Текст книги "Первокурсница (СИ)"
Автор книги: Жасмин Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Глава 21. Мира
Едем в лифте. Здесь светло. Разглядываю в зеркале свой плачевный вид. Снимаю резинку с хвоста. Волосы, взлохмаченные, как воронье гнездо, приглаживаю щеткой, припасенной в сумке. Трех взмахов достаточно, чтобы привести их в нормальное состояние. Скула покраснела – наверно, будет синяк. Достаю тональник, аккуратный слой на лицо накладываю. Замечаю, как взгляд Влада меняется. Он на меня таращится в недоумении.
– Зачем прихорашиваешься, Самохвалова? Ты от шока берега попутала?
Теперь я удивляюсь. Но на сильные эмоции нет энергии. Взглядом лишь по нему скольжу устало и прошу:
– Отстань, а? Перед родителями не хочу побитой шавкой показываться.
– Какие родители? В полицию надо ехать! Заявление катать! На попытку изнасилования. Это ведь только попыткой закончилось?
Он пытливо на меня смотрит, ждет. Реакцию считывает. Ему важно понять почему-то, что именно со мной в этой мясорубке случилось. Киваю, подтверждая:
– Не успел он. Ты вовремя появился.
Мы уже приехали на первый этаж. Но мне все еще нужно зеркало, чтобы привести в порядок одежду. Прошу Влада лифт на месте придержать. Он ставит ногу в проем раздвижных дверей. Взбудораженный стоит и явно ждет от меня ответа. Того, которого дать не смогу.
Рассматриваю тем временем одежду. На любимой шелковой блузке пуговиц не хватает, рукав треснул не по шву. Придется выкинуть. Блузку так жалко, что реветь охота. Еле слезы сдерживаю. Или это не блузку, а себя жалко? Впрочем, не важно, наверно.
Неохотно объясняю:
– Он мне угрожал. Если кому-то расскажу о случившемся, мне конец. Или моим близким. Я буду молчать.
Влад и не собирается с моим решением соглашаться. Руками разводит возмущенно. Хмурится. Злится.
– Я сплю? Але! Ты у него на поводу пойдешь? Даже родителям ничего не скажешь? Как будто и не было ничего?
Отвечаю спокойно, пока из лифта выхожу:
– Конечно. Я его не трону и он меня не тронет. Таков уговор. Мне только того и надо, чтобы он от меня отстал. Хочу навсегда забыть его и сегодняшний вечер!
Влад выходит следом. Засунул руки в карманы джинсов, кипятится. Головой мотает, будто поверить мне не может. На повышенных тонах заявляет:
– Самохвалова, ты дура что ли?! Ничему тебя жизнь не учит! У него же крыша съехала! Он в полном неадеквате! Его наоборот прищучить сейчас надо!
Зажимаю уши. Это перебор. На меня уже орали сегодня. И нападали. Только не хватало от друга, от моей тихой гавани, прибежища крики выслушивать. Слезы из глаз брызнули, и сдержать их больше не получается. Жалобно поскуливая, прижимаюсь лицом в угол подъезда и реву. Сзади Влад подходит, руку на плечо опускает, просит тихо:
– Прости меня. Сам я дурак, раз орал на тебя в такой ситуации.
Разворачиваюсь к нему и утыкаюсь лицом в грудь. Меня трясет от рыданий. Говорить не могу. Думать не могу. Остановится не могу. Плохо так на душе, что следы самой себя потеряла. Той себя, которая счастливая была когда-то в прошлой жизни.
Влад меня гладит по волосам, успокаивает. Шепчет тихонько, как ребенку, бессмысленные слова. Про «все будет хорошо», про «поплачь, малышка, станет легче». Мне и правда через какое-то время легче становится. Будто со слезами валун огромный из груди вытек.
