Текст книги "Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь"
Автор книги: Жан Флори
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)
РЫЦАРСКАЯ ХРАБРОСТЬ
Аристократическое военизированное обществоСамой главной обязанностью рыцарей было сражение. Не удивительно, что почти в каждом литературном произведении Средневековья восхваляются качества, ожидаемые of каждого солдата: храбрость, физическая и моральная смелость. Эти чисто военные качества были приняты и в некотором роде «восстановлены» аристократией с того момента, как ее члены стали вести себя как воины, на своем уровне начальников, управляющих и хозяев.
Такое понимание не является, однако, очевидным фактом и не проявилось во всех слоях общества. Оно характеризует возникновение общего мировоззрения в отдельно взятом обществе – в аристократическом обществе Запада, которое после внедрения социальных структур, обозначаемых удобным, но не совсем отвечающим действительности термином «феодализм»1[754]754
1 Этот термин не является точным, так как он акцентирует внимание на феодальном уделе, который является лишь одним из элементов, на котором базируются отношения людей; вероятно, он не является ни первым, ни главным.
[Закрыть], оценивает военные качества. Они стали необходимыми в военизированном обществе, где центр политической, административной, судебной и экономической власти находился в замке. Исполнителями этой власти, олицетворяемой на местном уровне владельцами замков, были их воины, их milites, одновременно защитники, покровители, грабители и порой угнетатели безоружного населения.
Далекие германские корни такой системы ценностей не вызывают сомнений. Суммарное их изложение можно найти у Тацита, который, как хороший римлянин, уважающий социальные ранги и гражданскую иерархию, удивляется, видя, как почти «варварский» народ прославляет военные добродетели; он удивляется еще больше, видя у них начальника, соперничающего в смелости со своими сотоварищами в сражении, которые ему полностью преданы и будут считать себя обесчещенными, если не будут сражаться так же хорошо, как и он2[755]755
2 Tacite. La Germanie. Paris, 1983, с. 13-14. P. 78.
[Закрыть]. Это сотоварищество, эта личная преданность и этот культ военной силы в лоне германского комитата распространились, как подтверждают сегодня все историки, в западном средневековом обществе. Они ему обеспечили свою базу, свою систему ценностей, даже если они испытали в процессе развития некоторые изменения и смягчения отчасти под влиянием Церкви. Но Франко Кардини прав, подчеркивая, что «нельзя говорить о преемственности между германским воином и средневековым рыцарем – есть только скачок в культуре»3[756]756
3 Cardini, Aile radici cavaleria, Firenze, 1982.
[Закрыть].
Придание большего значения этим качествам, присутствующим в меровингском и каролингском мире, было, вероятно, также связано с тем, что единодушно было названо «мутацией тысячного года», понятием, которое недавно разделило историков на соперничающие школы. Многие, и мы можем с сожалением это констатировать, иногда теряли чувство меры и руководствовались эмоциями, а не аргументами.
Споры здесь недопустимы4[757]757
4 См. эту точку зрения Flori J. La chevalerie. Paris, 1988. P. 45, 73.
[Закрыть]. Так как все, мутационисты и антимутационисты, соглашаются, по крайней мере, в одном – в возрастающей роли в средневековом обществе XI века замков и рыцарей. Они или занимают «естественное» место в системе правления князей, у которых они в своей массе находятся в подчинении, играя роль факторов порядка, как считают «антимутационисты»; или, наоборот, находятся в самом сердце настоящего политического, социального и экономического переворота, превратив окрестности замка в автономные территории, избегая централизованной власти, переживающей период упадка, – в этом случае рыцари играют роль зачинщиков политического и социального беспорядка и экономической тирании на местном уровне, как считают мутационисты. Впрочем, существовало большое количество региональных вариантов, согласно которым короли и графы умели (или не умели) сохранять власть над рыцарями, у которых, как утверждает Иоанн Солсберийский, в середине XII века было в руках данное правителями оружие, необходимое, чтобы диктовать свои законы.
Во всяком случае, начиная с XI века звучит искренняя и столь частая похвала этим старинным военным качествам. Было ли это лишь «открытием» или же настоящей «революцией»? Заметен ли эффект этих перемен в ту эпоху, когда культура и латинская письменность, оставаясь в руках духовенства, начала занимать свое место среди мирян, в первую очередь среди правителей, окруженных семьями, родственниками и воинами?
Потому ли Церковь, которая так нуждается в рыцарях, уделяет большое внимание их качествам и позволяет еще большее восхваление, устное и письменное, например, в эпических песнях, к которым она привыкает, потому что в них воспеваются христианские подвиги против «язычников», неверных сарацинов? Все эти причины содержат часть правды, но это не столь важно. Эти неопровержимые феномены характерны для идеологического продвижения ценностей, которые почитаются мирской аристократией. И это военные ценности. На вершину добродетелей они ставят, по разным причинам. которые нам надо разобрать, «храбрость», в высшей степени рыцарское качество, воспетое во всех своих формах в эпопеях, в небольших поэмах в стихах, в рифмованных хрониках и романах.
Эпический герой
«Песнь о Роланде», в начале XII века, предоставляет нам парадигму личности Роланда, модели эпического героя, всегда готового достать свой клинок, способного на красивые удары мечом и копьем, нацеленные на то, чтобы завоевать любовь короля5[758]758
5 Ch. « pour de tels coups, l’empereur nous aime». La chanson de Roland, Dufournet, Paris, 1993, 1376, 1013, 1053.
[Закрыть], завоевать признание и упрочнить свою славу, доказывая свою смелость, доходя при этом до крайностей (и даже до чрезмерности, когда Роланд доходит до того, что отказывается трубить в рог, призывая на помощь, что привело к поражению и гибели христиан из арьергарда6[759]759
6 Этот вопрос об излишествах Роланда вызвал такой же бурный спор. См. Foulet, Is Roland guilty og Desmesure? // Romance Philology, 10, 1957. P. 145-148; Burger A. Les deux scenes du cor dans la Chanson de Roland // La technique litteraire des chansons de geste. Paris, 1959. P. 105; Renoir A. Roland's Lament; its meaning and fonction in the Chanson de Roland // Speculum, 35, 1960. P. 572-583; Guiette R. Les deux scenes du cor dans la Chanson de Roland et les conquStes de Charlemagne // Le Moyen Age, 1963. P. 845; Le Gentil P. A propos de la demesure de Roland // Cahiers de civilisation medievale, 11, 1968. P. 203-209, etc.
[Закрыть]). Откуда такое поведение? Роланд поступил так не столько для того, чтобы получить венец мученика, а для того, чтобы избежать высшего упрека, обвинения в трусости, которое не смывается. Такой упрек привел бы к тому, что были написаны «плохие песни» о нем, позорящие не только его, но и всю его семью, его клан, его потомство, навсегда обесчещенное. Чтобы избежать этого позора, рыцари эпопеи и романов в некотором роде приговорены к героизму. Один специалист в области средневековой литературы отнес к разряду «культуры стыда» эту систему ценностей, которая из-за социального давления и положений морали провоцирует рыцаря на переход всех границ в поисках подвигов7[760]760
7 Jones G. F. The Ethos of the song of Roland. Baltimore, 1963.
[Закрыть]. Эта система существует еще до конца XIII века, но уже смягченная и улучшенная двумя веками размышлений. Жуанвиль, например, рассказывает о нерешительности, проявленной во время сражения при Мансуре Эраром де Сиври, раненным в лицо и потерявшим многих своих людей:
«„Сир, если вы считаете, что ни меня, ни моих потомков в этом не упрекнут, я позову на помощь графа Анжуйского, которого я вижу посреди поля”. А я ему сказал: „Мессир Эрар, мне кажется, что вы окажете себе великую честь, если отправитесь за помощью для нас, чтобы спасти наши жизни, так как и ваша в большой опасности”; (...) он спросил совета у всех присутствующих там рыцарей, и все ему посоветовали то, что я ему посоветовал»8[761]761
8 Joinville. Vie de Saint Louis / Ed. Et trad. J. Monfrin, Paris, 1995, §226. P. 111.
[Закрыть].
К этому страху бесчестия прибавляется иногда формальное уважение к личной клятве, добровольному обету, сделанному Богу, как в случае Вивьена в «Песне о Гийоме»: он поклялся никогда не отступить перед сарацинами на поле боя. Та же песнь, как и большинство эпопей, противопоставляет такому поведению героя без страха и упрека трусость антигероев, которые, как Тибо де Бурж и его подчиненный Эстюрми, бахвалятся перед битвой, но проявляют малодушие при ее приближении, постыдно дезертируют с поля боя, предают своих товарищей, подвергнув их большей опасности, добавляя моральную грязь их страха к физической грязи, которая за этим следует9[762]762
9 La chanson de Guillaume / Ed. et trad. Suard. Paris, 1991.
[Закрыть]. Так в различных литературных вариациях на тему сражающегося героя мы находим сущность проблематики рыцарства. Однако речь здесь идет только о наиважиейшей задаче солдата во всех армиях мира – не сбежать во время сражения, не дезертировать с поля боя, «не выйти из строя», не получив приказа, не бросить своих товарищей. Это центральная позиция военного регламента, основной элемент всей военной деонтологии, а не отличительный знак рыцарства.
Однако именно рыцари, которым легче покинуть поле боя и которые чаще так поступают, берут на себя обязательство уважать эти принципы. В 1130 году Ордерик Виталий рассказывает об эпизоде, который объединил два упомянутых нами аспекта. Он рассказывает о чрезмерном желании молодого рыцаря Галерана де Мёлана проявить рискованную храбрость во время сражения при Бургтерульде в 1124 году. Нарушив приказ Амори де Монфора, этот молодой Галеран, желая с помощью оружия сделать себе имя10[763]763
10 «Adolescens militiae cupidus» я перевожу как «алчный до военных подвигов». М. Chibnall переводит прямо militia как рыцарство в смысле военной доблести: «anxious to prove his knighthood»; Orderic Vital. Histoire Eccldsiastique / Ed. M. Chibnall. T. VI, Oxford, 1978. P. 350.
[Закрыть], хотел атаковать противников, принявших оборонительную позицию. Он уже представил их побежденными. Но Амори его отговорил: вражеские рыцари сошли с лошадей, а значит, имеют намерение сражаться до конца, так как, по его словам, рыцарь, который спешился, готов победить или умереть, но не покинуть поле боя11[764]764
11 Ibid.: « Bellicosus eques iam cum suis pedes factus non fugiet, sed morietur aut vincet» (P. 350); отмечается, что Orderic употребляется здесь еще как eques, но не как miles.
[Закрыть]. Другие презирали своих врагов, которые собирались сражаться как простые пехотинцы, и видели в них только сборище крестьян и слуг, неспособных, в их глазах, оказать достойное сопротивление цвету рыцарства Франции и Нормандии, который стоял перед ними12[765]765
12 Ibid. Р. 350: «hos pagenses et gregarios». По мнению Guilhiermoz P. Essai sur l'origine de la noblesse en France au Moyen Age. Paris, 1902. P. 340, это выражение могло быть презрительным по отношению к рыцарям с недостаточно развитыми качествами; по мнению Brown R. A. The status of the norman knight // Gillingham, J., Holt, J. C. War and Government in the Middle Ages. Essays in ho'nour of J.O. Prestwich. Cambridge, 1984. P. 24, речь шла лишь об оскорблении без относительно к социальной реалии. Тем не менее, по моему мнению, оно употерблялось как презрительное выражение по отношению к той категории рыцарей, которая противопоставлялась «цвету рыцарства»: «Ессе militaris flos totius Galliae et Normanniae hie consistit».
[Закрыть]. Галеран первым повел за собой в бой войско из сорока рыцарей. Но он потерял лошадь, убитую под ним выстрелом из лука, с другими приключилось то же самое еще до того, как они смогли что-нибудь предпринять. Галеран был взят в плен с восьмьюдесятью рыцарями, а большинство его сотоварищей пустились в бегство.
В 1141 году в сражении под Линкольном, в то время как многие рыцари (среди которых многие принадлежали к знати, чьи имена Ордерик Виталий называет) поддались панике и разбежались кто куда, король Англии Стефан и его соперник Ранульф спешились, чтобы сражаться вместе с пехотинцами, подбадривая их таким образом и показывая, что их обязанность – сражаться до конца13[766]766
13 Orderic Vital, Histoire eccldsiastique, VI, XIII. P. 542.
[Закрыть].
В истории этого периода известны многие примеры массового бегства рыцарей, оставляющих своих пехотинцев в крайне тяжелом положении и обрекающих их на верную смерть. Ричард де Девиз рассказывает об очень суровом правиле, существующем на этот счет и об обещанных наказаниях виновным – утрата воинского пояса для всадников (то есть их положения), ампутация ноги для пехотинца14[767]767
14 Devizes, 21-22. «Sit lex seruata sine remedio. Pedes pleno pede fugiens pedem perdat. Miles priuetur cingulo».
[Закрыть].
Дезертирство знаменосца еще тяжелее, так как это может заставить ошибочно подумать о приказе об отступлении или поражении и привести к массовому бегству с поля боя. Гийом де Нефбург рассказывает по этому поводу о недоразумении, произошедшем с Генрихом Эссексом, знаменоносцем короля Генриха II, во время сражения в Уэльсе. Ошибочно подумав, что король погиб, он опустил знамя, знак единения, и бросился бежать, распространяя ложную весть о смерти короля. Он был обвинен в предательстве Робертом де Монфором, который вызвал его на судебный поединок; проиграв этот бой, Генрих Эссекс был признан виновным и приговорен к смерти. Его наказание было смягчено самим Генрихом II, но он должен был уйти в монастырь и оставаться там до конца дней своих, а все его имущество было конфисковано15[768]768
15 Newburgh, I, 108.
[Закрыть]. Однако здесь речь не шла о явной трусости, а всего лишь об ошибочном суждении.
Известно бегство (или скорее отказ) графа Стефана Блуаского во время Первого крестового похода в Антиохии, когда он счел ситуацию крестоносцев, окруженных огромной мусульманской армией эмира Карбуки, безнадежной. Стефан на время уехал из города по медицинским причинам, но его отсутствие было так плохо воспринято, что ему инкриминировали симуляцию болезни, с целью покинуть войско и подготовить свой побег. Его «трусость» была повсеместно заклеймена позором, и его жена Адель, дочь Вильгельма Завоевателя, не смогла вынести этого. Достойная наследница своего отца дала понять своему мужу, слишком мудрому, чтобы быть героем, что его долг – снова отправиться в Святую землю, чтобы смыть эту грязь с рода. Он принял участие во второй экспедиции в 1101 году и на этот раз нашел там славную смерть, которая его реабилитировала16[769]769
16 Brundage, An erreant Crusader: Stephen of Blois // Traditio, 16, 1960. P. 380-395. Перепечка Brundage J. A. The Crusades. Holy War and Canon Law. London, 1991, демонстрирует более строгий взгляд по отношению к Этьену, чем у Rousset Р. Etienne de Blois, fuyard, croise, martyr. Geneva, 9, 1963. P. 163-195. Для восстановления событий см. Flori, Pierre Termite et la premiere croisade, Paris, 1999. P. 360.
[Закрыть].
Бегство рыцарей не было непостижимым в ту эпоху, и возможно, именно поэтому рыцарская этика выносит такой суровый приговор. Потому эпопеи описывают своих героев, благородных рыцарей нечувствительными к страху17[770]770
17 См. эту точку зрения Benton J. Nostre Franceis n'unt talent de fuir: The Song of Roland and the Enculturation of a Warrior Class. Olifant, 6, 1979. P. 237-258.
[Закрыть]; потому также писатели в полном составе празднуют храбрость и отвагу западных рыцарей и бичуют, наоборот, малодушие, трусость восточных воинов, в частности, греков, которых Жоффруа Малатерра в конце XI века, Гальфрид Монмутский через сорок лет, а хронисты Ричарда в конце XII века неизменно причисляют к изнеженному народу, неспособному к войне, ленивому, привыкшему к предательству и бегству18[771]771
18 Geoffroy de Monmouth. Historia regum Britanniae, § 169 / Ed. Wright. // The «Historia Regum Britannie» of Geoffrey of Monmouth, I : Bern Burgerbibliothek MS. 568. Cambridge, (P. 137-178 артуровская часть, франц, пер Е. Baumgartner, I. Short. La geste du roi Arthur. Paris, 1993, перевод P. 307; Geoffroy Malaterra. De rebus gestis Rogerii Calabriae et Siciliae comitis et Roberti Guiscardi ducisjratris eius / Ed. E. Pontieri. Bologna, RIS, V. 1, 1924; I, 10. P. 132 ; I, 14. P. 15 ; III, 39. P. 81, etc.
[Закрыть].
Однако соответствует ли эта отвага, так расхваливаемая французскими рыцарями, действительности? Почему авторы так настаивают, что это качество присуще «великим»? Филипп Контамин пришел к выводу, что общий пафос эпопей, хроник, биографий, романов и других повествовательных документов «заставляет думать, что храбрость – это манера поведения прежде всего аристократическая, благородная, связанная с расой, кровью, родством, как индивидуальное действие, пружиной которого является амбициозность и алчность в области временных благ, озабоченность славой, почестями, посмертным признанием. Нужно избегать позора, к которому ведут леность, праздность и трусость»19[772]772
19 Contamine. La guerre au Moyen Age. Paris, 1980. P. 410.
[Закрыть].
Личность среди толпы
Настаивание на индивидуальной храбрости, добавляет Контамин, могло заставить поверить, что средневековая война – это серия личных подвигов, поединков. В действительности же все было несколько по-другому. Известно, по крайней мере из работ Ж. Ф. Вербрюггена, что средневековое рыцарство было эффективным благодаря своей сплоченности20[773]773
20 Verbruggen, J. F. De Krijskunst in West-Europa in de Middeleeuwen (IX tot begin XlVe Eeuw). Bruxelles, 1954; англ, перевод.: The Art of Warfare in Western Europa during the Middle Ages, from the Eigth Century to 1340 (2nd ed. augm., transi. S. Willard et R. W. Southern). Woodbridge, 1997.
[Закрыть]. Рыцари были разбиты на плотные отряды и практиковали коллективную атаку, в котором личная инициатива была слабой, а военная тактика более разработана, чем это можно было предположить. При таких условиях коллективная сплоченность являлась качеством первостепенного значения, приобретаемым благодаря упражнениям и турнирам, подкрепленным классовым сознанием и заинтересованностью в добыче. Индивид в реальности имел меньшее значение, чем это утверждают литературные источники. Страх и смелость следует скорее понимать в контексте этого коллективного критерия. Рыцари боялись оказаться незащищенными в этом безликом, большом теле, в компактной массе рыцарства, чья власть, скорость, защитное оружие и единство обеспечивали почти полную защиту. Более всего они боялись оторваться от массы, быть схваченными и безоружными попасть в руки противников-пехотинцев, которые, будучи бесчувственными «к рыцарскому кодексу», не колеблясь, их убьют.
Для спроведливости по этому поводу следует упомянуть некоторые нюансы. Первый касается противопоставления индивид-коллектив, в котором не нужно заходить слишком далеко. Довольно долгое время средневековые сражения описывались, опираясь исключительно на документы, представлявшие все только самое лучшее: на песни о деяниях и романы. Эти литературные произведения акцентируют внимание на индивидуальных действиях их героев, из которых им легче составить физический и моральный портрет, к которому читатель или слушатель может себя приравнять, отвечая таким образом на ожидания публики и обеспечивая одновременно их успех. Рыцарская обязанность – это, прежде всего, коллективное действие, а средневековые сражения не представляли собой череду рыцарских поединков. Наоборот, битвы были очень редкими, а преобладали в основном осады, грабительские рейды и разрушения. К тому же даже в битвах или простых стычках рыцарство не всегда играло первостепенную роль. Это только в повествованиях все внимание сосредоточено на элитных воинах, военной аристократии, рыцарстве, и еще больше на индивидах, в частности благородных сеньорах и правителях.
Однако можно также заметить, что если нарративные источники так настаивают на личных достижениях некоторых рыцарей, в основном (но не всегда) сеньоров высокого статуса, то их действия считались действительно важными, определяющими или, по меньшей мере, могли быть таковыми. Если некоторых из них в действительности (и это так) попрекали за отсутствие смелости, а других, наоборот, прославляли за храбрость, это значит, что поведение и военные качества этих людей могли быть различимы в массе, несмотря на коллективный характер действия. Впрочем, даже в этой сплоченной службе личность как таковая не исчезает, не больше, чем в современных командах, практикующих коллективную игру. Победа, конечно, является результатом не суммы персональных действий, а скорее самоотверженности и связности всех в единении и коллективном действии. Команда, состоящая из блестящих личностей, имеет все шансы перенести свои качества на массу посредственных игроков, пусть и лучше сплоченных. В коллективном обязательстве, каким бы массивным оно ни было (а оно должно быть таким, чтобы быть эффективным), каждый рыцарь в конечном итоге оказывается лицом к лицу с одним противником. В массе противников в момент столкновения он противопоставлен одному противнику, в натиске, который за этим следует, в данный момент он имеет перед собой одного соперника, которого надо проткнуть мечом или копьем. Жизненная необходимость изначальной сплоченности не противоречит индивидуальной ценности каждого рыцаря, входящего в состав группы.
Иными словами, индивидуальная ценность, храбрость, «отвага» каждого, если они используются в интересах коллектива (и вот камень преткновения в этой проблеме), вносят свой вклад в общую победу и играют первостепенную роль.
Впрочем, у нас есть доказательство того, что было сказано. В турнирах, как и в военных противостояниях, на которые они еще походили в эпоху Ричарда, бойцы, после коллективных схваток, умели выделить уважительные достижения каждого воина и выбирали среди них тех, кто всех превзошел своей храбростью. Они «получали награду», как в турнирах, так и в настоящих сражениях; их называли «добрыми рыцарями». Это еще было при Людовике Святом, как свидетельствует Жуанвиль, знавший также имена некоторых известных личностей, которые в сражении выказали трусость, но решивший не упоминать их в своем произведении, чтобы не запятнать их память, поскольку с того времени их уже нет в живых21[774]774
21 Joinville. Vie de Saint Louis / Ed. Et trad. J. Monfrin. Paris. 1995. P. 227.
[Закрыть]. В равной степени известно, что, будучи озабоченными личной славой, некоторые рыцари не соблюдали дисциплину и стремились напасть раньше, быть в самой гуще событий, нанести первый удар, что рассматривалось как честь, вожделенная и постоянно требуемая.
Все эти реальные факты должны нас научить не противопоставлять слишком систематично личность коллективу. Храбрость каждого полезна рыцарству в целом и в таком случае прославляется, если она в его интересах, и порицается, но часто с недоговорками, если она может ему навредить. Это можно проследить в уставах рыцарей тамплиеров, чья образцовая сплоченность и дисциплина вызывали всеобщее восхищение, несмотря на некоторые существенные недостатки некоторых из них. Отметим, что и трусость здесь тяжело наказывается, и чрезмерная отвага тоже сурово карается. Брат, который покидает поле битвы, чтобы спасти свою жизнь, исключается окончательно из ордена («потеря дома»); а тот, кто атакует или выходит из строя без разрешения, исключается временно («потеря одежды»); если же он гонфалоньер (знаменосец), он заключается в кандалы и теряет свою должность. Возможно лишь одно отклонение от этого правила: если рыцарь видит христианина, чья жизнь оказалась под угрозой, потому что тот «оторвался от своих по глупости», его совесть может побудить его броситься на выручку; он может это сделать, но должен сразу же вернуться на свое место в строю22[775]775
22 Regle du Temple / Ed. Curzon. Paris, 1886, §162, 163. P. 124 ; 168, P. 153, 242. P. 157, 243, P. 163.
[Закрыть]. В уставе тамплиеров это единственное исключение. «Обычное» рыцарство, во всей своей красе, наоборот, считает, что им предписана обязанность помогать рыцарям, которым угрожает опасность. Стыдно ее не соблюдать. Во время крестового похода Ричарда в 1191 году в битве при Арсуре, граф Дрё был сильно порицаем за то, что не последовал этому правилу. И, наоборот, во время той же битвы Амбруаз свидетельствует о нарушении дисциплины госпитальерами. Ричард отдал приказ спокойно переносить нападки и провокации сарацинов, а госпитальеры воспротивились этому решению, сочли его признаком малодушия и начали атаку, не дождавшись приказа:
«Сеньоры!
Нас принимают за трусливых людей, Никогда я не испытывал такого стыда, А ведь никого из моих людей нельзя в этом упрекнуть»23[776]776
23 Ambroise, v. 6395, 6651.
[Закрыть].
В другом эпизоде в июне 1192 года во время нападения турок на христианский лагерь под Беит-Нуба один рыцарь ордена госпитальеров, Роберт Брюггский, опередил знамя своего ордена из-за избытка отваги; атакуя одного турка, он проткнул его насквозь копьем. Глава ордена хотел наказать его за эту недисциплинированность, но представители знати, «знатные люди», встали на его сторону, прося, чтобы ему простили эту отвагу24[777]777
24 Ambroise, 9905; Itinerarium, VI, 51, 371.
[Закрыть].
Восхваление «бескорыстной» храбрости и отказ без причины покинуть поле сражения, подобно Ролаиду или Вивьену, какими бы ни были обстоятельства, не следует считать непререкаемыми, даже в эпопеях ХИ века. Очень рано встает вопрос о достойном отступлении, когда всякое сопротивление становится бесполезным, бессмысленным, и следует, наоборот, в общих интересах спасти жизнь, чтобы сохранить шансы для будущей победы как мести за нынешнее неизбежное поражение, или же по другим высокоморальным причинам. Такой случай изложен, например, в «Песне о Гийоме», где эпический герой, оставшись один в живых после массовой атаки сарацинов, решает вернуться к себе, пересекает вражеские линии, переодевшись в неверного, чтобы сообщить своей жене Гибурк о поражении и о смерти ее племянников, собрать новое войско, чтобы забрать их тела, и если возможно, отомстить за их смерть. Несколько раз поэт настойчиво замечает, что, оставляя поле боя иноверцам, Гийом не убегает – он уходит.
Здесь заметны признаки появления новой проблемы, которая, абстрагируясь от самого действия, акцентирует внимание на мотивации, способной изменить моральный облик. Эти новые элементы вмешиваются в прогрессивное формирование рыцарской этики25[778]778
25 Об этой новой проблематике см. Flori, Le heros dpique, et sa peur, Pris-Ma, X, 1, 1994. P. 27-44.
[Закрыть].
