Текст книги "Флорентийка и султан"
Автор книги: Жаннетта Беньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА 10
Вечером того же дня офицеры фрегата его королевского величества Карла VIII «Эксепсьон» собрались в капитанской каюте по просьбе командора Франсуа-Мари де Лепельера.
У самого изголовья кровати, на которой лежал умирающий капитан, занял место его первый помощник – Жан-Батист Дюрасье. Остальные офицеры полукругом выстроились возле кровати.
– Благодарю вас, господа, за то, что вы собрались здесь по моей просьбе. Как видите, здоровье мое ослабевает с каждым днем, и я чувствую приближение того часа, когда мне придется покинуть земную юдоль. К счастью, это произойдет не на суше, а на море, которому я отдал тридцать лет моей жизни. Я служил нашему королю так честно, как может служить моряк. Мне пришлось сменить несколько кораблей, но фрегат «Эксепсьон» является моей особенной гордостью. Я хотел, чтобы и после моей смерти это славное имя не было опорочено. Будучи капитаном, я пытался обучить вас, господа офицеры, всему, что знаю сам. Надеюсь, что мой труд не пропал даром. После того, как моя душа успокоится, фрегат не должен остаться без капитана, таков закон. Властью, данной мне Всевышним и его величеством королем Франции, я назначаю будущим капитаном фрегата «Эксепсьон» своего первого помощника мессира Жана-Батиста Дюрасье. Я попрошу вас, господа офицеры, исполнять его приказания и с честью служить нашему кораблю и святой церкви.
По мере того, как речь командора де Лепельера подходила к концу, голос его слабел, а лицо покрывалось смертельной бледностью. Отдав еще несколько приказаний, командор де Лепельер надолго умолк. Глаза его были закрыты, и офицеры, собравшиеся в капитанской каюте, стали переглядываться между собой.
– Может быть, нужно позвать священника?
– Да,– сказал бывший помощник, а ныне капитан фрегата «Эксепсьон» мессир Дюрасье.– Позовите отца Бонифация. Доктор, что вы скажете?
Корабельный лекарь наклонился к груди командора де Лепельера и пролепетал:
– Кажется, он еще жив.
Словно подтверждая его слова, командор открыл глаза.
– Что ж, господа, я хочу еще раз поблагодарить вас за все и выразить уверенность в том, что капитан Дюрасье будет моим достойным приемником. Мы решили наши дела в меру наших сил. Теперь вы можете пойти и отдохнуть. Оставьте меня одного. Мне нужно подготовиться ко сну, который, как я надеюсь, на этот раз будет долгим.
Не услышав традиционной фразы, которая должна была присутствовать в речи французов благородного происхождения в те времена, офицеры нерешительно топтались вокруг кровати умирающего командора.
Наконец, он и сам вспомнил, что не довершил дело. Вяло приподняв руку, он произнес:
– Да здравствует Франция! Да здравствует король! Облегченно вздохнув, офицеры тут же хором повторили:
– Да здравствует Франция! Да здравствует король!
В дверях каюты появился седой доминиканский монах, отец Бонифаций. По-старчески шаркая ногами, он прошел к кровати командора де Лепельера и тяжело опустился на табурет, стоявший у изголовья.
Когда дверь за офицерами закрылась, корабельный медик мессир де Шарве наклонился над умирающим.
– Ваша честь, я пытался сделать все, что в моих силах.
Из груди командора де Лепельера вырвался протяжный стон.
– О, господи, неужели я скоро встречусь с тобой? А вы, господин доктор, не беспокойтесь, я благодарен вам за все, что вы сделали. Но иногда, увы, человеческих сил не хватает. Прощайте, мессир.
Лекарь наклонился и поцеловал руку умирающего.
– Прощайте, ваша честь.
Еще немного поколебавшись, корабельный медик вышел из каюты. Теперь здесь остались только отец Бонифаций и умирающий. Доминиканский монах, облаченный в длинную белую рясу, снял с груди серебряный крест и поднес его к губам командора.
– Примите святое причастие, сын мой,– прошамкал он.
Командор едва приложился губами к кресту и обессиленно прикрыл глаза. Отец Бонифаций, вполне удовлетворенный увиденным, снова присел на табурет. Сложив перед собой руки и закатив вверх глаза, он нараспев произнес:
– Отец наш призывает своих детей к себе. Каждому суждено встретиться с судом божьим. Прежде чем эта минута не настала, покайтесь, сын мой. Облегчите душу свою перед всемогущим богом. Исповедуйтесь ему в своих грехах и покайтесь в них со все смирением. Да отпустит он их вам.
Рот умирающего был полуоткрыт, дыхание его было тяжелым и неровным. Неуверенно шевеля пересохшими губами, командор де Лепельер едва слышно произнес:
– Мои грехи... Они преследуют меня везде и всегда... Я не знаю... кто в этом виноват...
Отец Бонифаций смиренно наклонил голову.
– Ваша честь, все мы знаем, как торжествует сатана в те моменты, когда мы уединяемся, и как дьявол толкает человека на разные постыдные дела. Сатана пытается вызвать у нас соблазны, посылает нам одно за другим коварные искушения...
Командор застонал.
– Я старый человек. При чем здесь это? Я уже давно не думаю о плотских соблазнах. Мне это ни к чему...
Монах-доминиканец, как ни в чем не бывало, пожал плечами.
– Ну что ж, в таком случае остаются другие грехи – злоба, гордыня, зависть, лживость и праздность. Давайте будем бороться с ними по очереди.
Командор шевельнулся.
– Здесь темно. Зажгите свечу.
– Да, да, конечно.
Кряхтя, монах поднялся со своего места, зажег свечу и поставил ее на столик рядом с кроватью.
– Теперь вы можете исповедоваться, сын мой. Отец Бонифаций прикрыл глаза, приготовившись слушать. Командор неожиданно широко открыл глаза. На лице его выразились страх и сомнение.
– Я не знаю, нужно ли об этом говорить...
– Нужно, нужно,– не замечая того, что происходит с мессиром де Лепельером, произнес монах.– Говорите, сын мой, я вас слушаю.
И он тут же погрузился в полудрему, в то время как умирающий хриплым, дрожащим голосом произнес:
– Вот уже довольно давно меня мучают вопросы, которые вряд ли будут иметь отношение к лживости и праздности.
Отец Бонифаций, который не успел окончательно погрузиться в сон, пробормотал:
– Все имеет отношение к грехам. Хватая губами воздух, командор продолжил:
– Все свою жизнь я посвятил тому, чтобы сражаться за моего короля, за мою страну, за святую мать-церковь.
– Господь наградит вас за это,– пробормотал отец Бонифаций, уже почти засыпая.
На глазах умирающего командора появились слезы.
– Да, наверное, наградит... Но ведь я убивал ради нее. Я сеял смерть повсюду, где проходил.
На это отец Бонифаций ответил сакраментальной фразой:
– Что ж, таков долг воина.
– Да. Я сражался за благо своей страны везде, куда заносила меня судьба. Я воевал в Испании против мавров и плавал в Африку за нубийским золотом. Я убивал там людей... И все это ради чего? Ради того, чтобы в казне короля было больше золота.
– Что же вас смущает? – пробормотал отец Бонифаций.– Святая церковь благословила войну с маврами, а об этих дикарях и вовсе не стоит сожалеть. Ведь они не знают имени Христа, они не знакомы с истинной верой. Среди них даже попадаются людоеды. А ведь каннибализм – это страшный грех. Вы не должны сожалеть о том, что сделали. К тому же, это золото им ни к чему, они не знают его истинной ценности.
Из уст умирающего вырвался протяжный стон:
– Золото... Будь оно проклято... Ради этого трона было уничтожено целое племя. Они говорили... Этот бог... сын солнца... Если увести этот трон с того места, на котором он должен стоять... это означает проклятие. Сегодня днем мне приснилось, будто я вижу этот трон, залитый кровью. Он и вправду несет в себе несчастье. По-моему, было бы гораздо лучше, если бы мы выбросили его за борт. Только ненормальный может сесть на него.
– Что вы такое говорите, сын мой? – испуганно пролепетал отец Бонифаций.– Этот трон предназначен в подарок нашему королю.
Из глаз умирающего покатились слезы.
– На этот трон можно сесть, если только испытываешь глубокое раскаяние. Почему мы должны все время огнем и мечом утверждать царствие небесное на земле? Почему человек должен проходить через испытание смертью только для того, чтобы приобщиться к истинной религии? Неужели ради этого я убивал? А кто может сказать, что религия пророка Магомета – не истинная? Ведь мавры уверены в том, что только их вера достойна существовать на земле.
Умирающий командор говорил то умолкая, то всхлипывая, то затихая, то хрипя.
– Почему все это происходит? Почему вы молчите, святой отец? Почему вы никогда не даете ответа на вопросы, которые, действительно, важны?
В горле командора де Лепельера что-то заклокотало, и из горла его вырвался хриплый вопль:
– Почему?
Корчась в агонии, он стал медленно затихать.
От крика проснулся сидевший в изголовье отец Бонифаций. Пока он приходил в себя, командор умер. Увидев его широко раскрытые глаза и отвалившуюся челюсть, отец Бонифаций совершил над покойным крестное знамение и, задув свечу, вышел из каюты.
* * *
Торжественная церемония похорон бывшего капитана фрегата «Эксепсьон» командора де Лепельера была назначена на следующее утро.
Завернутое в плотную парусину тело было уложено на широкую доску, установленную у левого борта. Здесь же выстроились матросы, а по другую сторону – солдаты полуроты морских гвардейцев под командованием мессира Готье де Бовуара. Офицеры, стояли на капитанском мостике на верхней палубе, а Фьора с Леонардой – чуть пониже, рядом со священником, который монотонным голосом произносил слова прощания с командиром де Лепельером.
Фьоре было жаль этого милого старика, с которым она так и не успела как следует познакомиться. Наверное, она сердцем чувствовала, что с уходом этого старого солдата корабль останется без настоящего капитана.
Мессир Дюрасье не вызывал у нее ни малейших симпатий, хотя он отчаянно стремился понравиться Фьоре. Особенно раздражали ее эти щегольские усики, за красотой которых Дюрасье так ревностно следил. Правда, до поры до времени его назойливость знала границы, и Дюрасье не позволял себе особых излишеств по отношению к Фьоре.
Тем не менее иногда ей становилось не по себе из-за слишком уж навязчивого внимания, которое ей оказывал бывший помощник командора де Лепельера, а ныне капитан корабля. Он никогда не мог пройти мимо каюты Фьоры, не заглянув в нее. Его шутки казались Фьоре глупыми, но она старалась не обращать на это внимания, будучи совершенно уверенной в том, что в скором времени ей предстоит прибыть на Крит и навсегда распрощаться с господином Дюрасье.
Даже сейчас, во время похорон командора де Лепельера Фьора чувствовала, как спину ей пронзает чей-то вожделенный взгляд. Это был не обычный взгляд, полный восхищения перед ее красотой, а взгляд, полный именно плотского желания.
В конце концов Фьора не выдержала и оглянулась.
Она успела заметить, как капитан Дюрасье торопливо отвел глаза в сторону. Сделав скорбно сосредоточенное лицо, он стал слушать речь отца Бонифация.
– Это был достойнейший из всех, которых когда-либо рождала земная мать. Он погиб на кресте, но муки его до сих пор заставляют всех нас страдать и верить. Именно ради него, Иисуса Христа, воевал досточтимый командор де Лепельер, именно ему посвящал свои подвиги. Этот полный жизни человек за короткий срок был срезан, как цветок. Мы просим нашего господа Иисуса Христа принять его бренное тело в глубины моря, воды которого бороздил этот храбрый капитан. Упокой господь его душу. Все мы будем помнить имя командора Франсуа-Мари де Лепельера, отдавшего свою жизнь за высокие идеалы святой церкви и трон короля Франции.
Капитан Рэд и Лягушонок стояли среди матросов на нижней палубе. На правой ноге старого пирата, одевшего по такому скорбному поводу свою шляпу, красовался свежевыстроганный протез.
Лягушонок, обувь которого ныне покоилась где-то на дне Средиземного моря, по-прежнему был босиком.
– О, черт,– едва слышно выругался он, когда по его босой ноге, мелко перебирая лапками, пробежала жирная серая крыса.
На свое несчастье, Лягушонок стоял рядом с местом, которое чем-то понравилось крысам, потому что они сновали у его ног одна за другой.
Пока длилась церемония, капитан Рэд незаметно достал из-за пазухи кусочек сухаря и принялся жевать, равнодушно взирая на происходящее. Но равнодушие это было только чисто внешним. Несколько мыслей не давали старому пирату покоя.
Во-первых, он чувствовал угрозу своей жизни в том, что капитаном фрегата стал теперь мессир Дюрасье. Бывший первый помощник командора де Лепельера уже не один раз выражал готовность немедленно повесить на рее двух непрошенных гостей, как только для этого появится подходящая возможность. Теперь, когда командор умер, и Дюрасье стал капитаном, эта угроза приобрела вполне реальные очертания.
Во-вторых, узнав в том, что скрывается в трюме фрегата, старый пират принялся разрабатывать план овладения золотом.
План был очень простой: нужно было поднять на корабле бунт. Просоленного морского бродягу не смущала ни полурота морских гвардейцев, ни отсутствие оружия. Он знал, что нужно делать.
К тому же, к осуществлению плана нужно было приступать немедленно, пока Дюрасье, действительно, не повесил его на рее.
А вот и подходящий случай подвернулся.
На удачную мысль его натолкнул крысиный писк под ногами. Пока у старого пирата был изувеченный протез, он даже не пытался что-либо предпринимать. Теперь же его шансы на удачный исход авантюры увеличивались.
Однако нужно было сделать все незаметно, и так, чтобы никто не заподозрил в случившемся именно его.
Тем временем отец Бонифаций закончил читать прощальную речь и окропил святой водой завернутого в парусину покойника. Застучали барабаны, матросы и офицеры перекрестились.
Фьора также осенила себя крестным знамением, печально глядя на то, как два матроса подносят доску с телом покойного к борту.
Капитан Рэд только сейчас смог хорошо разглядеть эту девушку. Прежде она стояла сокрытая от взора старого пирата облаченной в белый стихарь фигурой монаха-доминиканца, отца Бонифация. Теперь, когда корабельный капеллан отошел в сторону, капитан Рэд без смущения воззрился на Фьору. Брезгливо поджав губы, он прохрипел стоявшему рядом с ним Лягушонку:
– И что за создание? Чем тут восхищаться? Стоит, вытянув шею, гордая, как павлин. Интересно, куда это она смотрит? А глаза-то гляди какие, как у тигрицы.
Лягушонок смотрел на Фьору совсем другим взглядом – полным любви и обожания. Он еще никогда прежде не встречал в своей жизни такой ослепительной красоты. Такая, как она, могла покорить любого. Ничего удивительного не было в том, что юный морской бродяга, полуфранцуз, полуангличанин сразу же влюбился в нее. Наверное, в этом ему помогла французская кровь, которая текла в его жилах.
– Да,– влюбленно сказал он,– а глаза, какие у нее глаза. Горят огнем, как уголья. А кожа, нежная, как персик.
Да, впервые в жизни к этому юноше пришла любовь. Но они были слишком неравны – гордая богатая итальянка и нищий босоногий юнец. О какой взаимной любви могла идти речь?
Размеренный грохот барабанов сменился мелкой дробью. Прежде чем предать тело командора де Лепельера воде, командир полуроты морских гвардейцев мессир Готье де Бовуар громко выкрикнул команду:
– Мушкеты на изготовку! К стрельбе товсь! Когда солдаты были готовы дать прощальный салют в честь покойного капитана фрегата «Эксепсьон», мессир Дюрасье взмахнул рукой.
Двое офицеров приподняли доску, и завернутое в парусину тело скользнуло в воду. Одновременно с этим солдаты нажали на курки. Над морем разнесся прощальный воинский салют.
Командир артиллеристов, мессир Антуан де Флобаль громко приказал:
– Канониры! К стрельбе товсь! Фитили зажечь! Огонь!
В следующее мгновение над морем разнесся грохот артиллерийского салюта, и густой пороховой дым затянул палубу.
Фьора закашлялась, а Леонарда тут же выхватила веер и принялась размахивать им перед носом госпожи.
Именно в этот момент капитан Рэд приступил к осуществлению своего плана. С необычайной для своего возраста и комплекции проворностью он придавил концом деревяшки хвост пробегавшей по палубе мимо него крысы. Пока палуба была затянута дымом, он нагнулся, поднял крысу и с такой силой сдавил ей голову своими грубыми пальцами, что та издохла, не успев издать ни единого звука. Потом капитан Рэд сунул ее в карман своего длинного камзола и, едва заметно улыбнувшись, пробормотал:
– Господи, спаси и сохрани душу бедного командора.
* * *
Пришло время дневного обеда. Матросы, свободные от вахты, собрались на камбузе, держа в руках деревянные плошки, которые повар, беззубый коротышка в грязном колпаке и засаленной робе, длинным деревянным черпаком наливал жалкие порции мутной жижи, именуемой на морском языке баландой. Среди кусочков разваренной репы некоторые счастливчики находили и обрывки мяса. Но такое бывало только по особо торжественным или особо прискорбным случаям, каковым можно было отнести и сегодняшнее событие.
Именно отсюда, из матросского камбуза, на палубу поднималась вонь, которая часто заставляла Фьору раньше времени покидать корму и уединяться у себя в каюте.
– Опять гнилье какое-то сварили,– пробормотал старший матрос, широкоплечий гигант Жоффруа, когда повар плеснул в его деревянную плошку порцию зеленой жижи.
Надсмотрщик, наблюдавший за процессом раздачи пищи, тут же грозно прикрикнул:
– Но, но, потише там!
Матросы, выстроившиеся в очередь к баку с горячей баландой, понуро двигались вперед. Получая свое, они отходили в сторону, кое-кто оставался здесь же, на камбузе, некоторые поднимались на палубу. По случаю похорон командора де Лепельера сегодня выдавали по два ржавых сухаря вместо одного, как в обычные дни.
После того, как было объявлено о времени начала обеда, Лягушонок, вместе с капитаном Рэдом чистивший палубу, хотел было сразу бежать на камбуз, чтобы оказаться в очереди одним из первых. Однако старый пират удержал своего молодого друга.
– Не торопись,– сказал он вполголоса,– сегодня всем хватит.
Именно поэтому сейчас Лягушонок и капитан Рэд стояли почти у самых дверей кухни, наблюдая за тем, как матросы, получившие свою порцию гнилого варева, отходят в сторону.
Съевший все свои зубы в долгих плаваньях старый матрос Вилардо, получив назад свою плошку с баландой, от изумления вытаращил глаза. У него из миски воняло еще сильнее, чем у остальных. Поковырявшись длинной деревянной ложкой в вонючей жиже, он обнаружил длинный голый хвост, украшавший тело крысы.
– Это что такое? – растерянно пробормотал Вилардо.– Эй, Жоффруа, а ну-ка, посмотри...
С отвращением глотавший свой суп здоровяк Жоффруа вытянул голову, чтобы посмотреть в миску Вилардо.
– Разрази меня гром! – крикнул он.– Эй, народ, идите-ка все сюда!
Матросы стали собираться в кучу вокруг Вилардо, пытавшегося разобраться, не почудилось ли ему то, что он увидел.
– Нет, вы только посмотрите,– растерянно бормотал он.
– Что здесь?
– Что случилось?
– Что ты там нашел?
Вилардо взялся за торчавший из плошки хвост двумя пальцами и вытащил наружу обваренную крысиную тушку.
– О, пресвятая дева Мария! – завопил кто-то.– Мы сожрали крысу!
– А, может, и не одну.
– Черт меня подери, это и вправду крыса! Капитан Рэд обернулся к Лягушонку.
– Вот видишь, я же тебе говорил, что не стоит торопиться. Ох, чувствую я, что наступают веселые времена. Будет где развернуться.
Матросы тут же принялись копаться ложками в собственных мисках. Кому-то удалось обнаружить у себя в супе кусочки мяса непонятного происхождения. А вот гиганту Жоффруа повезло больше остальных: у него в миске плавали два крысиных глаза.
Закашлявшись от охватившей его тошноты, Жоффруа подцепил ложкой белые, словно сваренные вкрутую яйца, крысиные глазки и на негнущихся ногах подошел к повару.
– Кок, что это такое? – возмущенно произнес он. Недовольство матросов все усиливалось.
– Да они нас гнильем кормят, чтоб мы здесь все передохли!
Прячась за спинами других матросов, капитан Рэд громче других выкрикнул:
– Мы сдохнем от чумы! Этому надо положить конец!
Жоффруа пытался найти справедливость у корабельного кока, который недоуменно разводил руками.
– Это что такое?
Но он не успел дождаться ответа, потому что присутствовавший при раздаче баланды надсмотрщик опустил на его спину длинный кожаный кнут. От удара Жоффруа вздрогнул и обернулся.
– Тебе что-то не нравится, собака? – завопил надсмотрщик.– Или ты добавки хочешь? Тогда встань в общую очередь!
Матросы, большинство которых боялись надсмотрщика, как огня, испуганно замерли и стали отступать назад.
Жоффруа полными ненависти глазами смотрел на фигуру надсмотрщика в черном одеянии, который, размахивая кнутом, орал:
– Становись в очередь, пес! Или ты не слышишь, что тебе говорят? Хочешь еще раз узнать, что такое девятихвостка?
От возмущения Жоффруа зарычал и, недолго думая, сорвал шляпу с головы надсмотрщика. Следующим движением он одел миску с вонючей баландой прямо на голову своему недругу. Зловонная горячая жидкость, перемешанная с разваренной лапшой, потекла по голове и плечам надсмотрщика.
Надсмотрщик, зевая ртом, как выброшенная на берег из воды рыба, стоял посреди камбуза в воцарившейся мертвой тишине.
Потом капитан Рэд выкрикнул из-за спин:
– Правильно, так ему! Пусть сам давится этой парашей!
Вскоре весь черный костюм надсмотрщика превратился в грязную тряпку, годящуюся только для вытирания нужника. Еще несколько матросов выплеснули в него содержимое своих плошек.
На камбузе разразился громовой хохот. Не выдержав такого унижения, надсмотрщик выскочил с камбуза, даже позабыв о валявшейся на полу шляпе.
Смеялись все – и даже потное красное лицо кока растянулось в радостной улыбке. Но он мгновенно замолк, когда матросы, проводив свистом и улюлюканьем исчезнувшего наверху надсмотрщика, обернулись к котлу с баландой.
Перестал смеяться не только кок, но и все остальные матросы.
– Мы сейчас и с тобой разберемся,– с угрозой проговорил Жоффруа.– А ну-ка, ребята!
Повар заорал:
– Да вы что, братцы? Я ведь свой, пощадите, братцы! Подумайте о боге!
Щербатый испанец Гарсия прорычал:
– А ты думал о боге, когда эту дрянь для нас варил? Небось, выслужиться мечтал. Так вот сейчас за это и поплатишься.
Жоффруа ухватил кока за шиворот, а остальные матросы подняли за руки и за ноги барахтующегося толстяка и посадили его в котел с горячей баландой.
* * *
Обед в офицерской столовой фрегата «Эксепсьон» был в самом разгаре.
Фьора чувствовала себя неловко, потому что в отличие от обычных обедов, когда офицеры обменивались шутками и высказывали в ее адрес комплименты, сегодня все были на редкость скучны. Тост следовал за тостом, но содержание каждого можно было передать в двух словах:
– Я предлагаю выпить за второго человека после всевышнего на этом корабле, за нашего нового капитана мессира Жана-Батиста Дюрасье.
Новоиспеченный капитан принимал поздравления, гордо кивая каждый раз, когда льстиво упоминалось его имя.
Когда командир полуроты морских гвардейцев мессир Готье де Бовуар с бокалом вина в руке поднялся из-за стола, чтобы произнести очередной тост во славу нового капитана фрегата его королевского величества «Эксепсьон», дверь офицерской столовой неожиданно распахнулась, и на пороге появился человек, своим видом напоминавший ходячую помойку.
Это был один из тех обычно надменных и злобных надсмотрщиков, которые нещадно лупили матросов по спинам кожаными кнутами за любую провинность и даже за косой взгляд в свою сторону. Сейчас же он выглядел таким жалким и отвратительным, что Фьору едва не затошнило. Прикрыв рот рукой, она отвернулась.
Капитан Дюрасье возмущенно встал из-за стола.
– Что случилось? Почему вы входите, не спросив разрешения?
Изгаженный надсмотрщик вытянулся в струнку и принялся лепетать что-то невнятное. Лицо его было едва ли не белее шелкового платка капитана Дюрасье.
– Что вы там бормочете? Говорите громче,– рявкнул Дюрасье.– Докладывайте, если уж вошли.
Надсмотрщик, наконец, пришел в себя и сдавленным голосом произнес:
– Ваша честь, на корабле бунт.
Глаза капитана Дюрасье полезли на лоб. Его можно было понять – он еще не успел принять командование кораблем, как команда взбунтовалась.
– В чем дело? – завопил он.
– Люди нашли в супе крысу. А когда я попробовал пресечь бунт, меня выгнали с камбуза.
Глаза капитана Дюрасье сверкали бешеным огнем.
– На этом корабле еще никогда не было бунтов. Вы плохо несете свою службу. Я прикажу отдать вас в матросы!
Трясясь от страха, надсмотрщик кинулся на колени.
– Прошу вас, ваша честь, пощадите меня! Я всегда верно служил государю и господу. Я ни в чем не виноват. Это все тот старик в красном камзоле с деревянной ногой. Он всех подзуживает, я заметил.
Капитан засопел.
– Ладно, убирайтесь. Я сам разберусь. Мессир де Бовуар,– обратился он к командиру полуроты морских гвардейцев,– поднимайте солдат.
* * *
Тем временем в матросском камбузе митинговали матросы. Жоффруа, забравшийся на стол, гневно размахивал кулаком и кричал:
– Мы должны потребовать человеческих условий содержания! Они что, принимают нас за свиней? Сколько можно жрать эту вонючую гниль? Потом мы мучаемся поносом, думаем, с чего это все. Мы хотим, чтобы нас считали людьми!
Капитан Рэд с Лягушонком стояли в задних рядах митингующих. Но старый морской волк очень умело поддерживал накал страстей. В самый подходящий момент он вставлял словечки вроде: «правильно», «обязательно», «а как же иначе», «мы все страдаем».
Бедняга Вилардо, который обнаружил в своей миске крысу, по-прежнему стоял, держа вареное животное в вытянутой руке. На лице его было написано выражение такого безграничного изумления, как будто он обнаружил у себя в супе не обыкновенную корабельную крысу, а карликового страуса.
Щербатый испанец Гарсия завопил:
– Мы должны потребовать все права!
– Вот именно,– вставил капитан Рэд,– все без исключения!
Жоффруа размахивал своими огромными кулачищами, словно готовился к бою.
– Мы должны их уничтожить! – заорал он.– Мы же можем это сделать! Нас больше, чем офицеров и надсмотрщиков вместе взятых.
Капитан Рэд и здесь вставил:
– Мы можем их победить, если будем держаться вместе!
Но кто-то из матросов, потрусливее и послабее, возразил:
– А солдаты? Как же солдаты?
Гарсия поначалу не нашелся, что ответить, а потому шум на камбузе стал постепенно утихать. Однако это не входило в планы капитана Рэда. Почувствовав, что огонь бунта начинает угасать, потому что матросы боятся вооруженных гвардейцев, старый пират заявил:
– А что нам солдаты? Они такие же бедные, как и мы. Что им с нами делить? Они – наши братья. Им нужно только сказать об этом.
Эти слова подействовали.
– Правильно! – закричал Гарсия.– Я сам когда-то был солдатом и знаю, что такое жрать солдатский хлеб пополам с соломой.
– Это точно! – подхватил капитан Рэд и тут же толкнул локтем стоявшего рядом с ним Лягушонка.– А ты чего молчишь? Тоже кричи.
– Правильно! Правильно! – тут же завопил юноша.
– Я вам еще вот что скажу,– добавил капитан Рэд.– Вы знаете, как написано в священном писании? Вспомните, что говорил Иисус Христос. Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем офицеру попасть в царствие небесное.
Слова эти были произнесены вовремя, потому что матросы, воодушевленные речью одноногого моряка в красном камзоле, дружно заголосили:
– К черту офицеров! Утопить их всех в море!
– Правильно, правильно! – кричал Лягушонок.– Утопить их всех в море!
Когда толпа была накалена до предела, капитан Рэд крикнул:
– На палубу! Все наверх! Сейчас мы им покажем! Матросы тут же бросились наверх, и Лягушонок бросился следом за всеми. Но ему не удалось отойти даже на шаг, потому что капитан Рэд схватил его за робу и подтащил к себе.
– Ты куда?
– Как куда? – удивился тот.– Наверх, на палубу, куда все.
Одноногий пират скривился.
– Ты что, рехнулся? Давай-ка в арсенал, паренек. В арсенал!
Выскочив из камбуза, который располагался под палубой на одном уровне с трюмами, где хранились порох, пули и мушкеты, парнишка увидел часового у входа в арсенал. Увидев солдата, Лягушонок испуганно замер.
Следом за ним, гремя деревяшкой по ступенькам лестницы, тащился капитан Рэд. Наткнувшись на Лягушонка, он тут же понял, в чем дело.
– А-а, это, должно быть, здесь! – воскликнул капитан Рэд.– Ну что ж ты стоишь? Иди вперед и внимательно разглядывай стены!
Увидав перед входом в арсенал непрошенных гостей, солдат тут же взял мушкет на изготовку.
– А, капрал,– ласково улыбаясь, сказал одноногий пират,– как мы рады, что здесь есть хоть одна живая душа.
Никаких капральских нашивок у солдата не было, однако лесть сделала свое дело. Солдат утратил бдительность.
– Что вы здесь делаете? – миролюбиво спросил он.– Кажется, я вас раньше на нашем корабле не видел.
– Я только вчера появился здесь,– сказал одноногий старик.– Меня зовут Бенжамен Перье. Нас послали заделать течь.
Солдат недоуменно пожал плечами.
– Течь? Какую течь?
Капитан Рэд подошел поближе.
– Нас послал сюда боцман. Он попросил, чтобы мы помогли корабельному плотнику. У его напарника сделались судороги, и он остался без помощника. Нам надо найти эту течь. Боцман сказал, что она где-то недалеко от арсенала.
Капитан Рэд поднял голову и стал шарить взглядом по деревянному настилу, озабоченно вглядываясь в щели между досками.
– Да, она, должно быть, где-то здесь. Точно, нашел. Смотрите, капрал.
Солдат поднял голову, пытаясь разглядеть мистическую течь, о которой толковал ему одноногий моряк, и в это время получил удар ногой в живот – от молодого матроса, который спустился в трюм вместе с одноногим.
Солдат выронил ружье и резко согнулся. На затылок ему тут же опустился пудовый кулак капитана Рэда. Не издав ни единого звука, солдат рухнул на пол, как подкошенный. Лягушонок выхватил у него из-за пояса кинжал и с криком «Да здравствует Англия!» вонзил лезвие кинжала в затылок солдата.
Капитан Рэд с опаской оглянулся.
– Ты поменьше кричи.
Лягушонок вытер кровь с кинжала о мундир солдата.
– Я делаю это ради величия и славы Англия,– гордо заявил он.
Капитан Рэд махнул рукой.
– Ладно, черт с тобой. Ты лучше посмотри, где у него ключи. Дверь арсенала заперта.
Лягушонок перевернул труп, но ключей ему так и не удалось обнаружить.
– Черт возьми,– выругался он,– нету.
Капитан Рэд сжал зубы.
– Сто якорей мне в глотку. Ладно, видишь там, впереди оружейный порт? Выбрось его через люк, чтоб не валялся здесь.
Обхватив труп за ноги, Лягушонок потащил его к пушечному порту. Тем временем капитан Рэд опустился на одно колено перед запертой дверью арсенала и, бормоча себе под нос богохульное ругательство, стал дергать за металлическое кольцо, служившее ручкой.
– Где же ключи? Где же ключи? Ага,– он сунул руку за пазуху и вытащил висевший у него на шее на ремешке из тонкой суровой кожи ключ от заветного ларца, в котором прежде хранил свое золото.
Сундука у него уже не было, а ключ остался.
