Текст книги "Дети капитана Гранта"

Автор книги: Жюль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава десятая
Тридцать седьмая параллель

Через восемь дней после того, как мыс Пилар остался позади, «Дункан» мчался на всех парах к бухте Талькагуано, великолепной естественной гавани, длиною в двенадцать миль и шириною в девять. Погода стояла отличная. С ноября до марта небо этой страны не омрачает ни одна тучка, и южный ветер неизменно веет на всем побережье, защищенном хребтом Анд. Следуя указаниям Гленарвана, Джон Мангльс шел все время вблизи самых берегов архипелага Чилоэ, этих бесчисленных обломков американского континента. Если бы на побережье удалось обнаружить хоть какие-нибудь следы кораблекрушения – сломанный рангоут или просто кусок дерева, обработанный человеческими руками, – экспедиция тотчас же приступила бы к поискам потерпевших крушение. Но ничего примечательного не встретилось, и «Дункан», идя своим путем, через сорок два дня после выхода из туманного Клайда бросил якорь в порту Талькагуано.

Гленарван велел спустить шлюпку и в сопровождении Паганеля высадился у эстакады. Ученый-географ собирался применить здесь свой испанский язык, на изучение которого он потратил столько труда. К его величайшему удивлению, туземцы не понимали ни одного слова из его речи.

– У меня, очевидно, плохое произношение! – сказал Паганель.

В таможне с помощью нескольких английских слов, сопровождаемых выразительной жестикуляцией, им удалось выяснить, что резиденция британского консула находится в Консепсионе, в часе езды от Талькагуано. Гленарван без труда нашел двух верховых лошадей, и через очень короткое время они с Паганелем уже въезжали в стены большого города, обязанного своим возникновением предприимчивому гению Вальдивиа, сподвижника Пизарро1616
  Франциск Пизарро – один из испанских конкистадоров (вождей Добровольных отрядов), завоевавших Перу.


[Закрыть].

Но что осталось в этом городе от прежнего великолепия!

Не раз подвергавшийся грабежам со стороны туземцев, полууничтоженный пожаром 1819 года, пустынный и весь в развалинах, с почерневшими от пламени стенами, он едва насчитывал восемь тысяч жителей. Даже Талькагуано перерос его! Под ленивыми шагами жителей улицы города заросли травою и превратились в лужайки. Никакой торговли, ни следа деловой жизни! Вместо этого с каждого балкона доносились звуки мандолины, а через опущенные жалюзи слышно было томное пение. Консепсион, древний город храбрецов, превратился в деревню, населенную женщинами и детьми.

Гленарван не проявил никакого желания доискиваться причин этого упадка, хотя Паганель и пытался затеять разговор на эту тему. Не теряя ни одной минуты, он отправился к жилищу мистера Бентока, британского консула.

Консул принял их очень любезно и, как только узнал историю капитана Гранта, предложил собрать о нем сведения. На вопрос, останавливалась ли «Британия» у чилийских или арауканских берегов, он ответил отрицательно. Никаких сведений об этом не получало ни британское консульство, ни консульства других стран.

Гленарвана не обескуражило это известие. Он вернулся в Талькагуано и, не жалея ни хлопот, ни денег, снарядил людей на поиски по всему побережью. Но поиски эти оказались напрасными. Самые тщательные расспросы береговых жителей ни к чему не привели. «Британия» не оставила в этих местах никаких следов своего пребывания.

Гленарван известил друзей о неудачных результатах предпринятых поисков.

Мэри Грант и ее брат не могли скрыть своего отчаяния. Это произошло через шесть дней после прибытия «Дункана» в Талькагуано. Все пассажиры собрались в кают-компании. Элен пыталась утешить бедных детей капитана Гранта. Паганель снова вытащил документы и принялся рассматривать их с удвоенным вниманием, пытаясь извлечь из них новые указания. Целый час он разглядывал их со всех сторон.

Гленарван прервал его размышления.

Гленарван без труда нашел двух верховых лошадей, и через очень короткое время они с Паганелем уже въезжали в стены большого города.

