355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жак Сустель » Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания » Текст книги (страница 10)
Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 00:08

Текст книги "Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания"


Автор книги: Жак Сустель


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Весьма вероятно, что такие философские и богословские размышления были ограничены узким кругом лиц, стоявших на верхушке государства или жречества. Поселяне с высокогорья или из тропических краев, наверное, даже не допускали, что их местные божества могут стоять ниже того или иного великого бога, а жители столичных кварталов наверняка предпочитали абстрактным божествам жрецов богов из своих небольших храмов, близких к ним и связанных с ними традицией.

Во всяком случае, с уверенностью можно сказать, что эта религия со своим тщательно разработанным и требовательным ритуалом, с избытком мифов пронизывала насквозь повседневную жизнь людей во всех ее проявлениях. Она создавала картину мира и задавала правила поведения. Она придавала форму существованию мексиканского народа – целиком и в любой момент.

Общественная и частная жизнь, основные вехи от рождения и до смерти, ритм времени, искусства и даже игры – ничто не ускользало от ее власти. Точно несущая конструкция, она держала на себе всё здание мексиканской цивилизации, поэтому неудивительно, что, как только этот костяк был сломлен рукой завоевателей, все здание обратилось в руины.

Глава четвертая

ДЕНЬ МЕКСИКАНЦА

Дом, обстановка, сады

Вот небо над вулканами побелело. Утренняя звезда сияет самоцветом; приветствуя ее, на вершине храмов бьют деревянные барабаны, гудят морские раковины. Полотно тумана еще стелется над озерами в ледяном воздухе высокогорья, но потом тает под первыми лучами солнца. Начинается день. В домах, больших и малых, от края до края города, а также в озерных поселках и отдельно стоящих хижинах просыпаются люди.

Женщины машут плетеными веерами, раздувая огонь, дремавший меж камнями очага, а затем, встав на колени перед метлатлемиз вулканического камня, начинают растирать маисовые зерна. С глухого чирканья зернотерки начинается повседневный труд: так продолжается тысячелетия подряд. Чуть позже послышатся ритмичные шлепки: женщины будут разминать в ладонях маисовое тесто, чтобы сделать лепешки – тлашкалли.

В садах и во дворах прогуливаются индюки, склевывая корм и квохча. Грунтовые дороги топчут ноги – босые или в сандалиях, по воде каналов ударяют весла. Каждый спешит заняться дневным трудом. Очень скоро мужчины уходят в город или в поля, положив в котомку завтрак ( итакатль), а женщины остаются дома.

В таком городе, как Мехико, разумеется, существует большое различие между типами жилищ, согласно рангу, достатку, профессии жителей. Две противоположности – дворцы правителя и сановников (обширные постройки, одновременно частные и государственные, с многочисленными комнатами) и крестьянские хижины в пригородах, слепленные из веток и адобов – сырцовых блоков, с крышами из травы.

Большинство домов строится из кирпича, высушенного на солнце; в самых скромных – всего одна главная комната (кухня могла находиться во дворе, в маленькой отдельной пристройке). С ростом семейного благосостояния увеличивалось и количество комнат. «Средний» дом состоял из кухни, спальни, где спала вся семья, небольшой домашней молельни. Баню ( темаскалли) всегда строили отдельно. Если была возможность, количество комнат увеличивали, стараясь отвести женщинам одну или несколько отдельных спален.

У ремесленников были свои мастерские, у купцов – лабазы. Участок земли, на котором был выстроен дом, редко целиком занимали под постройки, оставляя место для внутреннего двора и сада, где в вечно весеннем климате Теночтитлана дети могли резвиться, а женщины – прясть и ткать. Большинство таких участков хотя бы одной стороной выходило на канал; возле каждого дома был причал: именно так купцы могли приезжать по ночам, никем не замеченные, чтобы запереть под замок свой товар.

Дома, роскошные или простые, практически не отличались друг от друга в плане обстановки. Как и на востоке, она сводилась к минимуму, который нам показался бы убогим. Ложа были не чем иным, как циновками – более или менее многочисленными, более или менее изящными; над ними могли прикреплять что-то вроде полога, как над постелями, отведенными испанцам во дворце Ашайякатля. «Ни у кого, каким бы большим вельможей он ни был, нет иного ложа, кроме этих», – замечает Берналь Диас. А это был дворец правителя. Простые люди обходились обычной подстилкой, на которой еще и сидели в течение дня.

