355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жак Сустель » Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания » Текст книги (страница 9)
Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:08

Текст книги "Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания"


Автор книги: Жак Сустель


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Тлалок был верховным богом крестьян, как Уицилопочтли – верховным богом воинов. Поэтому, как мы видели, он помещался на вершине главного теокаллистолицы, рядом с Уицилопочтли и наравне с ним; его верховный жрец был равен верховному жрецу солнечного бога. Солнце и дождь, две великие силы, правящие миром, объединились на вершине города, основанного воинственными кочевниками, ставшими оседлыми. Рядом с Тлалоком обычно ставили его супругу Чальчиутликуэ («носящая бирюзовую юбку»), богиню пресных вод, и Уиштосиуатль («соляная женщина») – богиню соленых вод и моря, цеховое божество солеваров.

Землю символизировало чудовище с широко раскрытыми челюстями, которое заглатывает заходящее солнце, останки умерших, кровь принесенных в жертву. Его постоянно уподобляли «старому богу», богу-отцу, соединенному с богиней-матерью, то есть богу огня Шиутекутли, «господину бирюзы», которого порой называют Отонтекутли – «господином отоми»; это древнее племя с центрального плато действительно поклонялось божественной чете. Кроме того, существовало огромное количество земных божеств: «мать богов», «наша почитаемая мать», «наша бабушка», «женщина-змея», «обсидиановая бабочка», прекрасные и грозные богини, источники жизни и смерти. В изображающих их ацтекских скульптурах потрясающе гармонично уживаются реализм в деталях и самый эзотерический символизм в верованиях: получеловеческие, полуживотные черты и мрачные украшения.

В гимнах этих богинь сравнивают с белыми и желтыми цветами, распускающимися после дождя, или показывают их на «божественном маисовом поле» ( сентлатеомилько) звонящими в волшебные бубенчики, заставляя пробиваться из земли растение, дающее пропитание. Это великие матери произвели на свет юных богов: маиса – Сентеотля, музыки, танца и цветов – Шочипилли и Макуильшочитля. Они объединяют в себе два аспекта мира и жизни, благодатный и страшный.

Им близка Тласольтеотль, богиня плотской любви, греха и покаяния. Ее часто изображают с аналогичными атрибутами, но возможно, у нее иное происхождение: похоже, ее культ был принесен из страны уастеков, с северо-востока от Мехико. Ей можно было признаться в своих проступках через посредство жреца, но в отличие от христианской исповеди – только один раз в жизни. Ее называли тлаэлькуани– «поедательница отбросов», то есть грехов.

В представлении древних мексиканцев, как и других многочисленных земледельческих народов, растительная жизнь была тесно связана с луной – Мецтли, за фазами и затмениями которой бдительно следили индейские звездочеты, начиная с эпохи майя {32}. Земные богини были также и лунными. С другой стороны, существовало бесчисленное множество местных божков, якобы оберегавших урожай и дававших изобилие. Каждый из них чаще всего носил имя города или поселка, где отправляли его культ, например, Тепостекатль, «из Тепостлана», и у них было общее наименование: «четыреста кроликов-агути». Кролик представлял собой луну, ибо мексиканцам (как и китайцам) казалось, что темные пятна на лунном диске составляют очертания этого животного {33}. Этих крестьянских богов чествовали в конце жатвы, устраивая пиры, на которых рекой тек октли(пьянящий напиток из агавы), поэтому они превратились в богов пьянства.

Если Тласольтеотль прибыл с северо-востока, то культ ужасного Шипетотека принесли, вероятно, с юга, с побережья Тихого океана. «Наш владыка со снятой кожей» был покровителем ювелиров, а также божеством весеннего дождя, обновления природы и растений. Жертв, посвящаемых ему в месяц тлакашипеуалистли, пронзали стрелами, чтобы их кровь текла на землю, точно дождь, а затем с них сдирали кожу. Жрецы окрашивали ее в желтый цвет, точно сусальное золото, и надевали на себя; этот колдовской обряд, символизирующий обновление земли в начале сезона дождей, должен был заставить ее покрыться растительностью. Шипетотека называли «пьющим по ночам», потому что оплодотворяющий дождь идет ночью. К нему патетически взывали, говоря: «О мой бог, почему ты заставляешь себя упрашивать? Надень свои золотые одежды!» – и горячо благодарили: «Мой бог, снизошла твоя влага из драгоценного камня!»

Это был один из аспектов драмы, извечно повторявшейся каждый год: возрождение растительных сил после их явной смерти в засушливый сезон. Вся мысль древних мексиканцев, всё их мировоззрение выстраивались вокруг этой основной идеи, шла ли речь о человеке или о природе.

Смерть и возрождение

Маис и растения рождаются на западе, в западном саду Тамоанчан, где живут земные богини, источники жизни. Потом они совершают долгий путь под землей (прорастают), умоляя богов дождя направлять их в дороге; наконец они выходят на свет на востоке, в краю восходящего солнца, юности и изобилия, – в «красном краю» зари, где раздается песнь птицы кецалькошкоштли.

Венера, утренняя звезда, рождается на востоке, потом исчезает и появляется уже звездой вечера на западе. Она пересекла весь мир, словно челнок основу ткани: она – символ смерти и возрождения. Ее божественное имя – Кецалькоатль, «кецаль-змей», или «пернатый змей». Это имя также можно истолковать как «драгоценный близнец», поскольку два явления планеты похожи на две парные звезды. Кецалькоатль принес себя в жертву, взойдя на костер, и из пламени появилась сияющая звезда. Под именем Шолотля, бога с головой собаки, он спустился под землю, в преисподнюю Миктлана, чтобы искать там бренные останки давних мертвецов и превращать их в живых людей.

А разве Уицилопочтли, всепобеждающее солнце, не был реинкарнацией погибшего воина? Его рождение, как мы видели, было чудесным, и его мать-землю оплодотворила душа погибшего в бою или принесенного в жертву. Его имя – «колибри ( уицилин) слева ( опочтли)» означает «воскресший воин с юга», ибо юг находится по левую сторону мира, а воины воскресают в маленьком и ярком теле колибри.

Таким образом, природа и человек не обречены на смерть. На них действуют силы воскрешения: солнце появляется каждое утро, проведя ночь «под божественной равниной» – теотлалли иитик, то есть в преисподней. Венера умирает и возрождается; маис умирает и возрождается; вся растительность, пораженная смертью в засушливый сезон, возвращается еще краше и моложе с каждым сезоном дождей, как луна постепенно уходит с неба и возвращается в ритме своих фаз.

Смерть и жизнь – всего лишь две стороны одной реальности: с древнейших времен мастера из Тлатилько вылепливали из глины двойной лик – наполовину живой, наполовину скелетоподобный, и эта двойственность очень часто находит свое воплощение в изображениях и упоминается в текстах. Возможно, ни один древний народ не был столь одержим, как мексиканцы, неотступной мыслью о постоянном присутствии смерти; но в их представлении из смерти пробивалась жизнь, точно юный росток из семени, разложившегося в земле.

Что же касается самого человека, то наши сведения о его будущем после смерти не совсем полны. Несомненно одно: определенные формы бессмертия были предусмотрены, но без всякой идеи о нравственном воздаянии, вознаграждении или каре. Воин, погибший на поле битвы или на жертвенном камне, становился «спутником орла» ( куаутекатль), то есть спутником солнца. Каждый день он вместе с себе подобными составлял блестящий и радостный кортеж, окружавший светило с момента его восхода на востоке и до зенита; эти вечные солдаты проводили свои светлые часы, распевая военные песни и устраивая тренировочные сражения. Спустя четыре года они возрождались в виде колибри, перелетавших в теплом воздухе от цветка к цветку

Как только солнце минует зенит, оно входит в западную часть мира, на «женскую половину» – сиуатлампа, потому что запад – обиталище богинь-матерей, а также женщин, которые умерли, дав жизнь ребенку, и тоже стали богинями – сиуатетео.И теперь они, в свою очередь, сопровождают солнце от зенита до заката. Почтека, умершие в пути, разделяли блаженную судьбу воинов и тоже становились спутниками солнца.

