Текст книги "За чудесным зерном"

Автор книги: З. Валентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава XXII

Через несколько дней караван пересек реку Уч-Турфан и посетил поселок, который состоял из старой китайской крепости и грязных домишек.

Настоящий отдых был, однако, не здесь, а в Ак-Су.

Ак-Су, или «белая вода», – это название часто встречается в Центральной Азии и обозначает реку, питающуюся горными снегами.

В Ак-Су продали лошадей, заменили их четырьмя вьючными и пятью верховыми верблюдами и опять соблазнили Касима: он взялся проводить экспедицию до Хотана, где, по его словам, он был три или четыре раза.

Набравшись сил перед дальней дорогой, экспедиция направилась к Тариму.

Путь от Ак-Су к самой большой и длинной реке Китайского Туркестана был нетруден. Верблюды были сыты, Касим повеселел, погода установилась мягкая и ясная.

Тарим кудрявился зарослями камыша, из которых доносились всяческие птичьи голоса. Здесь отдыхали перелетные птицы, а следом за ними шли лисицы, рыси, барсы. Это было заманчивое место для охотников. Поэтому ни Вите, ни Косте, ни Веселову не хотелось расстаться с берегами Тарима.

Ежедневно обед путешественников разнообразился подстреленной дичью, и Костя проявлял поварской талант, то фаршируя диких уток, то жаря на самодельном вертеле жирных дроф.

* * *

– Эх, Иван Викентьевич, – мечтательно говорил Витя, лежа на животе у медленно текущей воды, – смастерить бы плот и поплы-ы-ы-ы-ть бы вниз по Тариму! Интересно!

– Еще бы не интересно, – отозвался Веселов. – Из европейцев один только Свен Гедин совершил такую прогулку. В 1900 г. он проплыл по всему Тариму, до самого его устья, и удостоверился, что Тарим действительно впадает в озеро Лоб-Нор.

– Вот и нам бы!

– Ну, для этого пришлось бы сделать крюк в семьсот километров.

– Неужели эта река такая длинная?

– Дело в том, что Тарим состоит из двух рек: Яркен-Дарьи и Кашгар-Дарьи. Они берут начало в горах Каракорума и Памира. Если считать от их верховьев, то длина Тарима никак не меньше тысячи двухсот километров. Тарим перерезает одну из самых диких пустынь земного шара, и если бы не густые заросли, река, пожалуй, не добежала бы до озера Лоб-Нора, а затерялась бы в песках пустыни, как теряются десятки средне-азиатских рек.

– Обидно все-таки оставить Тарим. Ведь говорят, здесь и тигры бывают…

Но Вите пришлось примириться. Экспедиция переправилась через Тарим и направилась к югу.

Глава XXIII

Дни были еще летние, но по ночам ледяной ветер забирался под одеяло.

Уже позади остались тростники Тарима и последнее человеческое поселение. Теперь по пути попадались только угрюмые пастухи. Они подозрительно присматривались к путешественникам. А еще чаще, узнав неведомым путем о приближении экспедиции, пастухи поспешно перегоняли стада овец на новое место, и только по клочьям овечьей шерсти на колючках кустарников можно было догадаться, что здесь недавно проходило стадо.

Однако раза два путешественники наткнулись на стоянку пастухов, которые встретили их очень ласково. Пастухи отогнали злых сторожевых псов, усадили неожиданных гостей у костра и угостили их молодым овечьим сыром и зеленой дикой редькой, которую едят, посыпая солью. Они рассказывали пастушеские новости, указывали места, где водилась дичь, и охотно разрешали Тышковскому измерять свои головы и записывать песни.

Иван Викентьевич и Витя охотились. Было время перелета птиц, и все ежедневно лакомились свежей дичью.

Но чем дальше от Тарима, тем становилась безотраднее дорога. Правда, грунтовые воды под высохшим руслом Хотан-Дарьи давали жизнь растениям. Но, чтоб добраться до воды, какой-нибудь пучок серой зелени сантиметра в три величиной пускал корни в глубину на метр, на два и больше.

Однажды Иван Викентьевич потратил чуть ли не полдня, пытаясь выкопать с корнем одно такое упорное растеньице.

– Гляди, – сказал Веселов Вите, который усердно помогал ему, – на какие приспособления пускается природа! Видишь: весь корень словно вложен в футляр из спекшихся песчинок, и только самый кончик корня, нежный и чувствительный, высовывается из футляра. Корень защищен от сухой почвы. А кончик корня, уже добравшийся до влажных слоев, больше не нуждается в защите.

Несмотря на скудость растительности, русло Хотан-Дарьи все же было полоской жизни. С обеих сторон этой узкой полоски сторожила пустыня, готовая надвинуться, чтоб поглотить ее. Но подпочвенные воды высохшего русла охраняли жизнь. В тех же местах, где эти воды иссякали, путешественники видели группы мертвых деревьев. Они стояли совершенно высохшие, ветви их были хрупки, как стекло, и ветер с легким звоном ударял песчинками о мертвые стволы.

Экспедиция продвигалась по руслу, но иногда она, захватив с собой побольше воды, сворачивала в пустыню Такла-Макан, чтоб через некоторое время вернуться опять к оставленной дороге.

Эти побочные поездки Витя называл «разбойничьими набегами», потому что после них экспедиция возвращалась, нагруженная добычей. Привозились убитые животные, собранные растения, невероятное количество насекомых. Из одной такой поездки Иван Викентьевич привез убитого кара-куйрюка – род дикой козы, быстрой, как ветер.

Однажды Витя увидел издали двух верблюдов. Были ли это дикие верблюды или одичавшие домашние животные, нельзя было решить, так как они исчезли, как тени.

Витя настаивал, что это были дикие верблюды, хотя до сих пор считалось, что они встречаются лишь в области устья Тарима и озера Лоб-Нор.

Костя же уверял, что эти животные отбились от какого-нибудь каравана.

– А еще вернее, – смеялся он, – Витя принял за верблюда двух сусликов, которые вылезли подышать свежим воздухом.

Витя остался в убеждении, что превзошел Пржевальского и Свен Гедина, однако верблюдов этих больше не видел, как ни старался при «набегах» в пустыню глядеть во все стороны.

Путь экспедиции шел зигзагами, вдоль едва заметной полоски пересохшего русла.

Одному профессору еще ни разу не пришлось свернуть с прямой дороги, чтобы утешить себя какой-нибудь находкой. За все время, начиная от Ак-Су, из которого Клавдий Петрович выехал полный надежд, по дороге не попалось ничего достойного внимания археолога.

Наконец, когда на двадцать шестые сутки экспедиция остановилась на отдых, Костя и Витя, рыскавшие по окрестностям, примчались с известием, что за барханом они нашли развалины древнего города. Обрадованный профессор рысью пустился вслед за мальчиками.

Находка оказалась действительно развалившимся поселком. Но поселок развалился не больше двадцати лет назад, и в глазах профессора по своей ценности равнялся песку в пустыне.

Профессор поворчал и направился к стоянке. Сконфуженные мальчики, втихомолку посмеиваясь, пошли за ним.

Когда они вернулись к стоянке, то увидели, что в тени тополя рядом с Веселовым сидел невысокий черноволосый человек и угощался консервами. Тем временем Тышковский молча измерял объем черепа неожиданного гостя и делал пометки в своей записной книжке.

Прижав руки к груди, гость приветствовал поклоном профессора. Говорить он не мог, так как рот его был набит маринадом.

Веселов объяснил, что нашел нового знакомого в кустах, где тот оплакивал гибель своего коня и готовился к своей собственной смерти. Действительно, неподалеку лежала издохшая лошадь, а пешком вряд ли можно было бы отсюда куда-нибудь добраться.

Дружелюбно поблескивая лукавыми глазами, незнакомец проглотил последний кусок, облизал пальцы и пояснил, что имя его Ислам-бай и что он из рода, который издавна кочует по Хотан-Дарье.

Ислам-бай восхищался верблюдами экспедиции, восхищался пробковым шлемом Вити, очками профессора. Через полчаса он успел выпросить у Веселова пачку папирос, у Вити – пояс, у Кости – еще одну банку консервов, успел передружиться со всеми путешественниками и сообщить своим новым друзьям, что они сбились с дороги.

– Ну да, – воскликнул Витя, – я так и знал, что Касим напутал. Если бы он повел нас через настоящее русло Хотан-Дарьи, то мы в камышах давно бы раздобыли тигровую шкуру!

Касим изумленно и протестующе поднял руки, призывая в свидетели Магомета.

– Тигры попадают на путь Хотан-Дарьи так же редко, как справедливый человек на должность судьи, – сказал он, – а я вел вас правильной дорогой.

Веселов в задумчивости тер щетинистый подбородок, поглядывая то на Касима, то на Ислам-бая.

– Если господин желает убить тигра, – спокойно проговорил Ислам-бай, – то надо немного свернуть с этой сухой тропы. – Он внезапно расхохотался. – Клянусь, такого зверя вы не увидите у себя на родине!

– Иван Викентьевич, голубчик! – затараторили Витя и Костя, тормоша Веселова. – Ну, чем вы рискуете? Одним лишним днем!

– Мне кажется, он врет.

– Что ему за смысл надувать нас? Что он нам может сделать? Он один – нас шестеро. Обокрасть он нас не сможет: присматривать будем…

– Пожалуй, что так, – еще колеблясь сказал Веселов.

Но мальчики уже вытаскивали с лихорадочной быстротой свои ружья, проверяли их, заряжали и в то же время жадно расспрашивали нового знакомого, где, по его мнению, находится тигр, какой он величины, свиреп ли он.

Касим сердито поглядывал на сборы. Наконец он подошел к Тышковскому.

– Касим привел бы вас в Хотан. Ислам-бай лжет о тигре!

Тышковский ничего не понял: он до сих пор не мог заучить ни одного тюркского слова. Касим с видом оскорбленного достоинства занял последнее место в караванной цепи. Впереди каравана, опираясь на посох и поблескивая в улыбке белыми зубами, пошел Ислам-бай.

Однообразная путаница желтых песчаных холмов, видимо, не смущала нового проводника. Он уверенно шагал и, казалось, был по-верблюжьи неутомим. Десятки раз он сворачивал между барханами, скользил по пескам, задумываясь над дорогой не больше ящерицы.

Следом за Ислам-баем качался на верблюде Костя. Он-то первый и увидел темную полоску Хотан-Дарьи.

– Видишь, – обернулся Витя к угрюмому Касиму, – Ислам-бай не обманул нас!

Струйка воды сочилась в густом тростнике. Очевидно, здесь был водопой. Сырой песок хранил следы лисьих лап, овечьих копытец. Многие деревья на берегу были изуродованы рылом дикого кабана.

Все ехали молча, не отрывая глаз от земли, в невольных поисках отпечатка страшных тигровых лап.

Один Касим насмешливо покачивал головой.

Он был вполне уверен, что тигров нет на этой дикой пустынной дороге, и не знал в точности, правильна ли эта дорога.

Правда, до сих пор он полагал, что экспедиция интересуется только змеями, ящерицами, птицами. Касим знал в Ак-Су одну старуху, которая тоже собирала маленьких зверюшек. Из их костей старуха делала настойки и лечила ими.

Быть может русские у себя на родине тоже будут лечить больных?

Один раз, когда у Касима болел живот, Веселов дал ему какой-то порошок, и он выздоровел.

Вспомнив об этом, Касим преисполнился благодарностью к Веселову и начал добросовестно и старательно искать тигра. Но нашел он только свернувшегося клубочком ежа, которого тут же и преподнес Ивану Викентьевичу.

Тот, не отрывая глаз от земли, взял ежа, укололся и передал колючий комок Вите:

– Возьми, Витя. Кажется, интересный экземпляр… – машинально сказал он.

Витя завернул ежа в носовой платок. В эту минуту Ислам-бай обернулся.

– Тигр там. – Он указал на заросли.

Темная тусклая зелень щетинилась Камышевыми остриями.

При виде зелени верблюды подняли крик, и Ислам-бай заявил, что дальше надо итти пешком.

– Почему это?

– Нужно тихо-тихо. Сейчас зверь спит, жарко. А верблюд разбудит.

Доводы были основательны. Все сошли на землю. Мимо проковылял дудак на тонких ножках. В кустах нежно завела свою песенку гоин-карга – маленькая славка, лучшая певунья пустыни. Веселов проверил ружье. Клавдию Петровичу поручили сторожить верблюдов, которые тотчас же принялись общипывать зелень. Их не расседлали: Ислам-бай сказал, что тигр мог перейти на новое место, и тогда придется снова ехать верхом.

Витя отдал ежа профессору:

– Спрячьте, пожалуйста, Клавдий Петрович: интересный экземпляр…

Клавдий Петрович послушно взял ежика и пошел разыскивать подходящее место, чтобы спрятать находку Касима.

Все бесшумно двинулись в глубь зарослей.

Тень камышей ложилась полосами и превращала каждую кочку в полосатую тигровую шкуру.

Вдруг Веселов почувствовал, как новый проводник сжал его руку.

Желтые солнечные пятна попрежнему скользили по земле. Но вот одно пятно, кажется неподвижным – не тигр ли это?

– Он близко, – зашептал Ислам-бай, – я отойду немного: у вас всех ружья, а у бедного Ислам-бая нет даже хорошей палки. Зверь не лучше человека; раньше всего он, конечно, бросится на беззащитного бедняка.

– Ты говоришь правду. Тебе опасно. Отойди в сторону, – сказал Костя, судорожно сжимая обеими руками ружье.

– Струсил! – презрительно улыбнулся Витя, когда Ислам-бай быстро удалился. – Ведь мы могли дать ему запасное ружье…

Все медленнее пробирались охотники сквозь душную заросль. Попрежнему то здесь, то там мелькали солнечные пятна и обманчиво походили на тигровую шкуру. Но звериных следов не было.

– Он обманул нас, здесь нет никакого тигра, – сказал, наконец, Костя.

– Мне тоже так кажется, – ответил Веселов.

Вдруг он вздрогнул, прислушался и бросился бегом по направлению к реке, откуда ветер донес крики верблюдов и голос Клавдия Петровича.

Одна и та же мысль мелькнула у всех: «Ислам-бай! Где он?»

Новый проводник исчез.

Уже издалека донесся голос Веселова:

– Р-е-б-я-т-а!

– Я говорил, что Ислам-бай – мошенник, – торжествующе бормотал на бегу Касим.

…Профессор сидел на земле, потирая голову:

– Он меня ударил! Он вскочил на переднего верблюда и удрал вместе со всеми остальными!

Все с ужасом переглянулись: действительно, верблюды, связанные друг с другом поводьями, должны были последовать за вожаком.

Вместе с верблюдами экспедиция потеряла и все запасы.

Удастся ли добраться пешком до какого-нибудь поселка? А дальше что?

– Я говорил, что Ислам-бай мошенник, – угрюмо бубнил Касим, растирая голову профессора. – Но отчего так кричит верблюд?

Рев верблюда все еще доносился до путешественников. Он то приближался, то удалялся, словно всадник не мог найти дороги.

Но ведь был день, и вор, наверно, хорошо знал местные тропинки.

Рев верблюда снова приблизился. Послышался треск сучьев. Продираясь сквозь кусты, ломая их, вылетел верблюд. Его бег сопровождался необычайными прыжками, он мотал головой, припадал к земле, словно всячески стараясь сбросить ношу. На спине его корчился смертельно испуганный Ислам-бай.

Следом за первым верблюдом бежали, смешно и жалостно дергаясь, остальные, крепко привязанные к вожаку.

«Верблюд взбесился!» – была первая мысль Веселова.

Но вот животное с новой энергией заметалось из стороны в сторону. Ислам-бай слетел на землю, а верблюд остановился, дрожа и жалобно раскрывая вспененную пасть.

– Господин, – смиренно обратился Ислам-бай к профессору, – отчего ты не сказал мне, что ты любимый сын пророка и что коснувшийся тебя умрет? Я бы скорей пошел пешком через всю Такла-Макан, чем дотронулся бы до тебя или сел без разрешения на это благословенное животное, которое тащило меня через самый колючий кустарник.

И вор отвесил верблюду такой почтительный поклон, что все невольно засмеялись.

Касим набросился на обманщика и ругал его самыми обидными и выразительными словами.

– Убийца детей! – восклицал Касим, указывая на умирающих со смеха Витю и Костю. – Из-за тебя они погибли бы в пустыне!

Глаза Ислам-бая лукаво сверкнули.

– Ты все-таки нехороший проводник, – спокойно возразил он, с достоинством отряхивая пыль с одежды. – До первого поселения Хотанского оазиса несколько часов пути. Вы дошли бы до него по реке… А бедный Ислам-бай повернул бы в другую сторону, продал бы где-нибудь верблюдов и купил бы себе лошадь. Бедный Ислам-бай! – он вздохнул и исчез в кустах.

Никто его не преследовал.

– Я сильно подозреваю, – сказал Веселов, – что этот хитрец и не думал выводить нас на другую дорогу; просто он покружился между барханами и вернулся к тому же руслу, но только чуть южнее, туда, где Хотан-Дарья еще не затерялась в песках.

– Умный парень! – с невольным восхищением прибавил Веселов. – Он сразу сообразил, на чем поймать нас.

– Хотел бы я все-таки знать, – задумчиво сказал Клавдий Петрович, – отчего взбесился верблюд.

– И я не понимаю, что случилось с животным. Глядите, теперь верблюд совершенно спокоен. Костя, Витя, помогите Касиму расседлать нашу конницу. Отдохнем после этой сумасшедшей охоты.

Мальчики принялись развьючивать верблюдов.

– О-о! – закричал Костя, поглаживая заметавшегося вожака и осторожно снимая с него седло. – Что это такое?

Под седлом, впившись в верблюжью спину, лежал колючий комок.

Бедный еж, сунутый профессором по рассеянности под седло, своими острыми иглами спас имущество экспедиции, а сам погиб во время скачки Ислам-бая на обезумевшем от боли верблюде…

* * *

Наконец экспедиция добралась до Ильчи – главного поселения хотанского оазиса.

И здесь вокруг оазиса лежали поля, покрытые сетью водяных прожилок. Как и в городах западного Туркестана, дома в Ильчи были маленькие, почти без окон; за глухими стенами лежали дворики, в которых росли тенистые деревья, протекала струйка воды, кричали ослики, и остро пахло нечистотами. Пожалуй, здесь было грязнее, чем в городах Русского Туркестана, да на шумном спрятанном под навес базаре все товары были подороже и похуже.

В Ильчи путешественники распростились с Касимом, подарили ему на прощанье верблюда, и он с попутным караваном отправился кружным путем в Ак-Су.

Глава XXIV

«Уважаемый товарищ Орешников!

Пользуюсь счастливым случаем, чтобы отправить вам очередное письмо. Редко пишу вам потому, что, как вы сами понимаете, мы почти совершенно оторваны от всего мира.

Но вчера внезапно появился аэроплан, который совершает рекордный перелет из Калькутты в Лондон. Он переполошил жителей Ильчи. Они до сих пор не знают, бежать ли им в глубь пустыни от дьявольского наваждения или же рассмотреть вблизи прилетевшее чудо. Многие не смогли преодолеть любопытства и побежали осматривать аэроплан, несмотря на воркотню английского летчика.

Через час огромная чудесная птица насосется досыта бензина, умчится и увезет с собой это письмо.

Витя тоже писал. Но в конце концов он разорвал свое послание, и от него вы, очевидно, письма не получите. Вы знаете, как он упрям. А он вбил себе в голову, что не должен давать о себе знать. Но в остальном он очень изменился за эти месяцы. Во-первых – вырос, во-вторых – возмужал, в-третьих – стал настоящим бодрым, крепким человеком.

Уверяю вас, что вы не пожалеете о разлуке с сыном. Он изъездил с Тышковским десятки поселков и, благодаря своему неистощимо хорошему настроению, юмору и веселости, всюду обзаводился приятелями. Он прекрасно овладел местными наречиями, и я знаю, что с каждого поля он брал образцы пшеничных зерен для Ковылей. Однако я не уверен, что Витя сохранил первоначальный интерес к пшенице. В последнее время он редко упоминает о „чудесном зерне“. Зато за этот год Витя увлекался попеременно всем, начиная от охоты и кончая раскопками Бурузана – города, развалины которого впервые исследовал Свен Гедин. Мы туда ездили всей компанией.

У Вити – богатырский сон, прекрасный аппетит. Он хворал за все это время только раз. Все остальное время он провел в беспрерывной работе.

Иногда ему приходилось нелегко. Средства наши довольно скромны, почти все нам приходится делать самим. При раскопках мы редко нанимаем рабочих, а почти всегда сами беремся за лопату.

Сейчас, когда начались знойные дни, это не слишком большое удовольствие. А Вите приходится работать немало. Он больше всех копается вместе с Клавдием Петровичем в самых пустынных, заброшенных и неприятных местах Хотанской провинции.

Когда мы начинали нашу экспедицию, Витя работал под моим руководством, но с тех пор, как профессор нашел указания на существование древнейшего Великого Города, Витя пристрастился к археологии.

К сожалению, кроме случайных намеков на то, что город похоронен где-то поблизости в пустыне Такла-Макан, более подробных сведений Клавдий Петрович ниоткуда пока не получил.

Некоторые местные жители не верят в существование Великого Города, другие путают его с Бурузаном, третьи указывают на развалины, уже известные исследователям Восточного Туркестана. Есть, правда, несколько стариков, которым приходилось много ездить с караванами, – они уверяют, что Великий Город существует, но что его можно видеть только с разрешения духов пустыни, а в остальное время он невидим.

Вероятно, такое поверье происходит оттого, что песок, засыпавший древние развалины, по временам сдувается ветром, а затем снова налетает на город.

Во всяком случае, никто не может или не хочет указать Клавдию Петровичу нужную дорогу.

Витя чрезвычайно занят поисками Великого Города. Это у него доходит до азарта, как, впрочем, становится для него азартом всякое увлечение. Сегодня он расспрашивал летчика, который довольно недурно говорит по-русски, – не пролетал ли тот над какими-нибудь развалинами. Но англичанину, перемахнувшему через Гималайский хребет, было не до развалин.

Витя очень этим расстроился. Но могу вас уверить, товарищ Орешников, что это хорошее огорчение, после которого ваш мальчик примется, как мужчина, за работу, за поиски. Впрочем, кроме Вити, огорчился ответом летчика еще некий сэр Генри Джуд.

Это чрезвычайно богатый путешественник, англичанин, который прибыл сюда из Индии, с собственным караваном в 50 верблюдов. Он-то и привез сюда запас бензина, пригодившийся для аэроплана. Сэр Генри Джуд неоднократно путешествовал по Азии, мечтая открыть что-нибудь необычайное. К сожалению, его преследуют неудачи.

В Бурузане Свен Гедин его опередил на один месяц. Козлов нашел в Монголии мертвый город Харо-Хото, в то время, как бедный англичанин искал этот город на три градуса южнее.

Негодует также этот путешественник на русско-немецкую экспедицию, недавно обследовавшую неизвестную до тех пор область Памира и открывшую там величайший в мире ледник.

Сейчас сэр Генри Джуд, кажется, хочет заняться розысками Великого Города – в конкуренцию нам. Во всяком случае, он очень интересуется работой Клавдия Петровича.

Я отвлекся, а время идет. Я вижу, что бортмеханик-индус делает мне знак. Нужно торопиться.

Теперь – о Косте.

Я знаю, что о нем думают в Ковылях не меньше, чем о Вите.

Из коренастого белоголового подростка он за этот год лагерной жизни превратился в широкоплечего высокого юношу, с волосами, выцветшими от туркестанского солнца. Он крепок, здоров и серьезен. Несмотря на повседневную тяжелую работу, Костя ухитряется систематически заниматься. Его клеенчатая тетрадка давно исписана. А за ней он исписал еще три тетрадки, уже не наши советские, а из китайской бумаги.

Записи свои он прячет, и я полагаю, что он ведет что-то вроде дневника.

Костя прекрасно управляется с нашим хозяйством и при этом работает во всех отделах маленькой экспедиции: этнографическом, археологическом, зооботаническом.

Оба мальчика – я их так привык называть, хотя они почти взрослые люди, – думают и вспоминают о Ковылях, любят вас всех, но грустить – для этого у них просто нет времени!

А у меня нет времени, чтоб продолжать это письмо. Через несколько минут аэроплан улетает. Привет самый сердечный. Будьте спокойны. Через один или два месяца мы двинемся на северо-запад, домой».

Иван Викентьевич быстро надписал адрес.

Спустя несколько минут над Ильчи вспорхнула пронзительно стрекочущая птица, и обезумевшие от страха верблюды с ревом ринулись от нее во все стороны.