Текст книги "Повседневная жизнь ацтеков накануне испанского завоевания"

Автор книги: Жак Сустель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Не будем возвращаться к архитектуре, о которой говорилось в первой главе этой книги. Здания были наполнены статуями и украшены барельефами, по большей части на религиозные сюжеты. Однако существовала и светская скульптура: то встретится грубо вылепленная физиономия простолюдина, то знакомые образы животных или растений, то торжественное и условное, но не лишенное величественности изображение подвигов правителей или повествование о каком-нибудь историческом событии – например завоеваниях Тисока или освящении главного храма его преемником.

Императорам нравилось оставлять после себя свое изображение в золоте или в камне. Одна из редких золотых статуэток, избегнувших испанских тиглей, изображает Тисока. Четырнадцать резчиков изваяли статую Мотекусомы II в Чапультепеке и получили в награду огромные количества тканей, какао и провизии, да еще по два раба в придачу.

Некоторые здания украшали фресками – эта традиция в Центральной Мексике восходит к цивилизации Теотиуакана, она была особенно популярна в области, лежащей между Мехико и миштекскими горами. Настенные росписи ацтеков исчезли вместе с домами Теночтитлана, однако в удаленных от центра городках, например в Малиналько, еще остались их следы.

Но если фрески, украшавшие стены храмов и дворцов, были уничтожены одновременно с самими этими стенами, обрушившимися под пушечными выстрелами или под ударами кирки, то мексиканская живопись сохранилась в виде раскрашенных манускриптов, дошедших до наших дней. Это промежуточное искусство между каллиграфией и миниатюрой, с изящными, тщательно раскрашенными глифами и изображением исторических или мифологических сценок.

Тлакуилоили тлакуилоани– писец-художник – был окружен большим почетом, работал ли он для храмов, правосудия или администрации. Древние мексиканцы любили свои книги, и фанатик Сумаррага, тысячами швыряя в костер драгоценные манускрипты, уничтожил огромную часть их культуры ^{70}.

Украшением жизни становились прежде всего изделия прикладных искусств: мастера старались «облагородить» предметы – редкостные или повседневные, и это им отлично удавалось, ведь ни в самой заурядной тарелке из терракоты, ни в золотом украшении не было ничего вульгарного, не чувствовалось «халтуры», стремления произвести эффект или жажды наживы. Особое восхищение конкистадоров вызвали необыкновенные творения создателей предметов роскоши из Теночтитлана – ювелиров, камнерезов и «перьевщиков».

Эти тольтеки(как мы помним, мастеров наделяли этим почетным титулом, устанавливавшим прямую связь между ними и великой традицией золотого века) умели плавить и формовать белое и желтое золото, обтачивать самые твердые камни, кропотливо создавать мозаики из ярчайших перьев, украшавших щиты, знамена и плащи вождей и богов. Кое-какие инструменты из камня, меди и дерева, мокрый песок для шлифовки нефрита или хрусталя, а главное – бесконечное терпение и вкус, удивительный своей непогрешимостью: вот каковы были средства, позволившие им создать столько чудесных вещей.

Ювелиры использовали восковые формы для изготовления статуэток, изображающих индейцев из чужестранных племен или животных (черепах, птиц, рыб, моллюсков, ящериц), для ожерелий, украшенных бубенцами и металлическими цветами (все это примеры, приводимые ацтекскими источниками). Они умели придавать золоту «цвет», вываривая его с квасцами. Они изготовляли золотые чешуйки и сусальное золото.

Камнерезы обрабатывали горный хрусталь, аметист, нефрит, бирюзу, обсидиан, перламутр и так далее инструментами из тростника, песка и наждака. На деревянную, костяную или гипсовую основу они крепили пластины цветных камней, художественно складывая их в мозаику.

«Перьевщики» ( амантека) либо прикрепляли драгоценные перья тропических птиц к легким каркасам из тростника, привязывая их одно за другим хлопковой нитью, либо приклеивали их на ткань или бумагу, создавая мозаику, в которой некоторые цветовые эффекты достигались за счет прозрачности. Это было типично и исключительно мексиканское искусство, пережившее себя после завоевания в виде картинок из перьев, а потом совершенно исчезнувшее. От этих хрупких шедевров не осталось практически ничего.

Имперский чиновник, вступивший в контакт с испанцами после их высадки в районе Веракруса, «извлек из сундука многочисленные золотые предметы очень хорошей отделки, весьма дорогие, и велел принести десять нош белой хлопковой ткани и перьев – вещи, на которые стоит взглянуть», – вспоминает Берналь Диас. Согласно индейским источникам, Мотекусома прислал Кортесу богатые подарки: в первую очередь костюм Кецалькоатля, включавший маску из бирюзы, убор из перьев кецаля, большой с нефритовым диском с маленьким золотым кругом посредине, зеркало, инкрустированное бирюзой, браслет из драгоценных камней и с золотыми бубенцами, головным убором из бирюзы и сандалии, украшенные обсидианом.

Вторым подарком был костюм Тескатлипоки, включавший, среди прочего, венец из перьев, золотую нагрудную подвеску и зеркало. Затем шел костюм Тлалока с венцом из зеленых перьев и нефритовыми серьгами, нефритовым и золотым дисками, жезлом из бирюзы, золотыми ножными браслетами. Также в списке – высокий головной убор из шкуры ягуара, украшенный перьями и драгоценными камнями, серьги из бирюзы и золота, нагрудная подвеска из нефрита и золота, щит из золота и перьев кецаля, золотой головной убор, украшенный перьями попугая, и убор из листового золота.

Среди сокровищ, полученных Кортесом от Мотекусомы II и отправленных им Карлу V в июле 1519 года, перечисляют: два «колеса» диаметром в десять ладоней (2,1 метра) – одно из золота, изображающее солнце, другое из серебра, изображающее луну; золотое ожерелье из восьми частей со 183 маленькими изумрудами и 232 «камушками, похожими на гранат», на которое были подвешены 27 золотых бубенцов; деревянный шлем, покрытый золотом; золотой скипетр, усыпанный жемчугом; 24 щита из золота, перьев и перламутра; пять рыбок, два лебедя и другие птицы, отлитые из золота; две большие раковины и золотой крокодил с филигранью; многочисленные головные уборы, плюмажи, веера и опахала из перьев и золота.

По мере того как империя ацтеков расширялась и подчиняла себе тропические земли, откуда поступали перья, миштекские горы, где находили золотой песок в ручьях, и побережье Мексиканского залива, где добывали самый ценный нефрит, жизнь мексиканцев окружалась пышной роскошью и изяществом; статуи богов покрывали плащами из перьев, а сановники, забыв о былом аскетизме, украшали себя яркими перьями, золотыми украшениями, резными камнями. Мы видели, что самые знатные люди любили изучать искусство камнерезов и сами обрабатывали нефрит или бирюзу.

Золото и серебро в меньшей степени возбуждали восхищение, чем перья и драгоценные камни, беспрестанно упоминаемые в текстах и стихах. Золотисто-зеленый цвет перьев кецаля, бирюзовая зеленоватая голубизна перьев шиутототля, яркая желтизна перьев попугая, прозрачная зелень больших кусков нефрита из Шикаланко, красный цвет граната и мрачная прозрачность обсидиана завораживали вельмож и поэтов, купцов и кустарей. Их многоцветный блеск окружал жизнь людей сиянием роскоши и красоты.

Искусство речи. Музыка и танец

Мексиканцы гордились своим языком – науатль, ставшим в начале XVI века общим языком этой огромной страны. «Мексиканский язык считается родным, а наречие Тескоко – самым благородным и утонченным ^{71}. Все остальные наречия слывут грубыми и резкими… Мексиканский язык распространен во всей Новой Испании… а остальные считаются варварскими и чужеземными… Это самый звучный и богатый язык, какой только бывает на свете. Он не только полон достоинства, но и мягок, любезен, знатен и благороден, лаконичен, легок и гибок», – пишет Муньос Камарго.

В самом деле, науатль обладает всеми качествами, необходимыми языку цивилизации. У него легкое произношение, он ясен и мелодичен. У него очень богатый словарь, а присущие ему способы словообразования позволяют создать любые необходимые слова, в частности для обозначения абстрактных понятий. Он замечательно подходит для выражения всех оттенков мысли и всех граней реальности. Он приноравливается как к лаконичной сжатости исторических хроник, так и к цветистой риторике речей или поэтических метафор. Это великолепный материал для литературы.

Система ацтекского письма в рассматриваемую нами эпоху являла собой компромисс между рисуночным принципом и фонетическим. Символ поражения (горящий храм), глиф войны атль-тлачинолли, ночь, изображаемая в виде черного неба и закрытого глаза, хронологические символы – идеограммы. Слоги или группы слогов тлан(зубы – тлантли), те(камень – тетль), куау(дерево – куауитль), а(вода – атль), цинко(нижняя половина человеческого тела – цинтли), аколь(локоть – аколли), пан(штандарт – пантли), иш(глаз – иштолотли), тео(солнце в значении «бог» – теотль), койо(круглая дыра – койоктик), тенан(стена – тенамитль), теку(диадема, то есть «господин» – текутли), икпа(моток ниток – икпатль), ми(стрела – митль), йака(нос – йакатль) и многие другие являют собой примеры фонетизма. Условные, зачастую стилизованные символы, изображающие собой перечисленные предметы, служат для обозначения звуков, даже если о самих предметах речи вовсе не вдет. Так, например, название поселка Отлатитлан обозначают тростником – отлатль(идеограмма) и зубами – тлан(фонограмма). На практике две эти системы сочетали, используя также цвет: слово текосаутлаобозначали камнем ( тетль) на желтом фоне ( косауик), слово тлатлаукитепек– стилизованной горой ( тепетль) красного цвета ( тлатлауки). Наконец, мифологические или исторические сценки попросту изображали в виде персонажей с глифами, соответствующими их именам, и при необходимости вместе со знаками, устанавливающими дату события.

В таком виде письменность не позволяла в точности передать разговорный язык. Смесь фонограмм, символов и изображений подходила для краткой записи событий, опорных моментов для памяти. Исторические рассказы, гимны, поэмы приходилось выучивать наизусть: книги могли служить только конспектами. В этом и состояло одно из главных направлений образования, которое молодые люди получали от жрецов в кальмекаке: «Они тщательно заучивали песнопения, которые называли песнями богов, записанные в книгах. И они тщательно заучивали счет дней, книгу снов ^{72}и книгу лет».

По счастью, в период после завоевания, благодаря просвещенным людям, таким как Саагун, определенное число индейцев научились писать латинскими буквами и воспользовались этим инструментом, бесконечно превосходившим тот, каким они располагали прежде, для переложения сохранившихся туземных книг или для записи того, что помнили наизусть. Так удалось спасти хоть какую-то, пусть и небольшую, часть древней мексиканской литературы.

Эта литература была настолько разнообразной и разносторонней, что ни один другой народ, стоявший на таком же уровне социального развития, не создавал ничего подобного. Она охватывала все области жизни, потому что ее целью было сохранить в памяти все знания, накопленные предшествующими поколениями: религиозные воззрения, мифы, обряды, гадания, врачевание, историю, право; кроме того, она включала в себя риторику, эпическую и лирическую поэзию.

Прозаические произведения включали в себя назидательные речи, мифы, исторические повествования, а стихи, чаще всего написанные хореем, – религиозные или светские поэмы. Множество отчетов или описаний, которые в литературе древнего мира составили бы в прозе, в Мексике заучивали в форме стихов или ритмических фраз, которые было легче хранить в памяти. Риторика и поэтика использовали языковые средства с максимальным эффектом. Богатство науатля позволяло нанизывать полусинонимы, отличающиеся друг от друга легкими нюансами, для описания одного и того же события. В переводе это создает видимость многословия, но в оригинале достигает задуманного эффекта.

Чтобы сообщить о том, что колдун Титлакауан принял облик старика, ацтекский рассказчик буквально говорит примерно следующее: «Он превратился, преобразился, нарядился старикашкой, согбенным, седым, с белыми волосами». Другой распространенной стилистической фигурой было выражение какого-либо понятия путем соположения двух слов, образующих «двучлен», например: миштитлан айаутитлан(в облаках, в тумане) – таинственно; нома нокши(моя рука, моя нога) – мое тело; ин чальчиуитль ин кецалли(нефрит, перья) – богатство или красота; итлатоль иийо(его слово, его дыхание) – его речь; ин шочитль ин куикатль(цветок, пение) – поэма и т. д.

Та же тенденция проявляется в параллелизме, к которому постоянно стремились в поэмах и речах: этот стилистический прием состоит в том, чтобы ставить рядом две фразы, равнозначные по смыслу: чокистли мотека, ишайотль пишауи– «скорбь переполняет, слезы текут». Стремились также к фонетическому параллелизму – ассонансу, аллитерации. Все эти фигуры, а также тщательно продуманные метафоры были отличительной чертой красноречия, манерой говорить, подобающей хорошо воспитанному, культурному человеку.

Насколько стиль летописей был сухим, лаконичным, сведенным к четкому изложению фактов, настолько стиль речей был цветистым, даже выспренним на наш вкус. Мы уже приводили выше несколько примеров. Невозможно преувеличить необычайное пристрастие мексиканцев к философско-моралистической риторике. Они цеплялись за любой повод, чтобы неустанно разглагольствовать, бесконечно отвечая друг другу, обмениваясь «общими местами» (в смысле латинской риторики), то есть общепризнанными понятиями, на которые они набрасывали покров своих метафор. «Они страстно увлекались ораторским искусством, – пишет Муньос Камарго. – Произнося свои речи, они сидели на пятках, не касаясь земли, не поднимая глаз, не сплевывая, не жестикулируя, и не смотрели вам в лицо. Закончив, оратор поднимался и уходил, опустив голову, не поворачиваясь спиной, выказывая скромность».

По случаю любого происшествия в общественной или частной жизни устраивались настоящие турниры красноречия, будь то в связи с избранием императора, рождением ребенка, уходом купцов в экспедицию или свадьбой.

Поэзия ценилась не меньше. Сановники и их родня, в том числе самые знатные женщины, стремились отличиться в поэтическом искусстве. В Тескоко, где особенно почиталось всё, что относилось к красноречию, один из четырех высших правительственных советов назывался «советом музыки и наук». В его обязанности, помимо исполнения законов, касающихся культов и колдовства, входило поощрение поэзии: он организовывал состязания, после которых правитель раздавал победителям ценные подарки.

Помимо поэтов-любителей – образованных аристократов, самым известным из которых был сам правитель Несауалькойотль, – на службе вельмож состояли профессиональные поэты, воспевавшие подвиги героев, величие правящих династий, а также очарование и томление жизни. Эти поэты преподавали пение и музыку в «домах пения» ( куикакалли), пристроенных к дворцам или находившихся на содержании кварталов.

Само прозвание поэта ( куикани, «певец» ^{73}) показывает, что стихи и пение были синонимами, ибо стихи всегда пели или, по крайней мере, декламировали под аккомпанемент музыкальных инструментов. Перед текстом некоторых стихов идут пометки с указанием ритма тепонацтли, звук которого сопровождал декламацию. Некоторые произведения показывают, что поэт сознавал свою высокую задачу:

Я обтачиваю нефрит, я наливаю золото в тигли —

Вот моя песнь!

Я оправляю изумруды —

Вот моя песнь!

Он говорил также:

Я, поэт, владыка песни,

Я, певец, бью в свой барабан.

Да пробудит мой зов

Души погибших товарищей!

Или еще:

Я, певец, создаю поэмы,

Отшлифованные, как драгоценный изумруд,

Как изумруд, блестящий и яркий;

Я подстраиваюсь под переливы

Мелодичного голоса

циницкана

…

Как звон бубенцов,

Звон золотых бубенцов…

Так и я пою мою благоуханную песнь,

Похожую на драгоценность,

На яркую бирюзу, на сияющий изумруд, —

Мой гимн, расцветший по весне.

Сами ацтеки различали некоторое количество «жанров»: в первую очередь теокуикатль(«божественная песнь»), или гимн. Некоторые из них, по счастью, были записаны Саагуном благодаря индейским информаторам, став настоящим сокровищем для изучения языка и религиозной мысли древних мексиканцев. Читая их, надо понимать, что стихи не только пели, но и «играли», то есть каждый из стихов (наверное, повторяемый великое множество раз) сопровождал определенную фазу ритуала, некоторые деяния жрецов, определенные танцы в масках.

Эти религиозные песнопения, передаваемые из уст в уста с давних времен, зачастую были очень неясными, порой даже совершенно непонятными для самих ацтеков или, по крайней мере, для тех из них, кто не был жрецами. Они перегружены эзотерическими намеками и метафорами.

Цветок моего сердца распустился,

Вот владыка Полуночи.

Пришла наша мать,

пришла богиня Тласольтеотль.

Он родился, бог Маиса,

в стране отдохновения,

В месте, где растут цветы,

Он, (именуемый) «Один-Цветок».

Он родился, бог Маиса,

В месте дождя и тумана,

Там, где появляются дети людей,

Там, где ловят нефритовых рыб.

Вот и рассвет, заря занимается,

Кечоль

–колибри пьют нектар

В месте, где растут цветы…

Этот гимн пели раз в восемь лет, по случаю праздника Атамалькуалистли ^{74}. А в честь Уицилопочтли, национального бога Теночтитлана, пели следующее:

Я Уицилопочтли, воин.

Никто не сравнится со мной.

Недаром я надел свой плащ из желтых перьев,

Благодаря мне встало солнце!

А вот гимн в честь богини Тетеоиннан, матери богов:

Раскрылся желтый цветок.

Она, наша мать,

Запечатленная на лике из кожи бедра Богини,

Явилась из Тамоанчана.

Раскрылась желтая роза.

Она, наша мать,

Запечатленная на лике из кожи бедра Богини,

Явилась из Тамоанчана.

Раскрылся белый цветок.

Она, наша мать,

Запечатленная на лике из кожи бедра Богини,

Явилась из Тамоанчана.

Ах! Она стала богиней

Среди кактусов, наша мать,

Ицпапалотль (Обсидиановая бабочка).

Ах! Ты видала Девять долин!

Она питается сердцами оленей,

Наша мать, владыка Земли.

А вот другая богиня Земли, Сиуакоатль, в двойной ипостаси – воинской и плодоносящей:

У орлицы, орлицы Куиластли

Лицо окрашено кровью змеи.

Орлиные перья образуют ее венец.

Высокий кипарис, защищающий

страну чалмеков, богиня Колуакана.

Маис – в божественном поле.

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

Шип агавы, шип агавы в моей руке,

Шип агавы в моей руке.

В божественном поле

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

Пучок трав в моей руке.

В божественном поле

Богиня опирается на свой посох с трещоткой.

«Тринадцать-Орел» – так ее называют,

Нашу мать, богиню Чалмана.

Дайте мне стрелу из кактуса, божественный символ.

Вот мой сын Мишкоатль.

Наша мать воительница, наша мать воительница,

Олень из Колуакана,

На ней убранство из перьев.

Утро настало, отдан приказ к сражению.

Утро настало, отдан приказ к сражению.

Хоть бы нам привести пленников!

Земля будет опустошена!

Олень из Колуакана,

На ней убранство из перьев.

Другие гимны, попроще, сводились, в сущности, к бесконечно повторяемым магическим заклинаниям, например песнь в честь Чикомекоатль, богини маиса, посредством которой старались пробудить растительность перед ее ежегодным возрождением:

О досточтимая богиня Семи Початков,

Встань, пробудись!

О наша мать, ты покидаешь нас сегодня,

Ты отправляешься в свою страну Тлалокан.

Встань, пробудись!

О наша мать, ты покидаешь нас сегодня,

Ты отправляешься в свою страну Тлалокан.

Остальные стихи мексиканцы распределяли по разным категориям в зависимости от их сюжета, происхождения или жанра: йаокуикатль– военная песнь, чалькайотль– стихи в манере жителей Чалько, шочикуикатль куэкуэчтли– цветистая и лукавая песнь, шопанкуикатль– весенние стихи. Некоторые из таких стихотворений были настоящими «сагами», например песнь о Кецалькоатле, другие – размышлениями о быстротечности жизни или о непредсказуемости судьбы.

Наконец, в сочетании декламации, песнопений, танцев и музыки присутствуют элементы драматического искусства: переодетые актеры олицетворяли собой исторических или мифологических персонажей и вели диалоги. Хор и некоторые персонажи обменивались репликами: в таких представлениях, бывших одновременно балетами и трагедиями, на сцену выводили, например, правителя Несауальпилли, его отца Несаулькойотля, императора Мотекусому и т. д. В их канву вклинивались песни-пантомимы, некоторые из них исполняли женщины. Например:

Мой язык из коралла,

Из изумруда мой клюв;

Я дорожу собой, о мои предки,

Я, Кецальчикцин.

Я раскрываю крылья,

Я плачу перед ними:

Как мы поднимемся в небо?

Актриса, певшая эти стихи, вероятно, была наряжена птицей.

Цветы и смерть, два неразлучных наваждения, украшают всю лирическую мексиканскую поэзию своими лучами и своей тенью:

Ах, если бы мы жили вечно!

Ах, если б мы никогда не умирали!

Мы живем с истерзанной душой,

Над нами разражаются молнии,

Нас подстерегают, на нас нападают.

Мы живем с истерзанной душой. Надо страдать!

Ах, если бы мы жили вечно!

Ах, если б мы никогда не умирали!

Или еще:

Разве мое сердце не исчезнет,

Как увядшие цветы?

Разве мое имя не обратится однажды в ничто?

Разве моя слава не развеется на земле?

Но цветы хотя бы цвели! Песни хотя бы звучали!

А как выжить моему сердцу?

Ах, напрасно мы приходим на землю!

Та же навязчивая мысль звучит в этой поэме из Чалько:

Напрасно ты хватаешь свой расцвеченный барабан,

Бросаешь горстями цветы —

Цветы увядают!

Мы тоже поем здесь новую песнь,

И новые цветы

В наших руках.

Пусть наши друзья насладятся цветами!

Пусть развеется грусть нашего сердца!

Пусть никто не поддастся печали,

Пусть ничья мысль не блуждает по земле.

Вот наши цветы и драгоценные песни.

Пусть возрадуются им наши друзья!

Пусть развеется грусть нашего сердца!

О друзья, эта земля нам дана лишь на время.

Придется оставить прекрасные стихи,

Придется оставить прекрасные цветы.

Вот почему я грущу, распевая для солнца:

Придется оставить прекрасные стихи,

Придется оставить прекрасные цветы.

И от этого переходили к выражению эпикурейской философии, которая, судя по всему, была очень распространена в высших слоях ацтекского общества:

О, на землю не вернуться дважды,

О владыки чичимеки!

Будем счастливы!

Разве можно забрать цветы в страну мертвых?

Они нам даны лишь на время.

Истина в том, что мы уходим,

Покидаем цветы, песни и землю.

Истина в том, что мы уходим…

Коль только здесь, на земле,

Существуют цветы и песни,

Да будут они нашим богатством,

Да будут они нашей красой,

Возрадуемся вместе с ними!

Наконец, в поэзии находила отражение величественная мексиканская природа. Один из послов, отправленных Уэшоцинко за помощью к императору Мотекусоме, увидел с высоты гор панораму долины Мехико:

Я поднимаюсь, вот я наверху.

Огромное сине-зеленое озеро,

То тихое, то бурное,

Брызжет пеной, поет среди скал.

…В ярких водах зеленого камня

Мечется, ныряет и кличет

Сияющий лебедь,

Омывая свои великолепные перья.

А когда Солнце заходит;

Солнце, отец наш,

Погружается, в богатые перья одетый,

В урну из драгоценных камней,

В ожерелье из бирюзы,

Среди разноцветных цветов,

Падающих проливным дождем.

Подобные небольшие отрывки едва ли могут создать представление о богатстве этой литературы, дошедшей до нас лишь фрагментарно. Пламенная любовь древних мексиканцев к ораторскому и поэтическому искусству, к музыке и танцам свободно изливалась во время праздников, пиров, бесчисленных церемоний, когда молодые люди в роскошных украшениях танцевали с куртизанками, облаченными в самые красивые наряды, а сановники и сам император участвовали в традиционных танцах. Танец был не только развлечением и даже не только ритуалом, а способом «заслужить» милость богов, «служа им и призывая их всем своим телом».

Ацтекская музыка (от нее не осталось ничего за неимением нотной записи) не располагала богатым выбором средств: всего несколько духовых инструментов – раковина, труба, флейта, свисток, а в основном – ударные: вертикальный барабан ( уэуэтль) и горизонтальный барабан, издающий два звука ( тепонастли).

Музыка в основном задавала ритм для голоса и тела, и прохладными ночами на высокогорном плато, у подножия пирамид, которые неясно высились в темноте, в свете смолистых факелов поющая и танцующая толпа погружалась в коллективный экстаз. Каждый жест, каждая поза соответствовали обрядам и правилам. В сопричастности пения и ритмичных движений под пульсацию барабанов толпа обретала, не выходя за рамки своего долга и даже наоборот, в самих этих рамках, выход для страстей своей порывистой души. Цивилизация самообладания, навязывавшая всем, и в первую очередь элите, строгую дисциплину, мудро предусмотрела для сдерживаемых страстей допустимую разрядку под взглядом богов. Стихи и музыка, ритм и танец, длящийся часами на большой площади священного города, меж красных огней факелов – это было освобождение, на некоторое время дарованное этим бесстрастным людям порядком, который требовал от них стольких усилий.

Со своими сильными сторонами и слабостями, с идеалом порядка и жестокостью, зачарованные таинством крови и смерти, чувствительные к красоте цветов, птиц и камней, набожные до самоубийства, невероятно практичные в организации своего государства, привязанные к своей земле и своему маису, но в то же время беспрестанно глядящие на звезды, жители древней Мексики были цивилизованными людьми.

Их культура, столь внезапно уничтоженная, относилась к тем, созданием которых человечество может гордиться. Она должна занять свое место в умах и сердцах всех тех, для кого наше общее достояние состоит из всех ценностей, созданных человеческим родом везде и во все времена, среди сокровищ, которые тем более драгоценны, что редки. Время от времени, в бесконечности, в бескрайнем равнодушии мира объединившиеся в общество люди порождают нечто, что превосходит их самих, – цивилизацию. Это создатели культур. И к таким людям можно отнести индейцев из долины Анауак, лежащей у подножия вулканов, на берегу широких озер.

ПРИЛОЖЕНИЕ

18 ацтекских месяцев и связанные с ними ритуалы

Атль кауало(остановка воды), или Киауитль эуа(дерево вырастает). Принесение детей в жертву богу дождя Тлалоку и Тлалокам (стран света).

Тлакашипеуалистли(содранная человеческая кожа). Праздник Шипетотека. Принесение в жертву пленников, с которых затем сдирали кожу. В их кожу облачались жрецы.

Тосостонтли(малое бдение). Принесение цветов в дар богине Коатликуэ.

Уэй тосостли(большое бдение). Празднества в честь Сентеотля, бога маиса, и Чикомекоатль, богини маиса. Принесение в дар цветов и пищи в храмах кальпуллии в частных молельнях. Процессия девушек с початками маиса в храме Чикомекоатль. Песни и пляски.

Тошкатль(засуха?). Праздник Тескатлипоки. Принесение в жертву юноши, олицетворяющего Тескатлипоку, который целый год жил как вельможа.

Эцалькуалистли (эцалли– блюдо из маиса и вареной фасоли, куалистли– поедание). Праздник Тлалока. Ритуальные омовения в озере. Танцы и поедание эцалли.Посты и покаяния жрецов. Принесение в жертву людей, олицетворяющих богов воды и дождя.

Текуильуитонтли(малый праздник вельмож). Обряды, проводимые солеварами. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Уиштосиуатль – богиню соленой воды.

Уэй текуильуитль(большой праздник владык). Раздача продовольствия населению. Танцы. Принесение в жертву женщины, олицетворяющей собой Шилонен – богиню молодого маиса.

Тлашочимако(дарование цветов). Собирали луговые цветы, украшали цветами храм Уицилопочтли. Увеселения, пиры, большие танцы.

Шокотль уэци(плод падает). Праздник бога огня. Принесение пленников в жертву Шиутекутли, или Уэуэтеотлю. Холостяки взбирались на столб с фигуркой, слепленной из теста из семян уаутли, и дрались за ее куски.

Очпанистли(месяц метелок). Праздник богинь земли и растительности, которых всегда изображают с травяным веничком в руке, чтобы мести дорогу перед богами (то есть растениями – маисом и др.). Танцы. Имитация сражений между женщинами – целительницами и куртизанками. Принесение в жертву женщины, служащей воплощением Тоси, или Тетеоиннан, матери богов. Шествие воинов перед императором, который каждому вручал знаки отличия или почетное оружие.

Теотлеко(возвращение богов). Считалось, что боги вернутся на землю: в первую очередь – Тескатлипока, а в последнюю – старый бог огня, которому приносили в жертву людей.

Тепеильуитль(праздник гор). Из теста уаутлилепили небольшие изображения гор, символизирующих богов дождя, а затем поедали. Принесение в жертву пяти женщин и одного мужчины, олицетворяющих собой богов земного плодородия.

Кечолли(название птицы). Праздник Мишкоатля, бога охоты. Изготовление стрел. Большая охота на горе Сакатепетль. Жертвоприношения Мишкоатлю.

Панкецалицтли(поднятие знамен из перьев кецаля). Большой праздник Уицилопочтли, имитация сражений. Процессия бога Пайналя, помощника Уицилопочтли, проходившая через несколько поселков вокруг Мехико. Жертвоприношения.

Атемоцтли(спуск воды). Праздник богов дождя. Пост. Из теста амаранта лепили изображения богов дождя, которых «убивали» с помощью цоцопастли(часть ткацкого станка, длинная и плоская). Принесение в дар еды и питья.

Тититль(?). Принесение в жертву женщины, полностью одетой в белое и олицетворяющей собой старую богиню Иламатекутли. Шутовские сражения, во время которых юноши били женщин мешками.

Искалли(рост). Праздник в честь бога огня. Детям протыкали уши и «представляли» их огню. Каждые четыре года приносили в жертву людей, одетых и наряженных богом огня.

Далее следовали пять дней немонтеми, считавшиеся настолько неблагоприятными, что в это время ацтеки воздерживались от деятельности всякого рода.

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ^{75}

Ацтеки: империя крови и величия / Пер. с англ. М., 1997.

Баглай В. Е.Ацтеки. История, экономика, социально-политический строй. М., 1998.

Вайян Дж.История ацтеков / Пер. с англ. М., 1949.

Галич М.История доколумбовых цивилизаций. Пер. с исп. М., 1990.

Гуляев В. И.Древнейшие цивилизации Месоамерики. М., 1972.

Диас Б.Записки солдата Берналя Диаза. Т. 1–2. М.-Л., 1924–1925.

Ершова Г. Г.Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика. М., 2002.

Искусство древней Мексики. M., 1980.

Кецаль и голубь. Поэзия нагуа, майя и кечуа. М., 1983.

Кинжалов Р. В.Орел, кецаль и крест. М., 1991.

Кинжалов Р. В., Белов А. В.Падение Теночтитлана. Л., 1956.

Лас Касас Б.История Индий. Л., 1968.

Леон-Портилья М.Философия нагуа / Пер. с исп. М., 1961.

Соди Д.Великие культуры Месоамерики / Пер. с исп. М., 1985.

Стингл М.Индейцы без томагавков / Пер. с чешек М., 1971.