Текст книги "Водонос умер"

Автор книги: Юсуф ас-Сибаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Покажите нам сказку о том, как мальчик Сейид отлупил шейха Абдель Расула!

Все спектакли начинались с подобных пожеланий, ибо зрители считали, что божество, спрятавшееся за занавесом, может делать и изображать все, что угодно.

На занавесе появился шейх Абдель Расул. Божество же сидело на земле, спрятавшись за деревянную перегородку так, чтобы не была видна его собственная тень и чтобы создать у зрителей впечатление, будто бы герои двигаются сами, без посторонней помощи. Надев на пальцы свои бумажные куклы, волшебник двигал ими так, чтобы тени отражались на занавеске. Зрители видели движущиеся фигуры героев так же, как на белом экране кино. Только фигуры не были объемными.

Божество за занавесом заговорило грубым злым голосом:

– Я шейх Абдель Расул… Я злой… Бью без раздумья.

Взяв в другую руку изображение мальчика, божество запищало:

– А я водонос Сейид… Я вспыльчивый… На удар отвечу не меньшим ударом…

Ребятишки захохотали, захлопали в ладоши, закричали, воодушевляя мальчика:

– Браво, Сейид!.. Дай ему!.. В глаз бей!..

* * * * *

А теперь оставим ребятишек, восторженно следивших за развитием сражения на занавеске, и опять вернемся к Шуше и Шеххате. Чтение корана близилось к концу. Шеххата прощался со сладкими мечтами об Азизе Нофал. Наклонясь к Шуше, он шепотом спросил:

– А потом что?

– Вечерняя молитва.

Шеххата тяжело вздохнул и подумал про себя: «Молитвы, чтение корана, поминание… Нет… О аллах! Я больше не могу всего этого выносить».

Но делать было нечего, и Шеххата поплелся вместе со всеми в мечеть. Завершив моление, они вернулись на прежнее место. И тут Шеххата был приятно удивлен. Он увидел большой котел с похлебкой, в которой плавали большие куски вареного мяса. Котел стоял в центре людского круга, как будто он вырос из земли или свалился с неба.

У Шеххаты даже слюнки потекли. Он представил себе, как вонзает зубы в мясо, как запивает его похлебкой. Но нужно было ждать договоренности между хозяином и гостями. Хозяин приглашает раз – гости отказываются, он приглашает другой раз – гости снова отказываются. Словом, приглашения и отказы звучат до тех пор, пока все решают: приличия соблюдены и пора начинать есть.

Наконец для дядюшки Шеххаты кончились тяжелые времена, и он ожесточенно набросился на мясо и на похлебку. Ни на кого не обращая внимания, он уплетал за обе щеки.

Трапеза закончилась. Миски были убраны, и все начали готовиться к ритуалу поминания. Присутствующие образовали круг, почитаемый всеми шейх начал выкрикивать фразы, а остальные за ним повторять. Шеххата еще не успел настроить свой мозг, внять словам шейха, как все хором запели: «О милосердный, о милосердный!» Можно было подумать, что все повторяли слова новой песни, Шеххата подхватил вместе со всеми: «О милосердный!»

Когда же стало пересыхать горло от непрерывного крика, Шеххата вдруг задумался: и чего это ему вдруг понадобилось воспевать существование бога вместе со всеми этими лицемерами? Что хотят получить эти люди взамен своих песнопений? Если все знают, что бог есть, то чего же об этом кричать так громко?

По лицу Шеххаты лился пот. Он возопил к аллаху, чтобы тот лишил жизни этих сумасшедших, заставил их наконец замолчать. Взглянув на шейха, который бросал в толпу священные призывы, Шеххата тряхнул головой и забурчал про себя:

«О шейх Абид! О нехороший человек! Хватит же, все уже тебе поверили, что бог есть! Ведь ты уже убил все удовольствие от съеденного! Правду говорят про таких, как ты: одной рукой дает, а другой отнимает! Все мясо и похлебка, которыми я набил свой живот, уже растворились под испепеляющим воздействием твоих поминаний. Как будто и ничего не ел! Если бы можно было поесть вдоволь и не заниматься этими никому не нужными поминаниями!»

– Бог есть! Бог есть!

«Ей-ей, не может быть бога! Если бы он существовал, то он давно бы уже прекратил весь этот шум, заткнул бы глотки орущей ораве! Ему самому было бы от этого легче!»

– Бог есть! Бог есть!

Но наконец шум и гам песнопения стали стихать. Вот они и совсем прекратились. Все присутствующие пали ниц. Шеххата зашептал на ухо Шуше:

– Никак конец?

– Угадал, но еще нужно помолиться.

– Во имя твоего отца – хватит!.. Конечно, можно и помолиться, но я так устал от крика этих людей! Пожалуй, хватит и того, что мы совершили. Умоляю памятью твоего отца – пошли, а то, не дай бог, все начнется сначала! Хватит с нас, приятель, пошли!

Шуша поднялся, и оба пошли сквозь все более редеющую толпу. Дойдя до конца улицы Агур, Шеххата остановился и, протягивая руку Шуше, сказал:

– Спокойной ночи, муаллим! Тысячу тебе спасибо за этот очень приятный вечер!

– Куда идешь-то?

– Да уж пойду.

– Ты где живешь?

Помолчав немного, собравшись с духом, Шеххата ответил, грустно ухмыльнувшись:

– Жил я на улице аль-Халиг.

– А теперь где?

– А теперь нигде не живу. Теперь вот так как есть. Словом, негде голову преклонить. Обитаю на своих двоих.

– Тебе что, негде переночевать?

– Был у меня угол, но я его оставил.

– Это почему?

– Клянусь аллахом, не устраивало меня это жилье! Не очень удобным было, а я из тех, кто любит удобства. Вот я и решил – поживу на свободе.

– Поговорим серьезно, что случилось?

– А я и говорю серьезно. Была у меня комната, но я оставил ее сегодня. Уж давно я был там на птичьих правах. Много месяцев не платил. Сколько должен – и сам не знаю. Но меня это никогда раньше не волновало. Мне и в голову не приходило задумываться над этими мелочами… Но вот ты одолжил мне четыре пиастра… Почувствовал я – этот долг должен быть оплачен… Все мои прежние долги – так, пустяки… А твой… Все мои прежние кредиторы были слишком настойчивы в требованиях об уплате… Вот именно поэтому я игнорировал эти долги, старался забыть о них… Я выработал в себе отличную сопротивляемость таким кредиторам… Так же, как босая нога привыкает к булыжнику, колючкам, битому стеклу… Каждый день одно и то же… Излишняя требовательность разжигает дух противоречия… Если ты видишь, что тебе не хотят простить, то ты чувствуешь – у того нет сердца, нет снисхождения… На этой мысли я всегда успокаивался. Но тут появился ты со своей добротой, заплатил за меня четыре пиастра, совсем меня не зная, не ожидая от меня возврата… Да хранит тебя аллах! Ты виной всему тому, что со мной произошло… Ты показал мне, что в мире есть еще человечность, доброта, самопожертвование. Я поверил, что сын Адама может сделать добро, не ожидая ничего в ответ. Ты заставил меня поверить в то, что в мире еще есть добрые сердца, широкие натуры. Если бы не ты, то не миновать бы мне печального конца от рук Замзам. Хранит тебя аллах!

Шуша почувствовал, что на глазах у него появились слезы. Очень уж растрогал его рассказ приятеля. Но Шуша по своему обычаю подавил в себе это проявление человеческой слабости. Постояв немного в тени, он вытер слезы и с деланным смехом сказал Шеххате:

– Не расстраивайся, дело поправимое. У меня есть совсем пустая камора. Никто там не спит. Поживи у меня, а дальше – что бог даст.

– Нет, приятель, хватит с меня твоей доброты. Ведь она и без этого неоплатная. Ты и так пробудил во мне такие чувства, о которых я раньше и не подозревал. Никогда еще раньше во мне не просыпалось чувство благодарности… Хватит, приятель, хранит тебя аллах!

– Что за чепуху ты городишь? О какой доброте толкуешь? Комната совсем пустая. Вместо того, чтобы валяться на улице, спи в ней, чего там.

– Не-е, уж лучше на улице.

– Ты что – ненормальный?

– Не-не-не, я и так тебя весь день мучаю. Не хватает еще того, чтобы я спал с тобой под одной крышей! Ты, кажется, за меня переживаешь?

– Брось болтать лишнее. Клянусь аллахом, комната пустая. Кроме сундука и старых бурдюков, там нет ни щепки.

– Не-не, до свидания!

– Ну ладно, сдаю тебе эту комнату.

– Да у меня и гроша нет за душой!

– Э-э, мелочи, завтра бог пошлет. Вот и будет чем заплатить. Пошли, браток, давай без церемоний! Уморился я с тобой.

Шеххата заколебался. Но Шуша крепко схватил его за руку, не давая ускользнуть. И оба пошли домой. Время уже приближалось к полночи. Все лавки и кофейни на улице Агур были закрыты, шум повсюду стихал. Затем воцарилась такая тишина, что прохожему чудилось: он слышит дыхание людей, спящих в домах.

Дойдя до Кошачьего переулка, наши приятели попали в кромешную темноту. Шуша уверенно шел впереди, показывая дорогу. Шеххата следовал за ним не отступая.

Наконец оба вошли во двор. Дверь в жилье Шуши была открыта, Умм Амина сидела на земле по-турецки. Она являла собой само терпение, умиротворенность и смирение. Услышав шаги, старушка подняла голову и спросила:

– Кто там?

– Это я, Шуша.

Но Умм Амина слышала и чужие шаги, поэтому решила уточнить:

– Кто это с тобой?

– Шеххата эфенди. Он переночует у нас. Уж очень поздно.

Старушка тяжело поднялась и направилась к комнате, где обычно развлекался Сейид. Прикрыв наполовину дверь, она сказала:

– Пойду приготовлю вам поужинать.

– Аллах да увеличит твои блага! Мы уже поели на празднике рождения святого.

– Ну, на здоровье!

Шеххата терзался, что доставил неудобства этой доброй женщине. Поэтому он шепнул приятелю:

– Говорил я тебе – не нужно. Лучше бы я ушел.

– Входи, молодец, комната пустая!

Пробравшись сквозь завалы старых бурдюков, Шеххата начал устраиваться на сундуке. Совсем скоро весь дом погрузился в глубокий сон.

Глава 7
Кофейня для благородных

Рано утром Шеххата проснулся. Солнечный свет едва озарял комнату. Он огляделся, чтобы вспомнить, где находится. Наконец сон совсем оставил Шеххату. Тут он вспомнил, как его затащил Шуша переночевать здесь. Спрыгнув с сундука, он снова начал рассматривать комнату. Стены ее облупились, единственное маленькое окно с железной решеткой находилось почти под самым потолком. На решетке висели некоторые вещи Умм Амины. Все убранство комнаты состояло из старого сундука, на котором Шеххата проспал ночь, свернувшись калачиком, да груды остатков старых бурдюков, валявшихся там и сям. По углам комнаты были разбросаны немудрящие игрушки Сейида – тряпичные мячи, какие-то железки и т. п. Был тут и сверток, принадлежавший новому обитателю комнаты.

Шеххата прислушался. Ему почудился голос то ли Шуши, то ли Сейида. Однако, кроме гоготания гусей, расслышать ему ничего не удалось. И тут Шеххату одолел стыд. Что делать? Лучше всего тихо исчезнуть, чтобы не потревожить обитателей дома. Он направился к двери, стараясь не шуметь. Но тут как назло заскрипели половицы. Шеххата затаил дыхание. Сонное царство не было потревожено. Он пробормотал:

– О аллах, храни меня!

Просунув голову в приоткрытую дверь, Шеххата осмотрел прихожую. Чудеса! Ни одного живого существа. Вот те на, проспал. Шуша ушел на работу, Сейид – в школу. Они не как он, им долго спать нельзя. Да, а где Умм Амина? Он подошел к выходной двери, осмотрелся. Тут он услышал женский голос:

– Доброе утро, Шеххата эфенди!

Умм Амина на ощупь подметала двор. Услышав шаги Шеххаты, она его приветствовала. Тот с уважением ответил:

– Утро доброе, тетушка!

– И тебе всего самого доброго! Бог тебе в помощь!

– Воздай тебе аллах за доброту!

– Если хочешь умыться, то таз с кувшином стоят на кухне. Сейчас я тебе приготовлю завтрак.

– Не утруждай себя зря, тетушка, обойдусь и так.

– Разве это труд? Еды хватает, слава аллаху!

– Не надо, прошу тебя. Я не привык так рано завтракать.

– Вот и не дело уходить с пустым желудком!

Шеххата уж не мог больше выносить всего этого.

Он схватил свой сверток и побежал от такого необычного для него гостеприимства. Скорее отсюда, а то он не выдержит и согласится еще отведать от щедрот этого дома!

Время перевалило за полдень. Часа в три вернулся Шуша. Он был первым. В одной руке он держал сверток и пакет, в другой – пучок редиски. Поздоровавшись с матерью, он спросил:

– Сейид еще не приходил?

– Пока нет.

– А Шеххата?

– Тоже не вернулся.

– Он когда ушел?

– Довольно поздно. Я приглашала его позавтракать, он отказался. Сказал – не привык так рано.

– Я тут принес два фунта вареной рыбы и немного фиников. Пойду помолюсь, а потом вздремну немного. Когда все соберутся, пообедаем вместе.

Войдя в дом, Шуша положил на столик все свои покупки, сотворил молитву и прилег. Весь двор снова погрузился в молчание. И вдруг раздался задорный свист, топот ног по двору, затем вопль:

– Умм Амина! Ты где? Слышишь?

Сейид забросил свою ученическую доску, сделанную из металлического бидона, скинул с себя школьную одежду. Вырвавшись затем из объятий бабушки, он спросил:

– Где дудка?

– Какая дудка?

– А которую мне подарил дядюшка Шеххата.

– И не видела совсем! Уж наверное она там, где ты ее бросил.

– Нужна она мне очень! Сегодня мы играем в полицейских и воров. Свисток этот мне просто необходим. Ты когда-нибудь играла в полицейских и воров?

– А ты объясни, в чем заключается игра. Я тоже буду полицейским?

– Ладно, быть тебе вором. В доме есть какая-нибудь еда? Проголодался я.

– Отец принес вареной рыбы и фиников.

– Чего же мы ждем? Давай есть!

– Подождем, когда придет Шеххата эфенди.

– Он куда ушел?

– Вышел утром, не позавтракав. До сих пор не вернулся.

Сейид заторопился внутрь дома. Его ноздри уловили соблазнительные запахи рыбы. Он протянул было руку к свертку, на бумаге которого выступили масляные пятна, но тут услышал голос отца:

– Ты, Сейид?

– Ага, отец.

– Подожди, пока придет Шеххата.

– Ладно. Я хотел просто посмотреть – что там в бумаге.

– Рыба.

– Ух ты! А я так люблю рыбу!

– Сейчас все вместе пообедаем.

Сейид пошел в пустую комнату, открыл сундук, вытащил оттуда мешочек с беле, пересчитал их, поправил тряпичный мячик, нашел волчок, крутнул его изо всех сил и снова пошел в комнату к отцу.

– Может быть, поедим, папа? А то в желудке урчит от голода.

Время приближалось к четырем. В кишках Шуши урчало не меньше, чем у Сейида. Он начал размышлять:

– В чем дело? Он что – не собирается возвращаться?

– По всему видно, что так, – сказал в подтверждение Сейид. – Он и сверток свой забрал.

– Ты откуда знаешь?

– В комнате его нет.

– Пожалуй, он не придет. Бедняга, да поможет ему аллах. Хороший человек, но несчастный. Пойдем есть.

Сейид побежал звать бабушку. Она раскрыла сверток. Все трое сели вокруг столика и принялись степенно жевать. Они уже кончили обедать, когда услышали шаги во дворе. Умм Амина обрадовалась:

– Наверняка Шеххата эфенди!

У нее была поразительная способность узнавать людей по звуку их шагов. Шаги приближались. Скоро в дверь просунулась голова Шеххаты. Увидев уставившиеся на него три пары глаз, он вскрикнул:

– О всевышний!

Шуша позвал:

– Проходи, пожалуйста!

Шеххата вошел. О чудо! Разве это тот самый Шеххата? Аллах свидетель, это же бек Шеххата, паша Шеххата и не меньше! И это Шеххата, тот самый жалкий, оборванный бродяга, у которого ничего нет, кроме одной-единственной галлябеи? Ну, может ли быть Шеххатой человек, который одет в черный костюм? В таком наряде появляются только богатые люди, да и то по особо торжественным случаям! Видали ли вы когда-нибудь бродягу, одетого в полный костюм с жилетом, в рубашке с галстуком? Не иначе: на него свалилось богатство. И по этому случаю он так разрядился. В руках его громоздились свертки, кульки, пакеты.

Шеххата начал освобождать руки от кульков, складывая их на столик. Оставшийся в руках сверток он метнул на землю. Все вздохнули и рассыпались в приветствиях.

Всем троим (в том числе слепой старушке, чувствовавшей по шороху кульков, что в них яств изобилие) стоило больших усилий подавить в себе удивление. Они хором загалдели:

– Добро пожаловать! Располагайся как дома!

– Где был-то, парень? Зачем ушел? До четырех ждали тебя обедать. Узнав, что ты забрал свой сверток, мы решили, что ты уже не вернешься.

– Ты ли это говоришь, Шуша? – сказал Шеххата со смехом. – Я и вправду не собирался сюда возвращаться. Привык быть свободным, независимым. Как всемогущий султан. Ем, сплю. Но бог нам покровительствует… Он не забывает своих рабов. «И посылает нам оттуда, откуда мы не ждем». – Пожав плечами, Шеххата молящим тоном произнес: – Твое покровительство, о боже! Ничего другого мне не надо.

Шуша рассмеялся и откомментировал слова приятеля:

– И все это ты называешь лишь покровительством божьим? Да он тебя просто осыпал своими щедротами! Их трудно даже перечесть! Продал пиджак – купил полный костюм и еще какой! Такие только паши носят.

– Я купил костюм? – переспросил удивленно Шеххата. – Где ты его видишь?

– Так на тебе же одет!

– Бог с тобой! Это же рабочий костюм. Он был в свертке, который я оставлял у тебя дома. Я снял галлябею, завернул в ту же бумагу, что была оберткой для этого костюма.

– Вот это – рабочий костюм?! Ты, должно быть, занимаешь крупную должность. Может, ты министр? Я всегда считал, что рабочая одежда – старая, потрепанная, изорванная. Иначе нельзя работать. Никогда еще не видел ни одного человека, работающего в галлябее из дорогой материи или в шерстяном костюме.

Шеххата продолжал стоять. Прервав Шушу, Умм Амина сказала:

– Садись, в ногах правды нет. Поешь с нами, отдохни…

Гость поддернул брюки, откинул полы пиджака и плюхнулся на подушку рядом со столиком. Сейид начал внимательно рассматривать своего благодетеля. Сначала он показался мальчишке просто роскошным, одетым с иголочки. Но чем внимательнее он присматривался к тому вблизи, тем больше мерк блеск костюма. Да, он был черный, но не настолько, насколько бывает черной хорошая материя. Цвет был скорее черно-зеленым и каким-то тусклым – костюм побывал в окраске. Время оставило на нем весьма заметный след. Локти и колени блестели, как начищенные. Воротника у пиджака вовсе не было. Его заменяла черная тряпочка, пришитая не слишком аккуратно. Накладки на коленях оказались двойными, на старые были нашиты новые, чтобы скрыть ветхость брюк, усилить их сопротивляемость разрушительному времени. Так же, как костюм был не очень черным, так и рубашка не отличалась особой белизной. От частых стирок она стала кремовой. Воротник ее был засален от пота, следы которого бессильна вывести даже самая умелая прачка. Из-под воротника рубашки торчал черный, много повидавший на своем веку галстук «бабочка», до предела стянувший шею Шеххаты. Да и рубашка оказалась вовсе не рубашкой, а просто манишкой и манжетами, выглядывавшими из-под рукавов пиджака.

Все это Сейид рассмотрел очень внимательно, и впечатление роскошности туалета Шеххаты улетучилось. И остальные детали одеяния гостя были такого же качества, как и костюм. Старая, потрепанная феска, сбитые растоптанные ботинки без шнурков, драные зеленого цвета шерстяные носки.

Между тем Шеххата начал разворачивать кульки. Там оказались куфта, печенка, финики, сыр, сладости. Он потчевал хозяев:

– Ешьте, ешьте, что бог нам послал от щедрот своих!

– Немного опередили мы тебя, приятель, – ответил за всех Шуша. – Только что отобедали. Рыбкой побаловались… Не дождались тебя… Проголодались очень…

– Так не пойдет! Хоть немного отведайте. Облегчите меня.

Сейид вперился в куфту. Испугавшись, что отец и впрямь откажется, парнишка встрял в разговор, чтобы спасти положение и отведать вкусного мяса:

– Не расстраивайся, Шеххата эфенди, я поем с тобой… Только лишь для того, чтобы облегчить тебе участь…

Никаких возражений больше не последовало. Гость и мальчишка начали старательно опустошать содержимое кульков. Умм Амина встала и вышла во двор занять свое привычное место. Шуша возобновил разговор с Шеххатой:

– Ты так и не сказал – что же у тебя за работа, на которую ходят не в галлябее, а в таком хорошем костюме? Растолкуй.

Не переставая жевать куфту, Шеххата пробурчал:

– Доставщик я…

– Впервые слышу о такой должности. Что это такое?

– Людей я доставляю.

– Так, значит, ты носильщик.

– Э-э, муаллим Шуша, наговоришь тоже. Я и себя-то еле ношу. Хожу я без всякой ноши, легко, чинно и благообразно.

– Никак не пойму – кого ты доставляешь, куда?

– А тех, кто отшагался, к его последнему пристанищу. Я доставщик лишь в одном направлении. Кто со мной идет, обратно не возвращается вовек. Возвращаюсь я всегда в одиночестве.

Шеххата скрипуче засмеялся. Шуша не поддержал его, лицо хозяина дома стало сумрачным, печальным. Он тихо произнес:

– Могильщик ты, значит, гробовщик.

Шеххата не к месту захихикал, заговорил легко и просто:

– Если бы… Это народ все серьезный, солидный. Могильщик… Нам далеко до них… Мы всего лишь доставщики… А они живут в большом достатке…

– Так в чем же заключается твоя обязанность?

– Что-то вроде мальчика при могильщиках или церемониймейстера на похоронах.

– Церемониймейстера на похоронах?

– Ну да, иду впереди похоронной процессии, важный, напыщенный. Иду до самых ворот вознесения. Словом, отдаю последние почести сыну Адама.

– Так ты сопровождаешь усопших на кладбище?

– Именно это и делаю. Нас называют эфенди – благородными, знатными. А всей знатности в нас только что костюм. Один из нас надевает парадный костюм, который берет на прокат, повязывает красную салфетку поперек живота, берет в руки или медную жаровню, или пустую бутылку и прославляет достоинства покойного до тех пор, пока того не опустят в могилу. Короче говоря, мы – как мальчики в церкви, с той лишь разницей, что они воспевают бессмертных, а мы покойников. Мне думается, что лучше петь за упокой души и тела.

Шуша не разделял веселого настроения своего приятеля. Казалось, он был подавлен охватившей его грустью.

Сейид тоже перестал жевать мясо. На лице мальчишки появился страх. Он начал бояться человека, который постоянно общается с мертвыми. Его даже замутило от всех этих рассказов, тем более, что Шеххата их выкладывал с такой легкостью, как будто речь шла об игре в беле.

Шуша тряхнул головой, тяжело вздохнул, стараясь отогнать от себя мрачные мысли. Шеххата доедал последний кусок. Вскоре все трое поднялись. Гость забрал сверток и пошел в комнату, где провел прошлую ночь, приговаривая:

– Бог осчастливил сегодняшний мой день. Прав был сказавший: «У кого есть фантазия, тому бог посылает два чуда за ночь». А еще более был прав тот, который сказал: «Шеххата, когда проснешься, будет у тебя двое похорон за день». О щедрость аллаха!.. Теперь я смогу сидеть рядом с вами со спокойным сердцем, платить за постой… С вашего разрешения пойду переоденусь.

Оставив Шеххату, Шуша вернулся к себе. Он долго тряс головой, стараясь освободить свой мозг от мрачных раздумий. До того, как он почувствовал привкус смерти, похорон и могил, он был всегда рад приятелю, заботился о нем. А теперь Шуша испытывает почти ужас от общения с этим человеком. Самое неприятное заключается в том, что этот погребальщик намерен поселиться в пустой комнате надолго, хоть раньше и отказывался. И Шуша никак не может запретить ему этого.

Мужчины скоро переоделись и собрались уходить. На пороге Шеххата произнес:

– Сегодня я тебя угощаю. Пойдем, я покажу тебе нашу кофейню. Ее называют «Для благородных».

Водонос энергично покачал головой.

– К чему сегодня-то? Я пойду в нашу кофейню. У меня есть там дело, которое обязательно нужно устроить сегодня.

– Эка сложность! Управишься с делами, и вместе пойдем.

– Не беспокойся зря, приятель. Не сегодня…

– Никак невозможно. Я же тебя приглашаю! Не дело говоришь.

Эти слова были единственным средством, способным сломить упорство Шуши. Он никогда не мог отказать человеку составить компанию. Таких людей он и сам не уважал.

– Ну, если так, пошли!

– Так-то оно правильнее… Ты получишь удовольствие от нашей кофейни и не малое.

Шуша был твердо уверен в совершенно обратном. И какое можно получить удовольствие от разговоров с могильщиками? Но что делать – надо было идти и терпеть весь вечер общество своего приятеля.

По дороге они лишь изредка перекидывались словами. Шуша был настолько мрачен и подавлен, будто сам шел на похороны.

Наконец они пришли в кофейню, располагавшуюся на углу улицы аль-Халиг аль-Масрий. Она приткнулась к полуразвалившемуся дому. Кофейню ничто не отличало от других, ей подобных. Разве что лавка, отделявшаяся от кофейни лишь дверью, ведущей внутрь дома. Над входом в лавку была прибита вывеска: «Паломник Сурур Абуль Фарах. Генеральный подрядчик по организации похорон. Готов обеспечить всем необходимым для похорон – от поминальщиков и гробов до музыки и прочего». Кроме этой лавки, в кофейне не было ничего, что напоминало бы о смерти, или, точнее говоря, такого, что говорило бы о том, что посетители – это те самые «благородные» поминальщики, которые в любой момент могут отправиться на очередные похороны.

Деревянные двери кофейни вели внутрь тесной комнаты, где находились обычные для подобных заведений атрибуты: кофейные чашки, кофейники, кальяны. В дальнем углу комнаты была еще одна дверь, маленькая, запертая на железный засов. Столики и табуретки стояли и внутри комнаты, и снаружи, прямо на тротуаре. Около входа стояла бочка с илом, в которой росли вьюны.

Войдя в кофейню, Шуша нимало подивился. Он представлял ее себе как мрачное место сборища молчаливых суровых людей, где витают души умерших, стоят гробы, на стенах картины с кладбищенскими пейзажами. Здесь должна бы царить тягостная тишина, не нарушаемая криками посетителей и официантов. Но заведение было забито самыми обыкновенными людьми, которые шумели, смеялись. На лицах сидевших посетителей невозможно было заметить и тени грусти или озабоченности. Отовсюду слышался стук игральных костей, отрывки рассказываемых анекдотов, беззлобные ругательства.

Место было очень веселым и шумным. Единственное, что отличало его от других кофеен, так это внешний вид клиентуры. Очень они смахивали друг на друга, и все были копиями Шеххаты: худые, старые, одеты в дешевые полосатые галлябеи, в изношенные ботинки без шнурков, в фески с потрепанными краями. Все они были лысыми, с морщинистыми потными лицами, с редкой растительностью на подбородках.

Осмотрев заведение, Шеххата спросил:

– Где сядем?

– А вон в том углу, рядом с зеленью.

– Быть по-твоему.

Они сели за круглый столик, стоявший у самого прохода. Шеххата с подчеркнутой почтительностью и заботливостью осведомился:

– Что выпьешь?

– Все равно что… Пожалуй, кофе.

– И только? Кофе само собой разумеется.

Хлопнув в ладоши, он привычно, как у себя дома, крикнул:

– Мухаммед! Два кофе, не очень сладких, кальяны с самым хорошим табаком. Да, еще нарды!

Изнутри помещения громко, на всю улицу, раздалось в ответ: «Слушаюсь!» Шуша удивленно поднял брови, покачал головой:

– Чудеса!

– Тебя что удивляет?

– Я думал, что буду сидеть как на похоронах.

– Аллах с тобой! С чего ты взял?

– Ну как же, наверное, здесь сидят те, кто или собирается на похороны, или оттуда возвратился.

– На похороны, с похорон? А что в этом печального? Что тут особенного? Дело привычное. Ты, наверное, и понятия не имеешь.

– О чем?

– О нашем занятии. Ты знаешь поговорку: «Кому печаль, а кому выгода»? Специально для нас сказано. Для людей похороны – печаль, а для нас – выгода.

– Бог ты мой, что ты говоришь!

– При чем здесь бог? Если бы не сегодняшние похороны, то думаешь, я поел бы куфты, вкуса которой не знал целый год? А то пришлось бы тебе снова меня выручать из лап Замзам. Не от хорошей жизни я туда зашел. Мало умирали.

– Но ведь это смерть… А знаешь, что такое смерть?

– Знаю, дорогой мой Шуша, очень хорошо знаю. Я же с этим работаю. Иду куда? На кладбище. Откуда иду? С кладбища. И после всего этого ты спрашиваешь – знаю ли я, что такое смерть? Я тебе расскажу, что это такое. Вразумлю тебя насчет того, какова цена сына Адама. Чтобы ты больше не был таким удрученным… Чтоб смотрел на меня как на существо разумное.

Тут подскочил официант с нардами, положил их на середину столика и приветствовал новых клиентов. Убежал и снова вернулся, неся чашки с кофе.

Шеххата сделал глоток из своей чашки, затем уселся поудобнее, как человек, готовящийся к длинной беседе. Его лицо утратило шутливое выражение, и он принялся растолковывать Шуше – что такое смерть.

– Лицо земли постоянно меняется. А населяют землю всякие живые существа. На жизнь им отпущено определенное количество времени, имеющее свои начало и конец. Период существования начинается с момента рождения и кончается со смертью. На протяжении своего существования Адамов сын проходит этапы возмужания, старости и угасания. Он всего лишь один из земных обитателей. Время его пребывания на земле строго ограничено. Закончится период роста и придет старость, увядание. Потом исчезает обитатель с лица земли, появляется новый, чтобы занять место умершего. Естественный процесс обновления лица земного. И спорить здесь не о чем, факт. Поэтому человек должен уходить из жизни так же спокойно и тихо, как, например, спокойно разваливается этот стул, рвется галлябея. Их сменят новые творения. Человек на земле не вечен.

Но человека от других обитателей лица земного отличает чванство, самолюбие. Поэтому он оскорбляется сравнением с другими земными обитателями. Человек никак не может смириться с тем, что и он смертен. Он страшно расстраивается из-за того, что и ему в определенное время придется уходить из жизни, но как бы человек ни сопротивлялся, он не может избежать смерти. Тогда, сознавая неотвратимость неизбежного, люди начинают убеждать себя в том, что, когда исчезает тело, остается нечто вечное. А что именно? Это вечное люди называют душой. Поэтому они пренебрегают телом и занимаются ублажением и возвеличиванием того, что якобы остается после них.

А что толку в душе, лишенной тела? Само существо человеческое, его чувства, желания, переживания, надежды – все это исходит от тела. И напрасно люди пытаются отделить душу от тела, сделать ее независимой. Так же, как тело не может существовать без души, так и душа не может существовать без тела.

Что такое человек? Это душа в теле. Как может творение божье представлять собой душу без осязаемых, ощутимых признаков, отличительных особенностей, без желаний, мечтаний, надежд? Что пользы в вечной душе, если она не больше, чем горсть воздуха – ни формы, ни вкуса, ни цвета, ни запаха, ни, ни, ничего? Есть ли в душе сила, если она не направляет движения тела, не помогает ему выполнять жизненные функции? Разве стоит чего-нибудь сама по себе движущая сила, если нет объекта, который она должна приводить в движение?

Что стоит душа после смерти тела или после исчезновения с лица земли живого существа? Но человека заедает гордыня, он эгоистичен, ему противно сравнение с собакой или иным существом, обитающим на земле. Поэтому человек не хочет смириться со смертью как со своим неизбежным концом, окружает смерть ореолом мистики. Человек не хочет приучать себя к мысли о том, что он обязательно должен умереть…

Шеххата допил свой кофе. Официант принес кальяны. Оба наших приятеля начали с наслаждением затягиваться душистым табаком. Через некоторое время Шеххата возобновил свою речь: