Текст книги "Кровавая Роза"

Автор книги: Жаклин Монсиньи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Жаклин Монсиньи
Кровавая Роза

ПРОЛОГ
ВЕЛИКИЙ МАГИСТР

Тяжелая посудина качалась под порывами ветра.

Это было судно, напоминающее по своим размерам старинный средневековый корабль. На борту «Святой Маргариты» находилось сто десять человек экипажа и девятьсот пассажиров.

На носу корабля, облокотившись о бортовые перила, одиноко стояла молодая женщина, и ее тонкий черный силуэт четко вырисовывался на фоне темно-синей глади пролива, окруженного кольцом золотистых скал.

Освещенный весенним солнцем остров Мальта постепенно сливался с горизонтом.

С мостика, находящегося на корме, капитан, бывший родосский рыцарь, с видимой легкостью руководил маневрами этого морского чудовища, водоизмещением в тысяча шестьсот тонн.

– Отдать швартовы! Марсель! Подтянуть брамсель!

Словно не слыша окружающего шума, треска парусов на четырех мачтах, рева запертого в трюме-стойле скота, восклицаний пассажиров, столпившихся на нижней палубе, мяуканья кошек, взятых на борт для охоты на крыс в трюмовых отсеках с зерном, ржания лошадей, уже начавших страдать от морской болезни в своих «конюшнях», приказов капитана, молодая женщина в черном, казалось, превратилась в скорбную статую.

Единственным признаком жизни были тихие слезы на ее матовых щеках, катившиеся из глаз, способных соперничать своим изумрудным цветом с морской пучиной.

Когда корабль вышел в открытое море, поднявшийся ветер, ледяной не по сезону, заставил ее зябко поежиться и накинуть на свои золотисто-рыжие волосы капюшон длинного плаща.

– Улыбнись! Крошка! – каркнула большая черная птица и с фамильярностью близкого друга устроилась у нее на левом плече. Молодая женщина оторвала, наконец, свой горестный взгляд от земли. Подчинившись приказу птицы, она быстро утерла слезы, затем грациозно подобрала нижнюю юбку, всю в шуршащих фижмах, и собралась вернуться на «галерку», привилегированное место на судне, где на верхней задней палубе располагались роскошные каюты.

Если бы в этот момент молодая женщина взглянула наверх, то увидела бы, как какой-то матрос с тонкими чертами лица сверлит ее взглядом.

Держась за конец троса, он с легкостью добрался до середины мачты. Когда женщина поравнялась с ней, тяжелая бухта каната рухнула к ее ногам.

– Эй, парень! Осторожнее! Ты мог ушибить ее светлость! – тут же раздался суровый голос.

Матрос жестом извинился и словно обезьяна вскарабкался на ванты.

– С вами все в порядке, сударыня? – с беспокойством осведомился офицер.

– Да, мессир, – ответила молодая женщина.

– Меня послал за вами его преосвященство!

В сапогах, шляпе, в красной кирасе, украшенной белым крестом, офицер, молодой рыцарь из ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского, склонился перед путешественницей.

– Его преосвященство желает видеть меня сейчас? – удивилась та.

– Если это не затруднит вашу светлость! – ответил рыцарь, на которого, судя по всему, красота собеседницы произвела большое впечатление.

Чуть заметно поколебавшись, женщина легким движением освободилась от птицы.

– Лета, Гро Леон!

Захлопав крыльями, птица вспорхнула на верхушку мачты, где находился «неловкий матрос», и со всей силы прокаркала:

– Simagrées! Sardanapale[1]1
  Проклятье! Сарданапал! (фр.).


[Закрыть]!

Рыцарь поднял к небу свое обветренное лицо и посмотрел на птицу-пересмешницу.

– Эта забавная пичуга – ворон или сорока? – спросил он.

– Нет, мессир, ни то, ни другое. Она из породы галок, но прежде всего, это друг, самый смелый и верный друг, – ответила молодая женщина и добавила:

– Я готова следовать за вами, мессир.

