Текст книги "Мельник из Анжибо"

Автор книги: Жорж Санд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Но я-то, я мог бы дать показания под присягой!

– Ты этого не сделаешь!

– Это будет зависеть от …

– От чего?

– От вас.

– То есть как?

– Мое поведение будет зависеть от того, как поведут себя со мной в вашем доме, господин Бриколен. Я по горло сыт бессовестными наветами вашей половины и ее оскорбительными для меня выходками; я знаю, что ко мне тут относятся хуже, чем к любому другому, что вашей дочери запрещается разговаривать и танцевать со мной, приезжать на мельницу к ее кормилице, словом – учиняют мне всяческие притеснения. Я бы на них не жаловался, коли бы они были заслуженны. Но так как я их не заслуживаю, то нахожу их оскорбительными.

– Как, и это все, Большой Луи? А хорошенький подарочек, например банковый билет в пятьсот франков, не доставил бы тебе больше удовольствия?

– Нет, сударь, – сухо ответил мельник.

– Простак ты, мой мальчик. Пятьсот франков в кармане у порядочного человека стоят больше, чем удовольствие потоптаться в пыли. А тебе так уж важно плясать бурре с моей дочерью?

– Мне это важно, потому что тут дело идет о моей чести, господин Бриколен. Я всегда танцевал с ней перед всем честным народом. Никто в том не находит ничего дурного, и если бы сейчас меня хлестнули по физиономии отказом, люди легко поверили бы в то, о чем трубит повсюду ваша жена, то есть что я человек бесчестный и грубиян. Я не желаю, чтобы со мной обходились подобным образом. Так что вам решать, хотите вы меня и дальше сердить или нет.

– Да пляши ты с Розой, мой мальчик, пляши на здоровье! – вскричал арендатор с радостью, за которой таился хитрый расчет. – Пляши сколько тебе угодно! Если только этого тебе недостает, чтобы быть довольным…

«Ладно, посмотрим!» – подумал мельник, удовлетворенный своей местью.

– А вот идет сюда хозяйка Бланшемона! – сказал он вслух. Ваша жена, подняв скандал, помешала мне отчитаться перед этой дамой в выполнении ее поручений. Если она будет говорить со мной о своих делах, я сообщу вам ее намерения.

– Оставляю тебя с ней, – сказал Бриколен, вставая, – не забудь, что ты можешь оказать влияние на ее намерения. Ей скучно заниматься делами; она торопится с ними покончить. Внуши ей крепко, что с моей позиции меня не стронуть. А я пойду найду Тибоду и дам ей хороший урок насчет тебя.

«Ах, мошенник! Вдвойне мошенник! – сказал себе Большой Луи, глядя вслед арендатору, который, грузно переваливаясь, спешил удалиться. – Ты рассчитываешь, что я буду твоим сообщником. Как бы не так! Только за то, что ты считаешь меня способным на такое дело, я хочу заставить тебя раскошелиться на эти пятьдесят тысяч франков, да еще на двадцать тысяч впридачу».

XXI. Подручный мельника

– Милая моя сударыня, – поспешно обратился мельник к Марсели, заслышав шаги идущей за ней Розы, – мне надо сказать вам тысячу вещей, но я не могу выложить их все за десять минут. К тому же здесь (я не говорю о мадемуазель Розе) стены имеют уши, а если мы с вами выйдем прогуляться вдвоем, это вызовет подозрения по части неких дел… Но я непременно должен потолковать с вами; как Это сделать?

– Есть простой способ, – ответила госпожа де Бланшемон. – Сегодня я пойду гулять и, наверно, без труда найду дорогу в Анжибо.

– А если б еще мадемуазель Роза согласилась вам ее показать… – продолжил Большой Луи, уже в присутствии Розы, которая вошла в комнату, как раз когда Марсель произносила последнюю фразу. – Конечно, – добавил он, – ежели она не слишком гневается на меня..

– Ах, сумасброд! Из-за вас мне от маменьки еще достанется как следует! – отозвалась Роза. – Пока она ничего не сказала, но будьте уверены – за ней не пропадет.

– Не бойтесь, мадемуазель Роза. Ваша маменька, слава богу, на этот раз не скажет ни слова. Я оправдался, папенька ваш меня простил и взялся успокоить госпожу Бриколен, так что, если вы не держите зла на меня за мою глупость…

– Не будем говорить об этом, – перебила его Роза краснея. – Я не сержусь на вас, Большой Луи. Только надо было вам, уходя, оправдываться не так громко, а то вы разбудили и испугали меня.

– Так вы спали? А мне думалось – вы не спите.

– Полно, вы вовсе не спали, хитрая лисичка, – вмешалась Марсель. – Ведь вы в сердцах задернули занавеси.

– Я одним глазом спала, – ответила Роза, стараясь скрыть смущение напускной досадой.

– Во всем этом ясно одно, – сказал с нескрываемым огорчением мельник, – она сердится на меня.

– Да нет, Луи, я тебя прощаю: ты же не знал, что я была в комнате, – молвила Роза; она слишком долго называла Большого Луи, своего друга детства, на ты и теперь иногда, то ли по рассеянности, то ли намеренно, возвращалась к этому местоимению. Она хорошо знала, что одного-единственного словечка из ее уст в сопровождении этого сладостного «ты» было достаточно, чтобы все огорчения Большого Луи сменились бурной радостью.

– Однако же, – сказал мельник, вскинув на Розу засветившийся от удовольствия взор, – вы не хотите сегодня прогуляться на мельницу вместе с госпожой Марселью?

– Но как же я могу, Большой Луи? Ведь маменька запретила мне – уж не знаю почему.

– Вам папенька позволит. Я пожаловался ему на утеснения со стороны госпожи Бриколен; он их не одобряет и обещался внушить вашей матушке, что она ко мне несправедлива, – как оно и есть, хотя я тоже не знаю почему.

– Ну и прекрасно, если так! – с подкупающей непосредственностью воскликнула Роза. – Мы поедем верхом, хорошо, госпожа Марсель? Вы – на моей кобылке, а я – на папенькином жеребчике; он очень покладистый и резвый тоже.

– И я хочу ехать верхом, – заявил Эдуард.

– Это будет потруднее устроить, – ответила Марсель. – Я боюсь посадить тебя сзади, дружок.

– Я тоже, – подхватила Роза, – наши лошади довольно горячи.

– А я хочу в Анжибо! – упрямился мальчик. – Пойдем, мама, на мельницу!

– Туда далеко, у вас ножки устанут, – сказал ему мельник, – но я берусь отвезти вас, если ваша мама разрешит. Мы поедем вперед на таратайке, посмотрим, как доят коров, чтобы к приезду вашей мамы и этой тетеньки были свежие сливки.

– Можете ему доверить Эдуарда, – обратилась Роза к Марсели, – он очень любит детей! Уж мне-то об этом кое-что известно!

– О, вы были премилой девчуркой, – с умилением произнес Большой Луи. – Ах, всегда бы вам такой оставаться!

– Спасибо за комплимент, Большой Луи!

– Я не хотел сказать, что вы теперь не так милы: я имел в виду, что хорошо было бы, коли бы вы все еще были маленькой девочкой. Вы так меня любили в те времена, не расставались со мной, висли у меня на шее!

– Было бы забавно, – заметила Роза, пытаясь скрыть смущение насмешливым тоном, – если бы я до сих пор сохранила эту привычку.

– Ну так как? – снова обратился Большой Луи к Марсели. – Я беру малыша, идет?

– Поручаю вам его; не сомневаюсь, что он попадает в надежные руки, – ответила де Бланшемон, передавая мальчика Большому Луи.

– Ой, как хорошо! – радостно закричал ребенок. – Лопастушечка, ты будешь снова, как в тот раз, поднимать меня на руках, чтобы я мог по дороге срывать сливы с деревьев?

– Буду, ваше высочество, – смеясь, отвечал мельник, – но при условии, что вы не будете сбрасывать их мне на нос.

Труся в таратайке и играя с мальчиком, – отчего у него сладко щемило сердце, так как Эдуард своей детской прелестью, ласковостью и шаловливостью живо напоминал Розу той поры, когда она была ребенком, – Большой Луи уже подъезжал к мельнице, как вдруг заметил на равнине Лемора: тот шел ему навстречу, но, узнав сидевшего рядом с ним Эдуарда, сразу повернулся и поспешил обратно к дому, чтобы где-нибудь спрятаться.

