Текст книги "Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Глава XIII
ЖАК ЛАВАРЕ ИСПЫТЫВАЕТ НЕКОТОРЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ С ПРОИЗНОШЕНИЕМ
Днем по приказу капитана на баке раскладывали подушки, и гости «Гамбурга» предавались dolce farniente [78]78
Счастливое безделье (ит.).
[Закрыть], проводя время в приятной беседе и за хорошей сигарой. Они следили глазами за тенями облаков на волнах или отмечали на бортовых картах путь корабля. Во вторник вечером, находясь на траверсе острова Уэсан, судно неожиданно оказалось в самой гуще огромной стаи морских свиней. Эти животные семейства дельфинов, необычайно грациозные, вопреки своему названию, двигались с поразительной быстротой. Они обгоняли «Гамбург», кружили вокруг него, обдавая брызгами от ударов мощных хвостов. Любопытное зрелище продолжалось более часа. Затем спустилась ночь. Ветер заметно посвежел, и капитан приказал взять риф [79]79
Рифы – поперечный ряд продетых сквозь парус завязок; брать рифы – уменьшать площадь паруса, подтягивая его с помощью рифов к рею.
[Закрыть]на марселе. Сказывалось сильное течение из Ла-Манша. Жонатан переносил качку со стойкостью закаленного штормами морского волка.
Ночью волнение усилилось. Судно скрипело и стонало под натиском ветра и волн. Жонатан уже давно спал, когда около двух часов ночи Жак разбудил его.
– Мы путешествуем ради впечатлений. Поэтому вставай и идем за ними. – С этими словами он заставил композитора подняться на палубу.
Небо было затянуто тяжелыми черными тучами; в кромешной тьме с трудом различались нос и корма судна; верхушки мачт терялись в тумане; паруса хлопали на реях. Свет от нактоуза [80]80
Нактоуз – деревянный шкафчик, плотно прикрепляемый к палубе корабля, в котором размещается компас.
[Закрыть], обычно видимый только рулевому, сейчас бил прямо в медную обшивку штурвала, и этот сверкающий круг в полной темноте – зрелище фантастическое. Казалось, какая-то сверхъестественная сила ведет корабль, управляя им с помощью светящегося колеса с огненными спицами и ободом.
– Какое великолепное зрелище! – восхищался Жак.
– Великолепное, – согласился Жонатан и спокойно вернулся в постель.
Утром наши путешественники были разбужены топотом ног на палубе. Судно мыли. Специальные насосы, приводившиеся в движение паровой машиной, выбрасывали мощные струи воды во всех направлениях. Вскоре палуба засверкала чистотой.
«Гамбург» был прекрасно оснащен технически. Помимо специальных приспособлений для уборки он был снабжен дополнительной машиной, управляющей подвижным краном, закрепленным на верхней палубе. Погрузка и разгрузка судна осуществлялась силой пара с типичной для англичан быстротой и точностью.
Когда капитан поднялся на мостик, Жак приветствовал его своим «Good mourning», заставившим англичанина вздрогнуть.
«Странно, – подумал юноша, – ему, кажется, не нравится, когда с ним здороваются. У англичан бывают порой странные причуды. Но, в конце концов…»
Вид английских берегов отвлек его от размышлений. Высокие дикие скалы Лендс-Энда возвышались прямо по курсу корабля, и берег был настолько близок, что можно было различить малейшие детали рельефа. Там начинался древний Корнуолл, суровая, бесплодная земля, окутанная густыми туманами и открытая частым бурям и штормам. На одиноком острове виднелся довольно грубо сделанный маяк; океан, более спокойный в этом месте, приходил тихо умирать к его подножию; небо приняло серый оттенок, столь характерный для влажной атмосферы туманной Англии. Вскоре острова Силли остались с подветренной стороны, и судно взяло курс на север, чтобы войти в пролив Святого Георга.
После уборки и обычных утренних работ экипажу нечего было делать. Но надо сказать, что забота о чистоте, столь рьяно проявлявшаяся по отношению к кораблю, никак не сказывалась на внешнем облике самих матросов, которых не смогли бы отмыть никакие помпы. Никогда еще такое перепачканное, чумазое, просмоленное племя не топтало доски торгового судна. Эти люди, кстати сказать, совсем не шумные, исчезали на большую часть дня в кубрике [81]81
Кубрик – жилое помещение для команды на кораблях.
[Закрыть]на корме и мало интересовались двумя французами на борту. В часы трапезы, взяв чайники всевозможных форм, но непременно грязные и мятые, матросы шли за кипятком для чая, традиционного английского напитка, помогающего им переварить сухой хлеб, натертый сырым луком, – их основную пищу. Питались члены команды за свой счет, и скудость и недостаточность питания были следствием их собственной бережливости.
К вечеру вход в Бристольский залив остался справа по борту, и путешественники снова потеряли землю из виду. Они уже полностью освоились с жизнью на борту, которая с каждым днем все больше им нравилась. Жонатан часто беседовал с капитаном и его помощником, практикуясь в английском языке. Молодой человек с трудом понимал ответы моряков, говоривших на смеси жаргона и диалектов. Шотландский язык представляет собой смешение элементов английского, англосаксонского и эрса, или гэльского языка, являющегося не чем иным, как нижнебретонским наречием. Для композитора беседы были тяжелой работой, доводившей его до мигреней.
Ночь со среды на четверг прошла как обычно. Миновав южную оконечность Уэльса на широте графства Пембрук, «Гамбург» вошел в тусклые, тяжелые воды пролива Святого Георга.
– Good mourning, капитан, – приветствовал Жак шотландца, протягивая ему руку.
– Good mourning, – с раздосадованным видом отвечал капитан.
– Вы поистине на редкость назойливы, сэр.
– В чем дело? – смутился Жак и повернулся к от души смеявшемуся Жонатану. – Что с вами, в конце концов? Один пожимает плечами, когда я его приветствую, а другой хохочет до слез.
– Мой добрый друг, какую чертовщину ты сказал капитану, что он ответил тебе: вы крайне неприятны?
– То, что я каждое утро ему говорю: Good mourning.
– Morning, а не mourning, – воскликнул Жонатан. – Good mourning означает «приятного траура». Это как если бы ты сказал нашему милому капитану: когда мы будем иметь удовольствие пойти на ваши похороны?
– Не может быть!
– Именно так!
– Тогда все понятно! Good morning, капитан.
Глаза XIV
ЖАК И ЖОНАТАН ВЫСАЖИВАЮТСЯ В ЛИВЕРПУЛЕ
К пяти часам утра в четверг «Гамбург» вышел из пролива Святого Георга на широте острова Англси и взял курс на восток к Ливерпулю. Капитан рассчитывал прийти туда во второй половине дня.
В шесть часов к кораблю подошло небольшое судно, прелестное, как прогулочная яхта. Это был баркас, оснащенный как тендер [82]82
Тендер – тип парусного одномачтового судна с косыми парусами в рыболовном флоте; в XVIII–XIX веках применялся как вспомогательное судно и в военном флоте.
[Закрыть]и принадлежащий компании ливерпульских лоцманов. От него отделилась шлюпка, и лоцман поднялся на борт.
Жак и Жонатан были поражены: свежевыбритый господин в черном костюме, перчатках, шелковой шляпе и с белоснежным галстуком – таким предстал лоцман из Ливерпуля. Его безупречного вкуса туалет удовлетворил бы самого требовательного денди [83]83
Денди – щеголь.
[Закрыть]. И это в открытом море в предрассветные часы! Вновь прибывший выглядел молодо, и его лицо с правильными чертами излучало спокойствие и истинно британское здоровье. Он принял командование судном, подошел к компасу, указал нужный курс и предоставил себя в распоряжение капитана, который пригласил его к завтраку через несколько часов.
– Вот вам первый образец английских нравов, друг Жонатан.
– Можно подумать, что этот господин, куда более изысканный, чем мы с вами, член парламента.
– Особенно если он напьется за десертом!
Но лоцман оставался безукоризненно трезв, опустошая последние бутылки бордоского.
Поднявшись на палубу, Жак увидел идущий навстречу колесный пароход. На его кожухах красовался герб Сицилии из позолоченной меди.
Сверхбыстрое судно осуществляло сообщение между Ливерпулем и островом Мэн. На море сновало множество однотипных буксиров, похожих друг на друга, как близнецы, все с высокой трубой и флагштоком на носу. Они встречали торговые суда, приходящие в Ливерпуль со всех концов света.
Сторожевой корабль королевского флота занимался замерами глубины в фарватерах на входе в Мерси. Эта широкая, глубокая река и есть ливерпульский порт. Зрелище производит сильное впечатление: слева по берегу с английской четкостью высятся огромные сооружения; множество огней освещает эту часть берега; справа – коса Бёркенхед с фортом, чьи пушки могут смести огнем весь рейд.
Ливерпульский порт протянулся между берегом реки и косой в устье Мерси при впадении ее в Ирландское море и поднимался вверх по реке еще добрые семь-восемь миль.
«Гамбург» шел уже вдоль гранитных стен морских доков, на которых большими черными буквами были написаны названия этих гигантских сооружений, не имеющих себе равных во всем мире. Дойдя до башни Виктории, охранявшей главный вход, корабль бросил якорь на самой середине Мерси – отлив не позволил ему войти в доки.
У Жака и Жонатана глаза разбегались от тысячи деталей развернувшейся перед ними панорамы. Было уже два часа пополудни, и так как высадиться на берег до прихода таможенников было нельзя, то приятели решили пообедать на борту. Они спустились в салон и в последний раз сели за стол в компании капитана Спиди, его помощника и чиновника таможни, весьма любезного человека, причем ничто в его внешности не говорило о его занятии. Он пообещал не задерживать путешественников и не рыться слишком усердно в их багаже. Во время десерта Жак поднял тост за здоровье бравого шотландца и за его корабль. После рукопожатий и долгих изъявлений благодарности Жак и Жонатан прыгнули в лодку, которая уже давно их дожидалась и куда уже спустили их чемоданы, и с щемящим сердцем навсегда покинули «Гамбург».
Их лодка направилась к высеченной в каменной стене дока лестнице. Отлив, достигший к тому времени своей самой низкой отметки, обнажил скользкие, покрытые илом ступени. Подниматься было трудно, путешественники особенно опасались за чемоданы, которые носильщик, скользя, нес на плечах. Наконец добрались до набережной, и Жонатан попытался объяснить провожатому, что им нужен экипаж. За доками у противоположного входа стоял кеб [84]84
Кеб – наемный экипаж.
[Закрыть]. Севшие в него парижане вручили носильщику сколько-то монет, совершенно не представляя, какую сумму дали, и велели отвезти их в гостиницу возле Эдинбургского железнодорожною вокзала. Кебмен [85]85
Кебмен – извозчик.
[Закрыть]остановился на площади Сент-Джордж-Холл возле «Королевской гостиницы».
Теперь предстояло рассчитаться с извозчиком, а это была нелегкая задача, если учесть, что молодые путешественники не имели ни малейшего понятия о ценах за проезд. Жонатан как казначей совсем потерялся среди всех этих серебряных и медных монет – крон [86]86
Крона – английская серебряная монета, равная пяти шиллингам.
[Закрыть], полукрон, двушиллинговых [87]87
Шиллинг – английская денежно-счетная единица, двадцатая часть фунта стерлингов; так же называлась и британская монета, которая в XIX веке чеканилась из серебра.
[Закрыть], шестипенсовиков, четырехпенсовых, трехпенсовых и пенни [88]88
Пенни (пенс) – мелкая английская монета, равная двенадцатой части шиллинга.
[Закрыть]– чьи полустертые надписи ни на лицевой, ни на оборотной стороне практически невозможно было прочесть. Серебряные и медные деньги в Англии ценятся ниже французских монет. Одну из самых ходовых монет, шестипенсовик, можно рассматривать как эквивалент монеты в 50 сантимов [89]89
Сантим – мелкая французская монета, сотая часть франка.
[Закрыть], а шиллинг, стоящий 1 франк [90]90
Франк – основная денежная единица Франции после 1795 года.
[Закрыть]25 сантимов, тратится как монета в один франк. Эта пропорция сохраняется на всех уровнях, и двадцатипятифранковый соверен [91]91
Соверен – английская золотая монета, приравненная по стоимости одному фунту стерлингов (с 1816 г.).
[Закрыть]идет как французский луидор [92]92
Луидор – старинная французская золотая монета, чеканившаяся в 1640–1795 годах; стоимость луидора менялась во времени; автор полагает его эквивалентным 20 франкам.
[Закрыть].
Наконец Жонатан заплатил полкроны, то есть немногим более трех франков. За десятиминутную поездку плата была высокой.
Обосновавшись в номере «Королевской гостиницы», друзья повели следующий разговор.
– Вот мы наконец и в Англии, – порадовался Жак.
– В Англии, да! Но не в Шотландии, а ведь цель нашего путешествия именно она.
– Какого черта! Дай немного прийти в себя.
– Мы придем в себя, когда сможем, а сейчас нельзя терять ни минуты. Вот уже двадцать четыре дня, как мы покинули Нант; в Париж нужно вернуться в первых числах сентября; посуди сам, что остается всего ничего на то, чтобы добраться до Эдинбурга, взглянуть, хотя бы мельком, на горы и озера, вернуться в Лондон и пересечь пролив! Это же абсурд! Вот чем обернулось опоздание «Гамбурга»!
– Не говори о нем, Жонатан! Корабль отличный, ходит хорошо.
– Когда он ходит, согласен, но должен заметить, что не слишком быстро пускается в путь. Но, ладно, упреки в сторону, прикинем, чем займемся в ближайшие часы.
– Давай.
– Будем действовать по порядку. Во-первых, надо бросить на почте письма, написанные на борту корабля; во-вторых, узнать расписание поездов до Эдинбурга; в-третьих, засвидетельствовать почтение мистеру Кеннеди, эсквайру [93]93
Эсквайр – здесь: господин (как вежливое обращение).
[Закрыть], от имени моего брата и, наконец, в-четвертых, осмотреть Ливерпуль за вечер, ночь и завтрашнее утро.
– Программа отличная. Вперед!
– И куда мы направляемся?
– Понятия не имею, и это то, что составляет всю прелесть нашего путешествия. Никогда не уйдешь так далеко, как когда ты не знаешь, куда идешь, как говорил один оратор в Конвенте [94]94
Конвент (Национальный Конвент) – представительное собрание во Франции, высший законодательный орган в период Великой французской революции XVIII века; существовал в сентябре 1792 – октябре 1795 года.
[Закрыть].
– Если мы вернемся вовремя – возражений нет. Итак, в путь!
Глава XV
БЛЕСК И НИЩЕТА ЛИВЕРПУЛЯ
Прежде всего друзья отправились на вокзал Каледонской железной дороги, находившийся на той же площади, что и гостиница. Они наметили отъезд на следующий день, на два часа пополудни. Получить необходимые им сведения оказалось сложно, ибо железнодорожные служащие в Англии редкость. Зато все платформы заполнены толпами приезжающих, отъезжающих и просто праздношатающейся публики, циркулирующей самым хаотическим образом. Жонатану пришлось призвать на помощь все свое воображение и смекалку, чтобы расшифровать не отличающееся ясностью объявление.
Отправка писем также вызвала некоторые затруднения. Жонатан не знал, как будет по-английски почтовая марка. В конце концов удалось у аптекаря купить марки, именуемые postage’s stamps. Избавившись от этой заботы, друзья отправились к мистеру Джо Кеннеди, проживавшему на Кастемхаус-стрит [95]95
Кастемхаус-стрит – улица Таможни.
[Закрыть].
Этот уважаемый негоциант очень любезно принял молодых французов в темной конторе, где газовую лампу приходилось зажигать уже в четыре часа вечера. Высокие кирпичные дома желтого, отдающего в черный, цвета, с покрытыми копотью окнами и небольшие подвижные краны препятствовали доступу света, создавая искусственные сумерки. Мистер Кеннеди был типичным представителем породы английских арматоров [96]96
Арматор – судовладелец.
[Закрыть], с крупной головой и цветущим, чтобы не сказать пламенеющим, цветом лица. Он важно предложил путешественникам свои услуги и пригласил их отужинать этим же вечером на своего рода пикнике. Молодые люди с радостью согласились. Им не терпелось поближе познакомиться с английскими нравами и обычаями. Встречу назначили на девять часов вечера в таверне «Булль энд маут» [97]97
«Булль энд маут» – название таверны переводится как «Булль и горлышко бутылки», где Булль – Джон Булль.
[Закрыть], местонахождение которой мистер Кеннеди подробнейшим образом объяснил.
У Жака и Жонатана оставалось еще несколько часов свободного времени, и, чтобы как-то его заполнить, друзья отправились в портовые кварталы. Путь туда пролегал по грязным узким улочкам, где нищета Англии выставляла напоказ свое кричащее уродство. Почти все женщины носили на голове нечто, бывшее когда-то цветущей шляпкой на светлой головке богатой леди, затем потихоньку увядшее на пучке волос горничной или розничной торговки и теперь гниющее в прямом смысле этого слова на головах самых несчастных созданий в мире; выцветшие ленты, цветы, род которых не смогла бы определить даже ботаника искусственной флоры, чудом держались, склеившись от липкой влажности, которую образует в Англии смесь тумана и угольной пыли. Несчастные, одетые в едва прикрывающие тело лохмотья, шлепали босыми ногами по черной скользкой грязи. По шаркающей походке, согбенным фигурам, по лицам с печатью горя и нищеты можно было безошибочно опознать печальное население фабричных городов. В многочисленных цехах, где английская полиция в отличие от французской не проводит должным образом проверок, работа часто превышает человеческие возможности. Цена труда ничтожна. Сколько женщин, запертых в смрадных помещениях, работают по пятнадцать часов в сутки без платьев, без юбок, даже без рубашек, завернувшись в рваную простыню! Немало и таких, которые провели подобным образом годы, не выходя, не имея возможности выйти!
На улицах, где рабочие влачили жалкое существование, копошилось множество детей. Нельзя было шага ступить, чтобы не наткнуться на дюжину полуголых, кричащих, копающихся в грязи фигурок. Жак не переставал изумляться тому, что все они говорили по-английски. Как это ни было глупо, но он никак не мог к этому привыкнуть.
Каждый в этом сообществе, казалось, пользовался большой свободой. Полисмены не вмешивались в дела людей, за исключением случаев, когда те сами просили об этом. Складывалось впечатление, что здесь происходило меньше ссор, чем в подобных районах во Франции, и, во всяком случае, было меньше шума. Свобода действий вырождалась уже во вседозволенность, и самые эксцентричные поступки совершались в открытую. Английское целомудрие и не думало восставать.
– Целомудрие на словах, – отметил Жак.
Эта часть города, примыкающая к порту, отличалась большой активностью. На каждом углу попадались ларьки с пивом и спиртными напитками. Пили прямо за стойкой. Эль и портвейн поглощались из больших стаканов. Первый напиток показался Жаку превосходным; второй француз счел более пригодным для грузчиков, которые раньше одни только его и пили [98]98
Разумеется, это шутка: автор связывает название сорта вина (porto) с французским словом, обозначающим грузчика (portefaix); на самом деле – и Жюлю Верну это было известно! – вино называется по области в Португалии, где его впервые стали изготовлять.
[Закрыть], откуда и пошло его название. Что же касается джина, бренди, виски, тодди – некой разновидности грога, – мятного джулепа – сиропа с виски, коктейля – пряной смеси, вызывавшей слезы на глазах у пьющего, то в дальнейшем он о них даже и слышать не хотел.
Ливерпуль, вначале показавшийся путешественникам обычным городом, со стороны порта выглядел циклопическим. Доки представляли собой сооружения, достойные работы Геракла [99]99
Геракл – знаменитейший герой древнегреческих мифов.
[Закрыть]. Двойные, а иногда и тройные, они протянулись не на одно лье. Невозможно было понять, как из одного попадали в другой; даже нить Ариадны [100]100
Нить Ариадны – то есть путеводная нить: по имени героини древнегреческого мифа, дочери критского царя Миноса, которая помогла герою Тесею выбраться из запутанного Лабиринта при помощи клубка ниток.
[Закрыть]не смогла бы вывести путника из этого водного лабиринта. Корабли там теснились так, что воды не было видно; глазу представало бесконечное множество судов всех форм и национальностей: гигантские американские клиперы с надстройками на палубе, способными вместить целый мир; массивные голландские галиоты [101]101
Галиот – крупнотоннажное парусное судно (200–300 тонн водоизмещением), массивное и с широким корпусом, существовавшее в мореплавании в XV–XVII веках.
[Закрыть], всегда свежие и нарядные; тонкие, изящные пароходы с длинными украшенными бушпритами [102]102
Бушприт – круглый брус на носу судна, выставленный вперед горизонтально или наклонно вверх; на парусном флоте служил для большего выноса вперед носовых парусов, что увеличивало маневренность судна.
[Закрыть], протянувшимися над набережными; трехмачтовики с тоннажем, способным вызвать зависть первоклассных фрегатов; [103]103
Фрегат – трехмачтовый парусный военный корабль с сильной артиллерией, предназначавшийся для крейсерской и разведывательной службы.
[Закрыть]все эти суда, готовые к скорому отплытию, носили очаровательные поэтические имена, инкрустированные золотом и заимствованные из сказочных стран Индии и Малезии [104]104
Малезия – в XIX веке это понятие обозначало часть Юго-Восточной Азии, включавшую в себя Малайский архипелаг (Большие и Малые Зондские, Филиппинские и Молуккские острова, а также множество более мелких островных групп); нередко сюда же относили некоторые архипелаги Меланезии и Микронезии.
[Закрыть], знойных берегов Африки, американских заливов, проливов, рек и островов Океании; флаги и вымпелы всех наций земного шара развевались в тумане, взрывая яркими красками серую монотонность; на причалах громоздились горы тюков, из которых порой просыпался кофе, сахар или хлопок, высились штабеля красного и кампешевого [105]105
Кампешевое дерево – растение семейства бобовых; родина его – Центральная Америка; в древесине его содержится красящее вещество, которое в экстрагированном виде применяется для окраски тканей.
[Закрыть]дерева. Всевозможные колониальные дары наполняли воздух экзотическими ароматами. Толпы рабочих, в большинстве своем в черных шапках и широких, стянутых на талии фартуках, сновали между ними. Вагоны, скользящие по рельсам, опутавшим причудливой сетью весь порт, какие-то машины, предназначенные для самых разнообразных работ, козловые подъемные краны и обычные – целая механическая популяция, непрерывно работающая, поднимала тюки, мешки, ящики, набитые товарами. Среди этого муравейника шипение выпускаемого пара, лязг блоков и лебедок, скрежет цепей, стук конопатчиков, болтающихся на канатах у бортов кораблей, свист ветра в лесу мачт и вдали – глухой рокот поднимающегося прилива – вот что слышно и видно в портовых бассейнах, вместивших в себя целое море, вот жизнь, движение, шум, одним словом, вот общий вид доков Ливерпуля!
Глава XVI
ЗНАКОМСТВО С АНГЛИЙСКИМИ НРАВАМИ
После долгой прогулки, во время которой Жак и Жонатан получили общее представление об этом замечательном комплексе, не задерживая внимания на отдельных деталях, друзья оказались на широкой плавучей набережной, покоящейся на металлических плотах-понтонах. Эта подвижная платформа, поднимающаяся и опускающаяся с приливом, делает простой и удобной посадку пассажиров на суденышки, курсирующие между Ливерпулем и Беркенхедом. Для переправы через Мерси используют несколько небольших паровых суденышек, снабженных двумя рулями – впереди и сзади. Рулевой закрепляет один из них таким образом, что тот может служить форштевнем, в результате отпадает необходимость каждый раз разворачивать судно, что экономит драгоценное время. Эти катера обычно переполнены пассажирами и, хотя переправа длится от силы десять минут, обязательно имеют буссоль [106]106
Буссоль – угломерный прибор, сходный с компасом и применяющийся для определения магнитного азимута.
[Закрыть]на борту, так как из-за густых туманов противоположный берег часто бывает не виден.
Жак тут же устремился к одному из пароходиков, увлекая за собой своего спутника, и за весьма умеренную цену, один пенни, они переправились в Беркенхед. На палубе толпилась довольно пестрая публика. Между первым и вторым классом не делалось никаких различий; торговцы рыбой, рабочие, негоцианты сидели рядом на скамьях, совершенно не обращая внимания друг на друга. Любое подчеркивание различий задевает британское чувство равенства. Жонатан оказался рядом с бедной девушкой, возвращавшейся с пустой корзиной в Беркенхед после рабочего дня. Было тяжело смотреть на ее усталое миловидное личико. Опустив голову на грудь и скрестив босые ноги, безучастная ко всему, сидела она на скамье, всей своей позой выражая глубокую безысходность. Парижанин заговорил с соседкой. Выяснилось, что ее мать умерла во время пятых родов, а отец бросил несчастных детей на произвол судьбы. Будучи старшей, девушка взяла на себя заботу о сестрах и братьях. Ей удавалось не прокормить их, а скорее отсрочить голодную смерть. Она рассказывала свою историю, не проронив ни слезинки, ибо слезы уже давно иссякли. Что может быть печальней этой столь обычной для рабочих Ливерпуля драмы? Жонатан дал юной торговке несколько монет, и бедняжка была поражена тем, что посторонний человек проникся к ней участием. Доехав до дебаркадера Беркенхеда, девушка, ни разу не обернувшись, быстро скрылась из виду. Какая участь ждет ее? Несчастная, если она посвятит себя выполнению долга, постыдная, если она послушается советов своей красоты, столь для нее опасной.
Жак и Жонатан снова оказались на набережной, и так как до часа, назначенного Джо Кеннеди, оставалось совсем немного, друзья отправились к указанной таверне в таком густом тумане, что сквозь него с трудом пробивался свет газовых фонарей. Кстати надо заметить, что, когда к вечеру магазины и лавочки закрываются, улицы погружаются в полную темноту.
Гости мистера Кеннеди были встречены с удивившей их холодной вежливостью. Мало знакомые с английскими привычками, французы насторожились. Общество состояло из дюжины молодцов, которые, казалось, совершали некий священный ритуал, собравшись вместе поужинать. Мистер Кеннеди представил молодых иностранцев одному из своих друзей, сэру Джону Синклеру, по полному церемониалу, так хорошо описанному Купером [107]107
Купер Джеймс Фенимор (1789–1851) – популярнейший американский писатель, автор историко-приключенческих и морских романов.
[Закрыть]. Казалось, вы слышите капитана Трака из «Американского пакетбота».
– Господин Синклер, это господин Лаваре; господин Лаваре – сэр Джон Синклер. Господин Синклер – господин Савурнон! Господин Савурнон – сэр Джон Синклер.
После подобного представления знакомство состоялось.
Ужин проходил в виде пикника. Но в Англии любое собрание или скопление людей должно происходить с выборами президента и даже вице-президента. Следовательно, надо было соблюсти традицию. Выбор пал на Джона Синклера. Достойный джентльмен холодно поклонился и занял почетное место. Вице-президентом стал плотный, крепкий малый с красным лицом и широкими плечами мясника. Он сел напротив сэра Синклера. Парижане сели вместе.
– Сколько церемоний, для того чтобы съесть простой ростбиф и ветчину с яйцами, – заметил Жак.
– Пока не вижу здесь ничего интересного. На нас не обращают никакого внимания. Приступим к еде и будем наблюдать.
Ужин состоял из обязательного в Англии куска мяса, вырезанного из боков гигантского девонширского быка, и великолепной йоркской ветчины. Сотрапезники молча поглощали огромные куски, ничем их не запивая и с трудом находя время, чтобы перевести дух. Ели левой рукой, подцепляя вилкой особым образом скомбинированные ломти мяса и окорока, покрытые толстым слоем горчицы. Салфетки отсутствовали, и каждый при необходимости использовал скатерть. В продымленной зале царила полная тишина. Одетые в черное официанты обслуживали бесшумно, изредка шепотом подавая отдельные реплики.
Так прошло более половины ужина. Жак надеялся, что ликеры, подаваемые на десерт, немного развяжут языки и растормошат эти механизмы по пережевыванию мяса, но непредвиденное обстоятельство придало празднику другой оборот.
Вице-президенту вздумалось подняться из-за стола, чтобы выйти. Сэр Джон Синклер с царственной важностью спросил причину сего поступка. Вице-президент, мистер Бриндсли ничего не ответил и направился к двери.
– Мистер Бриндсли, – властным голосом остановил его президент, – вы не можете выйти, не спросив на то моего позволения!
– Почему? – возразил тот.
– Потому, что я председательствую на этом собрании, и, следовательно, любая подобная просьба должна быть обращена ко мне.
– Да будь я проклят, если сделаю это! – возмутился вице-президент.
– Вы упорствуете в том, чтобы выйти, несмотря на мой запрет?
– Я упорствую в том, чтобы выйти, и выхожу!
Сотрапезники спокойно ожидали исхода стычки.
– Внимание! – оживился Жак. – Мы присутствуем при демонстрации английских нравов!
В тот момент, когда мистер Бриндсли открывал дверь, сэр Джон Синклер произнес спокойным голосом:
– Мистер Бриндсли, не будет ли вам угодно снять сюртук?
– Очень даже угодно, – ответил тот. – Речь идет о боксе, не так ли?
– Вы прекрасно меня поняли.
Тут же стол был отодвинут, и высвободилось достаточное пространство для поединка. Официанты, привычные к такого рода церемониям, тщательно заперли двери. Секунданты вышли поближе к бойцам, а те, в свою очередь, стали приближаться друг к другу, выставив один кулак для атаки и поставив другой в позицию защиты.
– Дьявол, – прошептал Жонатан, – дело принимает дурной оборот!
– Да нет, это их манера оживлять ужин!
Раздалось несколько сильных ударов. Те, которые были парированы рукой, звучали сухо, другие же разукрасили физиономии бойцов. Зрители обсуждали схватку и уже заключали пари об исходе поединка. На эту тему завязались оживленные дискуссии, слышались крики: «Ура, ура! Гип! Гип!» – и группки, вначале мирные и спокойные, начали приходить в возбуждение, носящее зловещие симптомы. В этот момент мистер Кеннеди подошел к французским путешественникам:
– Поостерегитесь, свалка обещает стать всеобщей, тогда и вам придется поработать кулаками.
– Благодарю покорно, – ответил Жонатан. – С меня хватит. Не имею ни малейшего желания потерять глаз.
– Однако, Жонатан, чтобы лучше вникнуть в английские нравы…
– Ты как знаешь, Жак, а я лучше ретируюсь.
– Но мой добрый Жонатан, мы – французы. На чужбине каждый француз представляет Францию; мы не можем бежать… Кроме того, дверь заперта!
– У меня идея, Жак! Действуй, как я, и мы выпутаемся.
Потасовка действительно становилась массовой. У президента, если говорить на английском боксерском жаргоне, «сопило» было сильно повреждено, а у вице-президента несколько зубов сломано в «ловушке для картошки». Шум нарастал. Сам почтенный Джо Кеннеди получил хороший удар в глаз, и «кларет» тек отовсюду, когда вдруг погас свет. Это Жак и Жонатан ловко повернули газовые краны и скрылись под прикрытием темноты, хотя и успели получить пару добрых тумаков, давших им точное представление о мощи британского кулака.
