Текст книги "Первокурсница (СИ)"

Автор книги: Жасмин Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Глава 18. Мира

Как сомнамбула сажусь в машину. Влад ни о чем не спрашивает, молчаливо заводит мотор, и за это я безмерно благодарна. Дает мне время прийти в себя, разложить мысли по кучкам. Из праха, из хаоса в голове вычленить хоть подобие порядка.

Макс сломан трагедией, раздавлен в ошметки! Отрекся от родителей за то, что отобрали последнюю надежду в критичный момент. За то, что его жену похоронили и оплакали раньше времени. Такое тяжело простить и понять тому, кто до последней секунды надеялся. Теперь он еще и врет про них, пытаясь подсознательно принизить их статус.

А меня он, как лекарство выбрал от своей боли. Но на деле я не лекарство, а наркотик ему заменяю. Тот, который теперь ему недоступен. Подойду ли ему, облегчу ли боль? Или только рецидив вызову? Никто не знает. Готова ли я вот так в омут с головой броситься? Лечить его. Терпеть его ранимость, закрытость. Сомневаюсь, конечно, но, может, и найду в себе силы. В каждой девочке есть материнский ресурс сострадания.

По идее, все, что узнала сегодня о Максе, могу понять и принять. Кроме одного. Вынести то, что он свою Аню мной заменить хочет, я точно не сумею. Я ведь навсегда для него останусь лишь подделкой настоящей любви. Ремейком. Суррогатом. И это пугает до дрожи и возмущает до трясучки.

Расстаться с ним надо. Но сердце плачет, тоской исходит, как только представлю, как ему прощальные слова говорю. Как будто беззащитному, ослабевшему от ран бойцу нож в спину вонзаю. В старую рану, в самое уязвимое, чувствительное место.

Исподтишка, подленько мысль кусает: а ведь больше не будет ни его объятий, ни поцелуев, выталкивающих в параллельную реальность, ни сладкой истомы в предвкушении встреч. Ни взглядов особенных, еще до прикосновения разжигающих огонь по коже. Все внутри сжимается от горькой досады.

На Влада, мельком взглянув, спрашиваю:

– Ты бы согласился встречаться с девушкой, с которой всегда будет сложно? Которую так жизнь потрепала, что она всегда на жизнь смотрит сквозь призму из боли?

Он, нисколечко не колеблясь, отвечает:

– Если бы любил, то согласился. Всегда надеешься, что твоей любви хватит и на горе, и на радость. Но в реальности я бы таких отношений ни себе, ни тебе, ни даже врагу не пожелал! Это либо путь к святости, либо в самое пекло, на дно.

Его слова меня еще больше укрепляют в мысли, что пора с Максом завязывать. До святости, положим, я точно не дойду. Я ведь самая обычная. Нет у меня в наличии ни железных нервов для этой дороги, ни мудрости исключительной, ни жесткого внутреннего стержня, ни любви неземной! Мне к зрелости духовной, к твердому каркасу морали еще топать и топать! Не потяну я сейчас таких отношений.

Беру в руки смартфон, набираю номер Макса.

Его обрадованный голос по совести плетью бьет. Жжет каленым железом, подлой, малодушной эгоисткой клеймит. И все же, себя пересилив, выдавливаю из горла то, что задумала:

– Я хочу серьезно с тобой поговорить. Это довольно срочно. Можем сегодня встретиться?

Тон его сразу меняется. Слышится неприкрытая напряженность.

– Сегодня вечером я уезжаю в командировку. Билеты уже куплены, так что, прости! Никак не получится. Когда вернусь, тогда и поговорим.

– А когда ты вернешься?

– Через пару недель.

Вот черт! В отчаянии звонко хлопаю себя по коленке! Если сегодня с ним не расстанусь, то за пару недель еще сто раз передумаю. Встретиться надо сегодня и точка!

– Разговор будет недолгим, – обещаю. – Скажи мне, куда подъехать и во сколько? Ты же найдешь для меня минут пятнадцать?

Макс молчит, думает. Видимо, пытается сообразить, что за вопрос такой срочный, который никак подождать не может? Но при этом такой однозначный, что влезет в пятнадцатиминутный разговор!

– Можешь подъехать ко мне домой к семи. Пока я собираю вещи, поговорим.

Морщусь невольно. Уж лучше где-нибудь на нейтральной территории встретиться!

– Домой к тебе неудобно как-то. Может, выйдешь ненадолго? Около твоего подъезда все обсудим!

– Ну, во-первых, я не кусаюсь. Ни дома, ни около дома. А, во-вторых, у меня банально не будет этих пятнадцати минут. Я же объяснил, что иначе я собраться не успею.

– Хорошо, – решаюсь, наконец. Слишком важным мне кажется поставить точку в наших отношениях именно сегодня. Боюсь тянуть. Страшусь передумать. Через минуту он присылает мне свой адрес и я заявляю Владу:

– Собираюсь сегодня с Максом порвать.

Смотрю в его внимательные глаза, сейчас устремленные на дорогу. Хочу реакцию разглядеть. Нет ли там презрения, которое сейчас сама к себе испытываю? Его лицо светлеет, он даже улыбается почему-то:

– Решилась все-таки? Почему, расскажешь?

Отрицательно качаю головой, одновременно вбивая адрес Макса в веб планировщик маршрута.

– Может, попозже. Точно не сегодня. Мне надо вечером к Максу домой ехать, а он в другой части города живет. На автобусе с тремя пересадками придется добираться. Больше часа в один конец. Ты сможешь меня опять выручить, довезти?

Влад кивает, но в лице снова появляется напряженность:

– Без проблем, конечно! А тебя не смущает выбор локаций для разговора? У него дома ты уязвима, как нигде. Не самое удачное место для расставания.

– Либо у него дома сегодня вечером, либо за две недели его командировки я могу передумать. Дискомфортно немного будет, сознаюсь! Но ничего, потерплю, буду настаивать на своем! Что он мне сделает? Не станет же к своей батарее приковывать!

Влад улыбается вымученно слегка и с тревогой на меня косится. Перестраховщик! Кругом видит опасность, даже там, где ее нет!

Подъезжаем к универу и оба успеваем на единственную оставшуюся пару в сегодняшнем расписании. Вбегаю в аудиторию в последний момент. Раскрываю тетрадь для конспектов. Пытаюсь записывать за лектором, но мысли утекают к предстоящему разговору. Соскальзывают то к Максу, то к Еве все время. Вдруг ощущаю удар по локтю. Оборачиваюсь к Ире, с упреком на меня глазеющей, шепчу:

– Ты чего?

– Нет, это ты чего! Нам сейчас вопрос объясняют, который точно в экзаменационных билетах будет, а ты сидишь, ушами хлопаешь. Ничего не пишешь! Ну-ка соберись!

Ее укор приходится как нельзя кстати! Помогает сфокусироваться, возвращает с облаков на землю. А точнее, на пол аудитории. С этого момента прилежно строчу за преподом чуть ли не каждое слово. Даже Ира подглядывает и то, что не успела, переписывает.

Потом еду домой. Обед в себя быстро запихиваю и пытаюсь учиться. Мама постоянно в комнату заходит, уговаривает меня еще хоть одно хачапури съесть. Для кого она старалась? Папа по достоинству не оценит. Ему что покупные пельмени, что мамины хачапури – все одно! Отказываюсь раз за разом, и на третьей попытке мама понимает, что мой отказ окончательный. Со словами: «Ну, учись, учись тогда!» горестно уходит, тихонько прикрыв дверь.

Но, оставшись в одиночестве, легче не становится. В голове бардак. Валяюсь на кровати, обложившись книгами и конспектами. Вчитываться в буквы пытаюсь, но не получается. Буквы почему-то в лицо Маска сплетаются все время. Когда до меня доходит: я только что перепутала готику с барокко, понимаю, что это край, за которым учебы нет. Откладываю материалы в сторонку и вместо них берусь за смартфон. Пишу Ире:

– Пожелай мне удачи в бою! Сегодня поеду с Максом расставаться!

Моментально в ответ приходит смешная картинка:

– Дуракам везет, так что желать тебе удачи считаю излишним.

С улыбкой уже отвечаю:

– Дурак, понявший, что он дурак – наполовину гений!

– Ну, тогда удачи тебе, мой половинчатый гений!

К шести тридцати подхожу к маме на кухню. Уже в пальто и в шапке одета. Сумку на плече придерживаю. Торопливо чмокаю ее в щечку и говорю непринужденно:

– Мам, я еду с Максом встретиться. Это ненадолго, если что.

Расцветшая мамина улыбка мигом увядает на словах про «ненадолго». Эх, плохой из меня стратег, неумелый! Хотела успокоить, что скоро вернусь, что за меня волноваться не надо, а получилось наоборот. Мама хватает меня за руку, на лице тревога написана и подозрение в глазах сквозит:

– Погоди-ка! А почему ненадолго? Ненадолго – это когда соседка пришла соль занять или муку. А с парнем своим встречаться в пятничный вечер по-быстрому – это еще зачем?

– Мам, я у него муку быстренько займу и приеду!

Отшутившись, выскальзываю из ее рук. Обещаю:

– Потом поговорим, а то я опаздываю!

Подбегаю к темно-серой тойоте Влада, устраиваюсь на переднем сидении. В ожидании меня он сидит, уткнувшись в лаптоп, учится.

– Спасибо, – говорю, – что опять меня выручаешь! С меня тортик после сессии в знак моей вечной тебе благодарности!

Он тянет за какой-то рычаг, и мы трогаемся с места. Со смешком говорит:

– Нее, торт за мой развоз маловато будет. Обещай, что после сессии к моим родителям в гости съездим! Тогда будем квиты!

С улыбкой качаю указательным пальцем.

– Не проси невыполнимых вещей, чтобы реже слышать отказ!

– Отказав двадцать раз, ты устанешь отказывать и согласишься!

Затем серьезнеет:

– Мира, ты хоть подготовилась как-то? Шокер, надеюсь, с собой прихватила?

– Зачем? Сначала ошарашить парня своим отказом, а потом еще и шокером добить? Чтобы для верности?

Бравирую, куражусь, но, чем ближе к дому Макса подъезжаем, тем сильнее мне не хочется к нему домой заходить. Ненавижу людей расстраивать!

Нажимаю на домофоне номер его квартиры и, пока раздаются гудки, открываю дверь. Захожу внутрь, как в черную пропасть ныряю. Найду ли в себе силы сейчас точку поставить? Или опять многоточием встреча закончится?

Глава 19. Мира

Макс живет в новой высотке, на двенадцатом этаже. В подъезде стерильная чистота, даже пахнет приятно. Ароматом жасмина. Пока поднимаюсь по лестнице к лифту, мимо спускается женщина с дочкой. Обе приветливо мне улыбаются, вежливо здороваются. Какой-то сад изобилия и благоденствия просто! Со своими нерадостными новостями чувствую себя неуместной в этой идеальной картинке.

Когда выхожу из лифта, замечаю полуоткрытую дверь, откуда доносится спокойная, этническая музыка. На ней висит табличка с нужным мне номером. Постучав пару раз, захожу. В глаза бросается ослепляющий свет. Прищурившись, понимаю, что лампы здесь самые обычные, не прожекторы, но практически белые стены добавляют помещению яркости. Квартира оформлена в виде студии. Пространства здесь океан, но Макса нигде не видно. Замечаю три внутренних двери. Говорю нараспев, чуть повысив голос:

– Привет! Я пришла. Ты где?

Появляется Макс на пороге одной из комнат. Выглядит обалденно. Футболка подчеркивает фигуру атлета, мышцы на руках красиво играют при каждом движении. Джинсы сидят идеально, как влитые. Первый раз его вижу неформально одетым и при виде его сразу фантазия разыгралась. Голос какой-то нашептывает злорадно, искушает: любуйся, любуйся, пока можешь! Так бы он выглядел на прогулке в парке или на пикнике за городом. Столько мест, где вы с ним еще побывать не успели. А могли бы! Ну что тебе стоит сейчас передумать? Вместо новости дурной, обними его покрепче, скажи, что скучала!

Пока лихорадочно вспоминаю, почему я решила наши отношения закончить, Макс подходит вплотную, обнимает и быстро к губам моим прижимается. Щетина мои щеки ласкает, поддразнивает. Его губы горячую волну в теле пробуждают. Он не торопится никуда, мои губы исследует. Или мне только кажется так, потому что время замирает в этой точке? С трудом, еле-еле от него отрываюсь.

Все еще держа меня в объятиях, Макс захлопывает дверь за моей спиной. Слышу щелчок, и он от меня на шаг отстраняется. Предлагает снять верхнюю одежду, чтобы не перегреться. Пока стаскиваю сапоги, снимаю пальто, думаю, что сказать. С чего начать не знаю. Его поцелуй меня здорово с толку сбил. Оглядываюсь по сторонам. Идеальный порядок вокруг. Никаких следов сбров нигде. Спрашиваю:

– А где твои чемоданы?

– Планы поменялись. Командировку перенесли.

– То есть мы могли бы и завтра с тобой встретиться без всякой спешки?

Он улыбается, руки сложив на груди, своим видом напомнив сразу рекламу в фитнес зале.

– Могли бы. Но, раз договорились, то зачем откладывать?

Галантно мое пальто принимает, вешает в шкаф-купе. Приглашает сесть на диван, пока он готовит нам чай. Обреченно вздыхаю. Ну, чай – так чай. Не могу же я ему по-быстрому буркнуть: «Нам с тобой не по пути. Больше мне не звони!» После всех его стараний в мой адрес, после пережитой трагедии он заслуживает большего.

В окно за белыми шторами с завыванием врезаются порывы ветра. Здесь тепло, уютно, а снаружи холод собачий! Вдруг с тревогой вспоминаю про Влада. Похоже, мои объяснения несколько затянутся. А у него сессия на носу. Строчу ему сообщение торопливо:

– Прости, я, кажется, задержусь. Не хочу больше у тебя время отнимать. Лучше я домой на такси вернусь! И спасибо, что подвез!

Тут же приходит ответ:

– Я тебя дождусь, не волнуйся! У меня с собой ноут, мне без разницы, где учиться!

Порываюсь Максу помочь чашки из кухни донести, но он меня на место усаживает:

– Мне приятно ухаживать за тобой. Хочу, чтобы ты рядом со мной расслабилась.

Милота какая! Все сильнее себя безжалостной садисткой ощущаю.

Когда чашки на столе стоят, а в прозрачном стеклянном чайнике, заполненном кипятком, медленно тонут чаинки, Макс садится ко мне поближе и говорит:

– Прежде, чем ты начнешь, позволь мне тоже высказаться!

За руку меня взволнованно берет и продолжает:

– Чем больше я тебя узнаю, тем больше ты мне нравишься. Ты наполнила мою жизнь смыслом, который я однажды потерял. Казалось, после ухода Ани я никогда не смогу ощутить полноту жизни, но ты все изменила. И за это я безумно благодарен.

Карие глаза его так близко! С такой нежностью на меня смотрят! Сердце стучит, как проклятое. Ну почему все сложнее и сложнее становится?

Понимаю отчетливо вдруг, что осторожно, бережно разорвать с ним не получится. Придется по живому резать и анестезия для этого не предвидится. Говорю прямо, насилу из себя правду выдавливаю:

– Прости, Макс. Я не думаю, что у нас с тобой что-то получится.

Его глаза темнеют от боли. Лицо каменеет. Он отстраняется сразу. Резко вопросом стреляет:

– Почему?

– Я была у твоей мамы сегодня. И видела Анино фото. Я не смогу всю жизнь в роли чьей-то копии прожить.

Пока говорю, его лицо все больше искажается злостью. Становится страшно. Он вскакивает с дивана и неотрывно, сверху вниз на меня таращится. Желваки на скулах играют, губы плотно сжаты. Чувствую, как от его взгляда в висках начинает болезненно вибрировать.

– Ты посмела к моим родителям без меня заявиться?! Мелкая, хитрая, подлая дрянь!

На этих словах холодею от ужаса. Это не он больше. Кончились обаяние, шарм. Притягательность растворилась в небытие. Со мной сейчас его альтер эго разговаривает. Жесткое, безжалостное и пугающее. Время для разговоров прошло. Поднимаюсь молча и направляюсь к выходу. Сейчас дойду до шкафа, достану пальто и уйду.

Вдруг голову резко обжигает невыносимая боль. Ощущение такое, будто с живой меня скальп снимают. Я теряю равновесие, падаю на пол, и он за волосы тащит меня к дивану, грубо чеканя:

– Куда собралась, тварь? Я еще не закончил!

Кричу от острой боли. От шока, неожиданной агрессии из глаз брызнули слезы. Пытаюсь вырвать волосы у него из руки, но он мой хвост на кулак намотал до самых корней. Дотащив до дивана, с разгона бросает меня на пол. Подставив перед собой руки, защищаю от удара лицо. Но сила толчка такова, что все равно утыкаюсь скулой в пол. Униженно лежу, скорчившись на полу. Всхлипываю беспомощно. Голова раскалывается от мощной, пульсирующей боли.

Кожу лица холодит гладкий ламинат, стоя на котором я десять минут назад раздумывала, не остаться ли мне с Максом. Почему я Влада не послушалась? Дура безмозглая и наивная!

Всхлипнув, утираю глаза и опускаю взгляд. Сажусь, ноги к груди поджимая, пытаясь мелкую дрожь унять.

Смотрю, как мелькают его голые пятки в поле зрения. Только сейчас замечаю, что он босиком здесь расхаживает. Ступни у него огромные, как лапы медвежьи. Ходит передо мной туда-сюда и рассказывает, как подло я поступила. Втихую, змеей подколодной подобралась к его близким. Не говорит даже, рычит, что я сама все испортила. Нашу сказку в кошмар превратила. Он ведь верил в меня, как в светлого чистого ангела. И даже не подозревал, что под личиной ангела подлая сука скрывалась! Ну ничего, он меня воспитает! Он, в отличие от меня, своими отношениями разбрасываться не собирается. Ибо понимает, как тяжело найти и как просто потерять!

Весь этот бред слушаю молча. Страшная догадка мелькает, кто помог его бывшей жене заболеть раком. Зажав рот рукой, чтобы не кричать от безысходности, часто дышу. Не выдержав, скулю в отчаянии:

– Что ты хочешь от меня?

– Уважения. Ты должна меня слушаться и чтить, как своего мужчину.

Молчу. Лицо в коленях прячу, чтоб не выдать себя. Почтения у меня ни грамма к нему не осталось. Только страх вперемешку с отвращением.

Он затихает, на диван усаживается, прямо передо мной возвышаясь. Похоже, он немного начинает успокаиваться. Пелена гнева с глаз немного слетает, и он замечает мой потрепанный, жалкий вид. Что-то вдруг перещелкивает в его больном мозгу. Макс опускается передо мной на колени и лезет обниматься, взахлеб бормоча:

– Девочка моя! Миленькая, сладенькая! Зачем ты так со мной? Я же любить тебя хочу! Обожествлять, баловать, лелеять!

Сижу ни жива, ни мертва. Статуей застывшей от ужаса замираю. Он меня целовать начинает, в лоб, голову, шею. Возмущенно его отпихиваю. Лепечу еле слышно:

– Пожалуйста! Не надо! Отпусти меня!

Когда он хватает мое лицо и, к себе повернув, впивается в губы, меня заполняет дикая ярость. Накрывает волна бешенства, сильнее, чем страх. Я не позволю себя поиметь, скотина! Сопротивляюсь уже изо всех сил, дубася его беспорядочно, отталкиваю его, ору во весь голос:

– Отстань! Отпусти меня, животное!

Он меня играючи в своих лапищах сжимает, руки к полу пригвоздив. Навалившись сверху всем телом, меня обездвиживает. Я теперь лишь трепыхаюсь под ним, как птица. Головой кручу, от его навязчивых губ уклоняясь, и ору изо всех сил, до хрипоты.

В этот момент воздух пронзает звонкая трель, и я растерянно моргаю от неожиданности. Раздается взволнованный, приглушенный дверью, голос Влада:

– Макс, открой. Я не уйду, пока не увижу Миру!

Мой мучитель, оставив меня, подскакивает к двери. Открывает какую-то коробку в стене, нажимает туда, и верещание звонка резко обрывается.

Громыхают мощные удары в дверь. Макс стоит в центре комнаты, и его безумный взгляд перебегает от меня ко входу и обратно. Рявкает свирепо:

– Ты моей будешь или ничьей! Усекла?

– Отпусти меня, – прошу. – Меня родители дома ждут.

Удары в дверь усиливаются. К ним еще добавляются чьи-то голоса. Похоже, соседи по площадке вышли. Влад кричит:

– У меня хорошие новости! Сейчас твои соседи полицию вызовут. Как ты будешь открывать? С полицией или без?

Макс прижимает руки к лицу и ревет от неистовой злости. Понимает, что проиграл. В исступлении бросается ко мне с перекошенным лицом, глазами, горящими безумием, хватает грубо за плечи и шипит:

– Если хоть кому-то расскажешь про то, что здесь было, я твоих родных урою! Либо их, либо твою мордашку оболью кислотой! Еще не выбрал!

Подталкивает меня к выходу. Все еще не веря в собственное освобождение, семеню к шкафу, хватаю пальто, неловко, торопливо его натягиваю. Наклоняюсь, чтобы сапоги застегнуть, и его руки по-хозяйски прохаживаются по моим бедрам. С ненавистью на него взглянув, открываю дверь и выскакиваю с разбега прямо в объятия Влада.

Вокруг роятся растерянные женские лица. Они, видно, осознать пытаются, кто здесь хороший, кто плохой. Судя по тому, как крепко я хватаю Влада за руку и к лифту за собой тяну, их сосед теперь, скорее, выглядит плохишом. Но перед тем, как зайти в лифт, оглядываюсь и вижу харизматичную, обворожительную ипостась Макса. Он непринужденно смеется, объясняя соседкам, что у его девушки слишком суровый брат и слишком строгие родители. Что поделать! И в нашем современном обществе находятся консерваторы из прошлого века!

Оборотень двуликий! Ненавижу!

Глава 20. Макс

Ускользнула из моих рук! Прочь улетела в самый важный, переломный момент. Если бы не тот урод, которому нестерпимо хочется рожу расквасить, она бы уже моей стала по праву!

Хожу кругами по квартире, никак успокоиться не могу. Вбегаю в спальню. В святое святых. То место, где я собой могу быть.

На стене мои фотографии с Аней. Наши самые счастливые моменты. Она здесь в свадебном платье. Легкая, воздушная, манкая. Красавица моя. Но сейчас нет настроения с ней разговаривать.

Мозг кипит от бешенства. Злость меня за глотку схватила и держит цепко, не выпускает. Дышать не дает, давит жесткой удавкой. Пока от нее не избавлюсь, даже думать связно не в силах.

Приближаюсь к боксерской груше, висящей в углу, и луплю ее со всей мочи. Представляю на ней рожу того мудака, который мою птичку только что утащил. Пощады себе не даю, мочалю его до седьмого пота. Пока футболка не промокает насквозь. Пока костяшки пальцев не начинают саднить. Пока на белой груше от содранной кожи не появляются кровавые разводы.

Тогда злость свою хватку ослабляет. Но, хитро скалясь, далеко не уходит. Знает что в моей башке она частая гостья, хоть и нежеланная.

Сбросив одежду на пол, иду под душ. Горячие струи шпарят по коже, смывая из памяти картинки. Заставляя из прошлого погрузиться в реальность. Включаю воду на самый холодный режим. Ледяные потоки пробирают до костей. Чередую холод и жар раз за разом. Долго так стою, отмокаю, пока в башке не наступает долгожданный порядок. Вожделение, усиленное разочарованием, утекает со струями воды, позволяя спокойно дышать.

Выхожу в чем мать родила из душа, валюсь без сил на кровать. Костяшки пальцев распухли, мышцы ноют от нагрузки. Радуюсь этой боли. Из-за нее не трупом ходячим, а живым себя ощущаю.

Мои девочки. Анечка. Мира. Обе должны мне принадлежать, и обе ушли. Утекли сквозь пальцы водицей непокорной. Одна спряталась туда, откуда не достать. Даже мне. А вторая все еще в зоне досягаемости. Но выцепить ее оттуда теперь непросто.

Беру свой смартфон с тумбочки. Опять сегодня звонил ее папка. Надоел со своими вопросами! Не собирался ему перезванивать, но после сегодняшнего придется. Надо узнать, вернулась ли Мира. И не растрепала ли она о нашей встрече родителям.

Набираю его номер. Он тут же отвечает, несмотря на одиннадцатый час. Радую его хорошей новостью – рассмотрение тендера перенесли на месяц. Появляется время подкорректировать его предложение. Нет, в ближайшие дни встретиться с ним не смогу, занят. Но к концу следующей недели можно. Он рассыпается в благодарностях. Значит, Мира ничего не рассказала. Если бы не вернулась, Самохвалов бы о ней спросил. Так что она однозначно дома и о нас умолчала. Хорошая девочка. Знает умничка моя, что я слов на ветер не бросаю!

После разговора с Самохваловым просматриваю неотвеченные вызовы. Нахожу три звонка от маман. Сколько раз я ее игнорировал, не перезванивал! Но сейчас при виде ее номера во мне снова загорается холодная ярость. Это она заварила кашу! Мою девочку от меня отворотила! Пусть теперь отвечает! Набираю ее номер. Слышу чуть надтреснутый, старческий голос:

– Максик, привет!

– Не называй меня так! – холодно цежу сквозь зубы. – Ты виделась сегодня с моей Мирой. Наговорила про меня гадостей, и она от меня ушла. Я снова потерял любимую по твоей вине!

Долгая пауза. Думает, как ей извернуться. Как всегда, хочет невинной овечкой прикинуться! Говорит медленно:

– Ты сказал ей, что меня и отца содержишь? Это правда?

– Конечно! Я оплачиваю ваши счета. Тему не меняй. Я о другом говорил.

Но маман решила взбрыкнуть, настаивает на своем.

– Визит Миры – это сейчас наша тема. Ты сказал ей, что нас содержишь. Но ты же денег нам никаких не даешь! А сам живешь в отцовской квартире и оплачиваешь только коммуналку.

Закипать опять начинаю. Счастье, что все силы израсходовал. Язвительно отзываюсь:

– Я оплачиваю коммуналку квартиры отца. Счета его, не мои. Радуйтесь и ликуйте! На собственном сыне экономите! Скажи теперь, зачем про меня гадости Мире наговорила?

Вздыхает громко. Напоказ, разумеется. И уверяет:

– Гадостей не было никаких. Когда я ее увидела, я всего лишь поразилась, как она на Анечку похожа. Вот и показала ей фотографию. Без злого умысла.

– Что еще ты ей наговорила?

– Ничего, сыночек. Ничего больше ей не сказала.

Всхлипывать начинает. Бессвязно оправдывается, бормочет:

– Она так неожиданно пришла. Не позвонив. Не договорившись. Я не смогла даже подготовиться, настроиться, тебе позвонить. Согласовать не получилось. Я так растерялась. Не знала, что делать. Гнать невежливо – это ведь ТВОЯ девушка. И по лицу ее понятно, что не врет. Поначалу даже испугалась, что это Анечка мне померещилась. Думала, что галлюцинации начались.

Обрываю ее:

– Только не надо опять слез разводить! Знаешь ведь, что я это ненавижу, – говорю с неприязнью и на этом отключаюсь.

Подхожу к бару, открываю дверку. Вожделенно смотрю на одиноко стоящую там бутылку вискаря. Забыться бы! Натрескаться так, чтобы вымести из своей черепушки всю горечь, все закавыки! Но желанное забытье, к себе манящее, не поможет мне Миру вернуть. Угрюмо бар закрываю и отправляюсь на кухню. Включаю кофеварку. Этой ночью еще долго не засну. Надо теперь думать, как мою птичку обратно ловить!