Текст книги "Водонос умер"

Автор книги: Юсуф ас-Сибаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Подошел пятый номер трамвая. Сурур заторопил всех:

– Кончай болтать! Скорее, скорее, а то не успеем! Уже девять часов, а в десять нужно быть на месте.

Братия «благородных» со своими подсвечниками, музыканты с инструментами – все ринулись в вагон, сразу наполнившийся шумом, гамом, шутками и прибаутками. Можно было подумать, что едут подружки к невесте.

Шеххата сел напротив шейха Сейида аль-Холи преднамеренно. Он рассыпался в самых льстивых приветствиях. Старик оставался глухим к этим излияниям, не внимал громким и звучным словам, относясь к ним так же равнодушно, как к блеску фальшивой монеты. И так всегда. Его глаза прикрыты. Он вечно кажется погруженным в дрему, как будто покрыт панцирем бесчувственности. Ничто не находит отзвука в его душе – ни радость, ни печаль, ни гнев. Сидел ли он, двигался, говорил – все, как во сне.

Как ни изобретателен был Шеххата, но поток красивых слов иссяк. Он наклонился тогда к уху шейха Сейида и зашептал:

– Не найдется ли толики гашиша?

Это был единственный вопрос, который мог заставить старика проснуться, расколоть панцирь равнодушия и безразличия. Он приоткрыл веки и, не глядя на говорившего, тихо высказался, произнеся необычно длинную для себя тираду:

– Вот ведь прорва ты какая? Только позавчера взял целую порцию.

– Сегодня нужно еще!

Пробормотав несколько ругательств, шейх полез за пазуху, вытащил оттуда грязный пакетик, не спеша открыл его, вытащил шарик шоколадного цвета величиной с орех и грязным ногтем разделил его на две части. Взял одну из половинок и попытался разделить и ее, но безуспешно. Пальцы оказались неуклюжими. Тогда он пустил в дело зубы. Тут Шеххата взорвался:

– Давай же сюда, приятель! Там и делить нечего!

– Это тебе так кажется. А впрочем – бери, пользуйся моей добротой, наслаждайся.

Шеххата быстро схватил протянутое ему стариком, запихнул в жилетный карман и успокоился. Переждав немного, он снова начал величать шейха Сейида. Завершив словесную подготовку, наш приятель подвинулся поближе к старику и вкрадчиво заговорил:

– Может быть, у тебя и имбирь есть?

На сей раз мрачный старик встрепенулся сильнее. Удивленно поднял брови, раскрыл глаза насколько хватило сил у век, потом прищурился и воскликнул:

– Что с тобой сегодня? Да ты никак не на похороны собрался, а на свадьбу? Никак зван куда?

– У меня веселье на целую ночь.

– С кем?

– С кем, с кем… С красивой женщиной! Сочной, сливочной!

– Довольно, заткнись! Ты всеядная свинья. Что ни проглотишь – переваришь. На вот, бери.

И снова старик полез за пазуху, вытащил небольшую круглую железную коробочку, похожую на табакерку, извлек оттуда малость черного вещества, похожего на ихтиоловую мазь, попытался спичкой уменьшить долю, но тут Шеххата схватил его за руку.

– Ты что делаешь?

Старик, или вернее говоря, ходячий склад наркотиков, презрительно посмотрел на соседа краем глаза и пробурчал:

– Никак, передумал? Имбиря уже не надо?

– Разве это имбирь? Давай сюда, старик, будь пощедрей! А то через два дня помрешь. Давай всю коробку! Не будь скрягой!

Шейх Сейид поленился начинать торг. Ему было легче отдать всю коробку, чем торговаться. Освободившись от товара, старик снова погрузился в дремоту.

Шеххата запрятал коробку туда же, куда и гашиш. Лицо его расплылось от удовольствия. Он забормотал про себя:

– Теперь только арака (восточной водки) не хватает.

Трамвай пересек квартал Омар-шах, миновал площадь аль-Сейида, приблизился к скотобойне. Когда подъехали к кварталу Абу Рейш, паломник Сурур крикнул:

– Пошли, слезаем! Отсюда проберемся проходными дворами.

Галдя, толкаясь и ругаясь, вся братия вывалилась из трамвая, пересекла улицу Тыби и двинулась по направлению к кварталу Фамм аль-Халиг. Но почему-то нигде не было признаков близких похорон. Ни тебе плача, ни причитаний. Шеххата забеспокоился:

– Где же это? Ничего не слышно.

