Текст книги "Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания"
Автор книги: Жак Сустель
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Центральная площадь Теночтитлана, как, впрочем, и площади в кварталах, отводилась под рынок. «В этом городе много площадей, – пишет Кортес, – где постоянно торгуют, покупают и продают». Но, добавляет он, «есть и еще один рынок, вдвое больше всего города Саламанки, полностью окруженный аркадами, куда каждый день приходят более шестидесяти тысяч душ, покупают и продают, где можно найти всякого рода товары из всех провинций, будь то продукты питания, съестные припасы, украшения из золота и серебра».
Речь явно идет о центральной площади Тлателолько. Жители этого города всегда слыли особенно склонными к торговле, и после присоединения Тлателолько стал главным торговым кварталом Мехико. «Когда мы прибыли на большую площадь, которую называют Тателулько, – рассказывает Берналь Диас, – поскольку мы никогда не видали ничего подобного, мы были поражены огромным количеством людей и товаров, которые там находились, и порядком и благоустройством, которые царили там во всем». Автор «Краткого сообщения о завоевании Новой Испании» уточняет, что на эту площадь каждый день являлись торговать от 20 до 25 тысяч человек, но каждые пять дней там бывал большой базар, который привлекал от 40 до 50 тысяч посетителей.
Все очевидцы одинаково описывают чрезвычайное разнообразие этого огромного рынка, а также царивший на нем порядок. Для каждого товара было отведено постоянное и ограниченное место, образуя своего рода улицы, «так же, как у меня на родине в Медина дель Кампо, – пишет Берналь Диас, – когда там проводят ярмарки». Здесь продавали золотые и серебряные украшения, драгоценные камни, разноцветные перья, привезенные из Теплых Земель. Рядом смиренно дожидались покупателей рабы: одни – свободные ото всяких уз, другие – в тяжелых деревянных ошейниках; чуть поодаль мужчины и женщины торговались из-за плащей, набедренных повязок и юбок из хлопка и волокна алоэ.
Обувь, веревки, шкуры ягуаров, пум, опоссумов и оленей, сырые или дубленые, лежали ворохами в отведенных для них местах, как и перья орлов, ястребов и соколов. Здесь продавали маис, фасоль, семена масличных растений, какао, перец-чили, лук и тысячу видов овощей и трав; индеек, кроликов, агути, дичь, уток и маленьких жирных собачек, лишенных шерсти и голоса, которыми любили лакомиться ацтеки; фрукты, сладкий картофель, мед, сироп из стеблей маиса или из сока агавы; соль; краски для окрашивания тканей и для письма, кошениль, индиго; посуду из терракоты любой формы и любого размера, калебасы, сосуды и подносы из раскрашенного дерева; кремневые и обсидиановые ножи, медные топоры; строительный лес, доски, брусья, дрова. Древесный уголь, факелы из резинового дерева; бумагу из коры магея {20}, цилиндрические трубки из бамбука, уже набитые, которые сразу можно было курить; всевозможную озерную добычу – от рыб, лягушек и ракообразных до икры насекомых, собираемой на поверхности воды; а еще циновки, сиденья, жаровни…
«Что еще сказать?! – восклицает Берналь Диас. – Там даже продавали, простите за выражение, многочисленные лодки, наполненные человеческими экскрементами, которые крепили веревками на болотах неподалеку от рынка и использовали для дубления кож… хотя, я знаю, найдутся господа, которых это насмешит». Повсюду были невероятные горы товаров, неслыханное изобилие изделий всякого рода, которые окружала плотная толпа (гудящая, но не шумная, что и сегодня свойственно индейским толпам, неторопливая, серьезная), прохаживающаяся вдоль прилавков. На этом рынке «есть дома, подобные лавкам аптекарей, – пишет Кортес, – где продают готовые снадобья, мази и пластыри. Есть лавки цирюльников, где можно помыть и остричь волосы; есть дома, где можно пить и есть за плату». В самом деле, женщины готовили на жаровнях, прямо под открытым небом, и предлагали прохожим блюда из маиса с приправами или сласти на меду с вкусными маисовыми лепешками – тлашкалли, мексиканской тортильей, и аппетитные тамали– сваренные в кукурузных листьях пирожки из маисовой муки, иногда с начинкой из фасоли, мяса и перца-чили.
На этом грандиозном торжище можно было целый день бродить вдоль рядов из готовых обрушиться гор фруктов и заслоняющих солнце разноцветных тканей, остановиться перекусить, повстречать родственников или друзей, неспешно побеседовать с индианкой, сидящей на корточках позади своих овощей, позабавиться свирепой физиономией какого-нибудь отоми, спустившегося с гор, чтобы продать несколько звериных шкур, или с завистью полюбоваться цветущим видом какого-нибудь почтекатля(купца), недавно вернувшегося из сказочных земель юго-востока с перьями попугаев и украшениями из прозрачного жадеита. И люди наверняка не лишали себя этого удовольствия.
По огромной площади расхаживали взад-вперед бесстрастные тиайкиспан тлайакаке– надзиратели, безмолвно присматривая за толпой и продавцами. Случится ли ссора, пожалуется ли какой-нибудь покупатель на мошенничество, признает ли прохожий в товаре, лежащем на прилавке, краденую вещь – вперед! Всех твердой рукой сопровождали в суд, который заседал без перерыва на краю рынка; три судьи постоянно сменяли друг друга, и приговор выносился сразу. Приговоренный к штрафу преступник посылал за родственниками, и те прибегали, запыхавшись, неся на спине груду куачтли– штук ткани, служивших денежной единицей. А удовлетворенная толпа продолжала обход, снуя, словно население муравейника, между крытыми галереями по краям площади, у подножия высокой пирамиды храма Тлателолько.
Проблемы большого города
Столь крупный и многонаселенный город, вероятно, создавал своим правителям проблемы, о которых его основатели за два века до того даже не подозревали. Проблему снабжения, если судить по изобилию рынков, решили без труда; в самом деле, к озерному городу беспрестанно стекались мириады лодок, нагруженных съестным. Заметим мимоходом, что в стране, где не было ни тягловых, ни вьючных животных, ни повозок, ни наземного транспорта, водные перевозки были наиболее эффективными и быстрыми.
Однако именно с водой были связаны самые серьезные проблемы мексиканцев. Долина Мехико так создана природой, что ее обитатели страдают одновременно от двух противоречащих друг другу неудобств: и тогда и сегодня там либо слишком много воды, либо слишком мало, либо наводнение, либо засуха. В сезон дождей невероятно свирепые бури в мгновение ока заливают дно этой обширной впадины слоем воды, которая уходит очень медленно. В засушливый сезон снабжение города питьевой водой и водой для полива садов серьезно осложняется. Та часть озера, где находится Мехико, и так уже неглубока, а по мере испарения воды еще больше мелеет. Но в те времена климат в долине был более влажным и в целом лучше, чем сегодня, не столь подверженным колебаниям. Исчезновение озера его не улучшило: такова была цена борьбы с наводнениями {21}.
Поначалу мешики без труда добывали питьевую воду: для этого вполне хватало ключей, бивших из земли на центральном острове. Как мы видели, эти источники еще частично служили для снабжения водой населения в XVI веке. Что до озерной воды, она не годилась для питья, поскольку была соленой. Когда несчастные жители города, страдающие от жажды, были вынуждены ее пить, эта жидкость лишь усугубляла их мучения.
По мере увеличения населения ключей стало недостаточно. Не оставалось ничего другого, кроме как доставлять в город питьевую воду из родников с суши. Источник на холме Чапультепек, к западу от Теночтитлана, был хорошо известен ацтекам: с ним были связаны мрачные воспоминания, ибо именно там в начале XIV века тогда еще кочевое племя потерпело самое ужасное поражение за всю свою историю, а их вождь Уицилуитль Старший был пленен вместе с двумя дочерьми и погиб в рабстве в Колуакане. При Мотекусоме I Чапультепек («саранчовая гора») стал пригородом столицы. В его лесу росли благородные деревья, а у подножия скалы бил полноводный родник.
Возможно, некоторое время горожане довольствовались тем, что наполняли из этого источника терракотовые сосуды, перевозимые на лодках, но такой способ очень скоро показался недостаточным. Возникла мысль об акведуке, который построили при Мотекусоме I и который пролегал от источника до самого центра города, за стены большого теокалли, протянувшись на пять километров. Он был сделан из камня и цемента и (все свидетельства в этом сходятся) включал два водовода, каждый толщиной в человеческое тело. Одномоментно использовался только один из водоводов; периодически воду переводили из одного в другой, чтобы прочистить пустовавший.
Если вспомнить общий план города, становится ясно, что акведук должен был проходить через множество каналов. Кортес, который, похоже, был особенно поражен изобретательностью этого сооружения, описывает полые мосты «толщиной с быка», перекинутые через водные пути. На эти мосты-каналы взбирались особые рабочие и за плату наполняли питьевой водой кувшины, которые протягивали им снизу лодочники. Те, в свою очередь, отправлялись продавать воду по всему городу. Были и общественные источники – по меньшей мере один, в центре столицы. Женщины ходили туда за водой с кувшинами.
Под давлением демографического роста Чапультепекский акведук тоже перестал справляться со своей задачей. Сооружение второго акведука, начатое и законченное при Ауисотле, свидетельствует одновременно о расширении города и разумной деятельности его правителей. Этот акведук доставлял воду из Койоакана и шел вдоль Иштапалапанской дороги. Его сооружению предшествовал неудачный опыт, который доказывает, насколько хрупким было природное равновесие на озере и островах. Дошедший до нас рассказ о нем наполнен множеством чудесных происшествий, настолько те события поразили умы.
Ауисотль намеревался заключить в трубу источник Акуэкуэшатль, бивший между Уицилопочко и Койоаканом на территории этого последнего города. Согласно Тесосомоку, император послал гонцов к господину Койоакана, знаменитому колдуну, который, точно Протей, превратился на глазах у перепуганных послов в орла, ягуара, змея и огненный вихрь. Однако послы мешиков в конце концов накинули ему веревку на шею и задушили. Тотчас же началось строительство, и вскоре акведук был готов доставлять живую воду в самый центр города.
Завершение работ отметили пышными торжествами: один из великих жрецов, опустившись на колени, испил воды из источника, в то время как его помощники играли на музыкальных инструментах, а «певцы» (жрецы) Тлалока распевали гимны под удары деревянного барабана – уэуэтля в честь божеств воды. «Добро пожаловать, госпожа, иду встречать вас, потому что направляетесь в ваш дом, стоящий посреди озерных тростников Мехико-Теночтитлан!» – пели они. Потом приносились человеческие жертвы, и сам император в золотом венце приветствовал прибытие воды в Теночтитлан, преподнеся ей птиц, цветы и курения. Он обратился к Чальчиутликуэ («та, у которой юбка из бирюзы», богиня воды), воскликнув: «Добро пожаловать, госпожа, в ваш дом и жилище Тецауитля Уилопочтли!»
Но Акуэкуэшатль бурлил, вода прибывала мощным потоком, со всё возрастающей силой. Акведук переполнился, и через сорок дней положение стало отчаянным: уровень озера постоянно повышался; сначала забили тревогу рыбаки, потом разразилось наводнение, снося рушащиеся дома и грозя даже Ауисотлю, которому пришлось укрыться в главном храме. Поля маиса на берегу и на островах были уничтожены, возникла угроза голода. Множество людей утонуло, люди начали покидать город.
Как мексиканский хронист Тесосомок, всегда пылко превозносивший свой народ и его древних правителей, так и Иштлильшочитль, предвзято преподносивший историю в пользу Тескоко, сообщают, что Ауисотль, доведенный до крайности, видя, что мешики ропщут, и опасаясь восстания, обратился к своему союзнику Несауальпилли, правителю Тескоко. «Теперь, владыка, вы жалуетесь и боитесь, – рассудительно сказал тот, – но вы избежали бы этой беды, если бы последовали советам владыки Койоакана Цоцомы, вместо того чтобы убивать его». Затем он провел необходимые магические операции: нескольких высокопоставленных особ принесли в жертву, и их сердца бросили в источник вместе с драгоценными камнями, золотом и расшитыми тканями. Затем в воду бросились пятнадцать ныряльщиков и сумели заткнуть отверстия, в которые она била с такой силой.
После этого соорудили своего рода известковый саркофаг, чтобы окончательно запечатать опасный источник. Это наводнение дорого обошлось правителю и городу: расходы на восстановление множества домов, в том числе дворца Ауисотля; десять кип куачтли(целое состояние) каждому из ныряльщиков; двести тысяч нош маиса для раздачи голодающему населению; тридцать две тысячи лодок для жителей, чтобы они могли вывезти всё, что сумеют спасти из воды, пока та не спадет; наконец, раздача одежды потерпевшим. Иштлильшочитль даже утверждает, что это наводнение стало причиной смерти императора, ибо, «находясь в апартаментах на первом этаже, выходящих в сад, ему пришлось бежать от хлынувшей туда воды, и он ударился головой о притолоку двери с такой силой, что серьезно поранился и оттого умер» {22}.
Это наводнение было самым памятным в доиспанскую эпоху, но наверняка не единственным. Каждый сезон дождей подвергал город новым опасностям. Когда начинался разлив рек, впадающих в озеро Тескоко, в особенности реки Акольман, воды с севера и востока набегали на ту часть озера, где находился Мехико. Чтобы оградить город от этой беды, Мотекусома I, по совету правителя Тескоко Несауалькойотля и следуя его указаниям, велел выстроить в 1449 году дамбу длиной 16 километров, протянувшуюся с севера на юг от Ацакоалько до Иштапалапана, которая защищала Теночтитлан от разлива большого озера. Внушительные развалины этой дамбы сохранились до сих пор.
Таким образом, можно сказать, что из двух важнейших проблем, стоявших перед жителями Мехико, одна (проблема питьевой воды) была решена, а вторая (наводнения) урегулирована лишь частично и ненадежно: собственно говоря, она полностью не решена еще и сегодня, несмотря на достижения современной техники. Есть и еще один вопрос, на котором следует остановиться: это проблема санитарии. В Теночтитлане не было канализационной системы, как не было ее в Риме в эпоху цезарей или в Париже при Людовике XIV. Сточные воды сбрасывали в каналы и в озеро Тескоко; по счастью, в озере было достаточно течений, чтобы они там не застаивались. В разных местах, «на всех дорогах», как говорит Берналь Диас, встречались общественные уборные, внутренность которых была скрыта от глаз прохожих тростниковыми перегородками; возможно, именно оттуда появлялись лодки, о которых говорит наш конкистадор, описывая большой рынок; заметим попутно, что ацтеки умели унавоживать земли, используя это удобрение.
Хозяйственные отходы сваливали на подступах к городу, на болотистых пустырях, или закапывали во внутренних дворах. Очисткой улиц в каждом квартале руководили местные власти под надзором уэй кальпишки– имперского чиновника, который давал им указания. Около тысячи человек ежедневно убирали дороги общего пользования, мыли и мели их так тщательно, что, по словам очевидца, по ним можно было ходить без опаски поранить ногу или руку. Совершенно ясно, что в начале XVI века в городе царила гигиена благодаря изобилию воды, высокогорному климату и приверженности жителей к чистоте. В «Кодексе Теллериано-Ременсис», в который тщательно занесены все необыкновенные происшествия и бедствия – ливневые дожди, землетрясения, появление комет, солнечные затмения и т. д., – не говорится ни об одной эпидемии. То же касается «Кодекса 1576 года» и «Кодекса Аскатитлан». Первой большой эпидемией, поразившей Мехико, было поветрие оспы, занесенной одним кубинским негром, который прибыл вместе с испанцами. Эпидемия разразилась в 1520 году и унесла жизнь императора Куитлауака и тысяч его подданных.
Теночтитлан, молодая столица
Современные исследователи сильно расходятся во мнениях, когда нужно дать оценку зрелищу, которое мы только что описали. Чем в точности был Теночтитлан – большим индейским поселком, этаким разросшимся пуэбло, или Александрией западного мира? «Хотя Теночтитлан, с социальной и управленческой точки зрения, был типичным поселением племени американских индейцев, своим внешним видом он напоминал город-столицу империи», – пишет Вайян. Напротив, Освальд Шпенглер ставит Теночтитлан в один ряд с «мировыми столицами», символами и высшими свершениями культуры, отразившей в них свое величие и свой упадок.
Признаюсь, я не знаю, что надо понимать под словами «поселение племени американских индейцев». Если это означает, что Мехико не был настоящей столицей империи, а за его блестящей внешностью скрывалось то же самое, что можно наблюдать в каком-нибудь индейском поселке в Аризоне, мне кажется, что эту мысль опровергают бесспорные факты. Между Мехико и Таосом или Зуньи такое же различие, как между Римом Юлия Цезаря и Римом Тарквиниев. Нельзя смешивать исходную точку и конечную.
Но справедливо ли рассматривать Теночтитлан как один из утонченных и окаменелых городов, роскошных гробниц цивилизации, застывшей в преддверии смерти? Отнюдь нет. Мехико был молодой столицей меняющегося общества, цивилизации, находящейся на подъеме, еще не сформировавшейся империи. Ацтеки не достигли зенита: их звезда еще только начала свое восхождение. Не следует забывать о том, что этот город был разрушен чужеземцами, не просуществовав и одного века, ведь на самом деле его подъем начался во времена Ицкоатля, менее чем за сто лет до испанского нашествия.
Разумеется, эволюция людей и событий прошла невероятно быстро, пришпоренная динамизмом молодого народа, завладевшего богатым культурным наследством. Но в этом растении, еще стоявшем в цвету, не иссякали жизненные соки. Время истощения и упадка еще не настало. Вторжение европейцев оборвало подъем, который еще ничто не успело замедлить.
Вот почему Мехико в 1519 году не был законченным городом, мертвой душой в броне недвижного камня. Это было живое существо, которым уже два века двигала яростная воля к могуществу. Империя продолжала разрастаться на юго-восток; социальная структура менялась; способ правления все меньше и меньше напоминал племенной, все больше приближаясь к государственному строю. Ничто в этой картине не говорит о дряхлости; мир ацтеков едва достиг зрелости. Не содержа в себе ни примитивности, ни упадка, столица отражала в себе, как в зеркале, народ, который сохранил племенную сплоченность, но, стоя на вершине империи, открывал для себя новые горизонты.
Взглянем еще раз на этот город, прислушаемся к нему. В его деятельности нет ничего лихорадочного, но она беспрестанна и упорядочена. Толпа с бронзовыми лицами и в белых одеждах течет без остановки вдоль немых фасадов, из ворот которых доносится свежее дыхание садов. Редкие разговоры вполголоса, под шарканье босых ног и сандалий. Если поднять глаза, в ярком небе выделяются острые силуэты пирамид; далее два больших вулкана возносят свои шапки вечных снегов над темными лесами. Мужчины, наклонив голову, охваченную ремнем, тащат тяжелые грузы; женщины идут на рынок, неся в корзине домашнюю птицу или овощи. Радом с ними по воде беззвучно скользят лодки. Вдруг по толпе проносится крик, передаваемый из уст в уста; вдалеке, на широкой улице, появляется пышный кортеж: император! Толпа расступается и, опустив глаза долу, бросает цветы и плащи под ноги правителю, который важно выступает в окружении знати, в сиянии зеленых перьев и золотых украшений.
Воздух свеж, даже в полдень, если идти в тени, вдоль стен, а по ночам просто холодно. На улицах никакого освещения. А ночь, это каждый знает, – царство таинственных и злобных существ, которые появляются ниоткуда на перекрестках. Это Тескатлипока, бросающий вызов воинам, и мрачные Сиуатетео– духи женщин, умерших при родах, которые бродят в темноте в поисках жертв. Однако жизнь в городе в противоположность тому, что происходило в ту же эпоху в европейских городах, не замирала до самого утра. Красноватый свет факелов озарял порталы и висел над дворами. Именно по ночам наносили самые важные визиты, праздновали возвращение торговых караванов, а жрецы сменяли друг друга через определенные промежутки времени, чтобы совершать обряды; звуки флейт и голосов на пиру сановников или купцов, удары барабанов в храмах раздавались в темноте, которую разгоняли огни огромных треножников на ступенях теокалли, заваленных смолистыми дровами.
Это была напряженная, сложная жизнь, под стать многоликому обществу с твердой иерархией и мощными глубинными течениями. Чтобы понять эту жизнь, нам нужно, воссоздав обстановку, в которой она протекала, обратить свой взгляд к самому обществу.
Глава вторая
ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО В НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Социальная структура племени мешиков во время странствий и при появлении в центральной долине Мехико оставалась довольно простой и в основном уравнительной. Крестьяне-воины, мешики порой на несколько лет задерживались в плодородных областях, сражались, чтобы проложить себе дорогу или отбить возделываемые земли у их владельцев, и продолжали путь, неся на спине свои скудные пожитки.
Подобное существование не требовало ни различий в социальных функциях, ни сложной организации власти. Каждый глава семьи, одновременно воин и земледелец, участвовал наравне с другими в беседах, во время которых принимались важные решения; что же до уровня жизни ацтеков, он был одинаков для всех – равенство в бедности.
Только жрецы Уицилопочтли, «носители бога», сочетавшие свои священнические обязанности со своего рода военным командованием и общей властью над племенем, образовывали в те времена зародыш руководящего класса и ядро власти. Такой примитивной организации было достаточно. Когда мешики, желая подражать своим более развитым соседям и подняться до уровня городских жителей, впервые попытались обзавестись монархом, их попытка закончилась катастрофой: «правитель» Уицилиутль Старший был захвачен и казнен жителями Колуакана. Когда они основали свой город, их социально-политическая структура не отличалась от той, что существовала у них на протяжении всех долгих странствий.
Но в начале XVI века – какая перемена! Мешиканское общество расслоилось, усложнилось и упорядочилось. За разными категориями населения закрепляются собственные функции, знать командует и обладает обширными полномочиями. Каста жрецов, влиятельная и почитаемая, уже не смешивается с военными или гражданскими властями. Торговля ворочает огромными количествами ценных товаров, и влияние тех, кто ею занимается, возрастает. Появляются богатство и роскошь и в то же время – нищета.
Наконец, государство сменяет собой простой механизм жизни в племени, оно занимается управлением, разрабатывает и проводит внешнюю политику; на вершине этого здания один человек сияет таким блеском, что чернь опускает перед ним глаза: это тлатоани, император, окруженный своими советниками и высшими чиновниками. Преобразования глубоки, и произошли они в очень краткое время. Общинная демократия уступила место аристократической и империалистической монархии.
Руководящий класс
Стоявший на вершине общественной иерархии руководящий класс делился, в свою очередь, на несколько категорий, различающихся либо по своим функциям, либо по своей важности и окружавшим их почестям. Верховный жрец был равен военачальнику, но и тот и другой смотрели свысока на бедного квартального жреца или мелкого чиновника, занимавшегося сбором дани в поселке. И все они отличались от «простолюдинов», как говорили испанцы, – масеуалли (во множественном числе – масеуалтин), которые не имели никакой власти и не исполняли никакой чиновничьей должности.
Слово текутли– «господин», «сановник» – означает верхнюю ступень руководящего класса в военной, административной или судебной сфере; так называли главнокомандующих, чиновников самого высокого уровня в Мехико (например, главу финансового управления) и в провинциях, руководителей столичных кварталов, судей, которые вели самые важные дела в больших городах. Бывший правитель какого-нибудь города, включенного в империю, сохранивший свою должность под властью Теночтитлана, – текутли, как, впрочем, и сам император. Часто сами боги носили этот гордый титул: Миктлантекутли– «господин подземного мира», Шиутекутли– «владыка года» или бог огня. Жрецы же получали такое прозвание лишь в исключительных случаях; у них существовала собственная иерархия, которая, как мы увидим, была не менее пышной и уважаемой, нежели у других сословий.
Изначально стать текутлиможно было выборным путем или, скорее, по назначению, поскольку выбор избирателей почти всегда падал на члена одной и той же семьи, исполнявшей определенную должность. Например, смена руководителя квартала обеспечивалась «не по наследству, а, после его смерти, путем избрания самого достойного, ученого и по-своему ловкого, или самого пожилого… Если у покойного оставался сын и он годился для дела, избирали его, и всегда избирали родственника покойного, если только таковой имелся и был способен к исполнению должности», – пишет Алонсо де Сурита.
Но в правление Мотекусомы II единственные должности, в самом деле распределявшиеся выборным путем, были самыми высшими: это были должности императора и четырех «сенаторов», которые его окружали. Во всех остальных случаях либо государь просто назначал своих чиновников, либо же кварталы и города выдвигали своих руководителей, но это выдвижение имело силу только после утверждения центральной властью. На практике местному текутли, стоявшему во главе поселка, города или квартала, наследовал чаще всего сын, племянник или брат, но если видимость традиции и сохранялась, то на деле это были уже не выборы, а представление, и последнее слово оставалось за императором. Власть исходила уже не снизу, а сверху; обломки примитивной демократии были раздавлены новой государственной машиной.
Текутли, стоял ли он во главе поселка, местечка или города, всегда был важным лицом. Именно его завоеватели называли «касиком», привнеся в Мексику слово из гаитянского языка. Он отличался одеждой и украшениями. К его имени прибавляли уважительную частицу « цин». Он жил в теккалли– «дворце», более или менее роскошном, о содержании которого заботились жители поселка или города, обязанные поставлять «дрова и воду», по общепринятой формулировке того времени, а также его обслуживать. Ему передавали некоторые земли, которые для него обрабатывали, а он получал с них доход, составлявший его «оклад»; кроме того, император выплачивал ему «жалованье и паек» – ткани, одежду, съестные припасы, зато он был обязан являться к правителю сразу же, как только тот пожелает.
В чем заключались его обязанности? Во-первых, он представлял свой народ перед высшими властями. Он должен был «говорить от лица людей, за которых он в ответе», защищать их в случае необходимости от чрезмерных поборов, от всякого посягательства на их земли. Во-вторых, именно к нему шли со всякими тяжбами и спорами, которые потом рассматривались в апелляционном суде Мехико или Тескоко. В-третьих, как военачальник он вел в бой лично собранные им войска. Наконец, отвечая за порядок, он следил за обработкой полей, в частности, тех, плоды с которых шли в уплату дани, и обеспечивал ее выплату кальпишкеимператорской администрации.
Чтобы справляться со всеми этими задачами, особенно в большом населенном пункте, он мог, в свою очередь, назначать местных чиновников, платя им жалованье из дохода со своих земель и получаемого «пайка». Сам он от дани был освобожден, как и его семья и дети.
Как в старой Франции существовало большое различие в образе жизни и реальном влиянии между мелкопоместным дворянином из Бретани или Гаскони и крупным вельможей, близким к королю, так и в Мексике текутлииз дальней деревни был почти ничем в сравнении с теми, кто окружал Мотекусому. Но если французский дворянин твердо знал, что передаст титул по наследству, у текутлитакой уверенности не было: его звание присуждалось лично ему и пожизненно, а после его смерти в результате двойного процесса местных выборов и утверждения из центра его должность могла перейти либо к дальнему родственнику, либо к преемнику, и вовсе не принадлежащему к его роду. И в самом деле, многие города, в особенности в окрестностях Мехико, в тот или иной момент получали другого текутли, назначенного императором.
В каждом квартале ( кальпулли) столицы был свой начальник – кальпуллек, избираемый пожизненно, предпочтительно из одной и той же семьи, и утвержденный правителем; его окружал совет старцев ( уэуэтке) – вероятно, самых старых и самых почтенных глав семейств, и «он ничего не предпринимал, не посоветовавшись с этими старцами». Его обязанности были очень похожи на функции сельского или городского текутли: он должен был, в частности, «быть способен защищать и отстаивать» своих сограждан. Но его главная задача сводилась к тому, чтобы держать в порядке реестр общественных земель, принадлежащих кальпулли, наделы которых распределялись между различными семьями. Те, как мы увидим, могли обрабатывать свой клочок земли и собирать урожай на определенных условиях; кальпуллеки его совет должны были проследить за соблюдением этих условий и занести в книги в виде изображений и иероглифов все изменения, произошедшие в распределении земель.
Кальпуллекуприходилось нести весьма значительные расходы в связи с исполнением своих обязанностей: довольно частые собрания квартального совета проходили в его доме, и ему приходилось кормить и поить стариков. Даже сегодня в мексиканской деревне облеченный должностью индеец, не проявляющий щедрости, утратит свое лицо; тогда было то же самое. Зато глава квартала был освобожден от податей; жители его кальпуллипо очереди обрабатывали его земельный участок и помогали ему по хозяйству
Здесь мы, конечно, соприкасаемся с очень древним институтом мексиканской общины. Кальпулли– это в самом деле базовая ячейка, ее вождь и старейшины представляют собой первичную форму земельной организации ацтеков. Верно и то, что в эпоху, о которой мы говорим, власть кальпуллека, почитаемого, как и ранее, урезалась со всех сторон и принимала все более номинальный характер.
Избранный согражданами, он мог сохранить свой пост только по воле государя. Теоретически являясь главой общинных институтов, он должен был уступить местный храм куакуилликвартальному жрецу, принадлежащему к жреческой иерархии, а «дом юношей» – военным наставникам, назначенным сверху. Каждый день, как говорит Торкемада, ему приходилось являться во дворец для получения приказаний: «Он ждал, пока уэй кольпишки, который был старшим мажордомом, заговорит с ним, чтобы сообщить, что главный господин (император) приказывает и повелевает». Ниже его стояли чиновники, присматривающие каждый за двадцатью, сорока или ста семьями, чтобы собирать подать и организовывать общественные работы – уборку, строительство и т. д. Теоретически они подчинялись кальпуллеку, но складывается такое впечатление, что они входили в административную, так сказать, «бюрократическую» систему, которая была ему неподвластна. «Число чиновников, которое имелось у этого народа для каждого малого дела, было столь велико, счета повсюду велись столь хорошо, что не было никаких упущений ни в счетах, ни в списках, ибо для всего существовали чиновники и мелкие начальники, даже для метельщиков…