Если иерусалимского рыцаря и удивил ответ пассажирки, которая говорила о птице как о разумном существе, то он из вежливости ничем этого не показал.

Когда молодая женщина проходила рядом с бизань-мачтой, судно качнуло, и она потеряла равновесие. Она ударилась бы головой о высокие, искусно отделанные перила, если бы рыцарь не подхватил ее твердой рукой. Оглушенная женщина невольно прижалась лбом к кирасе. Рыцарь задержал ее на мгновение дольше, чем нужно. Она резко высвободилась.

– Благодарю, мессир…

Ее бледность обеспокоила молодого человека.

– Вам нехорошо, сударыня. Средиземное море может быть очень жестоким к тем, кто не привык к скачкам его настроения…

– Я чувствую себя превосходно, мессир. Не будем заставлять ждать его преосвященство! – сухо возразила она.

Рыцарь поклонился и, вновь взяв на себя роль проводника, направился к «цитадели», находившейся в конце верхней палубы.

– Княгиня Фарнелло! – шепнул он на ухо вооруженному стражнику, стоявшему в коридоре возле резной деревянной двери.

– Надо посмотреть, закончил ли его преосвященство молитву!

Сержант удалился в комнату, но почти сразу же вышел, и в ту же минуту раздался звучный голос:

– Войдите, дочь моя!..

В сопровождении рыцаря Зефирина, княгиня Фарнелло, вошла в самую просторную комнату на корабле.

Справа стояла кровать под балдахином, в центре на ковре возвышался массивный стол, на котором лежали пергаментные свитки и морские карты. Слева, под распятием, находилось кресло черного дерева и скамеечка для молитвы.

Когда Зефирина вошла, со скамеечки поднялся мужчина лет шестидесяти с коротко остриженными волосами, седеющей бородой. Лицо его было сурово, однако при виде посетительницы оно осветилось улыбкой.

Это был Вилье де Лиль-Адан, великий магистр ордена святого Иоанна Иерусалимского[2]2
  Он также назывался орденом братьев госпитальеров, затем рыцарей родосских, а с 1530 г. – Мальтийских (везде, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора).


[Закрыть].

– Довольны ли вы тем, как вас разместили, дорогая княгиня? – спросил Вилье де Лиль-Адан, знаком приказав выйти рыцарю и вооруженному слуге.

Зефирина склонилась в реверансе, благодаря великого магистра.

– Заботами вашего преосвященства моего ребенка, моих людей и меня разместили в великолепной каюте… «Не такой роскошной, как эта», – чуть было не добавила Зефирина, чья природная дерзость придавала ей особое очарование и была хорошо известна всем знавшим ее.

– Прекрасно. Если вам что-либо понадобится, сразу же предупредите Фолькера, рыцаря из нашего братства, которого я посылал за вами. Это прекрасный молодой человек, он из семьи Хозертаунфен, насчитывающей шестнадцать поколений дворян, как и положено по уставу нашего ордена.

Продолжая говорить, Вилье де Лиль-Адан указал княгине Фарнелло на стул с высокой спинкой, а сам сел в кресло под распятием.

Глава ордена выглядел величественно, в черной сутане иерусалимских рыцарей и в красной кирасе с восьмиконечным крестом на одной стороне груди и геральдическими лилиями на другой.

Зефирина с признательностью смотрела на этого человека, который после ужасной катастрофы в Этне[3]3
  См. «Княгиня Ренессанса».


[Закрыть] приютил ее у себя на Мальте и вместе с маленькой дочерью Коризандой поручил заботам братьев – врачей, которые спасли их от гнилой лихорадки, грозившей смертью им обеим.

– Если Богу будет угодно, дней через тридцать мы достигнем берегов Испании, – произнес Вилье де Лиль-Адан. – Капризные ветры Средиземноморья, кажется, благоприятны для нас. У нас четыре галеры, которые обеспечивают нашу охрану, так что, думаю, неверные не осмелятся напасть на нас…

Великий магистр откашлялся, и Зефирина поняла, что сейчас он скажет то, для чего позвал.

– Дочь моя, что вам делать в Валенсии? Ваша судьба связана с Францией. Почему бы вам не отправиться туда? Я готов высадить вас в Марселе. И даже дать несколько рыцарей, которые бы проводили вас до Турени…

Зефирина кусала себе губы, чтобы не закричать, Франция… Долина Луары… Победа Франциска I при Мариньяне… «Золотой лагерь»[4]4
  См. «Божественная Зефирина».


[Закрыть]. Ее жизнь, жизнь девушки, избалованной отцом и ненавидимой мачехой Доньей Герминой де Сан-Сальвадор… Все эти события были такими далекими и одновременно такими близкими.

Ужасная болезнь, терзавшая ее в течение долгих месяцев на Мальте – с бредом, горячкой и беспамятством, сделала Зефирину очень ранимой.

На глаза навернулись слезы. Она попыталась овладеть собой.

– Вернуться во Францию вдовой, ваше преосвященство… носить, словно старуха, траур по супругу, смириться с исчезновением сына… Нет… Я хочу искать справедливости у короля Испании.

Волнение было слишком велико. Она с трудом удержалась от рыданий.

Вилье де Лиль-Адан добродушно взирал на молодую двадцатилетнюю женщину, такую прекрасную и бесстрашную. Он видел на этом тонком лице следы глубоких потрясений: после поражения в битве при Павии отец заставил ее выйти замуж за итальянского князя Фульвио Фарнелло, «спесивого кривого ломбардца» по прозвищу «Леопард».

Боже, она так ненавидела своего мужа, что сбежала от него, а затем с презрением отвергала все его попытки к примирению, но в один прекрасный день узнала в нем незнакомца из «Золотого лагеря»… и признала свое поражение! Она стала женщиной в его объятиях на Сицилии, в их владениях, где им пришлось после разграбления Рима скрываться от гнева Карла V.

Забыв о войне и борьбе партий, князь и княгиня Фарнелло познали один короткий год счастья.

Зефирина ждала ребенка. И, поскольку, она всегда поступала не так, как все, на свет появились двое близнецов: Коризанда и Луиджи.

Князь Фарнелло чуть не лишился разума от гордости и счастья.

Шесть дней спустя после рождения детей армия Карла V атаковала дворец Фарнелло, чтобы покарать мятежного князя, который, поддержав Священную лигу папы и Франциска I, осмелился восстать против императора. Во время боя началось извержение вулкана Этна, обратившее испанцев в бегство и вынудившее осажденных бежать морем.

Вот тогда и произошло самое ужасное.

ЛУИДЖИ ИСЧЕЗ ИЗ КОЛЫБЕЛИ!

Отправившись на его поиски, князь Фульвио так больше и не вернулся. Потоки кипящей лавы приближались к сицилийскому дворцу. Зефирину, прижимавшую к сердцу дочь Коризанду, силой посадили на лодку.

Она получила приют у рыцарей госпитальеров, которым также пришлось покинуть Родос после ужасной битвы с султаном Сулейманом и искать убежища на «арабском озере» – другими словами, на Средиземном море. Счастье Зефирины, что она обрела в лице Вилье союзника, обладающего хоть какой-то властью.

В бреду она бормотала одно и то же:

– Фульвио… Луиджи…

Когда-то, в году 1524, в Италии великий магистр познакомился с князем Фульвио Фарнелло. Это произошло до женитьбы его на Зефирине. Очарованный обаянием князя Фарнелло, его смелостью и умом, столь же своеобразным, сколь просвещенным, Филипп Вилье де Лиль-Адан сохранил о нем впечатления как о человеке необыкновенном.

Тронутый страданиями молодой вдовы и обеспокоенный тем, что она без конца повторяла: «…они живы… я чувствую… я знаю… мой муж жив… и сын тоже, его похитили», Вилье попытался вразумить ее:

– Но, дорогая княгиня, необходимо признать очевидное… Вулкан все уничтожил. От Сиракуз до Катаньи все опустошил вулкан.

– Они живы… Я чувствую это…

Не успев еще восстановить силы, Зефирина хотела вернуться в Сицилию, чтобы начать поиски мужа и сына. Желая успокоить ее, великий магистр послал двух рыцарей навести потихоньку справки. Днем позже они вернулись, не узнав ничего конкретного, но обнаружив след, дающий слабую надежду: люди видели, как в порту, чудом уцелевшем от извержения, на испанскую галеру взошла какая-то женщина в черной вуали в сопровождении карлика.

– Донья Гермина де Сан-Сальвадор… Моя мачеха… А с ней Каролюс… – простонала Зефирина. – Не было ли у нее на руках младенца?

Об этом, к сожалению, рыцари ничего не могли сказать. Но зато они раздобыли другие сведения у одного человека, принадлежавшего к мафии (тайное общество). У этого мафиози в бухточке был домик. Он утверждал, что его разбудил шум сражения: высокий безоружный человек отбивался кулаками от дюжины солдат Карла V. Те с большим трудом взяли над ним верх и, связав, бросили в лодку. Мафиози полагал, что «товар» ожидает с другой стороны бухты легкая «carabo a vela»[5]5
  Каравелла (ит.).


[Закрыть] поскольку заметил три мачты, покачивающиеся на волнах при свете луны.

Он бросился за подмогой, но предрассветное море было спокойным и пустынным, а на горизонте – ни паруса.

Промахнувшаяся чайка ударила крылом в иллюминатор каюты.

Зефирина нервно подскочила. Вилье де Лиль-Адан, который не желал прерывать молчания, чтобы не нарушить ход ее мыслей, мягко проговорил:

– Вы отважная женщина, княгиня Фарнелло. Если такова ваша воля, то я попытаюсь помочь вам, хотя и не одобряю этого… Дитя мое, как вы рассчитываете получить доступ к императору?

Зефирина провела по лбу исхудалой рукой. После болезни ее мучили головные боли и обмороки.

По словам Фульвио, она была самой образованной и умной женщиной своего поколения, но теперь чувствовала себя отупевшей.

– Я думаю, – начала с усилием Зефирина, что пойду ко двору и попрошу аудиенцию у его величества и… объясню ему суть дела…

– Тс-с-с, – Вилье де Лиль-Адан поднялся и принялся расхаживать взад-вперед под распятием. – Карл V то в Толедо, то в Вальядолиде… Все время в путешествиях, с ним только небольшой эскорт, дитя мое. Дело в том, что его католическое величество не путешествует по-королевски со всем двором, мебелью, посудой…

Великий магистр иерусалимских рыцарей взглянул на распятие и, помолчав, продолжил:

– Я собираюсь увидеться с императором, чтобы попросить у него пристанища на Мальте для нашего ордена. Он единственный, кто обладает для этого властью.

– Ваше преосвященство возьмет меня с собой к Карлу V? – попросила Зефирина, преисполняясь надеждой.

Вилье де Лиль-Адан, остановившись, покачал головой.

– Должен напомнить вам, дочь моя, что орден братьев госпитальеров приносит тройной обет послушания, бедности и целомудрия…

При этих последних словах Зефирина, не выдержав, покраснела. Филипп Вилье де Лиль-Адан лукаво усмехнулся, заметив смущение собеседницы.

– Мы, дорогая княгиня, прежде всего монахи, воины христовы, и я сильно сомневаюсь, что император, который очень строг в вопросах религии, будет доволен, увидев, как я схожу с корабля в сопровождении столь молодой и красивой женщины…

Замешательство Зефирины стало еще более заметным. Великий магистр снова принялся прохаживаться возле иллюминатора. В голубой морской дали Зефирина заметила белую пенную струю.

– Нет, думаю, у меня есть лучшее предложение для вас, дитя мое. Вы не задавались вопросом, почему мы назвали этот корабль «Святая Маргарита»?

Вилье де Лиль-Адан понизил голос:

– У нас будет что-то вроде свидания с мадам Маргаритой…

Зефирина вытаращила глаза:

– Ваше преосвященство хочет сказать, что… герцогиня Алансонская… родная сестра короля…

– Да, княгиня Фарнелло, я доверяю вам государственную тайну. Маргарита Ангулемская, в ближайшем будущем королева Наваррская, «Маргарита из Маргарит», жемчужина из жемчужин[6]6
  Marguerite (франц.) – жемчужина.


[Закрыть]… Принцесса Маргарита – гордость семьи Валуа, должно быть, уже взошла на корабль в Эг-Морте. В этот самый момент она плывет в Испанию. Ее королевское высочество намеревается вымолить у императора Карла помилование для своего брата!

Несчастье эгоистично. За своими бедами Зефирина совершенно забыла, что король Франциск I все еще томится в плену у Карла V в Мадриде!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗОЛОТОЕ РУНО

ГЛАВА I
КРОВАВАЯ РОЗА

Зефирина в задумчивости направилась в предоставленную ей каюту. Уже в коридоре были слышны вопли Коризанды.

Юная мать вихрем ворвалась в каюту. Эмилия и мадемуазель Плюш передавали друг другу младенца, пытаясь его успокоить.

– Soupons! Sauvage[7]7
  Кошмар! Дикарка! (фр.).


[Закрыть]! – каркал Гро Леон, не стесняясь высказывать свое мнение об этом избалованном ребенке.

– Она больна? – обеспокоенно спросила Зефирина, взяв девочку на руки.

– Ничего подобного, черт побери, мамзель Зефи, у нее есть характер, у маленькой чертовки, в точности как у вас в ее возрасте! – заявил гигант Ла Дусер – этот исполин, воспитавший княгиню Фарнелло, так и называл ее мамзель Зефи.

В объятиях матери Коризанда успокоилась.

– Она хорошо поела? – продолжала расспрашивать Зефирина.

– Об этом можете не беспокоиться, сударыня… Я в трюме подоила Розали, и наша маленькая княгиня все выпила, – заверила Эмилия.

«Коза Розали!»… Зефирина вздохнула. Из-за лихорадки ей пришлось прекратить кормление ребенка. Ее молоко стало опасным для девочки, и пришлось взять в кормилицы одну толстую мальтийку.

Молоко этой доброй женщины пошло на пользу Коризанде, но, к сожалению, Зефирина не смогла уговорить ее оставить остров. Тогда Ла Дусеру пришла в голову мысль взять козу. Он заявил: «Будь ты хоть распоследним дураком, совсем пропащим человеком, для тебя нет лучшего молока, чем козье. Я сам вырос на нем, и, пусть отвалятся рога у всех обманутых женами болванов, мамзель Зефи увидит результат своими глазами!»

Надеясь от всей души, что вскормленная козьим молоком маленькая княгиня не усвоит манеру выражения исполина, мадемуазель Плюш изготовила деревянный сосуд, горлышко которого было закрыто тканью, позволяющей молоку сочиться капля по капле. Коризанда быстро привыкла к нему и сосала с аппетитом.

– Да уж, сударыня, мне кажется, что наша дорогая малышка не ценит своих хрустальных слезок, столь мучительных для наших сердец, – всхлипнула Артемиза Плюш.

От малейшей качки почтенная дуэнья бледнела и зеленела.

С неподдельной нежностью Зефирина утешила ее как могла и посоветовала прилечь.

– Увы! Когда я стою, ноги подкашиваются, когда лежу, задираются кверху… Что за дьявольщина эта вода!.. – вздохнула несчастная Плюш.

Однако же она легла на кровать.

– Ваша светлость не голодны?

Эмилия устроила нечто вроде шкафчика для провизии в сундучке из-под одежды.

– Нет, благодарю…

У Зефирины не было аппетита.

– Вам нужно подкрепиться, малышка. Если хотите показать где раки зимуют этой скотине, этому болвану, этой заднице под номером пять!

Усевшись на сундук, Ла Дусер принялся надраивать до блеска свою шпагу.

Все еще держа на руках Коризанду, которая теперь мурлыкала от удовольствия, Зефирина в свою очередь прилегла на кровать под балдахином. С другой стороны, не шевелясь, словно Мертвая, лежала Артемиза Плюш. Все преданные слуги разместились в каюте своей хозяйки. «На море, как на море», – заявила Зефирина.

Было решено, что несравненная Плюш будет спать в центре единственной кровати между Эмилией (место возле стены) и Зефириной (рядом с ивовой колыбелью дочери).

Ла Дусер, этот старый великан, герой Мариньяна, возьмет подушку и воспользуется ковриком возле кровати. Пикколо, молодой оруженосец, либо ляжет на одеяле в коридоре, либо спустится на нижнюю палубу, где переночует с моряками в смешной висячей кровати, позаимствованной мессиром Христофором Колумбом у испанских индейцев. Матросские команды из цивилизованных стран приспособили гамак туземцев для отдыха на своих кораблях.

Испуганный Пикколо предпочел коридор этим сатанинским качелям.

Что же касается Гро Леона, то и для него, конечно, нашелся насест рядом с кроватью хозяйки: в данном случае его роль сыграли спицы перевёрнутого корсажа. Однако первую ночь галка предпочла провести снаружи. Недоверчивая птица спала вполглаза и, нахохлившись на вантах, бормотала:

– Saumon! Saumatre[8]8
  Селедка соленая (фр.).


[Закрыть]!

* * *

С тех пор как Зефирина приехала на Мальту, из всех средств к существованию у нее остались лишь несколько драгоценностей, захваченных в последний момент. Она не могла больше платить жалованье своим людям.

Ни один из них не огорчил хозяйку упреками. А о том, чтобы оставить молодую вдову с ребенком, они даже и не помышляли.

Каждый чувствовал, что на него возложена священная миссия: в отсутствие князя Фарнелло защищать его жену и… всеми средствами пытаться вернуть маленького Луиджи, бесчестно похищенного, ибо в отношении самого Фульвио они не разделяли надежд Зефирины. Они видели объятый пламенем дворец, в котором исчез вслед за своим хозяином и верный Паоло.

Только одна из служанок, Карлотта, встретила на Мальте родственную душу в лице каменотеса. Ее сердце не устояло перед мольбами влюбленного. С благословения Зефирины счастливая Карлотта осталась на острове.

Как раз перед отплытием Зефирине удалось продать одно из своих колец, крупный сапфир в брильянтовой оправе большой ценности.

Это был подарок Фульвио, но Зефирине не хотелось быть в тягость великому магистру.

Выручив от продажи десять тысяч цехинов, Зефирина, успокоившись насчет ближайшего будущего, закрылась в своей каюте. Ла Дусер вышел подышать воздухом на палубу. Зефирина воспользовалась этим, чтобы снять корсаж, кринолин, баскины из негнущейся ткани, и осталась в одной лишь рубашке из тонкого полотна.

Пока Эмилия расчесывала ее пышные, несмотря на болезнь волосы, Зефирина наклонилась, чтобы поцеловать Коризанду.

Девочка была великолепна – забавна и своенравна, уже очень смышленая и живая. Волосы ее были того же рыжего оттенка, что и у матери. В который раз, лаская их, Зефирина подумала о Луиджи, о малыше, которого видела всего шесть дней его жизни… которого у нее украли по прошествии этих шести дней…

На затылке Коризанды пальцы Зефирины нащупали красное пятнышко в форме цветка, украшавшего ее нежную кожу. Словно предусмотрительная судьба избрала этот знак, чтобы отметить навсегда ее близнецов. У Луиджи было такое же пятнышко за ухом… КРОВАВАЯ РОЗА.