Текст книги "Флорентийка и султан"

Автор книги: Жаннетта Беньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Однако усталость сказалась, и Фьора начала все сильнее и сильнее раздражаться.

Наконец, она не могла далее продолжать путь и остановилась на привал при первой же удобной возможности. Она принялась мысленно ругать себя за этот авантюрный поступок, итог которого еще никому не известен.

Она упрекала себя примерно такими словами: «Все то, что тебе сегодня пришлось испытать, взбираясь на эту гору, уже не раз случалось с тобой и происходит со многими в погоне за счастливой жизнью. Но человеку это нелегко заметить, потому что ему дано увидеть движение только тела, а движения души скрыты и неподвластны его зрению. Жизнь, которою мы называем счастливой, лежит на вершинах, и к ней идет извилистая и крутая дорога. Ее преграждает много возвышенностей, и чем дальше, тем круче становятся ступени. А на самой вершине все кончается. Именно она – цель этого путешествия. Туда хотят попасть все, но ни каждому это удается. Мало просто хотеть, нужно добиваться».

«Да,– говорила себе Фьора,– я не только хочу, но и добиваюсь. Но у меня почему-то не слишком хорошо получается. Почему же? Наверное, потому, что ровной дорогой, такой удобной и простой с виду, до вершины не дойти. Нужно или стиснуть зубы и карабкаться наверх, или остаться внизу. Там тебя застанет ночь, тьма и тень смерти. Ты будешь обречена на эту вечную тьму и вечные муки».

Как ни покажется невероятным, но эти мысли придали телу и душе Фьоры силы для последнего рывка наверх.

Солнце только-только достигло середины небосклона, когда Фьора и Джерардо стояли на маленькой ровной площадке, венчавшей саму вершину горы.

Усталость отступила куда-то далеко, и Фьора чувствовала только бесконечный прилив сил.

Завороженная какой-то удивительной прозрачностью воздуха и грандиозностью открывшегося перед ней вида, она стояла совершенно неподвижно. Ее Глазам открылось совершенно удивительное зрелище: белые полупрозрачные облака плыли прямо у ее ног.

Фьора чувствовала себя, словно бог на вершине Олимпа. Ей тут же вспомнились рассказы из древнегреческой мифологии, и она радостно рассмеялась, широко раскинув руки.

– Скажи мне, Джерардо, а в какой стороне Италия?

– Не знаю,– простодушно ответил тот.– Вон там справа – Рона, дальше – Авиньон, а там, слева, видите, далеко-далеко поднимаются верхушки гор.

Фьора только сейчас поняла, что это такое.

– Альпы! – воскликнула она.– Там Италия. Глядя на заснеженные и покрытые льдом верхушки Альпийских гор, через которые, если верить преданиям, прошел когда-то смертельный враг римлян Ганнибал, разрушая скалы уксусом, эти самые Альпы, такие далекие, показались Фьоре совсем близкими. Она скорее почувствовала сердцем, чем увидела глазами, итальянское небо. Ее снова охватило острое желание увидеть те места, где прошло ее детство, где все, казалось, было светло и безоблачно.

Пиренеи, которые были границей между Францией и Испанией, увидеть отсюда было невозможно. Хотя единственным препятствием этому являлось несовершенство человеческого глаза. Зато с левой стороны возвышались горы, окружавшие Лион, а с правой – Марсельский залив и устье Роны. Сама река была как на ладони.

Вдоволь налюбовавшись на город и возвышавшиеся далеко вокруг горы, Фьора решила, что пора двигаться вниз.

Солнце уже уверенно направлялось к горизонту, когда путешественники вновь оказались возле маленькой деревушки у подножья Ветреной горы.

Фьора даже не знала, что в те времена было мало любителей карабкаться на вершины гор, чтобы насладиться красотой природы.

Глядя с вершины Мон Ванту в сторону Италии, она искала в этом голубом просторе даже не Флоренцию, свою далекую родину, а свободу и счастье, которыми когда-то была полна ее душа.

Так закончилось это маленькое путешествие, которое внесло в душу Фьоры такое смятение и, вместе с тем, воодушевление, что последствия его будут откликаться в ней всю оставшуюся жизнь.

В последующие несколько дней Фьора гуляла по рощам, солнечным долинам, тихим холмам, окружавшим город. Она удивлялась огромному количеству живности, населявшему эти холмы и долины, бесконечному количеству диких коз, которые мирно паслись здесь, словно домашние. Даже олени не убегали от нее.

Переполненная впечатлениями, Фьора возвращалась домой, все больше и больше убеждаясь в правильности принятого ею решения. Если ей суждено покинуть Авиньон, то в Париж она больше не вернется. Ее ждут путешествия, ее ждет мир...

* * *

Шли уже первые дни мая, когда, наконец, из Парижа вернулся сеньор Гвиччардини. Новости, которые он привез с собой, были неутешительными. Дело было не только в том, что король Карл VIII серьезно готовился к войне, и не в том, что обстановка в самой Флоренции становилась все сложнее.

Дела обстояли гораздо хуже: с севера двигалась чума. Болезнь вспыхивала то в Амьене и Руане, то в Нанси и Дежоне, то в Пуатье и Безансоне. А неделю назад первых больных чумой обнаружили в Лионе и Клермон-Ферране.

По хроникам прошлого иска Фьора хорошо знала, что такое чума. К счастью, на ее веку эта ужасная болезнь обходила Италию стороной. Но сам сеньор Паоло Гвиччардини перенес моровую язву и знал, что спасения от нее почти не было.

Буквально через несколько дней весь Авиньон уже знал, что на город движется чума. Хвала господу, паника еще не охватила горожан, однако все, у кого была возможность, начали покидать Авиньон.

Первыми снялись с места горожане побогаче. Среди них было немало флорентийцев и венецианцев. Прямо на глазах угасала торговля, угасала жизнь.

Жители прятались по домам, вечерами запирая окна прочными ставнями. Радоваться могли только торговцы едой. Горожане с поспешностью запасались провизией и водой.

Однажды вечером сеньор Гвиччардини, который последнее время почти непрерывно проводил в своем торговом доме, вернулся домой не один. С ним был темноволосый молодой человек с большими круглыми глазами, которого старик-флорентиец представил как своего помощника Пьерлуиджи Банарриво.

За ужином сеньор Гвиччардини сказал Фьоре:

– В городе уже появились первые больные чумой. Я принял решение немедленно покинуть Авиньон. Вместо себя я оставляю управляющим Пьерлуиджи, своего помощника. Он в курсе всех дел, которые ведутся нашим торговым домом. Мы уже подписали необходимые документы, чтобы он мог немедленно приступить к работе. Пьерлуиджи молод, умен, крепок телом и духом. Он не боится чумы и готов оставаться в Авиньоне до тех пор, пока не минуют смутные времена. Молю бога, чтобы зараза обошла его стороной.

– А как же вы? – спросила Фьора.– Вы вернетесь во Флоренцию?

– Нет,– решительно ответил старик.– Во Флоренции, конечно, нет чумы, но там есть Медичи. Ты слышала о том, как они расправились с банкиром Пацци? Его обвинили в государственной измене и предали суду. Один из самых известных и богатых купеческих домов Пацци перестал существовать. Я не хочу, чтобы то же самое случилось с торговым домом Бельтрами.

– Но ведь в Рим вам тоже нельзя ехать,– с сомнением сказала Фьора. Святой престол считает своими врагами всех флорентийцев.

– Да,– тяжело вздохнул старик.– Дорога в Италию для меня закрыта. Во Франции тоже оставаться нельзя. Однако выход есть.

– Какой же?

– Как ты знаешь, мой племянник Пьетро Гвиччардини работал в иностранной коллегии во Флоренции. Он достиг в своем деле не малого. Именно ему я обязан тем, что Объединенный совет Флорентийской республики и Венеции, куда входили представители дожа, назначил меня послом-губернатором на остров Крит.

Фьора обалдело хлопала глазами.

– Но ведь это просто невероятно. Вы отправляетесь на остров Крит?

– Да,– подтвердил сеньор Гвиччардини.– Но не сразу. Вначале я намереваюсь посетить Египет.

– Но ведь там турки, наши злейшие враги,– ужаснулась Фьора.

Ее пугала даже одна мысль о том, что добрейший сеньор Гвиччардини может попасть в руки кровожадных янычар, которые непременно изрубят его ятаганами на мелкие кусочки. Она вспомнила следы от той ужасной раны, которую видела на руке у капитана Понтоново.

– Вы собираетесь добровольно отправиться к туркам? – еще раз переспросила Фьора.

Неожиданно для нее сеньор Гвиччардини рассмеялся и успокаивающе махнул рукой.

– Ты не должна так близко принимать это к сердцу, Фьора,– сказал он.– Я отправляюсь в Египет по торговым делам. Как ты знаешь, мы, итальянцы, никогда не воевали с турками. Мы умеем лишь торговать. Но торгуем лучше всех. На Востоке находятся мои одни из самых надежных партнеров. Дело в том, что я не могу покинуть Францию, увозя с собой большие капиталы. Солдаты Карла VIII просто расправятся со мной при попытке выезда из страны, если обнаружат в моем багаже звонкую наличность. Я могу уехать отсюда только голым и босым. И это несмотря на то, что я уже давно гражданин Франции. Я еще не говорил тебе, Фьора, что совсем недавно первый министр короля Карла VIII отдал распоряжение о том, чтобы наложить запрет на переводы крупных денежных сумм французскими банками и представительствами итальянских финансовых контор за пределы Франции. К сожалению, сейчас я могу полагаться только на тех торговых партнеров в Александрии и Каире. Они располагают некоторыми значительными денежными суммами, которые принадлежат мне. С последним кораблем, ушедшим на Восток, я отправил своим друзьям письма с просьбой о том, чтобы эти деньги оставались у них до тех пор, пока за ними не приеду либо я сам, либо мое доверенное лицо.

– Но ведь это опасно,– сдавленным голосом произнесла Фьора.

Она все еще не могла прийти в себя после сообщения сеньора Гвиччардини.

– Да, это опасно,– кивнул старик.– Но не более опасно, чем оставаться здесь и ждать, пока в твой дом придет чума или – что ни чуть не лучше – солдаты Карла VIII, которые конфискуют все твои богатства и сбережения. Умереть в тюрьме, считаясь врагом страны, в которой ты прожил целую жизнь, может быть, еще более горько, чем в собственной постели от мучительной болезни.

– Неужели нет никакого другого выбора? – со страхом пролепетала Фьора.

– Выбора нет, потому что я назначен на должность посла-губернатора и должен благодарить бога за то, что еще удалось так счастливо отделаться.

Вначале напуганная словами сеньора Гвиччардини, Фьора стала постепенно приходить в себя. Возможно, старик-флоренциец прав,– и– немедленный– отъезд из Авиньона является единственно правильным выходом в сложившемся положении. Но как же поступить ей? Она мечтала о путешествии по Европе, а теперь все ее планы рушатся.

И тут ее посетила счастливая мысль: все складывается так или почти так, как она для себя решила. Планы сеньора Гвиччардини нисколько не расходятся с ее собственными. Оставаться сейчас в Авиньоне значило бы подвергнуть собственную жизнь опасности.

Сеньор Гвиччардини помог ей расплатиться с долгами, и она обязана отплатить ему благодарностью.

Все эти мысли вихрем пронеслись у нее в голове, и старый флорентиец Гвиччардини еще не успел открыть рот, когда Фьора неожиданно выпалила:

– Я поеду с вами.

За столом воцарилась недоуменная тишина, а затем сеньор Гвиччардини медленно произнес:

– Я только что хотел просить тебя об этом, дочь моя. С тех пор, как ты приехала в Авиньон, моя жизнь наполнилась смыслом. К сожалению, господь бог не вознаградил меня сыном, но и без излишних юридических формальностей я готов считать тебя своей дочерью. Я буду только счастлив, если ты отправишься вместе со мной. Конечно, путешествие будет опасным, однако иного выхода нет.

– Решено,– твердо сказала Фьора.– Я еду с вами. Когда мы отправляемся из Авиньона?

– Через два дня,– ответил старик.– Сначала в Арле, потом в Марсель.

– На чем?

– На корабле «Санта-Исабель».

ГЛАВА 4

На маленькой и проворной бискайской урке «Санта-Исабель» путешественники поневоле одолели путь вниз по течению реки Роны от Авиньона до Арле и Мартига.

День пути занял переход от Мартига до Марселя, а затем до Генуи.

Здесь, в Генуе, сеньора Паоло Гвиччардини встретил его племянник Джанлука. Он вручил дяде подписанную веницианским дожем грамоту, удостоверявшую, что податель сей бумаги является представителем и Флоренции на острове Крит.

Здесь же, в Генуе, была сформирована небольшая флотилия кораблей, отправлявшихся на ближний Восток. В ее состав входила принадлежавшая торговому дому Бельтрами каравелла «Санта-Маддалена», которая выглядела куда более надежным судном для путешествия по Средиземному морю, чем быстрая и проворная, но Маленькая и не слишком вместительная урка «Санта-Исабель».

Сеньор Гвиччардини, Фьора и Леонарда со своим нехитрым дорожным скарбом перебрались на «Санту-Маддалену».

В ясный теплый майский день при попутном северном ветре от пристани Генуи по направлению к югу отчалила небольшая флотилия, состоявшая из одного фрегата, нескольких галер и тартан с пестрыми парусами, каравеллы «Санта-Маддалена» и урки «Санта-Исабель». Корабли шли под флагами Генуи, Венеции и Флоренции.

В те времена такое путешествие по Средиземному морю к побережью Африки было, конечно, делом очень опасным и трудным. Мореходу, был ли он человеком торговым или простым путешественником, следовало иметь в запасе не только воду, провиант, изрядное количество оружия и ядер к пушкам, но и немалое мужество и отвагу.

Мавританские и турецкие корсары подобно жадным чайкам, высматривающим добычу, стерегли европейские суда и, чаще всего, овладевали ими после отчаянного сопротивления.

Груз захваченного корабля доставался победителям. Тех из мужчин, кто не погиб, оказывая сопротивление, казнили. Тех, кто оказывался потрусливее, ждало рабство. Женщин и детей перепродавали в гаремы мавританских беев и турецких пашей. Самые красивые иногда попадали к султану.

Участь, ожидавшая этих несчастных, была столь печальна, что убитые в схватках с корсарами, были едва ли не счастливее оставшихся в живых.

Путники, плывшие на кораблях флотилии, судя по всему, приняли достаточные меры на случай неприятной встречи. Из темных люков фрегата грозно светились медные уста орудий, готовых плюнуть во врага громом и смертью. Пороховая камера и арсенал были исправно снабжены порохом и холодным оружием. Матросы будто па подбор были молодец к молодцу.

Капитан фрегата, генуэзский моряк Чезаре Камписто – человек бывалый, не один раз сталкивался с турками и маврами и в правильном морском бою, и в разбойничьих схватках. Но, благодаря богу, до сих пор уходил из их рук здоровым и невредимым.

Капитаном на каравелле «Санта-Маддалена» был высокий широкоплечий здоровяк с закрывавшей лицо бородой и огромной золотой серьгой в правом ухе. Звали его Джузеппе Манорини, и он тоже немало повидал на своем веку.

Каравелла была хорошо подготовлена к встрече с пиратами. За неприметными крышками люков скрывались четыре бомбарды, способных пробить борт любого пиратского судна. На вооружении матросов имелись также несколько мушкетов, стрелявших на расстояние до ста метров большими свинцовыми пулями. Таким оружием не могли похвастаться даже армии многих европейских государей.

Однако, несмотря на столь солидное вооружение, которым корабли могли защититься от нападений неприятеля, Фьора не чувствовала себя спокойно.

По пути из Авиньона в Геную, она наслушалась рассказов иллирийских матросов, которые были гребцами у капитана Понтоново на «Санта-Исабель».

В свободное от вахты время они собирались в кружок на палубе и, слегка гнусавя, распевали странные песни. У одного из матросов при себе всегда был инструмент, вроде лютни, который они называли гузлой, но на котором, в отличие от лютни, была всего лишь одна струна из конского волоса.

Напевы этих баллад были слегка однообразны, и аккомпанемент гузлы мало оживлял их. Но Фьора быстро привыкла к этой музыке и даже заинтересовалась песнями, которые пели матросы.

Один из моряков, который мог свободно объясняться на французском и итальянском языках, рассказал ей, что такие песни передаются из уст в уста балканскими славянами. А сочиняются они по следам недавних событий, связанных, в основном, с завоеванием Балкан турками.

О рифме в таких песнях не особенно заботятся, восполняя ее чувствами.

Матрос перевел Фьоре часть длинной баллады, которую однажды исполнили иллирийцы. Баллада эта больше была похожа на длинное сказание, посвященное Фоме II, королю Боснии.

Баллада начиналась с рассказа о том, как Фома I, король Боснии, был в 1460 году тайно убит своими сыновьями Стефаном и Радивоем. Первый из них стал царствовать под именем Стефана Фомы II. Он и был главным героем баллады.

Радивой, обозленный тем, что его отстранили от престола, во всеуслышание объявил о преступлении Стефана и своем, а затем бежал в Турцию под защиту султана Мухаммеда. Но дружеский епископ, папский легат в Боснии, убедил Фому II в том, что лучший способ искупить отцеубийство – это начать войну с турками.

Война оказалась для христиан Боснии роковой. Мухаммед разорил королевство и осадил крепость Ключ в Хорватии, где укрылся Фома. Осада затянулась, и султан предложил Фоме заключить с ним мир при условии, что он будет продолжать выплачивать прежнюю дань.

Фома II, доведенный осадой до крайности, согласился на эти условия и отправился в лагерь мусульман. Его тотчас же схватили и заставили подвергнуться обрезанию, но он отказался. Тогда султан Мухаммед приказал содрать с него живьем кожу, а потом прикончить выстрелами из лука.

Вначале в балладе рассказывалось о битве, которая предшествовала взятию крепости Ключ и была проиграна Стефаном, сыном Фомы II. А отрывок, который матрос перевел Фьоре, звучал примерно так:

«Тогда бусурманы срубили им головы, вздели голову Стефана на копье, и татарин понес ее к стенам, крича: «Фома, Фома, видишь голову сына? Что мы сделали с твоим сыном, то же сделаем– и с тобой!»

И король разорвал свои одежды, лег на кучу золы и три дня не вкушал пищи...

Ядра так изрешетили стены крепости Ключ, что они стали похожи на медовые соты. И никто не смел поднять голову, чтобы поглядеть вверх – столько стрел и ядер летало, убивая и раня христиан.

А греки и патарены, изменив нам, перешли на сторону Мухаммеда и стали подкапываться под стены. Но неверные псы еще не решались идти на приступ – боялись они наших остро отточенных сабель.

Ночью, когда король без сна лежал в постели, некий призрак проник сквозь половицы его горницы и сказал ему:

– Стефан, узнаешь ли ты меня?

И король, затрепеща, ответил ему:

– Да, ты мой отец Фома.

Тогда призрак простер руку и потряс окровавленными одеждами своими над головой короля. И король молвил:

– Когда же ты перестанешь мучить меня?

И призрак ответил:

– Когда ты сдашься Махмуду...

И король отправился в шатер этого демона Махмуда. Тот посмотрел на него своим дурным глазом и сказал:

– Прими обрезание или ты погибнешь.

Но король гордо ответил:

– Жил я по милости божьей христианином и умру в вере Христовой.

Тогда злой бусурман созвал палачей, и они схватили Фому и содрали с него кожу. И из этой кожи сделали седло, а лучники избрали тело короля мишенью для стрел, и злой смертью погиб он из-за проклятья своего отца.

Эта баллада произвела столь жуткое впечатление на Фьору, что несколько дней подряд ей перед сном виделись ужасные картины издевательств турок над христианами.

Вот почему, выходя в море и даже находясь под защитой корабельных пушек, она не чувствовала себя в безопасности. Турки казались ей настоящим воплощением дьявола.

Еще в Генуе она была готова сойти на берег и вместе с Леонардой отправиться в Рим, несмотря на почти полное отсутствие денег. Но сеньор Гвиччардини сумел убедить ее в том, что впереди их ждет безопасное плавание.

Его уверенность была основана на том, что они плывут через Средиземное море не в одиночестве, а в составе большого каравана судов. Турецкие мавританские корсары обычно нападают на одиночные корабли, лишенные всякой защиты. Если же им на пути встречается караван, ведомый хорошо вооруженным фрегатом, то пираты не отваживаются напасть на него.

В конце концов, Фьора согласилась плыть в Египет, даже несмотря на то, что и там правили турки.

Среди документов, которые Джанлука Гвиччардини вручил своему дядюшке, была и грамота, гласившая, что сеньор Паоло Гвиччардини является представителем Венецианской республики, уполномоченным вести дипломатические переговоры с египетским пашой. Это было что-то вроде охранной грамоты.

Кроме того, как уверил сеньор Гвиччардини Фьору, турки миролюбиво относились к венецианским, флорентийским и генуэзским купцам.

После нескольких дней плавания, когда корабли флотилии уже добрались до острова Корсика, страх, который испытывала Фьора перед путешествием, прошел. Однако беспокойство по-прежнему не покидало ее. Ведь они пока еще плыли у самого итальянского берега. А что будет потом, когда Италия окажется далеко позади..?

Капитан каравеллы «Санта-Маддалена» Джузеппе Манорини во всем повиновался своему главному пассажиру. Говоря с ним, капитан обнажал голову и одевал шляпу не иначе, как по настоянию старика-флорентийца. При его приближении он торопливо вставал с места. В его присутствии, отдавая приказания матросам, избегал грубых сочных выражений, без которых нигде в мире не обходится приказание в морском деле.

Сеньор Гвиччардини, в свою очередь, с трепетом и вниманием относился к своей спутнице Фьоре Бельтрами.

Сравнивая каравеллу «Санта-Маддалена» с человеческим телом, можно было сказать, что капитан был его рукой, старый сеньор Гвиччардини – сердцем, а блиставшая ослепительной красотой Фьора – душой.

Не влюбиться в нее было невозможно. И вскоре весь экипаж, от мала до велика, несмотря на свой республиканский флаг, единодушно признавал сеньору Фьору своей королевой.

Правители Венеции и Флоренции не напрасно остановили свой выбор на бывшем управляющем представительства торгового дома Бельтрами в Авиньоне сеньоре Паоло Гвиччардини. Несмотря на свои годы, он был энергичным, рассудительным и осторожным человеком. Именно такими качествами должен обладать настоящий дипломат...

* * *

На протяжении первой недели плавания было спокойно. Погода все время стояла благоприятная, дул попутный северный ветер, и вскоре берега Италии постепенно скрылись в тумане, будто погрузились в море.

Все это время Фьора сохраняла спокойствие, отвечая всякий раз на озабоченные вопросы Леонарды одной и той же фразой: «Да сохранит нас святая дева Мария».

Однажды утром сеньор Гвиччардини вместе с Фьорой вышел на палубу подышать свежим воздухом и полюбоваться прекрасным морским горизонтом.

На носу они увидели застывшую фигуру капитана и направились к нему.

Увидев своих знатных пассажиров, сеньор Манорини тут же сорвал с головы шляпу и поклонился.

– Доброе утро, капитан, – приветствовал его старый флорентиец.– И, пожалуйста, оденьте шляпу.

Выполнив его приказание, капитан вместо приветствия сказал:

– Боюсь, что сегодня только утро будет добрым.

– А что вас смущает? – озабоченно спросил сеньор Гвиччардини.– Небо совершенно ясное, ветер – ровный, флотилия идет по намеченному курсу к берегам Туниса. Кажется, нам нечего бояться.

Капитан озабоченно покачал головой.

– Боюсь, что это совсем не так, сеньор Гвиччардини.

– Что же вас пугает?

Фьора, затаив дыхание, слушала разговор, который завели мужчины.

– Посмотрите вон туда, на юго-запад,– сказал капитан.– Видите?

Старик-флорентиец пожал плечами.

– Совершенно ясное небо.

– Нет, нет,– торопливо воскликнул Манорини. Его глаза, ставшие теперь совершенно круглыми, как у совы, расширились от ужаса при виде еле заметной точки на горизонте.

– Оно надвигается издалека, но отлично знает, что делает,– сказал капитан, умолкая и шире раскрывая глаза.

С удвоенным вниманием он вглядывался в то, что представилось его взору.

– Нас ждут крупные неприятности,– наконец, произнес он.

Та часть небосклона, к которой неотрывно был прикован взор капитана, еще плохо была освещена отблеском всходившего солнца. Этот отрезок, резко очерченный окружавшими его клочьями сероватого тумана был синего цвета, но какого-то странного, скорее, свинцового, чем лазурного оттенка.

Сеньор Гвиччардини вместе с Фьорой внимательно вглядывались в дальнюю часть горизонта, совершенно не понимая, о чем идет речь. Они были плохо знакомы с морем, как люди, проведшие всю свою жизнь на суше.

Капитан, всем корпусом повернувшись к морю и не поворачиваясь к владельцу судна, показал пальцем на эту часть неба.

– Видите, сеньор?

– Что?

– Присмотритесь внимательнее. Вон там, над самым горизонтом.

Сеньор Гвиччардини недоуменно пожал плечами.

– А что именно?

– Вон там.

Наконец, после долгих раздумий старик-флорентиец ответил:

– Я вижу там только синеву.

Капитан сокрушенно покачал головой.

– А что это такое, вы знаете?

Гвиччардини снова пожал плечами.

– Клочок неба.

– Это для тех, кто думает попасть на небо,– загадочно сказал капитан.– Для тех же, кто не попадет, это совсем иное.

Он подчеркнул свои загадочные слова странным взглядом, который ускользнул от внимания его слушателей.

Снова наступило молчание.

Капитан по-прежнему держал направление на мутно-синий край горизонта.

– Синяя туча хуже черной,– сказал он. И прибавил:

– Это грозовая туча.

– Грозовая? – переспросил сеньор Гвиччардини.– Это значит, что будет сильный дождь?

Капитан тяжело вздохнул.

– Вы, наверное, не знаете, что такое грозовая туча на море.

– Нет.

– Значит, скоро вам предстоит с этим познакомиться. Да, не всегда первое плавание бывает удачным. Сеньор Паоло нахмурился.

– Я уже плавал и не раз,– хрипло сказал он. Капитан кивнул.

– Я знаю. Я имел в виду сеньору Бельтрами. Фьора почувствовала, как ее охватывает глубокое волнение, переходящее в страх. Ей еще не пришлось узнать на собственном опыте, что такое грозовая туча на море, но не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять – приближается ураган. И, может быть, он будет еще страшнее, чем встреча с турецкими или мавританскими корсарами.

Повинуясь безотчетно охватившему ее страху, Фьора шагнула поближе к сеньору Гвиччардини и взяла его под руку.

– Не беспокойтесь, дочь моя,– промолвил сеньор Паоло,– я думаю, что все будет в порядке. С божьей помощью мы выдержим этот шторм.

В их разговор вмешался капитан.

– Боюсь, что нас ожидает не просто шторм,– сокрушенно сказал он.– Все признаки говорят о том, что будет смерч. Смерч на море – это настоящее чудовище, оно надвигается на нас.

Фьора побледнела.

– Вы уверены в этом, капитан?

– Да, как не прискорбно это признать,– ответил Манорини.– После того, как проносится смерч, сразу начинает дуть несколько ветров: порывистый с запада и другой, очень медленный, с востока. Бояться надо восточного ветра. Именно он настоящий лицемер.

Тем временем синяя точка на горизонте разрасталась, на самом деле превращаясь в тучу. Несмотря на светившее на небе яркое солнце, лицо капитана потемнело. Казалось, туча, сгущавшаяся на горизонте, одновременно сгущалась и на его лице.

– К сожалению,– продолжал он,– я хорошо знаю этот участок моря. Здесь очень коварное дно. Глубина примерно двадцать пять брассов. Для того, чтобы уцелеть при этом шторме, нам нужно держать курс на запад, где глубина достигает пятидесяти пяти брассов и не плыть на восток, где она всего лишь двадцать брассов. Но именно восточный ветер будет мешать нам сделать это.

– А нельзя ли остановиться? – перепуганно спросила Фьора.

Она уже начинала дрожать, и сеньор Гвиччардини, успокаивая ее, поглаживал ладонь девушки своей морщинистой костлявой рукой.

Капитан отрицательно покачал головой.

– Нет, нам не удастся остановиться.

– Почему?

– Ветер не позволил.

– Но ведь сейчас нет ветра,– безнадежно промолвила Фьора, уже почти зная ответ.

Капитан подтвердил ее опасения:

– Скоро начнется шквал, и нам, конечно же, не удастся удержаться на месте. Шквал, как шпага, воткнутая в ребра, лишает всякой свободы действий.

– А, может быть, нужно поставить судно лагом к ветру? – спросил сеньор Гвиччардини.

Капитан тяжело вздохнул.

– Да, похоже, что вы, действительно, уже плавали,– сказал капитан.– Но нам это не поможет. Ветер не даст это сделать.

– Но с божьей помощью... – пролепетала Фьора.

– Нет,– обреченно сказал капитан,– ни с божьей помощью, ни без божьей помощи нам не удастся это сделать. Как бы мы ни поставили судно, мы не сможем бросить якорь. Волны не дадут ему опуститься на дно, и якорная цепь оборвется. Мне это хорошо известно.

– Что же нам делать? – спросил Гвиччардини. Тем временем ветер крепчал и волны поднимались все выше.

– Да,– решительно сказал капитан,– нужно поворачивать на запад.

– Но ведь вся флотилия идет на восток,– озабоченно сказал сеньор Паоло.

– Нужно немедленно подать сигнал на фрегат, чтобы все немедленно поворачивали на запад.

– Но я думаю,– осторожно сказал сеньор Гвиччардини,– что там есть свой шкипер и он обязательно должен знать, что нужно делать.

– Насколько мне известно, сеньор Чезаре Камписто действительно опытный моряк. Но фрегат тяжелое судно и управляться с ним труднее. Хуже всего придется галерам и тартанам. Им придется уповать только на бога. Впрочем, если там опытные капитаны, у них есть еще шанс спастись. Я немедленно отправляюсь на мостик. А вас, сеньор Паоло и сеньора Фьора, я попросил бы удалиться в каюту. Ветер усиливается, нам необходимо менять паруса.

– Да, да,– торопливо сказал сеньор Гвиччардини.– Фьора, дорогая, спускайтесь в каюту. Здесь находиться уже не безопасно.

Сопровождаемая Леонардой, которая все это время почтительно стояла у противоположного борта, Фьора спустилась в каюту. Осторожно ступая по доскам лестницы, она услышала зычный голос капитана, доносившийся с палубы:

– Боцмана ко мне!

Сеньор Гвиччардини, несмотря на предостережение капитана, остался на палубе. С тревогой поглядывая на черневший горизонт, он наблюдал за действиями капитана, который распорядился просигналить на остальные суда флотилии о приближающейся буре и необходимости смены курса на запад.

После того, как сообщение было передано и принято на всех судах флотилии, капитан Манорини принялся отдавать команды экипажу:

– Ссадить галсы на бакборте!

– Есть ссадить галсы на бакборте!

– Натянуть шкоты на штирборте!

– Есть натянуть шкоты на штирборте!

Тем временем сеньор Гвиччардини поднялся на капитанский мостик.

– Я вас правильно понял, капитан? Вы приказываете повернуть на запад?

– Да,– отрывисто бросил Манорини, в руках которого сейчас находилась судьба его пассажиров и экипажа.

– Значит, мы будем идти против ветра.

– Да, это именно так, сеньор.

– Но ведь будет ужасная качка.

– Да, судно даже встанет на дыбы.

– Оно не переломается пополам?

– Нет. Наша каравелла – прочное судно.

– Но может сломаться грот-матча.

– Да, это так. Но у нас нет другого выхода, если мы хотим спастись.

– Но, может быть, ветер скоро переменится? Прежде чем ответить, капитан крикнул матросам: