Текст книги "Флорентийка и султан"
Автор книги: Жаннетта Беньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
ГЛАВА 11
После того, как Вилардо получил положенные ему пятьдесят ударов кнутом, капитан фрегата «Эксепсьон» мессир Дюрасье приказал вывести на палубу Жоффруа, Гарсию, Лягушонка и капитана Рэда.
– А сейчас слушайте приказ,– обратился он к команде, разворачивая скрученный в трубочку лист бумаги.– После исповеди всемогущему Богу, которую примет святой отец Бонифаций, эти четверо бунтовщиков приговариваются быть повешенными за шею до тех пор, пока не умрут,– он опустил листок и добавил.– Да пощадит господь их души.
Четверо осужденных к повешению стояли со связанными за спиной руками на нижней палубе. Когда капитан Дюрасье закончил читать приказ, в толпе моряков, сгрудившихся у правого борта корабля под присмотром надсмотрщиков, начался ропот.
– Они не заслуживают столь суровой кары! – выкрикнул кто-то.– Они только боролись за наши права!
– Это несправедливо!
– Это не по-христиански!
– Капитан, вы должны пощадить их. Они ни в чем не виноваты!
Надсмотрщики принялись бегать вдоль борта, стегая тех, кто осмелился выразить возмущение столь жестоким приказом.
– А ну замолчите, свиньи!
– Плетей захотели?
Над палубой разносились свист кнутов и вопли тех, кто неосторожно подставлял спину под удары.
Вскоре ропот понемногу улегся. Пинки и удары кнутом сделали свое дело. Матросы попритихли, лишь сжимая от бессильной ярости кулаки.
Отец Бонифаций, по-прежнему облаченный в белый стихарь, с маленькой библией в одной руке и серебряным крестом в другой, подошел к самому юному из осужденных на смерть. Это был Лягушонок.
Он стоял, гордо подняв голову и даже не моргнул глазом, выслушав приговор.
Отец Бонифаций осенил его крестным знамением и, заглядывая в глаза, тихо произнес:
– Сын мой, не хотите ли вы облегчить свою душу перед Богом признанием своих прегрешений и чистосердечным раскаянием? Великий Бог всемогущ, он всем простит.
Юноша в ответ лишь промолчал и гордо отвернулся. Отец Бонифаций пожал плечами.
– Неужели вы не хотите исповедоваться перед смертью, сын мой?
Юноша отрицательно покачал головой.
– Нет.
Отец Бонифаций в растерянности опустил руки.
– Ну, что там? – недовольно крикнул с мостика капитан Дюрасье.
Корабельный капеллан развел руками.
– Он не хочет исповедоваться.
Капитан Дюрасье усмехнулся.
– Ну так переходите к другому.
Шаркая ногами по палубе, отец Бонифаций подошел к одноногому моряку в красном камзоле. В отличие от своего юного друга, он тут же наклонил голову, выражая готовность выслушать слова святого отца.
– Перед лицом смерти, сын мой, облегчите свою душу чистосердечным признанием своих грехов и раскаянием. Великий Бог милостив и простит вас. В этот последний час все мы должны быть искренни перед Богом.
Капитан Рэд кивнул.
– Если уж на то пошло, святой отец, то в этот последний час я хотел бы воспользоваться вашим советом из области теологии,– напустив на себя серьезную мину, сказал он.– Кто знает, что еще может произойти? Ведь господь Бог всемогущ и всемилостив, как вы только что сказали.
Тем временем несколько матросов, которые несли вахту на мачтах с приспущенными парусами, стали спускаться вниз.
– Что ж,– сказал отец Бонифаций одноногому моряку,– я рад слышать слова смирения из твоих уст.
Через несколько коротких минут ты предстанешь перед нашим создателем и сможешь сам поговорить с ним. А пока я представляю его интересы на земле. Ты можешь обращаться ко мне с любым вопросом. Капитан Рэд тяжело вздохнул.
– Так вот, значит...
Капитан Рэд стал вертеть головой по сторонам, словно опасаясь, будто его кто-нибудь подслушивает.
– Э-э... Святой отец, я хочу сознаться вам в одном грехе. Откровенно говоря, меня не раз посещало желание съесть Лягушонка. И я боюсь, как бы оно не навлекло на меня беду.
Отец Бонифаций, услышав такие речи, обрадованно улыбнулся.
– О, сын мой, разве можно считать это грехом? Ведь Бог создал животных и предназначил их в пищу человеку. Ты не совершаешь никакого отступления против веры, желая употребить в пищу лягушонка. Чем он хуже остальных животных?
Капитан Рэд едва удержался от того, чтобы не расхохотаться. Вокруг глаз его собрались узкие лучики морщинок, но ему удалось удержать себя в руках.
– Прошу прощения, святой отец,– заговорщецки сказал он,– но вы, наверное, меня не поняли. Лягушонок – это не животное. Тот, кого я имею в виду, стоит рядом со мной.
Отец Бонифаций в изумлении оглянулся.
– Кто? Этот юноша? Капитан Рэд кивнул.
– Прощения просим, ваше преподобие. Именно он. Отец Бонифаций с шумом втянул носом воздух.
– Да, сын мой, поставил ты передо мной задачу. Тут дело серьезное. Так сразу ничего и не ответишь...
Тем временем пара надсмотрщиков забралась по вантам на мачту и, перекинув через рею толстую веревку с петлей на конце, стала спускать ее вниз.
Лягушонок поднял глаза и увидел болтающуюся прямо над головой петлю.
Фьора, которая лишь несколько минут назад пришла в себя в своей каюте, еще ничего не знала о том, что происходит на нижней палубе. Взяв в руки лютню, она принялась напевать любовную балладу, сочиненную некогда неизвестным рыцарем из Дижона для своей возлюбленной.
Услыхав звуки лютни и нежный женский голос, доносившийся с кормы, Лягушонок едва заметно улыбнулся.
– Боже мой, как хорошо она поет,– еле слышно прошептал он.
В этот момент петля опустилась прямо перед его лицом. На палубе раздался гром барабанов, и песня прекратилась.
Фьора вышла из каюты и увидела, как на шею юноше, стоявшему вместе с тремя другими матросами на нижней палубе, одевают пеньковую веревку. Двое других матросов, которым предназначено было совершать казнь, держали в руках другой конец веревки, перекинутой через рею.
Петлю на шее Лягушонка аккуратно затянули, после чего барабанный гром сменился дробью.
Капитан Дюрасье махнул белым платком и, улыбаясь в усы, сказал:
– Приступайте.
Пока петля все туже стягивалась на шее юноши, он стоял, не шелохнувшись, и не сводил взгляда с Фьоры.
– Какой смелый молодой человек,– прошептала Леонарда на ухо своей госпоже.– Он так благородно ведет себя в свой смертный час, что я готова даже преклонить перед ним голову.
Фьора промолчала, не в силах отвести взгляд от этого, совсем незнакомого ей, молодого матроса.
Тем временем стоявшие рядом с Лягушонком капитан Рэд, Жоффруа и Гарсия потихоньку освобождали руки от веревок. Отец Бонифаций стоял в стороне, поминутно совершая крестное знамение.
– Пресвятой боже, спаси и сохрани их души. Наконец, барабанная дробь умолкла, и с капитанского мостика раздалась команда:
– Приговоренного на рею!
Двое матросов принялись тянуть веревку вверх, но в мгновение ока Лягушонок освободил руки и сорвал петлю с головы.
Не заметив этого, матросы бежали с веревкой в руках по палубе, поднимая осужденного все выше и выше. Уцепившись руками за петлю, он совершил полет над нижней палубой и упал в стройные ряды гвардейцев, выстроившихся под капитанским мостиком с мушкетами на плечах.
На корабле возникло минутное замешательство, которым умело воспользовался бывалый морской волк, капитан Рэд.
– Лягушонок, беги! – закричал он, выхватывая из глубин своего камзола предусмотрительно спрятанный там пистолет.
Это был тот самый пистолет, которым ему угрожал гвардеец у дверей арсенала. Капитан Дюрасье проявил непростительную самоуверенность и беспечность, не приказав обыскать бунтовщиков.
Крики радости донеслись до толпы матросов, собравшихся у борта, когда Лягушонок, расталкивая солдат, бросился бежать на нижнюю палубу.
Один из надсмотрщиков, выхватив кинжал, бросился наперерез Лягушонку, но тут же упал, сраженный выстрелом из пистолета.
Стрелял одноногий капитан Рэд.
Но тут же на пути Лягушонка вырос гвардеец с мушкетом наперевес. Пока он взводил курок, юноша выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в живот солдату.
– Да здравствует Англия! – закричал он.
Жоффруа смело бросился сразу на трех надсмотрщиков, которые на свою беду оказались рядом. Гигант расшвырял их в разные стороны, возбужденно крича:
– Эй, матросы, что же вы стоите? Убивайте всех офицеров!
Десяток самых смелых матросов бросились на выручку бунтовщикам. Хуже всех приходилось капитану Рэду. Он зацепился деревянной ногой за канат, валявшийся под ногами, и растянулся на палубе. К нему тут же подскочил надсмотрщик и принялся душить старого пирата.
Капитан Рэд хрипел и отбивался, как мог, но руки врага все сильнее сжимались на его глотке.
Увидев, что одноногий моряк не может справиться с неприятелем, Жоффруа, находившийся у противоположного борта, схватил лежавшее рядом с орудием стальное ядро и швырнул его в надсмотрщика. Ядро угодило ему в голову, и руки, сжимавшие горло капитана Рэда, ослабли.
Воспользовавшись этим, флибустьер, наконец-то, освободился и отшвырнул от себя обмякшее тело.
Хотя кучка храбрецов с голыми руками бросилась на вооруженных солдат и офицеров, остальные матросы испуганно жались к бортам, уворачиваясь от кнутов, которыми хлестали их надсмотрщики.
На капитанском мостике царила паника. Жоффруа метнул туда еще пару ядер, которые попали точно в цель – два офицера рухнули на палубу с мостика.
Быстрее всех пришли в себя солдаты полуроты морских гвардейцев, которые, взведя курки, выстроились прямо под капитанским мостиком.
– Целься! – скомандовал командир полуроты, поднимая вверх шпагу.– Огонь!
Грянул залп, и несколько матросов, случайно угодивших под пули надсмотрщиков, корчась в судорогах, упали на палубу. Солдаты принялись перезаряжать мушкеты, сначала насыпая в стволы порох, затем заталкивая свинцовые пули и забивая их бумажными пыжами.
В этот момент старый флибустьер заорал:
– На штурм!
Он бросился вперед, размахивая шпагой, которую позаимствовал у пришибленного ядром надсмотрщика. Орудуя где шпагой, а где своей деревянной ногой, он расчистил себе путь на верхнюю палубу. Но здесь на него набросились сразу несколько противников, вооруженных саблями.
Капитан Рэд дрался, как настоящий лев. Рыча и хрипя от возбуждения, он наносил один за другим разящие удары.
У борта орудовал кинжалом Лягушонок. Жоффруа понравилось неожиданно обнаруженное им оружие – артиллерийские ядра – и он швырял их налево и направо, разбивая головы врагам. Под ядра, брошенные могучей рукой Жоффруа, угодили несколько солдат, перезаряжавших мушкеты и пара офицеров.
Среди всей этой катавасии по палубе с библией в одной руке и крестом в другой бродил отец Бонифаций, причитая:
– Во имя господа нашего, Иисуса Христа, прекратите! Прекратите!
Тут он наткнулся на сцепившихся матроса и офицера, которые катались по палубе, пытаясь придушить друг друга. Матросом был испанец Гарсия. Его противник, будучи выше ростом и тяжелее, выхватил из-за пояса кинжал и замахнулся, пытаясь пронзить врага.
Отец Бонифаций перепуганно закричал:
– Не делайте этого, сын мой! Это грех. Офицер, рыча от ярости, оттолкнул монаха-доминиканца в сторону.
– Отойди.
Однако, в этот момент Гарсия изловчился и ударил офицера ногой в пах. Тот отлетел к оружейному порту и, чтобы удержаться, схватил некстати здесь оказавшегося отца Бонифация за стихарь.
– Помогите! – что было мочи заверещал монах. Подхватив валявшуюся на палубе шпагу, Гарсия рубанул ею по руке офицера. Отрубленная кисть упала на доски, а офицер рухнул, перевалившись через борт в воду.
Стеная и причитая, отец Бонифаций упал на палубу и принялся отползать в сторону на четвереньках. Добравшись до ближайшей груды канатов, он забрался в нее с головой.
Хотя несколько офицеров, сражавшихся на подступах к верхней палубе, были ранены или убиты, взбунтовавшиеся матросы никак не могли добраться до капитанского мостика. Вначале дорогу им преграждали солдаты полуроты морских гвардейцев, попеременно стрелявшие из мушкетов, а тех, кто пытался взобраться на капитанский мостик сбоку, офицеры кололи шпагами, сбрасывая вниз.
Грохот оружейных выстрелов, звон шпаг и кинжалов, стук сыплющихся ядер, топот и крики, стоны и вопли, предсмертный хрип и скрип мачт – все это перемешалось в одну ужасающую музыку боя.
Лягушонок в драке где-то потерял свой кинжал. Когда на него со шпагой бросился офицер, Лягушонок принялся отбиваться валявшейся под ногами шваброй. Ему удалось изловчиться и выбить оружие из рук противника, который позорно ретировался.
Когда началась стрельба, капитан Рэд предусмотрительно укрылся за высоким изгибом правого борта. Так мог поступить только настоящий бывалый флибустьер. Выглянув из своего укрытия, он увидел дравшегося неподалеку юношу.
– Лягушонок! – закричал капитан Рэд.– Сюда! Тот подбежал к борту. Одноногий пират вытащил из кармана камзола связку ключей.
– Беги вниз, в арсенал. Открывай дверь. Тащи оружие. Шпагами кирасы гвардейцев не возьмешь.
Лягушонок схватил ключи и тут же бросился вниз к трюмам, где хранилось оружие и порох. Когда стрельба утихла, капитан Рэд стал пробираться вдоль борта к корме. Дорогу ему преградил размахивающий саблей надсмотрщик.
Пока одноногий пират сражался с ним, Лягушонок уже успел выбежать из трюма с грудой заряженных пистолетов и кинжалов. Следом за ним, гремя цепями на ногах, выскочил Бамако, размахивавший боевым топором.
Чаша весов понемногу склонялась на сторону бунтовщиков. Над палубой поднимались клубы порохового дыма после выстрелов из мушкетов.
Одноногий пират, сразив своего врага, бросился к трюму, где был спрятан золотой трон нубийского царя Югурты.
Размахивая саблей, одноногий пират проложил себе путь ко входу в трюм и едва не скатился по лестнице, зацепившись деревяшкой за ступеньку.
Разумеется, дверь, за которой хранился трон, была заперта.
Капитан Рэд попытался сломать замок руками, но убедившись в тщетности своих усилий, прекратил попытки. Без ключей и нечего было надеяться на то, чтобы добраться до трона. Слишком крепкой и надежной оказалась преграда.
– А! Тысяча чертей! – в сердцах заорал одноногий пират и пнул дверь ногой.
Однако, жажда золота, овладевшая капитаном Рэдом, не давала ему покоя.
На всякий случай он пару раз попытался проткнуть дверь саблей, но у него ничего не получилось.
Неожиданно в трюм спустился один из надсмотрщиков – тот самый, которого гигант Жоффруа когда-то наградил миской матросской баланды. Очевидно, он просто пытался спрятаться от взбунтовавшихся матросов, но на свою беду угодил прямо в руки капитана Рэда.
Со шпагой наперевес противник бросился на одноногого пирата.
Капитан Рэд на секунду замешкался, стараясь выдернуть застрявший в дереве клинок.
Чтобы избежать удара шпагой, ему пришлось отскочить в сторону. Но, зацепившись деревянной ногой за брус, прибитый к стене, он растянулся на полу.
Смерть была в нескольких шагах от старика, но и тут ему удалось перехитрить безносую.
Увернувшись от направленного в него острия шпаги, капитан Рэд ударил надсмотрщика протезом между ног.
Тот охнул, выронил шпагу и скрючился.
Тех нескольких мгновений, которые выиграл капитан Рэд, оказалось для него достаточно, чтобы успеть подняться, выдернуть свою саблю, застрявшую в двери, и проткнуть противника, словно бабочку.
Обливаясь кровью и хрипя, тот рухнул на пол.
А капитан Рэд со смехом прохрипел:
– Тебя уже давно следовало отправить на тот свет... Ладно, похоже, что мне пора выбираться отсюда.
Проходя мимо щели, сквозь которую был виден сверкающий в темноте трюма золотой трон, одноногий флибустьер, на всякий случай, заткнул дырку обрывком кружевного манжета своего когда-то великолепного красного камзола.
Корабль, окутанный пороховым дымом от ружейных выстрелов, медленно плыл по спокойному морю на приспущенных парусах.
Заботиться о сохранении курса было просто некому. Все матросы – даже те, которые были заняты на вахте, сражались с гвардейцами и офицерами.
Чаша весов долго колебалась посредине, поскольку явного перевеса не было ни у одной, ни у другой сторон.
Поначалу безоружные матросы уже обзавелись кто мушкетом, кто саблей, кто кинжалом. Те же, кому не досталось ничего дрались голыми руками.
Время от времени, раздавался громкий крик, и пораженный пулей или ударом клинка падал за борт.
Шансов на спасение у тех, кто угодил в воду, будучи только раненым, не было никаких – во-первых, потому что никто не собирался возвращаться и подбирать тонущих, а, во-вторых, по той простой причине, что море здесь буквально кишело акулами.
Почувствовав в воде запах крови, вокруг фрегата «Эксепсьон» собралась целая стая зубастых хищниц, которые приходили в еще большее возбуждение, раз за разом получая окровавленную добычу.
Между высокими спинными плавниками, рассекавшими волны возле корабля, бурлила розовая вода, мелькали лишь обрывки одежды и ошметки человеческого мяса.
Акулам было чем здесь поживиться.
Их острые, как бритва, зубы крошили даже стальные доспехи, которые были на упавших за борт гвардейцах.
Наконец, матросам, штурмовавшим капитанский мостик, удалось оттеснить еще остававшихся в живых корабельных офицеров и гвардейцев с мушкетами во внутреннее помещение на корме.
На самом капитанском мостике корчились раненые, и валялись вповалку убитые.
Матросов среди них было, конечно, больше, чем офицеров и солдат, но бунтовщики также нанесли врагу немалый урон.
Несколько офицеров с пробитыми головами лежали под нок-мачтой. Рука Жоффруа была тем карающим мечом господним, который послал на них смерть.
Оружием, которым пользовался этот широкоплечий здоровяк, были обыкновенные пушечные ядра.
Схватка шла на подступах к капитанской каюте и офицерской кают-компании.
Офицеры, отбиваясь шпагами от восставших матросов, медленно отступали назад.
До Фьоры, в страхе запершейся в своей каюте, доносились отчаянные крики и вопли, звон шпаг и глухой стук о стены ружейных прикладов.
Несколько матросов, вооружившись мушкетами, размахивали ими словно палицами.
Из коридора доносился голос капитана Дюрасье:
– Не подпускайте их слишком близко!
Среди матросов, сражавшихся в первых рядах, был Лягушонок. В одной руке он держал пистолет, а другой кинжалом отбивался от нацеленных в него шпаг. Выстрелив в своего врага, он выскакивал на корму, хватал очередной заряженный пистолет из валявшейся на палубе кучи и снова бежал в гущу схватки.
Наконец, матросам удалось оттеснить офицеров во главе с капитаном Дюрасье к самым дверям кают-компании.
Шум боя заставил Фьору забиться в угол и в ужасе заткнуть уши руками. Рядом с ней тряслась от страха Леонарда.
– Господи Иисусе... – шептала она.– Спаси и сохрани нас... Спаси и сохрани... Прости нам прегрешения наши...
Офицеры, теснимые взбунтовавшимися матросами, бросились укрыться в кают-компании, едва сдерживая двери с обратной стороны. Несколько мгновений им удавалось противостоять напору снаружи, пока Лягушонок не сбегал за заряженным пистолетом.
После его выстрела пуля пробила дверь и наповал убила одного из офицеров.
Матросы смогли сломить сопротивление противника и ввалились в кают-компанию.
Сражение продолжалось здесь вокруг стола, на котором по-прежнему стояли неубранные столовые приборы.
Заряженного огнестрельного оружия уже не было ни у матросов, ни у офицеров. Поэтому схватка шла врукопашную.
В такой драке крепкие и рослые матросы вроде Жоффруа имели несомненное преимущество.
Сам Жоффруа схватил тщедушного офицерика, бесполезно размахивавшего у него перед носом шпагой, и, подняв над головой словно тряпичную куклу, швырнул через стол.
Рядом с ним орудовал кинжалом Лягушонок, а чуть подальше, размахивая саблей, теснил к стене капитана Дюрасье испанец Гарсия.
Однако, справиться с капитаном было не так-то легко. Мессир Дюрасье был искусным фехтовальщиком и вполне мог справиться даже с двумя нападавшими. Тем более, если это были прежде не державшие в руках шпаги матросы.
Тем временем, нескольких офицеров, сражавшихся рядом с капитаном Дюрасье, обезоружили и потащили на палубу.
Самому мессиру Дюрасье удалось выскочить на задний кормовой мостик. Но отсюда был только один путь – вниз.
Обернувшись, капитан фрегата увидел направленный на него пистолет и шпагу.
Это были Лягушонок и темнокожий горе-повар Бамако.
– Капитан, вы в наших руках,– тяжело дыша, проговорил Лягушонок.
– Сдавайтесь,– добавил Бамако.– А не то я сейчас проткну вас насквозь, и мы узнаем, какого цвета у вас кровь – голубая или красная.
Сжав губы, капитан Дюрасье надменно посмотрел на своих врагов, но лишних движений делать не стал. Сопротивление было бесполезно, но, чтобы выразить свое презрение к противнику, Дюрасье сломал о колено свою шпагу и бросил обломки под ноги Лягушонку.
Остальные офицеры, которые еще продолжали сражаться, увидев, что их капитан сдался, сложили оружие. Их тут же схватили за камзолы, прижимая к стенам. Лягушонок скомандовал:
– Всех в трюм.
Гарсия, вытирая кровь со своей шпаги, мрачно спросил:
– Может, лучше за борт? Что толку от офицеров? Но Лягушонок стоял на своем.
– Нет,– решительно сказал он.– Мы не такие, как они. К тому же пусть узнают, что это такое.
Восставшие матросы с радостными криками потащили офицеров в трюм, где прежде сидели одноногий пират, Лягушонок и Бамако.
Овладев офицерской кают-компанией, матросы бросились в соседние каюты, чтобы выкурить оттуда тех, кто прятался по углам.
Кое-где в их руки попадался забившийся под кровать надсмотрщик, а еще пару солдат, встретивших бунтовщиков выстрелами из мушкетов, разъяренные матросы прикончили на месте.
Наконец, возбужденная толпа остановилась перед большой резной дверью, которая оказалась заперта.
– Эй, Жоффруа,– раздались крики из толпы,– здесь нужна твоя голова!
Матросы расступились, пропуская гиганта к двери. Разогнавшись, он пробил головой огромную дыру, и матросы услышали отчаянный женский крик.
Это была каюта, в которой прятались Фьора и Леонарда.
Еще несколькими ударами кулаков Жоффруа разнес дверь в щепки, и разъяренные матросы ввалились в каюту.
– Убирайтесь прочь! – закричала, размахивая руками, Леонарда.
Грубо сплюнув через выбитый зуб, испанец Гарсия утерся рукавом парусиновой робы и воскликнул:
– А ну-ка в сторону, старуха! Я уже забыл, как пахнет женское тело!
Грубо гогоча, матросы бросились на женщин. Леонарду отшвырнули в сторону, а Фьору, которая кричала от ужаса, закрыв лицо руками, повалили на постель с громкими криками.
– Я – первый!
– Нет, я!..
– А ну, отойдите!
Гарсия забрался на Фьору и, отшвырнув в сторону шпагу, принялся жадно обнимать ее.
Тем, кому не удалось добраться до Фьоры, сгодилась и Леонарда.
Несколько грязных матросов с потными, закопченными лицами ухватили старую служанку за руки и потащили упирающуюся Леонарду к двери.
Один из матросов, зацепившись за попавшийся на пути дубовый табурет, растянулся на полу, увлекая за собой остальных.
Двое матросов держали Леонарду за руки, а коротышка в рваной рубахе тут же развязал пояс и спустил штаны.
– Спокойно, старушка! – хрипло заорал он.– Ты еще кое на что сгодишься!
Он набросился на Леонарду и принялся задирать ее многочисленные пышные юбки.
– Да где же у тебя это? Надо же столько одеть на себя!.. Эй, братцы, помогите!
Пока разъяренные после боя матросы пытались насиловать Леонарду, Гарсия на пару со своим приятелем склонились над Фьорой.
– Ну что, красотка, ты небось и не думала, что достанешься матросу? – хохотал испанец.– А я вот давно тебя приметил... Какой у тебя дивный голос! Может, споешь что-нибудь?
Фьора с ненавистью плюнула в лицо насильнику, а потом ударила его по скуле.
Но это только разозлило испанца.
– Ах ты, стерва! – зарычал он.– Я тебе сейчас покажу!
Он схватил валявшийся на полу кинжал и приставил его к горлу Фьоры.
– Как тебе это понравится? – осклабился он в плотоядной улыбке.– Какая нежная грудь... Я давно не видал такой. Слышишь, Жан-Пьер? Прежде мне приходилось иметь дело только с портовыми шлюхами. Ни у кого из них не было такой гладкой, нежной кожи. Ты только посмотри!.. Она вся светится.
– Отпустите меня! – завизжала девушка. Гарсия тут же заткнул ей рот рукой.
– А ну, умолкни! Ты еще не знаешь, что такое настоящий матрос! Раньше, небось, только с графами да маркизами зналась? Что это за мужики? Дерьмо, а не мужики! Ничего, ты узнаешь меня и полюбишь... Интересно, какая у тебя задница?
Урча в предвкушении удовольствия, он принялся дергать шнурки на платье девушки, не убирая кинжала от ее горла.
– И не дергайся,– приговаривал он.– Не то придется продырявить тебя. А ведь мне хочется получить страстную женщину, а не мертвую.
Сделав еще несколько попыток сопротивляться, Фьора беспомощно утихла.
Сейчас ее могло спасти только чудо. И это чудо свершилось!
Спасение пришло неожиданно. А спасителем был тот самый молодой моряк, который такими влюбленными глазами смотрел на нее, когда ему одевали на шею петлю.
Лягушонок вместе с Бамако, препроводив офицеров в трюм, вернулся на корму и увидел в просторной каюте ужасающую картину насилия.
Несколько матросов, грубо гогоча, срывали со старой служанки Леонарды ее многочисленные юбки. Особенно выделялся коротышка, сверкавший ягодицами из-под спущенных штанов.
Справа, на огромной кровати еще двое пытались изнасиловать Фьору. Одним из них был испанец Гарсия. Трясущейся от возбуждения рукой он расшнуровывал платье на– груди девушки.
– Сейчас,– приговаривал Гарсия.– Сейчас ты будешь моей...
– А ну, прекратите! – заорал Лягушонок.
Но на него никто не обратил внимание. Матросы были так разгорячены, что только выстрел из пистолета мог заставить их остановиться.
Именно это и пришлось сделать юноше. Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в потолок.
Только сейчас матросы остановились.
– Я сказал – прекратите! – заорал Лягушонок. Но Гарсия в ответ лишь отмахнулся.
– Да пошел ты к дьяволу!.. Эти женщины теперь принадлежат нам, а не офицерам.
Воодушевленные его словами, и остальные снова принялись за свое.
Тогда Лягушонок схватил валявшуюся на полу шпагу и со всего размаха плашмя приложился клинком к голым ягодицам коротышки, барахтавшемся на Леонарде.
Тот завизжал от боли и тут же отскочил в сторону. Острие шпаги в следующее мгновение оказалось приставленным к горлу испанца.
– Гарсия, отойди,– угрожающе проговорил юноша.
– Да ты что? – ошеломленно воскликнул тот.– Она моя!
Он уже было хотел кинуться в драку, но Бамако, влетевший в каюту следом за Лягушонком, приставил к горлу испанца еще одно лезвие.
– Прочь – я сказал! – проговорил Лягушонок.– Руки прочь от пленных!
Гарсия молча поднялся и отошел в сторону. Глаза его сверкали злобным огнем, а руки дрожали от ярости.
– Я тебе это еще припомню,– сквозь зубы процедил он.
Его приятель Жан-Пьер замешкался, и тогда Жоффруа, не принимавший участие в насилии, мгновенно схватил его за шиворот и вышвырнул в проломленную дверь.
– Стыда у вас нет,– укоризненно произнес он.– Мы же добрые христиане.
Лягушонок поднял валявшуюся на полу полупрозрачную шелковую шаль, принадлежавшую Фьоре, и протянул бессильно лежавшей на кровати девушке.
– По-моему, это принадлежит вам, сеньора. Накройтесь.
Нескольких мгновений, которые ушли у юноши на это движение, Гарсии хватило для того, чтобы отскочить в сторону и схватить брошенную кем-то на пол шпагу.
– Ну, что ж, дружок,– хрипло рассмеявшись, произнес он.– Вот и настало время поквитаться. Ты напрасно не позволил мне взять эту стерву. Тут вполне хватило бы и на двоих. Тебе бы тоже досталось. Но ты не захотел...
С этими словами он бросился на Лягушонка, направляя острие шпаги прямо в сердце противнику.
Но юноша успел увернуться и нанес разящий удар своим клинком прямо в сердце испанца.
Леонарда, сидевшая на полу и собиравшая свои юбки, расширившимися от ужаса глазами наблюдала за тем, как обливающийся кровью черноволосый матрос с серьгой в ухе медленно заваливается на бок и падает прямо в ее объятия.
– Бог мой! – взвизгнула Леонарда, подскакивая с пола.
Гарсия упал в угол каюты и, несколько раз дернувшись, захрипел и затих.
Лягушонок сквозь плотно сжатые губы произнес:
– Так будет с каждым, кто забудет о том, что он христианин.
Матросы, собравшиеся в каюте, стали жаться по стенам.
– Да мы просто хотели позабавиться,– обиженно сказал один из них – тот самый, на ягодицах которого красовался длинный красный шрам.
– Штаны одень,– хмуро проговорил Лягушонок. Фьора по-прежнему не могла прийти в себя. Она дрожала от охватывающего ее волнами ужаса и, наконец, не выдержав, разрыдалась.
– Успокойтесь, сеньора,– сказал Лягушонок,– все уже позади. Пока я жив, на этом корабле никто и никогда вас не тронет.
Вздрагивая от рыданий, Фьора подняла глаза и с благодарностью посмотрела на юношу. Ее пышные черные волосы спутались, лицо было бледным, как мел, губы пересохли.
– А ну-ка, убирайтесь все отсюда! – крикнул Лягушонок.– Нечего вам здесь делать!
Потом он повернулся к Фьоре и тихо сказал:
– Сеньора, простите их всех.
Фьора просто не ожидала услышать такие слова из уст простого матроса. Она скорее могла допустить, что он хочет сам завладеть ею.
Но на самом деле, все получилось иначе. Выгнав из каюты матросов, Лягушонок оставил возле разбитой в щепки двери Жоффруа.
– Следи за тем, чтобы сюда никто не входил. Раз уж тебе все равно, что делать, то я сейчас пришлю плотника, и вы смените дверь.
Фьора стала вытирать глаза кончиком шали, но слезы по-прежнему катились по щекам.
Сражение еще продолжалось на верхней и нижней палубах, но матросы все сильнее теснили к бортам последних солдат и офицеров, оказывающих сопротивление.
Один за другим гремели мушкетные выстрелы, поднимался пороховой дым, раздавались крики и стоны.
Через несколько минут все было закончено.
После того, как в трюм отправили капитана Дюрасье и еще нескольких офицеров, остальные, оказавшись без командования, сдались.
Капитан Рэд, забравшись на бак, размахивал шпагой.
– Всех в трюм! Пусть узнают, как чувствуют себя сельди в бочке!
Наконец, трюм был заполнен до отказа. Матросы закрыли люк и собрались на нижней палубе.
Одноногий пират обратился к взбунтовавшимся матросам, которые сразу же признали в нем вожака.
– Друзья мои! – крикнул он.– Божественное провидение сочло возможным изъять этот корабль из рук ваших развращенных командиров! Настоящим, я имею честь принять этот корабль под свое командование от имени берегового братства. Я объявляю себя его командиром. Я – капитан Томас Бартоломео Рэд...
Услышав это имя, некоторые из матросов перекрестились.
– Это сам капитан Рэд! – раздались громкие восклицания.
– Господи Иисусе! Тот самый Рэд!.. Очевидно, в трюме тоже услышали речь одноногого пирата, и запертые там солдаты и офицеры принялись колотить кулаками по люку.
– Пощадите нас! – кричали они.– Пощадите!
Кое-кто из матросов, испугавшись даже одного имени капитана Рэда, стал испуганно жаться к бортам. Те же, кого услышанное только раззадорило, закричали:
