Текст книги "Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь"
Автор книги: Жан Флори
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
Что означает здесь термин «рыцарство»?
В современных документах, песнях о деяниях и романах второй половины XII в. французское слово «рыцарство» (chevalerie) уже оказало влияние на его латинский эквивалент militia до такой степени, что изменило его первоначальное значение. Термин militia означал когда-то войско, a milites означали всего лишь воинов, будь то пехотинцы или всадники32[627]627
32 Правда, с некоторым окрасом государственной службы. См. Fiori J. Chevaliers et chevalerie au Moyen Age. Paris, 1998. P. 64.
[Закрыть]. В течение XI в. слово miles, сначала в единственном числе (как личное определение с коннотацией качественной ценности), потом во множественном (для обозначения единства профессионального характера), приобретает социально более высокую и более достойную окраску в идеологическом плане. Таким образом, прежде, как правило, в понятии militia — то есть в совокупности milites, иными словами, солдат – противопоставлялись всадники Requites) и пехотинцы (pedites), но уже к концу XI в., а впоследствии еще больше и больше, milites являются, за исключением особых случаев или противоположных уточнений, конными воинами. Тепрь milites противопоставлены pedites. В текстах, современных Ричарду Львиное Сердце, уже можно систематически переводить milites как «рыцари». Это семантическое скольжение не случайно. Оно свидетельствует об изменении восприятия. Отныне, в мировоззрении времени, настоящими воинами, теми, кого «считают», являются рыцари33[628]628
33 О смысле латинских терминов относительно рыцарства и развития его значения см. Van Winter J.-M. Cingulum militiae. Schwertleite en miles terminologie als spiegel van veranderend menselijk gedrag // Tijdschrift voor Rechtsgeschiedenis, 1976. P. 1-92; Fiori J. Les origines de I'adoubement chevaleresque: etude des remises d'armes dans les chroniques et annales latines du IXе au XIIIе sifccle //Traditio, 35, 1979, 1. P. 209-272; Fiori J. Principes et milites chez Guillaume de Poitiers, etude semantique et ideologique // Revue beige de philologie et d'histoire, 64, 1986, 2. P. 217-233; Fiori J. Lexicologie et societe: les denominations des milites normands d'Italie chez Geoffrey Malaterra // H. Debax (ed.). Les societes meridionales й l'age fiodal (Espagne, Italie et sud de la France) // Hommage й Pierre Bonnassie. Toulouse, 1999. P 271-278.
[Закрыть].
Эта эволюция смысла является результатом, без сомнения, влияния на латынь местных языков, более близких к военным реалиям времени, чем латынь, язык Церкви и литературы. В своем большинстве термины, обозначавшие оружие и военных, имеют германское происхождение, чем латинское. Слова miles, milites, militia подверглись смысловому изменению, вызванному необходимостью провести разграничение между древними реалиями, обозначаемыми этими латинскими терминами, и более ранними, обозначаемыми другими разговорными словами, употребляемыми в местных диалектах.
Происхождение слов, обозначающих рыцарей в большинстве «вульгарных» языков (в древненемецком (Ritter) и в староанглийском (cniht)), намекает на их изначально скромный социальный уровень – солдатня и прислужники на конюшне. В старофранцузском языке XII в. (chevalier, chevalerie) подобные слова ставят акцент на лошадей и на способ, которым выполняется служба: речь идет о воинской службе с полным вооружением. С момента своего происхождения «рыцарь» обозначает элитного воина-всадника (и не только всадника34[629]629
34 Это, как мне кажется, обратное развитие того, что описывает Gougenheim G. De chevalier й chevalier. Paris, 1949. P 117-126.
[Закрыть]), а «рыцарство» применяется к их совокупности – тяжелой коннице, а также к их деятельности. *Faire chevalerie» означает вести военные действия в манере рыцарей, а само это слово подразумевает рукопашные схватки, славные и героические подвиги. Впоследствии термин стал обозначать любое достойное поведение, сообразное этике, принятой рыцарством в тот самый момент, когда оно в конце XII в., а может быть, и в XIII в. принимает институциональные очертания, обязывающие вплоть до конца Средневековья следовать культурной модели, рыцарскому идеалу, который в некоторых своих аспектах предвосхищал модель «почтенного человека», которая сменит их в дальнейшем.
Однако не стоит, как это порой делается, придавать словам «рыцарь» и «рыцарство» с самого начала их появления в нашей литературе (первая половина XII в.) этический, социальный и идеологический смысл, который, безусловно, появляется в них уже в конце того же века – в эпоху правления Ричарда Львиное Сердце, еще более отдаляя их от латинской лексики. Статистическое изучение латинских слов miles, milites, militia и их французских эквивалентов «рыцарь» и «рыцарство» на протяжении XI и XIII веков отчетливо демонстрирует прогрессивное слияние различных коннотаций, произошедших от этих слов35[630]630
35 Об учениях терминов на старофранцузском относительно рыцарства см. Fiori J. La notion de chevalerie dans les chansons de geste du XII sifccle. Etude historique de vocabulaire // Le Moyen Age, 81, 1975, 2. P 211-244; 3/4. P. 407-444; Fiori J. Semantique et societe medievale: le verbe adouber et son evolution au Xlle sifccle // Annales E.S.C, 31, 1976. P. 915940; Fiori J. Les ecuyers dans la litterature fran?aise du Xlle siecle; pour une lexicologie de la societe medievale // Et c'est la fin pour quoy sommes ensemble (Hommage a Jean Dufoumet) Paris, 1993, II. P 579-591.
[Закрыть]. Это слияние происходит именно в эпоху Ричарда Львиное Сердце. Термины, имеющие отношение к рыцарству, еще не полностью потеряли свою окраску, связанную с чисто профессиональным ремеслом, военным делом, однако в это время уже появляются многочисленные коннотации более благородного характера, не только профессионального, но и социального, этического, идеологического порядка. Изучение этой специфической лексики романов Кретьена де Труа, современника Ричарда, делает очевидным ключевую важность этого периода, и в частности важность этих романов, в формировании рыцарства и «рыцарского менталитета»36[631]631
36 См., в частности, Burgess, G. S., The term «chivalerie» in the 12th French century // Medieval codicology, iconography, literature and translation / Ed. P. R. Monks and D. D. R. Owen. Leiden, 1994. P 343-358. Fiori J. La notion de chevalerie dans les romans de Chrdtien de Troyes // Romania, 114, 1996, 3-4. P. 289-315.
[Закрыть].
Новый образ рыцарства, еще расплывчатый, начинает, однако, формироваться за столетие до этого, во второй половине XI века. Он связан с появлением новой техники ведения боя, появившейся в соседних с Нормандией, Анжу и Туренью регионах. Это нововведение потребовало усиления расслоения, которое внутри армии уже довольно давно разделяло всадников и пехотинцев. Гобелен из Байе, по-видимому, самое древнее тому свидетельство, но можно проследить его развитие в течение XII века во многих других документах эпохи; миниатюры в рукописях, фрески и картины, исторические капители и различные элементы скульптуры, на дереве, камне или бронзе, барельефы, даже шахматные фигурки дополняют образ, взятый из описаний латинских хронистов, из песен о деяниях или романов той эпохи37[632]632
37 См. эту точку зрения Fiori J. Encore 1’usage de la lance... La technique du combat chevaleresque vers 1100. Cahiers de civilisation mddidval, 31, 1988, 3. P. 213-240.
[Закрыть]
Этот метод ведения боя распространяется, возможно, благодаря нормандцам, которые используют его в конце XI века в различных военных походах, многочисленных и успешных, в Европе и еще больше во время крестового похода. Сталкиваясь с воинами со всех регионов, они превратились в своеобразное горнило культуры, несравнимый метод распространения нравов и техники, в частности, в военной области. Речь идет о технике компактной стремительной атаки с копьем, зафиксированном в горизонтальном положении. Принятая единогласно в Западной Европе в первой трети XII века, она стала отныне единственным методом ведения сражения элитными войсками, рыцарями и характеризует рыцарство, которое параллельно становится аристократическим слоем, пытается создать элитную корпорацию, а потом стать кастой. Оно снабжает себя методами различной подготовки (тренировки, турниры, поединки и джостры), этикой, кодексом поведения, идеалом, восхваляемым поэтами и авторами эпопей или рыцарских романов, мода на которые распространилась с большим успехом, который не ослабеет до конца Средневековья. Новая методика ведения боя достаточно хорошо описана во всех литературных произведениях того времени, что свидетельствует о том, что она вызывала почти ликующий интерес в обществе.
Ее появление стало возможным благодаря многим новшествам: распространению стремени, которое пришло в Восточную Европу в VII-VIII веках, возможно, из Китая и затем распространилось на Западе; разведению новых пород лошадей более сильных и быстрых, способных долгое время нести на себе вес вооруженного воина; прогресс в снаряжении лошадей, способствующий появлению и распространению более глубоких седел, придающих всаднику лучшую посадку и непревзойденную стабильность38[633]633
38 Обо всех этих точках зрения см. Fiori J. Chevaliers et chevalerie au Moyen Age. Paris, 1998, 89. P. 109.
[Закрыть]. По иконографии можно проследить различные этапы эволюции конской сбруи и военного снаряжения39[634]634
39 См. об этой точке зрения собранные иллюстрации и комментарии Fiori J. Brdve histoire de la chevalerie, Gavaudum, 1998. См. также несколько важных исправлений, объемное иконографическое досье, собранное Viollet-le-Duc Е. Dictionnaire raisonnd du mobilier frangais de 1’dpoque carolingienne a la Renaissance. Paris, 1874, переиздание: Viollet-le-Duc. Encyclopddie mddidvale. T. II: Architecture et mobilier, Tours, 1996.
[Закрыть]. Они делают возможным, за несколько лет до Ричарда, прогрессивное распространение этого нового, абсолютно рыцарского, метода ведения боя. Не возьмем на себя смелость утверждать, что он был единственным в арсенале рыцарства. Однако можно, без особого риска ошибиться, утверждать, что этот метод характерен для рыцарства и обладает множеством своеобразных черт.
До конца XI века не было различия между техникой боя всадников и пехотинцев. Битва на мечах была одинакова как для одних, так и для других. Что же касается копья, то его одинаково использовали как пешие, так и конные воины – или как метательное оружие, массово применяемое в битве при Гастингсе саксонцами и нормандцами, или как длинная пика. Пикой могло быть нанесено три вида ударов, и все три представлены в равной степени на гобелене из Байе. Первый, наносимый сверху вниз, требует, чтобы копье-пику держали рукой где-то посередине или скорее на трети длины, рука должна быть занесена над головой, в подготовительном движении, похожем на бросок дротика. Однако в данном случае копье не бросается, а вонзается железным наконечником в тело противника наклонным, нисходящим движением руки. Второй вид состоит в том, чтобы держать копье на трети его длины (чтобы обеспечить необходимое равновесие), рука и предплечье образуют прямой угол, локоть на уровне пояса, и наносить прямой удар вперед резким выпадом руки; третий, сложно выполнимый на лошади, состоит в нанесении удара сзади вперед и сверху вниз, как будто вспарывается живот ножом.
Во всех этих случаях техника одинакова, что для всадников, что для пехотинцев. Конное сражение позволяет лишь быстро перемещаться во время битвы. Преимущество всадника незначительно, либо его вообще нет, если не принимать во внимание меньшее утомление от переходов. Конный воин может оказаться даже в худшем положении. Эффективность копья зависит от силы руки воина и от скорости нанесения удара. Животное играет лишь минимальную роль, только приближая всадника к своему противнику, чтобы позволить ему нанести желаемый удар. В случае фронтальной атаки скорость животного может лишь стать недостатком, так как сложно точно наносить такие удары копьем, не притормозив в последний момент порыв лошади. К тому же, если боевой конь падает на полном ходу, то руке всадника грозят серьезные повреждения, разрыв связок или вывих плеча.
Новая методика сражения, наоборот, полностью характерна для рыцарства и может выполняться только верхом на лошади; она помогает избежать неудобств, многократно увеличивая силу удара и его точность. Она состоит в том, как отметил в 1119 г. сирийский историк Усама, чтобы щит выставить впереди себя во время атаки, опустить копье в горизонтальное положение, отныне зафиксированное во время всего штурма, хорошо зажатое подмышкой и прижатое к телу предплечьем, а рука лишь направляет острие копья на противника, потом пришпоривается конь, и воин скачет галопом до столкновения40[635]635
40 Ousama Ibn Munqidh. Des enseignements de la vie, trad. Miquel, Paris, 1983. См. также A. Miquel. Ousama, un prince syrien face aux croisds. Paris, 1986. P. 26.
[Закрыть]. С этого момента сила руки нужна лишь, чтобы крепко держать копье в горизонтально зафиксированном положении над головой лошади или слегка слева. Сила и эффективность удара зависит только от точности руки всадника, с одной стороны, и от скорости боевого коня, с другой. Копье, всадник и конь образуют единое целое, несущееся на полной скорости на врага, и это можно было сравнить с «живым снарядом» удивительной мощи.
Очевидно, что эта новая методика пригодна для тех, кто имеет значительное численное превосходство, особенно если она используется в форме коллективной атаки с большим количеством всадников, привыкших сражаться вместе, прижатых один к одному. Мощность проникновения такой группы, скачущей галопом, была страшным ударом, который произвел сильное впечатление на греков в конце XI века. Мощь удара копьем была подчеркнута во многих описаниях этих атак, которыми усеяны произведения поэтов и жонглеров; многие были известны и оценены Ричардом Львиное Сердце. В них говорится о стремительных атаках, с разлетающимися на кусочки деревянными щитами от столкновения с копьями, с рассыпавшимися и продырявленными кольчугами, острие, прокалывая петли, иногда протыкало насквозь противника, вырывая его из седла и бросая наземь.
Эта новая техника, требующая хорошей верховой езды, вызвала необходимость интенсивных тренировок, которые не имеют ничего общего с пешим сражением. Уже нельзя считать себя «рыцарем» только потому, что умеешь сидеть на лошади и драться. Нужно располагать временем, чтобы тренироваться на турнирах, количество которых увеличилось в это время и которые получили одобрение аристократической публики, наблюдающей или участвующей в них.
Аристократизация рыцарства
Принятие нового метода ведения боя и иных различных приемов приводит к усилению аристократических черт рыцарства, до этого отличного от знати, которая теперь пытается приобщить к рыцарству своих сыновей. Это движение начинает набирать силу уже во времена Ричарда Львиное Сердце.
В этом есть чисто экономические причины. Сражения на лошадях отныне требуют регулярных тренировок, а для этого нужно много свободного времени, которым обладают лишь праздные богачи или «военные профессионалы». Они также требуют все больших финансовых затрат, так как нужны хорошо накормленные и натренированные лошади, привыкшие к шуму сражения и способные научить маневрам этого нового фехтования. Цена такой лошади, которая называется боевым конем, дестриером, варьируется по эпохам и регионам, но она всегда значительна, превышающая в два-три раза цену лошади для парада и в четыре раза цену рабочей лошади. Лошадь должна быть довольно крепкой, чтобы долгое время выдерживать вес вооруженного всадника, вес снаряжения которого тоже увеличился41[636]636
41 См. эти точки зрения Gaier. G. Armes et combats dans 1’unevers medieval. Bruxelles, 1995; Gaier C. L'armement chevaleresque au Moyen Age (IXe au XVe sidcle) // Chateaux-chevaliers en Hainaut au Moyen Age. Bruxelles, 1995. P. 199-214; Gaier C. L'dvolution de l’armement individuel en Occident aux Xlle et XHIe sidcles // Rey-Delqud M. (dd.). Les croisades. L'Orient et l’Occident d'Urbain II a saint Louis, 1096-1270. Milano, 1997. P. 209-213.
[Закрыть].
В начале XII века это снаряжение состояло из конического шлема, доходящего до носа, heltne из эпических песен, носимого поверх кольчужного капюшона; во времена Ричарда еще сюда добавляются пластинки для лица, и вскоре появляется закрытый шлем, используемый также Гийомом Маршалом. Его шлем получил вмятину во время турнира, и Гийом не смог его снять, пришлось звать кузнеца, чтобы освободить его голову42[637]637
42 Histoire de Guillaume le Mardchal, 3104.
[Закрыть]. Защита тела была обеспечена, еще в X-XI веках, железной кольчугой, это была гибкая одежда, надеваемая на тунику, что не позволяло кольцам раздражать и царапать кожу. Кольчуга в XII веке опускается до колен и с разрезами спереди и сзади, образуя две полы, которые защищают бедра, когда сидишь верхом. Усиление проникающего удара при новом способе фехтования приводит, в свою очередь, к укреплению кольчуги. Появляются двойные кольчуги, засвидетельствованные Усамой, и даже тройные, если верить песням о деяниях и некоторым другим текстам43[638]638
43 С осторожностью можно отметить критическое замечание Legge М. D. Osbercs Doublez, the description of armour in the twelfth century chansons de geste // Socidtd Rencesvals. Proceedings of the Fifth International Confdrence. Oxford, 1970. P. 132-142. Adalbdron de Laon. Carmen ad Rodbertum regem / Ed. et trad. C. Carozzi. Paris, 1979. P. 10, говорил уже о кольчуге с тройными звеньями (lorica triplex).
[Закрыть]. Простая кольчуга в XI веке весила от двенадцати до пятнадцати килограммов. Две наложенные друг на друга кольчуги увеличивают нагрузки, что приводит к появлению и развитию в конце XII начале XIII веков пластинок, жестких металлических частей, защищающих самые уязвимые места: грудь, плечи, суставы. Новая техника ведения боя приводит также не только к утяжелению защитного доспеха, но и к значительному повышению его цены. В эпоху Ричарда цена за одну кольчугу приравнивалась к стоимости пятнадцати быков и требовала многих часов работы кузнеца. На деревянном щите, покрытом кожей и иногда укрепленном железными полосами, рисуется герб сеньора, и, как другое оружие, носится в мирное время оруженосцем (откуда и его название – scutifer, armiger, шитоносец, оруженосец).
Атакующее вооружение, менее тяжелое, но не менее дорогое, особенно меч, «рыцарское», хотя и менее специфическое для рыцарства оружие, чем копье. Меч имеет длину около метра и весит около двух килограммов, и также требует не одного часа работы кузнеца-ювелира. В бою им скорее наносят рубящие, чем колющие удары, и лезвие меча достаточно острое, чтобы с одного удара разрубить (если сила руки позволит) шею верблюда или тело человека, о чем свидетельствуют деяния некоторых исторических и эпических героев, таких как Роланд, Готфрид Бульонский, Ричард Львиное Сердце. Цена за такие мечи может быть непомерно высокой. Следует также добавить к ней копье, которое из-за новой методики ведения боя удлинилось и отяжелело. В сумме можно утверждать, что цена на полное снаряжение рыцаря в эпоху Ричарда приравнивалась цене за пятьдесят быков. Естественно, такое снаряжение было не по средствам не только каждому простолюдину, но и не всей «знати». Вот почему в конце XII века и даже в следующем веке заметна очевидная тенденция сокращения посвящений в рыцари. Церемонии вхождения в рыцарство становятся все более роскошными, почетными, дорогостоящими, усиливая еще больше аристократический характер этого воинского сословия.
К тому же в эпоху Ричарда и Филиппа Августа не все рыцари были благородного происхождения, что уже будет невозможно через полстолетия, разве что с королевского разрешения. По крайней мере, по причине дороговизны снаряжения, роскошных и пышных церемоний все рыцари отбираются князьями и знатью, управляются аристократией и находятся на службе у сеньоров. Посвящение в рыцари больше, чем когда-либо прежде, стало для знати способом фильтрации, позволяющим многим проникнуть в наиболее элитный и тесно связанный с рыцарством круг44[639]639
44 Я соглашусь в этом плане, по крайней мере для этого века, с Barbero A. L’aristocrazia nella societa francese del medioevoio Bolonge, 1987, 70.
[Закрыть]. Это рыцарство, которое в XI веке было «благородной корпорацией элитных конных воинов», стало в эпоху Ричарда и после него «братством знатных рыцарей социальной элиты». В предыдущем поколении вся светская знать была рыцарями, но все рыцари не были знатью. В следующем поколении после Ричарда началось обратное движение. Знать закрывает доступ к рыцарству, которое теперь дается по праву рождения. Отныне можно быть знатным, не будучи при этом рыцарем. Многие сыны аристократов больше не проходят посвящение. Их называют «дамуазо». Рыцарство становится аристократичным, сокращается, смешивается со знатью, чтобы снова разъединиться и образовать элиту.
Эпоха Ричарда в этом случае является «эпохой перепутья», и это выражение, так часто употребляемое историками.'-имеет смысл. Это эпоха, когда рыцарство восхищается и подражает нравам сеньориальных и княжеских дворов, принимает идеологию аристократии и пытается слиться с знатью. Эпоха, когда, наоборот, князья не стыдятся назвать себя рыцарями и делать упор на старых ценностях, абсолютно военного характера, рыцарства и военного сотоварищества. Прошло то время, когда слова miles или chevalier напоминали о невысоком социальном положении и вызывали недоверие у знати45[640]640
45 Cf. Van Winter. Uxorem de militari ordine sibi imparem. 1967. P. 113-124.
[Закрыть]. Звание рыцаря стало почетным, и знать отстаивает свои права на него.
«Бедные» рыцари
Литература того времени часто упоминает о существовании «бедных рыцарей». Не следует считать их нищими. В основном это представители мелкой знати, иногда даже более безденежные, чем придворные рыцари, составлявшие вооруженную прислугу правителей, формировавшие их эскорт и постоянную охрану. Эти «бедные рыцари» отстаивали свои интересы и обращали внимание королей и принцев на их обязанность «поддерживать рыцарство», то есть нанимать и содержать этих рыцарей, скитающихся от турнира к турниру, чтобы прокормиться, жадных на добычу и набеги, что было для них единственным средством обеспечить себе существование. Это хорошо показано в большинстве произведений эпохи Ричарда и Филиппа Августа46[641]641
46 Flori J. Noblesse, chevalerie et ideologie aristjcratique en France d’oil, XI—XIII. P. 349-382.
[Закрыть]. Гийом Маршал сообщал о Генрихе Молодом, который из любви к хорошему владению оружием и солидарности с этими рыцарями умел их «содержать», нанимал, предоставлял им средства к существованию, избавляя их от необходимости скитаться – необходимости скорее тяжкой, нежели почетной, что бы там ни говорили в романах. Таким образом он, воспользовавшись штампом о прошедшем золотом веке, «спасал рыцарство», которое, по его словам, было на грани исчезновения:
«Потом вам скажут, что король,
Который делал только добро.
Так хорошо жил, что воскресил рыцарство.
Которое было на грани смерти»47[642]642
47 Histoire de Guillaume le Marechai, v. 2637-2642.
[Закрыть].
На самом деле, говорит Гийом, Генрих начал вербовать, собирая вокруг себя молодых воинов48[643]643
48 Flori J. Qu'est-ce qu’un bacheler? // Romania, 96, 1975. P. 290-314.
[Закрыть], подражая в этом другим правителям, которые, в свою очередь, окружали себя рыцарями, хорошо оплачиваемыми, доблестными, стоящими на более высоком социальном и идеологическом уровне.
Архетип короля-рыцаря
Ричард Львиное Сердце, как и его брат Генрих, а может даже в большей степени", чем он, умел окружать себя рыцарями, проявляя, подобно анжуйским предкам, в отношении с ними воинскую солидарность. Он отождествлял себя прежде всего с рыцарством, делая из военных и рыцарских ценностей главные добродетели. Его поведение было настолько пронизано этими ценностями, что можно было подумать, будто он чувствует себя в большей степени рыцарем, чем королем. Можно выразиться еще точнее, он стремился внедрить рыцарскую идеологию, воплотить в делах эту мечту, согласно которой нет лучшего правителя, чем рыцарь, а хороший король может быть лишь из рыцарской среды. Он стремился сделать из рыцарства принцип правления. Иными словами, Ричард, из-за собственных пристрастий или соображений политики, отождествлял себя с рыцарством, полностью принял и превознес ценности, имитируя, возможно, романтических героев своего времени. Действуя таким образом, он создал новую модель правителя, архетип короля-рыцаря.
Это отождествление довольно ясно заметно во многих рассказах, касающихся смерти Ричарда. Вот один из них, достаточно поздний (через пятьдесят лет после событий), принадлежит перу Реймсского менестреля, создателя легенды о Блонделе, который нашел пленного короля Англии в Германии благодаря своему таланту трубадура. Описание автором короля Ричарда, сменившего на троне своего отца, в начале рассказа достаточно любопытно. Король здесь представлен прежде всего как рыцарь со всеми присущими этому сословию достоинствами, что вызывает всеобщее одобрение:
«Так скажут о короле Ричарде, который пришел на землю. И был он храбрым, щедрым, учтивым и поддерживал рыцарей; и пришли во Францию и Пуату турниры и сражения; и многие скажут хорошо о нем»49[644]644
49 Recits d'un menestrel de Reims au XIII siecle / Ed. Natalis de Wailly, Paris. 1876, § 27. P. 13-14.
[Закрыть].
Король с первых строк отождествляется с рыцарством. Также не удивительно, что смерть Ричарда воспринимается автором как непоправимая потеря. Сам король, чувствуя, что дни его сочтены, беспокоится о будущем рыцарства: если он уйдет, то оно не сможет перенести потерю, и придет в упадок. Его золотой век прошел:
«Ах! Король Ричард, ты умираешь? Ах, смерть, как ты осмелилась напасть на короля Ричарда, самого лучшего рыцаря, самого учтивого и щедрого в мире. О! Рыцарство, ты придешь в упадок! Ах! Бедные дамы, бедные рыцари, что же с вами будет? Ах!»50[645]645
50 Ibid., § 132.
[Закрыть]
Объясняется ли подобное видение относительно поздней датой этого произведения? Было ли оно результатом переосмысления фактов по истечении времени, в эпоху, когда рыцарство присвоило себе все добродетели, отождествив себя со знатью, готовой петь ему хвалу, и в некоем роде обратило себе на пользу образ короля Ричарда? Это возможно, но одной этой причины недостаточно. Ту же оценку можно найти и в поэме, написанной некоторое время спустя после смерти Ричарда под влиянием сильных эмоций окситанским трубадуром Гаусельмом Файдитом:
«I. Это довольно жестоко, что мне пришлось рассказать и изобразить в песне самое большое горе и самый большой траур, который у меня когда-либо был и который я отныне должен оплакивать... Так как тот, кто был преводителем и отцом, могущественный и храбрый Ричард, король англичан, умер. Увы! Боже! Как жаль и какая потеря! Какое жестокое слово, и как тяжело его слышать! Жестоко сердце того, кто может это вынести...
II. Умер король, и тысяча лет прошла, и никогда не будет человека похожего на него, такого же щедрого, могущественного, дерзкого, расточительного, и я думаю, что Александр, который победил Дария, не дал и не потратил столько, сколько он; и никогда ни Карл Великий, ни Артур не будут более ценными; так как, по правде говоря, он умел одних заставить себя бояться, а других – любить.
III. Я сильно удивляюсь, видя, что в век, полный лжи и воровства, мог остаться человек мудрый и учтивый, когда красивые слова и великие победы ни чему не служат, и зачем стараться, если мы увидели, на что способна Смерть, внезапно забирая лучшего в мире, всю честь, всю радость и добро; и видя, что ничего нельзя спасти, мы должны меньше бояться смерти!
IV. Увы, сеньор храбрый король, что отныне произойдет с оружием, с турнирами жесткими и тупыми, с богатыми дворами и красивыми дарами, ведь вас уже не будет, вас, который был начальником и хозяином? И что будут делать те, кто служил вам и ждет вознаграждения? И что будут делать те, кто сейчас должен себя убить, которых вы привели к власти и богатству?
V. Большое горе и жалкая жизнь, и вечный траур, вот какой будет их судьба. И сарацины, и турки, и пайены, и персы, которые будут бояться, чтобы не родился еще один человек от матери, так надменно заставят поверить в свою силу, что Святой гроб будет возвращен гораздо позже. Но так угодно Богу... Так как, если бы он не позволил и если бы вы, сеньор, остались в живых, вы бы заставили бежать их до Сирии.
VI. Отныне нет надежды, что короли и принцы, которые могли бы вернуть крест, когда-нибудь туда отправятся! Однако, те, кто будет на вашем месте, должны учитывать, как вы любите Ценность и Цену, и что сделают два ваших ценных брата, молодой король и учтивый граф Жоффруа... и тот, кто останется на вашем месте, должен получить от вас троих смелость, и твердое желание завершить храбрые завоевания, и любовь к военному делу.
VII. О! Боже! Вы всепрощающий, настоящий Бог, настоящий Человек, настоящая Жизнь, пощади! Прости его, он в этом очень нуждается; и не рассмаривай его грех, но вспомни, как он будет тебе служить!»51[646]646
51 Gaucelm Faidit / Ed. Mouzat, Les podmes de Gaucelm Faidit, troubadour de XII sidcle. Paris, 1965, № 50. О смерти Ричарда: «Fortz chausa, es que tot la major dan». P. 415, nep. P. 423. Поэма написана вскоре после смерти Ричарда, поскольку автор не упоминает, кто был его преемником.
[Закрыть]
После выражения своих эмоций, автор подчеркивает в этой поэме «рыцарские» добродетели Ричарда: его храбрость, сравниваемая с храбростью античных героев, принадлежащих как истории, так и легенде, смешавшихся в эту эпоху, – Александр Великий, Карл Великий, Артур. Его щедрость, его великодушие, его учтивость. Теперь, когда он мертв, что станет с его рыцарями, с теми, кто доверился и служил ему? Что станет с рыцарством, с турнирами и армией? Что станет с христианством, героем которого он был? Кто отныне будет прославлять тех, кто требует славы и хвалы, как это делали Ричард и его братья, Генрих и Жоффруа? В последнем упоминании чувствуется прямой вызов (но без намеков) его еще неизвестному наследнику. Наконец, поэт завершает поэму обращением к Богу, чтобы Он простил грешного короля: он в этом нуждается! Пусть король небес рассматривает не его неоспоримый грех (мы к этому еще вернемся), а полезность его службы Божьему делу. Автор, вероятно, подразумевает здесь участие Ричарда в крестовом походе.
Здесь есть все. Ричард соединил в себе невежественные добродетели рыцарства, восхваляемые литературой XII века, и те качества, которые Церковь всегда воспитывала в королях и принцах и которые всего лишь столетие спустя она попытается привить рыцарству, в том числе с помощью литургических формул посвящения в рыцари, отмечая торжественность этого момента.
Оплакивая смерть короля Англии, мы оплакиваем не только преждевременный уход короля-рыцаря, героя христианства, но и воплощение рыцарских достоинств. Нам остается спросить себя, был ли в действительности Ричард в реальных своих поступках подобной идеальной моделью рыцарства? В чем он мог быть ею и в чем с ней расходился? Следует также задуматься о причинах, побудивших его поступать как рыцарь, следуя этой модели, но больше, наверное, о мотивах, которые побудили хронистов этот образ создать, расширить и приукрасить.