По сути, именно циновка ( петлатль), положенная на земляное или деревянное возвышение для пущей торжественности, служила сиденьем не только в частных домах, но и, например, в судах. Словом « петлатль» даже обозначали здание суда или административный центр. Однако существовали и усовершенствованные сиденья – икпаллисо спинкой, плетеные и деревянные, на которых в манускриптах часто изображают правителей и сановников.

Это была низкая мебель, без ножек; подушка, на которую садились, скрестив ноги, лежала прямо на полу. Спинка, слегка отклонявшаяся назад, поднималась чуть выше головы сидевшего на икпалли.Их изготовляли, в частности, в Куаутитлане, который должен был поставлять четыре тысячи икпаллив год (и столько же циновок) в виде дани. Мебель, предназначенную для императора, покрывали тканями или шкурами, а также золотыми украшениями.

Одежду, ткани, семейные драгоценности хранили в плетеных сундуках – петлакалли, название которых также означало государственную «сокровищницу». Оно встречается и в титуле чиновника, петлакатля, ведавшего имперскими финансами. Ни эти хлипкие лари, простые корзинки с крышкой, ни двери без замков не могли стать серьезной преградой для воров; отсюда крайняя суровость законов, карающих за воровство. Чтобы защитить свое имущество, нужно было спрятать его за ложной стенкой в доме, как поступил Мотекусома, чтобы скрыть сокровища Ашайякатля {38}.

Плетеные циновки, сундуки, сиденья – вот и вся обстановка ацтекских домов, богатых и бедных. В жилище императора и, наверное, у сановников к этому следует добавить несколько низких столиков и деревянные, богато украшенные ширмы или перегородки, предназначенные для защиты от жара очага или для отгораживания на какое-то время части комнаты. «Если было холодно, – пишет Диас, – для него (Мотекусомы) разводили большой огонь из коры дерева, не дающей дыма и обладающей весьма приятным запахом; а чтобы уголья не давали больше жара, чем ему было нужно, перед очагом ставили особую доску ( sic), изукрашенную золотом и с изображениями идолов… и когда он принимался за еду, перед ним ставили деревянную дверь, сплошь изукрашенную золотом, дабы не видно было, как он ест».

Отметим попутно замешательство простодушного Диаса, который явно никогда не видел ширм у себя в Испании. Это описание также говорит нам о том, что даже в домах вельмож не было «столовой»: пищу могли принимать где угодно.

Меблированные таким образом, вернее, практически лишенные мебели дома, с земляным или плиточным полом, с выбеленными известью стенами, наверное, казались холодными и голыми. Вероятно, в богатых домах стены были украшены фресками, а разноцветные ткани или шкуры животных служили драпировками. Когда принимали гостя, внутренность дома украшали ветками деревьев и цветами. Чтобы согреться, жгли дрова (важность дров подчеркивается частотой, с какой этот предмет упоминается в письменных источниках) и использовали жаровни: малоэффективное средство, и хотя климат всегда оберегал жителей Мехико от суровых холодов, иными зимними ночами, когда температура резко падала, они, должно быть, дрожали на своих циновках. Ацтекам повезло больше римлян, у которых были не лучшие способы обогрева: по меньшей мере, они были уверены, что с наступлением дня смогут погреться на солнышке, поскольку зима в Мехико – это еще и сезон засухи. Что касается освещения, оно тоже было примитивным: внутри домов использовали факелы из смолистой сосновой древесины ( окотль); снаружи общественное освещение обеспечивали те же факелы и огромные жаровни, набитые дровами, когда того требовали обстоятельства, например исполнение религиозного обряда.

Центром любого дома, особенно самого бедного, был очаг – образ и воплощение «Старого Бога» – бога огня. Поэтому три камня, между которыми горели поленья и на которые ставили сосуды, были священны. В них заключалась таинственная сила бога. Тот, кто оскорблял огонь, наступив на камни очага, был обречен на скорую смерть. Купцы особенно почитали огонь; в ночь перед отправлением каравана они собирались в доме у одного из своих товарищей и, стоя перед очагом, приносили в жертву птиц, жгли ладан и бросали в огонь магические фигурки, вырезанные из бумаги. Вернувшись, они преподносили огню его часть пищи, прежде чем начать пир в честь счастливого завершения путешествия. (Впрочем, прижимистые купцы отдавали богу огня только головы птиц, которых предстояло съесть на пиру.)

Роскошь господских домов заключалась не в меблировке, простоту которой мы уже описали, и не в удобствах, ничем не превосходивших оснащение самых простых жилищ, а в размерах и количестве комнат, а еще больше – в разнообразии и великолепии садов.

Дворец Несауалькойотля в Тескоко имел форму четырехугольника со сторонами примерно 1 километр на 800 метров. Часть этого пространства занимали общественные помещения – залы советов, суды, «кабинеты», оружейные склады – и частные: апартаменты правителя, гарем, покои, отведенные для правителей Мехико и Тлакопана, в целом более трехсот комнат. Остальное было занято под сады «с многочисленными фонтанами, прудами и каналами со множеством рыб и птиц, там было высажено более двух тысяч сосен… и в этих садах были многочисленные лабиринты, в том месте, где король совершал омовение и где человек, войдя, не мог найти выход… и далее, рядом с храмами, был дом птиц, где король держал всякого рода птиц, зверей, рептилий и змей, которых ему привозили со всех краев Новой Испании, тех же, кого не удавалось раздобыть, изображали в золоте или из драгоценных камней. И то же с рыбами – как с теми, что обитают в море, так и с речными и жительницами озер. Поэтому во всей стране не было такой птицы, рыбы или зверя, каких не сыскалось бы в этом месте – либо живьем, либо в виде изображения из золота и драгоценных камней».

Помимо дворца в Тескоко тот же правитель велел устроить роскошные сады в других местах, в частности в Тецкоцинко. «Эти парки и сады были украшены богатыми, роскошно отделанными алькасарами {39}; там были фонтаны, оросительные канавки, каналы, водоемы и купальни, а также восхитительные лабиринты, где он велел высадить множество цветов и деревьев всякого рода, привезенных из дальних краев… Вода для фонтанов, бассейнов и канавок для орошения цветов и деревьев этого парка поступала из своего источника: чтобы ее провести, потребовалось возвести крепкие и высокие стены из цемента, от одной горы к другой, и невероятных размеров, и акведук на вершине доходил до самой высокой части парка». Вода сначала накапливалась в бассейне, украшенном барельефами на исторические темы, «которые первый епископ Мехико, брат Хуан де Сумаррага, велел разбить на части, думая, что это идолы». Оттуда она вытекала по двум главным каналам: по одному – на север, по другому – на юг, пересекая сады и наполняя бассейны, в которых отражались резные стелы. Выходя из одного из этих бассейнов, вода «извергалась, разбиваясь в пыль об утесы, и падала на сад из благоуханных цветов, привезенных из теплых краев, и над садом этим словно шел дождь, так сильно и быстро вода билась о камни. За садом открывались купальни, высеченные прямо в скале… а затем замок, который был у короля в этом парке, в котором снова начинались многочисленные залы и покои, в том числе очень большой зал с двором перед ним, – там он принимал королей Мехико и Тлакопана и других вельмож, приходивших развлечься вместе с ним: на этом дворе устраивали танцы и другие представления для развлечения и увеселения… Весь остальной парк был засажен, как я уже сказал, всякого рода деревьями и благоуханными цветами, и были там всякие птицы помимо тех, которых король велел привезти в клетках из разных краев; все эти птицы пели так ладно, что нельзя было расслышать друг друга. После садов, за стеной, начиналось поле, изобилующее оленями, кроликами и агути».

А может, эти описания – всего лишь взыгравшая династическая гордость обыспанившегося Иштлильшочитля, индейского хрониста и потомка Несауалькойотля? Увы, то, что осталось сегодня от садов Тецкоцинко, лишь слабо напоминает о их былой роскоши, подтверждая, однако, в целом утверждения историка. Водопады, водные глади, цветочные клумбы исчезли, но в скале еще видны пересохшие бассейны, сохранились и древний акведук, лестницы и террасы.

Впрочем, завоеватели увидали похожие чудеса сразу по прибытии в долину Мехико. В ночь перед вступлением в столицу они прошли через Иштапалапу, стоявшую на берегу озера; Диас восторгается дворцом, где их разместили, – «большим и хорошо выстроенным из первосортного камня, кедра и другой ароматной древесины, с большими комнатами и патио, покрытыми навесами из хлопчатобумажной ткани, – зрелище, достойное, чтобы его увидели. Осмотрев все это, мы очутились в саду, настоящей усладе для глаз, ибо, прогуливаясь в нем, я без устали любовался разнообразием растений и их ароматов, цветочными клумбами, множеством плодовых деревьев и местными розовыми кустами ( sic), и бассейном с пресной водой. Еще одна вещь, достойная упоминания: большие суда могли зайти с озера прямо в этот сад по специальному каналу, и все было побелено известью, сияло блеском, украшено камнями и росписями и достойно всяческого восхваления».

И старый испанский солдат, писавший свои мемуары много лет спустя, с грустью добавляет: «Теперь всё это разрушено, погублено, больше ничего не сохранилось».

Однако это всего лишь дворец текутли.Что же говорить о загородных домах и местах отдыха самого императора? Кортес писал Карлу V: «У него (Мотекусомы) есть в самом городе и вне его несколько домов для отдыха… В одном из них имеется великолепный сад, над которым возвышаются площадки для обозрения из мрамора, облицованные яшмой великолепной работы… Там у него десять водоемов, где держат водяных птиц всякого рода, живущих в этих краях, они многочисленны и непохожи друг на друга… Для птиц, живущих на берегу моря, есть водоемы с морской водой, а для речных – с пресной. Время от времени из них сливают воду, чтобы почистить, и снова наполняют благодаря каналам; каждый вид птиц получает свойственную ему пищу, которой питается в природе. Так что тем, кто ест рыбу, дают рыбу, тем, кто ест червей, – червей, тем, кто клюет маис, – маис… и ручаюсь Вашему Величеству, что только птицам, поедающим рыбу, каждый день раздают ее по десять арроб(примерно 120 килограммов. – Ж.С.). Триста человек заботятся об этих птицах и не занимаются больше ничем иным; другие заняты исключительно уходом за больными птицами. Над каждым из этих водоемов были коридоры и места для наблюдения, где стоял Мотекусома, чтобы развлечься, глядя на них». И это всё? Нет, ибо, продолжает конкистадор, мексиканский император держал также «диковинки», в частности, альбиносов – «белых от рождения лицом, телом, волосами, ресницами и бровями»; карликов, горбунов и других уродцев; хищных птиц, выращенных в клетках, одна часть которых была закрыта, чтобы уберечь их от дождя, а другая пропускала воздух и солнечные лучи; пум, ягуаров, койотов, лис, диких кошек И сотни слуг занимались каждой из категорий людей или зверей, населявших этот сад-кунсткамеру.

Свидетельство Кортеса нельзя ставить под сомнение, поскольку его спутники подтверждают эти слова. Андрее де Тапиа почти в тех же выражениях перечисляет многочисленных птиц разных видов, хищных зверей и «диковинки», которых Мотекусома содержал для своего развлечения. «В этом доме, – добавляет он, – держали в большом количестве ужей и гадюк в больших кувшинах и горшках. И все это – единственно ради величия». Эту деталь подтверждает Берналь Диас, который говорит о «многочисленных гадюках и ядовитых ужах, на хвосте у которых была своего рода погремушка: такие гадюки опаснее всех. Их держали в кувшинах и больших горшках, набитых перьями, там они откладывали яйца и выводили своих змеенышей… и когда ягуары и пумы рычали, койоты и лисы выли, а змеи шипели, это было так ужасно, что казалось, будто ты в аду».

Не будем задерживаться на впечатлениях хрониста, который, в общем-то, прибыл из глухой провинции и впервые очутился в зоологическом саду – характерной особенности большого цивилизованного города. Отметим лишь ту заботу, с какой мексиканские правители окружали себя представителями всех видов флоры и фауны своей страны. Ацтеки питали настоящую страсть к цветам: вся их лирическая поэзия – настоящий гимн цветам, «опьяняющим» своей красотой и благоуханием.

Первый Мотекусома, завоевав Оастепек в теплых землях западных предгорий, решил устроить там сад, где росли бы все виды тропических растений. Императорские гонцы отправились в провинции за цветущими кустарниками, которые выкапывали из земли, стараясь не повредить корни, и оборачивали их циновками. В Оастепеке поселили сорок семей индейцев, уроженцев земель, где добыли эти растения, и правитель лично открыл свой сад в торжественной обстановке.

Любовь к садам разделяли все мексиканцы – разумеется, на более скромном уровне. Жители Мехико выращивали цветы во дворах, на террасах, а «цветочное поле» в озерном пригороде Шочимилько напоминало современный питомник, снабжавший цветами всю долину. У каждой семьи были и свои домашние животные: индюк – птица, которую Мексика подарила всему миру, – несколько прирученных кроликов, агути, собаки (по крайней мере, некоторые из них были съедобными и откармливались для этой цели), иногда пчелы и очень часто – попугаи. В доме жили мало, большую часть времени проводили снаружи, под открытым небом, где ярко светило солнце. В городе, еще не оторвавшемся от своих корней, ослепительную белизну зданий и храмов оттеняли бесчисленные пятна зелени и изящная мозаика цветов.

Пробуждение, утренний туалет и одевание

Лежа на циновке, завернувшись в плащ или, если они были, в одеяла, мексиканец спал без ночной рубашки, почти голый, если не считать набедренной повязки. С наступлением дня ему оставалось только просунуть ноги в сандалии, завязать плащ на плече, и он был готов отправляться на работу. По крайней мере, это относилось к «простолюдинам», ибо достоинство чиновников требовало более долгих сборов. Все вставали очень рано: суды, например, открывались на рассвете, и судьи начинали заседать с первыми лучами солнца.

Как бы то ни было, забота о чистоте, похоже, была распространена среди всего населения. Конечно, члены правящей верхушки тратили на нее больше времени и соблюдали ее тщательнее, чем простые граждане: Мотекусома «омывал свое тело дважды в день», – замечает не без восхищения конкистадор Андрее де Тапиа. Но и все остальные «купались часто и помногу каждый день» в реках, озерах или бассейнах.

Эту привычку молодежи прививали с детства; часто подросткам приходилось вставать по ночам, чтобы искупаться в холодной воде озера или источника. Ацтеки не умели делать мыло, но его заменяли два растительных продукта – плод копальшокотля, который испанцы называли «мыльным деревом» ( saponaria americana), и его же корень. И то и другое дает пену, которую можно использовать не только для туалета, но и для стирки белья. Тот факт, что привычка к гигиене была крепко укоренившейся, можно доказать от противного: в некоторых случаях, в виде исключения, люди отказывались от мытья головы с мылом и купания; например, купцы, отправляясь в опасную и далекую экспедицию, приносили обет искупаться только по возвращении, принося тем самым настоящую жертву. В месяц атемоцтлисовершали покаяние, отказываясь от мытья с мылом.

Купание было не только гигиенической мерой, но и во множестве случаев ритуальным омовением. Пленников, уготованных в жертву Уицилопочтли во время праздников в месяц панкецалистли, подвергали ритуальному омовению: «Старожилы кальпуллидобывали воду из Уицилопочко, в пещере, где бил источник под названием Уицилатль», и жертвы носили имя тлаальтильтин– «те, которых омыли». Купание жрецов в водах озера в месяц эцалькуалистлиявно носит церемониальный характер.

То же самое в некоторой мере можно сказать о типично мексиканской паровой бане – темаскалли.Этот характерный обычай, сохранившийся и в наши дни в деревнях индейцев науа, был настолько распространен в доиспанские времена, что большинство домов были снабжены пристройкой в виде полусферы из камней, скрепленных цементом, где можно было попариться.

У очага, сооруженного вне собственно темаскалли, была с ней общая перегородка, сложенная из пористых камней, которые раскаляли, сжигая дрова. После этого индеец, желавший помыться, пробирался в темаскалличерез низенькую дверь и плескал водой на нагретую стенку. Его тотчас окутывал пар, и он начинал энергично растираться травами. Зачастую его сопровождал другой человек, особенно если первый был болен, и растирал его, после чего парящийся растягивался на циновке, чтобы баня возымела свое действие. От бани, в самом деле, ожидали двойного действия: с одной стороны, лечебно-гигиенического, с другой – очистительного. Роженицы посещали темаскалли, прежде чем вернуться к активной жизни, и этот обычай сохранился до наших дней. В «Кодексе 1576 года» говорится, что в год се акатль(1363) «жены мексиканцев рожали в Сокиапане и мылись в Темаскальтитлане (место паровых бань)».

Природа, наделившая индейцев жиденькой бородкой, избавила их от проблем и неудобств, мучивших греко-римлян и знакомых европейцам. Они практически не брились. Подбородки стариков, в конце концов, украшались бородкой, довольно похожей на те, какими дальневосточная скульптура и живопись наделяют китайских мудрецов, и тоже служившей признаком мудрости. Волосы в принципе обрезали на лбу и отпускали вкруг головы, но различные стрижки соответствовали определенным чинам или профессиям: жрецы выбривали лоб и виски, но оставляли волосы на макушке, а молодые воины носили на затылке длинную прядь волос, которую срезали только тогда, когда совершали свой первый подвиг.

Женскую красоту в Мехико поддерживали с помощью целого арсенала средств, сравнимого с тем, какой использовался в нашем Старом Свете: зеркала из обсидиана или тщательно отполированного пирита, мази и притирания, духи. Женщины, кожа которых от природы была бронзово-коричневой, старались придать ей светло-желтый оттенок, с каким их часто изображают в иллюстрированных манускриптах, в отличие от мужчин. Этого они добивались с помощью мази под названием ашинили желтой глины, текосауитль, которая пользовалась таким спросом, что некоторые провинции поставляли ее в виде дани.

У уастеков и отоми был распространен обычай красить зубы в черный или темно-красный цвет, и некоторые женщины Мехико его переняли. Что касается волос, то в эпоху завоевания было модно накручивать их на голове так, чтобы надо лбом получились две «ракушки», похожие на маленькие рожки, – это, в частности, показано в «Кодексе Аскатитлан».

Женская мода в Мехико давала отпор варварскому пристрастию к украшательству, царившему у соседних народов. Например, женщины из племени отоми, не довольствуясь тем, что красились и чернили зубы, покрывали себе грудь и руки татуировкой «бледно-голубого цвета, наносимой на тело маленькими ножиками». В Теночтитлане женщине из правящего класса полагалось подчеркивать свою красоту только чистотой. Поутру «умой лицо, вымой руки, прополощи рот, – говорит отец дочери. – Слушай, дочь моя, да не случится тебе никогда красить и румянить лицо или губы, чтобы казаться красивой; краской и румянами пользуются только женщины легкого поведения, утратившие стыд. Если хочешь, чтобы муж любил тебя, одевайся со тщанием, держи в чистоте себя и свою одежду».

Подобными рецептами красоты пользовались ауианиме– куртизанки, жившие с молодыми воинами. Куртизанка «ухаживает за собой и одевается с таким тщанием, что кажется цветком, как только она готова. А чтобы приготовиться, она сначала смотрится в зеркало, купается, моется и освежается, чтобы нравиться. Она красится желтой мазью, называемой ашин, которая придает ей цветущий вид, и иногда разукрашивает лицо румянами, будучи доступной и падшей женщиной. Она также имеет привычку красить себе зубы кошенилью (в красный цвет) и распускать волосы для пущей красоты… Она душится благоухающим кадилом и прохаживается, жуя циктли {40}и стуча зубами, словно кастаньетами», – пишет Саагун.

Главным предметом мужской одежды, в котором и спали, была набедренная повязка – маштлатль, обернутая вокруг талии, пропущенная между ног и завязанная спереди, причем спереди и сзади спускались два конца, зачастую украшенные вышивками и бахромой. Набедренная повязка, как в простейшем виде (полоса ткани без украшений), так и с более тщательной отделкой, с древнейших времен использовалась ольмеками и майя. К XVI веку ее носили все цивилизованные народы Мексики, за исключением тарасков на западе и уастеков на северо-востоке {41}, что несколько шокировало мексиканцев с центрального плато.

Простолюдин, работавший на своей земле или переносивший грузы, не имел другой одежды. Но использование плаща – тильматли– тоже стало повсеместным: простонародье носило плащи из волокон агавы, остальные – из хлопка, а иногда из кроличьей шерсти или подбитые перьями на зиму. Это было простое полотнище ткани прямоугольной формы, которое завязывали на правом плече или на груди: ацтеки не знали ни пуговиц, ни застежек или булавок. Садясь, плащ спускали таким образом, чтобы он весь оказался спереди, закрывая тело и ноги.

Толпа на улицах Мехико должна была напоминать в своих плащах толпу афинян. Индеец драпировался в плащ, как наши античные предки. Но полотнище, которым он прикрывался, белое и без украшений у простых граждан, у сановников, напротив, было необычайно богато красками и рисунками. Искусство ткачих (ибо эти роскошные одежды изготавливали женщины) пришло как будто с востока, из теплых краев, где растет хлопок и где ткани как будто копируют переливающееся оперение тропических птиц.

В эпоху ацтеков еще допускалось, чтобы самые красивые ткани и самые яркие вышивки доставлялись из земель тотонаков и уастеков. В виде подати в Мехико тысячами «нош» поступали роскошные плащи, набедренные повязки и юбки, сотканные в восточных провинциях – Точпане, Куауточко, Куэтластлане, Точтепеке. В самой столице ткачихи, как считалось, пользовались покровительством Шочикецаль – богини цветов, юности и любви; говорили, что женщины, родившиеся под знаком се шочитль(«Один-Цветок»), станут умелыми ткачихами и одновременно щедрыми на ласки.

В «Кодексе Мальябекки» воспроизведены многочисленные «модели» тильматлис орнаментами, в которых самая очаровательная фантазия сочетается с полным достоинства, выверенным стилем. Наиболее распространенные орнаменты – солнце, стилизованные раковины, украшения, рыбы, абстрактные геометрические формы, кактусы, перья, тигровые и змеиные шкуры, кролики, бабочки.

В различных рукописных кодексах можно встретить и другие «модели». Саагун их перечисляет и описывает несколько типов: например, модель, которую называли коашайакайо тильматли(буквально – «плащ с фигурами змей»): «Весь плащ был рыжеватого цвета и имел изображение головы чудовища или демона в серебристом круге на красном фоне. Он был полностью покрыт этими кругами и этими головами и обрамлен бахромой». Другой плащ «был соткан из рисунков, изображающих морские раковины, из кроличьей шерсти, выкрашенной в красный цвет, на фоне голубых завитков воды. Эти рисунки были обрамлены синим цветом: половина светло-голубым, половина темно-синим, а затем еще каймой из белых перьев. Бахрома была из кроличьей шерсти красного цвета». Еще одни «были рыжеватого цвета, и на этом фоне рассыпаны бабочки, сотканные из белых перьев». Можно себе представить фантастический эффект, который производили такие красочные одежды, когда под слепящим солнцем Мехико знать и воины толпой окружали императора!

Тильматлижрецов был черного или темно-зеленого цвета и зачастую расшит черепами и человеческими костями. Плащ правителя (он один имел право носить этот эквивалент римского пурпура) позаимствовал свой зелено-голубой оттенок у бирюзы; его называли шиутильматли– «бирюзовый плащ».

Маштлатльи тильматлисоставляли основу мужского костюма. Среди многочисленных изображений, содержащихся в кодексах (и всех деталей, которые можно почерпнуть из изучения скульптур), можно отметить те, что хранятся в Национальной библиотеке в Париже и приписываются Иштлильшочитлю; на них изображены благородные индейцы, в частности, есть очаровательный портрет молодого правителя Тескоко Несауальпилли, в набедренной повязке и великолепном плаще (оба с геометрическим орнаментом), с букетом цветов в левой руке и веером или опахалом из перьев в правой. Можно только восхищаться изяществом, достоинством и роскошью этих одежд, таких простых по своей сути.

Тем не менее из текстов и иконографии следует, что в ходу были и другие предметы одежды. Набедренная повязка могла преобразоваться в своего рода треугольный фартук, прикрывающий верхнюю часть бедер. Это изображение можно наблюдать уже в Туле на воинах-кариатидах из этого древнего тольтекского города. В таком одеянии предстает император Тисок на барельефах посвященного ему памятника. Жрецы и воины иногда надевали под плащ или вместо плаща тунику с очень короткими рукавами – шиколли.ее запахивали спереди и завязывали лентами. В одном из вариантов шиколлибыла закрытой, и ее приходилось надевать через голову, как рубашку или женскую кофту ( уипилли). Эта туника либо покрывала торс, как куртка или жилет, либо спускалась до колен поверх набедренной повязки.

Наконец, следует отметить еще две особенности: во-первых, существовал обычай надевать два-три плаща один поверх другого (если была такая возможность), а во-вторых, если обычно мексиканец носил свободную одежду, то на войне, напротив, плотно подогнанную. Например, «мундир» воинов-ягуаров полностью облегал тело на манер комбинезона механика или летчика: куртка завершалась шлемом, надевавшимся на голову, а штаны спускались до щиколоток. Классические доспехи ацтекского воина ( ичкауипилли, или «хлопковая сорочка») представляли собой безрукавку с плотной подкладкой, защищавшей от стрел. Таким образом, древние мексиканцы одновременно использовали две основные категории одежды, из которых разные народы мира обычно выбирали что-нибудь одно: свободную и облегающую.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю