355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюль Верн » Дети капитана Гранта » Текст книги (страница 8)
Дети капитана Гранта
  • Текст добавлен: 16 июля 2021, 09:05

Текст книги "Дети капитана Гранта"


Автор книги: Жюль Верн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Глава шестнадцатая
Рио-Колорадо

На другой день, 22 октября, в восемь часов утра Талькав дал сигнал к отправлению. Аргентинская равнина между двадцать вторым и сорок вторым градусами широты имеет уклон с запада на восток; путешественникам предстояло, таким образом, проехать по отлогому спуску до самого моря.

Когда патагонец отказался от лошади, Гленарван решил, что он предпочитает идти пешком, как некоторые другие проводники. Но Гленарван ошибся.

В момент отъезда Талькав вдруг засвистал особым образом. Сейчас же из ближайшей рощи выбежал на зов хозяина великолепный конь караковой3232
  Кара́ковая масть – смесь вороной и гнедой масти.


[Закрыть]
масти. Блестящая шерсть, тонкая подвижная морда, раздувающиеся ноздри, густая грива, широкая грудь и длинные бабки – все это говорило, что лошадь была горячей, смелой, быстрой и выносливой.

Майор, знаток лошадей, искренне восхищался этим образчиком чистокровной пампасской породы. Он находил в ней некоторое сходство с английским «гунтером»3333
  Гу́нтер – полукровная порода лошадей, выведенная для охоты.


[Закрыть]
. Прекрасное животное называлось «Таука», что значит «птица» на патагонском языке, и надо сказать, что лошадь как нельзя больше заслуживала такое название.

Как только Талькав вскочил в седло, Таука взвилась на дыбы. Лошадь и всадник представляли собой очень красивое зрелище. К седлу патагонца были прикреплены два орудия охоты, употребляемые обычно в аргентинских равнинах: болас и лассо. Болас состоит из трех небольших шаров, соединенных между собой кожаными ремнями. Индеец бросает их с расстояния в сто шагов с такой меткостью, что шары спутываются вокруг ног и валят на землю преследуемого врага или животное. В руках патагонца – это страшное оружие, и он пользуется им с удивительной ловкостью.

Лассо – это веревка футов в тридцать длиною, сплетенная из двух крепких ремней и заканчивающаяся петлей, скользящей сквозь железное кольцо. Эту петлю забрасывают правой рукой, тогда как левая держит самое лассо, конец которого крепко привязан к седлу.

Длинный карабин, повешенный через плечо, дополнял вооружение патагонца.

Талькав, не замечая восхищения, вызванного его грацией, непринужденной и гордой осанкой, стал во главе отряда, и путешественники тронулись в путь. Они ехали то вскачь, то шагом, – очевидно, рысь была несвойственна аргентинским лошадям.

Роберт отлично держался в седле и доказал Гленарвану свое умение ездить верхом.

У самого подножия Кордильер начинаются пампасы. Их можно разделить на три части. Первая – ближайшая к хребту – тянется миль на двести пятьдесят. Эта часть покрыта невысокими деревьями и кустарником. Вторая – шириной в четыреста пятьдесят миль – заросла изумительно густой травой. Она кончается в ста восьмидесяти милях от Буэнос-Айреса. Отсюда до самого океана путешественник ступает по бескрайней поросли люцерны и чертополоха. Это третья часть пампасов.

Выйдя из ущелий Кордильер, отряд Гленарвана наткнулся прежде всего на большое количество песчаных дюн, называемых в Патагонии «меданос». Дюны, если корни растений не укрепляют их, представляют собой настоящие песчаные волны, перекатывающиеся с места на место при каждом порыве ветра. Песок их необычайно тонок, и ветер легко поднимает его в воздух целыми тучами, образуя иногда даже настоящие смерчи, взлетающие на большую высоту.

Зрелище это одновременно и радовало глаз и было неприятным. Было интересно наблюдать, как смерчи мчатся по равнине, налетая один на другой, рассыпаясь в прах и тотчас же снова поднимаясь; неприятность заключалась в том, что от бесчисленных меданос в воздухе висела мельчайшая песчаная пыль, набивавшаяся в глаза и в рот, как бы плотно их ни прикрывали.

Все время, пока дул северный ветер, то есть большую часть дня, путешественники наблюдали этот феномен. Тем не менее отряд продолжал свой путь не останавливаясь, и к шести часам вечера Кордильеры, отделенные расстоянием в сорок миль, казались уже черной полоской на горизонте, еле видимой сквозь дымку тумана.

Путешественники были утомлены этим длинным переходом. Они с радостью встретили час отдыха. Привал был сделан на берегу реки Неуквем, порожистой, с мутной водой, стремительно несущейся между высокими красными берегами. Неуквем, называемая некоторыми географами Рамид и Комоэ, вытекает из озер, известных только индейцам, и не исследована еще географами.

Этой ночью и в продолжение следующего дня не случилось ничего, достойного упоминания. Отряд быстро продвигался вперед. Путешествие было приятным и легким благодаря хорошей дороге и нежаркой погоде. Вечером юго-западный горизонт затянула гряда облаков. Это был верный предвестник перемены погоды. Патагонец указал географу пальцем на западную часть неба и что-то сказал по-испански.

– Хорошо, я понял! – ответил ему Паганель и, обращаясь к своим спутникам, оказал: – Погода меняется к худшему. Нам предстоит познакомиться с «памперо».

И он объяснил, что памперо – частое явление в аргентинских равнинах. Это чрезвычайно сухой и сильный юго-западный ветер.

Талькав был прав. Ночью с большой силой подул памперо, причиняя немалые страдания людям, которые располагали для защиты от него только своими пончо. Лошади легли на землю, и путешественники растянулись рядом с ними, сбившись в тесную кучу.

Гленарван высказал опасение, что ураган задержит их, но Паганель, посмотрев на барометр, успокоил его.

– Обычно, – сказал он, – памперо поднимает бурю, длящуюся дня три. В таких случаях ртуть в барометре падает очень низко. Но когда барометр поднимается, как сейчас, ураган быстро проходит. Успокойтесь, друг мой, мы отделаемся только несколькими яростными шквалами, если можно так выразиться о сухопутном ветре, и к восходу солнца небо будет прозрачным и безоблачным.

– Вы вещаете, как книга, Паганель, – заметил Гленарван.

– Я и есть книга, и вы можете, когда вам будет угодно, перелистывать меня.

«Книга» не ошиблась. Около часа пополуночи ветер утих так же внезапно, как и налетел, и путешественники могли спокойно уснуть. На следующее утро все встали отдохнувшими и свежими, особенно Паганель, хрустевший суставами и потягивавшийся, как резвый щенок.

Этот день был двадцать четвертым днем октября и десятым с момента отъезда из Талькагуано. Примерно сто пятьдесят километров отделяли еще путешественников от того места, где Рио-Колорадо пересекается тридцать седьмой параллелью. Иначе говоря, они находились в трех днях пути от этого места.

Во время путешествия Гленарван нетерпеливо ожидал встречи с туземцами. Он хотел расспросить их о капитане Гранте. Переводчиком мог служить патагонец, с которым, кстати сказать, Паганель уже давно свободно объяснялся. Но отряд двигался теперь по местности, редко посещаемой индейцами, так как проезжие дороги, ведущие из Аргентинской республики к Кордильерам, лежат значительно севернее. Поэтому путешественники не встретили до сих пор ни кочевых племен, ни оседлых, управляемых кациками. Когда они замечали на горизонте одинокого всадника, тот быстро исчезал из виду, очевидно нисколько не стремясь встретиться с незнакомцами. Отряд должен был казаться подозрительным каждому, кто решил в одиночестве забраться в эту глушь: бандита должен был вспугнуть вид восьми хорошо вооруженных людей; честный путешественник вправе был заподозрить в них бандитов. Вследствие этого Гленарван ни разу не имел случая расспросить ни мирных туземцев, ни разбойников. Он начал уже мечтать хотя бы о встрече с бандой разбойников, даже в том случае, если бы разговор с ними пришлось начать с обмена пулями. Но скоро одно происшествие, неожиданно подтвердившее правильность истолкования документов, утешило Гленарвана. Он больше уже не жалел о невозможности навести справки о капитане Гранте у встречных путников.

Несколько раз уже отряд пересекал тропы, проложенные в пампасах, в том числе дорогу из Кармена в Мендосу, усеянную костями домашних животных, павших во время перегона.

До сих пор Талькав не сделал ни одного замечания по поводу этого строжайшим образом соблюдаемого маршрута, хотя он, несомненно, понял уже, что отряд не ищет ни больших дорог в пампасах, ни сел, ни городов Аргентины. Каждое утро отряд трогался по направлению к восходящему солнцу, ехал целый день, ни на шаг не уклоняясь в сторону, и вечером останавливался на ночлег, имея прямо за своей спиной заходящее солнце. В качестве проводника Талькав должен был удивляться, что не он вел отряд, а отряд вел его. Но если он и удивлялся, то ничем не выдавал этого, со сдержанностью, свойственной индейцам. Когда отряд проходил мимо проселочных дорог, он не делал никаких замечаний. Но в этот день, видя, что его спутники собираются пересечь также и большую дорогу, он остановил своего коня и повернулся к Паганелю.

– Дорога к Кармен, – сказал он.

– Верно, мой храбрый патагонец, – ответил географ, – это дорога из Мендосы в Кармен.

– Мы не поедем по ней? – спросил Талькав.

– Нет, – подтвердил Паганель.

– Куда же мы едем?

– Прямо на восток.

– Это значит никуда не ехать.

– Как знать!

Талькав замолчал и с нескрываемым изумлением посмотрел на ученого. Ему ни на минуту не пришло в голову, что Паганель шутит. Всегда серьезные, индейцы не понимают шуток.

– Значит, вы едете не в Кармен? – переспросил он.

– Нет, не в Кармен, – ответил Паганель.

– И не в Мендосу?

– И не в Мендосу.

В этот момент к ним подъехал Гленарван. Он спросил географа, что говорит Талькав и почему он остановился.

– Он спрашивал меня, куда мы едем: в Кармен или в Мендосу, – ответил Паганель, – и очень удивился, получив отрицательный ответ на оба свои вопроса.

– В самом деле, наш маршрут ему должен казаться странным, – сказал Гленарван.

– Он говорит, что мы «никуда не едем».

– Скажите, Паганель, в состоянии ли вы объяснить ему цель нашей экспедиции и почему мы едем все время на восток?

– Это будет чрезвычайно трудно, – сказал Паганель, – потому что индейцы ничего не понимают в градусах широты и долготы, а история с документом покажется Талькаву совершенно фантастической.

– Интересно знать, – спросил майор, – чего не поймет Талькав: рассказа или рассказчика?

– Ах, Мак-Набс, – возразил Паганель, – вы до сих пор не верите в мой испанский язык!

– Что же, попробуйте, дорогой друг!

– Попробую.

Паганель снова подъехал к патагонцу и заговорил с ним, часто останавливаясь из-за нехватки слов, из-за трудности объяснить отвлеченные понятия дикарю, привыкшему только к конкретным представлениям и образам.

Любопытно было смотреть в это время на ученого. Он жестикулировал, возвышал голос иногда до крика, ерзал в седле, гримасничал. Крупные капли пота стекали по его лбу. Когда язык оказывался бессильным, он пускал в ход руки. Наконец, соскочив с седла на землю, он начертил на песке географическую карту с перекрещивающейся сеткой меридианов и параллелей, где были обозначены оба океана и проведена линией дорога в Кармен. Никогда еще ни один учитель не был в таком затруднении. Талькав ни словом не прерывал ученого и следил за ним неотрывно, но нельзя было угадать, понял ли он хоть что-нибудь из его слов. Урок географии продолжался около получаса. Наконец Паганель умолк, вытер пот с совершенно мокрого лица и поднял глаза на патагонца.

– Понял он? – спросил Гленарван.

– Сейчас узнаю, – ответил Паганель. – Но если он не понял, я бессилен!..

Талькав был неподвижен. Он молчал. Он не сводил глаз с чертежа на песке, постепенно стирающегося ветром.

– Ну, что же? – спросил его Паганель.

Талькав как будто не расслышал вопроса. Паганелю уже чудилась ироническая улыбка на устах майора. Желая спасти свое достоинство, он начал было с новой энергией повторять свой урок географии, но патагонец жестом остановил его.

– Вы ищете пленника? – спросил он.

– Да, – ответил Паганель.

– И как раз на линии, лежащей между восходом и заходом солнца? – продолжал Талькав.

– Да, да! Именно так!

– В таком случае, идем на восток, если понадобится – до самого солнца! – просто закончил Талькав.

Торжествующий Паганель поспешил перевести ответ индейца своим спутникам.

– Какое умное племя! – воскликнул он. – Из двадцати моих соотечественников-крестьян девятнадцать ни черта не поняли бы в моих объяснениях!

Гленарван попросил Паганеля узнать у Талькава, не слыхал ли он о европейцах, попавших в плен к какому-нибудь из индейских племен.

Паганель перевел вопрос и умолк, ожидая ответа.

– Как будто слыхал, – ответил Талькав после некоторого размышления.

Не успел Паганель перевести своим спутникам этот ответ, как все они тесным кольцом окружили патагонца. Они засыпали его вопросами, забывая, что он не понимает их языка.

Взволнованный Паганель, с трудом подбирая слова, продолжал допрашивать Талькава. Все взоры были прикованы к лицу индейца, стремясь прочесть на нем ответы раньше, чем слова сходили с его уст.

Паганель переводил на английский язык речь Талькава слово за словом.

– Кто этот пленник? – спросил Паганель.

– Это чужестранец, – ответил Талькав, – европеец.

– Вы видели его?

– Нет, но о нем говорили многие. Это храбрец! У него сердце быка.

– Сердце быка! Какой замечательный образ! Вы поняли, друзья мои, это значит – мужественный человек!

– Это мой отец! – воскликнул Роберт Грант.

И, обращаясь к Паганелю, он спросил:

– Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

– Es mio padre, – ответил географ.

Роберт, схватив Талькава за руку, взволнованно сказал ему:

– Es mio padre!

– Suvo padre?3434
  Его отец? (исп.)


[Закрыть]
– спросил патагонец.

Он обнял мальчика, снял его с седла и посмотрел ему в глаза с явной симпатией.

По умному лицу патагонца пробежала тень волнения.

Но Паганель еще не кончил допроса. Где находится этот пленник? Что он делает? Когда Талькав в последний раз слышал о нем?

Все эти вопросы он выпалил сразу.

Ответы не заставили себя ждать. Патагонец сообщил, что европеец был пленником кочевого племени, странствующего по пампасам между Рио-Колорадо и Рио-Негро.

– Где же он был в последнее время?

– У кацика Кальфукура, – ответил Талькав.

– Это на дороге, по которой мы едем?

– Да.

– Кто этот кацик?

– Вождь индейцев-поюхов, человек с двумя языками и двумя сердцами.

– Это значит двоедушный и фальшивый человек, – пояснил Паганель, переводя своим спутникам образную речь патагонца. – Можно ли спасти нашего друга? – продолжал он.

– Возможно, – ответил Талькав, – если он по-прежнему в тех же руках.

– Когда вы о нем последний раз слышали?

– Уже давно. С тех пор солнце дважды приносило лето пампасам.

Радости Гленарвана не было предела. Совпадение этого срока с датой, которой были помечены документы, было полное. Оставалось выяснить еще одно обстоятельство. Паганель поспешил задать Талькаву последний вопрос:

– Вы говорите только об одном пленнике. Разве их не трое?

– Не слыхал, – ответил Талькав.

– И вы ничего не знаете, что с пленником сейчас?

– Ничего.

Этими словами закончили разговор. Легко было допустить, что трех пленников разлучили с самого начала. Из слов патагонца было ясно, что один европеец, во всяком случае, находился в плену у индейцев. Время его пленения, место, где он находился, – все, включая и образное определение патагонцем его храбрости, несомненно, относилось к капитану Гранту.

На следующий день, 25 октября, путешественники с новой энергией продолжали свой путь на восток. Они ехали в этот день по однообразному песчаному участку прерии, получившему у туземцев название «травезиас». Глинистая почва, выветрившись, представляла идеально гладкую поверхность, без единой складки, без единой рытвины, если не считать искусственных прудов, вырытых индейцами. Через большие промежутки времени путники проезжали мимо невысоких лесов, темная зелень которых местами была прорезана группами белых рожковых деревьев; стручки этих деревьев содержат вкусную и освежающую сладковатую мякоть. Изредка встречались также маленькие рощи фисташковых деревьев, «ханаров» и хвойных деревьев.

День 26 октября был очень утомительным. В этот день отряд должен был достигнуть реки Колорадо. Лошади, беспрерывно пришпориваемые всадниками, не бежали, а летели, и к вечеру отряд достиг этой красивейшей реки пампасов.

Индейское название Колорадо – «Кобу-Лебу» – означает в переводе «большая река». Пройдя длинный путь по пампасам, Колорадо впадает в Атлантический океан. Там, у ее устья, с рекой происходит странное, до сих пор не исследованное учеными явление: вблизи океана количество воды в реке не увеличивается, как это бывает у всех рек, а наоборот, уменьшается, то ли вследствие просачивания в почву, то ли вследствие испарения.

Паганель первым долгом искупался в глинистых водах Колорадо. Его очень удивила глубина реки, но вспомнив, что недавно происходило весеннее таяние снегов, ученый перестал изумляться. Половодье настолько расширило реку, что переправа через нее вброд оказалась невозможной. К счастью, невдалеке виднелся плетеный мост, сделанный, по-видимому, индейцами. Воспользовавшись этим мостом, маленький отряд тотчас же переправился на левый берег реки и там разбил лагерь.

Прежде чем лечь спать, Паганель точно установил географические координаты реки и отметил их на карте с особой тщательностью. Этим он вознаградил себя за то, что Яру-Джангбо-Чу продолжала стекать с гор Тибета не исследованной.

Следующие два дня, 27 и 28 октября, прошли без всяких происшествий. То же однообразие пейзажа, та же бесплодная почва. Однако постепенно земля становилась все более влажной. Отряду приходилось теперь перебираться через «канадас» – болотистые низины, и «эстерос» – непросыхающие лагуны, поросшие водяными растениями.

Вечером путешественники разбили лагерь у большого озера с очень соленой водой – Уре-Ланквем, «горького озера» индейцев, на берегу которого в 1862 году аргентинские карательные отряды творили кровавую расправу над повстанцами.

Глава семнадцатая
Пампасы

Аргентинские пампасы тянутся от тридцать четвертого до сорокового градуса южной широты. Слово «пампасы» арауканского происхождения и означает «степь, поросшая травой». Название очень подходит к местности. Древовидные мимозы западной части пампасов и густой травяной покров восточной придают им своеобразный вид. Растительность пускает корни в слой почвы, лежащей на глинисто-песчаной красноватой или желтой подпочве. Геолог сделал бы немало открытий, исследовав эти отложения третичного периода3535
  Третичный период (кайнозойской эры) – геологическая эпоха, характеризующаяся расцветом млекопитающих и крупными горообразовательными процессами.


[Закрыть]
. В них покоится бессчетное количество костей первобытных животных и людей. Индейцы утверждают, что эти кости принадлежат людям из вымершего великого племени тату. В подпочву, таким образом, зарыта история первых времен существования пампасов.

Американские пампасы – такая же географически обособленная область, как саванны Страны великих озер или сибирская тайга. Климат их континентальный, с сильными жарами летом и морозами зимой, и амплитуда колебаний температуры в пампасах несравненно больше, чем в провинции Буэнос-Айрес.

Паганель объяснил это тем, что в приморских странах океан летом поглощает тепло, а зимой медленно отдает его земле.

– Отсюда, – добавил он, – вывод, что температура воздуха на островах колеблется меньше, чем вдали от моря: там не жарко летом, но зато нет и зимних холодов. В силу этого и климат западной части пампасов не отличается той умеренностью, какая свойственна восточной части, граничащей с океаном. В западной части бывают сильные морозы, большая жара, резкие скачки температуры. Осенью, то есть в апреле и в мае, там идут частые проливные дожди. Но в это время года погода обычно стоит сухая и жаркая.

Путешественники тронулись в дальнейший путь на рассвете. Почва стала твердой, песков больше не было, а следовательно, исчезли и меданосы и тучи висящей в воздухе пыли. Лошади бодро бежали среди зарослей пая-брава – высокой травы, растущей преимущественно в пампасах, в которой индейцы находят убежище во время гроз. Время от времени, но чем дальше, тем реже, экспедиция встречала водоемы, вокруг которых росли ивы. Тут лошади утоляли жажду.

Талькав ехал впереди, прямо через кусты. Он вспугивал змей «холинас», укус которых убивает быка меньше чем за час. Ловкая Таука перепрыгивала через кусты и помогала своему хозяину прокладывать дорогу.

Облик прерии не менялся – на сотни миль кругом не было ни одного камешка. Нигде в мире нельзя найти пейзажа, более однообразного, монотонного и скучного. Нужно было быть ученым-энтузиастом, как Паганель, чтобы любоваться такой дорогой. Что его тут радовало? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Может быть, куст, может быть, просто пучок травы. Но ученый от всего приходил в восторг и всюду находил темы для лекций, поучая Роберта, всегда охотно слушавшего его.

Весь день 29 октября путешественники ехали по бесконечной и однообразной равнине. Около двух часов пополудни они заметили на земле кости каких-то животных. Это были останки огромного стада быков.

Однако побелевшие кости не были разбросаны кучками на небольших расстояниях, как это бывает, когда изнеможенные долгим переходом животные гибнут в пути одно за другим. Никто из путешественников не мог объяснить, почему кости здесь были собраны в одном месте. Это было загадкой даже для Паганеля. Он обратился за объяснением к Талькаву, и тот не замедлил удовлетворить его любопытство.


Облик прерии не менялся. Нигде в мире нельзя найти пейзажа, более однообразного, монотонного и скучного.

Восклицания удивленного ученого, в которых звучало недоумение, и уверенный тон патагонца заинтересовали всех присутствующих.

– Что же это такое? – спросили они.

– Молния, – ответил географ.

– Как! Молния способна произвести подобное опустошение? Уничтожить стадо в пятьсот голов?

– Талькав утверждает это, и он не ошибается. Я сам знал, впрочем, что грозы в пампасах ужасны. Надеюсь, что нам не придется испытать на себе их разрушительную силу.

– Очень жарко, – сказал Вильсон.

– Термометр, – ответил Паганель, – показывает тридцать градусов в тени.

– Это меня не удивляет, – отозвался Гленарван. – Я чувствую себя так, словно по мне пробегает электрический ток. Будем надеяться, что эта жара недолго продержится.

– К сожалению, – сказал Паганель, – нам нечего рассчитывать на перемену погоды. На горизонте – ни облачка.

– Тем хуже, – ответил Гленарван. – Наши лошади очень устали от жары. Тебе не слишком жарко, мой мальчик? – обратился он к Роберту.

– Нет, сэр, – ответил мальчуган. – Я люблю жару.

– Особенно зимой, – здраво рассудил майор, пуская в небо клуб дыма от сигары.

Вечером отряд остановился у покинутого ранчо, сплетенного из ветвей, обмазанных глиной, и сверху покрытого соломой. Хижина была окружена изгородью из полусгнивших кольев, еще годной, однако, для того, чтобы защищать ночью лошадей от нападения лисиц. Лисицы, конечно, не могут причинить вреда самим лошадям, но хитрые животные перегрызают поводья, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, служившая, очевидно, очагом. На дне ее лежала кучка холодного пепла. Внутри хижины путешественники нашли скамью, ложе из бычьей кожи, чугунок, вертел и маленький котелок для кипячения мате.

Мате – очень распространенный напиток в Южной Америке. Он заменяет индейцам чай. Мате приготовляют из настоя сушеных трав и пьют через соломинку, как прохладительные напитки.

По просьбе Паганеля Талькав приготовил несколько чашек мате, и путешественники закончили им свой обычный ужин.

На другой день, 30 октября, солнце встало как бы в пламенном тумане; оно посылало на землю потоки горячих лучей. Жара в этот день была нестерпимой, и, к несчастью, на равнине негде было укрыться от нее. Тем не менее отряд отважно продолжал свой путь на восток. По дороге путешественникам часто попадались на глаза огромные стада; животные в изнеможении валялись на траве, не имея сил пастись из-за страшной жары. При стадах не было ни сторожей, ни пастухов. Рогатый окот пампасов обладает весьма кротким нравом и, в отличие от своих европейских родичей, не приходит в ярость при виде какой-нибудь красной тряпки.

В середине дня вид пампасов стал несколько изменяться. Это не могло ускользнуть от глаз путешественников, утомленных однообразием пустынной степи. Злаки стали попадаться реже. Они уступили место сорнякам и гигантскому чертополоху высотой в девять футов, способному осчастливить всех ослов земного шара. Здесь и там на иссушенной почве росли невзрачные ханары и другие сорные растения. До этих мест глинистая почва еще хранила немного влаги, питавшей растительный покров прерии, но здесь на каждом шагу стали попадаться плешины иссушенной, тощей, бедной соками земли, неспособной родить ничего, кроме сорняков. То были признаки засухи. Талькав обратил на них внимание путешественников.

– Я не огорчен этой переменой, – признался Том Аустин. – Трава, кругом трава, – это в конце концов стало меня раздражать.

– Да, но кругом трава – значит, кругом вода! – ответил майор.

– О, в воде у нас нет недостатка – полные мехи! – возразил ему Вильсон. – Кроме того, мы, вероятно, встретим еще немало рек на своем пути.

Если бы Паганель слышал его слова, он не преминул бы сказать, что между Рио-Колорадо и сьеррами Аргентинской провинции протекает очень мало рек. Но в эту минуту он объяснял Гленарвану причины одного явления, на которое тот обратил внимание.

Уже несколько времени в воздухе слышался как будто запах гари. Однако на горизонте не было видно огня, и ни один клуб дыма не выдавал отдаленного пожара. Трудно поэтому было придумать естественное объяснение этому феномену. Но вскоре запах гари стал таким сильным, что он встревожил и остальных путешественников, исключая Талькава и Паганеля.

Географ, который знал все на свете, так объяснил своим спутникам это явление.

– Мы чувствуем запах гари, но не видим огня, – оказал он. – Но дыма без огня не бывает, и эта пословица в Америке не менее правдива, чем в Европе. Следовательно, где-то что-то горит. Пампасы представляют собой настолько гладкую равнину, что ничто в них не задерживает воздушных потоков. Поэтому в них часто можно почувствовать запах горящей травы, находясь на расстоянии семидесяти – семидесяти пяти миль от пожара.

– Семидесяти пяти миль? – недоверчивым тоном переспросил майор.

– Совершенно верно, – ответил Паганель. – Надо только добавить, что степные пожары здесь часто охватывают огромные пространства.

– А почему возникают эти пожары? – спросил Роберт.

– Иногда причиной – молния, когда трава высушена жарой. Иногда виновники пожара – индейцы.

– Зачем они это делают?

– Они утверждают, – не знаю, насколько основательно это утверждение, – что после пожаров злаки лучше всходят. Очевидно, это объясняется тем, что зола удобряет землю. Лично я предполагаю, что они поджигают траву, чтобы уничтожить миллиарды паразитов, страшно истощающих их стада.

– Но ведь этот способ может стоить жизни тем животным, которые будут захвачены пожаром в прериях?

– Да, бывает, что сгорают целые стада. Но что значит одно стадо при таком изобилии?

– Однако в пампасах бывают и путешественники, – сказал Мак-Набс. – Может ведь случиться, что пожар застигнет их врасплох и отрежет пути к спасению?

– Конечно! – воскликнул Паганель с нескрываемым удовольствием. – Так это иногда и бывает. Признаюсь, я не прочь был бы присутствовать при подобного рода спектакле.

– Вот это настоящий ученый! – рассмеялся Гленарван. – Мы все читали Фенимора Купера, и Кожаный Чулок научил нас, как спасаться от степного пожара: для этого достаточно вырвать вокруг себя траву на расстоянии нескольких саженей. Нет ничего проще. Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара, но, напротив, жажду увидеть его своими глазами.

Однако мечте Паганеля не суждено было осуществиться, и поджаривал его не степной пожар, а только лучи солнца, действительно невыносимо горячие. Лошади задыхались в этой тропической жаре. Изредка только мимолетная тучка заслоняла солнце. Когда это случалось и тень пробегала по гладкой земле, всадники и кони приободрялись и старались не отстать от прохладной полосы, несомой вперед западным ветром. Но туча скоро оставляла лошадей далеко позади, и снова беспощадное солнце поливало огненным дождем известковую почву пампасов.

Когда Вильсон говорил, что воды в мехах больше чем достаточно, он не принимал в расчет отчаянной жажды, мучившей его спутников в этот трудный день. Надежда встретить реку пока не оправдалась: гладкая, как скатерть, поверхность пампасов не представляла удобного русла для рек. Но мало того, что по пути не было рек, искусственные водоемы – пруды, вырытые индейцами, – все пересохли! Видя, что признаки засухи увеличиваются с каждой милей, Паганель спросил у Талькава, где он рассчитывает найти воду.

– В озере Салинас, – ответил индеец.

– А когда мы туда приедем?

– Завтра вечером.

Аргентинцы, путешествующие по пампасам, когда их одолевает жажда, обычно роют землю на несколько саженей вглубь и находят там воду. Но наши путешественники не имели необходимых для этого орудий, и потому такой способ не годился для них. Пришлось ограничить потребление воды: минимальные порции ее выдавались через большие промежутки времени. Если путешественники и не умирали от жажды, то, во всяком случае, изрядно страдали от нее.

Вечером они сделали привал после перехода в тридцать миль. Все мечтали об отдыхе и сне, но ночью налетавшие целыми тучами москиты никому не дали покоя. Их появление предвещало перемену ветра, и действительно, в полночь ветер повернул на несколько румбов и подул с севера. Таким образом, путешественникам нечего было надеяться на избавление от этих проклятых насекомых, которые исчезают только при южном и юго-западном ветрах.

Майор хранил обычное спокойствие даже под укусами москитов, но Паганель все время клял судьбу. Он посылал ко всем чертям москитов и горько жаловался на отсутствие подкисленной воды, которая умеряет боль от укусов.

Несмотря на утешения майора, говорившего, что они должны считать себя еще счастливыми, так как из шестисот-семисот тысяч видов насекомых, известных натуралистам, на них напала только одна разновидность, Паганель проснулся утром в очень плохом настроении. Однако сигнал к отправлению застал его уже в седле, так как не менее всех остальных он спешил добраться до озера Салинас. Лошади очень устали; они умирали от жажды, хотя всадники и отказались в их пользу от своих порций воды.

Признаков засухи в этот день было больше, чем накануне, а знойное дыхание северного ветра, настоящего самума3636
  Саму́м – дующий в Аравии, Западной Азии и Северной Африке горячий и очень сухой ветер.


[Закрыть]
пампасов, делало жару совершенно нестерпимой.

В этот день произошло событие, которое ненадолго внесло разнообразие в монотонное путешествие. Ехавший впереди Мюльреди вдруг повернул коня и сообщил о приближении отряда индейцев. Путешественники по-разному отнеслись к этому известию. Гленарван прежде всего подумал, что эти туземцы могут дать ему новые сведения о потерпевших крушение на «Британии», и обрадовался. Талькава же нисколько не соблазняло знакомство с кочевниками: он опасался встретить грабителей и разбойников.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю