Текст книги "Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Глава XLI
БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ, ГАЙД-ПАРК, ПИКАДИЛЛИ, СТРЭНД

Площадь перед дворцом Конной гвардии – место для развода и парадов кавалерийских гвардейских полков. Каждое утро там можно услышать музыку, обычно звучащую в парижских кабачках. Но сейчас было уже поздно, маневры закончились, и Жонатану не удалось насладиться вариациями какой-нибудь темы из «Трубадура» в английском духе.

Парк Сент-Джеймс предлагает гуляющим солнечные лужайки и красивые тенистые уголки. Его пересекает небольшой ручей, протекая под тяжелым подвесным мостом. В одном конце парка расположен Букингемский дворец [243]243
  Букингемский дворец построен в 1825–1830 годах Дж. Нэшом; крупные перестройки осуществлялись в 1831–1837 и 1913 годах.


[Закрыть], резиденция королевы Виктории, в другом – дворец Сент-Джеймс. Последний, представляющий мало интереса для историка и археолога, служит для церемоний, приемов и придворных праздников. Здание очень красиво, особенно та часть его, которая выходит в закрытые сады. Однако снаружи туристам трудно судить о красоте орнаментов. Парк Сент-Джеймс переходит в Грин-парк, и лужайки сменяются лугами, а газоны – пастбищами. Множество барашков, гуляющих здесь и мирно щиплющих городскую траву, придают окрестностям буколический вид. Лондонские мясники арендуют здешние земли для выпаса своих огромных стад.

Как правило, за всеми этими парками, раскинувшимися в самом центре огромного индустриального города, создающими ощущение свежести, умиротворения, ухаживают весьма посредственно. Напротив, каждый волен свободно гулять по газонам, ничем и никак не огороженным.

В конце Сент-Джеймса виден монументальный вход в Гайд-парк, перед ним – Триумфальная арка.

– Жонатан, посмотри хорошенько на конную статую на площадке арки. По безвкусице и уродству она превосходит все, что только можно вообразить. Я бы сказал, что она перешла все границы хорошего тона. Лошадь под всадником явно пьяна, ей немалого труда стоит нести на спине герцога Веллингтонского [244]244
  Герцог Веллингтонский (Артур Уолсли; 1769–1832) – английский полководец и государственный деятель; в сражении против наполеоновских войск при Ватерлоо (1815 г.) командовал объединенными союзными войсками.


[Закрыть], владельца вон того особняка. Престарелый герой имел возможность любоваться собой из окон столовой, и он поистине незаурядная личность, если это зрелище не портило ему аппетит. Но так как английский кумир должен был видеть себя и из спальни, лондонские дамы установили со стороны Гайд-парка изображение полководца в виде гигантского Ахилла. Зачем надо было выбирать этого крикуна и баламута древности, храбрость которого не может быть поставлена ему в заслугу, не знаю. Причем Веллингтон – совсем голый, и от этой наготы в дрожь бросает. Кроме того, статуи, бюсты и портреты герцога наводнили Британские острова. Положительно, англичане здесь явно злоупотребляют, так же как в свое время они злоупотребляли Ватерлоо!

Гайд-парк – огромный зеленый массив с широкими аллеями, бесконечными газонами, гигантскими деревьями, большой рекой и великолепным каменным мостом. Это своего рода клуб лондонского света. Сюда стекается великое множество карет, и это при том, что респектабельные экипажи этот район не посещают. Зачастую на козлах здесь сидят члены клуба «Четверка в руках», мнящие себя первыми кучерами в мире. В разгар сезона, когда из-за летней жары вся провинциальная аристократия устремляется в город, толпы буржуа, совершающих конные и пешие прогулки, представляют собой весьма любопытное зрелище. Целые семейства – отец, мать, юные девушки и молодые люди – гарцуют на дорогих лошадях; старые лорды приезжают сюда выгуливать свою ежедневную скуку, перед тем как перенести ее в верхнюю палату, где она благополучно усыпляет сих почтенных государственных мужей. Судебный исполнитель будит досточтимых пэров [245]245
  Пэр – высшее дворянское звание (в средневековье буквально означало «равный королю»), дающее право заседать в палате лордов, верхней палате английского парламента.


[Закрыть]в момент голосования. В Гайд-парке можно встретить очаровательных англичанок, кстати, женщин тут больше, чем мужчин. Впрочем, это характерно для Британских островов, и в ближайшем будущем Англия столкнется с серьезной проблемой.

Последнее замечание Жонатана очень понравилось Жаку.

– Таким образом, – сделал вывод молодой человек, – старые девы не редкость среди островитянок, и при желании совсем не проблема жениться на богатой наследнице, уставшей от одиночества. Необходимо только обращать внимание на гербы на дверцах карет. Например, ромб – своего рода вывеска зрелой девицы.

– Я слишком устал, – ответил композитор, – и потом, у нас нет времени. Давай лучше присядем.

– Ну уж нет! Пошли, пошли! Сейчас возьмем кеб на выходе из Гайд-парка и отправимся обедать в нашу маленькую таверну.

Ехать туда было далеко, но, как друзья ни высматривали, они так и не увидели на всем пути ни одного заведения, где можно было бы поесть. Несколько раз, правда, им попались boarding house и eating house – меблированные комнаты со столом и харчевни, у них у всех был такой унылый, если не сказать безжизненный, однако, вид, а двери были так плотно закрыты, что и речи не могло быть, чтобы переступить порог.

Кеб, управляемый очень импозантным кучером, по виду – настоящим пэром Англии, поехал по Пикадилли – широкой улице с разномастными домами, зачастую низкими и темными, но тем не менее свидетельствующими о богатстве и роскоши. Каждая семья занимает отдельный коттедж с большим балконом, с прорезями в полу. Это может создавать некоторые неудобства при современной моде на кринолины, но англичанки из соседних окон и, надо сказать, даже англичане с улицы не обращают на это никакого внимания. Подобная система устройства коттеджей и частных жилищ объясняет, почему Лондон насчитывает двенадцать тысяч улиц и двести тысяч домов, и г-н Гораций Сэй был прав, когда сказал: «Лондон не город, это провинция, застроенная домами».

В красивых кварталах Пикадилли, Риджент-стрит, Хай-маркет царит оживление, хотя и меньшее, чем в Сити. Жонатан с интересом созерцал особенности английской жизни, проезжая по Пикадилли и торговым кварталам Стрэнда: почтальон, одетый в красное, довольствуется двумя сухими ударами молотком в маленькие двери домов; джентльмены комильфо оповещают о своем приходе пятью медленными ударами, а элегантные дамы, наносящие визит, объявляют о своем прибытии семью быстрыми ударами. Таким образом, каждый заранее знает, какого рода посетитель стучится и какова цель его прихода. Жак был поражен обилием сапожников и модных торговцев, наводнивших столицу. Их было по меньшей мере несколько тысяч. Что до торговцев сигарами, обладающих полной свободой коммерции, то им нет числа, но их товар ничего не стоит. Курильщиков завлекают броскими надписями и заманчивыми вывесками, которым, однако, ни в коем случае не следует доверять.

Миновав Трафальгар-сквер, кеб проехал перед особняком герцога Нортумберлендского, старым саксонским зданием с неординарным видом. В одном из салонов дома в рамке на стене висит знаменитая банкнота в пятьсот тысяч франков, которую герцог выдает за шедевр.

Стрэнд представляет собой широкую торговую магистраль, соединяющую кварталы Парламента и Сити. Движение на ней крайне оживленно. Стены, дома, даже тротуары пестрят афишами и рекламами всех видов. Прогуливаются «живые тумбы» – люди, носящие на себе плакаты в виде конусов или пирамид, исписанные объявлениями, возбуждая любопытство и покупательный азарт публики. В Англии свирепствует самая настоящая эпидемия рекламной лихорадки.

Глава XLII
ЖАК И ЖОНАТАН ПОСЕЩАЮТ ТЕАТР

Стремительно мчащийся кеб, направляемый ловкими руками кучера, ловко лавировал среди толчеи ярко окрашенных, странных форм экипажей. Туристы проехали перед дорическим фасадом Сомерсет-хауса и прибыли в Темпль-бар – единственный уцелевший фрагмент древней границы города – ворота в форме триумфальной арки, всегда открытые и закрывающиеся только перед одним человеком в целом свете – ее всемилостивейшим величеством королевой Англии, когда она намеревается направиться в этот квартал Лондона. Чтобы пройти в ворота, она должна получить специальное разрешение лорд-мэра. Если же королева захочет украсить свой наряд брильянтами английской короны, хранящимися в Тауэре, ее величество должна дать лорд-мэру расписку, ибо эти драгоценности принадлежат английскому народу, в том числе и этому нищему, бредущему по мостовой с мутным взглядом и пустым желудком, и мертвецки пьяному матросу, что ломится в двери пивной.

– В былые времена, – продолжал рассказывать приятелю Жак, – на воротах Темпль-бар выставлялись головы казненных. Я слышал, что сейчас во время всенародных праздников этот памятник украшают головами из картона, прекрасно имитирующими настоящие и кровоточащими, как ростбифы, столь милые сердцу Джона Булля.

– Охотно верю. Он на все способен. Но посмотри, Жак, какое стечение народа! Мы на Людгейт-стрит, и уже показался купол Святого Павла. А сколько детей! Можно подумать, что мы в Ливерпуле.

– А это во всей Англии так, Жонатан, и теперь мне понятно, почему английские писатели жизнеописания своих героев всегда начинают с самого раннего возраста: перед их глазами постоянно снует детвора.

Церкви в этой части города очень многочисленны. У французов было слишком мало времени, чтобы их посетить. Но, кстати сказать, двери соборов, похоже, всегда на запоре. Табличка на решетке сообщает имя священника, его адрес, а также род коммерции, которой он занимается, в окружении семейства – миловидных детей и супруги.

По Флит-стрит и Олд-Бейли – улицам, названия которых с трудом можно было разобрать на табличках, что, впрочем, характерно для столицы, друзья доехали до Ньюгейтской тюрьмы – сравнительно недавней мрачного вида постройки. Английские архитекторы в совершенстве владеют мастерством придавать постройкам подобный колорит. Туристы проследовали до банка и Биржи. Эти два здания построены в греческом или римском стиле и ничем особенно не примечательны. Английский банк, похоже, охраняет себя сам, во всяком случае, там не видно когорты солдат и инвалидов, как в Париже. Нью-Роял-иксчейндж [246]246
  Новая королевская биржа (англ.).


[Закрыть]напоминает церковь. В самом деле, разве он не является первым в мире храмом в царстве индустрии спекуляций?

– У англичан, – заметил Жак, – любопытная манера различать два типа биржевых игроков: bear и bull – медведь и бык. Покупающий, смелый и дерзкий, доверяющий, производящий и созидающий – это бык. Пессимист же, тот, кто неизменно считает, что все потеряно, одним словом продающий, – это неуклюжий, печальный медведь, медведь, которого покупатель часто заставляет плясать под свою дуду. Я нахожу это прозвище очень метким.

Проигнорировав новую конную статую Веллингтона и потратив несколько секунд, показавшихся друзьям вечностью, на созерцание шести коринфских колонн господина лорд-мэра, парижане вернулись в маленькую таверну, где важный официант вскоре подал им обед, для французских желудков не слишком обильный. На вечер Жак запланировал театральную программу. Молодой человек предложил приятелю посмотреть «Макбет» в Театре Принцессы на Оксфорд-стрит. Не теряя ни минуты, друзья вскочили в омнибус, не без труда определив среди тысячи названий на дверце станцию назначения. Наконец, в половине восьмого французы уже выходили из экипажа перед театром. Жонатан взял два билета в партер, по два шиллинга каждый, и-получил на входе в зал следующую программу.

Акт I

Лагерь под Форресом. Степь, поросшая вереском.

Комната в замке Макбета в Инвернессе. Перед замком Макбета.

Акт II

Инвернесс. Двор замка Макбета.

Акт III

Парк неподалеку от Инвернесса. Комната во дворце Форрес.

Глен возле дворца.

Тронный зал дворца.

Акт IV

Пещера Ахерон.

Англия. Римская стена перед королевским дворцом.

Акт V

Комната в замке Макбета в Дунсинане.

Двор замка.

Равнина возле Дунсинана. Местность близ Дунсинана.

Под стенами замка.

В заключение вечера фарс

В течение вечера

Вальс «Лестница Купидона» – Монтгомери

Следующая суббота,

14 сентября,

Бенефис мистера Джеймса Андерсона и последний вечер, завершающий сезон

Бельэтаж – 5 ш. Ложи – 4 ш. Задние ряды партера – 2 ш. Балкон – 1 ш. Передние ряды партера – 6 ш. Частные ложи – 1 ф. 2 ш. 6 п.; 2 ф. 2 ш. и 1 ф. 11 ш. Двери открыты с половины седьмого, представление начинается в 7 час.

Аккредитованные агенты по продаже билетов в ложи и партер:

Мистисейл. Роял Лайбрери, Гукхам, Олд-Бонд-стрит; Сенд, Сент-Джеймс-стрит; Лидер энд Кок, Чепэлл, Сабб, Нью-Бонд-стрит; Эбберс, Олд-Бонд-стрит; Крамер энд Бик энд Хаммонд, Риджент-стрит; Картер, 12, Риджент-стрит; Кейт, Боулес и Кº, Чипсайд

Кассы открыты ежедневно с 11.00 до 16.45.

Зал Театра Принцессы был невелик, но изысканно и красиво оформлен, авансцена сделана с безупречным вкусом. Жак оказался сидящим в окружении дам в вечерних туалетах, с цветами в волосах и с типично английским, очень смелым декольте. Когда парижане вошли в зал, свободных мест было очень много, но после девяти часов публики должно было заметно прибавиться, так как цена на билет снижается вдвое. В Англии с ее полной свободой на все каждый волен основать театр, открыть новый городской маршрут омнибусов, организовать бал или кафешантан, издавать газеты на свой вкус. В этом последнем англичане весьма преуспели: в стране выпускается семьсот восемьдесят одна ежедневная газета и четыреста восемьдесят литературных и иллюстрированных журналов. Из этой беспредельной свободы проистекает тот факт, что директор театра в своих действиях никому не подотчетен и по своему усмотрению может менять стиль и направление репертуара своего театра, так же как и цены на билеты. Он – сам себе судья во всем.

Глава XLIII
НЕЗАБЫВАЕМАЯ ЛЕДИ МАКБЕТ

Спектакль начался. Жак не понимал ни слова, происходящее на сцене ему казалось пантомимой. Жонатан улавливал обрывки фраз и, пытаясь их понять, упускал оставшуюся половину реплики или тирады. Игра труппы была по-мещански сентиментальна и патетична, но тем не менее убедительна. Пытаясь донести до зрителей все вольности и смелые решения великого английского драматурга, актеры оглашали зал ужасающими воплями. Однако скованные и претенциозные движения служителей Мельпомены [247]247
  Мельпомена – в греческой мифологии одна из муз, покровительница трагедии.


[Закрыть], их утрированная мимика, типично английская внешность, по-видимому, нравились большинству зрителей. Поединок Макбета с шотландскими баронами определенно был похож на перепалку канатных плясунов. Шотландский король делал все возможное, чтобы наносить удары строго в определенном ритме, а Макдуф каждый раз терпеливо ждал, чтобы нанести ответный выпад.

Мисс Элсворти, исполнявшая роль леди Макбет, выглядела проще и сдержанней. Она была естественной среди необузданно-романтических эмоций своих коллег. Игра хоров была скрупулезно точной; три ведьмы испускали погребальные заунывные вопли под музыку Лока, эмоциональную окраску и колорит которой Жонатан оценил весьма высоко.

Декорации – разрисованные панно, установленные на сцене, менялись с завидной скоростью. Жак был очарован небольшими шотландскими городками в районе Инвернесса. Недавнее путешествие сделало разыгрываемую актерами историю близкой его сердцу.

Произносился ли на сцене подлинный текст Шекспира? Подлаживали ли артисты под английские условности реалистическую бесцеремонность поэта или исполняли его дословно в его великолепной грубости? Вот вопрос, на который было трудно ответить и который живо интересовал Жака. Он прекрасно знал трагедию по переводам. В театре во Франции пьеса всегда исполняется сильно измененной, с купюрами. Жак указал Жонатану на знаменитое место во втором акте после убийства Дункана, когда Макдуф спрашивает у привратника, какие три вещи вызывают жажду. Но сколько Жонатан ни вслушивался, как ни напрягал все свои способности в указанный момент, он ничего не смог разобрать. Но вот на один из ответов стража ворот зал прореагировал взрывом хохота.

– Браво! – воскликнул Жак. – Они воспроизводят подлинный текст великого поэта, искусство ставят выше условностей. Браво!

– Непристойность, друг Жак, заключается не в том, чтобы произнести, а в том, чтобы вырезать слова поэта. Они абсолютно правы, эта британцы. Играйте Шекспира дословно или вовсе не касайтесь его творчества.

Великая трагедия, слабо исполненная, была встречена довольно жидкими аплодисментами. Впрочем, английская публика выражает свои эмоции вообще очень сдержанно. Во время антракта исполнялся вальс Монтгомери, который никто не слушал. Вскоре занавес вновь поднялся: вечер завершался фарсом.

С первых же сцен Жак в «Первой ночи» узнал «Отца комедиантки» [248]248
  «Отец комедиантки» – пятиактный водевиль Байяра и Теолона, впервые поставленный 28 октября 1837 года в парижском театре «Варьете». Пьеса вдохновлена театральными нравами. В Париж прибывает некий комедиант по имени Гаспар со своей дочерью Анаис. Во второразрядном театрике с успехом идет их спектакль. На представление проходит богатый щеголь, граф Эрнест, обожатель модной певички Аниты, который собирается поставить для своей дамы сердца новый спектакль. Анаис путем разных хитростей и уловок, при активном содействии своего отца удается в конце концов перессорить Эрнеста и Аниту и заполучить главную роль. (Примеч. фр. издателя.)


[Закрыть], переведенного довольно точно. Директор театра с большим воодушевлением и живостью исполнил роль Ахилла-Тальма Дюфара, позволив себе тысячу остроумных импровизаций и добавлений к тексту. Говорил он наполовину по-французски, наполовину по-английски, а временами – даже по-итальянски. Вот исполнитель процитировал неизвестно зачем первую строку поэмы «Георгики» Вергилия [249]249
  Вергилий (в позднейшем написании – Виргилий) Марон Публий (70–19 до н. э.) – крупнейший римский поэт; в «Георгиках» («Поэма о земледелии», 36–29 до н. э.) пытался отразить свое идеализированное представление о безмятежной сельской жизни и крестьянском труде.


[Закрыть], и парижане схватились за бока от смеха, слушая, как артист произносил:

– Taytayre tiou potiouloe ricioubance sioub tigmini faidjai [250]250
  – Tityre, tu patulae recubans sub tegmine fagi…
  – Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука… (лат.)


[Закрыть].

Жак никогда не задумывался над тем, в каком виде латынь выходит из английского рта. Пьеса прошла гладко, и дочь директора мисс Мария Гаррис разделила с отцом успех вечера.

Усталые, засыпающие на ходу французы покинули театр в одиннадцать часов вечера. Какой насыщенный день после бессонной ночи в туристском поезде! Они спустились по Риджент-стрит, чтобы нанять экипаж. Но улицы были почти пустынны – и это здесь, в час, когда в Париже все залито светом и заполнено шумной толпой! Лондонские магазины, закрытые с восьми часов вечера, погружены во мрак. Лишь кое-где луч света пробивался сквозь матовое стекло какого-нибудь погребка, где можно выпить пива или виски. Полицейские бесшумно, как привидения, фланировали по тротуарам вдоль стен с маленьким зажженным фонариком на поясе. Проходя мимо дверей, они ударом кулака удостоверялись в том, что они заперты. Иногда стражи порядка встречались, шептали что-то друг другу на ухо и расходились в разные стороны.

Подъехавших к Хай-маркет туристов поразила резкая перемена: тишина сменилась шумом, пустынность – оживлением. Сотни женщин, одетых в немыслимые туалеты, заполнили один из тротуаров широкой улицы. Своим сомнительным ремеслом они занимались со свободой, дерзостью и вызовом, как бы говоря, что им нечего бояться полиции. Для них наступил час рынка и биржи, и в ход шли все приемы и уловки городских негоциантов, чтобы сбыть товар. В этот вечер среди несчастных существ была большая конкуренция. Предложения превышали спрос, и сделки заключались по более низкой цене, чем обычно.

Сколько среди этих женщин совсем еще молодых девушек, уже увядших от дебоша! Сколько свежих, красивых созданий оставили свою юность и красоту в публичных домах и кабаках, где любовь омывается джином и водкой. Эти заведения остаются открытыми до утра и предоставляют диваны и напитки опустившимся хай-маркетским Лаис [251]251
  Лаис (V в. до н. э.) – знаменитая греческая гетера, то есть женщина, которая вела свободный образ жизни, не подчиняясь рамкам семейно-бытового уклада рабовладельческого общества.


[Закрыть].

По мере приближения к Темзе в узких грязных улочках количество продажных женщин остается прежним, но их бедность становится заметнее. В этих кварталах сцены пьянства и дебоша мешаются с кровавыми сценами убийства и грабежа.

Жак и Жонатан, брезгливо взирающие на тошнотворное зрелище, нашли наконец экипаж, который и доставил их в «Лондон-Бридж-отель». Там они мгновенно погрузились в царство Морфея, не страшась никакой бессонницы, – так они были утомлены и измучены.

Глава XLIV
НА ПАРОХОДИКЕ ПО ТЕМЗЕ

Утром Жак разбудил Жонатана:

– Это наш последний день в Британии. Идем! Мы теперь как Вечные Жиды [252]252
  Вечный Жид – символ вечно гонимого и странствующего вдали от родины еврейского народа; возникновение этого образа связано с неевангельской легендой: когда Иисус Христос нес свой крест на Голгофу, он изнемог под этой ношей и хотел отдохнуть под дверью еврея Агасфера, но хозяин дома грубо прогнал Сына Божьего. Иисус в наказание предрек ему: «Ты будешь вечно метаться по земле, не находя себе пристанища, до самого моего второго пришествия».


[Закрыть]туризма. Это уже не просто удовольствие, это долг! Все время смотреть, еще смотреть и снова смотреть – вот наш девиз.

– Кстати, ты обратил внимание, что большинство девизов городов и орденов в Англии пишутся по-французски? «Бог и долг» с герба Англии, «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает» – девиз ордена Подвязки.

– Странно.

– Это идет еще со времен завоевания Британии норманнами. В течение двух веков добрые островитяне говорили на нашем языке!

– Что ж, на их произношении это никак не отразилось. Твое замечание, Жонатан, очень интересно, но оно только выиграет, если ты будешь развивать его на свежем воздухе. Поторопись, надо идти. Я уже прикинул программу на сегодня. Она обещает быть весьма насыщенной.

Через несколько минут друзья были готовы, они покинули гостиницу, пересекли Лондонский мост и сели на один из пароходов, спускающихся по Темзе до Гринвича. Река на подступах к мосту была запружена пакетботами и каботажными судами. Большинство из них спешили воспользоваться утренним отливом и на всех парах и парусах спешили вниз по реке.

Гринвичский пароходик на большой скорости удалялся от моста. Он оставил слева Кастом-хаус – таможню, монументальное здание с тремя обширными портиками ионического ордера, с колоннами, изъеденными испарениями Темзы. Вода в реке не тинистая и не илистая, однако напоминает зловонную жижу канализации. Впрочем, Темза и есть не что иное, как огромная сточная канава. Дважды в день прилив заставляет отступать нечистоты большого города, Северное море не хочет их принимать. Это, кстати, постоянный источник инфекций. Надо ли удивляться при таком положении вещей, что чума шесть раз опустошала Лондон, унеся, например, в 1665 году сто тысяч жизней? Во время сильной жары в июне и июле испарения от реки становятся просто невыносимы, и каждый год парламент по этой причине бывает вынужден прервать свои заседания.

Рассекаемые пароходом воды реки с трудом вспенивались, до того они были тяжелые и вязкие. Вскоре показались доки, ощетинившиеся пятнадцатью тысячами мачт кораблей, в них заключенных. Но после созерцания портовых сооружений Ливерпуля Жак решил, что вполне можно обойтись без осмотра лондонских. На излучине реки французы увидели плывущего гиганта. Это был «Левиафан» [253]253
  «Левиафан» – этот гигантский корабль, подробно описываемый автором чуть Дальше, был построен по проекту инженера Исамбара Кингдома Брюнеля, француза по происхождению. Пароход был спущен на воду в 1857 году и предназначался для перевозки переселенцев в Австралию; он мог взять на борт сразу 10 000 человек. Однако трудности управления судном в подобном рейсе вынудили судоходную компанию-заказчика отказаться от такого намерения. Гигант был переименован в «Грейт-Истерн» и с 1865 года использовался на прокладке трансатлантических кабелей. Два года спустя решено было перевозить на нем гостей из Америки на Всемирную выставку в Париже. В 1867 году Жюль Верн вместе со своим братом Полем совершил плавание на этом пароходе от Ливерпуля до Нью-Йорка, вдохновившее его на создание романа «Плавающий город». Кроме того, исполинский корабль упоминается в 1-й главе романа «Двадцать тысяч льё под водой». Не один Ж. Верн восхищался умением корабелов, построивших чудо-судно: гигантский пакетбот описан в «Легенде веков» Виктора Гюго. (Примеч. фр. издателя.)


[Закрыть], усилиями инженеров оказавшийся наконец в родной стихии. К большому огорчению Жака, этого монстра нельзя было посетить. Он стоял на якоре немного ниже Гринвича, в котором несколько мгновений спустя остановился пароход с нашими приятелями.

Гринвич расположен примерно пятью милями ниже Лондонского моста. Это настоящий город. Жак мельком взглянул на великолепный дворец, отданный под госпиталь для моряков. Он тщетно попытался показать Жонатану знаменитый английский меридиан, проходящий через обсерваторию, и затем увлек своего компаньона к лодке. Молодой человек хотел вернуться к «Левиафану» и осмотреть его со всех сторон. Двухвесельная шлюпка поднялась по течению, прошла мимо неоснащенного трехмачтового судна, служащего дополнением к госпиталю и своими скромными габаритами еще больше подчеркивающего необъятность «Левиафана». Жак смог получить представление о размерах гиганта, пройдя вдоль кожухов, которые сами по себе были настоящим монументом судостроению. Во время экскурсии Жонатан окунул палец в Темзу и весь следующий день сожалел о своем легкомысленном поступке.

Обогнув «Левиафан», этот плавучий город, лодка вернулась к набережной. Путешественники снова сели на пароход, который возвращался вверх по Темзе, и вышли на причале у тоннеля на левом берегу. Подойдя ко входу этого бесполезного чуда, задуманного и исполненного французским инженером господином Брюнелем, друзья спустились по спирали лестницы в широкий колодец. Его стены были украшены картинами с видами разных стран, нарисованными с апломбом колористов, отличающим английских художников. В низу колодца начинаются две галереи, тянущиеся на четыреста метров. Для публики открыта только правая. По ней за один пенни можно пройти под ужасными водами Темзы. Длинный узкий проход мрачен, от него тянет могильной сыростью. Газовые рожки время от времени разрезают темноту. Между двумя галереями, объединенными аркадами, множество лавочек, в которых самые красивые в мире продавщицы торгуют дорогими безделушками, не забывая добавить при этом, что сами являются частью своих товаров.

В тот самый момент, когда Жак и Жонатан входили в галерею, на другом конце какой-то промышленник, обладатель корнет-а-пистона, начал издавать под длинными сводами тоннеля, к великому удовольствию публики, странные завывания. Вначале медные звуки были плохо различимы, но вскоре Жонатан, шедший впереди, остановился и схватил Жака за руку.

– Слушай! – воскликнул он. – Слушай!

– В чем дело?

– Не слышишь?! Не узнаешь?!

Ужасный инструмент выводил с мощью, на какую только был способен, мелодию из «Трубадура»: «Ah! l’amor, l’amorond’ardole!» [254]254
  «О! любовь, сгораю от любви!» (ит.)


[Закрыть]

– Даже здесь, в тоннеле!

– Не понимаю, как он не обрушится, – просто ответил Жонатан. – Идем, Жак, бежим!

Друзья вернулись к началу тоннеля и в одной из лавочек заметили маленькую паровую машинку, размером не больше ладони, работающую от пламени газового рожка. Механизм приводил в движение ручку шарманки. К счастью, инструмент молчал, ибо одному Богу известно, что бы она сыграла.

Жак с облегчением вышел на дневной свет и, согласно намеченной заранее программе, направился к Лондонской башне – Тауэру [255]255
  Тауэр, или Лондонская башня – в XI веке был выстроен как королевский замок, Потом в разное время служил государственным казначейством и королевской тюрьмой; с 1820 года – арсенал.


[Закрыть]. Путь был не близким, и ввиду отсутствия экипажа пришлось проделать его пешком. После долгих блужданий, не раз сбившись с пути и заблудившись в запутанной сети многочисленных торговых улочек, соседствующих с доками, заметив мимоходом железнодорожные пути, пересекающие город по прямой линии через церкви и дома, вдоволь полюбовавшись на поезда, на всей скорости проносившиеся над крышами и башенками, двое Друзей, усталые до изнеможения, добрались наконец до Лондонской башни.