Текст книги "За чудесным зерном"

Автор книги: З. Валентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Глава XX

Оазис Хотан расположен на 37° северной широты и на 80° восточной долготы. До него можно добраться через оазисы Кашгара и Яркенда, которые находятся ближе к границам СССР. Существуют две дороги. Первая из них – более короткая – идет из Андижана через Ош и Гульчу и дальше на Иркенштам. Она длиной около 500 километров. Другая дорога – 650 километров длиной – начинается от города Фрунзе у Семиреченской железной дороги, идет через поселки Токмак, Рыбачье, Нарым и поворачивает на Туругарт.

Но более короткая дорога считается труднее. Она вьется через перевалы, недоступные зимой. Летом по ней могут пройти только вьючные животные. Второй же путь почти всюду пригоден даже для передвижения на колесах.

Решили, что на обратном пути из Китайского Туркестана в СССР экспедиция воспользуется более спокойной дорогой, чтобы довезти в целости добытые материалы. Но какой дорогой направиться туда? Итти через Ош и Гульчу, где недавно побывала русско-немецкая экспедиция, не хотелось. Поэтому надумали повторить – но только в обратном направлении – путь Пржевальского через Тянь-Шаньский хребет, Тарим и весь бассейн Хотан-Дарьи.

Для знаменитого исследователя Центральной Азии, который шел из Китая к русским границам, конечной целью этой дороги было озеро Иссык-Куль, тогда еще никем не описанное. А наши путешественники должны были выйти из города Фрунзе, обогнуть Иссык-Куль, отдохнуть в Пржевальске, который теперь называется Каракол, и двинуться через хребты Тянь-Шаня к тем местам, где с рекой Таримом сливается Хотан-Дарья.

Вите и Косте было безразлично, какой дорогой пробраться к Хотану. Они только помнили, что таинственное, чудесное зерно хранится в пустыне за снежными кряжами гор.

Экскурсия, покинув Самарканд, побывала в Ташкенте, где все запаслись припасами и вещами. Витя первым долгом купил себе пробковый шлем, несмотря на уверения Клавдия Петровича и Веселова, что гораздо разумнее купить баранью шапку, какую носят туземцы по всей Средней Азии. Но Витя не чувствовал бы себя настоящим путешественником, если бы не напялил на свою голову пробкового шлема. Затем экспедиция выехала во Фрунзе.

Впереди экспедиции выступал крошечный ослик. На нем, почти шаркая по земле пятками, сидел проводник, взявшийся доставить путешественников до Каракола. За осликом шагали лошади – верховые и вьючные. Было бы дешевле купить верблюдов, но Веселов боялся, что верблюды не одолеют горных перевалов. На общем собрании решили, что обменяют лошадей на свежих неутомленных верблюдов тогда, когда придется пересекать пустыню.

Мальчики ехали верхом, и каждый глоток воздуха казался им необычайно вкусным, каждый день впереди – необыкновенно значительным: ведь они отправлялись в невиданные страны и ехали не так, как Ленька беспризорный: не на крыше вагона, не на буфере, и не брели пешком. Они по-заправски ехать верхом с настоящей научной экспедицией, как равноправные ее члены.

Переночевали в поселке Токмаке и направились дальше. Кругом набегали горные гряды Александровского хребта. Река Чу, вынырнувшая из Буамского ущелья, ласково мурлыкала. Дорога на Каракол шла по ущелью навстречу течению реки до самого «теплого озера» – Иссык-Куля.

Ровное шоссе показалось сначала нашим путешественникам однообразным, но за деревней Кара-Булак дорога внезапно оборвалась. Впереди зияла пропасть. И в мерцающей глубине провала рвалась меж камней, плача, сердясь и жалуясь, мутная вода Чу.

Осторожно ступая, лошади перешли через легкий мост и начали подниматься по крутому зигзагообразному подъему. Над узким проходом высоко-высоко синело небо, и пробегали облака. Дорога то спускалась к шипящей желтой речной пене, то ползла вверх.

Это было знаменитое ущелье Буам – одно из самых красивых ущелий, через которое когда-либо проходил человек. Его стены состоят из хрупкого песчаника, постоянно грозящего обвалом. Пробираясь по горной тропе, проводник с тревогой поглядывал на узкую голубую полоску неба, где сгущались грозовые облака. Буамское ущелье тянулось на 75 километров, и проводник все настойчивее торопил своих спутников. Он опасался дождя, во время которого стены Буама сползают лавинами камней и песка. Но еще грознее обвала в это время река: она ударяет, как разъяренный бык лбом, о неожиданное препятствие, неудержимо заливает и крушит все вокруг себя, смывает деревья, камни, людей, животных.

Экспедиция благополучно прошла через Буам, и воспоминание об его жуткой, необычайной красоте надолго осталось в памяти у всех.

У всех, – кроме Клавдия Петровича.

Между Фрунзе и поселком Токмак он потерял очки и ничего за всю дорогу не видел, кроме лошадиной головы впереди себя. Немного утешил его Костя, который напомнил, что в багаже осталось еще пятнадцать пар очков.

Профессор почти не обратил внимания на то, что белые, синие и лиловые скалы Буама сменились неприветливым побережьем Иссык-Куля.

Зато зоркие глаза Вити и Кости не только видели зелено-голубую поверхность озера, шелестящего меж крутых берегов, не только улавливали очерк дальних снежных вершин на противоположном берегу, – они различали в глубине прозрачной воды блестящие силуэты многочисленных рыб.

Нашли удобное место, сделали привал и принялись удить жирных крупных сазанов, которыми кишело озеро. Вода, никогда не замерзающая, благодаря бьющим на дне озера теплым источникам, лениво терлась о камни.

Тополь у берега серебрился нежными листьями. Свежий воздух дышал запахом цветов, расцветших после недавнего дождя. На противоположном берегу синели горы. Быть может на них вершинах уже выпал снег. Но здесь было тепло, почти жарко, и только иногда порывы ветра доносили прохладную влагу воздуха.

К вечеру стало душно, и ветер затих. Проводник недовольно щелкнул языком:

– Сильная гроза будет – ух! – и дернул за повод переднюю лошадь.

Но животное изо всех сил упиралось передними ногами в землю, пятилось и не хотело итти. Другие лошади дрожали, сбившись в кучу.

– Ай-ай, нехорошо! – пробормотал проводник. Действительно, вышло нехорошо.

Хотя воздух оставался неподвижным и густым, как пролитое масло, но Витя вдруг увидал, что соседнее дерево начинает раскачивать зеленой верхушкой. Витя протер глаза: тополь все больше и больше размахивал ветвями.

Мальчику показалось, что вслед за тополем закачался и он сам.

Медленно-медленно, почти неощутимыми взмахами вздымалась под ногами земля, и это едва заметное колебание было ужасней, чем самая жестокая буря на море.

Раздался глухой звук, застонала земля, и гладкий Иссык-Куль внезапно лизнул берег длинной тяжелой волной.

Мелкие степные птахи – джурры и чеканы – взвились и затрепыхались в воздухе. Дикая кошка с толстым в черных кольцах хвостом растерянно выскочила на дорогу и распласталась всеми четырьмя лапами, словно старалась удержаться за землю.

– Землетрясение! – закричал Веселов. – Скорей – дальше от берега!

Но прежде, чем успели добежать до безопасного места, земля уже утихомирилась и лежала по-старому неподвижной. Кошка, мелькнув пушистым серым комом, исчезла. Птицы опускались в свои гнезда. И только Иссык-Куль, точно мощный барабан, бил тревогу волной о звонкий берег.

– Иван Викентьевич, – спросил Витя, все еще дрожа всем телом, – что ж это было? Неужто землетрясение?

– Быть может это отголосок далекого землетрясения. Быть может местное очень слабое. Трудно сказать наверное. Горные кряжи здесь еще не вполне установились. Складки земли продолжают временами сморщиваться, – от этого происходят землетрясения. Они часто бывают около Иссык-Куля.

– Значит, это развлечение опять скоро начнется? – с ужасом спросил Костя.

– Все ли кончилось, сказать не могу, но едва ли землетрясение повторится. Во всяком случае здесь, на открытом воздухе и далеко от скал и озера, бояться нечего.

– Брр… – заметил Костя. – Если бы нас качнуло в ущельи Буама! Жуть берет!

На следующий день экспедиция узнала, что подземный толчок – как будто легкий, невинный, – действительно наделал много неприятностей в Буамском ущельи. Огромный оползень засыпал дорогу и похоронил часть каравана, шедшего от китайской границы.

Но больше толчки не повторялись, и экспедиция благополучно добралась до Каракола, а оттуда поспешно двинулась с новым проводником к перевалу, так как первый снег в горах уже выпал, и дорога могла стать через несколько дней непроходимой.

Глава XXI

Тысяче-километровый Тянь-Шаньский хребет – таинственный «небесный» кряж – пересекал дорогу.