– Теперь недалеко, – ответил Сурур.

– Кто-нибудь слышит плач? Может, он умер в одиночестве?

– Сказал! У него большая семья, куча денег.

– Значит, хорошо заплатят?

– Наверняка!

– Это самое главное. Эти похороны будут стоить четырех. Упокой его аллах, раз есть от него польза!

Вся ватага жаждущих углубилась в квартал Фамм аль-Халиг.

Сурур замедлил шаги, начал оглядываться. Кто-то спросил:

– Как называется эта улица?

– Вроде, Лимонадная.

– Давай удостоверимся.

Сурур подошел к женщине, продававшей моченые бобы. Она сидела в тени большого дерева.

– Эй, тетка, не знаешь, где Лимонадная улица?

– Какая улица?

– Лимонадная.

– Нет здесь такой улицы.

Сурур двинулся дальше, остальные за ним. Но женщина вернула их, крикнув:

– Есть Сахарно-лимонная улица.

Сурур радостно закричал:

– Она самая и есть!

– По-твоёму, Сахарно-лимонная улица и есть Лимонадная?

– А какая же? Не масляная. Если смешать сахар с лимоном, что получится, кроме лимонада?

Плотной толпой «благородные» двинулись дальше, ускоряя шаг. Не успели они подойти к Сахарно-лимонной улице, как услышали плач и стенания.

– То, что нам нужно, – заорал Сурур. – Ну-ка, разберитесь по порядку. Ты, Абид, забирай музыкантов и топай к воротам дома, чтобы, когда будут выносить гроб, они были рядом. Все остальные растянутся по тротуару. Быстрее! Только без разговоров и смешков! Все, приступаем к работе!

Вот и открылось место их «работы». Расцвеченные шатры, откуда раздавались рыдания и причитания на всю улицу, гроб, приготовленный к выносу, барашек, привязанный к воротам. Тут уже стояли могильщики, убиральщики. Вокруг – неподобающий случаю гвалт.

Процессия «благородных» быстро заняла нужную позицию, музыканты вышли вперед. По всему было видно – команда тренированная, опытная. Каждый занял привычное место без суеты и шума. От болтовни и шуток не осталось и следа, лица приняли постное выражение, на них обозначилась глубокая печаль, будто смерть этого человека для них огромное несчастье.

Паломник Сурур тряхнул головой и печально запричитал:

– О вселенная!

Этим словом он всегда начинал поминальную перекличку, которую подхватывали остальные. Шеххата должен был отвечать: «Все от аллаха, и все к нему вернется!» Но он полностью отключился от происходящего. Думы его были очень далеко отсюда. На глубокие и тревожные размышления навел его барашек.

Что-то сделает Умм Амина с яствами, которые он ей доверил? Сможет ли эта старая слепая женщина выполнить все его просьбы? А вдруг выльет весь навар на землю. Будет подлинная катастрофа. Надо было ему быть более осторожным и самому сварить. О боже, заступись!

Паломник Сурур заждался ответа Шеххаты и начал сверлить его злым взглядом. Но Шеххата витал в ином мире, думал о блюде, приготовленном из печенки, почек и костей. Отвечая своим мыслям, он воскликнул:

– Все от аллаха, и все к нему вернется!

За этим восклицанием последовали другие, раздававшиеся со всех сторон. Поминание пошло как по маслу.

– Зачем ушел от нас, воплощение доброты, зачем опечалил?

– Кормилец! Покровитель наш!

– Кто может поверить!

– Смилостивись, боже!

– Вовек никого не обидел!

Профессионально заученные причитания и восхваления усопшего шли по восходящей линии. Команда старалась вовсю. Один Шеххата оставался безучастным. В своих размышлениях он дошел до необходимости зайти еще в одну лавку, купить там разных пряностей и лекарственных травок. Да, еще ведь и арак нужен. Придется идти в винную лавку Манолли и взять в долг. И точно подсчитать расходы. Ведь ему нужно еще отдать сорок пиастров Шараф эд-Дину, проходимцу и сыну проходимца, пять пиастров на разные специи и пряности. За мясо можно заплатить через несколько дней. Хишт хороший человек, подождет. Не плохо иметь на всякий случай и пятачок в кармане. Итого – пятьдесят пиастров, а в кармане ни гроша. Однако на этих похоронах можно хорошо заработать. Покойничек, кажется, не из бедных.

Только сейчас Шеххата вспомнил о покойнике. Из состояния отрешенности его вывели поднявшийся шум, суета подготовки к выносу тела. Из ворот показался гроб, барана отвязали и перерезали ему глотку. Кровь залила дорогу, процессия двинулась до крови. Под ноги идущим бросали камыш.

Вместе со своими компаньонами Шеххата занял привычное место. Музыканты заиграли тихие печальнее мелодии. Процессия двинулась вперед.

Не успел Шеххата пройти и нескольких метров, как снова погрузился в собственные размышления, забыв полностью обо всем происходящем вокруг него.

Азиза Нофал! Кто бы мог поверить, что всего через несколько часов она будет с ним?!. Э-э, погоди, в пять часов идти на свидание с этим Даббахом, а уж потом только к заветной цели. С этим парнем он и секунды не протянет вместе, Страсть к тому времени станет нестерпимой. А что делать, если этот самодовольный здоровяк не придет? Подлинная катастрофа! Столько приготовлений, столько расходов на разные покупки! Эх, надо было бы взять адрес, чтобы можно было пойти одному. Надо ж так оплошать! Ведь этот Даббах – прожженный проходимец! Гривенник уже у него в кармане! Для страховки нужно было узнать адрес. А что в нем толку? Если этот парень решил обмануть его, то легко мог дать любой адрес! Не-ет, с виду мужик внушает доверие. Эти нафабренные усы, отличный костюм. Не может он быть обманщиком.

Шеххата вспомнил, как напугал его этот человек в первый раз, и даже засмеялся. Но тут процессия остановилась, покойника надо было отпевать в мечети.

Шеххата не пошел внутрь храма, а остался ждать выноса носилок на улице. Путь предстоял неблизкий, двух похорон стоить будет. И устанет же он! Больше всего ему нужен был отдых перед бурной ночью. Отказаться бы от этих похорон. А где взять деньги? Черт бы побрал эту жизнь! Ничего нельзя легко найти, за все надо платить потом и трудом.

Из мечети вынесли носилки. Шеххата бросил на них злой взгляд и забурчал: «Еще бы, он может идти хоть куда! Ему горя мало, его несут! А мне что перепадет за такую долгую прогулку? Если заплатят пятьдесят пиастров, то век буду молиться за упокой его души. Мне нужна именно такая сумма и не больше. Тогда я оплачу все расходы. Еще пять пиастров останется на чай. Если бы он увидел Азизу Нофал раздетой, то и большей суммы не пожалел! Но где уж мне, несчастному? Для меня хуже смерти сознавать, что не могу общаться с Азизой Нофал и ей подобными почаще. Видеть ее бюст, колышущийся под кофточкой, плавно покачивающиеся при ходьбе бедра – разве пятьдесят пиастров жалко за все эти прелести?!»

Процессия приближалась к цитадели. Пот лил с лиц «благородных» и музыкантов да и всех, кто принял участие в процессии.

Шеххата вытащил платок. Вытирая пот с лица, он спросил покойника: «Ну как, доволен? Приспичило тебе упокоиться на кладбище аль-Имам. Ближе не мог? Около дома тебя бы надо было хоронить. Ты что, думаешь, твои близкие будут ходить к тебе в такую даль? Как бы не так! Не дождешься!»

Вышли из цитадели и направились к кварталу Мугавизин. Дорога стала сужаться. Это позволило сблизить ряды шедших впереди «благородных». Они начали переговариваться между собой, жаловаться на усталость и проклинать покойника. Лишь один сохранял полное спокойствие и безразличие, оставался полусонным. Это был шейх Сейид аль-Холи, или как его называл Шеххата – передвижной склад наркотиков, а другие – господин Кейф. Шел он молча, спокойно, не обращая внимания на происходящее вокруг. Но вдруг и он почувствовал усталость, остановился, изумленно поднял брови и, обращаясь к окружающим, спросил:

– Что такое? Еще не дошли?

– Пока нет, – ответил Шеххата. – Иди, иди, не задерживай всю процессию.

– Сколько можно? Мы что – идем на кладбище или на небо?

Кто-то взял шейха за руку и успокаивающе сказал:

– Не расстраивайся" осталось совсем немного.

– Клянусь аллахом, и шага не сделаю! Разве мы так договаривались?

– Иди ты, не шуми, не дело так, неприлично.

– Нет ничего неприличного. Кому нравится, пусть идет дальше, а я сяду вместо него. Что такое? Издеваются надо мной?

Компаньонам пришлось подпереть старика и толкать вперед. Он вынужден был двигаться дальше. Но каждый шаг он сопровождал жалобами:

– Позор вам, люди, ноги подгибаются, а вы? Как это все называется?

Но его не слушали, а продолжали тащить дальше. Старик совсем обиделся и застонал еще громче:

– А-а-а, о горе, о горе!

Из глаз его полились слезы. Шедшие за гробом удивились, услышав плач. Паломник Сурур даже остановился на некоторое время. Но тут же сообразил и заговорил:

– Аллах тебе в помощь, шейх Сейид… Дело в том, что он хорошо знал покойного, они жили душа в душу, большие были приятели.

Остальные пытались урезонить плачущего шейха и заставить его замолчать.

– Хватит тебе, ни к чему это… Ты ж мужчина, ну перестань, неудобно…

– Оставьте меня, я не мужчина, – заорал тот во все горло. – Не могу я иначе… Оставьте меня в покое.

– Хватит, хватит шуметь… Уже пришли. Успокойся, не устраивай шума на людях.

Процессия и правда подходила к кладбищу. "Благородные" заняли свои места у деревянных ворот. Водонос начал кропить водой дорогу к могиле. В склепе зияла большая дыра, вниз спускалась лестница, в стороне лежали длинные камни, которыми замуровывался вход в могилу.

Участники процессии окружили носилки. Рыдания и причитания усилились. Глядя на покойного, Шеххата зло прошептал:

– Умаял ты нас, да отплатит тебе аллах тем же!

Вытирая грязные слезы, шейх Сейид заговорил:

– Еще немного, и я сам бы ноги протянул. Но бог милостив.

Пока помощники Сурура готовились переносить покойника в склеп, из-за их спин выбежали несколько человек, уселись около могилы и начали читать коран, но так, что ничего нельзя было понять. Только они приступили к исполнению своей миссии, как Сурур приказал перестроиться "благородным". Они засуетились, один толкнул Шеххату и услышал в ответ:

– Полегче ты, чтоб тебя! Куда торопишься? На пожар?

Покойника опустили, наконец, в могилу, вход в нее заложили камнями. Участники процессии посмотрели на свою работу так, будто совершили что-то святое. Глядя друг на друга, "благородные" радовались про себя: "Вот и все, пора возвращаться".

* * * * *

Около двух часов пополудни все сидели в своей кофейне. Паломник Сурур начал производить расчет. Когда подошла очеред Шеххаты, он подсел к Суруру поближе. Он потирал руки и широко улыбался. Глава фирмы хорошо знал, что такая улыбка будет ему дорого стоить. Быстро вытащив из кармана монету в десять пиастров, Сурур протянул ее Шеххате, приговаривая:

– Бери и будь доволен, честно заработал.

– Постой-ка, приятель… Видишь ли, мне нужно…

– Ни миллима больше! Иди, аллах подаст! И так я тебе заплатил больше всех.

– Знаю, можешь не говорить. Но послушай, что скажу – поиздержался я, дал бы взаймы.

– Взаймы? Ты что же, думаешь – я банк? Тебе мало того, что уже получил?

– Ты один у нас благодетель. Если кому становится трудно, к кому, кроме тебя, он пойдет, кто его выручит? Ты нам как отец родной, как мать!

Сердце Сурура растаяло. Сделав злою свою физиономию, он спросил:

– Сколько нужно, говори?

– Тридцать пиастров.

– Сколько?!

– Всего тридцать.

– Чтоб тебя тридцать чертей побрали!

– Хранит тебя аллах!

– Что ты с такими деньгами делать-то будешь? Лавку, что ли, откроешь?

– Не, баню.

– Чем платить будешь? Когда вернешь!

– Э-э, брат, бог милостив, авось пошлет еще хорошие похороны, вроде сегодняшних. Может, кто-нибудь из живущих в Александрии захочет, чтобы его похоронили в Асуане. Все от бога.

– Короче говоря – нет у меня таких денег. Бери вот это и не делай злого лица.

Он протянул Шеххате еще одну монету в десять пиастров. Тот разозлился и гневно крикнул:

– Я что – милостыню у тебя прошу? Забери обратно!

– На еще пять пиастров. А не хочешь – отдавай все!

Тут Шеххата понял, что старик не шутит, и больше кочевряжиться не стал. Засунув все деньги в карман, он умиротворяюще произнес:

– И на этом спасибо. Хранит тебя аллах!

Но раздумья не покидали его:

– Еще пятачок нужен. Пойду к шейху Сейиду, авось даст. – Подойдя к старику, он как можно ласковее заговорил:

– Как дела, как себя чувствуешь?

– Хуже не бывает.

– Аллах облегчит… И намаялись мы с ним сегодня!

Шейх Сейид воздел руки к небу и запричитал:

– Дай бог ему место светлое!

Он продолжал взывать к аллаху. Но у Шеххаты не было времени выслушивать его до конца. Как всегда, когда он просил в долг, Шеххата, льстиво заглядывая в глаза, спросил:

– Не найдется ли пятачка?

Шейх Сейид сделал вид, что не слышит, продолжая взывать к аллаху, прося у него милости. Шеххата не выдержал:

– Тебя спрашиваю – есть взаймы пятачок?

– Сгинь от меня, парень, нет у меня ничего, И вообще, в долг никому не даю.

– За глотку я схвачен.

– Кем же?

– Так, одной…

– Я-то думал, что ты скажешь – по долгам уплатить или за жилье. А ты пустое болтаешь. Ладно, возьми… Люблю, когда правду говорят, не обманывают.

– Бог тебе в помощь, шейх Сейид, добрый ты человек.

– Послушай. Даже за правду я даю один раз. В другой раз – правду скажешь или соврешь – и гроша ломаного не получишь. Понял?

– Яснее ясного.

Забрав деньги, удовлетворенный Шеххата покинул кофейню. По пути он зашел в лавку пряностей шейха Абид аль-Аттара. Тот, едва завидев клиента, рассыпался в приветствиях. Шеххата тихо шепнул ему на ухо:

– Дай-ка мне всякой всячины! Ты знаешь какой… Только получше, как для самого себя.

– Нешто жалко для хорошего человека? Бери на здоровье.

Лавочник взял бумагу и начал насыпать разные пряности и специи из различных мешков, ящиков. Сделав два пакета, шейх Абид посоветовал:

– Вот это прокипятишь и выпьешь. Из этого сооруди приправу к супу и съешь, очень полезно.

Забрав свертки, Шеххата полез в карман за деньгами.

– Что ты, Шеххата эфенди, аллах с тобой! Не надо, пустяки это, и не думай! Только расскажи потом, как все прошло.

– Хороший ты человек, шейх Абид. Ну, я пошел.

– С миром, дай тебе!

Глава 9
Жертва любви к женщинам

Наконец Шеххата добрался до дома. Умм Амину он нашел, как всегда, сидящей во дворе. Шуша и Сейид еще не приходили. Как только старушка услышала его шаги, она сразу же осведомилась:

– Как твоя поясница, Шеххата эфенди?

– Поясница? А что ей сделается?

– Да как же, ты сам говорил, что поясница ломит? Ты еще попросил меня сделать кое-какую еду из добра, что принес. Я все приготовила.

– Вот жизнь! За работой все забываешь!.. Даже усталость. А ты все беспокоишься по таким пустякам?

– Ладно, заходи, отдохни немного. Зачем вообще-то ходил сегодня? Усталость требует отдыха.

– Чего не сделаешь ради куска хлеба. Усталость требует отдыха, а чтобы заработать на пропитание, нужно трудиться.

– Бог тебе в помощь! Я все сделала, как следует. Закия принесла немного зеленого перца и помогла мне на кухне. Она сейчас накроет на стол.

– Где похлебка?

– На кухне, в горшке… Сейчас будешь обедать или отдохнешь немного?

– Поем немного похлебки и полежу. Что-то устал.

– Тогда иди, я все приготовлю.

– Не беспокойся, сам все сделаю.

– Возьми себе баклажанов и рису. Я натушила, очень вкусно, словно масло.

– Ладно, возьму, а ты сиди.

Шеххата пошел на кухню. Первое, что он сделал, это поднес горшок ко рту и выпил всю жижу из похлебки. Потом съел все мясо и прочее, что было в горшке. За всем этим последовали баклажаны и рис. Шеххата ел в такой спешке, как будто делал это в последний раз. Расправившись с едой, он взял примус, нашел чугунок, налил туда воды, высыпал все специи и пряности, которые принес с собой, и поставил кипятить, добавив немного жиру. Как только варево было готово, Шеххата и его отправил в свою утробу. Выпив чашку кофе, он пошел к себе и сел на сундук. Вытащил железную коробку из кармана, раскрыл ее, вынул оттуда спички. Затем появился кисет с табаком, папиросная бумага. Оторвав листочек, Шеххата насыпал табаку, вытянул из жилета шарик гашиша, который удружил ему шейх Сейид, отломил половину и положил в самокрутку. Другую половину оставил на потом, заметив про себя: "В свое время пригодится". Свернув цигарку, он зажег ее и начал медленно затягиваться, пуская кольца дыма. Через несколько минут Шеххата растянулся на сундуке и забылся в сладких грезах.

* * * * *

Придя домой, Шуша первым делом справился о своем жильце. Умм Амина рассказала, что тот вернулся, пообедал и прилег отдохнуть, так как у него ломило поясницу. Шуша умылся, помолился, и тут вернулся Сейид из школы. Все трое пообедали. За столом царило молчание. Заметив это, Умм Амина рассмеялась:

– Вот ведь – привыкли к болтовне Шеххаты. Без него и еда становится невкусной.

– И то правда, у него всегда хватает шуток-прибауток.

Шуша пошел подремать, Сейид – к приятелям на обычное место под тутовое дерево, Умм Амина села около лестницы.

Часа в четыре Шуша проснулся, а Шеххата все еще не выходил из своей каморы. Хозяин дома удивленно сказал:

– Что-то он задерживается, никогда с ним этого не случалось раньше. Наверное, по-настоящему заболел. Пойду посмотрю. – Шуша тихо вошел, стараясь не шуметь и не беспокоить спящего. Он увидел Шеххату, лежащего на сундуке. Тот повернулся лицом к стене, ноги подтянул к подбородку: сундук был маленьким. Шуша тихо позвал:

– Шеххата, а Шеххата!

Тот не отозвался. Тогда хозяин дома потрогал его за спину и тихо произнес:

– Шеххата, ты и вправду заболел?

Ответа не последовало. Шуша почувствовал, что тело лежащего неестественно холодное. В страхе он приложил руку к его лбу, к груди и почувствовал, что человек не дышит. Немного нужно было времени, чтобы понять – перед ним лежит бездыханный труп. Смеялся над смертью, а сам умер от безделицы. Шуша был поражен. Ну и неожиданность! Никогда он не думал, что увидит этого шутника мертвым.

Время шло, а Шуша все стоял как вкопанный, не зная, что делать. Постепенно он начал приходить в себя. И вдруг бросился во двор и, захлебываясь от рыданий, крикнул:

– Умм Амина!

– Что тебе, сынок?

– Шеххата эфенди умер.

– Умер? О горе! Как умер? Только что стоял передо мной! На все воля аллаха! Он дал, он и взял!

Старушка заплакала, а ее сын вернулся в свою комнату, взял белую простыню, зашел к Шеххате и накрыл тело. Вдруг ему в нос ударил сильный запах гашиша. Он подумал, потом подошел к трупу и начал его обшаривать. Вытащил деньги и положил себе в карман. Взял окурок и бросил его в уборную, потом проговорил с досадой:

– Бог тебе судья, сам себя угробил, неугомонный.

Печальная новость быстро облетела всех обитателей дома и Кошачьего переулка. Соседи валом повалили. Одни, чтобы помочь, другие – полюбопытствовать, третьи – посочувствовать.

С наступлением темноты Шуша устроил перед воротами дома небольшой шатер, поставил несколько стульев и скамеек во дворе и перед домом. Появились добровольцы читать коран. Сейид с приятелями сидел на краю бассейна. Все они были грустными и молчаливыми. Ребятишки высказывали сочувствие Сейиду, который был чернее тучи. Первый раз он столкнулся со смертью. Он еще никак не мог поверить в то, что Шеххата ушел навсегда и что он его никогда больше не увидит.

Наконец, двор опустел, все разошлись по домам. Убитый горем, Сейид прижался к бабушке. Шуша сидел на постели и грустно смотрел на звезды. Вдруг в тишине ночи ему почудилось, что слышит он печальный голос дудки. По лицу его покатились слезы.

Вытерев глаза, Шуша тряхнул головой и с грустью заговорил сам с собой:

– Всему есть свой конец… Все мы это знаем. Но счастье в том, что мы не знаем, когда наступает этот конец. Если бы знали, то встречали бы его с меньшим мужеством. Жизнь грустна и тяжела, но умирать все равно никто не хочет. Никто не был так точен в оценке живущих, как покойник. Прав он был, когда говорил: "Нет никого на свете лицемернее и глупее, чем люди. Ведь самая большая глупость, которую делает человек, – это не думать о своем конце. Знает человек, что умрет, но не готовится к этому печальному событию". Дай тебе бог место светлое, самый мудрый и самый беспечный человек!

Всю ночь Шуша провел, сидя у окна, борясь с тяжелыми думами и стараясь успокоиться. Но всюду он чувствовал призрак смерти, слышал ее дыхание. Голос смерти чудился ему в мяуканье кошек, в собачьем лае… Смерть… Смерть… Смерть…

* * * * *

Уже занимался рассвет, а Шуша все не менял позы. Глаза его оставались широко открытыми, тяжкие думы все еще теснились в голове. С первым утренним призывом муэдзина, он тяжело встал, опустился на коврик и помолился. Войдя к матери, он нашел ее сидящей около комнаты Сейида. Услышав шаги, Умм Амина подняла удивленно голову:

– Что так рано, сынок?

– Я и вовсе не спал.

– Я тоже… Все ждала – вот встанет, как бывало… Хороший был человек. Упокой его аллах!

– Да простит нас всех аллах! Пойду достану досок, приведу обмывальщиков и принесу саван. Я еще вчера сказал этим мастерам. Пойду их потороплю. Похороним поскорей – и на работу.

– Все еще спят, наверное?

– А я предупредил, что приду рано.

– Дай тебе бог всего хорошего!

Шуша пошел по переулку, освещенному ранними лучами солнца. Не прошло и получаса, как он вернулся с тремя мужчинами. Двое сразу же начали мыть покойника и одевать. Сначала Шуша колебался – зайти ли к покойнику, дотронуться ли до него. Но тут же вспомнил, что говорил его приятель об умерших, о смерти.

Преодолев чувство страха и брезгливости, Шуша пошел помогать мыть и обряжать покойного приятеля. Опытные руки быстро сделали свое дело. Покойника положили в гроб, подняли его на плечи и приготовились выносить. Муаллим Хишт спустился вниз, чтобы отдать последний долг соседу. Он вышел во двор, затряс с расстройства головой и заговорил:

– Вот ведь только вчера был у меня… Выглядел – лучше и не надо… А вот поди ж ты – сегодня уже его хороним… Чтоб его, этот собачий мир!

Все было готово к похоронам. Шуша огляделся вокруг и нашел одного Хишта, который вот-вот заплачет от досады и горя. Тут Шуша проговорил про себя:

– Разве это похороны? Без всяких почестей, которые он сам многократно отдавал другим покойникам? Ни плакальщиц, ни даже по-настоящему похоронной процессии? Разве можно так?

Когда носильщики с носилками уже тронулись в путь, Шуше пришла в голову идея. Он крикнул: "Остановитесь!", а сам побежал домой, схватил сверток Шеххаты с его рабочей одеждой. Вынул дрожащими руками пиджак, надел брюки, заправив туда свою галлябею, водрузил на голову феску, повязал красную полосатую тряпку, взял в руки кадило и быстро вышел на улицу.

Проснувшись, Сейид увидел отца в этом необычном для него костюме. Пораженный, он спросил:

– Что такое, отец?

– А ничего… Ты шагай в школу… Я пойду хоронить Шеххату эфенди.

Увидев Шушу в таком наряде, все участники похорон выразили крайнее удивление. Тот начал объяснять:

– Закройте рты! Надо же почтить его немного. Всю жизнь он почитал на похоронах других, теперь и его очередь настала. Пора идти.

Процессия двинулась по Кошачьему переулку. Не успели они его пройти, как повстречали Хусейна с обезьянкой и свистком. Увидев в столь ранний час Шушу и не одного, он застыл на месте и крикнул:

– Что я вижу? Кого несете?

– Покойника.

– Это кто же?

– Шеххата эфенди умер.

– Аллах велик! Все мы от аллаха и к нему вернемся!

Хусейн заспешил к гробу и сменил одного из носильщиков. Процессия с пополнением пошла дальше. Вышли на улицу Агур. Провожающих все прибавлялось. Когда подошли к воротам кладбища, за носилками шла уже толпа народу.

Еще с вечера Шуша распорядился о том, чтобы выкопали могилу и приготовили ее для приема нового обитателя. Люди постарались, и все оказалось готовым. Увидев мрачную яму, Шуша остановился. Его снова обуял страх перед могилами и покойниками. Он уже решил было уйти, но опять вспомнил лекцию, которую прочитал ему недавно Шеххата. В его ушах снова зазвучали слова: "Я начал привыкать спускаться даже внутрь могилы. Делал я это для того, чтобы побороть в себе всякий страх перед смертью, брезгливое к ней отношение… Так я и привык опускать покойников в могилы… И стал смелым человеком… Самым смелым в мире… Я начал презирать смерть…"

Стараясь унять дрожь в руках, Шуша подошел к носилкам, снял покрывало и решительно спросил:

– Все готово?

– Готово. Твое слово.

– Помоги вынуть покойника!

Шуша запустил обе руки внутрь носилок, взял покойника за плечи. Ощутив холодное тело, он аж задрожал с головы до пят, но, преодолев ужас, крепче взялся за плечи покойника и внес его в могилу.

Все заторопились покончить с процедурой погребения и вывести на свежий воздух Шушу, чуть было не потерявшего сознания. Могилу быстро замуровали, прочитали молитву из корана и разошлись каждый по своим делам. Шуша вернулся домой, переоделся и пошел выполнять свою ежедневную миссию.

В полдень водонос был снова дома. Поел совсем немного. Призрак смерти все еще витал над домом, погруженным в мертвую тишину. Спасаясь от тягостных дум и воспоминаний, Шуша, помолившись, пошел в кофейню.

Прошло два дня после смерти Шеххаты. Все в доме встало на прежние места. Сейид вернулся к ребятам, Шуша – к ночным бдениям, Умм Амина – к неподвижному сидению во дворе. Воспоминанием о Шеххате остался лишь разорванный сверток, лежащий на сундуке.

На третий день к Шуше явился старик в галлябее и феске. Шуше нетрудно было догадаться – это один из коллег Шеххаты, которых он видел в их кофейне. Вопрос пришельца подтвердил догадку хозяина дома:

– Не здесь ли живет Шеххата эфенди?

– Точно.

– Где же он пропал? Два дня его не видим кофейне… Работа стоит… Хозяин гневается… Нужен он ему…

– Шеххата эфенди приказал долго жить.

– Что ты говоришь?

– Приказал долго жить.

Пришелец был поражен. Явно опечаленный, он произнес:

– Нет, невозможно… Даже трудно представить… Последний раз, когда мы его видели, он был в лучшем виде… На последних похоронах шел словно австралийский конь!.. Единственный, кто не жаловался на длинный путь… Все время шутил и смеялся.

– Теперь уж не вернешь! Смерть – она никого не милует!

– Удивительное дело! Да упокоит его аллах! Хороший был человек! Все делал для того, чтобы только никого не обидеть, не расстроить… Целыми днями или смеялся, или пел!.. И огорчил же ты меня, хозяин!

Пришелец оставался стоять у ворот. Что было делать Шуше? Надо хоть из вежливости пригласить его в дом.

– Проходи, отдохнешь немножко! Выпьем по чашке кофе!

– Благодарствуем! А ты ему кем доводишься? Кажется, я тебя однажды видел вместе с ним в нашей кофейне.

– Очень был дорог мне наш общий знакомец! Как братья мы с ним были!

– Куда как лучше! Твой покорный слуга Хиляль Халяфалла Хиляль, приятель покойного по работе.

– Добро пожаловать!

Старик продолжал стоять у ворот, но не входил и не уходил. Шуше стало неловко. Пришелец между тем бормотал:

– Что же теперь делать?

– То есть?

– Кризис с кадрами… Не можем заработать ни на одних похоронах…

Шуша с сожалением пожал плечами. Что он мог сказать? Пришелец продолжал размышлять вслух:

– Мы так надеялись, что Шеххата придет! Что же теперь делать-то будем?