Садимся в машину, припаркованную под яркими фонарями. Хочу поскорее до дома добраться, улечься в постель и из памяти сегодняшний день вычеркнуть! Пока Влад заводит машину, прогревает двигатель, разглядываю бронзовую монетку с непонятной, узорчатой гравировкой. Она висит на кожаном шнурке, зацепившись за зеркало заднего вида. Поймав мой взгляд, Влад поясняет:
– Мне эту монету сегодня Сэм вручил. Сказал, что это оберег. Ему плохой сон приснился про меня – вот и подарил на удачу. Я сначала в кармане куртки носил, а теперь решил сюда повесить.
Когда медленно трогаемся с места, спрашиваю:
– Как у тебя получилось настолько вовремя ко мне на помощь подоспеть?
– Сам не знаю. Тебя долго не было, и в какой-то момент меня что-то торкнуло изнутри. Тогда как раз женщина в подъезд заходила. Я следом за ней проскользнул. Решил подняться к Максу и прозондировать обстановку. Вышел из лифта и сразу твои крики услышал. Кричишь ты громко, а изоляция в этой новостройке никакущая.
Подъезжаем к моему дому. Чувствую себя выжатой и усталой. Все же опустошенность на душе немного орошена радостью. Теперь ведь я точно знаю, что правильное решение приняла, отказавшись от Макса. И пусть пришлось пережить адский вечер, чтобы увидеть его подноготную, но, в итоге, мы расстались окончательно. Он сегодня сам своей немыслимой агрессией поставил жирную точку в наших отношениях.
Влад меня до двери квартиры доводит. Боится почему-то перед подъездом одну отпускать. Обнимаю его, задираю голову и смотрю в его серые глаза.
– Если бы не ты, – бормочу, – он бы меня сегодня уничтожил. Навсегда и без права восстановления.
Влад вздыхает и заявляет ворчливо:
– Не хочу каркать, но с твоей неисправимой наивностью и верой в людей, ты обречена попадать в передряги. Пора тебе записываться на курсы самообороны.
– Нет, Ерохин. Пока рядом мой рыцарь, не нужны мне никакие курсы!
Прощаюсь, наконец, и достаю из сумки ключи.
Поздно уже, почти десять. Родители могут спать, а могут на ночь какой-нибудь фильм смотреть, лежа в кровати. Не хочу с ними встречаться. Не нужны мне сейчас ни разговоры, ни вопросы. Захожу домой на цыпочках, как вор с украденным добром подмышкой. Прикрываю за собой дверь осторожно. Задвижка в лунку мягко заходит, почти без щелчка. Сразу в свою комнату проскальзываю.
Сбрасываю на кресло одежду. И, наконец-то, падаю без сил на кровать. Не рассчитав, произвожу шумное «бух». Замираю, морщась от досады, и жадно прислушиваюсь. Вскоре до меня доносится шуршание тапок. Поступь папина, тяжелая. Слишком рано расслабилась!
Сжавшись в комочек, забираюсь под одеяло и замираю лицом к стене, не шевелюсь. Вдруг сойду за спящую? Папа садится на край кровати, гладит меня по голове. И ласково, и грубовато выходит. До носа долетают алкогольные пары – кажется, он подшофе. В такие моменты его пробивает на задушевные беседы. Везет мне, как покойнице!
Отец говорит тихо:
– Я знаю, что ты не спишь. Можешь не отвечать, просто выслушай.
Молчит недолго. С мыслями собирается.
– У меня на работе тяжелые времена. Может, помнишь, я тебе рассказывал про шпунт? Такие специальные металлические доски, которые забиваются по периметру в котлованы. Чтобы предотвратить обрушения грунта и протекания. Ну, неважно, детали тебе не нужны.
Кровать проседает немного и голос его с другой стороны доносится. Он теперь от меня совсем отвернулся. Говорит как будто сам с собой. Или с пустотой.
– Так вот. Раньше этот шпунт у меня единственного был во всем городе. Заказов всегда немерено. Грунт в нашей местности влажный, неустойчивый. Ни одна стройка не обходилась без меня. Дела шли отлично. Но этим летом еще у двух фирм появился шпунт. Владельцы шустрые, пробивные ребята, хоть и молодые. Они каким-то образом всегда впереди меня оказываются. Заказов стало меньше в разы. Понимаешь, что это значит?
Он вздыхает тяжело.
– Я своих людей пачками в вынужденный отпуск отправляю. Прошу больничные брать. Не стесняться операции делать, если кто-то раньше откладывал. Видишь, до чего дошло? Если я сейчас этот городской тендер не выиграю, моя фирма – банкрот. Макс мог бы помочь, но он мне сразу сказал, что рисковать ради чужого человека не станет. Если породнимся – другое дело. Понимаешь, как много стоит на кону?
Не удержавшись, сажусь на кровати, поворачиваюсь к отцу. Папа сейчас только об одной чаше весов талдычит. Его фирма. Его успех. Его работники. А дочь? Счастье дочери здесь не в счет? Его грузный силуэт в лунном свете отлично виден. Жаль в глаза не посмотреть – придется со спиной разговаривать!
– Папа, прости! Не получится у меня с Максом ничего! При банкротстве, конечно, с деньгами будет туго. Но я постараюсь помочь. Устроюсь на работу куда-нибудь на пол ставки. По вечерам и по выходным. Мама тоже неплохо зарабатывает. Физиотерапевт – очень востребованная профессия! Я уверена, мы справимся! Ты тоже сможешь наверняка где-нибудь прорабом устроиться!
На этих словах он вздрагивает, как от удара. Поворачивается ко мне и ревет во всю мощь:
– Ты совсем сдурела или только прикидываешься? Я? Прорабом? Какому-то сопливому мальчишке подчиняться? И все ради чего? Чтобы дочь могла направо-налево жопой крутить! С кем попало якшаться, а достойного человека игнорировать!
Он вскакивает с кровати и выглядит устрашающе. Огромный, толстый, пьяный. Злой, как тролль. Вжимаюсь в стенку, закрываю лицо. Не хочу его больше видеть! И вообще никого не хочу! В этот момент в комнату вбегает мама. Слышу ее мягкий, примиряющий голос:
– Мы все сейчас вымотались. И соседи спят, наверно. Мы же не хотим, чтобы они полицию вызвали? Мира сейчас ничего не соображает. На усталую голову глупости говорит. Вот поспит, отдохнет – другое дело! Пойдем-ка в кроватку, я тебе массажик сделаю!
Вижу, как она медленно папу под локоток берет и тянет прочь. Мама, возможно, единственная женщина на Земле, способная папу успокоить и вытерпеть с его закидонами. Неправильно так думать, наверно, непочтительно! Но иногда я втайне мечтаю о том, чтобы много лет назад утонченная, красивая мама не моего отца, а другого мужчину выбрала. Твердого, сильного, доброго. С железобетонным самообладанием и внутренним стержнем. Воспитанного джентльмена, а не грубого тролля.
Это лишь мечты. Темные, плохие, но очень, очень сладкие. Убаюкивающие, как колыбельная на ночь. Как сказка, переносящая меня в другой, счастливый мир. Закрываю глаза. Надеюсь, у меня получится выбрать себе правильного парня. И мои дети совсем о другом будут мечтать, засыпая!
Глава 22. Мира
– Ты чего такой смурной? – интересуюсь у Влада. Под глазами синяки, лицо осунулось – то ли не высыпается, то ли от стресса. А может, и то, и другое.
– Меня сегодня в деканат вызывали, – сообщает неохотно.
Сейчас мы сидим в кафешке, наворачиваем плов. Точнее, я наворачиваю, а Влад механически в себя еду засовывает. Как робот. Это я его заставила сюда прийти, чтоб нормально поесть. Но он вот уже двадцать минут сидит, в тарелке ковыряется. Теперь, наконец, понимаю, почему.
– Декан велел одно объявление убрать из интернет-газеты. О том, что за разумную плату напишу курсовую. Там мои данные указаны: имя, фамилия, телефон. Ему кто-то очень добрый позвонил. Открыл глаза на мою незаконную деятельность.
Поперхнувшись, кашляю. Удивленно отрываю глаза от еды и с упреком на Влада смотрю.
– Ерохин, у тебя же соображалка работает! Зачем так подставляешься? Написал бы: «проконсультирую по поводу курсовой»! И с какой стати ты своими данными светил?
– Я не давал никакого объявления. Тех, кому за бабки пишу курсовые, всегда лично знаю. К тому же, у меня достаточно желающих, рекламировать себя ни к чему.
Глупо моргая, снова перевариваю его слова.
– То есть кто-то тебя подставил?
– Ага. Это мелочь, конечно. Но во время сессии неприятно. Каждая минута на вес золота. А тут идешь в деканат и пытаешься доказать, что объявление убрать не можешь, потому что не ты его постил. Бред.
Влад со звоном кладет ложку. Даже не стал, как обычно, хлебом тарелку подчищать. Пятерней взлохмачивает затылок. Интересуется:
– Твой отец мой номер телефона не спрашивал?
– Ты думаешь, это он тебя подставил? – округлив глаза, на Влада изумленно таращусь. – Да быть того не может! Он прямой человек, гадить исподтишка не стает! Не понравишься – напрямую скажет, не постесняется.
– Самохвалова, не догоняешь опять. Он мой номер мог Мартинсону дать.
– Максу?
Как ни странно, это имя сразу свое место в мозаике находит. Даже протеста в душе не возникает. Тем более, очень кстати вспоминается странное происшествие дома.
– Папа сегодня утром просил мой смартфон. Потому что его разрядился, а ему нужно было срочный звонок сделать.
– Ладно, не проблема. Пускай Макс развлекается. Главное, чтобы это не оказалось разминкой.
После обеда с тревогой покидаю Влада. Это что же получается? Макс не только псих неуравновешенный, но еще злопамятный и мстительный?
Иду в библиотеку. Сессия на носу, первый экзамен уже через неделю, а учиться со скрипом получается. Столько событий происходит в последнее время! Меня, как мелкое суденышко океан во время бури швыряет. Забавляется со мной, как хочет. А я ничего поделать с этим не могу. Лишь безмолвно, безропотно барахтаюсь. Пытаюсь не утонуть в водовороте.
Замечаю, как за окном темнеет. Бросаю взгляд на часы. Я здесь, в библиотеке, уже пятый час сижу. А толку с гулькин нос. Такими темпами моя первая сесия окажется сразу последней. Вот бы найти таблетку для фокусировки внимания! Проглотил ее и думаешь, о чем хочешь. А остальные, лишние мысли в мусорку выкидываешь. Или куда-нибудь в далекий архив прячешь! Я бы сейчас все, кроме геодезии, в архив отправила!
Когда голова становится чугунно тяжелой, а живот начинает до неприличия громко бурчать, поднимаюсь из-за стола, складываю книги в рюкзак, и отправляюсь домой. Пока жду автобуса, натаптываю тропинки по снегу. Всю эту неделю природа нас, горожан, из зимней сказки в осеннюю, слякотную тоску вгоняет. Изредка, правда, погода вспоминает про календарь и тогда снова холодает, как сейчас. Теперь иллюминация в форме снежинок над дорогами уже не выглядит так глупо.
Выпавший сегодня снег воспринимаю, как подарок. Любуюсь бриллиантовым блеском кристаллов в свете фонарей. Снежки леплю и бросаю в молодые сосенки, растущие неподалеку. Улегшись за павильоном, ангелов рисую, собирая косые взгляды старушек. Наконец, отряхнувшись, залезаю а автобус и устраиваюсь на заднем сидении.
В тишине между остановками вдруг различаю мелодию своего рингтона. После того, как с Максом порвала, меня теперь не щебет амадинов к телефону подзывает, а мощные аккорды «I’m free, free fallin'».
Это мама звонит, интересуется, когда я домой подъеду. Голос у нее напряженный. Надеюсь, папа не выпил и не запел свой вчерашний хит про вероятное банкротство!
Когда открываю входную дверь, мелькает мысль, что лучше уж папина песня, чем эти стоящие в прихожей знакомые ботинки! Бежать хочется, но куда деваться из собственного дома?
Мысли о побеге улетучиваются, когда в дверном проеме появляется папа. Он, конечно, выпил. Куда без этого? У нас же дорогой гость – надо компанию поддержать! Глаза его блестят пьяным, радостным блеском. Он в восторге, что дочь пришла. Хочет гостю угодить!
– Скорей, доча. Раздевайся и сразу в гостиную шуруй! Мама стол накрыла, – весело командует он.
– Я не голодна и мне учиться надо, – пробую отвертеться, но, как всегда, с папой это не работает. Линия его рта сурово выгибается. И он сухо приказывает:
– В гостиную топай! И без капризов!
Обреченно плетусь в гостиную. Я и в страшном сне вообразить не могла, что Макс после случившегося к нам домой заявится! Другой парень, наверно, от стыда не знал бы, куда деваться. Но только не этот наглый красавчик, невозмутимо сидящий за столом и блистающий белоснежной улыбкой, рекламой дантистов.
Подсаживаюсь к столу. Аппетит пропал. Даже живот не урчит больше. Адреналин в крови настроил все функции организма на выживание. Оказавшись в одной клетке с тигром, только об одном волнуешься – как бы самой обедом не стать!
Мама сразу суетиться вокруг начинает, мне в тарелку тушеные овощи с мясом накладывает. Спрашивает, буду ли салаты. Прошу ее не беспокоиться и нападаю первой:
– Я надеялась, наша последняя встреча все прояснила, Макс. Между нами ничего общего быть не может.
Он улыбается дальше, как ни в чем ни бывало. С салфеткой играясь, произносит насмешливо:
– Девушки – народ переменчивый. То влюблены, то охладевают. То обнимают, то тебя чураются. По закону жанра, завтра ты снова будешь мне рада.
Замечаю, как мама тянет папу за рукав и что-то ему на ухо шепчет. Пытается, наверно, донести, что нам надо наедине поговорить. Папа поднимается нехотя и разворачивается к двери, намереваясь уйти. Невольно подскакиваю и прошу:
– Нет! Не уходите! Я буду говорить с Максом только в вашем присутствии.
Отец, как ни странно, в этот раз на моей стороне. Пытливо на меня смотрит, под кожу пытаясь мне залезть, мысли считать. Не получается у него. И он садится, продолжает дальше в наш воинственный дуэт вслушиваться. Макс, конечно, кривится еле заметно, когда отец обратно на стуле устраивается. Но он же не у себя дома. По своим правилам играть не может! Заявляю твердо:
– Мой ответ «нет» в силе останется и завтра, и послезавтра.
– Ты давала уже мне обещания, которые не исполнила, – напоминает Макс. – Клялась быть понимающей когда-то.
Сознаю вдруг отчетливо, что мне его ни в чем не убедить. Мои слова, выводы для него – это прах, ничто. Это лишь инструменты, с помощью которых он своих целей добивается. Слушает своих собеседников только затем, чтобы просчитать варианты, как их к выгодной развязке подвести. Манипулятор, который чужие слова, как ниточки собирает. А потом за них умело дергает. С каждым словом ему все больше и больше власти над собой даю.
Молчу недолго и приступаю к еде. Насилу в себя запихиваю. Есть не охота, но и реагировать на него, бояться его больше не хочется. Не достоин он моих переживаний! Макс энергичным жестом указывает на мою тарелку:
– Рад, что к тебе вернулся аппетит, Мирочка. Видишь, немного разумных наставлений еще никому не мешали!
Молчу в ответ. Продолжаю мясо жевать через силу. Но, случайно поймав его самодовольный взгляд, не удерживаюсь, бью по больному:
– Макс, тебе когда в следующий раз к психиатру? Ты смотри, не затягивай, а то как бы обострение в хроническую форму не перешло!
Глава 23. Мира
Смотрю на лицо Макса. В темных глазах снова безумный огонь полыхает. Черты лица заостряются от гнева. Злой, как черт. Как тогда, в его квартире. И боюсь все это заново пережить, и предвкушаю с нетерпением. Пусть он свое истинное лицо перед родителями покажет! Ожидаю бешеного взрыва и он происходит. Только шандарахнуло совсем не того, о ком думала.
Отец резко обрушивает кулак на стол. Посуда от этого удара высоко подпрыгивает, испуганно звякнув. Он тяжелым взглядом меня буравит и заявляет:
– Моя дочь в моем доме гостей оскорблять не станет. Она будет делать все, что отец говорит. Понятно?
Киваю, вилку в тарелку поставив аккуратно. Взгляд опускаю. Еда в горле застревает от таких папиных напутствий.
– В глаза мне посмотрела! Быстро!
Поднимаю на него глаза и вижу, как тяжелое, жестокое нутро в его зрачках плещется. Он меня сломать настроен. Своей воле подчинить любой ценой. Либо прогнусь, либо катком раздавит так, что и мокрого места не останется. Здравый смысл, с малодушием сговорившись, приказывает подчиниться. Сердце другое велит. Меня сейчас на части раздирает от замешательства и паники.
Никогда я против родителей не бунтовала. Мама говорила, что даже в подростковом возрасте я идеальной дочкой была. А теперь не могу больше, как раньше.
Вскакиваю со стула, бегу в прихожую. Впрыгиваю в сапоги, сумку хватаю, шапку, шарф накидываю и выбегаю в подъезд. Хорошо, что переодеться в домашнее не успела! Уже на пороге до меня долетает мамин встревоженный голос:
– Мира, вернись!
Дверь за собой захлопываю и меня сразу холодом окутывает. Дрожащими руками пытаюсь пальто побыстрее застегнуть. По лестнице вниз слетаю и натыкаюсь с разбега на тетю Олю, которая как раз в этот момент заходит в подъезд. Она испуганно вздрагивает. Но, узнав меня, улыбается. Конечно, ей, как всегда пообщаться хочется. Показывает мне наверх, мычит что-то. В гости, кажется, приглашает.
Не такая уж и плохая идея – спрятаться у нее. Там меня точно никто искать не станет. Киваю и поднимаюсь за ней следом на третий этаж.
Она достает из своей фуфайки ключи, открывает дверь аккуратно, неторопливо. Хочется поскорее к ней домой забиться, как в невидимую норку и затаиться. Чтобы никто не нашел. Получить долгожданную передышку.
Оказавшись внутри, оглядываюсь. Здесь чисто, хоть и очень бедно. Пахнет старыми вещами, сигаретами и хлоркой. Обои на стенах древние, выцветшие. Лет двадцать, а то и тридцать никто ремонта не делал. Пол покрыт бежевым линолиумом в коричневую крапинку. Кое-где он содран и через дырки просвечивают старые доски. Мебели мало, только самое необходимое. Стол деревянный. Две табуретки на кухне. В единственной комнате виднеются шкаф, сервант и кровать. На окнах пестрые, ситцевые занавесочки в цветочек.
Слышу из своей сумочки знакомый рингтон, поющий про свободу. Горько улыбаюсь. Не так я себе свободу представляла! Достаю телефон, вижу пять пропущенных звонков от мамы и два от папы. Ставлю беззвучный режим и убираю смартфон обратно.
Тетя Оля приглашает меня на кухню, указывает на табуретку. Потом достает пачку черного чая и с вопросительным видом ее демонстрирует. Я киваю. Чай буду, да.
Она снимает с верхней полки шкафа две чуть покоцанные белые кружки в красный горошек с золотистым ободком. Двигает одну ко мне поближе, другую к себе и в чайник кипяток заливает. Ставит стакан с сахаром на стол и присаживается рядом.
Смотрит на меня участливо, по доброму. Спрашивает, как дела.
Говорю медленно, чтобы она успевала читать по губам.
– Плохи мои дела. Родители меня заставляют с Максом встречаться. А я не хочу.
Она кивает. Достает из ящика старую, помятую тетрадку в линеечку, сильно сточенный карандаш и пишет аккуратно, разборчиво:
– Плохой характер. Его жене трудно придется. Надеюсь, не тебе.
Спрашиваю:
– Тетя Оля, а вы как? Он же вас к сурдологу обещал устроить! Вы уже ходили?
Она мотает расстроенно головой и снова пишет:
– Нет. Уже два раза визит переносили. Почти не надеюсь попасть.
В груди возмущение зреет на Макса. Неужели он осмеливается бедной женщине голову морочить? Подразнил надеждой, обещанным перед носом покрутил, и на этом все?
Тетя Оля рукой машет. Мол, пустое. Потом указывает в сторону окна с улыбкой. Взглянув на ее подоконник, замечаю, что он весь усеян засохшими бутонами роз. Поначалу даже не поняла, что это цветы. Тетя Оля берется за карандаш:
– Не могу выкинуть красоту! Засушила себе на зиму. Буду смотреть и радоваться.
– Это те цветы, которые вам Макс подарил?
– Да.
Сжимаю чашку в ладонях. Чай уже немного остыл и я по чуть-чуть отхлебываю. Терпкий, приятный вкус. Сорт хороший, качественный. Спрашиваю виновато:
– Тетя Оля, можно я у вас переночую?
Она напрягается вся. Новая надпись в тетради:
– Тебе уже восемнадцать исполнилось?
– Да.
– Тогда оставайся!
Радуюсь, ликую. Не удержавшись, хлопаю в ладоши. Знаю, конечно, что глобально это проблемы не решит. Скорее, наоборот. Ночь, проведенная вне дома, моего строгого отца на дыбы поднимет. Но я боюсь возвращаться. Вспоминаю папины глаза и страшно становится. Ощущаю себя беззащитной букашкой с ним рядом. А мне до жути хочется себя человеком почувствовать, хоть ненадолго.
Мою посуду после чая, убираюсь на кухне. Тетя Оля готовит мне нехитрое спальное место. На раскладушке стелит ватное одеяло, сверху накидывает заштопанную в нескольких местах простынь, и шерстяной плед протягивает. Синий в белую полосочку. Пишет:
– Прости, подушки для тебя нет.
– Ничего, – говорю. – я свой свитер скатаю в трубочку вместо подушки.
Умывшись, устраиваюсь на раскладушке. Шерсть пледа жестко покалывает кожу, но мне в радость новые ощущения. Они как будто мне новую жизнь обещают. Непростую, ухабистую, но самостоятельную и свободную. Тетя Оля ложится на узкую кровать, отворачивается к стене и затихает. Я же долго не могу заснуть. Кручу свой смартфон в руках. Хоть и зла сейчас на отца, но совесть гложет. Не хочу, чтоб мама переживала всю ночь. Отправляю ей сообщение:
– Со мной все в порядке. Ночую у подруги.
Мама снова пытается мне звонить, но я не отвечаю. Сообщение отправляет: «Вернись домой! Мы за тебя волнуемся!»
Усмехаюсь криво. «Волнуемся», как же! Мама, может, и волнуется, а папа только злится и бесится! Что посмела его ослушаться!
От нечего делать открываю галлерею. Рассматриваю последние фотки. Мы с Владом в библиотеке – наше селфи на фоне книжной ели. А вот мы в буфете, кривляемся с пирожками в руках. На заснеженной полянке стоим рядом с собственноручно слепленным снеговиком. С улыбкой снежные кубики пресса разглядываю – мы его тогда качком решили сделать.
В груди щемить начинает. Сколько я Влада не видела? Несколько часов всего? А уже скучаю, как ненормальная. Хочется с ним поговорить, нажаловаться на отца, на Макса. Его мнение услышать. Но звонить ему сейчас не смею.
Строчу ему торопливо, пока не передумала:
– Ты как-то говорил про семейное общежитие, помнишь? Твое предложение еще в силе?
Тут же ответ приходит:
– Да. Можем хоть завтра подать заяву.
Улыбаюсь довольно и пишу:
– А сколько ждать надо, чтобы заселиться?
– Если квартира есть, то нисколько. Оформляемся, платим и заезжаем.
Еще чуть-чуть поколебавшись, спрашиваю:
– А ты точно не против?
– Самохвалова, не тупи! Я не предложил бы тебе то, с чем не согласен! (хохочущий смайл)
С облегечнием отправляю последнее сообщение:
– Тогда завтра в десять встречаемся в универе на нашем месте!