– Паганель, – сказал он, – я обращаюсь к вашей мудрости. Разве мы неправильно истолковали содержание документа? Разве смысл этих строк не таков, как мы думаем?

Паганель безмолвствовал.

– Быть может, мы ошибаемся относительно места катастрофы? – продолжал Гленарван. – Но разве слово «Патагония» не бросается сразу в глаза всякому сколько-нибудь проницательному человеку?

Паганель по-прежнему хранил молчание.

– И, наконец, разве слово indi, которое мы принимаем за начало слова indien – «индеец», не подтверждает этой догадки?

– Безусловно, – сказал Мак-Набс.

– В таком случае, разве не ясно, что потерпевшие крушение в момент, когда писались эти документы, с минуты на минуту ожидали, что индейцы возьмут их в плен?

– Позвольте прервать вас здесь, дорогой Гленарван, – сказал Паганель. – Если до сих пор ваши заключения казались мне правильными, то в этом пункте я с вами не согласен.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Элен.

Все взоры устремились на географа.

– Я хочу сказать, – ответил торжественно Паганель, – что капитан Грант был уже пленником в тот момент, когда он писал эту записку. И я добавлю, что на этот счет документы не оставляют никаких сомнений!

– Объясните, пожалуйста! – попросила Мэри Грант.

– Нет ничего легче: вместо того чтобы читать: «попадут в плен к жестоким индейцам», надо читать: «попали в плен». Тогда все будет ясным.

– Но это невозможно! – воскликнул Гленарван.

– Невозможно? Почему? – улыбаясь, спросил Паганель.

– Потому, что бутылка могла быть брошена в океан только тогда, когда корабль летел на скалы. Отсюда вытекает, что градусы долготы и широты, отмеченные в документах, должны указывать именно место крушения.

– Ничто не доказывает правильности такого предположения, – живо возразил Паганель. – Почему не допустить, что потерпевшие крушение были отведены индейцами в глубь страны и уже оттуда пытались сообщить миру о своем пленении?

– Это предположение не выдерживает критики, дорогой Паганель, – улыбнулся Гленарван. – Ведь для того, чтобы бросить бутылку в океан, надо находиться на берегу океана.

– Или на берегу реки, впадающей в океан, – с торжеством ответил географ.

Глубокое молчание воцарилось в каюте после этого неожиданного и тем не менее вполне правдоподобного ответа. По блеску глаз своих слушателей Паганель понял, что в глубине души у каждого снова затеплилась надежда.

Элен заговорила первой.

– Это мысль! – воскликнула она.

– И какая гениальная! – наивно подхватил географ.

– Значит… вы думаете, что… – начал Гленарван.

– Я думаю, что надо начать с места, где тридцать седьмая параллель пересекает американский материк на берегу Тихого океана, и пройти весь материк, не уклоняясь ни на полградуса от этой параллели, до того самого места, где она доходит до берега Атлантического океана. Быть может, на этом пути мы найдем капитана Гранта!

– Слабая надежда, – заметил майор.

– Как бы слаба она ни была, – убежденно ответил Паганель, – нельзя ею пренебречь. Если мое предположение о том, что бутылка была брошена не прямо в океан, а в одну из рек, впадающих в него, правильно, то мы непременно обнаружим где-нибудь следы пребывания пленных. Посмотрите, друзья мои, на карту этой страны. Я сейчас докажу вам, что я прав!

С этими словами Паганель развернул на столе карту Чили и аргентинских провинций.

– Глядите, – продолжал он, – следуйте за мной в этой прогулке через американский континент. Перешагнем через узкую полоску Чили. Одолеем Кордильеры и спустимся в пампасы. Сколько рек, полноводных и глубоких, орошают эти места! Рио-Негро, Рио-Колорадо, их притоки в десятке мест пересекаются тридцать седьмой параллелью. Все они могли доставить бутылку с документами до океана. Может быть, там, в становище индейцев, на берегах какого-нибудь малоизвестного ручья, в ущельях сьерр, ждут помощи те, кого я вправе называть нашими друзьями! Неужели мы не оправдаем их надежд? Разве вы не согласны со мной, что мы обязаны пересечь эту страну вот по этой прямой линии, которую начертил на карте мой ноготь? А если даже, против всякого ожидания, мы не найдем их тут, мы должны будем следовать вдоль тридцать седьмой параллели до конца, даже в том случае, если бы пришлось совершить для этого кругосветное путешествие!

Эти горячие и искренние слова географа произвели огромное впечатление на всех слушателей. Все вскочили со своих мест и наперебой спешили пожать ему руку.

– Я знаю! Отец находится там! – вскричал Роберт Грант, пожирая глазами карту.

– Где бы он ни был, мой мальчик, – ответил Гленарван, – мы найдем его! Предложение нашего друга Паганеля вполне логично, и мы должны, не колеблясь, пуститься в указанный им путь! Капитан Грант может быть пленником либо многочисленного и сильного племени индейцев, либо какого-нибудь захудалого и слабого рода. В последнем случае мы его освободим силой. В первом случае мы встретим «Дункан» на восточном берегу Америки, поедем в Буэнос-Айрес, и майор Мак-Набс организует там отряд, который способен будет одержать победу над всеми индейцами аргентинских провинций.

– Отлично сказано, сэр! – воскликнул Джон Мангльс. – Я добавлю, что переход через американский материк не представляет никакой опасности.

– Ни опасности, ни особого труда! – подхватил Паганель. – Множество людей уже совершили его, а у них не было ни тех материальных средств, что у нас, ни той благородной цели, которая поддерживает наш энтузиазм. Разве в 1782 году некий Базилио Вилармо не прошел от Кармена до Кордильер? А разве в 1806 году алькад1717
  Алька́д – судья.


[Закрыть] провинции Консепсион, чилиец дон Луис де ля Круц, выехав из Антуко, не добрался через сорок дней до Буэнос-Айреса, следуя как раз вдоль этой же тридцать седьмой параллели? Наконец, полковник Мартин де Мусси также исходил всю эту страну вдоль и поперек, делая в интересах науки то, что мы хотим сделать во имя милосердия и гуманности.

– Господин Паганель! – воскликнула Мэри Грант сдавленным от волнения голосом. – Как нам отблагодарить вас за готовность подвергнуться стольким опасностям ради спасения нашего отца?

– Опасностям? – вскричал Паганель. – Кто здесь произнес слово «опасность»?

– Только не я! – горячо воскликнул Роберт Грант.

– Опасности! – повторил Паганель. – Но откуда они возьмутся? Их нет! Речь идет всего-навсего о путешествии в триста пятьдесят лье1818
  Лье – мера длины, равная 4,5 км.


[Закрыть], – ведь мы пойдем по прямой линии, – о путешествии под широтой, на которой в северном полушарии расположены Испания, Сицилия, Греция, о путешествии в идеальных климатических условиях, о путешествии, которое, в конечном счете, займет едва месяц! Собственно говоря, это просто прогулка, а не путешествие!

– Господин Паганель, – спросила Элен, – вы думаете, что индейцы, к которым попали в плен потерпевшие крушение, сохранили им жизнь?

– Да, разумеется, я в этом совершенно убежден! Ведь индейцы не людоеды. Один из моих соотечественников, некто Гинар, – я с ним познакомился в Географическом обществе, – в течение трех лет был в плену у индейцев. Он страдал, с ним плохо обращались, но, как видите, он все-таки остался в живых. Европейцы – полезные люди в этих местах. Индейцы знают их достоинства и берегут их, как породистых домашних животных!

– Все ясно, – сказал Гленарван. – Нужно ехать, и как можно скорее! По какой дороге мы отправимся?

– Дорога будет легкой и приятной, – ответил Паганель. – Сначала несколько гор, потом отлогий спуск по восточному склону Кордильер и, наконец, равнина, гладкая, покрытая цветами, – словом, настоящий сад!

– Посмотрим по карте, – сказал майор.

– Извольте, дорогой Мак-Набс. Мы начнем путешествие на чилийском побережье в том месте, где его пересекает тридцать седьмая параллель, то есть между мысом Румена и бухтой Карнейро. Затем, миновав столицу Араукании, мы перевалим через Кордильеры Антукским ущельем, причем сам вулкан останется значительно южней. Далее, мы спустимся по отлогим склонам горы и, перейдя Рио-Колорадо, достигнем пампасов, озера Салинас, реки Гуамини и Сьерра-Тапалькен, то есть границы провинции Буэнос-Айрес. Мы пересечем ее, взберемся на Сьерра-Тандиль и оттуда спустимся прямо к мысу Медано на берегу Атлантического океана.

Намечая маршрут экспедиции, Паганель ни разу не бросил взгляда на карту, лежавшую перед ним. Он не нуждался в этом. В его изумительной памяти хранились все работы Фрезье, Молина, Гумбольдта, Мьера, д’Орбиньи, и он безошибочно и не колеблясь выбирал наилучшее направление. Окончив этот географический перечень, он добавил:

– Итак, друзья мои, путь ясен. Мы пройдем его в тридцать дней и прибудем на восточное побережье раньше, чем туда успеет дойти «Дункан», особенно если ему придется бороться с встречными ветрами.

– Значит, «Дункан» должен будет крейсировать между мысом Корриентес и мысом Св. Антония? – спросил Джон Мангльс.

– Совершенно верно.

– Скажите, дорогой Паганель, – начал Гленарван, – кто, по вашему мнению, должен принять участие в этой экспедиции?

– Чем меньше людей, тем лучше. Ведь это только разведочная экспедиция, а не боевой отряд, ставящий себе задачей силой отбить капитана Гранта у индейцев. Я полагаю, что в экспедиции должны участвовать мистер Гленарван, майор Мак-Набс, который, конечно, никому не пожелает уступить свое место, ваш покорный слуга, Жак Паганель…

– И я! – вскричал Роберт.

– Роберт, Роберт! – укоризненно сказала Мэри.

– А почему бы нет? – ответил Паганель. – Путешествия закаляют юношей. Итак, мы вчетвером и еще человека три матросов с «Дункана».

– Как, – огорченно спросил Джон Мангльс у Гленарвана, – вы считаете меня лишним в этой экспедиции, сэр?

– Дорогой мой Джон, – ответил Гленарван, – мы оставляем на борту «Дункана» пассажирок, то есть самое ценное, что у нас есть на свете! Кому же мы можем доверить их, как не преданному капитану «Дункана»!

– Значит, мы не будем сопутствовать вам? – спросила Элен, глаза которой вдруг стали грустными.

– Милая Элен, – ответил Гленарван. – Наша разлука будет совсем короткой…

– Хорошо, – сказала Элен. – Поезжайте и добейтесь успеха!

– Заметьте, что нашу поездку даже нельзя назвать путешествием, – сказал Паганель.

– А как же вы ее назовете?

– Это небольшая экскурсия. Мы проедем через материк, как люди ездят, скажем, из Эдинбурга в Глазго.

Этими словами Паганеля закончился спор, если можно так назвать разговор, все участники которого придерживаются одного мнения.

Приготовления к экспедиции начались в тот же день. Они держались, впрочем, в строгом секрете, чтобы не возбудить подозрений индейцев.

Отъезд был назначен на 14 октября. Когда пришла пора выбрать трех матросов для участия в экспедиции, весь экипаж предложил свои услуги, и Гленарван оказался в затруднении. Чтобы не обидеть никого, он решил предоставить выбор случаю. Жребий выпал на долю помощника капитана Тома Аустина, Вильсона, дюжего молодца, и Мюльреди, который не побоялся бы принять вызов любого чемпиона бокса.

Гленарван с величайшей энергией делал все приготовления к отъезду. Он во что бы то ни стало хотел выехать в назначенный срок. Покамест шла подготовка к отъезду сухопутной экспедиции, Джон Мангльс занялся пополнением запасов угля. Он решил сняться с якоря в день отъезда отряда, чтобы раньше Гленарвана прийти к аргентинскому берегу. Отсюда возникло настоящее соревнование между начальником отряда и капитаном яхты, соревнование, от которого выиграли и яхта и экспедиция.

Жребий выпал на долю помощника капитана Тома Аустина, Вильсона, дюжего молодца, и Мюльреди, который не побоялся бы принять вызов любого чемпиона бокса.

14 октября в назначенный час все было готово. За несколько минут до расставания все пассажиры «Дункана» собрались в кают-компании. Яхта уже снималась с якоря. Гленарван, Паганель, Мак-Набс, Роберт Грант, Том Аустин, Вильсон и Мюльреди, вооруженные карабинами и револьверами Кольта, готовились покинуть яхту. Проводники и мулы уже ожидали их на набережной.

– Пора! – сказал, наконец, Гленарван.

– Счастливого пути! – ответила Элен, с трудом сдерживая волнение.

Гленарван прижал ее к груди, в то время как Роберт бросился на шею к Мэри.

– А теперь, дорогие мои, – сказал Паганель, – пожмем друг другу руки так крепко, чтобы хватило до самой встречи у берегов Атлантики!

Паганель добивался невозможного. Однако некоторые из прощальных объятий, пожалуй, отвечали требованию достойного ученого. Все поднялись на палубу, и семь участников экспедиции покинули яхту. Скоро шлюпка доставила их на набережную, находившуюся в полукабельтове расстояния.

Элен в последний раз крикнула:

– Счастливого пути и успеха, друзья!

– Успеха мы добьемся, ручаюсь вам! – ответил ей с суши Паганель.

– Полный ход вперед! – приказал Джон Мангльс механику.

– Вперед! – ответил ему с берега Гленарван.

И в ту секунду, когда всадники, всадив шпоры в бока своих мулов, двинулись по берегу, «Дункан», пеня волны ударами винта, тронулся в путь, направляясь в океан.

Глава одиннадцатая
Через Чили

Гленарван нанял группу проводников – трех мужчин и одного мальчика. Старшим среди них был англичанин, проживший в этих местах более двадцати лет. Он отдавал мулов напрокат путешественникам и сам служил им проводником через кордильерские перевалы. Спустившись с гор, он передавал путешественников аргентинским проводникам – бакеано, которые великолепно знали все дороги в пампасах.

Англичанин, несмотря на то, что в течение долгих лет единственным обществом ему служили индейцы, не забыл еще своего родного языка. Это значительно облегчало начальнику отряда, Гленарвану, возможность отдавать всякого рода распоряжения, так как испанский язык Паганеля пока еще оставался непонятным туземцам. Проводнику-англичанину, по местной терминологии катапацу, помогали два пеона1919
  Пе́он – батрак.


[Закрыть]-туземца и мальчик лет двенадцати. Пеоны следили за мулами, несущими кладь экспедиции, а мальчик вел на поводу вожака каравана мулов – мадрилу – малорослую лошадку с колокольчиками на шее. На семи мулах ехали путешественники, на восьмом – катапац, а два последних несли запас провизии и куски материи, предназначенные в подарок равнинным кацикам2020
  Ка́цик – вождь туземного племени.


[Закрыть] для облегчения переговоров. Пеоны, по своему обыкновению, шли пешком. Таким образом, путешествие через южноамериканский континент должно было происходить в наиболее благоприятных условиях как с точки зрения его безопасности, так и быстроты.

Переход через цепь Анд – не обычное путешествие. Его не рекомендуется предпринимать, не имея крепких мулов. Особенно ценными в таких случаях являются выведенные в Аргентине породы, обладающие рядом свойств, которых нет у мулов других местностей. Эти животные не взыскательны к пище, пьют только один раз в день, легко проходят десять лье в восемь часов и свободно несут поклажу в четырнадцать арробов2121
  Арро́б – местная мера веса, равная 11 кг.


[Закрыть].

На всем пути от океана до океана нет ни гостиниц, ни харчевен. Путешественники должны питаться сушеным мясом, рисом и дичью, если им удается подстрелить ее по дороге. Питьем служит вода горных потоков, ручьев, рек, сдобренная несколькими капельками рома и хранящаяся в мешках бычьей кожи, называемых «чиффль». (Путешественники должны избегать употребления спиртных напитков, так как пребывание в горах и без того сильно возбуждает нервную систему.) Что касается постельных принадлежностей, то все они заключаются в туземном седле – рекадо. Это седло сделано из пелионов – бараньих шкур, выдубленных с одной стороны и покрытых шерстью с другой. Шкуры перетягиваются днем широкими узорчатыми ремнями и служат седлом, а ночью в развернутом виде – великолепным теплым одеялом. Путешественник, закутавшийся в такое одеяло, безбоязненно может ночевать под открытым небом во всякое время года.

Будучи опытным путешественником, Гленарван привык считаться с обычаями разных стран. Поэтому он приобрел для состава своей экспедиции и для себя самого чилийские одежды.

Паганель и Роберт чуть не заплясали от удовольствия, когда надели национальные пончо – широкий плащ из клетчатой материи с квадратным отверстием для головы – и высокие кожаные сапоги. Стоило на них посмотреть, когда они гарцевали на своих мулах! Вечно рассеянный Паганель, садясь на мула, чуть-чуть не получил удара копытом. Но зато, очутившись в седле, со своей неразлучной подзорной трубой за плечами, он всецело отдался на волю мула и ни разу не имел основания раскаиваться в своей доверчивости. Что касается Роберта, то он проявил замечательные способности к верховой езде, обещая стать блестящим наездником.

Маленький отряд тронулся в путь. Погода стояла превосходная, на небе – ни облачка; но, несмотря на то, что солнце палило немилосердно, было нежарко – с моря непрерывно дул свежий ветерок.

Путешественники скорым маршем направились вдоль берега бухты Талькагуано к тридцать седьмой параллели, отстоявшей на тридцать миль к югу. В этот первый день путешественникам, пробиравшимся сквозь густые заросли тростников на высохших болотах, было не до разговоров. Сцена прощания произвела глубокое впечатление на всех, и каждый снова и снова переживал ее про себя. Еще можно было видеть на горизонте дымок «Дункана». Общее молчание нарушал только Паганель: прилежный географ сам себе задавал вслух вопросы по-испански и отвечал на них на том же языке.

Катапац оказался угрюмым по натуре человеком, да и профессия его не располагала к болтовне. Он не разговаривал даже со своими пеонами и отдавал им распоряжения знаками. Пеоны отлично знали свое дело. Если какой-нибудь мул начинал упрямиться и останавливался, пеон издавал гортанный крик, чтобы принудить его идти дальше. Когда крик не помогал, пеон метко швырял камень ему в спину, и укрощенный мул вновь обретал свою обычную резвость. Если ослабевала подпруга, пеон снимал с себя пончо, окутывал им голову мула, быстро устранял неисправность, и караван продолжал свой путь.

Погонщики мулов привыкли выступать в поход в восемь часов утра, после утреннего завтрака, и идти без остановок до четырех часов пополудни. Гленарван решил соблюдать этот обычай. В конце первого дня путешественники очутились у самого въезда в город Арауко, расположенный на южном конце бухты Талькагуано. Отряд весь день не покидал побережья.

Отсюда до тридцать седьмой параллели надо было пройти к западу еще миль двадцать – до бухты Карнейро. Но этот участок побережья был уже осмотрен посланцами Гленарвана, поэтому вторичное исследование было бы бесполезным.

Было решено из Арауко направиться прямо в глубь страны и, выйдя на тридцать седьмую параллель, уже ни на шаг не уклоняться от прямой линии.

Маленький отряд вошел в город и остановился на ночь на постоялом дворе.

Арауко – столица Араукании, небольшого государства, занимающего площадь длиной в шестьсот и шириной в сто двадцать километров. Населяют Арауканию молуи – родственное чилийцам гордое и мужественное племя. Кстати сказать, это единственное из американских племен, никогда не испытавшее чужеземного владычества. Сам город Арауко некогда был захвачен испанцами, но население его не покорилось угнетателям и ожесточенно боролось с ними.

Флаг Араукании – белая звезда на голубом поле – до сих пор гордо и независимо развевается на укрепленном холме, защищающем город.

Пока на постоялом дворе готовили ужин, Гленарван, Паганель и катапац вышли погулять. Город состоял из маленьких домишек с соломенными крышами, если не считать одной старинной церкви и развалин францисканского монастыря, архитектура которого не представляла никакого интереса.

Гленарван пытался собрать хоть какие-нибудь сведения по интересующему его вопросу, но безрезультатно. Паганель был в отчаянии: туземцы не понимали ни слова из того, что он говорил; но так как они говорили только на арауканском языке, распространенном повсеместно до самого Магелланова пролива, то испанский язык Паганеля оказался здесь в такой же мере бесполезным, как, скажем, древнееврейский.

Лишенный возможности упражнять свой слух, ученый вознаграждал себя тем, что задавал работу своим глазам. Он жадно всматривался во всех встречных, отмечая в уме особенности строения представителей расы молуев, и в общем был вполне доволен.

Мужчины-молуи были высокого роста, с плоскими безбородыми лицами бронзового цвета и большими головами, с длинными черными волосами. Они недоверчиво глядели на путешественников. Привычные воины, не знающие, что с собой делать в мирное время, мужчины-арауканцы бездельничали по целым дням. Их жены, жалкие и несчастные на вид, надрывались на тяжелых домашних работах, ходили за лошадьми, чистили оружие, пахали, охотились и, сверх того, находили еще время ткать те синие пончо, которые требуют по меньшей мере двух лет работы и стоят каждое не дешевле ста долларов. В общем следует сказать, что молуи – малоинтересное племя с довольно дикими нравами и обычаями. Они страдают чуть ли не всеми человеческими пороками и имеют только одну добродетель – любовь к свободе.

– Это настоящие спартанцы! – повторял Паганель вечером, после прогулки, сидя за обеденным столом.

Восторг ученого-географа был непонятен. Но еще менее его поняли, когда он среди обеда заявил, что его французское сердце учащенно билось во время прогулки по городу Арауко. Когда майор осторожно осведомился о причинах этого неожиданного сердцебиения, ученый ответил, что оно как нельзя более естественно, так как один из его соотечественников когда-то занимал престол Араукании. Майор попросил назвать имя этого монарха, и Жак Паганель гордо назвал господина де Тоннена, бывшего адвоката, прибавив, что царствование его было недолгим «вследствие неблагодарности подданных». Майор улыбнулся, представив себе бывшего адвоката, которого прогнали с трона «неблагодарные подданные», но Паганель серьезно ответил, что легче адвокату стать хорошим королем, чем королю – хорошим адвокатом. Это замечание вызвало взрыв хохота, и все подняли стаканы за здоровье Орелия Антония I, бывшего короля Араукании. Несколько минут спустя путешественники, завернувшись в свои пончо, крепко уснули.

Назавтра, ровно в восемь часов утра, маленький отряд тронулся в путь с мадрилой впереди и пеонами в арьергарде. Тридцать седьмая параллель пересекала здесь плодородные земли Араукании, богатые виноградниками и стадами скота. Но мало-помалу местность становилась пустынной. Хижины рестеадоров, знаменитых на всю Америку укротителей диких лошадей, попадались все реже и реже, и экспедиции случалось проходить целые мили, не встретив ни одного жилья.

В этот день путникам пришлось переправиться через две реки – Рио-Раке и Рио-Тубаль. Катапац оба раза быстро находил брод. Цепь Андов виднелась на горизонте. Но это были только еще предгория огромного станового хребта Нового Света.

В четыре часа пополудни, совершив переход в тридцать пять миль, отряд сделал привал под открытым небом возле чащи гигантских деревьев из семейства миртовых. Мулов расседлали и пустили пастись на лугу, покрытом сочной и густой травой. Из седельных сумок были извлечены традиционное сушеное мясо и рис. Пелионы, разостланные на траве, заменили стол, стулья, а к вечеру и постели, и каждый нашел на них отдых и восстанавливающий силы сон. Катапац и пеоны по очереди несли караул всю ночь.

В этот день путникам пришлось переправиться через две реки – Рио-Раке и Рио-Тубаль. Катапац оба раза быстро находил брод.

На следующий день отряд без приключений переправился через стремительный поток Рио-Белль, и вечером, на привале у берегов реки Рио-Био, отделяющей испанское Чили от независимого Чили, Гленарван имел возможность записать в походный дневник еще тридцать пять пройденных миль.

Облик местности пока что не менялся. По-прежнему кругом цвели поля амарилий, фиалок, дурмана. Пернатые были представлены здесь цаплями, совами, певчими дроздами и нырцами.

Отряд почти не встречал на своем пути туземцев. Редко-редко мимо путешественников, как тень, проскальзывали гуассосы2222
  Гуассосы –местные жители смешанной индейско-испанской крови.


[Закрыть], вонзая в окровавленные бока своих лошадей огромные шпоры, привязанные к босым ногам. Не у кого и негде было навести необходимые справки. Гленарван, однако, мирился с этим. Он говорил себе, что индейцы, взявшие капитана Гранта в плен, несомненно, отвели своего пленника на противоположную сторону Анд. Следовательно, поиски могут увенчаться успехом только в пампасах, не раньше. Надо было вооружиться терпением и подвигаться вперед безостановочно и быстро.

Утром 17-го числа отряд выступил в обычный час и в обычном порядке. Этот порядок труднее всего давался Роберту, который все время пытался обогнать мадрилу. Гленарвану приходилось строго окликать его, чтобы заставить мальчика вернуться на свое место в строю.

По мере продвижения отряда местность все более утрачивала равнинный характер; появились складки, указывающие на близость гор; землю изрезывало множество речек и ручьев с бурным, стремительным течением.

Паганель часто заглядывал в карту. Если какой-нибудь ручеек не был нанесен на нее, кровь географа вскипала, и возмущению его не было предела.

– Ручей без названия, – восклицал он, – это все равно, что человек без прав гражданства: он не существует для географии!

Он отмечал их на карте и тщательно выписывал только что придуманные пышные испанские названия.

– Какой язык! – не переставал он восхищаться. – Какая звучность, какая торжественность! Это металлический язык! Я убежден, что он состоит из семидесяти восьми частей меди и двадцати двух частей олова, как лучшая бронза, идущая на отливку колоколов.

– Как идут ваши занятия? Успешно? – спросил его как-то Гленарван.

– Конечно, дорогой сэр. Ах, если бы только не произношение! Оно портит все дело!

И в ожидании лучших времен Паганель дорогой, не щадя глотки, старался справиться с трудностями испанского произношения, не забывая при этом делать и географические наблюдения. В этой области он был необычайно силен и не имел соперников. Если Гленарван обращался к катапацу с вопросом насчет какой-нибудь местности, он всегда опережал ответ проводника, и тому оставалось только с удивлением смотреть на географа.

В этот день, 17-го, около десяти часов утра, отряд пересек какую-то дорогу.

Гленарван спросил катапаца, что это за дорога. Ему ответил Жак Паганель.

– Это дорога из Юмбеля в Лос-Анжелос.

Гленарван посмотрел на катапаца.

– Совершенно верно, – сказал тот и, обращаясь к географу, добавил: – Вы, очевидно, путешествовали уже по этим местам?

– Разумеется, – ответил Паганель.

– На муле?

– Нет, сидя в кресле.

Катапац не понял и, пожав плечами, вернулся на свое место во главе отряда.

Около пяти часов пополудни экспедиция сделала привал в неглубоком ущелье в нескольких километрах от города Лоха.

Эту ночь путники провели у подножья сьерр, первых ступеней огромного хребта Кордильер.