант Венсенского замка, был человеком совсем иного склада, нежели добряк Безмо.
Отважный воин и в то же время элегантный и образованный – что было большой редкостью! – знаток света, маркиз принял управление королевским замком, служившим одновременно и крепостью, и тюрьмой, как большую честь. Он с большим неодобрением встретил стаю ведьм, колдуний и прочих знахарок, которыми внезапно заселили его резиденцию, где обычно содержались носители самых прославленных имен, таких, например, как маршал д'Орнано, герцог де Бофор, герцог де Вандом и его брат, великий приор Мальтийского ордена, и множество других, им подобных. И хотя репутация замка внушала скорее страх, так как камеры в нем, как говорилось, «ценили на вес мышьяка», – намек на более чем подозрительные смерти д'Орнано и великого приора, – при этом знать всегда оставалась там в своем кругу, и маркиз-комендант не желал иметь ничего общего с засильем пособниц дьявола.
Однако, будучи умным человеком, он ценил господина де ла Рейни по заслугам. Отправляя к маркизу колдуний, де ла Рейни не раз извинился за то, что вынужден навязывать ему подобное общество. Но так сложились обстоятельства. Того требовал неумолимый закон!
Маркиз принял де ла Рейни с присущей светским людям любезностью.
– Счастлив видеть вас, господин главный полицейский, и надеюсь, что на этот раз вы не привезли мне новую порцию мерзких выродков.
– Можете быть спокойны, я не привез вам никого. Напротив, я приехал, чтобы забрать у вас одну узницу.
– Узницу? Но у меня нет сейчас ни одной!
– Неужели ни одной? Вы уверены?
– Клянусь честью! А кого вы разыскиваете?
– Мадемуазель де Фонтенак, или мадам де Сен-Форжа, как вам будет угодно. Она находилась в Бастилии со дня смерти королевы, а потом должна была быть отправлена к вам. Так, по крайней мере, мне сказал Безмо де Монлезен. Эту молодую женщину собирались перевести к вам, потому что у вас более здоровый климат, чем в крепости у заставы Сент-Антуан.
– Я знаю эту молодую даму! Она ведь дочь Юбера де Фонтенака, наместника города Сен-Жермен? Сначала она была на службе у жены брата короля, потом у королевы испанской, а потом у королевы Марии-Терезии, которая выдала ее замуж за пустышку де Сен-Форжа. Так она попала в Бастилию? И что же ей вменили в вину?
– Она чем-то не понравилась королю.
– Да что вы! В последний раз я был при дворе на балу, который давали в честь возвращения из путешествия по восточным провинциям, и должен сказать, что эта дама, напротив, королю очень нравилась. Может быть, она ему отказала?
– Ничего не могу сказать. Знаю только, что в день смерти королевы юная мадам де Сен-Форжа, крайне взволнованная, побежала вслед за королем, прося его о немедленной аудиенции. Она вошла к нему в кабинет, но никто не видел, чтобы она из него вышла. Затем я узнал, что под охраной стражников прево с заднего хода Версаля ее отправили в Бастилию. Боюсь, что она услышала или увидела то, чего не должна была ни видеть, ни, слышать...
Маркиз дю Шатле достал из кармана табакерку, протянул ее гостю и после того, как тот отказался, взял понюшку, положил ее в нос и тщательно стряхнул крошки табака со своего жабо. Похоже, он обеспокоился.
– Скажу откровенно, что, увидев вас у себя, я подумал, что ваш визит предваряет новую кампанию против ведьм и отравительниц. Не знаю, насколько вы осведомлены по этой части, но по Парижу прошел слух, весьма сдержанный и осторожный, хотя тем не менее явственный, что Ее величество, скорее всего, отравили врачи...
– Что за нелепая мысль! – отозвался рассеянно де ла Рейни, занятый совсем другими заботами.
– Не такая нелепая, как вам кажется, – возразил дю Шатле. – Хирург Ее величества Жерве покончил с собой. По какой причине?
– Я и сам хотел бы это узнать. В некотором смысле подобные слухи весьма естественны: никто еще не забыл недавних процессов об отравлениях, и скоропостижная кончина королевы невольно вызвала у людей подобные предположения. Слух, я надеюсь, угаснет сам собой.
Он мог надеяться сколько угодно, но что от этого менялось? Суть дела оставалась прежней, и в то время как его карета все ближе подъезжала к Парижу, душой де ла Рейни медленно, но неотвратимо овладевало самое ненавидимое им чувство: уныние. Неужели все придется начинать сначала: аресты, допросы, казни, приговоры к долгим годам тюрьмы с тяжелыми условиями пребывания? Нечего пытаться себя обмануть: расползающиеся слухи, смерть Жерве, исчезновение Шарлотты – все это связано между собой и является следствием ужасающего факта: королеву Франции умертвили в ее собственном дворце, чуть ли не на глазах супруга, которого, приходится признать, потеря жены не слишком огорчила. Шарлотта же, вне всякого сомнения, стала свидетельницей чего-то такого, что потрясло ее до глубины души, и она сочла необходимым немедленно сообщить о виденном или слышанном королю. Ее принудили к молчанию, заточив сначала в Бастилию, а потом? Отправив в какую-то далекую крепость, где она будет медленно умирать за глухими стенами, как дочь отравительницы Вуазен? Или... Возможна развязка более быстрая и даже желательная: пистолетная пуля, удар кинжалом и какое-нибудь грязное болото или Сена с камнем на шее.
Воображение так живо изобразило ему ужасную картину, что он гневно сжал кулаки и издал что-то вроде яростного рыка. Шарлотту нужно найти! Найти во что бы то ни стало! Он сам пойдет к Людовику и добьется от него ответа, пусть даже ценой немилости!
Но прежде чем позволить себе такую крайность, Николя де ла Рейни подумал, что, может быть, будет лучше... Нет! Прежде всего ему нужно успокоиться. Он чувствовал, что безумие грозит завладеть всем его существом, и должен был справиться с ним во что бы то ни стало. Ни за что на свете он не рискнет ухудшить и без того опасную ситуацию и оставить без помощи молодую женщину, которой искренне хотел помочь. Ему нужен был совет. Но у кого можно его просить? Только у тех, на чье молчание он мог безусловно рассчитывать, потому что исчезнувшая была им очень дорога...
Вернувшись в Шатле, он нашел у себя в кабинете Альбана. Сидя на корточках перед старинным камином, молодой человек пытался разжечь затухавший огонь. Первые дни октября были холоднее, чем обычно, обещая суровую зиму. Отпустив недовольное замечание по поводу людей, которые не знают, как потратить драгоценное время, де ла Рейни с видимым удовольствием протянул заледеневшие руки к разгоревшемуся огню.
– Прошу меня простить, – с виноватым вздохом ответил ему молодой человек, – все мои мысли только об одном, и я ничем больше не могу заниматься. Есть у вас какие-нибудь новости, господин де ла Рейни?
– Есть. Из Версаля ее увезли в Бастилию.
Разъяренный Альбан вскочил на ноги.
– На каком основании?
– Стражники прево и закрытая карета – все это было для Шарлотты де Фонтенак.
– Но...
– Если ты не будешь меня перебивать, дело пойдет значительно быстрее. Обвинение было одно: не угодила королю, и больше никаких объяснений. Обращались с ней в Бастилии, впрочем, вполне достойно. Славный Безмо отвел ей приличную камеру.
Но рассказ де ла Рейни неожиданно прервали. Вошел его секретарь с письмом в руках.
– Внизу дама. Она желает, чтобы вы выслушали ее незамедлительно.
– Что за дама?
– Она в маске, под вуалью, и совершенно очевидно, что она не хочет быть узнанной. Однако она вручила мне вот эту записку, и я готов поклясться, что это настоящая дама и очень знатная.
Де ла Рейни прочитал обращенные к нему несколько строк, и лицо его выразило живейшую заинтересованность.
– Передайте ей, что я тотчас же приму ее! – сказал он секретарю и повернулся к Альбану. – А тебя я попрошу отправиться на улицу Ботрей и попросить мадемуазель Леони приготовить ужин на четверых.
– На четверых?
– Для тебя, меня, дядюшки Сенфуэна и... не знаю, кого еще. Нам нужно поговорить.
Молодой человек покинул кабинет через дверь, ведущую в Зал совета, а господин де ла Рейни сам спустился за своей гостьей, а потом усадил ее в самое удобное кресло, выказывая каждым жестом величайшее почтение.
– Госпожа герцогиня, вы оказали мне величайшую честь, решив посетить меня в Шатле.
– Для меня это было единственной возможностью переговорить с вами. Как вы знаете, мой муж – градоначальник города Парижа, поэтому ваше появление у нас в особняке на улице Оратуар неизбежно вызвало бы толки, а они совершенно нежелательны, ибо то, что я хочу сообщить вам, должно остаться для всех тайной.
Вспомнив разговор с мадам де Монтеспан, де ла Рейни охотно поверил своей гостье.
Продолжая говорить, дама откинула вуаль и сняла маску, открыв лицо немолодой женщины, все еще красивое благодаря большим голубым глазам и очень белой коже, сохранившей всю свою свежесть, несмотря на морщинки, оставленные былыми горестями. Перед главным полицейским была герцогиня де Креки, статс-дама Марии-Терезии, и ее темное платье свидетельствовало о трауре по королеве, которой она служила на протяжении многих лет с почтением и преданностью. Она сменила герцогиню де Навай, впавшую в немилость из-за того, что осмелилась поставить решетку на дверь в комнату фрейлин, чтобы помешать королю нанести визит мадемуазель де ла Мотт-Уданкур... И хотя герцогиня де Креки была дочерью маркиза де Плесси-Бельера, близкого друга суперинтенданта Фуке, умершего тремя годами раньше в замке Пиньероль, ей ни разу не было поставлено в вину ее родство с человеком, слывшим близким другом и боевым соратником Людовика. Прекрасно зная, с кем он имеет дело, де ла Рейни поклонился в ответ, прижав руку к сердцу.
– Все будет так, как пожелает Ее высочество герцогиня. Я обещаю хранить молчание. Но что вы хотели мне сообщить?
– Мне кажется, я знаю, по какой причине юная графиня де Сен-Форжа так внезапно исчезла из Версальского дворца. Мы все – она, я и другие дамы – находились в спальне Ее величества, в то время как врачи совещались у ее постели, обсуждая состояние королевы. Мадам де Сен-Форжа направилась в соседнюю со спальней подсобную комнату, чтобы взять там... сейчас уже не помню, что именно, так взволновали меня последующие события. Она все еще находилась там, когда Фагон, Дакен и Жерве вышли из спальни, чтобы иметь возможность говорить свободнее. Потом они снова вернулись, и я увидела, как хирург Жерве в состоянии крайнего потрясения приготовился пустить кровь из ноги больной. Руки у него дрожали, в глазах стояли слезы, потому что пускать в эту минуту кровь было, прямо скажем, последним делом... Потом королеве дали рвотное, которое не только не могло принести никакой пользы, но, можно сказать, прикончило королеву... Я хотела узнать состав питья, но стакан мгновенно исчез. Во время злосчастного кровопускания мадам де Сен-Форжа вернулась в спальню. Она была смертельно бледна и едва держалась на ногах. Очевидно, она слышала разговор врачей, и я уверена, что именно его она и хотела передать королю, поспешив за ним следом после того, как наша королева вручила господу богу свою чистую душу!
Мадам де Креки замолчала, она была очень взволнована. Де ла Рейни налил ей в стакан вина, и она приняла его с благодарностью. Он не прерывал молчания, дожидаясь, пока она выпьет вино и немного успокоится. Потом он сказал с большой проникновенностью:
– Я восхищаюсь вашими познаниями в медицине, мадам герцогиня. Это редкий талант среди знатных дам.
– Я прошла хорошую школу, – ответила она, слабо улыбнувшись. – Моя семья была в большой дружбе с семьей несчастного Фуке, а его мать, мадемуазель Мопу, действительно обладала обширными познаниями в медицине. Она составила замечательную книгу рецептов, с которой я не знаю, что сталось, разве что господин Кольбер, теперь покойный, забрал ее себе. Ее познания позволили ей спасти жизнь королевы, когда она подверглась опасности в первый раз. Ее пластыри, которые она ставила тайком, сотворили настоящее чудо, но король не выказал ей никакой благодарности... Впрочем, конец вам известен. А возвращаясь к юной графине, скажу, что боюсь, как бы она не навлекла на себя больших неприятностей. Она слишком молода, чтобы знать, что при дворе, и уж тем более королю, вовсе не нужно говорить правды... А иногда даже и слышать ее, в чем я убедилась на примере моего супруга.
– Неужели герцог де Креки может пожаловаться на дурное обращение?
– С герцогом? Дурно обойтись? Никогда! Но я прекрасно знаю, что сейчас он страдает из-за того доверия, которым дарил его еще совсем недавно король и которое всегда было для него самым главным сокровищем. Как-то вечером... это было очень давно, они воевали тогда во Фландрии, король со смехом сообщил ему странное предсказание: он женится на престарелой вдове, которая будет водить его за нос...
Де ла Рейни не мог удержаться от смеха.
– Забавно, не правда ли? – подхватила гостья. – Но с тех пор, как в окружении короля появилась мадам де Ментенон, предсказание перестало быть таким уж забавным, и Его величество, без сомнения, сожалеет о своей откровенности. Герцогу поручили управление городом Парижем, что отдалило его от Версаля и от «короля-солнца», без которого он жить не может. Что касается меня, то после смерти королевы я перестала быть статс-дамой и стала одной из многочисленных придворных. Одним словом, мы теперь пара старичков, которых из-за всей этой скверной истории хотят видеть при дворе как можно реже...
– Неужели вы думаете, госпожа герцогиня, что король женится на мадам де Ментенон?
– Если уже не женился... Но мы уклонились от цели моего визита: нужно непременно разыскать мадам де Сен-Форжа. Она, как и я, убеждена, что королеву убили, а значит, подвергается величайшей опасности, особенно после смерти хирурга. Слухи, которые распространяются по Парижу, могут навести на мысль, что у нее слишком длинный язычок...
– Меры были приняты сразу, ее лишили свободы. Из кабинета короля ее увезли в Бастилию.
– Боже мой! Бедная девочка! Она погибла!..
– Возможно, и нет. Судя по тому, к чему мы движемся, скоро придется пересажать половину Франции. Но вы были бесконечно правы, когда решились приехать ко мне, я обещаю, что приложу все усилия, чтобы вернуть мадам де Сен-Форжа на свободу. В некотором смысле теперешние слухи и волнения могут сыграть положительную роль: король может задуматься и не совершить шага, которого мы все опасаемся.
– Я уже вам сказала, что, скорее всего, он его уже совершил.
– Не обижайтесь на меня, но я не могу вам поверить. Я бесконечно благодарен вам, госпожа герцогиня, за ваше мужество, благодаря которому вы приехали ко мне. Я глубоко чувствую оказанную мне честь и, если мне будет позволено, осмелюсь вам дать совет: не сообщайте больше никому о ваших сомнениях, которые для меня являются неопровержимым фактом и проливают свет на исчезновение юной графини. Сосредоточьте ваши заботы на господине градоправителе [9]9
Герцог Шарль III де Креки, после многочисленных военных кампаний, был градоправителем города Парижа, а затем послом в Риме, где и умер спустя три года от горя, потому что перестал быть другом короля. Людовик XIV, без сомнения, испытывал чувство неловкости, но после перевода больше никогда с ним не разговаривал. (Прим. авт.)
[Закрыть]. Ваше участие будет для него лучшим утешением.
***
Герцогиня уехала, почти что успокоившись. Между тем де ла Рейни не обладал в глубине души той уверенностью, которая отражалась на его лице. Он прекрасно знал, что влияние Ментенон возрастает с каждым днем, и это уже не было секретом. Но он не мог вообразить себе, что гордец «король-солнце» заменит у себя за столом и в постели благороднейшую инфанту женой старого скандалиста Скаррона, чья выставляемая напоказ набожность больше всего напоминала замаливание былых грехов.
«Опускать пальцы в чашу со святой водой все-таки не так приятно, как нежиться на шелковых простынях с такой обольстительной грешницей, как маркиза де Монтеспан», – решил главный полицейский.
Придя к такому заключению, он взял шляпу, перчатки, трость, завернулся поплотнее в плащ, потому что на улице заметно похолодало, и отправился ужинать на улицу Ботрей. Аппетитные запахи жареного мяса и печеного теста сообщили ему с порога, что он желанный гость в этом доме. Мадемуазель Леони, гордясь тем, что ей довелось принимать лучших служащих полиции и советника посольства, пусть и бывшего, засучила рукава и позаботилась о самых вкусных и питательных блюдах: жирных устрицах из Сен-Вааста на Контантене, рагу из куропаток с грибами, кабаньей ноге с брусникой и каштанами, небольшом блюде сыров и тортах, какие пекут в ее родной Бретани: слоеном с виноградом и кремом и песочном с вареньем. Господин Исидор настоял на своем участии в ужине и прислал Фромантена, нагруженного полудюжиной бутылок, тщательно выбранных в погребе покойного брата. Вино было единственной роскошью, которую позволял себе этот скупец, тщательно следя, чтобы его погреб был всегда полон. Когда гости и хозяева уселись за стол, покрытый белой скатертью и украшенный букетом из осенних ромашек и ветки с золотыми листьями, всем стало тепло и уютно; весело застучали ножи и вилки, отдавая дань вкусной еде, зато разговоры велись самые незначительные до тех пор, пока не подали сладкое.
Вот тогда-то господин де ла Рейни, допив свой стакан с «Аликанте», заговорил.
– Мне кажется, – сказал он, – настало время поговорить о том, ради чего мы все собрались за этим великолепным столом: о необъяснимом исчезновении мадам де Сен-Форжа. Первым делом, узнав от мадам де Монтеспан, что она «оскорбила короля», я отправился в Бастилию, и там комендант Безмо тут же сообщил мне, что 30 июля в закрытой карете под охраной стражников прево ему была доставлена та, кого мы ищем. К несчастью, – поспешил он добавить, увидев, как посветлели все лица, – она пробыла там всего несколько недель, а потом вновь появилась карета, на этот раз без стражников, но с приказом господина де Лувуа перевезти ее в Венсен, под предлогом, что воздух там гораздо лучше.
– Значит, она в Венсенском замке? – нетерпеливо уточнил Альбан.
– Нет, туда ее так и не доставили. Маркиз дю Шатле принял меня весьма любезно, убедившись, что со мной не приехала ни одна ведьма, и сообщил, что к нему не поступала такая узница, добавив, что в настоящее время в замке нет ни одной женщины.
– Боже мой! – простонала мадемуазель Леони. – Где же она может быть?
– Вот это мы все вместе и постараемся выяснить.
– Если только она еще жива! – воскликнул Альбан, гневно сжав кулаки.
– Я совершенно уверен в том, что Шарлотта жива, – проговорил его начальник умиротворяющим тоном. – Но дай мне возможность договорить. Из достоверного источника мне известно, чем она могла оскорбить короля. Ее заточили в тюрьму, чтобы она не предала огласке весьма нежелательное мнение, которое расползлось по Парижу после смерти Жерве: королева была убита своими врачами; сознательно или бессознательно, но они довели ее до смерти. Шарлотта, оказавшись в подсобной комнате, невольно услышала их последнее совещание. Именно о нем она и хотела рассказать королю, именно оно и послужило причиной ее исчезновения.
– Откуда вы об этом узнали? – осведомился де Сенфуэн, внезапно став очень серьезным.
– Я все вам расскажу, но вы все должны дать мне клятву, что будете немы как рыбы.
– За кого вы нас принимаете? – возмутился Альбан.
– За тех, кто вы есть: за лучших людей, каких я знаю, но неосторожное слово может вылететь у каждого.
– Никто из нас не хочет беды Шарлотте, – запротестовала мадемуазель Леони. – Вы ведь знаете это, господин начальник полиции? Но как бы там ни было, клянусь честью, я буду молчать как рыба.
– Мы тоже клянемся, – в один голос произнесли Альбан и Исидор.
– Хорошо. Совсем недавно мне нанесла визит знатная дама, она была в маске и под вуалью. Это была госпожа герцогиня де Креки, статс-дама Ее величества королевы.
– Жена градоначальника города Парижа? – удивленно переспросил Альбан.
– Именно, именно. В тот самый день она тоже была в опочивальне королевы и сделала свои собственные выводы относительно врачебных процедур. Хочу подчеркнуть, что ее девичья фамилия Плесси-Бельер, и в юности она вместе со своей семьей часто бывала у Николя Фуке и хорошо знала его мать, которая обладала большими познаниями в медицине и могла бы стать первым фармацевтом нашего королевства. Во время процесса над ее сыном она, вооружившись своими познаниями, сумела спасти жизнь королевы, но благодарности не заслужила. Мадам де Креки заметила, что Шарлотта вышла вслед за врачами из комнаты, где они совещались. Она была бледна как полотно и едва держалась на ногах. Как только наступила смерть, мадам де Креки видела, что Шарлотта побежала вслед за королем.
– Столь знатная дама, очевидно, многим рисковала, приехав к вам и рассказав вам все это. Если бы король узнал о ее посещении, он был бы не слишком доволен.
– Скажем, что она... вне досягаемости.
И де ла Рейни рассказал, по какой причине государь теперь отдалился от своего старинного и верного друга: нелепое предсказание, которым он с ним когда-то поделился, теперь начало сбываться.
– Удивительно, с каким маниакальным упорством не прощают короли своим верным слугам признаний, сделанных ими по своей доброй воле, – заметила мадемуазель Леони. – Но в отношении нашего короля меня это ничуть не удивляет, он никогда мне не был симпатичен.
– Мы здесь не для того, чтобы рассуждать, – торопливо произнес Альбан. – Речь идет о жизни, которую мы должны спасти... моля господа, чтобы он дал нам такую возможность!
Голос молодого человека странно дрогнул, и де ла Рейни дружески положил ему руку на плечо.
– Слезами горю не поможешь, – напомнил он поговорку, – лучше приняться за дело.
– Мы бы рады, да только как? – спросила мадемуазель Леони.
– Мне кажется, – решился подать голос господин Сенфуэн дю Булюа, – что мы должны нанести визит господину де Сен-Форжа. Он муж, и если кто и имеет право разыскивать Шарлотту, то это он, не так ли?
– Но он никогда не станет ее разыскивать, – с оттенком снисходительного сожаления отозвался главный полицейский. – Он слишком боится стать неугодным.
– Кому? – не поняла мадемуазель Леони.
– Королю, его брату – откуда я знаю, кому еще? Он всего лишь марионетка в руках шевалье де Лоррена. Женитьба не внесла в его жизнь ни малейших изменений, и еще меньше, я думаю, внесет его вдовство. Оно, я полагаю, будет ему даже приятнее.
– А вызов на дуэль может его расшевелить? – осведомился Альбан, придя в бешенство.
– Твой вызов? Нисколько. Ты простой солдат, мой мальчик, не забывай об этом, а графы де Сен-Форжа не дерутся на дуэлях с простыми солдатами. Он не уронит себя, а ты не поможешь Шарлотте. Когда она исчезла, злые языки не преминули предположить, что она решила отдохнуть с любовником. Тебе немедленно припишут эту роль. Ты этого хочешь?
Забыв всякую сдержанность, молодой человек воскликнул с горячностью:
– Стать им и умереть – ничего другого я бы не желал!
– И тебе безразлично, что она погибнет вместе с тобой? Нет уж, дорогой, давай вернемся на землю. Думаю, что разумнее всего будет повидать мадам де Монтеспан. Напишу-ка я ей и попрошу меня принять.
Но господину де ла Рейни не пришлось даже трудиться: когда он вернулся домой, его ждала записка с приглашением в Кланьи на следующий день вечером.
В путь господин де ла Рейни отправился в ужасную погоду – лил дождь, дул ветер, прохватывая ледяным холодом, слишком ранним для октября. Но он отважно решил отправиться верхом, чтобы добраться до Кланьи как можно скорее. И добрался, но совершенно окостенев. К счастью, его сразу же провели в уютную и теплую гостиную, где уже однажды принимали. Де ла Рейни был удивлен совершенно иным настроением маркизы. Она не скрывала своего волнения, расхаживала, как львица в клетке, комкая носовой платок, и главный полицейский был слишком хорошим наблюдателем, чтобы не заметить, что она плакала.
– Ну что? Узнали что-нибудь? – задала она вопрос с порога, не затрудняя себя приветствием.
Гость тоже не стал здороваться.
– Королеву умертвили, и мадам де Сен-Форжа в некотором смысле стала свидетельницей убийства. Именно об этом она хотела поговорить с королем, побежав за ним. Три часа спустя она уже была в Бастилии.
Маркиза остановилась и опустилась в кресло.
– Я готова была поклясться, что свершилось преступление, когда узнала о кончине несчастного Жерве. И кто это сделал?