Для умерших иной смертью судьба готовила совсем иную вечность: отличенных Тлалоком (утонувших, пораженных молнией или умерших от водянки) этот крестьянский бог принимал в своем раю – Тлалокане. Это был тропический край на востоке, что вечно зеленеет и цветет под теплым дождем, в саду изобилия и покоя, где блаженные познают бесконечную тихую радость.

Таким образом накладывались друг на друга два типа духовных представлений, привнесенные двумя стихиями, создавшими мексиканский народ: кочевников. Это охотники и воины, приверженцы солнечного культа, и оседлые земледельцы, поклонявшиеся богу дождей. Одним – сияющая славная дорога от востока до зенита, а затем беззаботная вечность колибри; другим – тихое счастье изобилия без труда и забот, в зеленом и влажном тропическом раю.

А остальные? Что случится с теми, кого не отметили ни Уицилопочтли, ни Тлалок? Перед «обычными» мертвецами открывались мрачные перспективы, ибо им для жительства оставался только Миктлан – преисподняя под широкими северными степями, в краю мрака и холода. Там царили Миктлантекутли – мексиканский Плутон с лицом, покрытым маской-черепом, окруженный неясытями и пауками, и его жена Миктекасиуатль. При этом умерший не без труда достигал места последнего упокоения. В сопровождении пса, «проводника в загробный мир», которого сжигали вместе с ним, он должен был четыре года блуждать по мрачному подземному миру, страдая от порывов яростного ледяного ветра («обсидианового ветра»), спасаться от прожорливых чудовищ и, наконец, преодолеть Девять Рек, за которыми открывалась преисподняя. И там, растворившись в небытии, он исчезал совершенно и навсегда.

Вероятно, наши источники не сообщают нам всего: например, обречены ли императоры и сановники сгинуть в Миктлане, даже если они «умерли в своей постели»? Что будет со жрецами, удел которых не подпадает ни под одну из известных категорий? Трудно допустить, что для них не было предусмотрено никакой дальнейшей жизни. Если Уицилопочтли выступает гарантом воскрешения для воинов, а Тлалок – для избранных им самим, возможно, и Кецалькоатль, прообраз жреца, уготовил представителям сословия священнослужителей загробное будущее?

Как бы то ни было, вечность, как и земная жизнь каждого человека, была непреодолимо связана с судьбой, предназначенной ему с рождения высшим решением четы творцов. Все зависело от знака, под которым родился человек. И вера в знаки, знамения судьбы сильнее всего довлела над существованием каждого мексиканца.

Судьбы и знамения

Со времен майя, которые, можно сказать, были заворожены величественным протеканием времени, все цивилизованные народы Мезоамерики использовали сложные хронологические системы с двойной целью: с одной стороны – найти ориентиры, чтобы понять и предвидеть чередование явлений природы, движение небесных тел, смену времен года и приспособить к ним обряды, необходимые для их регулярного свершения; с другой – определить судьбу каждого человека, шансы на удачу каждого дела при помощи знамений, которые составляли замкнутую систему, такую же «рациональную» для этих народов, каким для нас может быть научное объяснение мира.

Солнечный год ( шиуитль) из 365 дней разделялся на 18 месяцев по 20 дней, к которым добавляли пять «лишних» дней, считавшихся крайне неблагоприятными. Каждый месяц имел название, связанное либо с природным явлением, либо – и чаще всего – с обрядами, которые предстояло совершить в этот период. Сам год обозначали по названию его первого дня по гадательному календарю, которое уже заключало в себе хорошее и плохое, что могло произойти в этот год.

Поскольку число дней в году за вычетом «лишних», то есть 360, кратно двадцати, ясно, что если год начинался, допустим, под знаком «акатль», то первый из прибавляемых дней имел тот же знак. Но поскольку было еще четыре прибавляемых дня, первый день следующего года отставал на пять позиций по отношению к первому дню предыдущего года. Двадцать, поделенное на пять, равняется четырем, поэтому год мог начинаться лишь с одного из четырех знаков. В эпоху ацтеков этими знаками были акатль, текпатль, каллии точтли.Тринадцать основных чисел гадательного календаря сочетались с четырьмя знаками, позволяя получить 52 начала года (13x4=52). Только в конце этого периода повторялись то же число и тот же знак; тогда «связывали годы», зажигая новый огонь. Этот период в 52 года, который иногда называют мексиканским «веком», изображали в виде связки стеблей.

Ацтеки научились, вероятно, у своих соседей из районов Пуэбла и Миштека, наблюдать за видимым периодом обращения планеты Венера. Пять лет Венеры равнялись восьми солнечным годам. Эти годы считали по знакам гадательного календаря. Оба счета – венерианских и солнечных лет – совпадали только после 65 первых, соответствующих 104 последних, то есть через два земных «века». Это был самый долгий период мексиканской хронологии; его называли « се уэуэтилистли» – «старость».

Что же до самого гадательного календаря ( тональпоуаллиу) {34}, то у ацтеков, как и у всех других мексиканских народов, он зиждился на сочетании тринадцати чисел (от 1 до 13) и двадцати имен:

Сипактли– крокодил или водяное чудовище;

Эекатль– ветер;

Калли– дом;

Куэцпалин– ящерица;

Коатль– змея;

Микистли– смерть;

Масатль– олень;

Точтли– кролик;

Атль– вода;

Ицкуинтли– собака;

Осоматли– обезьяна;

Малиналли– сено;

Акатль– тростник;

Оселотль– ягуар;

Куаутли– орел;

Коскакуаутли– ястреб;

Оллин– движение или землетрясение;

Текпатль– кремень;

Киауитль– дождь;

Шочитль– цветок.

Каждое название дня изображалось знаком. Сочетание тринадцати чисел и двадцати знаков давало серию из 260 дней – продолжительность гадательного года, который, начинаясь с 1 сипактли, заканчивался в день 13 шочитльбез всякого перерыва, причем один и тот же знак никогда не сочетался дважды с одной и той же цифрой. Последовательная смена дат гадательного календаря и дат солнечного календаря не оказывали влияния друг на друга: каждый день можно было обозначить в соответствии с обеими системами, например: 8 сипактли3 тошкатль, то есть восьмой день «чертовой дюжины», начинающейся с 1 оселотль, и третий день пятого месяца тошкатль.

Гадательный год из 260 дней, естественно, подразделялся на 20 «чертовых дюжин», каждая из которых начиналась с цифры 1 с разным знаком: 1 сипактли, 1 оселотль, 1 масатльи т. д. до последнего – 1 точтли.Каждую из этих серий рассматривали в целом как благоприятную, неблагоприятную или нейтральную, в зависимости от значения ее первого дня; но каждый день мог быть хорошим, дурным или «никаким», смотря по тому, какое число и какой знак его обозначали. Дни с числами 7, 10, 11, 12 и 13 считались в целом благоприятными, дни с числом 9 – в целом неблагоприятными. Но влияние чисел сочеталось с влиянием знаков, и гадательный календарь состоял в основном из перечисления 260 особых случаев.

Кроме того, каждая «чертова дюжина» была отписана одному или двум богам: тринадцать дней с 1 микистли– солнцу и луне, тринадцать дней с 1 киауитль– Патекатлю (богу выпивки и пьянства), тринадцать дней с 1 коатль– планете Венера и богу мертвых и т. д. Наконец, девять божеств, «владыки ночи», образовывали серию, параллельную серии знаков, и беспрерывно сменяли друг друга наряду со знаками; их собственное влияние конечно же учитывалось гадателем в оценке каждого дня.

С другой стороны, следовало учитывать влияние самого года, а также влияние на знаки сторон света. В самом деле, мексиканцы представляли себе мир в виде «мальтийского креста»: сверху – восток, справа – север, снизу – запад, слева – юг. Двадцать знаков дней разделяли на четыре серии по пять знаков, каждая серия находилась под влиянием одного из пространственных направлений: знаки сипактлии акатль, например, относились к востоку, оселотльи текпатль– к северу, масатльи калли– к западу, шочитльи точтли– к югу.

Следовательно, каждое основное направление последовательно преобладало в один из дней в порядке восток – север – запад – юг, а также в один год в порядке акатль(восток), текпатль(север), калли(запад), точтли(юг). Поэтому день или год вбирал в себя особенности, приписываемые каждой из сторон света: плодородие и изобилие востока, зной и засушливость севера, упадок, старость и смерть запада (заход солнца), безучастность юга. Что до «чертовых дюжин», они тоже и в том же порядке испытывали влияние сторон света, поскольку первая из них относилась к востоку, вторая – к северу, третья – к западу, четвертая – к югу и так далее без перерыва.

Таким образом, «импульсы» пространств, главенствующих над временами, вкладывались один в другой на манер матрешек; вернее, мексиканская мысль не знала абстрактного пространства и времени, однородных и раздельных элементов, а только конкретные комплексы пространства и времени, мест и событий, разнородных и единичных. Особенности, присущие каждому из таких «мест-моментов», выраженные знаком, обозначающим дни в тональпоуалли, сменяют друг друга резко и полностью, подстраиваясь под определенный ритм в циклической манере, сообразно с извечным порядком.

Когда человек рождается или «спускается в мир» {35}по решению верховного Двуединства, он автоматически оказывается включен в этот порядок, захвачен этой всемогущей машиной. Знак дня его рождения будет тяготеть над ним вплоть до смерти: он определит саму его смерть, а следовательно, и загробное существование в зависимости от того, будет ли он избран, чтобы умереть на алтаре (и тогда примкнет к сияющей свите солнца), чтобы утонуть (тогда он познает бесконечные наслаждения Тлалокана), или же будет обречен на небытие в мрачном потустороннем мире Миктлана. Вся его судьба предначертана строгим предопределением.

Конечно, судьбу пытались подправить. Если ребенок рождался под неблагоприятным знаком, выжидали несколько дней, прежде чем дать ему имя, вплоть до благоприятного знака. Допускалось также, что покаянием, лишениями и самообладанием человек может избежать дурного влияния, которое подталкивало его, например, к пьянству, игре, разврату. Но непохоже, чтобы существовала большая надежда вырваться из неумолимой машины знаков. Личные судьбы и судьбы общины – все вытекало из них, даже сами боги были несвободны: именно потому, что в судьбе Кецалькоатля главенствовал знак 1 акатль, он должен был явиться на востоке в виде утренней звезды {36}.

Поэтому жизнь мексиканцев была размерена предзнаменованиями тоналаматля.Купцы дожидались дня 1 коатль, чтобы выступить в дорогу к дальним южным землям, поскольку этот знак сулил им успех и богатство. Родившиеся в «чертову дюжину» 1 оселотльдолжны были умереть как военнопленные. Художники и писцы, а также ткачи особо почитали знак 7 шочитль, который был для них благоприятным.

Тот, кто родится под знаком 2 точтли, будет пьяницей, а тот, кто появится на свет в 4 ицкуинтли, – успешным и богатым, даже если ничего не будет делать. Знак 1 микистлибыл благоприятен для рабов, знак 4 эекатль– для колдунов и черной магии, 1 калли– для лекарей и повитух. В день 4 оллинсановники приносили птиц в жертву солнцу; в день 1 акатльони преподносили в дар Кецалькоатлю цветы, ладан и табак. Можно сказать, что ни один ацтек, каково бы ни было его положение или род занятий, не мог уклониться от служения богам или что-либо предпринять, не сверившись со знаками.

Люди, над которыми судьба довлела всей своей тяжестью, должны были быть чрезвычайно внимательны к предзнаменованиям. И не важно, шла ли речь о мелких происшествиях повседневной жизни или же об исключительных событиях. Непривычный шум в горах, крик совы, кролик, ворвавшийся в дом, койот, перебежавший дорогу, предвещали несчастье.

Ночь, способствующая появлению привидений, была населена фантастическими чудовищами – карлицами с распущенными волосами, черепами, преследующими прохожих, существами без ног и головы, которые стонали, катаясь по земле, «и те, кто их видел, понимали или проникались уверенностью, что умрут на войне или вскоре скончаются от болезни, или что еще какое несчастье на них обрушится».

Другие знамения возвещали войны или поражения, необыкновенные события типа тех, что римляне называли portenta, а ацтеки – « тецауитль». Так, однажды собака заговорила, чтобы сообщить своему хозяину, старцу из Тлателолько, о несчастьях, которые скоро обрушатся на его город, накануне столкновения, закончившегося победой мешиков. Когда раздраженный старик убил собаку, заговорил уэшолотль(индюк), ходивший по двору, распустив хвост. «Ты что, драчун, тоже решил стать знамением?!» – вскричал разъяренный житель Тлателолько и отрубил птице голову. Тогда маска для обрядового танца, висевшая у него дома на стене, тоже обрела дар речи. Старик, потрясенный этими тремя чудесами, отправился поведать о них правителю Мокиуиштли. «Не пьян ли ты, уважаемый?» – спросил его тот. Но в скором времени он был сражен на лестнице своего храма солдатами Ашайякатля {37}.

Другая история гласит о том, как ловцы водяных птиц с озера Тескоко однажды принесли Мотекусоме II только что пойманную странную птицу. «На голове у этой птицы было круглое зеркало, в котором были видны небо и звезды… Когда Мотекусома заглянул в это зеркало, то увидел в нем множество вооруженных людей верхом на лошадях. Он послал за своими гадателями и спросил у них: "Знаете ли вы, что я видел? Надвигается большая армия". Но прежде чем гадатели успели ответить, птица исчезла», – рассказывает Саагун.

В «Кодексе Теллериано-Ременсис» описан появившийся в году 4 калли (1509) огромный столб пламени, взметнувшийся из земли к самым звездам. Это явление (возможно, зодиакальный свет) впоследствии рассматривалось как возвещение о прибытии конкистадоров. «В течение нескольких ночей, – пишет Иштлильшочитль, – появлялось большое сияние, зарождавшееся на восточном горизонте и восходившее до небес, пирамидальной формы и с языками пламени… Правитель Тескоко, весьма сведущий во всех науках, которые знали древние, и особенно в астрологии… понял, что его правлению и власти пришел конец, и сразу же отдал приказ военачальникам и полководцам окончить войны, которые они вели с тлашкльтеками, уэшоцинками и атлишками».

Кометы и землетрясения, тщательно записываемые каждый год в иероглифических рукописях, всегда считались вестниками несчастья. То же самое относилось к молнии, ударившей в храм, волнению на озере в безветренную погоду или (как это случилось незадолго до нашествия) к возникавшим вдруг в воздухе женскому плачу и стенаниям.

В целом, в мексиканской картине мира остается мало места для человека. Им помыкает всемогущая судьба, ни земная, ни загробная его жизнь ему не принадлежит, его краткое пребывание на земле предопределено на всех этапах. Он придавлен гнетом богов и связан по рукам и ногам всемогуществом знамений. Да и сам мир, в котором он краткое время сражается за жизнь, – нечто эфемерное, очередной набросок, столь же непостоянный, как и все предыдущие, обреченный на погибель, как и они. Его осаждают ужасные чудовища, призраки и знамения возвещают ему несчастье.

Моральный климат в древней Мексике несет печать пессимизма. Неотступная мысль о смерти и уничтожении звучит в стихах великого правителя Несауалькойотля; даже когда другие поэты воспевали красоту тропической природы, чувствовалось, что эта мысль по-прежнему здесь, и от нее у певцов «перехватывает горло посреди цветов». Религия, искусство, выражающее ее в скульптуре, рукописи, таящие в иероглифах мудрость древних, – всё говорит о тяготеющей над человеком суровой судьбе, не подвластной его воле.

Но величие этого народа в том, что он принял мир таким, каким его представлял. Его пессимизм – деятельный. Он выражается не в унынии и безволии, а в страсти священной войны, в служении богам, в сооружении городов, в расширении империй. Сталкиваясь с безжалостным миром, мексиканец не строил иллюзий, но действовал с неукротимой энергией, обустраивая потом и кровью хрупкую жизнь, которую на время даровали ему боги.

Имперская религия

Еще молодая и полная сил ацтекская цивилизация только-только начала вырабатывать и формировать свою религиозную мысль, когда вторжение европейцев переломило ей хребет. В том виде, в каком эта мысль предстает перед нами накануне катастрофы, она кажется нам сложной и противоречивой, составленной из различных влияний, которые еще не были осмыслены и оформлены в связную систему.

Мексиканская религия была открыта для нововведений. Победители-ацтеки стремились присоединить к империи не только провинции, но и богов, которым там поклонялись. За ограду большого теокалливпускали всех чужеземных божеств, и жрецы Теночтитлана, любознательные и интересующиеся ритуалами, охотно усваивали легенды и обычаи дальних земель, которые приносили с собой армии. В этом основа великого непонимания, противопоставившего мексиканцев испанцам: одни поклонялись множеству богов и были готовы принять и тех, кого принесли с собой вновь прибывшие; другие были приверженцами единственной религии и могли возводить свои церкви только на развалинах старых храмов.

Сложность мексиканской религии объясняется сложностью устройства общества и государства. Хотя она отражает мир и дает ему объяснение, необходимо понимать, что она прежде всего является отражением общества, устройство которого не менее сложно. С другой стороны, она стала религией уже не одного города, а широкой и разнообразной конфедерации. Мы очень плохо знаем, какие формы принимали верования крестьян и простолюдинов. Вера в божественную пару прародителей солнце-земля (отец и мать) засвидетельствована у древних земледельческих народов типа отоми, встречается она и у мексиканцев науав форме изначальной пары – господина и госпожи Двойственности, равно как и в молитвах, неизменно обращенных к солнцу-отцу и земле-матери.

Мы также знаем, что существовали божества отдельных кварталов и корпораций, такие как Йиакатекутли, бог купцов, Койотлинауаль, бог торговцев перьями, Уиштосиуатль, богиня солеваров, Атлауа, бог ловцов водяных птиц на озере. Звездные божества кочевников с севера перемешались с богами дождя и земледелия, которым еще до наступления христианской эры поклонялись оседлые племена. Наконец, с течением времени в их круг вошли боги уастеков, например Тласольтеотль, или йопи, наподобие Шипетотека, а также все мелкие божества урожая и выпивки, известные под именем Сенцон Тоточтин(«четыреста кроликов»).

В этом пестром пантеоне перемежаются верования и чаяния разных социальных классов и народов. Мистический солнечный цикл – прежде всего религия воинов, преданных битвам и жертвоприношению. Кецалькоатль – идеал жрецов, стремящихся к святости. Тлалок – великий бог крестьян. При этом все они поклоняются Мишкоатлю – богу северных народов, Шипетотеку – «властелину побережья», пернатому змею тольтеков, богине плотской любви людей с востока.

Для каждой ступени социальной иерархии, для каждой области расселения или ниши труда, для каждого поселка или города есть свой бог или боги. Это имперская религия большого складывающегося государства, которое пока еще представляет собой лишь союз многочисленных мелких, своеобычных государств, каждое со своей историей, своими традициями и зачастую своим особым языком.

Точно так же, как на вершине общества политические институты стремились усилиться и обрести структуру, необходимую для имперского государства, размышления жрецов стремились привнести порядок в теологический хаос. Отсюда – синкретизм, который, к несчастью, предстает перед нами лишь обрывками, через малопонятные рассказы поздних авторов.

Некоторые боги возвышались над общей массой, и, наделяя этих великих богов многочисленными атрибутами, объявляя имена некоторых из них синонимами, выдумывая генеалогические древа, чтобы связать одних с другими, мексиканские мыслители пытались произвести необходимый им религиозный синтез. Так, организационным началом божественного мира постепенно становился Тескатлипока.

Согласно одной из традиций чета прародителей произвела на свет четырех сыновей, которые породили остальных богов и весь мир: красного Тескатлипоку, отождествляемого с Шипетотеком, Камаштли или Мишкоатлем; черного Тескатлипоку – он и есть Тескатлипока, которому обычно поклоняются под этим именем; синего Тескатлипоку, который есть не кто иной, как Уицилопочтли, и, наконец, Кецалькоатля. Таким образом, в рамках четырех главных пространственных направлений разместилась целая серия божеств, которых можно свести к двум: Тескатлипока и Кецалькоатль, туда же можно включить Уицилопочтли – новоявленного бога, «выбившегося в люди» вместе со своим народом, и Шипетотека, чужеземное божество.

Попытки обобщения по тому же принципу содержатся в рукописных кодексах Борджиа или Коспи, созданных, по всей видимости, в районах Пуэбла, Тепеака, Теуакан и Тлашкала. Некоторые уже забытые города славились мудростью и суждениями своих жрецов, например Теотитлан на границе Оахаки.

Кецалькоатль, которому особенно поклонялись в Чолуле, в том же самом районе Пуэбла, был из тех, кто возвышался в полный рост над массой других богов. Мы видели, что традиция ставит его в один ряд с Тескатлипокой. Он был тольтекским богом, богом оседлых цивилизованных племен с высокогорья, изобретателем искусств, письменности и календаря, выражением всего, что было в жизни красивого и приятного, а заодно планеты Венера и идеи о воскрешении: было только справедливо противопоставить ему мрачного северного бога ночного неба, войны и колдовства. Разве в легенде о Туле не сказано, что колдун Тескатлипока изгнал из города благодетельного правителя-бога и обрек Пернатого Змея на изгнание?

Таким образом, по крайней мере, в определенных кругах, в кальмекаках, где прилежные жрецы склонялись над многоцветными манускриптами или наблюдали по ночам за движением звезд, удавалось воссоздать картину божественного мира, возглавляемого небольшим числом мифических персонажей со многими обличьями.

Некоторые шли еще дальше. Благочестивый правитель Несауалькойотль воздвиг храм, посвященный «неведомому богу, творцу всего сущего», которого называли Тлоке-Науаке («тот, кто содержит всё в себе») или Ипальнемоуани («тот, благодаря кому мы все живем»). На вершине храма возвышалась башня из девяти этажей, символизировавших девять небес, а десятый, венчавший собой эти девять, был снаружи выкрашен черной краской и усыпан звездами, а внутри украшен золотом, драгоценными камнями и перьями. И этого бога, которого «никто до сих пор не видел и не знал», не изображала никакая статуя или фигура. Этот культ нисколько не мешал Несауалькойотлю одновременно поклоняться множеству других богов: так что здесь речь идет не о монотеизме, но о вере в высшего бога, стоящего над всеми прочими, без имени (поскольку обозначающие его слова – всего лишь эпитеты), без мифической истории и без физического воплощения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю