Текст книги "Водонос умер"

Автор книги: Юсуф ас-Сибаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4
Изгнанный из рая

Сейид и Али вошли в дом. Первый спросил:

– Ты на меня не обижаешься?

– Да что ты? Считай, что ничего не было.

Спустя немного, Али опять спрашивает:

– А что ты скажешь о своей галлябее?

– Что скажу? Зацепился за гвоздь или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, она хорошо зашита. А ночью вряд ли кто увидит. Я не буду ждать отца и лягу спать. Ну, а завтра что аллах подскажет!

Двор дома, слабо освещавшийся фонарем, висящим над лестницей, был пуст. Его дневные обитатели – два гуся и коза – отсутствовали. Умм Амина с помощью Закии, дочери аль-Хишта, которая во всем ей помогает, завела их в дом.

Наши приятели мирно расстались во дворе. Али поднялся к себе наверх, насвистывая песенку. Сейид толкнул ногой полуоткрытую дверь, ведущую домой, и вошел в небольшую прихожую, пол которой был покрыт тряпьем, обозначающим ковры. Вся обстановка прихожей состояла из полуразвалившейся грязной тахты да деревянной скамейки, на которой стоял керосиновый: фонарь, слабо освещавший соседние комнатушки. На стенах были развешаны бумажные плакаты с изречениями из корана.

Сейид осмотрел прихожую, разыскивая свою бабку Умм Амину. Не увидев ее, он засунул два пальца в рот и свистнул. Этого ему показалось мало, и он громко крикнул:

– Бабушка Умм Амина, где ты?

И тут он увидел ее, распростертую на молитвенном коврике. Она читала вечернюю молитву, беспрерывно повторяя: «Салям алейкум, салям алейкум!»

Сейид решил, что приветствие обращено к нему, и ответил:

– Ваалейкум салям, благословение и молитва аллаха! Ты еще замаливаешь свои прегрешения? И что же это были за грехи? Неужели ты была грешницей?

Старушка тяжело поднялась, свернула коврик. Ее лицо озарила добрая улыбка. Она сказала в ответ:

– Что ты так шумишь, озорник? И не стыдно тебе? Ведь люди спят, им нужно хорошо отдохнуть от дневных забот.

С деланным раскаянием Сейид отвечал:

– Ты обиделась на меня, госпожа моя? Правда, есть за что. Дай я поцелую тебе руку.

Он взял руку бабушки, но она притянула внука к себе, нежно обняла его и со смехом сказала:

– Разве на тебя можно обижаться?! Что будешь ужинать?

– А что у тебя есть?

– Чечевичная похлебка, которую дала нам твоя тетка Умм Али, немного сыру и арбуз.

– А похлебка с жареным луком?

– Ну, конечно.

– А я не люблю жареного лука.

– Так выбери его!

– И похлебку я терпеть не могу!

– Тогда поешь сыру и арбуза.

– А ничего другого нет?

– Чего тебе еще? Может быть, чего-нибудь поджарить?

– Не надо.

– Послушай, внучек, сходи к Закие, попроси у нее немного муки и примус, а я сделаю тебе оладьи.

– Маслин хочется.

– Вечно ты споришь со мной. Я говорю тебе правый, а ты мне – левый, я тебе – черный, а ты – белый. На-ка вот тебе полпиастра и ступай купи себе что хочешь.

Старушка засунула руку за пазуху, вытащила оттуда платок, в который было завязано несколько монет, и одну из них дала внуку. Парнишка схватил монету, стремглав выбежал на улицу и устремился к бакалейной лавке Шеха.

– Дядя Шеха, дай мне на три миллима[9]9
  Миллим – десятая часть пиастра.


[Закрыть] маслин, на миллим – карамели и на миллим – арбузных семечек.

Шеха не успел протянуть руку за маслинами, как услышал:

– Послушай, что я тебе скажу. Маслин хватит и на миллим. На другой миллим дай лучше земляных орехов.

И только Шеха попытался выполнить требование своего клиента, Сейид снова крикнул ему:

– А почем у тебя палка сахарного тростника? – и он показал на связку, стоявшую недалеко от прилавка.

– Два миллима, – ответил с раздражением бакалейщик.

– А по миллиму есть?

– Как не быть.

– Тогда сделаем так: ты мне дашь на миллим маслин, а на остальные четыре – сахарного тростника, арбузных семечек, земляных орехов и карамели.

– У меня нет маслин ценой в миллим.

– Это как же так нет?

– Если я говорю нет, значит, нет таких маслин.

– А почему ты не продаешь маслин по миллиму ценой? Раз есть за два миллима, то должны быть и за один. Раздели двухмиллимовую монету пополам и получишь два отдельных миллима. Разве это так сложно?

– Не морочь мне голову. Раз я сказал нет – значит, нет. Ты меня, надеюсь, понимаешь?

– Не шуми. Обойдусь без маслин. Дай тогда леденец.

Собрав покупки, Сейид быстро побежал домой; войдя во двор, он кликнул бабушку:

– Послушай, Умм Амина!

А та сидела на тряпичном пуфе в прихожей, прислонившись к разваливающейся тахте. По обыкновению она была погружена в море печальных мыслей. Из этого состояния ее мог вывести только внук. Никто, кроме Сейида, не мог заставить ожить ее душу, светиться лицо.

– Ты что, внучек?

– Посмотри, что я принес!

– Что бы это могло быть?

– Целую кучу всякой всячины. Ты сможешь и поесть, и пососать, и полущить. И все это за каких-то полпиастра!

– Что ты сказал, что?

– На, потрогай. Можешь поесть земляных орехов, пососать леденец и сахарный тростник, полущить арбузных семечек. И все это богатство я купил за полпиастра.

– Пустые все слова говоришь, внук. Ты принес маслин, которыми хотел поужинать, или нет?

– Конечно, нет.

– Так чем же ты будешь ужинать?

– А что у тебя есть?

– Опять двадцать пять! Я же тебе уже сказала, что есть похлебка, сыр и арбуз. Ты сказал, что тебе все это не нравится. Поэтому ты пошел за маслинами.

– Э, да ладно. Поем что есть. Похлебку, арбуз – мне все равно.

– Бог тебе судья! Вместо того, чтобы покупать бесполезные вещи, ты мог бы сэкономить монетку. Всяк так и скажет тебе. Да что говорить – сама виновата, что дала тебе денег.

– Велики деньги!

– Ну, да ладно, что пропало – того не вернешь.

– Не будем больше об этом говорить. Может быть, возьмешь леденец или арбузных семечек?

– Ешь уж сам, надо же чем-то наполнить живот.

– Бабушка, мы же договорились – хватит об этом, не расстраивайся. Дай я тебя поцелую.

Сейид схватил седую, покрытую черным платком голову бабушки и поцеловал ее. Старушка рассмеялась. Парнишка и не ожидал другого. Так бывало всегда, когда бабушка ему за что-нибудь выговаривала. Старушка снова заговорила:

– Подожди набивать желудок безделицей. Поешь сначала.

– Очень мне нужен ужин.

– То есть как не нужен? Ты что же, собираешься спать с пустым животом? Нечего, нечего. Пойди на кухню и принеси похлебку, сыр и арбуз. Да захвати и для меня миску. Поужинаем вместе.

Не успел Сейид двинуться с места, как услышал тяжелые шаги во дворе. Он застыл от неожиданности. Это был, конечно, отец. В чем дело? Так рано он никогда не возвращался из кофейни. Наверное, он хорошо заработал и несет что-то вкусное.

Одетый в полосатую галлябею, в серой войлочной шапочке, обутый в сандалии без задников, которые обычно носят североафриканские арабы, муаллим Шуша вошел в дом. В руках он держал промасленный сверток.

– Добрый вечер, мать, – сказал он скороговоркой.

– Всего тебе доброго, сын мой, – ответила она ласково. – Тебе приготовить поужинать?

– Я поужинал.

Сейид не стал ждать конца разговора. Он взял у отца сверток, сверля его пронзительным взглядом. На толстой оберточной бумаге проступали жирные пятна. Может, куфта? Нет. Что-то не слышно запаха. Если бы была куфта, то ее запах был бы слышен еще в начале переулка. Басбуса. Тоже нет, ибо бумага уж слишком пропитана жиром. Наверняка фатыр!

Сейид оказался прав. Как только он взял у отца сверток, тот сказал:

– Там две порции фатыра. Одна для тебя, другая для бабушки. Одна приготовлена на масле, другая на жире. Сахар завернут отдельно. Осторожней, а то уронишь!

Сев рядом с бабушкой, Сейид начал разворачивать сверток. Его лицо светилось от удовольствия – он обожал фатыр. Да благословит аллах отца! Он всегда приносит вкусные вещи в самое подходящее время! У парнишки даже слюни потекли от предвкушения удовольствия. Он сказал бабушке:

– Я возьму тот фатыр, который на масле.

– Бери какой нравится.

– Отец, который на масле?

– Тот, что сверху.

Сейид взял свой кусок. Под ним оказался еще более аппетитный, приготовленный на жире. Он начал сравнивать. Пытаясь выиграть время для наилучшего выбора, Сейид спросил бабушку:

– Тебе нравится на жире?

– И тот, и другой хороши. Бери любой.

Парнишка заколебался. Но времени было слишком мало для раздумья. Тянуть больше он не мог. Решившись отдать верхний кусок бабушке, он сказал:

– Вот тебе, который на масле. А я возьму другой. Тебе посыпать сахаром?

– Посыпь.

Сейид насыпал немного сахару на фатыр и протянул его бабушке. Но на полпути его рука остановилась.

– Пожалуй, я возьму на масле?

Старушка рассмеялась:

– Да не смутит бог уверенного!

Сейид устыдился своих колебаний и решительно сказал:

– Возьми этот, а я – на жире.

Старушка взяла свой кусок, откусила от него немного и стала медленно жевать. Сейид же, не мешкая, отхватил сразу добрую половину. Когда же осталось совсем немного, он сказал старушке:

– Может быть, ты попробуешь фатыр на жире? Я тебе дам кусочек, а ты мне от своего в обмен?

Бабушка съела совсем немного. Разумеется, ее неспешность в еде была нарочитой. Она заранее знала, что предпримет внук. Протянув свой кусочек бабушке, Сейид забрал у нее почти полную долю фатыра и немедленно начал его уничтожать. Его отец, который собирался лечь спать, с упреком сказал:

– Я ведь ясно объяснил: каждому по одному куску фатыра.

– А я-то при чем? Она сама предложила обменяться.

– Оставь его, сын мой, – сказала со смехом старушка. – Я чувствую большую сытость от того, что он съел.

Старушка была искренна. Самое большое удовольствие было ей видеть, как ест ее внук. Если бы случилось так, что оба ее мужчины страдали от голода, то она готова была бы разрезать себя на части, чтобы только их накормить.

Больше всего на свете она любила внука и сына. Для любви к сыну у нее были все основания. Человек добрый, трудолюбивый, честный, заботливый. Она не находила в нем никаких недостатков. А внука она любила, не задумываясь над тем, за что. Любила его такого, каким он был: шаловливого, веселого. Ей даже нравилось, когда внук злился или капризничал.

Сейид и бабушка покончили со своими сладостями. Шуша пошел к себе творить вечернюю молитву. Сейид начал зевать. Обращаясь к бабушке, он спросил:

– А что, спать мы будем?

– Может быть, ты поешь чего-нибудь из купленного тобой?

– Не, оставлю на завтра.

– Может быть, немножко похлебки, или арбуза, или сыру?

– Не, я сыт.

– Тогда вставай и иди мыть руки.

– Они чистые.

– А масло от фатыра?

– Я вытер его об галлябею.

– Ага, чтоб тебя клопы искусали. Грязным спать не пойдешь. Иди помойся, а я приготовлю тебе чистую галлябею.

– И что ты ко мне пристала? Что, разве каждый день нужно мыться? Эдак и утомиться можно без большой нужды. Уже сколько лет я мою руки и лицо. А польза от этого какая?

– Быстро вставай и иди. Каждый раз с тобой одно и то же. Без разговоров ты умыться не можешь?

Сейиду ничего не оставалось, как встать. Тем более, что слепая бабушка поднялась и без его помощи направилась к уборной. В пределах своего двора она всегда передвигалась словно зрячая. Последовав за ней, Сейид крикнул:

– Подожди, я принесу лампу.

– Не надо, оставь лампу у себя.

– Но я ничего не вижу.

– Зато я все вижу. Иди сюда.

Старушка подобрала полы платья, села на низкую деревянную скамеечку перед тазом с водой. Туалет, несмотря на свои малые размеры, был поделен на две части: в одной помещалась уборная, а в другой – умывальник. Рядом же находилась кухня. В этом помещении был постоянный полумрак, ибо освещалось оно лишь через маленькое окошко, которое находилось под самым потолком, как в тюрьме. Бабушка позвала внука, готовясь к ежедневной процедуре.

– А ну-ка, раздевайся!

– Да ты никак собираешься меня мыть?

– Нет, лишь умою.

– А голову будешь мыть с мылом?

– Как же иначе.

– А зачем? Ведь ты же сама мыла ее позавчера. Голова и теперь еще чистая… Каждый день одно и то же – мыться, мыться… Если бы у меня была и каменная голова, то и она давно бы стерлась.

– Хватит болтать, иди сюда.

– Ладно, но только без мыла.

– А что, мыло тебя щиплет?

– Не, в глаза лезет.

– А ты закрой их, и оно не полезет.

– Я закрываю, а оно все равно лезет.

– Закрывай как следует.

– И то закрываю со всей силой.

– Значит, все в порядке.

– Все равно лезет.

– Да иди ж ты сюда, ради всевышнего. Терпенье лопается.

Притворно заплакав, Сейид продолжал:

– И что я тебе дался? Каждый день с мылом да с мылом. Теперь я знаю, зачем бог создал мыло. Чтобы оно лезло мне в глаза. Так и ослепнуть недолго.

– Без разговоров, дай сюда руки!

Сейид протянул руку. Бабушка с силой притянула его к себе и с досадой сказала:

– Садись здесь и нагни голову над тазом.

Нагибая голову, Сейид пошарил рукой вокруг себя и нащупал мыло, которое лежало рядом со скамейкой. Он быстро схватил его и спрятал за спину.

Набрав воды из таза в кувшин, старушка начала поливать на голову внука. Потом протянула руку, ища мыло, которое она клала всегда в определенное место, но не нашла его. Она стала шарить вокруг себя, но вскоре все поняла. Взяв парнишку за ухо, она с угрозой сказала:

– Сейчас же отдай мыло!

– Какое мыло?

– Отдай, а то хуже будет.

– Да не видел я никакого мыла, – сказал мальчик со злостью.

Бабушка с силой дернула его за ухо.

– А-а-а, – закричал он.

– Отдай, а то позову отца. Он тебе задаст. Ты же знаешь, что он из тебя душу вытрясет.

– На, подавись своим мылом.

Сейид снова начал притворно плакать, не давая ей намыливать голову.

– Да замолчи ты, хватит дурака валять!

Мальчишка сильно зажмурил глаза. Намылив ему голову, старушка стала лить на нее воду, смывая пену.

– Ну что – все? Можно открывать глаза?

– Погоди, еще раз помою. Столько грязи, что не понимаю, как ты ходишь – ногами или на голове.

– Еще раз? И что же это за насилие такое! Твоя мать тоже дважды мыла тебе голову, а?

– Разве я мазалась, как ты?

Затем наступила очередь рук и ног, что было для старушки гораздо легче сделать, ибо мальчишка теперь уж ничего не мог выкинуть. Закончив мытье, Сейид надел чистую галлябею, что здорово облегчило его судьбу – хотя бы временно он избавился от рваной галлябеи. Вслед за бабушкой Сейид пошел спать.

Их жилище состояло из трех маленьких темных каморок, устланных, как и прихожая, всяким тряпьем. В каждой каморке было по окну, закрытому железной решеткой. В одной из каморок спал Шуша на низком деревянном лежаке, покрытом тонким одеялом. В углу каморки стояла вешалка, на которой болталась одежда отца, в другом – небольшой шкаф, где находилось остальное имущество главы семьи.

Старушка и мальчик спали в соседней каморке на матрасе, брошенном прямо на пол. Вешалку им заменяла тонкая веревка, протянутая между стенами. На веревке висела немудреная одежонка обоих обитателей каморки. В одном из углов стояли тазик и кувшин, которыми бабушка пользовалась для совершения омовения и для стирки.

В третьей каморке стоял сундук с тряпьем, который открывался лишь в том случае, когда Сейиду нужно было поискать там что-либо подходящее для его игр.

Сейид заглянул к отцу и увидел его в привычной позе: тот сидел на своей постели, облокотившись на подоконник и наклонив набок голову. Отец смотрел через окно на небо, вернее на небольшую полоску неба, которая просвечивала в узкую щель, отделявшую их дом от противоположного балкона, почти полностью закрывающего собой сверху переулок. В руке он держал сигарету, дымом которой затягивался время от времени.

Каждый вечер, прежде чем лечь спать, его отец сидел в такой позе и лицо его было как и у бабушки: задумчивое и немного печальное. Их вообще многое объединяло: страстные молитвы, печаль, созерцание неба. Но Сейид не задумывался над тем, что за всем этим скрывается, никогда не спрашивал ни отца, ни бабку о причинах их печали. У парнишки не было на это времени.

Сейид перевел взгляд с отца, рассматривающего небо через окно, на бабушку, которая направлялась к постели. Он позвал ее.

– Чего тебе, внучек?

– Ты мне ничего на расскажешь?

– Расскажу, но при условии.

– Каком условии?

– Ты перестанешь балагурить, когда я мою тебе голову с мылом.

– А что, ты разве еще раз будешь мне мыть голову с мылом?

– Я имею в виду следующий раз.

– Бог даст, этого скоро не случится. И чего ты торопишься? Во всяком случае, я больше не собираюсь так пачкать свою голову. Пусть твое сердце отдохнет от подобных забот.

– Значит, опять собираешься балагурить?

– Не буду, не буду. Так ты мне расскажешь что-нибудь?

– Если будешь хорошим мальчиком, послушным, будешь мыться без разговоров, не будешь ссориться с соседскими ребятами, пачкать одежду и рвать галлябею, то я буду тебя любить и рассказывать все, что только ты захочешь.

«Не рвать галлябею! Вот те на! Как быстро это выяснилось! Интересно, что она сделает? Назовет его озорником и нарвет уши? Это самое большее, на что она способна. Она же добрая, всепрощающая. И уж, конечно, бабушка ничего не скажет отцу».

Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове Сейида. Но он быстро успокоился и ответил бабушке:

– Ладно, так что же ты мне все-таки расскажешь?

– А что хочешь.

– Придумай сама.

– Рассказать тебе «Если слепой не видит, то он не знает»?

– Ты мне это позавчера рассказывала.

– Тогда, может быть, «Райский кусок хлеба…»?

– Это мне надоело.

– Ну, сказку о Кисбаре.

– Давай, давно уже я ее не слышал.

– Хорошо, слушай.

Старушка легла на постель, обняла внука, прижала его голову к груди и ласково поцеловала. А он сгорал от нетерпения.

– Ну, рассказывай же!

– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был… Ни одно сказание нельзя начинать без упоминания имени пророка, мир ему и благоденствие.

– Мир ему и благоденствие.

– И было в этом государстве, господин мой…

И началось сказание. Мальчик внимательно слушал, дыхание его было мерным и спокойным. Старушка не долго сказывала сказку. Скоро она поняла, что внук заснул глубоким сном.

Старушка снова прижала мальчика к груди, погладила его так, как скряга гладит свое сокровище. Она снова погрузилась в раздумья. Но и ее, наконец, одолел сон. Весь дом превратился в сонное царство. Лишь изредка раздавался чей-то храп.

Первым проснулся отец. Лучи утреннего солнца едва пробивались через маленькие оконца, постепенно разгоняя ночную темень. Сумерки рассеивались все быстрее, солнечные лучи уже заливали двор. Отец умылся, сотворил утреннюю молитву, одел рабочую галлябею, фартук, войлочную шапку. Войдя в комнату матери, он тихо позвал:

– Сейид, а Сейид!

Старушка сразу же проснулась. Сейид остался неподвижным. Умм Амина негромко сказала:

– Еще очень рано, сынок, пусть мальчишка еще поспит.

Она всегда противилась желанию сына побыстрее приучить мальчишку к работе, придать ему мужественности. Старушка считала, что для этого внук слишком мал, его неокрепшее тело не выдержит большого трудового напряжения. Но Шуша не обращал внимания на причитания матери. Оба они любили Сейида, но каждый по-своему. Бабушка не хотела, чтобы внука раньше времени лишали детства. Она старалась избавить его от всех тягот жизни. Что же касается отца, то он всячески старался опередить время в стремлении сделать сына взрослым. Закрывая глаза, Шуша видел сына уже мужчиной. Так же, как старушка всегда хотела прижать внука к себе, отец хотел видеть мальчишку в рабочей одежде, с бурдюком на спине.

Несмотря на протесты матери, хотевшей, чтобы парень еще поспал, Шуша позвал сына еще громче.

– Сейид, проснись же наконец!

Парнишка открыл глаза и, как только увидел отца, тут же вскочил и громко крикнул:

– Я уже встал, папа, сейчас иду.

Сейид всегда с удовольствием вставал на работу, как бы она тяжела ни была. Но если бы он знал, что сегодня его отправят в школу, то он бы тянул до последнего. Тогда бы пришлось звать его очень много раз. Он же рассчитывал надеть фартук, взвалить на плечо бурдюк и идти во дворец поливать деревья… Он надеялся выполнить кучу интересной работы, ради которой стоило вскочить с постели и пожертвовать самыми сладкими сновидениями. Сейид поспешно умылся, вернее сказать, лишь протер глаза мокрыми пальцами, надел фартук и заторопился за отцом. Не успели они переступить порога, как услышали голос Умм Амины:

– Не обедайте в харчевне, я вам приготовлю поесть.

Шуша вернулся, вытащив из кармана бумажник, достал оттуда монету в пять пиастров и положил ее на ладонь матери.

– У меня есть деньги, – сказала она.

– Ничего, возьми, может быть, тебе нужно что-то купить. А хочешь, я пришлю тебе, что надо?

– Не нужно. Закия пойдет за покупками и принесет мне все, что потребуется.

Закия не только делала для старушки всякие покупки, но и помогала ей во всем, что она не могла сделать из-за своей слепоты.

Отец вышел, а за ним вприпрыжку сын. Толкая перед собой тележку с пустыми бурдюками, они пошли по переулку, направляясь к колонке, расположенной в начале улицы Самакин. Придя туда, они нашли будку распорядителя закрытой. Он еще не удосужился прийти. Его уже ожидали две женщины с кувшинами и водонос Абдель Азиз. Шуша остановил тележку около тротуара и приготовился терпеливо ждать.

– Доброе утро! – приветствовал он очередь.

Ему ответили. Абдель Азиз сразу же принялся болтать:

– Наверное, муаллим Али видит десятый сон.

Его поддержала одна из женщин:

– А на интересы людей ему наплевать! Разве это порядок? И у нас работы и забот полон рот!

Другая тоже не удержалась:

– Он что думает, что у нас только и дел его здесь ждать часами?

Хотя Шуша был разозлен больше других, он хорошо контролировал свой язык и не промолвил ни одного злого слова. Он лишь тяжело вздохнул Но сын не обладал этими качествами. Он не чувствовал никакого стеснения. Вступая в разговор от имени отца, он крикнул:

– Наверное, муаллим Али где-то хорошо повеселился вчера.

Абдель Азиз прыснул, обе женщины откровенно расхохотались. Шуша сдержал смех и строго сказал сыну:

– Укороти язык и не лезь куда тебя не просят!

– Это почему же? Разве я не такой же водонос, как ты? Мы простаиваем без дела. Мы же подводим людей! И это называется старейшина водоносов? Ему доверили водоем?! Лучше бы он пошел плясать!

Отец прервал его строгим окриком:

– Хватит, парень, будь повежливей! Я же тебе сказал уже – прикуси язык.

Сейид сердито замолчал и принялся болтать ногами в небольшом ручейке, вытекавшем из бассейна.

Очень скоро появился Али Донгаль. Глаза его были красными, веки опухшие, усы опущены. Он со злостью бросил слова приветствия всей очереди. Ему ответили с неменьшим неудовольствием. Али занял свое место на скамейке, стоявшей в будке, позади водоема.

Женщины наполнили кувшины, Абдель Азиз – бурдюки. Обращаясь к сыну, Шуша потребовал:

– Иди сюда, быстро наполни бурдюк.

Как только Сейид закончил несложную операцию, отец приказал:

– Быстро во дворец, да смотри мне, не балуй!

– Хорошо, отец.

Наклоняясь вперед, обливая одежду, Сейид двинулся вперед. Его радостное настроение несколько омрачилось отцовским предупреждением, но, поразмыслив, Сейид утешился, что Шуша просто предупреждал его не повторять глупости, допущенной им вчера, то есть не залезать на дерево, не ломать веток и не валиться с дерева на голову дядюшке Габалла. Подойдя к воротам, он уже был по-прежнему счастливым. Его настроение не омрачали ни страх, ни сомнения. Во дворе Сейид увидел Габалла, погруженного в молитву. Больше всего Сейиду не нравилось в аллахе то, что он приказал своим рабам постоянно молиться и не отклоняться от продиктованных им законов ни на шаг.

Но сейчас он был очень доволен этим обстоятельством, потому что сумел тихо пробраться во двор. Сняв со спины бурдюк, Сейид медленно вылил воду в воронку, окружавшую тутовицу. Затем он положил бурдюк на землю и снял фартук, который стеснял движения. У него было немало свободного времени, которое можно провести с большой пользой для себя. Отец еще наполняет бурдюки. По дороге сюда он должен зайти в три дома. Что же до Габалла, то он будет молиться до тех пор, пока его кто-нибудь не позовет. К тому же старик не слышал, как он вошел, а посему вполне спокоен.

Вырабатывая план действий, Сейид внимательно осмотрел сад. Посмотрев на фонтан, он увидел, что вода из него еще не потекла по канавкам к деревьям, и тут же решил искупаться.

Подоткнув галлябею за пояс, он прыгнул в фонтан и начал барахтаться, подняв тучу брызг так, что весь измочился. От переполнявшего его восторга он даже запел.

Утихомирившись, Сейид огляделся и увидел рядом с фонтаном банановую пальму. Среди широких зеленых листьев пальмы проглядывали большие снизки желтых плодов. До них можно было рукой дотянуться. Недолго думая, мальчишка выскочил из фонтана, сорвал одну из снизок и начал уплетать за обе щеки. Насытившись, он выбросил кожуру.

Вот глупец! Потерял драгоценное время! Говорил же отец – будь разумным. А то, что он сделал, – образец безмозглости!

Продолжая обследовать сад, Сейид увидел, что под айвой много опавших плодов. Он начал их есть один за другим. Вскоре почувствовал – хватит.

Он выполнил наказ отца: на дерево не залезал, на голову Габалла не валился и в то же время наелся до отвала. Что бы еще такое сделать? Попробовать фиников? Но под пальмой ничего не было. Он посмотрел вверх. На высоте четырех локтей, окружая ствол пальмы, висели гроздья красных фиников. Сейид начал быстро соображать. Если быть разумным, как велел отец, то он должен ждать того момента, когда финики упадут сами. Если будет на то воля аллаха, то или ворона, или ветерок свалят несколько фиников вниз. Но разве можно быть уверенным, что это произойдет до прихода отца или раньше, чем Габалла завершит молитву? Если же не руководствоваться трезвым умом, то можно залезть на пальму. Но на сей раз, если он упадет, то не Габалла свернет шею, а себе. Осматривая пальму, Сейид колебался: залезть или не залезть. Залезть или нет? Конечно, можно забраться с помощью соседнего дерева. Но кто знает: выдержит ли оно его тяжесть. Нет, нет, он не полезет на пальму! А как хочется фиников!

Вдруг в голове Сейида мелькнула блестящая идея. Чего ему ждать, когда ворона или ветер свалит несколько фиников? С помощью камня он может сбить их гораздо больше. Да и на пальму залезать не надо, и разум останется в голове.

Оглядевшись, он увидел недалеко от фонтана небольшой камень. В самый раз! Ему положительно везет этим утром. Наверное, это аллах посылает ему такие удачи, а может быть, и дьявол?!

Сейид изо всех сил бросил камень вверх. Он пролетел рядом со стволом, миновал финики, полетел в сторону дома и попал в стекло одного из окон. Раздался звон. Он прозвучал словно гром. В это же мгновение дядюшка Габалла очнулся от молитвы и бросился внутрь сада. За ним спешил Шуша с бурдюком за спиной. Сейид посмотрел на разбитое стекло, на свой фартук и бурдюк и бросился бежать к воротам. Отец крикнул удивленно:

– Куда ты?

– В медресе![10]10
  Медресе – в старом Египте начальная школа, где изучали только коран.


[Закрыть] – ответил Сейид на бегу.