Текст книги "Пьесы. Том 2"

Автор книги: Жан Ануй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Орнифль. Нет. Я остаюсь. Сердце болит.

Субитес. Но, черт побери, я же тебе сказал, что ты совершенно здоров! Уж как-нибудь я разбираюсь в сердечных болезнях!

Орнифль. Нет. То-то и оно, что нет. Это меня и пугает. Вы знаете наперечет все болезни, описанные в ваших книжках. Но стоит какому-нибудь сердцу не воспроизвести послушно все знакомые вам симптомы, и вы уже запутались. А что, если мое сердце не желает подлаживаться к вашим правилам?

Субитес. Сердце у тебя с левой стороны, пульс восемьдесят, меня это вполне устраивает. Надевай свой парик, и едем.

Орнифль. Нет.

Субитес. Ты, верно, считаешь меня ослом?

Орнифль. Я считаю тебя врачом, который спешит на бал. Ты осматривал меня всего каких-то тридцать секунд, да и то порывался рассказать анекдот...

Субитес. Ну ладно. А Галопену ты поверишь? Профессор Галопен – лучший в Европе кардиолог, можешь ты доверить ему свое драгоценное сердце? Я попрошу его подняться сюда, и, если он подтвердит мой диагноз, ты поедешь с нами. (Уходит.)

Орнифль (после минутного колебания зовет). Сюпо! (Мадемуазель Сюпо тотчас же появляется на пороге.) Мне что-то не по себе, Сюпо. Я не еду на бал. Но вы так или иначе можете быть свободны. Совершенно очевидно, что вечером я не стану работать.

Мадемуазель Сюпо. Нет. Я предпочитаю остаться: я могу вам понадобиться.

Орнифль. Рано обрадовались. До агонии как-никак еще далеко. Зря только будете скучать. Я вас не позову. Сходите лучше в кино. Так будет полезней для общего блага. Может, вы встретите там кого-нибудь с родственной душой, и он в темноте погладит вам коленку.

Мадемуазель Сюпо. Нет. Я останусь здесь до полуночи. Мне необходимо кое-что перепечатать.

Орнифль (глядя на нее, с гримасой). Уф! Преданность И трудолюбие. Трудолюбие и преданность. Все равно что кефир натощак.

Мадемуазель Сюпо. Я останусь, как бы вы ни кривлялись!

Орнифль. Ужасная Сюпо! Вы не знали бы соперниц в роли фронтовой сестры милосердия; монахини, ухаживающей за прокаженными; или деятельницы «Армии спасения» с огромной жестяной банкой для сбора денег, из тех, что высокомерно, но вместе с тем не щадя себя благодетельствуют бродяг. Жертвенность непривлекательна на вид. Это эгоизм худшего сорта.

Мадемуазель Сюпо (задыхаясь от возмущения). Эгоизм!

Орнифль. Да. Истинных эгоистов еще можно вынести. Все мы знаем правила игры, и все мы в ней участвуем, но филантропы всегда отвратительны. Нельзя же в самом деле думать только о себе!

Мадемуазель Сюпо. О, эти ваши вечные парадоксы!.. А я только и думаю, как вам помочь, как вас...(Плачет. Входят доктора. Уходит с громким ревом.) О-о-о-о!

Профессор Галопен (которого привел Субитес, входит, потирая руки. Он тоже в костюме молъеровского врача). Ну, где же больной? Приветствую вас, наш великий бард и друг! Что мне тут наговорил Субитес? Мы недовольны нашим сердцем?

Орнифль. Да, у меня частые головокружения.

Профессор Галопен (паясничая). Это от легких!

Орнифль. Боль в левой руке...

Профессор Галопен. Все от легких!

Орнифль. Пелена перед глазами...

Профессор Галопен (все больше увлекаясь ролью). От легких! От легких!

Доктор Субитес угодливо смеется над шутками своего патрона.

Орнифль (с горечью). Шутка весьма удачная! Но я уже слышал ее от Субитеса.

Профессор Галопен (с беспокойством оборачивается к Субитесу). Правда? Сегодня вечером нам нельзя появляться вместе, дражайший, не то весь эффект пропадет. Видели вы мою клистирную кружку? Великолепна, а? Бьюсь об заклад, что вы не догадались прихватить такую! Уверен, что против этого дамы не устоят! (Вновь оборачивается к Орнифлю.) Так где же наше сердце?

Орнифль (угрюмо). Слева.

Профессор Галопен (приготовляясь выслушать его). Это уже хорошо. (Когда он наклоняется, его островерхий колпак задевает Орнифля за нос.)

Орнифль. Колпак!

Профессор Галопен (выпрямляясь). Какой еще колпак?

Орнифль. Своим колпаком вы угодили мне в нос.

Профессор Галопен. Простите. (Оборачивается к Субитесу.) Вот вам лишнее доказательство, друг мой, если только в этом еще есть необходимость, что наши коллеги в семнадцатом веке не умели выслушивать больных! Я собираюсь написать небольшое исследование о состоянии кардиологии в ту эпоху. И эта мелкая деталь чрезвычайно ценна. Вот видите, какую роль играет случай в наших познаниях! Пастер сделал свое великое открытие, по рассеянности забыв пробирку в лаборатории. А я, нахлобучив на себя этот несуразный колпак, пытаюсь выслушать больного и убеждаюсь, что врач в семнадцатом веке был физически не в состоянии аускультировать больного!

Субитес (с тайной насмешкой). Это и в самом деле чрезвычайно любопытно.

Орнифль (с невинным видом). Может, они его снимали, когда выслушивали?

Профессор Галопен (оторопев). Что снимали?

Орнифль. Колпак.

Профессор Галопен (пораженный). О! В самом деле, может быть, они его снимали! Об этом я не подумал. (С неожиданной строгостью.) Расстегнитесь. Вот что я скажу вам, дражайший: на своем веку, как-никак, я достаточно повидал сердечников. Так вот: когда у человека поражено сердце, он никогда не испытывает боли в сердце. Боли бывают в желудке, в печени, даже в ноге, но только не в сердце!

Орнифль. У меня боль в спине.

Профессор Галопен. Посмотрим. (Выслушивает его в строгом молчании. По мере того как он слушает Орнифля, вид у того становится все более нездоровый. Субитес стоит в позе студента, с интересом наблюдающего в больнице за утренним обходом профессора. Продолжая выслушивать Орнифля, неожиданно.) Вы знаете анекдот про зайца и академика?

Субитес (стремясь угодить ему любой ценой). Нет, дорогой профессор...

Орнифль (выдавая его). Вот лгун! Всего минуту назад он пытался мне его рассказать!

Профессор Галопен (выпрямившись, обиженно, Субитесу). Ах вот как, вы тоже его знаете? Вот что, дражайший, нам сегодня решительно лучше держаться врозь...

Субитес (услужливо). Да, но зато ваш друг Орнифль не знает этого анекдота. Я не успел ему рассказать...

Профессор Галопен (просияв, оборачивается к Орнифлю). Значит, вы его не знаете? Правда? Ну, слушайте, дорогой: по набережной Конти проходит заяц, а навстречу ему идет академик в полном параде. Пораженный заяц застывает на месте. Академик тоже останавливается, прикладывает к глазам лорнет и бормочет: «Ах, это заяц!» А заяц, поглядев на академика, бормочет: «Ах, это салат!»(Разражается громким смехом.)

Субитес угодливо хихикает. Не смеется один Орнифль.

Субитес (со смехом). Прелестный анекдот, дорогой профессор! Я его знал и прежде, но вы рассказываете гораздо лучше меня!

Орнифль (учтиво). А что ответил академик?

Профессор Галопен (давясь смехом). Ничего! Он ничего не ответил! Но все непременно задают этот вопрос! А анекдот про девочку, которая проглотила кусок мыла, вы знаете?

Орнифль (раздраженно). Нет! Но что же все-таки с моим сердцем?

Профессор Галопен. Что с вашим сердцем? Ах, вы хотите знать, что с вашим сердцем? Ваше сердце в полном порядке! Хотел бы я иметь такое сердце! Если желаете, попейте липовый отвар.(Оборачивается к Субитесу.) Нам надо бежать, дорогой мой. Не то мы опоздаем. А когда на эти роскошные – как бишь их? – балы придешь с опозданием, всех хорошеньких женщин уже расхватают. Тот анекдот про девочку, которая проглотила кусок мыла, я расскажу вам в машине. (Орнифлю.) Ну как, мнимый больной, мы вас забираем?

Орнифль. Нет, ни в коем случае.

Профессор Галопен. Ну, как знаете! Прощайте, дорогой друг!

Орнифль. И спасибо!

Профессор Галопен (со смехом). Вот уж не за что!

Субитес. Напрасно ты отказываешься ехать с нами. Профессор – великолепный рассказчик. До скорого! Вот увидишь, соскучишься тут один и непременно приедешь на бал, я в этом уверен.

Орнифль. Не думаю. Прощайте. Больные не провожают своих гостей. Так сказано у Мольера.

Профессор Галопен (выходя вместе с Субитесом). Ладно! Ладно! Мы и сами помним классиков! Послушайте, а тот анекдот про лангусту, которая боялась привидений, вы тоже не слыхали?

Оба уходят. Входит Ненетта.

Ненетта. Мсье, опять пришел тот молодой человек. Сегодня он уже третий раз является. У меня просто не хватает духу сказать ему, чтобы он пришел в другой раз.

Входит графиня, тоже в костюме XVII века.

Графиня. Что я слышу? Вам нездоровится, и вы решили не ехать на бал?

Орнифль (Ненетте). Скажите молодому человеку, чтобы подождал. Я скоро его приму. (Ненетта уходит. Обернувшись к графине.) Да, дорогая, по зрелом размышлении я решил остаться. Мне что-то не по себе, я немножко отдохну.

Графиня (с улыбкой). Неужто господь бог решил наконец подарить мне приятный вечер?

Орнифль. Оставьте господа в покое. Он даром ничего не дает. Он еще заставит вас дорого расплатиться за этот приятный вечер. Поезжайте на бал. Все говорят, что там будет весело, к тому же платье у вас прелестное.

Графиня. Если вам нездоровится, мой долг – остаться с вами. Когда мы поженились, я говорила вам, что у меня очень развито чувство долга. К сожалению, с таким мужем, как вы, женщине редко доводится выполнять свой долг. Вы понимаете – для меня это неожиданная удача. Я остаюсь.

Орнифль (недовольно). Терпеть не могу, когда за мной ухаживают. При мне и так состоят Ненетта и Сюпо, упивающиеся своей преданностью. Наверно, они сейчас спорят о том, кто сварит мне липовый отвар. Уф! Не вмешивайтесь хоть вы в эту смехотворную возню, дорогая! Поезжайте на бал! Веселитесь, и пусть мне потом расскажут, что вы были прекрасны. Я еще больше стану вас уважать. И без того вокруг меня слишком много преданных женщин.

Графиня (неожиданно). Почему вы на мне женились, Жорж?

Орнифль (удивленно). Странный вопрос!

Графиня. Это пришло мне на ум, когда я взглянула на розы, которые стоят на вашем письменном столе. Я купила их сегодня утром, предвидя, что вы об этом не подумаете. Сегодня десятая годовщина нашей свадьбы.

Орнифль (после небольшой паузы подходит к розам, нюхает их). Как бежит время... Поистине моя забывчивость непростительна... К тому же дело осложняется тем, что мне всякий раз все прощают. Женщины просто обожают прощать.

Графиня. Вероятно, истинная причина вашего отказа ехать на бал в том, что вы боитесь встретить Клоринду. Говорят, будто позавчера она пыталась отравиться.

Орнифль. Мало ли что говорят в Париже!

Графиня. Мне рассказал об этом ее врач. Все-таки профессиональная тайна – вещь серьезная!.. Станет ли человек ее нарушать, чтобы сообщить другому ложную весть...

Орнифль. Мне тоже рассказали что-то в этом роде, но я не поверил.

Графиня. Вы ее больше не любите?

Орнифль (недовольно). Я никогда ее не любил... Ариана, поверьте мне, этот разговор между нами неуместен... Поезжайте на бал. Веселитесь хорошенько, а завтра утром я поздравлю вас с нашим юбилеем с опозданием на один день – это будет верхом утонченности. В одной из пьес Шекспира девушку спрашивают, долго ли она будет хранить любовь к суженому. Она отвечает: целую вечность и еще один день. Не правда ли, восхитительно? Вот поэтому-то я всегда отмечаю юбилей с опозданием на один день. Я отмечаю этот лишний день – только он один и представляет ценность.

Графиня. А может быть, Жорж, вы будете счастливее, если мы с вами расстанемся?

Орнифль. Нет, решительно, Ариана, сегодня вы задаете мне какие-то странные вопросы. Да я без вас был бы неприкаянным, как бездомный пес. Я бы изнемог под бременем своей свободы. За десять лет совместной жизни – а это немалый срок – мне ни разу и в голову не пришло, что я мог бы жениться на другой женщине.

Графиня. А приходило вам когда-нибудь в голову, что я могла бы стать женой другого мужчины?

Орнифль (с искренней убежденностью). Я не знаю другого мужчины, кроме меня самого, за которого стоило бы выходить замуж. Наверно, иногда я вас огорчаю, как, впрочем, и себя тоже, временами я вас разочаровываю, да я и сам нередко в себе разочаровываюсь. Но все же вам необыкновенно повезло. Представляете, если бы вы вышли замуж за грубияна или, что еще хуже, за серьезного человека. Вы умерли бы от скуки.

Графиня. Я часто думаю о том, почему вы держите меня при себе.

Орнифль. Что за отвратительное слово и к тому же лишенное смысла. Разве можно «держать при себе» свою душу? А вы – моя душа.

Графиня. Я не очень красива, а я знаю, что только совершенная красота могла бы вызывать ваше восхищение и после того, как первое любопытство будет утолено. Подчас, когда я при вас раздеваюсь – что случается все реже и реже, не сочтите это за упрек – и постепенно открываю вашему взгляду тело, линии которого далеко не безупречны, я чувствую, как вы все больше отдаляетесь от меня. Как странно и как несправедливо, что наше душевное счастье – ведь в конечном счете плотские радости не что иное, как радость души – зависит от простой арифметической пропорции. Потому что, как мне разъяснили, к этому и сводится красота. Заметьте, я не жалуюсь. Просто, на мой взгляд, это нелепо, только и всего.

Орнифль (после короткой паузы). Вы на редкость умны, Ариана. Но я не люблю, когда меня вынуждают над чем-то задумываться. Жизнь надо принимать легко, не размышляя. Поезжайте-ка лучше на бал, чем толковать о моей душе! Я с этой особой не в ладах. (Берет ее руку, целует, помогает графине встать.)

Графиня (встав, мягко). Но ведь у Клоринды все пропорции безупречны, с точностью до миллиметра. Золотое сечение!

Орнифль. Да. Но кроме пропорции нет ровным счетом ничего. А обозревать совершенные формы тоже надоедает. Ощущаешь себя туристом, недостает лишь фотоаппарата. (Поворачивает ее лицом к себе.) Послушайте, куда это вы клоните? Вы мне все уши прожужжали про эту девицу, с которой я больше не желаю вам изменять! Я знаю, по части взаимопонимания и предупредительности мы с вами исключительная пара. Но не будем все же потворствовать друг другу до омерзения. Адюльтер требует хоть минимума условностей.

Графиня. Я примирилась с вашим легкомыслием, но мне неприятна ваша жестокость.

Орнифль. Но ведь это одно и то же.

Графиня. Клоринда хотела покончить с собой потому, что она ждет от вас ребенка. Вы это знали?

Орнифль (на какое-то мгновение задумывается, потом, закуривая сигарету, спокойно). У нее есть хороший врач?

Графиня (быстро взглянув на него, мягко). В самом начале нашего супружества я была еще очень молоденькая и глупенькая и к тому же бесконечно вами восхищалась! Меня вы тоже, помните, как-то раз спросили, есть ли у меня хороший врач.

Орнифль (после непродолжительного молчания, просто). Я не выношу детей. И я не считал необходимым умножать на нашей земле число прохвостов, подобных мне. К чему этот запоздалый упрек? Поезжайте лучше на бал! Мы рождены, чтобы кружиться в вихре танца.

Графиня. И вы не боитесь когда-нибудь пожалеть о том, что, кружась в танце, лишь скользили по жизни?

Орнифль. Я знаю господа бога. Он, бесспорно, уже заготовил для меня кару. Он терпеливо оттачивает острие молнии, которая меня поразит, или смазывает оси колесницы, к которой в назначенный срок я буду прикован. В тот день я никому не стану жаловаться на свою судьбу. Я расплачусь сполна за все радости, которые я вкусил. Впрочем, я уверен: цена будет непомерно высокой.(Подходит к ней.) Уверяю вас, Ариана, нам с вами не пристало вести подобный разговор... Это уже начинает походить на мелодраму. В этой роли я смешон. Оставим это! Сознание нелепости этой роли причиняет мне невыносимую физическую боль!

Графиня. А вы научитесь это переносить. Я не раз думала о том, что вы были бы гораздо лучше, если бы не так боялись показаться смешным.

Орнифль. Я такой, какой есть. Мы оба и без того по горло заняты своими развлечениями, недостает только, чтобы мы еще занимались моим воспитанием. Если у Клоринды родится ребенок, у него не будет отца. Судите сами, какой из меня отец? Не можете же вы всерьез хотеть, чтобы мы с вами разошлись и я женился на этой дуре? Это было бы чудовищно несправедливо.

Графиня. По отношению к кому?

Орнифль (с притворной горячностью, усиливающейся по мере того, как он приводит аргумент за аргументом). Прежде всего, по отношению ко всем другим девицам, на которых я не женился. Вы и сами понимаете, что при моем образе жизни я наплодил кучу внебрачных детей, кое-кто из них, возможно, уже учится в Политехническом институте. С моей стороны было бы весьма несправедливо и даже гнусно, начни я вдруг заботиться только об этом ребенке. Потом, это было бы так же несправедливо по отношению к вам, Ариана, хотя мы с вами ни разу об этом не говорили. Я не выношу того серьезного тона, который мы с вами взяли, но что поделаешь – впервые в жизни поговорю с вами серьезно. Клоринда долго не решалась стать моей любовницей – из-за вас. Она вас боготворила. Мне пришлось целых два месяца дарить ей букетики фиалок и встречаться с ней в кондитерской Рюмпельмайера, точно какому-нибудь юнцу, прежде чем она согласилась оторваться от своих спасительных пирожных и последовать за мной в более укромное местечко. Эти укоры совести, против которых, признаюсь, я в ту пору отчаянно воевал, появились у меня позже, чем у нее, но так или иначе они налицо. (Лицемерно.) Уж если хотите знать, я порвал с ней из желания быть верным вам. Мы обязаны были принести эту небольшую жертву – дань восхищению, которое вы внушаете Клоринде.

Графиня (мягко). Вы заставили меня жестоко страдать, Жорж, но я продолжала вас любить. Однако, думаю, что моей любви пришел бы конец, если бы вы заслужили мое презрение.

Орнифль. Презрение? Сразу же громкие слова! (Улыбается, в глубине души чрезвычайно довольный, что она ему не верит.) Вам не нравится, когда я облачаюсь в тогу жертвенности и чести? А считалось ведь обычно, будто серое мне к лицу.

Графиня. Я примирилась с тем, что вы легкомысленны и жестоки, даже злы. Но, простите меня, лицемерия я не вынесу.

Орнифль (снова став самим собой, с улыбкой). Еще одно громкое слово! Необходимо время от времени, хотя бы для видимости, отдавать дань добрым чувствам, дорогая, а не то честные люди побьют нас каменьями. Ничто не внушает им такого страха, как правда. Но я готов признать, что не должен был разыгрывать эту маленькую комедию перед вами. Хотите начистоту? Судьба Клоринды и ее сосунка, родит она его или нет, мне совершенно безразлична. Я готов оказать ей помощь как в том, так и в другом случае, если ей понадобятся деньги. Вот и все. Одно время эта девушка олицетворяла для меня наслаждение, но это время давно прошло, и я намерен искать наслаждений в другом месте. Вот и вся моя мораль. Развлекаться и без того нелегко – вот уже два столетия, как люди утратили этот секрет; в наши дни все толкает нас к серьезному, а если еще позволить себе всякие укоры совести!.. Заметьте, я и себя подвергаю риску. Кто знает, вдруг завтра вместо тюбика с люминалом Клоринде придет на ум купить автоматический револьвер и, нажав на спуск, одним движением своего прелестного пальчика выпустить мне в голову шесть пуль. Любой суд под аплодисменты публики вынесет ей оправдательный приговор, и, по всей вероятности, это будет справедливо. Таким образом, наши с ней шансы равны. Поезжайте на бал, Ариана, и не занимайтесь больше моими делишками. Мне очень жаль, что бестактность этой юной особы заставила вас тревожиться. (Целует ей руку, провожает к двери.) Право, вы прелесть и к тому же единственная женщина, которая меня не разочаровывает. Хотел бы я знать, почему только я вам изменяю?

Графиня (тихо). Я не выношу вашей учтивости, Жорж. Вы мне гораздо больше нравитесь, когда хлопаете по животу своего приятеля Маштю.

Орнифль (со смехом). Вы вдруг возлюбили плебс? А сколько вы меня корили за вульгарность моего друга Маштю.

Графиня. Сегодня вечером я вдруг поняла, что в этой вульгарности есть что-то человечное.

Орнифль. Ну вот! Теперь мы перешли на философию! Что за пустая трата времени! Скорее поезжайте на бал! (Ласково, но уже с некоторым раздражением подталкивает ее к дверям.)

Графиня. Мне вовсе не хочется танцевать, уверяю вас. Это очень серьезно, Жорж, впервые в жизни я боюсь в вас разочароваться...

Орнифль. Из-за этой истории?.. Смешно! Мы с вами оба смешны! Но вы подали мне идею...(Зовет.) Мадемуазель Сюпо!.. (Мадемуазель Сюпо тут же является на зов.) Позвоните, пожалуйста, господину Маштю. Если он не у себя дома, пусть его отыщут, где бы он ни был... и попросят немедленно приехать ко мне.

Мадемуазель Сюпо. Хорошо, мсье. (Уходит.)

Графиня. При чем тут Маштю?

Орнифль. Колумбово яйцо, дорогая! Достаточно разбить скорлупу с одного конца, и яйцо будет держаться. Надо было только до этого додуматься. Эта шутка сомнительного свойства не перестает удивлять мир. В конце концов, чего вы добиваетесь? Чтобы ваша молоденькая протеже была пристроена и чтобы впоследствии кто-нибудь покупал ее сыну буквари? И тут достаточно, по обыкновению, позвать Маштю. Маштю всегда все улаживает!

Графиня. Я вас не понимаю. Что может сделать Маштю?

Орнифль. Моя дорогая, господь бог позволяет нам потихоньку подличать по мелочам. Но у него нежное сердце, и, опасаясь, как бы мы не натворили бед, он подчас без нашего ведома старается подстелить соломки, чтобы мы, кувыркаясь, не свернули себе шею. Вы, видно, не знаете, что вот уже полгода Маштю безумно влюблен в Клоринду? Что он совсем потерял из-за нее сон и дважды умолял ее выйти за него замуж? Разумеется, меня все это крайне бесило, я даже грозился надавать ему по шее. Я был неправ. Страсть Маштю – это и есть промысел божий, и теперь я буду только приветствовать его ухаживания. Вот и все.

Графиня (восклицает). Но ведь девушка не любит Маштю!

Орнифль. Бог мой! К чему вдаваться в такие тонкости!.. А меня она любила? Любят, дорогая, только в бульварных романах. Мы разыгрываем комедию страсти, как на собачьей свадьбе. Я тебя почуял, ты – меня; я то отбегаю, то возвращаюсь – нет, не хочу, да, хочу! А раз я хочу, значит, это на всю жизнь... Потом, глядишь, кто-то дернет поводок, и собачонку, размечтавшуюся о вечной любви, оттаскивают прочь... В другой раз случай или же хозяин, который ее прогуливает, раздумывая о своих делишках где-то там наверху, на уровне одного метра семидесяти пяти сантиметров от земли, сам того не замечая, подводит нашу собачонку к другой собачонке. И тогда возобновляется та же комедия, с теми же клятвами, пока еще раз не дернут поводок, вторично оборвав уже знакомую игру. Такова любовь, дорогая, будь то у собачонок или у людей. Только на этот раз я сам дерну поводок. И подведу собачонку Маштю к собачонке Клоринде.

Графиня. И вы полагаете, что Маштю согласится воспитывать вашего ребенка?

Орнифль. А почему бы и нет? Я привык сплавлять ему мою продукцию. А потом, о святая простота, можете не сомневаться: я приложу все усилия к тому, чтобы он поверил, будто это его ребенок. Даром, что ли, я столько лет занимаюсь театром? Ах, мне не терпится сообщить ему счастливую весть! Уж как он обрадуется, этот старый мошенник, что у него будет сын – весь в папашу! Вы правы, как приятно делать добро! Надо делать его почаще!

Входит мадемуазель Сюпо.

Мадемуазель Сюпо. Господин Маштю ужинал у «Максима». Он сам подошел к телефону. Через минуту он будет здесь.

Орнифль. Вот видите, все улаживается в этом лучшем из миров. Сделайте мне одолжение, Ариана, поезжайте танцевать.

Графиня (молча глядит на него, потом вдруг спокойно). Я еду танцевать, Жорж. В первый раз в жизни я буду танцевать.

Орнифль (провожает ее со смехом). Ну вот, теперь уж вы стали говорить загадками! Надеюсь, вы все же не собираетесь изменить мне на этом балу только потому, что я отказываюсь жениться на другой? Это было бы неслыханно!.. Я провожу вас к автомобилю... (Спохватывается.) Нет. В прихожей дожидается какой-то юнец, любитель автографов, он сразу на меня набросится. Простите меня. Веселитесь и ни о чем не думайте. Вы сегодня прелестны... (Неожиданно, чуть ли не с нежностью.)Прошу вас, когда вернетесь, постучитесь ко мне и разбудите меня. Мне хочется знать, имели ли вы успех...

(Графиня, не отвечая, уходит. Поворачиваясь, видит мадемуазель Сюпо, которая поджидает его, скрестив руки на груди, точно статуя Командора.) Ну, что еще?

Мадемуазель Сюпо. Я все слышала.

Орнифль. Вы подслушиваете за дверью?

Мадемуазель Сюпо. С тех пор, как я вас люблю, я взяла себе это за право!

Орнифль. Сюпо, хоть вы и моя секретарша, но секретов вы знаете слишком много! Смотрите, как бы вам не угодить в каменный мешок!

Мадемуазель Сюпо. Что ж, попытайтесь заточить свою совесть! Вас это очень устроило бы, не так ли?

Орнифль. Перестаньте отождествлять себя с моей совестью! Моя совесть – очаровательная, безукоризненно воспитанная особа. Я научил ее никогда не подслушивать за дверью. И никогда не требовать у меня отчета.

Мадемуазель Сюпо (с мрачной усмешкой). Хороша же ваша совесть!

Орнифль. Вот именно – она восхитительна! И не смейте говорить от ее имени!

Мадемуазель Сюпо (кричит). Я вас ненавижу!

Орнифль. Это единственная услуга, которую вы можете мне оказать, не считая секретарских обязанностей!

Мадемуазель Сюпо. Если вас не покарает господь, быть может, я сама когда-нибудь стану орудием возмездия, когда переполнится чаша моего терпения!

Орнифль (мягко, с улыбкой). Нет, Сюпо. Вы слишком уродливы, чаша вашего терпения никогда не переполнится. Может, и впрямь мне суждено умереть от руки какой-нибудь красотки, да только не от вашей. Вы все будете надеяться, что я когда-нибудь брошу вам кость!

Мадемуазель Сюпо. Убийца!

Входит Маштю во фраке. Мадемуазель Сюпо исчезает.

Маштю. Что случилось? Ты заболел?

Орнифль. Да нет, старый плут, просто я по тебе соскучился.

Маштю (разводя руками). Я обмываю у «Максима» орден Пилу в обществе трех министров, в том числе министра юстиции – ведь в прошлом у Пилу не одна судимость, – а ты срываешь меня с места в самый разгар пира только потому, что ты по мне соскучился! Капризы примадонны!

Орнифль. Я люблю тебя, Маштю. Ты мой единственный друг.

Маштю. Тебе что, деньги нужны?

Орнифль. Представь себе, нет. Я хочу оказать тебе услугу совершенно бескорыстно.

Маштю. Чего-чего, а этого от тебя не дождешьсн! Говори! Чего ты ходишь вокруг да около? Опять ты что-нибудь натворил! Сколько тебе надо?

Орнифль. Ничего.

Маштю. Ты меня пугаешь. Боюсь, как бы это не обошлось мне еще дороже. Выкладывай, что там у тебя.

Орнифль (неожиданно). Скажи, Маштю, ты что, ослеп?

Маштю. Нет, с чего ты взял?

Орнифль. Ты что, совсем ничего не замечаешь? Не видишь, что на девчонке лица нет?

Маштю. Это на какой же девчонке?

Орнифль. На Клоринде.

Маштю. Вы что, опять с ней поцапались? На днях я пригласил ее обедать, что-то она мне грустной показалась.

Орнифль (суховато). Ты не говорил мне, что она с тобой обедала.

Маштю (с легкой запинкой). Да, не говорил... Я не обязан докладывать тебе о каждом своем шаге!

Орнифль. Обязан, коль скоро это касается Клоринды. Этого требуют законы чести.

Маштю (ворчит, все же пристыженный). Законы чести... Законы чести... Любишь ты громкие слова! Я же не сделал ничего плохого!

Орнифль. Кто из нас знает, когда он творит добро, а когда зло? Там, где речь идет не о деньгах, ты слеп, Маштю. У себя под носом ничего не видишь!

Маштю. А что я должен видеть?

Орнифль (вздыхает). Бедная девушка!.. Я не святой. Более того, все считают меня легкомысленным, но даже я иной раз прихожу в ужас от твоих поступков. Есть прелестная пьеса Мюссе, которую, кстати, всегда отвратительно играют. Она называется «С любовью не шутят». Это – о таких, как ты. Тебе следовало бы ее перечитать. Или, точнее, прочитать, потому что, боюсь, ты о ней даже не слыхал.

Маштю (настороженно). Ты хочешь, чтобы я поставил пьесу Мюссе? Этот автор давно не делает сборов, уже много лет. Хотел бы я знать, на какие шиши он живет!

Орнифль (сурово). Перестань хитрить, Маштю. Речь вовсе не о пьесе Мюссе. Ты прекрасно понимаешь, что речь пойдет о Клоринде, и знаешь, за что я тебя корю.

Маштю (после небольшой паузы, несколько сникнув). До чего же людишки рады посплетничать! Видели, как я раз-другой с ней обедал, и наплели тебе невесть чего! Надеюсь, ты не усомнился в моей дружбе, Жорж? Дружба для меня священна!

Орнифль (мягко). А любовь тоже для тебя священна?

Маштю. Что, любовь? Ты просто извел девчонку. Когда ее ни встретишь, она все плачет. Я стал ее жалеть, вот и все. Сам знаешь, с моими тремя театрами у меня смазливых девчонок хоть отбавляй! С какой стати я буду отбивать любовниц у друзей! Но Клоринда – дело другое. Я вижу, она несчастна. Ты вечно оставляешь ее одну... Ну и вот, иной раз, когда она себе места не находит, я приглашаю ее в какой-нибудь шикарный ресторан. Сам знаешь, каковы эти бабы: стоит им увидеть, как вокруг столиков суетятся официанты – глядишь, они и развеселятся. Кстати, у официантов всегда мрачные рожи, но женщин все равно не поймешь... Одним словом, я заказываю черную икру, печеночный паштет, шампанское, самое дорогое, что есть в меню, чтобы только развеселить Клоринду. Она съедает кусочек-другой, а потом начинает реветь – вот до чего ты ее довел.

Орнифль. А ты уверен, что это я ее довел?

Маштю. А кто же, по-твоему?

Орнифль. Может, ты.

Маштю. Но ведь я ни разу не обижал Клоринду! Я всегда был с ней ласков.

Орнифль. Вот именно. Слишком ласков. Нельзя так играть сердцем женщины. Ты всегда был с ней ласков, добр, даже нежен, как ты сам признался, не правда ли? Ну вот, я с сожалением вынужден объявить тебе, что ты своего добился. Клоринда тебя полюбила.

Маштю (растерянно). Но это невозможно... она же твоя любовница...

Орнифль (суховато). Сама ситуация и без того тягостна для меня, зачем лишний раз это подчеркивать. Да, Клоринда была моей любовницей. Но все это в прошлом.

Маштю. Ты мне ничего не говорил.

Орнифль. Когда меня бросает женщина, я не имею обыкновения трубить об этом на всех перекрестках. Как только я понял, что Клоринда меня разлюбила, я вернул ей свободу. За кого ты меня принимаешь? Она теперь точно раненая пташка, не знающая, где искать пристанища, а я лишь пытаюсь ее утешить. Она сейчас для меня все равно что сестренка! Вот почему я так свободно говорю с тобой о ней, словно я ее старший брат. Ты злоупотребил ее молодостью и простодушием, Маштю, ты сделал ее своей игрушкой!

Маштю. Своей игрушкой?

Орнифль. Да. Ты что, боишься слов?

Маштю. Нет, не боюсь, если только я их понимаю.

Орнифль. Хочешь, чтобы я сказал еще яснее? Верно ли, что ты даже сватался к ней?

Маштю (уничтоженный). Ты и это знаешь?

Орнифль (ледяным тоном). Да, Я все знаю.

Маштю (сконфуженно). Она так рыдала в тот день... Я расчувствовался, что правда, то правда. Я сказал, что ей нужен друг, на которого она могла бы опереться, покрепче тебя, понадежнее, но... Это же правда! Любой на моем месте сказал бы ей то же самое. Думаешь, она могла примириться с жизнью, на которую ты ее обрек? Все только жди и жди, когда ты соблаговолишь позвонить и назначить свидание... Я видел, что она совершенно подавлена...