Текст книги "Дети капитана Гранта"

Автор книги: Жюль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава двенадцатая
12 000 футов над уровнем моря

До сих пор переход через Чили не представлял никаких трудностей. Но, начиная с этого места, отряду предстояло испытать все препятствия и опасности, с какими обычно связано восхождение на высокие горы. Здесь должна была начаться ожесточенная борьба с природой.

Перед выступлением в путь пришлось решать очень важный вопрос: какой избрать перевал через Анды?

Первым долгом этот вопрос был предложен катапацу.

– Я знаю только два доступных перевала в этой части хребта, – ответил он.

– Перевал Арика, – спросил Паганель, – открытый Вальдивиа Мендосой?

– Правильно.

– И перевал Виарика, находящийся южнее?

– Да.

– Так вот, друзья мои, – продолжал географ, – у обоих этих перевалов тот недостаток, что они заставят нас уклониться от прямого пути: первый – к северу, а второй – к югу.

– Можете ли вы порекомендовать нам третий проход? – спросил майор.

– Конечно, – ответил Паганель. – Перевал Антуко, расположенный на вулканическом склоне под тридцатью семью градусами тридцатью минутами, то есть едва в полуградусе в стороне от нашего пути. Он находится на высоте шести тысяч футов.

– Отлично, – сказал Гленарван. – Знаете ли вы перевал Антуко, катапац?

– Да, сэр, мне случалось проходить этим перевалом. Я не говорю о нем потому, что только индейцы-пастухи пользуются им для прогона скота с восточного склона гор.

– Что ж, друг мой, – ответил Гленарван, – если там могут пройти стада кобыл, овец и быков, то для нас тем более открыта дорога. Итак, если перевал Антуко позволяет нам не уклоняться от нашего маршрута, выбираем этот перевал!

Тотчас же был дан сигнал к походу, и отряд углубился в лощину Лас-Лехас, лежавшую между двумя массивами кристаллического известняка. Начавшийся здесь подъем был почти незаметен благодаря отлогости склона. Около одиннадцати часов отряду пришлось обогнуть небольшое, очень живописное озеро, место свидания всех окрестных ручейков. Они стекались в озеро с тихим журчанием и бесследно растворялись в его тишине. Над озером расстилались обширные пространства льяносов – равнин, густо поросших травой, где обычно пасутся стада, принадлежащие индейцам. Позже отряд попал в болото и благополучно выбрался из него только благодаря инстинкту мулов.

В час дня показались развалины форта Балленаре, некогда гордо высившегося на гребне утеса. Отряд прошел мимо, не задерживаясь. Подъем становился все круче, почва стала каменистой, и из-под копыт мулов вырывались и с шумом скатывались вниз каскады камней. Около трех часов дня путешественники увидели развалины еще одного форта, разрушенного во время восстания 1770 года.

– Видно, горы недостаточно защищают людей, – заметил Паганель, – нужно еще воздвигать на горах крепости!

С этого момента дорога стала трудной и даже опасной. Угол подъема увеличился; тропинки сузились, появились глубокие пропасти. Мулы ступали осторожно, склонив морды к земле, как будто вынюхивая путь. Отряд растянулся цепочкой. Порой мадрила исчезала из виду за крутым поворотом, и тогда отряд шел, руководствуясь доносившимся спереди звоном ее колокольчиков.

Зелень еще успешно боролась здесь с нашествием камней, но чувствовалось, что скоро минеральное царство победит растительное. Близость вулкана Антуко сказывалась тем, что все чаще стали попадаться потоки застывшей лавы.

Нагроможденные одна на другую скалы, казалось, вот-вот упадут, и можно было только удивляться, что они так долго держатся вопреки всем законам равновесия. Не подлежало сомнению, что при первом же землетрясении облик местности совершенно изменится. При взгляде на эти лишенные опоры пики, покосившиеся набок вершины, нелепо торчащие купола ясно было, что горообразовательный процесс здесь еще не завершился.

В этих условиях нелегко было находить дорогу. Частые землетрясения постоянно изменяют профиль ее, уничтожают или перемещают опознавательные вехи. Поэтому катапац часто колебался в выборе направления; он останавливался, оглядывался кругом, как будто вопрошая скалы, разыскивал на каменистой почве следы тропинки.

Гленарван ни на шаг не покидал проводника; он понимал, что тому чрезвычайно трудно ориентироваться в условиях постоянно меняющегося рельефа. Он не смел расспрашивать его. В глубине души, пожалуй, он больше рассчитывал на инстинкт мулов, чем на память и знания проводника.

Так блуждали они, как будто наудачу, несколько часов, поднимаясь, однако, все выше и выше в гору. Но вдруг катапац остановился – дороги дальше не было. Отряд находился в узком ущелье, закрытом с одного конца обвалившейся скалой. Катапац пристально всматривался в скалы, но, не найдя выхода, слез с мула и скрестил руки на груди.

Гленарван подъехал к нему.

– Вы заблудились? – спросил он.

– Нет, сэр, – ответил катапац.

– Но ведь мы не добрались еще до перевала Антуко?

– Мы на самом перевале.

– Вы не ошибаетесь?

– Я не ошибаюсь. Вот остатки костра, разведенного индейцами, а вот следы овец и лошадей.

– Значит, этот перевал непроходим?

– Был проходимым до последнего землетрясения, а сейчас стал непроходимым…

– Для мулов, – возразил майор, – но не для людей!

– Это уж ваше дело, – ответил катапац. – Я сделал все, что мог. Я готов повернуть мулов назад и, если вы согласны, привести вас к другому перевалу через Анды.

– На сколько дней это задержит нас?

– Дня на три, по меньшей мере.

Гленарван молча слушал катапаца. Тот честно выполнил свой долг, и не его вина была, что перевал Антуко стал непроходимым для мулов. Но когда катапац предложил вернуться обратно, Гленарван спросил своих спутников:

– Согласны ли вы попытаться одолеть этот перевал, невзирая ни на какие трудности?

– Мы готовы следовать за вами, – ответил за всех Том Аустин.

– И даже идти впереди вас, – добавил Паганель. – О чем идет речь? О том, чтобы перебраться через хребет, противоположный склон которого вполне удобен для спуска. Как только мы спустимся с гор, мы найдем бакеанос, готовых служить нам проводниками через пампасы, и отличных аргентинских лошадок, привыкших к условиям местности. Предлагаю, не раздумывая, идти вперед!

– Вперед! – вскричали все спутники Гленарвана.

– Вы пойдете с нами? – спросил Гленарван катапаца.

– Я погонщик мулов, – ответил тот.

– Как хотите!

– Обойдемся и без проводников, – сказал Паганель. – По ту сторону перевала мы найдем тропу, и я обязуюсь доставить вас к подножию хребта не хуже, чем любой проводник по Кордильерам!

Гленарван рассчитался с катапацем и отпустил восвояси его самого, пеонов и мулов. Оружие, инструменты и небольшой запас провизии разделили между собой семь участников экспедиции. С общего согласия было решено немедленно начать подъем и взбираться, если понадобится, хоть всю ночь.

Вдоль восточной стены ущелья змеилась круто уходящая вверх тропа, недоступная для мулов. Как ни велики были трудности, но после двух часов подъема Гленарван и его спутники перелезли через скалу, заградившую дорогу.

Вопреки ожиданиям Паганеля, им не удалось нигде найти старых тропинок – землетрясение уничтожило все следы проходивших здесь людей и все изменило кругом.

Географ был очень огорчен. Это вынуждало экспедицию преодолеть трудный подъем к вершинам Кордильер, высота которых колеблется от одиннадцати до двенадцати тысяч шестисот футов. К счастью, время года благоприятствовало этому: небо было прозрачное, и погода стояла безветренная. Зимой, от мая до октября, такой подъем был бы совершенно невозможен: холода доконали бы неосторожных путешественников, если бы даже их оставили в живых страшные темпоралес – ураганные ветры, свойственные этим местам.

Подъем продолжался всю ночь. Цепляясь за еле заметные выступы, путешественники карабкались на отвесные стены. Они перепрыгивали через расселины; плечи служили им лестницами; сплетенные руки заменяли веревки. Эти бесстрашные люди временами напоминали труппу акробатов, репетирующих головоломные трюки перед выступлением. Тут оказались как нельзя более уместными ловкость Вильсона и сила Мюльреди. Эти два бравых шотландца поспевали повсюду, помогали всем; тысячу раз их храбрость и беззаветная преданность выручали маленький отряд. Гленарван не спускал глаз с Роберта, боясь, что детская горячность толкнет мальчика на неосторожные поступки, которые в этих условиях могли стать роковыми.

Паганель лез вперед с чисто французской яростью. Что касается майора, то он двигался размеренно, тратя ровно столько энергии, сколько это было необходимо, чтобы одолеть очередное препятствие, и ни на йоту больше. Замечал ли он, что поднимается в гору вот уже много часов? Этого нельзя было сказать с уверенностью. Быть может, ему казалось, что он спускается под гору.

В пять часов утра барометр показал, что маленький отряд находится на высоте в семь тысяч пятьсот футов. Здесь проходила граница распространения древесной растительности. Путешественники заметили шиншилл – маленьких, кротких и пугливых грызунов с очень красивым густым мехом. Приятно было видеть, с какой легкостью и грацией это маленькое животное, похожее на белку, прыгает по вершинам деревьев.

– Это еще не птица, – заметил Паганель, – но это уже и не четвероногое!

Однако эти зверьки не были последними представителями животного царства. На высоте девяти тысяч футов, на границе вечных снегов, путешественники встретили целые стада чрезвычайно красивых безрогих коз со стройной и горделивой осанкой и тончайшей шерстью. Нечего было и думать приблизиться к ним: они едва позволили взглянуть на себя и умчались, бесшумно скользя по ослепительно белому снежному ковру.

Подъем становился очень опасным.

Теперь горы совершенно преобразились. Большие ледяные глыбы, отсвечивающие синевой на изломах, отражали первые лучи дня.

Подъем становился очень опасным. Прежде чем сделать шаг, приходилось погружать палку в снег, чтобы удостовериться, что под ним не таится пропасть. Вильсон стал во главе отряда, и его спутники, выстроившись гуськом за ним, старались ступать только по его следам. Люди боялись громко произнести слово, так как малейший шум, сотрясая воздух, мог вызвать обвал снежных масс, нависших над самыми их головами на высоте семисот-восьмисот футов.

Они находились еще в зоне кустарников. Полутора тысячами футов выше кустарники уступили место различным травам. На высоте одиннадцати тысяч футов и эти растения исчезли, и почва стала совершенно бесплодной.

Путешественники остановились на отдых только одни раз – в восемь часов утра. Быстро позавтракав, чтобы восстановить силы, они мужественно возобновили подъем, преодолевая опасности, с каждым шагом становившиеся все более и более грозными. Им приходилось то взбираться на острые утесы, то переходить через пропасти, глубину которых глаз боялся измерить. Во многих местах встречались деревянные кресты, молчаливые свидетели былых катастроф. Около двух часов пополудни отряд вышел на громадное, совершенно пустынное плато, лежавшее среди голых горных вершин. Воздух был сухой, небо – густой темно-синей окраски. На этой высоте дожди неизвестны и водяные пары оседают только в виде снега или града. Там и здесь несколько базальтовых и порфировых валунов чернели в белой пелене, как кости скелета. Порой от действия холода куски гнейса2323
  Гнейс – горная кристаллическая порода.


[Закрыть] раскалывались на части с глухим треском, едва слышным в этой разреженной атмосфере.

Несмотря на свое мужество, маленький отряд явно выбился из сил. Гленарван, видя, что его спутники валятся с ног от усталости, начал жалеть, что неосмотрительно забрался так далеко в горы. Роберт изо всех сил старался удержаться на ногах, но он не в состоянии был продолжать путь, это было очевидно. В три часа пополудни Гленарван дал приказ остановиться.

– Надо отдохнуть, – сказал он, видя, что никто не решается первым внести это предложение.

– Где же тут отдыхать? – спросил Паганель. – Кругом нет никакого убежища.

– И тем не менее необходимо сделать привал, хотя б ради Роберта.

– Нет, нет, сэр! Не останавливайтесь из-за меня, – ответил храбрый мальчик. – Я еще могу идти!

– Мы понесем тебя, мой мальчик, – сказал Паганель, – но во что бы то ни стало мы должны добраться до восточного склона! Быть может, там мы найдем какое-нибудь пристанище. Я считаю, что нам нужно пройти еще не больше двух часов.

– Все ли согласны с Паганелем? – спросил Гленарван.

– Все! – хором ответили его спутники.

Мюльреди добавил:

– Я позабочусь о ребенке.

И отряд снова пустился в путь. Еще два мучительных часа продолжалось восхождение к вершине горы. Разреженный воздух затруднял дыхание. Кровь сочилась из десен вследствие того, что атмосферное давление снаружи тела было меньше, чем внутри. Чтобы вдохнуть необходимое легким количество кислорода из разреженного воздуха, приходилось часто-часто дышать; это было очень утомительно. Как ни была сильна воля этих людей, но пришел момент, когда даже самые крепкие из них обессилели. В довершение бед у всех началось головокружение – этот страшный предвестник горной болезни, лишающей людей не только физических сил, но и мужества. Нельзя безнаказанно переутомлять организм до такой степени. Вскоре люди стали часто спотыкаться. Кое-кто упал и, упав, не мог уже подняться на ноги и продолжал путь на четвереньках.

С минуты на минуту усталость должна была положить предел этому слишком затянувшемуся переходу, и Гленарван не без ужаса думал о том, что́ ожидает его бесприютный отряд среди необозримых снежных пространств. Тени ночи быстро взбирались к угрюмым вершинам гор, и холод, вечно царящий в этих унылых местах, пронизывал путников до мозга костей. В это время майор положил руку на плечо Гленарвана и спокойно сказал:

– Хижина!

Глава тринадцатая
Спуск с Анд

Всякий другой на месте Мак-Набса сто раз прошел бы мимо, рядом, даже над самой хижиной, не заподозрив ее существования. Только снежный сугроб отличал хижину от окружающих скал. Пришлось раскапывать вход в нее. После получаса непрерывной работы Вильсон и Мюльреди освободили наконец дверь от снега, и маленький отряд ввалился внутрь казухи, как называют туземцы такие постройки.

Эта хижина была сложена индейцами из «адоба» – некоторого подобия кирпичей, обожженных на солнце. Она имела форму куба, каждая сторона которого равнялась двенадцати футам, и была построена на верхушке базальтового утеса. Лестница, высеченная в склоне утеса, вела к двери – единственному отверстию в казухи. Однако, как ни узка была эта дверь, но ветер, снег и град ухитрялись пробиться через нее внутрь хижины, когда в горах срывался с цепи буйный темпоралес.

Внутри хижины было достаточно места для десяти человек. При всей примитивности этой постройки все же она представляла защиту не только от дождя, но и от холода. Кроме того, некое подобие очага с дымоходом позволяло развести огонь и более успешно бороться с десятиградусным морозом.

– Вот вам и убежище! – сказал Гленарван. – Может быть, оно недостаточно комфортабельно, но тем не менее это все-таки приют.

– Вы неблагодарны, дорогой Гленарван! – возразил Паганель. – Это настоящий дворец! Не хватает только придворных и стражи! Мы здесь великолепно устроимся.

– Особенно когда хороший огонь запылает в очаге, – добавил Том Аустин. – Ведь мы страдаем от холода не меньше, чем от голода. По правде говоря, я предпочел бы сейчас вязанку дров самому вкусному блюду!

– Что ж, Том, за этим дело не станет, – ответил Паганель. – Постараемся найти топливо.

– На вершине Кордильер? – воскликнул Мюльреди, недоверчиво покачав головой.

– Раз в хижине сложен очаг, следовательно, в окрестностях ее можно найти топливо, – заметил майор.

– Друг Мак-Набс прав, – сказал Гленарван. – Приготовьте провизию для ужина; я пойду за топливом.

– Я с вами, – ответил Паганель.

– И я, – сказал Вильсон.

– И я тоже, – сказал Роберт, поднимаясь с места.

– Нет, дружок, ты останешься, – ответил Гленарван. – Предсказываю тебе, что ты станешь настоящим мужчиной в то время, как твои сверстники будут еще детьми.

Гленарван, Паганель и Вильсон вышли из хижины. Было шесть часов вечера. Мороз давал себя знать, несмотря на отсутствие ветра. Синева неба начала густеть, и горные вершины были озарены косыми лучами заходящего солнца. Паганель, захвативший с собой барометр, отметил, что ртуть держится на уровне 495 миллиметров. Падение ртутного столба соответствовало высоте в одиннадцать тысяч семьсот футов над уровнем моря. Таким образом, место их ночлега в Кордильерах было только на девятьсот десять метров ниже вершины Монблана. Если бы Кордильеры представляли путешественникам столько же препятствий, сколько швейцарский гигант альпинистам, если бы на отряд Гленарвана ополчился ураган или даже просто сильный ветер, люди не смогли бы одолеть этот горный хребет.

Гленарван и Паганель взобрались на высокую порфировую скалу и окинули взглядом весь горизонт. Они находились на вершине «невады», и границы горизонта раздвинулись перед ними на сорок миль во все стороны. На востоке виден был пологий скат. Пеоны, спускаясь по нему, часто скользят на спине по нескольку сот саженей. Вдали виднелись длинные продольные складки морен – скоплений обломков горных пород, упавших на поверхность ледников. Долина реки Колорадо уже была окутана ночной тенью. Только гребни складок почвы, выступов и пиков были еще освещены косыми лучами заходящего солнца. Сумерки постепенно окутывали весь восточный склон гор. На западе свет заливал еще предгорья. Скалы и ледники, освещенные багряно-красными лучами, были ослепительно красивы. К северу уходила цепь постепенно понижающихся холмов, сливавшихся в одну волнистую линию, словно проведенную карандашом чьей-то дрожащей рукой. Конец этой цепи терялся в туманной дали. Зато на юге картина была поистине грандиозной, и приближение ночи только усиливало ее великолепие. Глазу открывался во всей своей мощи ревущий, как сказочное чудовище, вулкан Антуко, извергающий громадные клубы дыма и пламени. Склоны окруживших его гор казались объятыми пожаром. Град раскаленных камней ослепительным фейерверком взлетал над кратером: потоки горящей лавы стекали в равнину; столб красного дыма поднимался вверх. Зарево разливалось по небу, побеждая последние бледные лучи дневного света, скрывающегося за темной линией горизонта.

Паганель и Гленарван, как зачарованные, долго не могли оторвать глаз от этой поистине ослепительной картины борьбы небесного и земного огня. Но менее восторженный Вильсон вернул их к действительности. Деревьев, конечно, кругом не было, но, по счастью, склоны были покрыты сухим мхом. Импровизированные дровосеки сделали достаточный запас мха, а также корней растения льяретта, представляющего собой сносное топливо.

Драгоценное горючее было отнесено в казуху и сложено в очаг. Разжечь огонь было очень трудно, но еще труднее было поддерживать его. В разреженном воздухе было недостаточно кислорода для питания огня, по крайней мере так объяснил это майор.

– Зато, – добавил он, – вода не должна будет нагреваться до ста градусов, чтобы закипеть. Любители кофе, сваренного на стоградусной воде, должны будут довольствоваться меньшей температурой, так как на этой высоте вода закипит примерно при девяноста градусах2424
  Точка кипения воды понижается примерно на 1 градус через каждые 324 метра подъема.


[Закрыть].

Все с огромным наслаждением выпили по нескольку глотков горячего кофе. Сушеное мясо было встречено с меньшим энтузиазмом. Вид его вызвал у Паганеля замечание, безусловно не лишенное справедливости, но не имеющее никакой практической ценности.

– Черт возьми, – сказал он, – бифштекс из ламы был бы здесь как нельзя более уместным! Говорят, что это животное служит отличной заменой быка и барана. Мне бы хотелось узнать, верно ли это с точки зрения… кулинарной!

– Как так, мой ученый друг? Вы недовольны ужином? – спросил майор.

– Нет, мой храбрый майор, я в восторге от него. Но это не мешает мне утверждать, что кусок дичи к ужину не был бы лишним!

– Да вы, оказывается, сибарит! – сказал Мак-Набс.

– Принимаю это определение, майор. Но признайтесь откровенно, ведь и вы не отказались бы от бифштекса?

– Возможно.

– И если бы вас попросили пойти на охоту за ним, вы, пожалуй, не возражали бы, несмотря на холод и ночь?

– Не спорю…

Спутники Мак-Набса не успели выразить майору признательность за его всегдашнюю готовность оказать услуги, как вдали послышался какой-то рев. Все насторожились. Это не был крик одного животного, но рев целого стада. Шум приближался с большой быстротой.

– Неужели случай будет так благосклонен к нам, что, кроме ночлега, дарует еще горячее мясное блюдо на ужин? – подумал вслух географ.

Но Гленарван умерил его радость, сказав, что никакое четвероногое не могло забраться в этот возвышенный пояс Кордильер.

– В таком случае, откуда этот шум? – спросил Том Аустин. – Слышите, он приближается.

– Может быть, это шум катящейся лавины? – неуверенно проговорил Мюльреди.

– Нет, это рев животных! – возразил Паганель.

– Пойдем посмотрим, – предложил Гленарван.

– И на всякий случай захватим с собой ружья, – оказал майор.

Все выбежали из хижины. Ночь уже настала, темная и звездная ночь. Диск луны еще не показался из-за горизонта.

Вершины гор на севере и на востоке не были видны в темноте, и взгляд различал кругом только фантастические очертания скал. Рев – рев испуганных животных – все приближался. Стадо бежало откуда-то из мрака Кордильер. Что происходило? Вдруг на путников налетела лавина, но не снежная и не каменная, а лавина живых существ, обезумевших от ужаса. Казалось, от топота их ног задрожала вся гора. Животных были сотни, может быть, даже тысячи, и, несмотря на разреженность воздуха, они производили оглушительный шум. Были ли это дикие звери из пампасов или просто стадо лам?

Не успели путники броситься плашмя на землю, как на них налетел живой вихрь. Паганель, оставшийся на ногах, чтобы лучше видеть, был мгновенно опрокинут.

В это время раздался выстрел: майор стрелял наугад в стадо. Ему показалось, что одно животное упало, в то время как все стадо, увлекаемое неудержимым порывом, с отчаянным ревом скатилось вниз по склону горы, освещенной отблесками извержения вулкана.

– Нашел! – послышался в темноте голос Паганеля.

– Что вы нашли? – спросил Гленарван.

– Да мои очки! Как они уцелели в таком столпотворении, просто удивительно!

– Вы не ранены?

– Нет, только помят немного. Но что это были за животные?

– Сейчас узнаем, – ответил майор, подтаскивая к хижине только что убитую им добычу.

Все поспешили вернуться в хижину и там при свете огня в очаге рассмотрели «дичь» Мак-Набса.

Это был красивый зверь, напоминающий внешностью маленького безгорбого верблюда; у него была крохотная голова, худое тело, длинные и тонкие ноги, шелковистая, мягкая шерсть цвета кофе с молоком.

Паганель, бросив взгляд на животное, тотчас же узнал его:

– Это гуанако!

– А что такое гуанако? – спросил Гленарван.

– Вполне съедобное животное, – ответил Паганель.

– И вкусное?

– На редкость. Блюдо, достойное Олимпа. Я предчувствовал, что у нас к ужину будет свежее мясо! И какое мясо! Но кто возьмется освежевать тушу?

– Я, – сказал Вильсон.

– А я приготовлю из нее жаркое, – ответил Паганель.

– Разве вы повар, господин Паганель? – спросил Роберт.

– Конечно, мой мальчик. Ведь я француз, а всякий француз в душе немного повар.

Пять минут спустя Паганель положил большие куски «дичи» на раскаленные уголья.

Еще через десять минут ученый-повар пригласил своих спутников насладиться «филеем гуанако» – так пышно он назвал свою стряпню. Никто не стал церемониться, и все с жадностью накинулись на горячее мясо. Но, к глубокому удивлению географа, едва попробовав «филей гуанако», все скривили отчаянные рожи и поспешили выплюнуть недожеванные куски.

– Какая гадость! – сказал один.

– Это невозможно есть, – подтвердил другой.

Бедный ученый сам попробовал кусок «филея» и должен был признать, что это жаркое не стал бы есть даже умирающий с голоду человек. Товарищи стали подшучивать над «олимпийским» блюдом Паганеля; сам он ломал себе голову над причиной, почему мясо гуанако, действительно вкусное и ценимое гастрономами, в его руках вдруг сделалось несъедобным. Вдруг его осенила мысль.

– Понял! – вскричал он. – Я понял!

– Может быть, мясо было несвежее? – невозмутимо спросил Мак-Набс при общем хохоте.

– Нет, ехидный майор, слишком много бежало! Как я мог забыть об этом!

– Что вы этим хотите сказать, господин Паганель? – спросил Том Аустин.

– Мясо гуанако приятно на вкус только тогда, когда животное убивают в состоянии покоя; если же за ним долго охотятся, если его заставляют долго бегать, мясо становится отвратительным. Таким образом, по вкусу мяса этого животного я могу смело заявить, что оно, а следовательно, и все стадо, прибежало издалека.

– Вы уверены в этом? – спросил Гленарван.

– Совершенно уверен, – ответил ученый.

– Но что могло так напугать животных, которые в этот час ночи должны были бы мирно спать в своем логове?

– Не знаю, дорогой Гленарван. На этот вопрос я не могу вам ответить, – сказал Паганель. – Но не стоит ломать себе голову над этой загадкой. Лучше ляжем спать. Что до меня, то я до смерти хочу спать! Спим, майор?

– Спим, Паганель!

Подкинув топливо в очаг и пожелав друг другу спокойной ночи, все закутались в пончо, и вскоре в хижине раздался многоголосый храп.

Лишь один Гленарван не мог сомкнуть глаз. Мысль его невольно все время возвращалась к бегущему в неописуемой тревоге стаду. Что заставило животных нестись очертя голову к пропастям Антуко? Никакие дикие звери не могли спугнуть гуанако. На такой высоте их не могло быть, так же как и охотников. Что же послужило причиной этого бегства?

Гленарвана томило предчувствие близкой беды.

Однако блаженное ощущение покоя после столь тяжелого дня скоро дало другое направление его мыслям, и страхи сменились надеждой. Он представлял себе, как завтра они будут уже в равнинах у подножия Кордильер. Только там начнутся поиски капитана Гранта, и скоро они увенчаются успехом. Гленарван представлял себе, как они избавляют от мучительного плена капитана Гранта и его товарищей. Самые разнообразные картины одна за другой проносились в его мозгу и исчезали, как только внимание его отвлекалось вспышками искр в очаге; Гленарван смотрел на лица спящих товарищей, на мимолетные тени на стенах казухи. Но вслед за тем дурные предчувствия овладевали им с новой силой. Тогда Гленарван напрягал слух, стараясь уловить доносившиеся из-за двери какие-то странные звуки, неизвестно как возникшие в этих безлюдных и пустынных горах. Вдруг ему послышалось, что в отдалении нарастает какой-то грохот, глухой, грозный, как гром, как подземный гул. Этот шум мог быть только отголоском грозы, разразившейся где-нибудь у подножия гор, в нескольких тысячах футов под ними, но тем не менее Гленарван пожелал удостовериться в этом и вышел из хижины.

Луна взошла над горизонтом. Ни одного облачка не было ни на небе, ни на склонах гор. Сколько Гленарван ни всматривался в темноту, нигде не было никаких признаков грозы. Даже зарницы не сверкали на ясном небе. Только отсветы пламени вулкана плясали на черном базальте. В зените блистали тысячи тысяч звезд. И тем не менее гул слышался совершенно отчетливо. Казалось, он приближается, двигается вдоль хребта Кордильер.

Гленарван вернулся в хижину еще более обеспокоенный. Он спрашивал себя, существует ли связь между этим подземным грохотом и бегством стада гуанако? Не был ли этот грохот причиной испуга животных? Он посмотрел на часы. Было два часа ночи. Не видя непосредственной опасности, он не решился будить своих товарищей, спавших мертвым сном, и сам погрузился в тяжелое забытье, которое продолжалось несколько часов.

Оглушительный грохот разбудил Гленарвана. Казалось, тысячи повозок с артиллерийскими зарядными ящиками катятся по булыжной мостовой. Вдруг он почувствовал, что пол уходит из-под ног. Хижина закачалась и дала трещину в стене.

– Вставайте! – крикнул он.

Но его спутники и без того проснулись. Да и мудрено было не проснуться! Какая-то страшная сила свалила их в одну кучу и с огромной быстротой увлекала вниз.

Занимавшийся день осветил ужасное зрелище. Очертания гор внезапно изменили форму. Вершины их качались и потом с диким треском куда-то проваливались, словно в раскрытый люк. Целый участок хребта шириной в несколько миль сорвался с места и скользил по направлению к равнине2525
  Подобное явление имело место на Монблане в 1820 году; эта страшная катастрофа стоила жизни трем проводникам из Шамуни. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

– Это землетрясение! – крикнул Паганель.

Ученый-географ не ошибался. Это было действительно землетрясение, частое явление в горах Чили, а особенно в том месте, где сейчас находились путешественники. Здесь за четырнадцать лет город Копиапо был разрушен дважды, а город Сант-Яго – четырежды.

Эта часть земной коры прикрывает гигантский очаг подземного огня, а вулканы молодой горной цепи представляют недостаточные клапаны для выпуска паров и газов, скопляющихся под землей. Следствием этого являются беспрерывные подземные толчки, называемые местным населением «трамблорес».

Между тем оторвавшаяся часть горы, на которой находились и наши семь путешественников, продолжала скользить вниз со скоростью курьерского поезда, то есть пятидесяти миль в час. Ошеломленные, испуганные люди цеплялись за землю, за мох. Нечего было и думать о бегстве. Подземный гул, дикий грохот обвалов, шум сталкивающихся гранитных и базальтовых масс делали бессмысленной всякую попытку сговориться. Временами почва скользила плавно и мягко, без всяких толчков, но порой начиналась тряска и качка, более сильная, чем на корабле в разгар урагана. Путешественники мчались вниз с головокружительной быстротой, с ужасом наблюдая, как проваливаются во встречные пропасти огромные глыбы земли, как с корнями вырываются с места вековые деревья, как выравниваются все неровности, все складки восточного склона.

Невозможно представить себе силу, развиваемую массой весом во много миллиардов тонн, со все возрастающей скоростью скользящей по уклону в пятьдесят градусов!

Никто из путешественников не мог определить, сколько времени продолжалось это падение. Никто из них не смел даже подумать, в какой пропасти оно закончится. Задыхающиеся от быстроты скольжения, ослепленные снежным вихрем, пронизанные резким холодом, теряя временами сознание, они все-таки продолжали цепляться за землю, повинуясь всемогущему инстинкту самосохранения.

Задыхающиеся от быстроты скольжения, они все-таки продолжали цепляться за землю.

Внезапно страшный толчок оторвал их от скользящего острова. Сила инерции рванула их вперед, и они покатились по последним уступам склона. Оторвавшаяся часть горы наткнулась на препятствие и сразу остановилась.

В продолжение нескольких минут никто не шевелился. Потом первым, шатаясь, встал на ноги майор. Он протер глаза, ослепленные пылью, и осмотрелся. Его спутники лежали вокруг него неподвижные, как будто мертвые. Майор пересчитал их. Все были тут, кроме одного. Недоставало Роберта Гранта.