Со времен глубокой древности этот хребет, или, вернее, целый ряд могучих горных цепей, преграждал дорогу народам. Смельчакам, пришедшим с востока ли, с запада ли к подножью Тянь-Шаня, казалось, что за этими грозными скалами, за свирепыми ветрами, дующими из ущелий, за острыми шипами ледяных пиков, за непроходимыми ледниками лежит прекрасная страна.

Народы запада создавали легенды об этой недоступной сказочной стране. А народы востока кочевали по ту сторону небесных гор и тоже, видимо, пылали желаньем проникнуть за хребет и добраться до неведомого края на западе. И время от времени они вскакивали в седло, покидали знакомые пастбища и степи, пробирались, вооруженные луком и легкими стрелами то через проход Тарбагатай, прозванный «воротами народов», то через горные ущелья и, как смертельная лавина, неслись на запад.

Многие народы проходили через «небесные» горы, но от этого дорога через Тянь-Шань не стала лучше. Перед караваном среди скал и острых камней еле намечались, вероятно, те же самые крутые тропинки, по которым когда-то осторожно переступали лошади кочевников. На каждом повороте ледяной ветер налетал на маленькую экспедицию, словно стремился сбросить смелых путешественников как можно скорее в пропасть.

Издали казалось, что Тянь-Шань, как допотопное чудовище, выгнул острые позвонки своего хребта. Вблизи каждый позвонок оказывался скалой, пиком, обледеневшей глыбой.

Впереди всех шел проводник, держа в руках поводья лошади. Остальные, связанные друг с другом крепкой веревкой, осторожно следовали за ними.

Проводник тревожно приглядывался, принюхивался к воздуху. Он боялся, что зимние бури начнутся прежде, чем караван перевалит через хребет и начнет спускаться к оазису Ак-су. Проводник торопился. Он только потому согласился сопровождать путешественников, что сам жил постоянно в Ак-Су.

– Хоть бы они не останавливались, – бормотал Касим, проводник. – Но – иншалла! – они любопытны, как щенята, и больше рассматривают дорогу, чем идут по ней.

«Они», то есть экспедиция, действительно не торопились.

На высоте 2 000 метров тянулись еловые леса – густые и темные. Выше лесов на лугах доцветали последние цветы.

Олени-маралы проносились мимо – осторожные и пугливые. Несколько раз путешественники видели стоящего на краю пропасти неподвижного маркура – козла с огромными винтообразными рогами. Животное с любопытством смотрело на людей, но при первом их движении скрывалось среди развороченных скал.

Огромные снежные грифы, почти не шевеля крыльями, кружились в воздухе. Иногда они срывались вниз и снова поднимались к вершинам гор, держа в когтях зазевавшуюся горную куропатку, ласку или сурка.

Но чем выше забирался караван, тем пустынней делались скалы и тяжелей становился путь. Далеко внизу остались леса. Исчезли горные луга. Разреженный воздух вызывал у всех «горную болезнь». Сердце билось учащенно. Часто носом шла кровь.

Глядя на Клавдия Петровича, нахохлившегося, до кончика носа закутанного в шерстяной шарф и плед, Веселов начинал торопить товарищей.

Наконец приблизились к перевалу. От него начинался спуск и дорога к поселку Ак-Су. Там ждал хороший отдых. Вверх нужно было карабкаться еще не более часа. Но внезапная горная темнота настигла караван раньше, чем успели дойти до высшей точки хребта.

Экспедиции пришлось заночевать на каменной площадке около тропы. Кое-как разместились. Справа была стена, изрытая пятнами пещер, слева обрыв, который в темноте казался бездонным.

Разожгли костер. Вечер был тих и ясен.

Но перед рассветом, когда все спали, укутавшись в одеяла и кошмы, от дальнего горного пика отделилось туманное пятнышко и поползло через каменные хребты. Ветер вздохнул, и в быстро похолодевшем воздухе пронеслись первые снежинки…

Первая метель летела через «небесные» горы, покрывала предательским белым и мягким покровом провалы ущелий, прятала тропинки, заносила перевалы. В несколько минут караван был почти засыпан снегом. В ледяной каше, кипевшей в воздухе, беспомощно терялся свет электрических фонарей, и голоса проснувшихся людей исчезали в стонах вьюги.

Буря усиливалась с каждой минутой, грозя сбросить в пропасть горсточку людей.

– Эй! – раздался голос Касима. Он кричал Веселову прямо в ухо, но ветер рвал слова, и трудно было разобрать, чего хотел проводник.

– Бери, вяжи! Себя вяжи… соседа вяжи… – доносились обрывки фраз.

Иван Викентьевич почувствовал, как жесткая промерзшая веревка охватила его вокруг туловища. Он понял, что Касим предлагал связать всех вместе, чтобы устоять при порывах урагана.

«Если один сорвется, другие поддержат», – подумал Веселов, лихорадочно стараясь справиться с негнущейся веревкой. Он привязывал веревку к поясу Тышковского.

Через несколько минут, пытаясь перекричать бурю, Веселов спросил, все ли привязаны.

– Я готов, – донесся голос Тышковского.

– И меня зацепили, – объявил невидимый Костя.

– И… я… на… в-е-р-е-е-е-е-в-к-е! – отозвался Витя.

– А Кл-а-а-а-вдий Петро-о-о-вич?

– А Клавдий Петрович?

– А Клавдий Петрович?

Профессор не отзывался.

Среди глубокой темноты, среди бушующего снега, широко расставляя руки, старались найти профессора. Хватали друг друга, натыкались на скалы, на дрожащих лошадей. Звали. Кричали.

Клавдий Петрович не отзывался.

Наступил рассвет. Розовое солнце прорвалось сквозь снежное пенистое облако. Внезапная тишина легла на горы. На каменной площадке, на краю пропасти, стояли связанные друг с другом веревкой пять окоченевших человек.

Шестого – профессора Клавдия Петровича Петровского не было.

Веселов подполз к краю обрыва, заглянул вниз. Зияла мглистая глубина, громоздился хаос скал, и медленно внизу кружился распластанный орел.

Бедный профессор исчез.

– Скорей! Скорей! – торопил Касим. – Подмокнет снег, заледенит – джейрану не пройти, не то, что нам. Иншалла! Быть может успеем перевалить на ту сторону, но скорей, скорей!

Осторожно ведя под уздцы лошадей, нащупывая невидимую тропинку, двинулись к перевалу.

Горестное молчание нависло над караваном. Каждый упрекал себя в том, что задерживались в пути, что забыли про снеговые горные бури…

– Если бы чуточку поторопились, успели бы до метели пройти перевал, и Клавдий Петрович был бы с нами…

Жгучее раскаяние мучило всех, и в порыве этого раскаяния каждый стал несравненно осторожнее и старался, чтоб хоть пятеро пришли к той цели, куда еще вчера шли шесть человек.

Спуск начался через несколько часов. Он был не легче подъема. К счастью по ту сторону перевала снег еще не выпал. И все же экспедиция снова скользила по крутизнам, с трудом и опасностью огибала мощные выступы синеватокрасных скал. Ежеминутно приходилось цепляться, прыгать, спускаться, подниматься и вновь спускаться все ближе и ближе к неприветливым тянь-шаньским долинам. И вот снова глубоко внизу замохнатились пышные темные ели…

Не прошло еще часа с тех пор, как начался спуск.

Касим шел впереди и только что скрылся с глаз за громадным камнем, как вдруг путешественники услыхали глухое восклицание и увидели, что Касим мчится назад с легкостью горного козла. На лице его был неописуемый ужас.

– Что с тобой?

– Медведь?

– Дорога обвалилась?

– Да говори же!

Но Касим тщетно шевелил губами.

– А… Кла… Кла….

Пожав плечами, Веселов пошел вперед. Он скрылся за скалой. Вслед за этим раздался его громкий крик, повторенный эхом.

Тогда – один за другим – Тышковский, Костя и Витя перебрались на ту сторону тропинки.

На тропинке сидел грязный, измазанный и веселый Клавдий Петрович. А рядом толпились его товарищи и рассматривали неуклюжего маленького медвежонка. Медвежонок испуганно визжал, пытаясь обороняться когтями. Витя подсовывал ему шоколад. Медвежонок затих, понюхал и принялся с жадностью уничтожать сладкое.

– Иншалла! Дедушка опередил нас! – с недоуменьем бормотал проводник и таращил глаза на профессора. – Как это случилось?..

Проснувшись среди ночи от внезапного холода, профессор решил поискать местечко потеплее и наткнулся на какое-то отверстие.

– A-а, дверь! – пробормотал он.

Правда, дверь была низкая, кривая, но Клавдий Петрович упрямо протиснулся в отверстие.

– Тепло, тихо… Вот и ладно! – с удовольствием произнес он, растянулся на земле и крепко уснул.

Проснулся Клавдий Петрович, вероятно, тогда, когда экспедиция, накричавшись до хрипоты, уже поплелась выше к перевалу.

Снег плотной пробкой заткнул отверстие в пещеру, куда влез профессор. Снег заглушал все звуки. Было темно, но карманный электрический фонарик, который впился в профессорский бок, напомнил Клавдию Петровичу о своем существовании.

При свете электричества Клавдий Петрович с трудом рассмотрел место своей ночевки. Слабый луч фонарика то там, то здесь выхватывал из темноты пестрые стены, испещренные прожилками горных пород.

– Иван Викентьевич! – крикнул профессор.

Молчание.

– Иван Викентьевич! Костя! Никто не отзывался.

Конечно, Клавдий Петрович мог попытаться выбраться наружу тем же путем, каким и вошел. Но в это время из темного угла послышалось сопение. Кто-то ворочался в темноте, кряхтел.

– Потом скажут, что я рассеян, – бормотал Клавдий Петрович, – а я отлично помню, что мы заночевали… Где же мы заночевали? Да, вспомнил: на площадке. А ночью, когда стало холодно, перебрались в пещеру. Должно быть, всей компанией?..

Кто-то тяжело дышал в углу пещеры. Клавдий Петрович направился туда.

«Здорово храпит!» – подумал он, проникаясь уважением к могучему сопению.

– Эй, будет спать, молодцы! – весело крикнул профессор, высоко поднимая фонарь.

Нога Клавдия Петровича наступила на что-то мягкое и живое. Затем это «что-то» с воплем выскочило из-под его ног.

А из темноты вместо мерного храпа раздался оглушительный рев. Укрывавшаяся в пещере, разбуженная медведица спешила на выручку к своему детенышу.

Клавдий Петрович шарахнулся и понесся в глубь пещеры, словно вдогонку за медвежонком.

А медвежонок в паническом ужасе мчался по извилистым расщелинам, кубарем катился в ямы, выскакивал и снова мчался, жалостным визгом призывая на помощь мать.

За ним летел Клавдий Петрович, крепко стиснув в руке электрический фонарь. Он тоже падал в ямы, продирался сквозь щели, перелезал через глыбы скал.

Электрический луч узкой полоской бежал впереди профессора, освещая круглый зад медвежонка и еще больше пугая маленькое животное.

Беглецы не подозревали, что медведица не может догнать их и растерзать обидчика, потому что медвежонок вскоре свернул в боковой проход, который был настолько узок, что даже Клавдий Петрович с трудом в него протиснулся, а разъяренная медведица, засунув в расщелину голову, уже вовсе не могла двинуться ни взад ни вперед и только бешено ревела в темноте.

Клавдий Петрович потом всю жизнь был искренно уверен, что только ловкость и быстрота спасли его от медвежьих зубов. А в действительности бедный профессор уже через десять минут едва передвигал ноги. Устал и медвежонок. Их обоих подгонял только смертельный страх.

Постепенно рев медведицы стал слабеть в отдалении.

Узкий извилистый проход расширился. Наконец мутным пятном блеснул впереди свет. Путь сквозь гору кончился.

Сначала из пещеры вывалился наружу медвежонок, грязный и взъерошенный. Мягкие нежные лапы с некрепкими, длинными, белыми коготками, – медвежонок был настоящим белокоготным тянь-шаньским медведем, – эти лапы были исцарапаны об острые камни.

С жалобным визгом измученный зверок улегся на землю. Затем из пещеры вылез Клавдий Петрович. Тяжело вздыхая, он уселся рядом с медвежонком.

Внизу очень глубоко в голубом тумане лежал Синцзян – Китайский Туркестан.

Узкая тропа, шириной в три человеческих ладони, шла вниз от каменного выступа, на котором они уселись. Но ни Клавдий Петрович, ни медвежонок не чувствовали себя в силах спуститься по крутизне. Там и увидал их Касим, а за Касимом и остальные товарищи.

Выяснилось, что, пока экспедиция с трудом карабкалась через перевал, Клавдий Петрович обогнал их и ждал, сидя на каменном выступе на вышине 4 000 метров над уровнем моря. Пещеры шли сквозным туннелем через горы на несколько сот метров ниже перевала. Это сокращало и облегчало дорогу. Поэтому Иван Викентьевич отметил красной звездой вход в туннель «имени профессора Петровского».

Медвежонку оставили на пропитание две плитки шоколада, и экспедиция отправилась к долине Ак-Су и Уч-Турфана.