– Отведи Софи на луг, – сказал Большой Луи работнику, остановив лошадь неподалеку от ворот. – А вы, матушка, позабавляйте ребеночка да не спускайте с него глаз; я быстренько сбегаю на мельницу – и назад.

Он кинулся искать Лемора; тот заперся в своей комнате и, с осторожностью отворив дверь, сказал:

– Ребенок знает меня; я не должен попадаться ему на глаза.

– А кто, черт возьми, мог предположить, что вы все еще здесь? – воскликнул мельник, с трудом приходя в себя от удивления. – Утром мы с вами распрощались, и я думал, что сейчас вы уже на пути в Африку! Кто же вы такой – странствующий рыцарь или просто неприкаянная душа?

– Я в самом деле неприкаянная душа, дружище. Посочувствуйте мне. Я прошел с милю и присел на камень у источника; помечтал, поплакал и вернулся… Я не могу уйти!

– Вот теперь вы мне нравитесь! – вскричал мельник, крепко пожимая руку Лемору. – Со мной такое бывало десятки раз! Да, десятки раз я уходил из Бланшемона и клялся себе, что больше не ступлю туда ногой, и всегда у обочины оказывался какой-нибудь источник, я усаживался поплакать, и не знаю уж, что за сила в этих источниках, но только я от них всегда возвращался туда, откуда ушел. Однако послушайте, мой любезный: вам надо остеречься; по мне, так пожалуйста – оставайтесь у нас, пока не сможете решиться уйти. Это дело надолго, как я предвижу. Тем лучше. Вы мне нравитесь. Я еще утром старался удержать вас; вы вернулись – благодарю вас за это. Но на несколько часов вы должны удалиться. Сейчас ониприедут сюда.

– Они обе? – воскликнул Лемор, понимая Большого Луи с полуслова.

– Да, обе! У меня не было случая даже словечко сказать о вас госпоже де Бланшемон. Она едет сюда для того, чтобы поговорить со мной о своих денежных делах, не Зная, что мне нужно с нею поговорить и об ее сердечных делах. Я не хочу, чтобы она узнала о вашем присутствии здесь, пока не уверюсь, что она не станет меня корить за то, что я вас сюда привез… Кроме того, я не хочу, чтобы она так неожиданно встретилась с вами, особенно в присутствии Розы, которая, конечно, ничего не знает обо всем этом. Поэтому спрячьтесь. Когда я уезжал из Бланшемона, они велели подавать им лошадей. Потом они, наверно, еще позавтракали, но как обычно завтракают прекрасные дамы? Поклюют чего-то, как птички, да и все; лошади у них не какие-нибудь клячи; словом, с минуты на минуту они будут здесь.

– Я ухожу… убегаю! – сказал Лемор, побледнев и весь дрожа. – Ах, мой друг! Она едет сюда!

– Понимаю: у вас сердце обливается кровью оттого, что вы ее не увидите; это тяжко, не спорю… Ежели б можно было положиться на вас… Ежели бы вы могли поклясться, что не покажетесь ей на глаза и не пошевелитесь все то время, что они будут здесь, я бы сунул вас в такое место, откуда вы видели бы ее, а сами оставались бы незамеченным.

– О дорогой мой Большой Луи, истинный друг мой, я обещаю вам, клянусь! Спрячьте меня – хотя бы под жерновом вашей мельницы.

– Да нет, черт побери, это не самое удачное место: у «Большой Луизы» кости потверже ваших. Я прижму вас полегче: вы подыметесь на чердак, где свалено сено, и через слуховое окошко сможете видеть наших дам, когда они будут проходить мимо. Я не против того, чтобы вы увидели и Розу Бриколен: потом вы мне скажете, многих ли вы знавали в Париже герцогинь красивее, чем она. Но погодите, я пойду посмотрю, что происходит.

И Большой Луи поднялся немного по склону холма Конде, откуда были видны башни замка Бланшемон и почти вся ведущая к замку дорога. Убедившись в том, что обе амазонки еще не появились, он вернулся к своему пленнику.

– Вот вам, приятель, – сказал он ему, – зеркальце за два су и добрая бритва, острая, как подобает бритве мельника; сейчас вы соскребете свою козлиную бородку. На мельнице она помеха, только и годна, что муку копить. И затем, ежели так случится, что кое-кому ваша физиономия попадется на глаза, без бороды вас труднее будет узнать.

– Вы правы, – согласился Лемор, – повинуюсь вам беспрекословно.

– Знаете ли, – продолжал мельник, – я ведь не без умысла требую от вас, чтобы вы убрали прочь эту черную шерсть.

– А какой у вас умысел?

– Я подумал, подумал и принял вот какое решение: вы останетесь у меня до тех пор, пока не поймете, что не должны доставлять горя нашей милой госпоже Марсели, и не откажетесь от своих безумных идей насчет богатства. Даже если вы пробудете здесь всего несколько дней, не нужно, чтобы знали, кто вы такой. А борода придает вам городской вид и привлекает внимание. Вчера вечером я мимоходом сказал моей доброй матушке, что вы землемер, – первое, что мне пришло в голову; выдумка довольно нелепая, лучше было сразу назвать вашу профессию. Впрочем, моя матушка ничему не удивляется и не усмотрит ничего особенного в том, что вы от обмера земель перекинулись на механику. Итак, любезный, вы будете мельником, это вам больше подходит. Вы будете работать – или сделаете вид, что работаете, – на мельнице; у вас, конечно, есть знания но этой части, и будет считаться, что вы даете мне советы касательно установки нового жернова. Я вас случайно встретил в городе, и оказалось, что вы можете быть мне полезны. Так ваше присутствие в моем доме никого не будет удивлять; я помощник мэра, я за вас отвечаю, и никто не вздумает спрашивать у вас дорожный лист. Наш сельский стражник немного любопытен и болтлив, но если ублажить его одной-двумя пинтами вина, он будет держать язык за зубами. Таков мой план. Придется вам с ним согласиться, или я от вас отступаюсь.

– Я покоряюсь: буду вашим подручным на мельнице, спрячусь – все, что угодно, только бы не уехать, не поглядев на нее хотя бы с чердака одним глазком.

– Тише! Я слышу цокот копыт. Тук-тук! – это черная кобылка мадемуазель Розы. Цок-цок! – это серый жеребчик господина Бриколена. Ну вот, вы побриты, умыты, и поверьте, что так вам идет в сто раз больше. Бегите теперь на чердак и закройте ставню слухового окошка; смотреть будете в щелку; если туда поднимется мой работник – притворитесь спящим. Дневной сон на сене – удовольствие, которое наши жители не прочь себе доставлять, и занятие это кажется им более христианским, нежели размышлять в одиночестве, скрестив на груди руки и устремив взор вдаль… Ну, ступайте. Бог и мадемуазель Роза. Ишь ты! Едет впереди! Поглядите только, как уверенно она держится в седле и какой у нее решительный вид!

– Прекрасна, как ангел! – воскликнул Лемор, который смотрел только на Марсель.

XXII. На берегу реки

Выказывая чуткость и предупредительность, которые развиваются в душе под влиянием истинной любви, Большой Луи мимоходом распорядился, чтобы легкий завтрак, состоящий из молока и фруктов, был подан под устроенным с наружной стороны ворот навесом из вьющихся растений, прямо напротив мельницы, откуда до этого места было настолько близко, что спрятанный на чердаке Лемор мог видеть и даже слышать Марсель.

Этот завтрак на сельский манер прошел очень оживленно благодаря неистощимым забавам закадычных друзей – Эдуарда и Большого Луи – и очаровательному кокетничанию Розы со своим воздыхателем.

– Осторожнее, Роза, – сказала молодой девушке на ухо госпожа де Бланшемон. – Вы слишком восхитительны сегодня и совсем вскружили ему голову. Мне кажется, что вы либо не хотите обращать никакого внимания на мои наставления, либо заходите чересчур далеко.

Роза смутилась, ненадолго погрузилась в раздумье, но вскоре снова стала поддразнивать мельника, словно и в самом деле решилась ответить на чувство, которое сама подогревала. В глубине души она всегда питала искреннюю дружбу к Большому Луи, поэтому едва ли было возможно, чтобы она стала вышучивать его просто игры ради, не допуская возможности, что ее сестринская привязанность к нему перерастет в нечто большее. Мельник, вовсе не склонный обольщаться, испытывал тем не менее безотчетное доверие к Розе, и его честная, свободная от подозрений душа подсказывала ему, что такое доброе и чистое создание, как Роза, не может холодно мучить его.

Он был счастлив, что она весела и воодушевлена в его обществе, и ему очень не хотелось оставить ее за столом с матерью, а самому уйти. Но Марсель уже поднялась и, отойдя немного, подала ему украдкой знак следовать за ней на другой берег реки.

– Ну что же, Большой Луи, – сказала госпожа де Бланшемон, – вы как будто не так грустны, как третьего дня. Я, кажется, догадываюсь, по какой причине.

– Ах, госпожа Марсель, вы все знаете, я это ясно вижу, и мне нечего вам рассказать. Напротив, вы могли бы рассказать мне многое, чего я не знаю, потому как мне сдается, к вам кое-кто должен питать и действительно питает большое доверие.

– Я не собираюсь выбалтывать секреты Розы, – сказала Марсель улыбаясь, – женщины не должны предавать друг друга. Тем не менее, я думаю – мы с вами можем надеяться, что она все-таки полюбит вас.

– Ах, если б она меня полюбила! Это единственное, что мне нужно на свете, и я, наверно, не стал бы требовать ничего больше, потому что в тот день, когда она сказала бы мне это, я скорей всего умер бы от радости..

– Друг мой, ваша любовь – это любовь искреннего и благородного сердца, и именно поэтому вам не следует так жаждать ответного чувства, пока вы не обдумали хорошенько, каким образом можно преодолеть сопротивление ее семьи. Полагаю, что как раз об этом, а не о чем ином, вы хотели переговорить со мной, для чего я и отправилась сюда тотчас же, как только вы позвали меня. Так вот, время дорого – сейчас к нам подойдут, и мы не сможем продолжать разговор… В чем могло бы состоять мое влияние на господина Бриколена, которое, как намекнула мне Роза, я способна оказать на него?

– Роза намекнула вам на это? – восторженно вскричал мельник. – Значит она думает обо мне? Значит, любит меня? Ах, госпожа Марсель! Как же вы мне сразу не сказали? Если она меня любит и хочет стать моей женой, все остальное уже неважно!

– Спокойнее, спокойнее, друг мой! Роза пока ничего не решила для себя. Она питает к вам сестринское чувство и хотела бы отмены запрета разговаривать с вами, приезжать к вам на мельницу, поддерживать с вами дружбу, как Это было до сих пор. Поэтому она попросила меня выступить в вашу защиту перед ее родителями, постоять за вас и выказать определенную твердость в моих деловых отношениях с ними. И вот что еще я поняла, Большой Луи: Бриколен хочет приобрести мои земли по дешевке, и, возможно, если бы Роза любила вас, я могла бы устроить ее и ваше счастье, поставив условием моего согласия ваш брак. Если только вы считаете это осуществимым, то не сомневайтесь нимало: я с величайшей радостью принесу эту небольшую жертву.

– Небольшую жертву! Да вы не думаете, что говорите, госпожа Марсель! Вы все еще считаете себя богатой – пятьдесят тысяч франков вам нипочем. Вы забываете, что сейчас они составляют изрядную долю ваших средств. И вы полагаете, что я принял бы такую жертву? О! Да я бы скорее раз и навсегда отказался от мысли о Розе!

– Это значит, что вы не понимаете истинной цены денег, друг мой. Деньги – лишь средство для достижения счастья, а счастье, которое приносишь другим, – это самое надежное, самое чистое счастье, какое только можно обрести самому.

– Вы добры, как сам господь бог, бедненькая вы моя! Но вы можете обрести еще более надежное и чистое счастье, и оно будет состоять в том, что вы обеспечите благополучие вашего сына, как велит вам материнский долг. А что скажете вы в тот день, когда из-за нехватки пятидесяти тысяч франков, которые вы пожертвовали друзьям, ваш сын должен будет отказаться от любимой женщины и вы не сможете ничем ему помочь?

– Меня глубоко трогают ваши слова и ваши заботы обо мне и сыне, но, право же, нельзя точно рассчитать, как все сложится в будущем. Кроме того, я оказываюсь не в таком уж безусловном проигрыше, как вам представляется: воздерживаясь от продажи имения по предложенной цене, я потеряю время, а ведь, как вам известно, каждый день, проведенный в бездействии, приближает мое полное разорение. Покончив быстро с этим делом, я освобождаюсь от точащих меня долгов, и в будущем, наверное, подтвердится, что я сделала единственный разумный выбор, приняв поставленные мне условия без сожалений и утомительных препирательств. Теперь вам должно быть ясно, что я не так уж бескорыстно щедра и что, заботясь о ваших интересах, не упускаю из виду своих.

– Как же мало вы понимаете в делах! – с грустной и нежной улыбкой промолвил мельник. – Вы говорите истинно как святая, дорогая моя госпожа Марсель, но только, позвольте вам сказать, в словах ваших нет смысла. Не позже как через две недели вы найдете покупщиков, которые будут довольны уже тем, что могут приобрести ваши земли но их настоящей цене, без накидки.

– Но они не будут платежеспособны, как Бриколен!

– Да, да, этим он и кичится: он, видите ли, платежеспособен! Великое слово – «платежеспособность». Он думает, что один он на свете может сказать о себе: «Я платежеспособен!» То есть он, конечно, знает, что есть и другие, кто может это сказать, но хочет таким способом пустить вам пыль в глаза. Не слушайте его. Он продувная бестия. Сделайте только вид, что заключаете сделку с другим покупщиком, пусть для этого даже потребуется предпринять некоторые показные действия и объявить о будто бы подписанных купчих. Я бы на вашем месте не стал стесняться. На войне все средства хороши, и с мошенником нечего церемониться! Разрешите мне действовать за вас, и через две недели – даю голову на отрез – Бриколен выложит все триста тысяч франков чистоганом, да еще прибавит к ним кругленькую сумму, чтобы склонить вас на свою сторону.

– Никогда у меня не хватит ловкости сделать все, как вы советуете, и, на мой взгляд, куда проще сделать каждого из нас счастливым по-своему: вас, Розу, меня, Бриколена и моего сына, который когда-нибудь мне скажет, что я правильно поступила.

– Все это красивые фантазии, – сказал мельник. – Вы не знаете, что будет через пятнадцать лет думать ваш сын о деньгах и о любви. Не затевайте такого безрассудства; я на него не пойду, госпожа Марсель… Нет, нет, и не надейтесь, гордости во мне не меньше, чем в ком другом, и я упрям, как баран… как беррийский баран, а уж упрямее его нет на свете! И кроме того, это был бы напрасный труд. Бриколен пообещал бы все и не выполнил бы ничего. Положение ваших дел требует, чтобы купчая была подписана до конца месяца, а я, конечно, никак не могу рассчитывать жениться на Розе уже через месяц: для этого нужно было бы, чтобы она была без ума от меня. Пришлось бы пойти на то, чтобы она стала предметом пересудов, жертвой злословия… Я на такое никогда не решусь. В какую ярость пришла бы ее мамаша, как были бы изумлены и как стали бы ее хулить соседи и знакомые! И чего только не наговорили бы! Кто понял бы, что вы потребовали этого от Бриколена из чистого благородства и бескорыстной дружбы? Вы не знаете, как злоязычны мужчины, а уж каковы по Этой части женщины – вы и представить себе не можете! Ваша доброта ко мне… Нет, вам не догадаться, а у меня язык не повернется сказать, как мог бы ее истолковать тот же Бриколен. А то бы еще сказали, что Роза, которая есть сама непорочность, оступилась, поделилась с вами по секрету своей бедой и что вы, спасая ее честь, пожертвовали из своих денег солидный куш виновнику… Словом, это невозможно, и, я надеюсь, приведенных мною доводов больше чем достаточно, чтобы вас убедить. О, не таким путем я хочу заполучить Розу! Это должно произойти естественно – так, чтобы никто не посмел слова сказать против нее. Я знаю, что только чудом могу разбогатеть и что она может обеднеть, только если приключится какой-нибудь несчастный случай. Господь мне поможет, коли она полюбит меня… А ведь может статься, что так оно и будет, не правда ли?

– Но, мой друг, я не могу разжигать в ее сердце любовь к вам, если вы лишаете меня возможности воспользоваться жадностью ее отца. Я ничего не стала бы предпринимать, если бы не придумала этого пути; ибо преступлением с моей стороны было бы возбуждать в этом юном и прелестном создании страсть, которая принесла бы только несчастье.

– Вы верно говорите! – отозвался Большой Луи, сразу помрачнев. – И я вижу, что я безумец… Поэтому, прося вас приехать на мельницу, я вовсе не хотел говорить с вами ни о себе, ни о Розе, госпожа Марсель; в вашей безграничной доброте вы ошиблись на этот счет. Я хотел говорить с вами только о вас самой. Но вы меня опередили, заговорив обо мне. А я, как недоросль, развесил уши. Потом мне пришлось отвечать вам. Но теперь я уже не отклонюсь от своей цели, а цель моя – заставить вас по-серьезному задуматься о ваших делах. Дела господина Бриколена мне известны; известны его намерения и то, что он сгорает от желания купить ваши земли; он от них теперь ни в какую не отступится, но, чтобы получить от него триста тысяч франков, нужно запросить триста пятьдесят. Вы их получите, если будете твердо стоять на своем. Но, уж во всяком случае, нельзя допустить, чтобы он уплатил за имение меньше его настоящей цены. Не бойтесь ничего. Ему слишком охота обтяпать это дельце.

– Повторяю вам, друг мой, что не смогу выдержать эту борьбу; она длится всего два дня, а силы мои уже иссякли.

– Да вам и не нужно ее самой вести. Вы поручите свои дела честному и опытному нотариусу. У меня есть один на примете; сегодня вечером я пойду потолкую с ним, а завтра вы его увидите, и вам для этого не придется никак побеспокоиться. Завтра в Бланшемоне престольный праздник. Перед церковью соберется много народу. Нотариус придет сюда прогуляться и, по обычаю, побеседовать со своими клиентами среди крестьян. Вы, словно невзначай, войдете в некий домишко, где он будет вас ожидать. Вы подпишете доверенность, скажете ему в двух словах, что к чему, я объясню кое-какие подробности, и вам останется только отослать господина Бриколена к нему, пусть с ним воюет. Если Бриколен не захочет с ним иметь дело, нотариус вскорости найдет вам другого покупщика; нужно только, чтобы Бриколен не пронюхал, что это я порекомендовал вам другого поверенного, вместо того, который ему свой человек. Он, уж наверно, вам его предлагал, и вы, может быть, даже были настолько безрассудны, что согласились взять его?

– Нет! Я ведь обещала вам ничего не предпринимать без вашего совета.

– Вот и хорошо! Значит, завтра, когда пробьет два часа пополудни, пойдите прогуляться по берегу Вовры как бы для того, чтобы оттуда обозреть всю картину праздника. Я буду ждать вас и провожу в дом к надежному и не болтливому человеку.

– Но, друг мой, если господин Бриколен обнаружит вашу руку в этом деле, направленном против его интересов, он вас выгонит из дома, и Розы вам больше не видать.

– Надо быть уж очень проницательным, чтобы дознаться до этого! Но коли, на беду, так случится… Я сказал вам, госпожа Марсель, бог совершит чудо ради меня, и тем охотнее, что ему будет известно: Большой Луи выполнил свой долг.

– Мой верный, мой самоотверженный друг, я не могу пойти на то, чтобы вы так рисковали из-за меня!

– Да как же я-то могу не сделать этого для вас, когда вы согласны были разориться, чтобы только мне помочь! Ну полно, оставим ребячество, дорогая госпожа Марсель; право, мы с вами квиты.

– Глядите, Роза идет сюда. Выразить, как я вам благодарна, – и то уже нет времени.

– Нет, мадемуазель Роза сворачивает на большую дорогу; они вдвоем с матушкой, а ей я шепнул, чтобы она немного задержала барышню, потому как разговор у меня с вами большой, госпожа Марсель! Мне нужно сказать вам еще одну важную вещь! Но вы, поди, утомились от ходьбы, мы уже долго бродим. Так как двор сейчас пуст, а на мельнице тихо, пойдемте присядем на скамью у ворот. Роза думает, что мы на том берегу, и еще погуляет по лугу, прежде чем вернется. То, о чем я собираюсь вам рассказать, для вас будет поинтереснее, чем денежные дела, и требует еще большей секретности.

Марсель, удивленная этим предисловием, последовала за мельником и уселась вместе с ним на скамью, как раз против слухового окошка сеновала, откуда Лемор мог видеть и слышать ее.

– Скажите-ка, госпожа Марсель, – несколько неуверенно протянул мельник, не зная, как приступить к теме. – Вы помните, что поручили мне отправить письмо?

– Ну как же! – откликнулась госпожа де Бланшемон, и ее спокойное, бледноватое лицо вдруг покрылось густым румянцем. – Но неужели я ошибаюсь и вы не сказали мне сегодня утром, что мое поручение выполнено?

– Минуточку, простите… Дело в том, что я не передал его на почту.

– Вы о нем забыли?

– Ну что вы!

– Потеряли?

– Это совсем невозможное предположение. Я не опустил его в ящик для писем, но сделал лучше этого – отдал письмо в руки адресату.

– Что вы хотите сказать? Письмо было адресовано в Париж.

– Да, но я случайно встретил человека, для которого оно предназначалось, и решил, что проще отдать пакет ему в собственные руки.

– Боже мой! Ваши слова пугают меня, Луи! – воскликнула Марсель, снова побледнев. – Вы наверное, ошиблись!

– Не так-то я глуп! Я ведь, может быть, и знаком с господином Анри Лемором…

– Вы с ним знакомы! И он здесь, в этих краях? – продолжала удивляться Марсель, не скрывая волнения.

В нескольких словах Большой Луи объяснил, как он узнал во встреченном им в *** молодом человеке того путешественника, который побывал раньше у него на мельнице, и адресата порученного ему письма – господина Лемора.

– Куда же он направлялся? И что делал он в ***? – спросила ошеломленная Марсель.

– Он направлялся в Африку, а в *** находился проездом, – ответил мельник, не спеша открыть карты. – Ближайшим образом дорога ему лежала на Тулузу. Он воспользовался утренней остановкой дилижанса, чтобы, пока другие пассажиры завтракают, сходить на почту.

– А где он теперь?

– Точно не скажу, где он может быть, но он уже не в ***.

– Вы говорите, он направлялся в Африку? В такую даль! Зачем?

– Именно затем, чтобы убраться как можно дальше. Так он ответил и на мой вопрос.

– Ответ этот яснее, чем вы думаете! – бросила Марсель, чье беспокойство все нарастало и невольно прорывалось наружу. – Друг мой, вы не так несчастны, как вам кажется! Есть судьбы более горькие, чем ваша.

– Ваша, например, сердечная вы моя?

– Да, мой друг, моя судьба много горше.

– Но не сами ли вы в том отчасти виноваты? Зачем вы наказали бедняге молодому человеку прожить целый год, мирясь с тем, что о вас не будет ни слуху, ни духу?

– Как! Значит он дал вам прочитать мое письмо?

– Вовсе нет! Он достаточно осторожен и скрытен, будьте спокойны! Но я так настойчиво выспрашивал его, так приставал к нему и столько угадал сам, что волей-неволей пришлось ему передо мной раскрыться. Ах, черт возьми! Я, видите ли, госпожа Марсель, больно охоч совать нос в секреты тех, кто мне по сердцу, потому как нельзя помочь людям, не зная, что у них на уме. Разве не так?

– Нет, мой друг, я очень довольна, что вы владеете моими секретами, как я владею вашими. Но, увы, при всей вашей доброй воле и сердечности вы ничего не можете сделать для меня. Однако скажите мне вот о чем: этот молодой человек не передал с вами для меня никакого ответа, ни в письменном виде, ни на словах?