Текст книги "Водонос умер"
Автор книги: Юсуф ас-Сибаи
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Я хорошо помню тот день. Я наливал воду в бассейн, а она как с неба свалилась. Добрая улыбка озаряла ее лицо. Она попросила меня полить молодую тутовицу. И хоть не мое это было дело, не смог я ей тогда отказать. Тем более, что она сказала – сама посадила это деревцо, боится, забудет о нем садовник и погибнет оно. А деревцо это очень дорого ей, любит она его. Я засмеялся и пообещал, что каждый день буду поливать. Беру это дерево под свою полную ответственность, раз оно так ей дорого.
Я и раньше ее знал, видел среди служанок, которыми был полон дворец. Ее лицо я различал среди тысяч. Говорил же с ней впервые. Поручила она мне важное дело, которым дорожила. Воспринял я это дело как поручение своего большого друга.
С тех пор я почувствовал – что-то меня связывает с ней. Поливку ее дерева я стал считать своим главным долгом в жизни. Видел я ее каждое утро то на кухне, когда поднимался, чтобы заполнить там тазы и кувшины, то в парке, когда она спускалась мне навстречу, стараясь удостовериться – полито ли ее дерево?
С каждым днем я все больше проникался мыслью – не чужие мы друг другу, было между нами что-то и раньше. Была всегда она весела, улыбчива и радостна, как утро. Вижу ее улыбающейся, и сам улыбаюсь. Сердце так и прыгает от радости, дух захватывает.
Однажды она спросила: "Как поживает НАШЕ дерево?" И почувствовал я – есть у нас нечто общее, хоть и малая, но совместная цель, что ли. Связывает она нас невидимыми нитями. Скоро начали мы объясняться в чувствах с помощью… подарков. Я ей, она мне. Но вдалеке от посторонних глаз. На сэкономленные деньги покупал я ей то косынку, то дешевые серьги, то незамысловатое колечко. Она в ответ угощала меня едой или покупала на утаенные от матери деньги платок, носки.
Я поливал дерево – оно росло, аллах благословлял нашу любовь – она расцветала. И вся жизнь для меня стала заключаться в том, чтобы носить воду во дворец, встречаться с Аминой, обмениваться с ней взглядами, приветствиями, несколькими словами, в которых скрывался большой смысл.
Однажды я почувствовал недомогание. Небольшое вечером, оно переросло ночью в нестерпимую боль. Спать совсем не мог. Ворочался с боку на бок. Голова пылала, рот пересыхал от жажды. Утром не смог встать. Жил я один в небольшой комнатушке. Почти до беспамятства дошел. Как труп, распростерся на кровати. Не было даже сил позвать кого-нибудь, чтобы дали напиться или принести лекарство.
Но тут я услышал стук в дверь. Едва хватило сил сказать: "войди!" Каково же было мое удивление, когда я увидел Амину, которая осторожно открыла дверь. Испуганно меня окликнула. Собрав остатки сил, я ей ответил.
Кого угодно ожидал увидеть, только не Амину. Мог прийти сосед или приятель… Но чтобы она… Бросила работу и пришла ко мне домой! И представить себе не мог такого!
Она озабоченно склонилась надо мной, потрогала лоб, сказала несколько ласковых слов успокоения. Удалилась на короткое время и вернулась. Села рядом. В руках чистая тряпица. Окунула она ее в уксус и положила мне на лоб. Вскоре я почувствовал, что жар утихает. Тут навалилась на меня дремота. Она закутала меня в одеяло, попросила не сбрасывать его. Снова вышла, а вернулась с кувшином молока и апельсинами. Спросила – не съем ли?
Она ушла. Я почувствовал себя немного лучше. На следующее утро проснулся от ее осторожных шагов по лестнице, стука в дверь. Амина принесла с собой кое-какую еду и молоко. Села рядом со мной, потрогала лоб. Мне было гораздо легче, хотя жар прошел не совсем и все тело одолевала слабость. Мне во что бы то ни стало нужно было подняться. Работа не ждала, без воды люди могли потерпеть день, а на другой взять другого водоноса. Я потерял бы клиентуру.
Амина посмотрела на меня с удивлением и осуждением. Она сказала, что ни за что не позволит мне встать с постели. Может быть гораздо хуже. Я настаивал: "Пойми ты – люди не могут обойтись без моей воды, а я без их денег. Лучше жить больным, чем помереть с голоду". Она прервала меня: "Люди будут с водой, а ты с деньгами. Пока я жива, ты не умрешь с голоду". Слова ее удивили меня. Еще больше я был поражен ее поступками. Амина решила сама разносить воду до тех пор, пока я не поправлюсь. Надо было быть сумасшедшим, чтобы принять ее предложение, позволить женщине выполнять тяжелую работу Но она пригрозила – если не соглашусь, то поступит по своему усмотрению.
Мне оставалось лишь смириться перед настойчивостью и решительностью Амины. Был бы я полностью здоров, сумел бы остановить ее. Но голова раскалывалась от боли, тело было бессильным, дышать трудно. Все повернулось против меня, и я сдался. Она взяла бурдюк, надела фартук и пошла к колонке.
В тот день квартал аль-Хусейния в первый и в последний раз видел девушку с бурдюком на спине, сгибавшуюся под его тяжестью. Она наполняла кувшины и бидоны, отвечая на вопросы клиентов, говорила, что Шуша болен, она будет работать вместо него до дня его выздоровления.
Чтобы опередить Амину, я поднялся на следующий день с рассветом, взял бурдюк и побежал к Большому дворцу. Вылив воду, я спросил об Амине. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ее нет! Почему? Ее выгнали с работы за целый день отсутствия. Новость меня убила. Но тут же в голове мелькнула мысль, заставившая меня обрадоваться. Я поспешил к родительскому дому Амины. Адрес мне сказала одна из служанок.
Мать с дочерью сидели на кровати. Увидев меня, Амина радостно вскрикнула: "Что так рано? Почему встал с постели?" Я сказал, что чувствую себя гораздо лучше, сообщил о ее изгнании из Большого дворца. Не скрыл, что новость меня обрадовала, ибо решил ее взять в малый дворец – в свою скромную комнатушку. Матери Амины эти слова понравились. Я спросил, отдаст ли она свою дочь за меня замуж? Старушка не возражала.
На следующее утро все трое – я, Амина и ее мать – пошли в контору маазуна[17]17
Лицо, уполномоченное заключать браки.
[Закрыть], который выписал брачное свидетельство. Стали мы мужем и женой, поселились в одном доме, том самом, где и сейчас живем.
Началась новая, счастливая жизнь. Ее тяготы стали для меня не столь ощутимы. В доме поселилось светлое существо, ради которого стоило жить. Это божье творение заполнило пустоту моей прежней жизни. Дом стал радостным убежищем от забот и тягот, а ведь еще совсем недавно одиночество мое нарушали только мяуканье кошек и лай собак.
Амина была удивительным существом – ее сил хватило бы на сто женщин. Я еще никогда не видел людей с таким сильным чувством долга, самозабвением, многотерпением и стойкостью перед трудностями и невзгодами жизни. Она была образцом самопожертвования, верности, отсутствия эгоизма. Ей очень легко удавалось рассеять беспокойствие, прогнать тоску из сердца, облегчить жизнь. Всегда твоя мать была веселой, жизнерадостной.
Словом, аллах осчастливил меня так, как мне и в мыслях не удавалось представить. После пустоты и неуюта холостяцкого существования наступил покой. Я уверенно шел по жизни. Но была у меня одна заветная мечта, страстное желание, не дававшее покоя. Этой мечтой, этим желанием был ты, сын мой. Жаждали мы тебя все. От такого желания невозможно было избавиться. Но я верил в аллаха, его добрую волю. Рано или поздно мечта моя должна была сбыться. Будет у меня сын! Будет!
Я боялся, что она проникнется чувством своей неполноценности и глубоко запрятал мечту, делая вид, что очень доволен жизнью, счастлив. Но твоя мать была слишком умна, чтобы поверить мне. Она остро чувствовала мои переживания, печаль и надежду. Амина и сама очень хотела ребенка, ждала его, надеялась. Она страшно волновалась, боялась, а поэтому часто ходила к знахаркам, пила какие-то настойки и лекарства, тщательно выполняла все советы и предписания.
Наконец аллах оправдал мои надежды, внял мольбам и дал первое предупреждение. Ты был зачат, начал расти и развиваться в животе матери.
Мы страшно обрадовались. В доме началась подготовка к счастливому событию. Мы надеялись, что родится мальчик. Тебе заранее было уготовано имя Сейид. Еще не родившись, ты уже был с нами, среди нас. Мы торопили время, ожидая часа твоего появления на свет. Не было счастливее человека, чем Амина, когда она ходила беременная тобой. Ей казалось, что она носит под сердцем дорогую мечту, великую надежду. Это помогало ей без большого труда переносить тяготы беременности.
И вот, после стольких волнений, надежд, ожидания ты появился на свет! Ты спустился на землю, а она поднялась на небо! Какая ужасная несправедливость! Она чувствовала, что не выживет, тебя рожая. Сейчас я просто говорю: "Поднялась на небо". Теперь легко так говорить. А когда она умирала, мне казалось, что небеса разверзлись, обрушились на землю. Все вокруг потемнело.
Все можно было представить, всего ожидать, но только не этого. Оставить нас одних – тебя, меня, свою мать?! Сердце не воспринимало такого горя, разум не хотел верить.
Твое появление на свет, а ее вознесение на небо заняло немного времени. Обмен между жизнью и смертью произошел почти во мгновение ока. Она была здесь, на земле, а ты в ином мире. В следующее мгновение ты оказался на земле, а она далеко за ее пределами. И не осталось никакой надежды на возвращение этого дорогого существа обратно, на землю.
Не помню – очень она мучилась, когда тебя рожала, или нет. Ее сила, удивительная способность переносить боль, не позволили ей даже показать вида, что она страдает… Лежала на кровати в той комнате, где стоит сундук… Вдруг почувствовала схватки. Ее мать заспешила на помощь. Но все было уже кончено. Ты появился, а она улетела.
Одному аллаху известно – вознеслась ли она на небо, или душа ее вместе с телом упала в могилу…
Был я в тот день совершенно потерянным, полностью сраженным этой неожиданной смертью… Трудно было представить, что я потерял самое дорогое в жизни…
Мать Амины рыдала так, что казалось – воет раненая собака. Я не мог… Как уже сказал тебе, я был потерян, ходил как в тумане, бессознательно что-то делал. Окружающие советовали – поплачь, легче будет, так ведь и с ума сойти недолго. Я сознавал, что такое несчастье должно заставить рыдать. Но меня это несчастье лишило всякого разума.
Соседи обмыли покойницу, одели, отнесли на кладбище, похоронили. А я смотрел на них как на привидения. Мне представлялось все это чем-то ужасным, непонятным, неестественным.
Наш дом лишился главного источника жизни, опустел, темная ночь окутала нас троих. Мы напоминали войско, потерявшее своего командира, пассажиров корабля, лишившегося капитана, троих беспомощных путников, брошенных в пустыне без воды, пищи и надежды на спасение.
Бедная старушка должна была взять на себя все заботы о тебе. И слава аллаху, сделала она все это в лучшем виде. Все делала ради нас с тобой, жертвовала отдыхом, переносила почти непосильные тяготы. Однако печаль и беспрерывные слезы длинными ночами сделали черное дело. Мать Амины стала слепнуть. Но не потеряла она мужества и терпения, продолжала по-прежнему заботиться о нас с тобой. В нас она видела продолжение жизни своей дочери.
Я тоже стремился набраться мужества и терпения, много молился, читал коран, выдержки из которого о многотерпении повесил в рамках на стену так, чтобы в минуты печали читать их. Но терпение и выдержка не приходили, сердце давила непроходящая тоска.
Честно говоря, сын мой, поначалу я тебя ненавидел, считая, что ты не заслужил уплаченной за тебя цены. Слишком дорого было за тебя заплачено, больше, чем стоит весь мир. Иногда мне на ум приходила мысль – если аллах справедлив, то он возьмет тебя к себе, а вернет мне Амину. Но тут же я чувствовал, что это идиотская, сумасшедшая мысль.
Мало-помалу я начинал тебя любить, находить в тебе утешение. Ты все больше становился тем существом, ради которого нужно было жить и переносить несчастья и невзгоды.
В минуты тоски я, вроде тебя сейчас, задавался вопросом: "Почему, не сделав никому зла, не будучи старухой или больной она умерла? И ведь она была нам так нужна!"
Этот вопрос оставался для меня безответным до тех пор, пока на горизонте не появился Шеххата эфенди. Он часто повторял свою знаменитую притчу, которую поначалу я воспринимал как издевательство. Он говорил: "Лицо земли постоянно меняется. Все живое и существующее на земле имеет вполне определенные сроки жизни и службы. Все имеет свои начало и конец. Сын Адама ничуть не больше или важнее любого земного существа. Ему тоже отпущен определенный срок жизни.
Но человек высокомерен, обижается, когда его сравнивают с каким-либо другим живым существом, сроки жизни которого ограничены. Человек отрицает смерть, не хочет смириться с ней, как с неизбежным концом, окутывает смерть всякими тайнами, сказками и притчами, отказывается привыкать к мысли о смерти. А ведь смерть – дело привычки, не больше не меньше".
Так считал этот добрый человек. Эти слова вызывали у меня ужас, я не мог смириться с такой философией. Но как только я поближе рассмотрел все, что связано со смертью, так понемногу начал избавляться от страха перед ней. Оказалось, что смерть человека мало чем отличается от смерти кошки или собаки. Результат тот же. В этом нет ничего сложного, загадочного, а тем более непонятного. Вот тут-то, на новой работе, я и нашел ответ на давний вопрос: "Зачем она умерла, не сделав никому зла, не будучи старухой или больной?"
Я сказал себе: "Э-э, приятель, она не первая в смерти, и ты не первый, кто терял жену, твой сын не первый, кто остался без матери. Такое в жизни часто случается. Не надо все это рассматривать как жизненную катастрофу. Такова жизнь, природа всего живого на земле. Не нужно считать смерть неожиданностью. Воспринимай ее как следует, терпеливо, продолжая выполнять свой жизненный долг до тех пор, пока аллах не призовет тебя самого".
Эти мысли меня успокаивали, но не помогали забыть о случившемся. Забыть ее – выше моих сил и возможностей, хотя я уже знал все о смерти. Участвуя в каждой похоронной процессии я как бы хоронил мою Амину, вернее, становился ближе к ней, она снова возникала перед мысленным взором. Смерть уже не казалась мне чем-то ужасным. Я приучил себя к неизбежности смерти, а потому и перестал ее страшиться, как прежде.
Шуша замолчал. Сейид поднял голову, захлебываясь слезами, со страхом сказал:
– И несмотря на это… не уходи… Ты мне очень нужен. Если ты, отец, стал равнодушным к смерти, то я нет… Кроме тебя, нет для меня в жизни никого другого. Ты для меня и мать и отец… Вот рассказал о смерти мамы… Никогда больше не вспоминай о смерти, не приучай себя к мысли о ней. Ты не умрешь, не должен умереть!
Глава 12
Ты не умрешь
Нашему взрослому герою снова понадобились большие усилия, чтобы сдержать слезы, не показать парнишке виду, что весь разговор о матери и о смерти оказал на него такое большое воздействие. Он же сильный, стойкий мужчина! Взяв себя в руки, Шуша засмеялся, пытаясь опустить занавес на печальную историю. Шутливо заговорил:
– Быть по-твоему, господин Сейид. Хватит. Если не хочешь, чтобы я умирал, то и быть по сему!
– И на похороны ходить не будешь? – спросил сквозь слезы Сейид. – И этот костюм никогда не наденешь?
– Чего не сделаешь ради тебя! Обещаю, никогда не надену. Доволен?
– Еще как!
– Тогда почему не улыбаешься? А ну?
Парнишка изобразил на лице улыбку. Слезы все текли по щекам. Отец снова начал шутить:
– И это называется улыбкой? Хватит расстраиваться. Покажи-ка, как ты смеешься по-настоящему?
Сейид засмеялся. Довольный отец хлопнул его по спине.
– Так-то лучше, чего расстраиваться?! Пошли одеваться, а то в животе урчит. Как вспомню о кебабе – слюнки текут.
– Я тоже проголодался. Пошли! Завернувшись в полотенца, они пошли в раздевалку, не спеша оделись, отвечая на приветствия банщиков. Шуша блаженно растянулся на лавке. Подошел массажист. Сейид крикнул:
– Эй, Рукастый! Где обед?
– Сейчас принесу. Я отдал лепешки Абдулу из кочегарки, чтобы положил их в печку поджарить.
– Да он их давно съел, наверное.
– Не бойся, я сказал ему, чтобы до лепешек не дотрагивался. Он меня боится, не рискнет ослушаться.
– Хватит тебе, отец! Сам же говорил, что голоден, – сказал Сейид. – Пошли!
– Все уже. А ты, Рукастый, иди принеси нам поесть. Вскоре массажист принес горячие лепешки, из которых торчала зелень и струился дразнящий запах мяса. Усевшись на скамейку, отец и сын начали молча жевать начиненные лепешки. Закончив трапезу, Шуша снова позвал массажиста.
– Возьми-ка деньги и принеси нам по стакану чая. Сдачу оставь…
– Дай тебе бог здоровья, муаллим Шуша!
С удовольствием напившись чая, они собрали вещи. Шуша завернул сына в старый жакет, и, довольные, они пошли домой, неся добрую долю кебаба Умм Амине.
* * * * *
Все трое – отец, сын и бабушка – блаженно спали. Спокойнее всех был Сейид. Теперь он полностью уверен, что отец не пойдет больше ни на какие похороны, не наденет позорного костюма. Особенно он был доволен обещанием отца не умирать.
Первой, как всегда спозаранку, проснулась бабушка. Она пошла заниматься обычными делами. Вскоре поднялся и Сейид, хоть была пятница. В этот день мальчишка спал дольше, отдыхая от недельных трудов и раннего вставания. А сегодня, вопреки обыкновению, ему захотелось проснуться как можно раньше.
Сейид начал перебирать свои беле, приготовил чулок для изготовления мяча и пошел звать Али, чтобы договориться насчет запуска змея. Вдруг по лестнице загремели шаги. Сам Али, его мать, сестра и отец спустились со свертками.
– Куда это всем табором?
– Приглашены к сестре муаллима Изза, что живет в Имбабе.
– И обедать там будете?
– Ага.
– Везет же!
– Пойдем с нами?
– С чего вдруг?
Спросись у отца – и потопали.
– А он спит еще.
Вся семья Хиштов пошла к калитке. Обернувшись, глава семьи попросил Сейида:
– Когда отец проснется, поприветствуй его от меня!
– От нас тоже, – добавили мать и дочь.
Все четверо ушли. Сейид остался один делать тряпичный мяч. Но тут ему послышалось, что кто-то его зовет. Отец!
– Пойди сюда, сынок!
Сейид побежал в комнату отца, который вроде и не собирался вставать.
– Послушай, сынок, возьми ключи и ступай на колонку. Побудь там до тех пор, пока водоносы и другие не запасутся водой. В пятницу работы немного. Но будь внимательным. Весь расход воды запиши в тетрадь, напротив отметь выручку. Деньги положи в кошелек. Понял?
Сейид был поражен.
– В чем дело, отец?
– Да так, что-то тело ломит. Наверное, простудился вчера после бани. Такие дела, сынок, старею. Теперь не очень попрыгаешь. А признаться в этом кому же хочется?
Отец попробовал засмеяться, но натужно закашлялся. Лицо покраснело, на глазах выступили слезы. Откашлявшись, Шуша снова шутливо заговорил:
– Давай, приятель, действуй! Покажи, на что способен. Хочется тебя видеть мужчиной…
– Ты, никак, заболел?
– Нет же, ничего подобного. Просто отдохнуть денек хочу. А ты боишься, что не справишься с работой?
– Это я-то не справлюсь? – вскричал Сейид. – Или я не твой сын? Давай ключи. Я сын муаллима Шуши, плоть от плоти его!..
Забрав ключи, тетрадь и кошелек, Сейид направился к выходу. Навстречу ему шла бабушка.
– Это куда еще? Что за новости?
– Колонку иду открыть.
– Почему ты? Отец где?
– Решил отдохнуть немного. Пусти меня, спешу.
– Да подожди ты немного, пойду узнаю, в чем дело.
– Бабуля, некогда мне, работа ждет!
И он быстро пошел к колонке. Пришел, важно занял место в будке, громко крикнул толпе:
– Не толпитесь. Установите очередь. Кто попытается схитрить, получит воду последним. Тому, кто заскандалит, вообще воды не дам! Кому не нравится – катись на все четыре стороны! Дело говорю?!
Народ так и покатился со смеху, но очередь выстроил. Посыпались вопросы:
– Отец-то где, Сейид?
– Устал немного, настроение неважное.
Со всех сторон понеслись восклицания: "Дай ему аллах!", "Отдали́ несчастье!", "Передавай ему привет!" и т. п.
Работа поглотила Сейида. Он был страшно горд своим высоким положением. Он даже забыл о болезни отца. Распределив воду, паренек закрыл на ключ колонку, взял кошелек, полный мелочи, и направился домой. На ходу он думал, как бы красочнее рассказать приятелям о сегодняшнем дне, о том, как он, сидя на водяном троне, командовал людьми.
Подходя к калитке дома, он вспомнил о больном отце и забеспокоился. Мысленно обратился к аллаху, моля его ниспослать отцу выздоровление. Он очень хотел бы надеяться, что, когда придет домой, отца уже не будет в постели – он в кофейне.
Войдя во двор, он не нашел бабушки на обычном месте и сразу забеспокоился. Мальчик побежал в комнату к отцу, но не нашел ни его, ни постели. Он был в комнате с сундуком. Старушка сидела подле отца. Его глаза были закрыты, на лбу лежала мокрая тряпка. Он тяжело и громко дышал.
Мальчишка почувствовал, что его сердце уходит в пятки. С нескрываемой тревогой он спросил бабку:
– Вы почему здесь?
– В той комнате окно разбито, очень дует.
– Ему все еще плохо?
– Очень сильно простыл. Говорила вам, не ходите в эту проклятую баню, помылись бы дома! Нет, не послушались.
Отец открыл глаза и посмотрел на сына. Слабым голосом заговорил:
– Как дела, сынок?
– Все в порядке. Всех обеспечил водой, собрал деньги, пересчитал их.
– Колонку хорошо закрыл?
– Как надо.
Отец снова прикрыл глаза. Казалось, ему хотелось отдохнуть от тяжких усилий, которые потребовались от него для этого короткого разговора. Заговорила Умм Амина:
– Послушай, внучек, поешь немного. Потом пойди купи английского пластыря, немного кислого молока, да на пять пиастров апельсинов и лимонов.
– А я не голоден. Пойду сразу, куплю, что нужно.
– Сначала поешь, ведь не завтракал.
– Ладно, поем.
Сейид пошел на кухню, запихнул в рот кусок сыру с хлебом и вернулся.
– По дороге дожую. Бабушка, давай деньги!
– Деньги?! – И старушка начала рыться в своих загашниках, приговаривая: – Деньги? Да у меня нет ни гроша! – На ухо Шуше: – У тебя есть деньги? – Тот отрицательно покачал головой.
Сейид задумался, посмотрел на кошелек с выручкой от воды.
– А вот и деньги! Возьмем реал – и порядок!
Шуша открыл глаза и с укоризной посмотрел на сына.
– До содержимого кошелька не дотрагивайтесь! Не наше!
– А что такого? Возьмем взаймы, а потом вернем.
– Я сказал – не трогать! Воровством это окажется.
– Но тебе же нужно купить лекарство, поесть?
– Не надо, так обойдусь.
Тут вмешалась старушка:
– Ты совсем плох! Тебе нужно лекарство и поесть! Целый день во рту крошки не держал!
В доме воцарилась тишина Все молчали Тут снова заговорил отец, напрягая остатки сил:
– Вот что: паломница Замзам давно мне должна реал. Забери эти деньги и покупай, что надо. Если не захочет отдать, скажи – отец болен, нужно лекарство купить.
– Хорошо, отец.
Жуя на ходу хлеб с сыром, Сейид добежал до харчевни Замзам. Та сидела на лавке, расползаясь по ней во всю ширь и длину. Парнишка быстро затараторил:
– Эй, паломница, гони реал, который ты должна отцу!
– Какой еще реал, постреленок? – возмущенно спросила толстуха, услышав слова Сейида.
– А тот, что ты должна давно уже заплатить за воду!
– Пустые слова говоришь, братец.
Вытянув раскрытую ладонь, Замзам крикнула мальчишке:
– Скажи отцу, пусть приходит и поест потрохов жареных.
– Он их никогда не ест, – закричал в ответ Сейид. – Нам нужны деньги.
Замзам не удостоила мальчишку ответом. Она продолжала отдавать распоряжения своему Гадду. Сейид со злостью заорал:
– Нам нужен реал! Давай его сюда!
Толстая баба угрожающе посмотрела на Сейида, Когда же она заметила, что посетители харчевни обращают внимание на происходящее, зашипела:
– Катись отсюда, щенок! Пошуми у меня!
– Не уйду без денег! – решительно сказал Сейид. – Давай реал, добром прошу! Деньги нужны нам, чтобы отцу лекарство купить. Болен он.
– Пусть хоть подохнет, мне какое дело!
Услышав эти гнусные слова, Сейид бросился к Замзам и слабыми ручонками вцепился ей в глотку, продолжая кричать со слезами в голосе:
– Деньги давай, сукина дочь! Чтоб ты сама сдохла!
Толстуха поначалу опешила. Но, оправившись от неожиданной атаки мальчишки, сильно ударила его в грудь. Он упал.
Сейид зарыдал, поднялся и попытался снова броситься на ненавистную бабу. Тут вмешался Гадд. Сильным ударом ноги он снова свалил Сейида на пол. Когда тот попытался встать, то получил удар ногой от Машта. На каждую попытку встать ему отвечали ударом. Мальчик корчился от боли, ревел от обиды. Тут вмешался один из посетителей, избавив нашего смельчака от озверевших палачей.
Пришлось Сейиду покинуть поле брани. Его душили рыдания, из губ текла кровь, сердце сжимала злость на людей, так жестоко расправившихся с ним. Как возвращаться домой без лекарства для отца? Он не знал – как отомстить за обиды проклятой Замзам и ее наемнику Гадду? Сил-то у него мало.
Вконец убитый неудачей, Сейид брел домой, смотрел на небо и вопрошал: "В самом ли деле там живет бог, всевидящий, всемогущий, справедливый, милосердный, милостивый? Видел ли он то, что со мной сделали? Если видел, то почему молчит? Нет, нет… Он непременно должен что-то сделать для меня!"
В голове мальчишки шла напряженная работа. Он придумывал кару своим обидчикам, которую должен ниспослать аллах. Всемогущий и милостивый аллах не может стерпеть такой несправедливости. Он отомстит за него. Но как? Какими средствами?
Гадд разгневает паломницу Замзам, и та начнет его лупить палкой, которая всегда у нее в руках, разобьет ему голову. Гадд разозлится и бросится на Замзам с ножом, вонзит его в живот этой сукиной дочери, распотрошит его и превратит эту жирную пирамиду в безобразный труп. Не успеет он разделаться с этим чудовищем в образе женщины, как задрожит земля, закачаются стены харчевни, обвалится крыша и накроет злодея Гадда и безобразный труп этой бабы.
Придумав такую божью кару, Сейид почти успокоился. Неужели всемогущий аллах не сделает так, как он хочет?
* * * * *
Муаллим Шуша в это время выражал большое беспокойство в связи с длительным отсутствием сына. Он без конца спрашивал мать:
– Сейид еще не пришел?
– Пока нет.
– Чего так долго?
– Пойду посмотрю на улице. Может, найду кого из ребятишек, его приятелей, пошлю поторопить.
Старушка вышла за ворота дома и стала звать ребятишек:
– Эй, Мухаммед! Дукдук!.. Заки!.. Пойдите кто-нибудь посмотрите Сейида.
В ответ никто не откликнулся. Только гуси, напуганные непривычным голосом хозяйки, легли на землю и загоготали.
Шуша лежал в постели и слушал. Вдруг он заметил, как щель в стене комнаты, где был умывальник, стала быстро расширяться. Угол комнаты разваливался. Потолок, потеряв опору, грозил вот-вот обвалиться.
Шуша медленно поднялся и направился к двери, но услышал треск над головой. С потолка посыпалась штукатурка и камни. Он увидел, что стена закачалась, и в следующую секунду на него обвалился большой кусок потолка. Шуша закрыл голову руками и попытался сделать еще один шаг. Но штукатурка и камни градом посыпались ему на голову. Он упал.
Шуша закричал. Он тщетно пытался освободиться от заваливших его обломков. Из головы текла кровь, обливая одежду. Но его все продолжало заваливать. Пыль и грязь забивали ему горло, мешали дышать. Все его попытки высвободить хотя бы голову, оказались тщетными. Огромная тяжесть продолжала наваливаться на него. Он уже ничего не видел, потонув в обломках. И начал жалеть, что не погиб сразу. Обвал продолжался. Шуша прекратил всякое сопротивление, и очень скоро всем его страданиям пришел конец.
А во дворе старушка оглашала окрестности громкими криками: "О боже!" Она попыталась проникнуть внутрь, чтобы посмотреть – что стало с больным. Но не успела она подойти к двери, как лавина обломков стен и потолка обрушилась и загородила ей дорогу. Быстро сбежался народ. Отовсюду неслись крики ужаса.
В это время Сейид был еще в пути. Он рисовал себе картину разрушения харчевни, которая обвалилась на головы Замзам и Гадда. Это было доказательство могущества и справедливости аллаха. Тут он увидел мчащуюся пожарную машину. Ее колокол гремел. "Где-то пожар", – подумал Сейид. Машина ехала в сторону их дома. Мальчик прибавил шагу, намереваясь посмотреть на пожар и на то, как его будут тушить.
Приблизившись к дому, он увидел толпу народа, зополонившую весь Кошачий переулок. Пожарная машина не смогла проехать в переулок и остановилась рядом. Не видя дыма, мальчишка начал кричать, спрашивая окружающих о случившемся:
– Что происходит? Где пожар? Я ничего не вижу!
Людям было не до мальчишки. Но тут его заметил муаллим Шеха и с тревогой крикнул:
– Давай сюда! Домой не ходи, он обвалился!
– Наш дом обвалился? А где отец?
Присутствующие обернулись к мальчику и узнали его. Среди них был муаллим Али аль-Хама. Он взял Сейида за руку.
– Иди сюда! Не бойся, иди! Мужики пошли в дом…
Сейид был поражен, потрясен. Он прижался к Али.
Они стояли неподалеку от бакалейной лавки муаллима Шеха.
Полицейские разгоняли народ, расчищая дорогу пожарникам. Те начали разбирать развалины, ища погребенного. Среди всеобщего гомона собравшихся Сейид услышал голос бабушки, которая рыдала и причитала.
Он тут же вырвался от Али аль-Хама и начал пробираться сквозь толпу ближе к дому. На фасаде не было никаких следов катастрофы. Лишь кое-где осыпалась краска. Вокруг дома и внутри его суетились пожарники.
Увидев около двери бабушку, Сейид бросился к ней. Она крепко обняла его, как бы не веря, что он вернулся, сказала срывающимся голосом:
– Твой отец, Сейид!
– Что с ним, где он?
– Там, внутри, внучек. Его завалило. Я вышла тебя поискать. Не успела вернуться, как услышала страшный грохот. Я закричала, призывая на помощь. Дверь была уже завалена.
Не успела старушка закончить свой печальный рассказ, как Сейид в безумном порыве бросился внутрь дома. Пожарники пытались его остановить, но мальчишка увернулся. Вбежав внутрь, он закричал:
– Папа, папа! Где ты?!
Не прекращая кричать, Сейид выбежал во двор и увидел пожарников, которые несли тело, завернутое в одеяло. Они прокладывали себе дорогу среди обломков дома. Мальчик снова закричал: "Папа, папа!". Ему на плечо ласково легла сильная мужская рука. Человек успокаивающе проговорил:
– Будет, сынок, не надо… На то божья воля. Что же делать? Все мы во власти аллаха!
Тут же Сейид вспомнил труп Шеххаты, завернутый в одеяло. Его положили в деревянный ящик, и он больше не возвращался. Он вспомнил также, как кричал, звал своего большого приятеля, но тот не отвечал. Мальчишку обуял страх. Он бросился к носилкам, на которых лежало тело отца.
– Папа, папа! Куда тебя несут? Я не хочу, чтобы тебя уносили. Ты не вернешься обратно!.. Я знаю!.. Ответь же мне, отец!.. Разве ты не помнишь своего обещания никогда не умирать. Это же было вчера, помнишь или нет? Не уходи, отец, заклинаю тебя именем аллаха!
У пожарников, которые несли тело Шуши, защипало в глазах, скупые слезы покатились по щекам. А ведь они уже давно привыкли к зрелищу несчастий и трагедий! Один из них отстранил Сейида от носилок. Печальная процессия продолжила свой путь. Недалеко от дома стояла карета "скорой помощи". Переговорив с соседями, пожарники оставили труп и пошли к своей машине. Из толпы вышли Али аль-Хама и Шеха. Аль-Хама жил ближе всех от развалившегося дома. Он крикнул: