Текст книги "Первокурсница (СИ)"
Автор книги: Жасмин Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Глава 1. Мира
– Как прикажешь тебе девушку искать, когда ты отказываешься бороду брить? Думаешь приятно целоваться с кактусом?
Отчитываю его на полном серьезе, мне не до шуток. Совсем недавно опросила подруг и поняла, что мало кому нравятся бородатые. Хочу найти Владу хорошую девочку, но все попытки терпят крах. Из-за бороды, не иначе! Ловлю его возмущенный взгляд, вслед за чем в серых глазах загораются веселые огоньки и рука небрежным махом взлетает в воздух.
– Ты права. Дело гиблое. Разрешаю больше никого себе не искать.
– Ну уж нет! Вот сбреешь бороду – обязательно тебя к кому-нибудь пристрою! Даже не сомневайся!
Подхожу к Владу и утешительно тереблю его плечо. Приходится сильно задрать руку, чтобы до него дотянуться. Хоть я и не мелкая, но парень просто огромный, под два метра в высоту. Высокий, худой. Как жердь. Как истощавший на голодном, общажном пайке великан. От этого баскетбола никакой пользы фигуре! Надо бы парня в качалку отправить, профицит калорий организовать. Откормить мамиными пирожками! На землю меня спускает привычный баритон:
– Ты сейчас домой?
– Какое там! Мне через пол часа историю архитектуры исправлять, – с трудом удержавшись от зевка, жалуюсь, – Сегодня пол ночи доклад переписывала. Боюсь, там каша, но мне лишь бы сдать. Уже все равно, на что!
– Кто препод?
– Игорь Денисович Курт – так его зовут, моего мучителя.
– Такой мелкий, лысый мужик?
– Ага. Мелкий, лысый, но о-очень вредный!
Внезапно вижу, как Влад меняется в лице. Губы плотно сжимаются, глаза мрачнеют. Из темно-серых превращаются в почти черные. Он просит:
– Не ходи к нему! Поговаривают, что он слишком любит молоденьких студенток.
– Любит? Цепляться к человеку по поводу и без – это теперь «любит» называется?
Возмущаюсь, завожусь с пол оборота, а сама невольно вспоминаю, как профессор придирался к моей работе. Пустяки какие-то выискал и уперся, как ишак: «Не зачту. Жду на пересдачу с новым докладом!» Значит, вот что ему нужно?
Мы сидим в фойе, занимая удобные кресла около выхода на улицу. Дверь нараспашку открывается хохочущей, раскрасневшейся от холода студенткой, поджидающей бегущую подружку. Оттуда веет морозом и я ежусь. Привычный глазу вестибюль универа вдруг теряет половину обволакивающего уютом тепла. Становится не по себе, но я храбрюсь. Пытаюсь даже не Влада, а саму себя убедить, что не все так плохо.
– Мало ли что говорят! Оценки сами себя не исправят. Что, ну что может в его кабинете случится? Приду, сдам доклад и адью!
Влад недоверчиво кивает, молчаливое несогласие в его глазах еще сильнее настораживает. В руках его опять появляется кубик Рубика – еще одна дурацкая привычка, от которой никак не могу его отучить. Когда нервничает, размышляет, достает свой крохотный брелок, и в считанные секунды сортирует цветные квадраты по граням. Убирает брелок в карман и протягивает мне пухлый рюкзак. Пора идти. Вскакиваю с кресла, подхватываю рюкзак и, криво улыбнувшись, поспешно обнимаюсь с Владом. От него приятно пахнет терпким мужским одеколоном. Не забыть бы потом узнать название – куплю потом отцу такой же.
Механически переставляя ноги, двигаюсь по длинному, светлому коридору без окон. Если поддамся страху, жуткой горой сдавившему грудь, то доклад не пересдам и тогда адью скажу второму курсу! Папа живьем меня съест! А мама опять схватится за сердце и попросит поискать в аптечке валидол.
Подхожу к кабинету профессора и замираю перед открытой дверью, не решаясь переступить порог. Но препод уже меня заметил. Он сидит за столом, расположившись почему-то спиной к окну, лицом ко мне и машет рукой, приглашая зайти. Отступать поздно.
Захожу в узкую, продолговатую комнатушку, заставленную стеллажами с книгами, папками и какой-то техникой. Одновременно ковыряюсь в рюкзаке, пытаюсь вытащить доклад, не сильно его помяв. Вдруг слышу:
– Самохвалова, вы в лифте живете?
– Что? – в недоумении смотрю на профессора. Тот буравит меня глазами из-за линз массивных очков. Парализует, как кролика. Наконец, тонкая нить рта с издевкой выплевывает:
– Что, что… Дверь за собой закройте!
Послушно исполняю приказ, тщетно пытаясь отогнать дурное предчувствие. Это ведь просто дверь в кабинет. Не в мышеловку, не в капкан, не в ловушку! Наконец, слегка дрожащими пальцами достаю помятый доклад, прижимаю к себе. Цепляюсь за него, как за соломинку, будто прячусь за щит, ненадежный и ломкий. Профессор протягивает мне руку. Глупо таращусь на его ладонь, пытаясь сообразить, что от меня хотят.
– Самохвалова, вы сегодня тупите бесподобно! Доклад мне дадите?
Вручаю ему тонкую бумажную стопку и быстро направляюсь на выход, торопясь поскорее отсюда исчезнуть.
– И куда вы собрались?
Приходится опять развернуться и вопросительно заглянуть в его глаза. На сей раз просто насмешливые, не злые.
– Я прямо сейчас прочитаю ваш опус. Не желаете узнать результат?
– Желаю, конечно!
Мне начинает импонировать тон разговора. Чисто деловой, по существу, хоть и насмешливый. Да пусть он смеется надо мной сколько угодно, лишь бы поставил зачетный балл и отпустил с миром!
Мужчина, просматривая странички, вдруг требует, даже не отрывая лица от доклада:
– Садитесь! – и указывает на стул, стоящий в каких-то тридцати сантиметрах от его собственного.
Робко жмусь к двери и вежливо качаю головой:
– Нет, спасибо! Я постою.
Как назло, я сегодня в сером шерстяном платье, чуть выше колен. Если сяду, оно задерется еще выше. Не хочу своими голыми ляжками сверкать перед этими плотоядными глазами, опять с суровой неумолимостью взирающими на меня.
– Это не просьба, Самохвалова. Подойдите и сядьте. Если у меня возникнут комментарии, вопросы, замечания, как мне показывать вам текст? Или у вас дальнозоркость? Вы с порога все увидите?
Вынуждена подойти. Одергиваю платье пониже и сажусь на самый краешек стула, как можно дальше от этого деспота. Сейчас власть в его руках и мне ненавистно чувство собственной уязвимости. Он хмурится, и красной ручкой перечеркивает почти всю страницу. Недовольно ворчит:
– Напустила туману… Нужны примеры, четко мысль излагай! Этот лист перепишешь.
Сердце, испуганно колотясь, ухает в топкую пропасть отчаяния. Да что же это такое? Не выдержав возмущаюсь:
– В прошлый раз вы к этому месту никаких претензий не имели! Мне опять все заново переписывать?
– Конечно, – смешок и внимательный взгляд из-под очков, – Или у тебя есть другие варианты?
Смотрю на него растерянно. Теряюсь в догадках. Что ты от меня хочешь? Решил отыграться на бедной студентке? Ты женоненавистник? Или диктатор? Тебя мама в детстве недолюбила? Какие комплексы кроются в твоей лысой башке?
Всем корпусом развернувшись ко мне, он все также пристально смотрит в глаза. Вдруг, поражая своей откровенной, бесстыдной наглостью, взгляд опускается на мою грудь, прожигая от нее позорную дорожку к коленкам, покрытым лишь тонким слоем капрона. До предела натягиваю платье, но колени так и остаются открытыми. Наша деловая встреча скользит по грани фола, рискуя превратиться в обыкновенное домогательство. Хочется сбежать, но вдруг мне показалось? Вдруг накрутила себя, нафантазировала триллер вместо скучной мелодрамы? Наконец, чуть хрипловатым голосом, профессор весело заявляет:
– Все-то тебе разжевать надо, первокурсница! Ты даешь то, что нужно мне, а взамен получаешь то, что нужно тебе. Засчитаю работу, поставлю хороший балл, не поскуплюсь, – он хищно скалится и добавляет, – Я прошелся по твоим оценкам. Тебе всего ничего не хватает до стипендии. Сильно хочешь стипендию?
Своими толстыми пальцами накрывает мне бедро, по-хозяйски сжимает. Это прикосновение окончательно подтверждает мои худшие опасения. Вскакиваю тут же, с отвращением отмахнувшись. Сердито кричу:
– Вы, Игорь Денисыч, часом не охренели?
В этот момент дверь открывается и в кабинет уверенно и спокойно, как к себе домой заходит Влад. Его фигура разом заполняет всю комнатушку. Футуризм какой-то, иллюзия невозможная! Он невозмутимо приближается к нам и засовывает руку в карман моего рюкзака. Вытаскивает оттуда смартфон под негодующие выкрики хозяина кабинета:
– Да что ты себе позволяешь, наглец? Прощайся с университетом, невежа!
Мой спаситель никак не реагирует. Тонкие, длинные пальцы уверенно бегают по экрану смартфона, пока не раздаются наши голоса: мой и профессора.
– Все-то тебе разжевать надо, первокурсница! Ты даешь то, что нужно мне, а взамен получаешь то, что нужно тебе. Засчитаю работу, поставлю хороший балл, не поскуплюсь.
Влад произносит сухо, без эмоций:
– Мира, достань зачетку. Игорь Денисович сейчас поставит тебе отметку за доклад. Хороший, щедрый балл – он обещал не скупиться.
На профессора жалко смотреть. Лицо покраснело, в глазах беззубая ярость вперемешку со страхом и отчаянием. В жалкой попытке сохранить лицо он двигает к себе зачетку и ухмыляется:
– Неуд по тебе плачет, Самохвалова, но я сегодня добрый. Пусть твой паж сотрет запись так, чтоб я видел. Тогда получишь нормальный балл.
Влад отрицательно мотает головой.
– Сотру запись и ваша щедрость улетучится. Не пойдет.
Профессор пожимает плечами, ставит в зачетку высший балл, витиевато расписывается. Торжественно вручает мне зачетку, затем разводит руками и добродушно заявляет:
– В конце концов, ничего такого я тебе не сказал, Самохвалова. Но стипендию тебе дарю, так и быть. Можешь не благодарить. Теперь идите, наш разговор закончен.
Влад хватает меня за руку и тащит на выход. На пороге оборачивается:
– Запись не сотру. Но если забудете про красивых студенток, я забуду про запись. Она нигде не всплывет, даю слово.
После этого обещания мы окончательно выходим, аккуратно закрыв за собой дверь. Влад по-прежнему тащит меня прочь, и я, нелепо подпрыгивая, быстро переставляю ватными ногами, пытаясь за ним поспеть. В вестибюле он, наконец, останавливается перед раздевалкой, достает из кармана номерок, отдает гардеробщице и поворачивается ко мне с упреком:
– Не хочу этого говорить, но… Я же тебя предупреждал!
Отвожу глаза, киваю. Предупреждал, да. Но разве был у меня другой выбор?
Надев пальто, выхожу с Владом на улицу. Тихо говорю:
– Спасибо, что выручил. Ты хороший друг.
Он долго смотрит на меня, будто хочет что-то сказать, но не решается. Потом, махнув рукой, отрезает:
– До завтра!
И быстро направляется в сторону общежития.
Глава 2. Мира
– Мирослава, вечером у нас будет гость, – папа стоит на пороге моей комнаты серьезный и напряженный, сжимая в руке смартфон. Торжественное выражение его лица и формальное ко мне обращение плохо сочетаются с мокрыми волосами, банным халатом и бирюзовым полотенцем, небрежно перекинутом через плечо.
Сажусь на кровати по-турецки, настороженно интересуюсь:
– Кого ждем?
– Придет мой хороший знакомый, – отец произносит это с важностью, с нажимом. Как будто объявляет о прибытии короля. От волнения потирает подбородок, заросший однодневной щетиной, местами уже седой. Не успел еще побриться.
– То есть убираемся сегодня особенно тщательно? – уточняю. – Не переживай, пап, пижаму в ванной сегодня точно не забуду! Краснеть из-за меня не придет…
Папа бесцеремонно меня обрубает, с холодком глядя в лицо:
– Не до шуток сейчас. Хочу, чтобы ты к нему присмотрелась.
В недоумении таращусь на отца, широко распахнув глаза. Стран… интересный он сегодня!
– В каком смысле присмотрелась?
– Он влиятельный человек. Бизнесмен. Обеспечен. Работает в горуправе. Зампред комиссии, определяющей строительные тендеры. Такой человек пригодится в зятьях.
Чувствую, как начинает дрожать подбородок, на глаза наворачиваются слезы. Хватаю подушку, прижимаюсь к ней лбом, глубоко дышу. Это абсурд какой-то, сон дурацкий! Не может же мой родной отец мне брак по расчету устроить! Он меня должен защищать, беречь, направлять к любви и счастью. Не использовать меня, как козырную даму в своем строительном бизнесе.
Слышу шуршание тапок. Кровать оседает под его весом. Нос щекочет хвойный запах папиного шампуня. Гладит бережно по голове. Прикосновения его неприятны. Как будто чужой человек меня трогает. Бывший когда-то родным и предавший. Голос его из каменного, стального чуть теплеет.
– Ты еще молодая, сопливая. Витаешь в розовых облаках. Веришь в рай в шалаше и прочий бред. Я тебе добра хочу. Если он тебе будет противен, можешь забыть. Но обещай хотя бы присмотреться!
Отец отводит подушку от моего лица, обхватывает двумя руками, стирает жесткими пальцами влажные дорожки на щеках. Заглядывает в глаза пытливо, по-доброму.
Если бы не сказал ту фразу про «можешь забыть», не простила бы его! Ни за что! Никогда! Но эта небольшая оговорка все в корне меняет.
Бормочу тихо:
– Ладно, присмотрюсь. Но ничего больше не обещаю!
– Большего и не надо, – заверяет в ответ.
Весь день идет уборка. Стараюсь сфокусироваться на пыли, энергично орудую тряпкой, чтобы не думать о вечернем визитере. Пытаюсь не волноваться. Квартира у нас большая, трехкомнатная. На неделе все заняты, не до уборки. На выходных приходится отдуваться.
Мама берется за пылесос, нагибается и тут же со стоном хватается за спину.
– Олег, ну, пожалуйста! Давай уже робот-пылесос купим! Меня радикулит замучил!
Из кухни до нас долетает голос отца, заглушаемый скворчанием сковороды:
– Чтобы ходить и спотыкаться об ползающую железку? Ни за что!
Мама, нахмурившись, досадливо качает головой, потирает спину. Передаю ей тряпку для пыли, а сама берусь за пылесос. За хлопотами проходит весь день. Отец злой, придирчивой фурией летает по квартире, зыркает по углам, проводит пальцем по шкафам, под кроватью. Проверяет, качественно ли мы убрались. С грустью понимаю, что в библиотеку сегодня не успею. Пишу Владу сообщение, извиняюсь. Мы собирались за книжками вместе посидеть, но из-за этого дурацкого бизнесмена все планы накрылись медным тазом.
К вечеру квартира вылизана и блестит, как леденец на палочке. Ни пылинки, ни пятнышка. Стол по-праздничному накрыт. Аромат мяса и выпечки заставляет истекать слюнками. Сижу в своей комнате на кресле у торшера, слушаю щебет амадинов, листаю странички учебника по европейской архитектуре, но сфокусироваться не удается. Взгляд то и дело срывается на настенные часы. Наблюдаю, как толстая стрелка медленно ползет к цифре шесть. Когда минутная стрелка замирает в верхней точке циферблата, а часовая в нижней, раздается гудение домофона. Папа, сломя голову бросается к двери. Его поспешность и нервозность никак не вяжутся со степенным внешним видом: рубашкой, отутюженными штанами, гладко выбритым лицом. Через минуту входная дверь открывается и в прихожую заходит гость.
Ожидала появления зрелого, пузатого дядьки, папиного ровесника. В лучшем случае, парня с блеклым лицом и водянистыми глазами – такого однажды встретила у папы на стройке. Вместо этого вижу перед собой фитнес модель. В одной руке у него бутылка вина, в другой пышный букет роз, который он тут же вручает маме. Глупо моргаю. Мне не верится, что такие красавцы бывают вживую, не по телевизору. И уж точно они не ходят к нам домой на субботний ужин. Высокий, смуглый брюнет лет тридцати. Широченные плечи, мощный торс – все, как я люблю. Умные карие глаза, правильные, чуть резко очерченные черты лица. Маленькая родинка на правой щеке. Слышу папин голос, как сквозь туман:
– А это наша дочь Мирослава, можно просто Мира.
Вижу протянутую мне широкую ладонь. Тяну в ответ свою для пожатия. Он неожиданно наклоняется и целует запястье. Меня, как молнией обжигает. Лавой кипящей обдает. Говорит что-то, но я ничего не слышу. Как будто вата в ушах. Лепечу:
– Извините, – и бросаюсь в свою комнату. Стыдоба какая! Веду себя, словно малолетка влюбленная. Будто чокнутая, которую недолечили. Не выйду к нему больше! Не стану позориться! И присматриваться не буду! На него смотришь – и глазам больно от этой яркой, совершенной красоты. А я кто? Девочка-студенточка. Самая обыкновенная.
Жду со страхом, что в комнату ворвется папа, отругает и потащит к гостю. Но никто не появляется. Слышу размеренный ритм разговора. Папин голос, мамин и бархатный баритон красавца. Как будто Ургант в нашей гостиной сидит, свои байки травит. Потихоньку успокаиваюсь.
Папа мне велел присмотреться, но между нами ведь и быть ничего не может. Что толку в гляделки играть? Такой классный парень, как он, никогда не взглянет на обычную, рядовую девчонку вроде меня. Буду с ним вежливой, милой, и только. В животе начинает бурчать от голода. Я ведь толком не ела сегодня! Подхожу к зеркалу, поправляю блузку, волосы и направляюсь в гостиную. Меня встречают радостными взглядами. Без осуждения, без нотаций. Это приятно.
– Проголодалась, наконец-то! – приветствует меня папа.
– Так ведь целый день жду твоего мяса, место в животе придерживаю, – голос мой вибрирует от волнения, звенит натянутой струной. Непослушными пальцами накладываю себе хорошую порцию. Ужасно стесняюсь есть при этом красавце. При нем даже дышать робею. Злюсь на себя за дурацкие страхи. Мне с ним не светит ничего, так к чему переживать?
С аппетитом урча, приступаю к еде.
– Пап, ты превзошел самого себя! Баранина нежнейшая, тает во рту!
– Правда, правда! – живо подхватывает красавец. – И букет специй интересный! Никогда такого в ресторанах не пробовал! Поделишься рецептом?
Папа хитро подмигивает.
– Это вообще-то семейный рецепт, Макс. По наследству от дедушки получил. Но если ты с нами породнишься, станешь частью семьи, то непременно его узнаешь.
Краснею и возмущенно таращусь на отца. Обязательно так откровенно позориться? С удивлением слышу ответ Макса:
– Я вообще-то не против.
Смотрю на его сияющие глаза, широкую, белоснежную улыбку, обращенную ко мне. Насмехается? Приколист несчастный!
– Пап, ты всегда мечтал о сыне. Вот усынови Макса, и сможешь тогда ему свой рецепт передать!
Папа задорно смеется, Макс улыбается.
– С характером у меня дочка! – с гордостью заявляет отец, глядя на гостя. – Но когда надо, послушная, шелковая. Хорошая жена будет.
Хочется кинуть в него чем-нибудь. Отплатить за свое унижение. Но я держусь. Лишь усерднее мясо пережевываю, до скрипа в зубах. Это же отец. Почитать его велено в десяти заповедях. Уважение к родителям с молоком своей матери-грузинки впитала. Оно у меня в крови сидит, как лейкоциты и тромбоциты. Ничем не вытравишь. Улыбаюсь натужно и заявляю:
– Может и стану когда-нибудь хорошей женой, до этого еще дожить надо. Но хорошей дочерью я точно быть перестану, если мы тему не сменим.
Снова взрыв хохота. Только на сей раз мне показалось в глазах Макса мелькнуло странное выражение. Сочувствие?
Мама, видимо, сжалившись надо мной, принимается за расспросы. Чем занимается наш гость? Как поживают его родители? Есть ли у него хобби?
Макс, разумеется, тут же расписывает свою жизнь сладкой картинкой. Специально, наверно, чтобы меня подразнить. Идеальная внешность дополняется совершенным образом жизни. Занимается винным бизнесом. Нет, он не сомелье, хотя однажды им был, и в винах прекрасно разбирается. По работе часто путешествует, много где побывал. Заседает в горуправе, работа там не пыльная. Главную бумажную волокиту берет на себя секретарь. Но когда назначают очередное собрание по поводу тендера, вынь да положь вовремя явиться. В качестве хобби у него, конечно спорт. Карате и бокс. Вот откуда взялась фигура атлета. Родители живы-здоровы. Пенсионеры, живут в частном доме. Он им помогает финансами. На этих словах моя мама окончательно уверяется, что лучше зятя ей не найти. Охает, ахает, восхищаясь его уважением к старшему поколению, многозначительно на меня поглядывает. Мол, такого парня упускать нельзя! Игнорирую ее сигналы. Я тут точно не при делах. Ем, радуясь от души, что отец оставил свои неприличные намеки.
Вместе с сытостью, запитой бокалом вина, все тело охватывает приятная истома. Напряжение исчезает куда-то вместе с кристальной трезвостью. Не привык организм к алкоголю. Незаметно для себя становлюсь добродушной, бесконфликтной душкой. Хочу уже потихонечку скрыться в своей комнате под предлогом уроков и немного вздремнуть, как Макс внезапно замирает, навострив уши и задрав указательный палец. Заявляет через секунду, что кому-то звонят.
Мы тоже прислушиваемся, но знакомых мелодий не улавливаем. Только амадины щебечут в моей комнате. Папа вдруг хохочет:
– Ты наших птичек с рингтоном спутал!
– Не может быть? Это реально птицы? – поражается Макс. Густые брови недоверчиво сдвигаются, образуя две вертикальных складки.
– Вы шутите?
– Да нет же! У Миры в комнате амадины живут. Хочешь, сам посмотри! – предложил отец, щедро наполняя свой бокал.
– Мира, покажешь? – Макс обращается ко мне осторожно, почти робко.
– Запросто! – щедро обещаю я и бодренько вскакиваю с дивана.
Проходим в мою комнату. Он внимательно осматривается и я, следуя за его взглядом, осматриваюсь вместе с ним. Обои пастельных тонов. Светлая мебель, карта желаний над персиковой кроватью, раскидистая пальма в углу, на столе клетка с амадинами. Прежде, чем подойти к клетке, он задерживается около карты желаний. С интересом изучает мою голову, наклеенную поверх идеальной фигуры Алессандры Амбросио в бикини. Снизу подпись «вешу 51 кг». Нет уж, это слишком личное! Подхожу и решительно оттаскиваю его за локоть в сторону пернатых.
– Две белые птички – самочки. Серые с пестрыми крылышками – самцы, – объясняю ему. – Песенки, которые ты слышал, поют мальчики. Девочки только чирикают.
– Все, как у людей, – заявил Макс. Гляжу на него с улыбкой, мол шутку его оценила. Но в его глазах нет и доли веселья. Не успеваю возмутиться про «только чирикающих девочек», как вдруг один самец начинает верещать высоким, жалобным писком.
– Что это с ним? – интересуется Макс.
– Мм… Готовится стать отцом, – смущенно признаюсь я и, кажется, краснею. Мы наблюдаем, как амадин подлетает к самочке и, отчаянно махая крылышками, завершает свою птичью любовь, напоследок тоненько, еле слышно посвистывая.
Мне почему-то не по себе. Стоим тут одни в моей комнате, затаив дыхание, любуемся птичьим интимом. Неоднозначная ситуация. Опять становится стыдно. Утомляет меня это чувство. Хочется отстраниться подальше от этого красавчика с модельной внешностью. Чтобы выдохнуть, наконец, и зажить старой жизнью. Без этого бесконечного «стыдно» и «неловко».
Он ко мне подходит вдруг близко-близко, внимательно осматривает, будто впервые. Его лицо вблизи моего создает иллюзию близости. Он рядом физически, а внутренне фиг знает где. Только не здесь. Не со мной. Совершенно неожиданно поправляет мне за ухо упавшую на лицо прядь и произносит задумчиво:
– А ты красивая. Фигуристая, с аппетитными изгибами. Губки так и просятся на поцелуй.
Внезапно разворачивается и направляется прочь. Так просто.
Остаюсь в своей комнате. Больше не выхожу даже попрощаться. Странный он парень. Опасный. Непонятный. Интригующий. Манящий и отталкивающий одновременно. Но больше отталкивающий, думаю я. На этих мыслях, похоже, засыпаю.
