Текст книги "Водонос умер"

Автор книги: Юсуф ас-Сибаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Шуша молчаливо выражал свое сожаление и бессилие чем-либо помочь. Но старец в феске не останавливался:

– Трудное положение… Если найдем человека, то где взять костюм? Задача…

Тут только Шуша почувствовал, что проблему можно разрешить, и он в этом поможет. Ведь рабочий костюм Шеххаты эфенди был на месте. Во всем их доме никто не мог им воспользоваться. Следовательно, он мог продать его этим трудягам за любую цену. Только такие, как они, могли носить подобные одеяния. Шуша заговорил:

– Если дело упирается в костюм, то он есть… Все на месте, и тряпка красная, и кадило. Ничего не тронуто.

– И то верно! – вскричал старик. – Дай тебе бог! Но кто наденет на себя все это?

– Сам же говорил – есть люди.

– Правильно, говорил, но сейчас где их найти?

На лице говорившего было написано полное разочарование. Но тут он собрался с мыслями:

– Послушай! Пойдем с нами!

Для Шуши это предложение было совершенно неожиданным.

– Я? Пойду с вами? А что я понимаю в вашем деле?

– А что понимать-то? Разве это работа?! Костюм тебе в самый раз?

И ведь правда – он же его надевал! Шуша не замедлил с ответом:

– Как на меня сшит.

– Вот и отлично! Чего толковать?! Наденешь костюм и пойдешь с нами впереди процессии! Похороним, и ты получишь свое! Может быть, пятачок, а может, и гривенник! Если покойник был богатым, а похороны будут пышными, то и все двадцать пиастров заплатить могут. Пойдем, старина, не сомневайся!.. Бог посылает тебе хороший кусок хлеба. Неужто откажешься?

Шуша заколебался. Ему случается еще одна возможность повоевать со страхом перед смертью. Первый раунд он проиграл. Но впереди второй, третий, четвертый! Впереди есть время, и он еще может победить. Как бы сказал Шеххата – дело привычки, не больше и не меньше!

Во мгновение ока в руках Шуши оказался сверток. Он заторопился вместе со стариком в кофейню "Для благородных". Когда они пришли туда, подготовка к похоронам была в самом разгаре. И кофейня, и лавка похоронных принадлежностей гудели, как растревоженный улей. Увидев Халяфалла Хиляля, паломник Сурур заорал:

– Где этот бездельник Шеххата?

– Опередил нас.

– Куда делся?

– Туда, откуда никогда не возвращаются.

– Это что значит?

– На кладбище отбыл.

– Сам по себе?

– Не с процессией же!

– Говори серьезно, приятель! Когда вернется?

– Никогда!

– Как так?

– А так, как все грешные. Ушел безвозвратно.

– Ты хочешь сказать – уехал?

– Вроде этого.

– Что значит – вроде этого?

– Значит, умер.

– Умер?! Ты правду говоришь?

– Такими вещами не шутят. Шеххата эфенди умер. Так-то вот.

Услышав эту печальную новость, окружающие зашумели: "Умер? Как умер?.. Дай ему бог место светлое!.. О боже! Что делается! Все от аллаха! Ну и дела…"

Когда гомон затих, Сурур в страхе запричитал:

– Что делать-то будем теперь?

– Проживем!.. Привел человека вместо Шеххаты. Наденет его костюм и займет его место.

– Не об этом я.

– А о чем?

– О пятнадцати пиастрах, которые я ему одолжил. Вот потеря!.. Чувствовало мое сердце – не видать мне больше этих денег.

Стоя среди этого гама, Шуша внимательно слушал разговоры. Как только он услышал слова Сурура о том, что его деньги пропали, ему пришлось заговорить:

– Не бойся за свои деньги! За покойником еще ничьих денег не пропадало!

– Что-что? Видно, ты его еще хорошо не знаешь! Да он был готов зажулить чьи угодно деньги, даже пророка!

– Зачем так говоришь? Нехорошо. Вот они, твои деньги.

Шуша вытащил кошелек, извлек оттуда две монеты и протянул их Суруру. Тот удивился:

– Чудо! Те самые! Дай ему бог! Наверное, не успел истратить. Небывалое дело!

Ходячий склад наркотиков сидел, забившись в угол. Даже среди этого гама он оставался в полусонном состоянии. Но вроде словесная трескотня достигла и его ушей. Кажется, и он понял, что случилось. Его веки приоткрылись. Ни к кому не обращаясь, он произнес своим скрипучим голосом:

– Не хочу я своего пятачка. И табаку, и гашишу. Пусть их… Да святится душа покойного!

Воздев руки к небу, он продолжал:

– Простит его господь!.. Правда, был он бабник, шутник и балагур… Но все же он дороже всего того, что у меня занял. Хороший был, незлобивый, не обидчивый… Никому вреда не делал… Бог с ним!..

Шуша присоединился к словам шейха Сейида:

– Твоя правда… Чистое у него было сердце, доброе.

Шейх Сейид ничего не сказал. Он продолжал разговаривать с аллахом:

– Что ты хочешь от своего раба, кроме того, чтобы он не обидел своего брата? Можешь ли ты обижаться на то, что он хочет получить немного удовольствия в жизни? Какая тебе польза от того, что ты запретишь ему это? Прости ему, господь! И нас с ним прости. Все мы твои рабы.

Шейх Сурур вынужден был повысить голос, чтобы прекратить излияния Сейида. Обращаясь к Шуше, он крикнул:

– Давай одевайся! Чего ждешь? И так нет времени.

Тут появился Хиляль и спросил:

– Одеваться-то умеешь?

– Знаю, как одевать пиджак и брюки. Остального сроду не надевал. Ума не приложу – как это делается.

– Пойдем, помогу.

Через несколько минут Шуша был одет по всей форме. Хиляль шел за ним и с удовольствием приговаривал:

– Вот здорово! Кто увидит, скажет: настоящий "благородный!" Надвинь немного феску на лоб… Во-во! Так лучше!

Обращаясь к паломнику Суруру, Хиляль воскликнул:

– Ну как – пойдем завершать похороны?

– Покойник ждет нас в квартале аль-Гамалийя. Оттуда двинемся к Мугавизин… Приведите себя в порядок… Я присоединюсь к процессии в квартале Кахкакин… Только чтоб порядок был, без всяких там!.. Будьте повнимательней с новеньким, как бы он чего не выкинул!..

– Не бойся, я его беру на себя.

Шуша вместе со всеми двинулся вдоль улицы аль-Халиг, направляясь к улице Амир аль-Гейш и далее к кварталу аль-Гамалийя. Подошли к дому покойного. Шуша начал наблюдать за собравшимися на похороны, за энергичной подготовкой к ним. На него это произвело большое впечатление. Лицо его стало печальным и суровым. В голове затеснились безрадостные мысли.

В таком состоянии Шуша находился до тех пор, пока не начали выносить носилки с телом покойного. Плач и стенания усилились настолько, что казалось – они слышны даже в космосе. Сердце разрывалось от этого воя. Увидев носилки, обернутые в белое шелковое покрывало, он понял, что умерла молодая девушка. Он совсем потерял над собой всякий контроль и захлебнулся в рыданиях. Окружающие его коллеги захихикали. Они смотрели на него так, как смотрят большие мастера своего дела на несмышленыша ученика, впервые взявшегося за незнакомую работу. Ни знаний у него, ни сноровки, ни умения держаться в трудных ситуациях. Хиляль начал успокаивать Шушу:

– Да хватит тебе. Оставь немножко и на другие похороны. Впереди еще много случаев поплакать. А то еще двое-трое похорон, и ты совсем кончишься… Заставишь кого-нибудь другого оплакивать тебя самого… Крепись, приятель, крепись! Будь разумным! Не смотри себе под ноги, не расстраивайся так!

Тут в разговор вмешался шейх Сейид:

– Чего плачешь-то, молодец? Мертвого ли оплакиваешь или дальнюю дорогу, которая нам предстоит?

– Мертвого, – сказал за Шушу Хиляль.

– Покойного? Зачем? Чего по нем плакать? Он что – голодный, его мучает жажда, больной, усталый или что? Спит себе в свое удовольствие. Он должен нас оплакивать, а не мы его… Когда я помру и меня положат в гроб, то я покажу язык тем, кто меня оплакивать будет… Зачем наоборот-то делать? Нужно ли оплакивать того, кто в этом не нуждается? Что же получается – страдающий оплакивает того, кто не страдает? Люди, не будьте дураками, не заставляйте покойников смеяться над вами!..

Похоронная процессия двинулась. Шуша занял свое место в строю "благородных". Пришли на кладбище. Покойника быстро упрятали в могилу. Вместе со всеми Шуша вернулся в кофейню, быстро переоделся, получил причитающееся и пошел домой с печально опущенной головой, красными глазами, опухшим носом. И второй раунд закончился его поражением.

* * * * *

Домой Шуша вернулся уже в сумерки. Его встретил сын, который бежал вприпрыжку по переулку. Еще издалека он закричал:

– Муаллим Хишт спрашивал тебя несколько раз. Он велел мне тебя предупредить сразу, как придешь, – очень ты ему нужен.

Не успел Шуша ответить сыну, как тот, увидев на лице отца следы усталости, опередил его снова:

– Что с тобой, отец? Ты где был?

– Да так, прогулялся.

– А чего такой расстроенный?

Деланно засмеявшись, Шуша ответил:

– С чего ты взял? Совсем не расстроенный. Возьми пиастр, купи себе чего-нибудь вкусного.

Но Сейид без большой радости взял деньги. Он повертел монету между пальцев так, как будто это была ничего не стоящая пустяковина.

Мальчишка очень любил отца. Он всегда переживал, когда видел его усталым или расстроенным. Сейид захотел еще о чем-то спросить отца, но тот упредил его:

– Беги, сынок, скажи Хишту, что я вернулся. Пусть приходит, буду рад ему.

Сейид быстро взбежал по лестнице наверх передать Хишту приглашение. Шуша пошел к себе, помолился и сел в ожидании гостя.

Услышав неторопливые шаги соседа, он встал, чтобы его приветствовать у входа, пытаясь придать своему лицу максимально радостное выражение.

– Заходи, заходи!.. Добро пожаловать!..

– Как дела, муаллим Шуша? Как настроение?

– Грех жаловаться… Дела идут.

Муаллим Махмуд сел на край постели, которая под ним заскрипела. Когда тот устроился поудобней, Шуша сел на низкий деревянный стул, продолжая сыпать приветствиями. Увидев сына, убегающего во двор, он окликнул его:

– Сейид! Пойди-ка принеси бутылочку прохладительного.

Хишт начал бормотать: "Незачем, лишнее… К чему парня утруждать". Но Сейид уже бежал выполнять разпоряжение отца. Он тут же вернулся с бутылкой лимонада. Пошел на кухню, взял небольшой стакан, вылил туда не больше половины бутылки, а остальное выпил сам. Поставил стакан на поднос и предложил напиток гостю. Сейид ждал до тех пор, пока гость выпьет. Тот сделал добрый глоток и отставил от себя стакан, в котором еще немного оставалось. Парнишка взял стакан, ушел снова на кухню и допил остававшийся лимонад. "Вот повезло, – подумал Сейид. – Почти полбутылки выпил". И он радостный побежал на улицу.

Мужчины обменивались ничего не значащими вопросами, обыденными фразами. Хишт вдруг заерзал, широко заулыбался.

– Вот пришел узнать твое мнение по одному делу. Мы ведь не просто соседи, а в некотором роде почти родственники.

– Это уж точно, справедливо говоришь.

– Послушай тогда. Муаллим Ахмед аль-Фукяхани приходил ко мне пару дней назад. Просил руки Закии для своего сына Ибрагима. Я ему говорю – дай поразмыслить. Подумал, взвесил все так и сяк и решил – парень неплохой… Работящий, заботливый… Ладно, думаю, соглашусь… Дай вам бог всего наилучшего!.. Спрашиваю потом жену. Она мне: как скажешь, так и будет. А что ты на это скажешь? Ведь один ум хорошо, а два лучше…

Шуша обстоятельно подумал и ответил:

– И то правда: отец – хороший человек, обеспеченный. И парень неплох, смышленый. На твоем месте я бы не задумывался.

– Ты так считаешь?

– Дело верное.

– Добро. Сегодня вечером он зайдет ко мне. Скажу ему – согласен, чего больше тянуть.

– Бог в помощь!

– Собираюсь хорошую свадьбу устроить. А то и сам давно как следует не веселился. Устрою вечер сидячий, с почестями.

– Аллах да увеличит твои радости!

Хишт рассмеялся. На лице его выразилось удовлетворение. Он поднялся, протянул руку для прощания. Стоял он как раз напротив уборной. Заметив длинную мокрую полосу, идущую по стене сверху вниз, Хишт раздосадованно произнес:

– Что за непорядок? Очевидно, наверху водопроводная труба протекает. Надо посмотреть, нельзя ли исправить дело.

– Не беспокойся, сосед, – сказал с улыбкой Шуша. – Этому водяному следу на стене почитай лет десять. У него такая же история, как и у моего обиталища.

– Словом, надо позвать водопроводчика, пусть посмотрит. Если что не исправно – починит. Салям алейкум! Спокойной ночи тебе, муаллим Шуша! И тебе, тетушка Умм Амина!

– Почивай на здоровье, муаллим Махмуд, – ответила бабка.

– Храни тебя аллах!

Собравшись уходить, Хишт вдруг остановился, как будто что-то забыл.

– Кстати, на время свадьбы, может быть, понадобится твоя комната, может и две. Ты не будешь возражать?

– Что ты! Весь дом и его обитатели в твоем распоряжении!

– Ну, спасибо, уважил.

Весть быстро стала достоянием всех жителей дома. Встретив своего приятеля, Сейид спросил:

– Али, правда твоя сестра выходит замуж?

– Говорят.

– А свадьба будет?

– А как же!

– Должен быть свадебный плов.

– Это что за еда?

– Ну, знаешь, варят рис с вермишелью и анисом? Очень вкусно. Помнишь, прошлый год мы пробовали у муаллима Зейна?

– Помню этот вечер. Там еще была танцовщица. Почти голой танцевала.

– А у вас будет танцовщица с оркестром?

– Наверное, отец позовет.

Сейид сгорал от предвкушения удовольствия. Ему хотелось, чтобы день свадьбы пришел как можно скорее.

– Веселая будет свадьба? Когда?

– Один аллах знает! Вроде бы рано. Предстоит еще церемония передачи власти. Отец с матерью совещаются.

* * * * *

Но вопрос решился гораздо быстрее, чем ожидали ребятишки. На следующий день Хишт постучался к Шуше и сообщил, что уже договорились устраивать свадьбу в четверг. Будет официальная регистрация. Потирая от удовольствия руки, Хишт продолжал:

– Тебя, конечно, особо приглашать не надо. Моя дочь – твоя дочь. Моя радость – твоя радость.

– К чему лишние слова! Конечно!

– Во дворе я сделаю шатер для мужчин и ребятишек. Дом отдам в распоряжение женщин и подружек невесты… Да, как насчет комнаты, о которой я тебе говорил? Хотелось бы поместить там приглашенных мужчин.

– Все мое жилище в твоем распоряжении! Чего спрашивать!

– Дай тебе бог, добрый ты человек!

Этот разговор произошел в воскресенье. Значит, до празднества оставалось всего несколько дней. Все они прошли в бурной подготовке к важному событию.

Первым украшением были два зеленых флага, вывешенных на воротах дома, цветные стружки. В центре повесили расцвеченную корону. Это было первым ощутимым доказательстом того, что и вправду свадьба состоится. Ждать оставалось совсем немного, и не за горами удовольствие поесть долгожданного свадебного плова с вермишелью и анисом.

Последующие дни летели для Сейида на крыльях ангелов. Все больше появлялось признаков приближающегося торжества. Двор покрыли циновками. На следующий день к воротам прибили еще два флага и цветной стеклянный шар. Еще через день стояки ворот обвили зеленью, переплели их зелеными и белыми лентами. И вот наступил четверг. Большой шатер был полностью готов к приему гостей. За ним расположился небольшой шатер, в котором была устроена кухня, заваленная всякими съестными припасами.

Целую неделю все обитатели переулка готовились к событию: одни – в качестве родственников, другие – приглашенных. Все они старались как можно лучше выполнить свой долг. Готовились все, кроме Шуши, который по уши погряз в похоронах и отпевании покойных. Аллах как бы открыл для "благородных" рог печального изобилия. Похорон была масса. Шуша, кажется, окончательно отдался новому занятию. С каждыми похоронами росла его сопротивляемость страху перед смертью, укреплялись нервы, с каждым разом он все легче переносил моральные тяготы участия в проводах рабов божьих к месту их вечного поселения. Ему уже казалось, что еще несколько похорон, и он окончательно избавится от всякого страха перед смертью, покойниками и могилами. Шуша уже привык каждый день появляться в кофейне "Для благородных", участвовать вместе с ними в похоронных процессиях, извлекать из них двойную для себя выгоду – материальную и моральную.

В переулке уже говорили с удивлением о Шуше, видя его каждый день после обеда шагающим со свертком под мышкой. Удивлению обитателей Кошачьего переулка не было предела, когда они услышали рассказ очевидца, увидевшего Шушу, шагающим в колонне хоронивших, одетого в траур, с кадилом в руках.

Люди толковали это событие по-разному. Одни говорили: Шушу одолела страсть к деньгам. Воспользовался смертью Шеххаты и наследовал его имущество и работу. Другие считали, что Шуша получает удовольствие от печальных зрелищ, третьи – с ума спятил водонос. Мало ли что говорят люди!..

Но все эти разговоры велись между собой. Никто не рисковал спросить Шушу прямо. Шли дни, и люди привыкли к причудам их соседа-водоноса. Разговоры стали утихать. Вскоре об этом вопросе и совсем забыли. Другое дело – Сейид. Он не переставал думать об изменениях, происшедших в поведении и характере отца. Он начал страдать от разговоров о его отце.

Вся эта история казалось ему отвратительной. От нее несло запахом той, которая забирает с собой навсегда живущих, не оставляя им никакого шанса на возвращение… Похоронный наряд отца напоминал ему о Шеххате, о невозвратности того, кто ушел навсегда. Он понимал, Что утрата безвозвратна, что этой утрате нет никаких оправданий и объяснений. Потерял бы он шарик беле или что-нибудь подобное, то не очень бы расстраивался. Он знал бы, где потерял, у него всегда бы оставалась надежда на то, что найдет утерянное. А если нет, то всегда можно найти замену. Но эта его потеря не восполнима. Что может быть хуже?

Сейид тщательно скрывал свои думы и переживания от приятелей. Дело касалось лишь его самого и любимого отца, без которого он и не представлял себе белого света. Он не хотел его расстраивать и поэтому переживал про себя. А тут еще приготовления к свадьбе Закии. Парнишка постарался отрешиться от своих грустных раздумий и окунуться в реальный мир с его радостным гамом, флагами, устланным циновками двором.

Глава 10
Хозяин водяного трона

Наконец наступил вечер четверга. Все приготовления к большому празднику закончились. Шатер был настолько большим, что занял почти весь переулок. Над его входом развевались флаги. Всюду полыхали факелы, которые зажигал черный, как чертенок, мальчишка с лестницей. У входа в шатер сидел оркестр. Музыканты были одеты так же, как королевская гвардия. Но костюмы были явно не по размеру – одним они были настолько велики, что в них можно было завернуться, а другим настолько малы, что пуговицы едва сходились.

Оркестр почти не прекращал играть. Едва закончив, они снова брались за инструменты, чтобы сыграть туш новому гостю. Если появлялся богатый уважаемый человек, то оркестр играл медленно и полностью, если же простак, им подобный, – то быстро, сумбурно и лишь начало. Поток гостей прекращался, и оркестранты начинали играть популярную в квартале песню: "Господи! Я твой раб…" Но стоило появиться новому гостю – снова игрался туш.

Шатер все больше заполнялся приглашенными. Но среди них почти не было незнакомых лиц, все больше обитатели Кошачьего переулка. Вот сидят муаллим Мастарейн, Заки Зейн, бакалейщик Шеха, парикмахер Ид. А вот в другом углу сидят Али аль-Хама, Гадд, сын паломницы Замзам, паломник Ибрагим аль-Муирги, привратник дворца Габбала. Еще в одном углу расселся шейх Абдель Расул со своими помощниками. В этой группе оказались незнакомцы.

В центре большого шатра было сооружено нечто подобное трону. Это было деревянное возвышение, составленное из высоких скамеек, покрытое коврами и цветными циновками.

В маленьком шатре-кухне работа кипела. На временно сложенной из камня печи жарилось и варилось множество блюд. Шеф-повар беспрерывно отдавал кому-то приказы.

Из-за кухни выглядывает маленькое лицо с длинным носом, который шумно втягивает воздух, улавливая вкусные запахи. Лицо поворачивается назад к невидимому:

– Ого, Али!

– Что ты этим хочешь сказать, Сейид?

– Когда есть-то начнут? А то у меня в животе урчит. Уже два дня как не ем, все готовлюсь к свадебному обжорству.

– Потерпи немного, пока все гости сойдутся.

– Послушай, мы одни будем есть или со взрослыми?

– Если бы я знал…

– Лучше, если мы одни. Пойди скажи отцу.

– Прямо сейчас?

– А то! Не после же ужина!

Али готов был уже бежать в главный шатер, где отец приветствовал гостей, но Сейид схватил его за руку:

– Постой! Не надо сейчас… А то дадут нам всякой бурды, И получится – ни то ни се… Лучше поедим со взрослыми. По крайней мере нас ничем не обнесут. Что скажешь?

– Правильные слова говоришь! Мы даже дважды поедим.

– Это как?

– Раз – с мужчинами, другой – с женщинами.

– Вот здорово придумал! Светлая у тебя голова! А я-то всегда тебя считал дурачком. На сей раз ты превзошел все мои ожидания. Молодец! Послушай!

– Что?

– Ты должен узнать, кому дадут еду в первую очередь – женщинам или мужчинам?

– Всего-то?

И Али помчался в большой шатер. Через минуту он вернулся и зашептал:

– По всему видно – женщины будут первыми.

– Тогда пошли наверх, а то опоздаем!

Ребятишки побежали в дом. Двор буквально кишел мальчишками и девчонками. Двери в комнату Шуши были распахнуты настежь. И там, и в прихожей стояло несколько скамеек и большой стол, уставленный пустыми тарелками и мисками. Умм Амина сидела у себя в своей привычной позе.

Оба парнишки протиснулись наверх. Оттуда неслись громкие восторженные восклицания. Все помещение было забито женщинами. В середине стояли две скамейки, на которых восседали подружки невесты. Ими командовали две солидные женщины. Одна – Ихсан, которая состояла из почти одинаковых по размеру шаров. Толстое белое круглое лицо было похоже на круглый противень, на котором жарят картошку. Тело состояло из больших кругов белого мяса, наложенных один на другой. Руки и ноги также были круглыми, толстыми и белыми. В общем, женщина была красивой. Она важно, ласково уговаривала толпившихся вокруг ее девушек – шумящих, поющих баловниц. Другая женщина была старой, сморщенной, одетой в черную накидку. Тут же был музыкант, который настраивал свой камуз[16]16
  Струнный инструмент.


[Закрыть].

Сейид ловко прокладывал себе путь среди этого обилия живого белого мяса, проталкиваясь между огромных бедер и выдающихся бюстов. Тут его схватила мать Али:

– Где твоя бабушка? Почему не поднимается?

– Вроде бы внизу сидит…

– Внизу? О горе мое! Почему? Ей что – особое приглашение надо? Ну и женщина! Пойду вниз, приведу ее. Разве может быть свадьба без нее!..

Мать невесты пошла вниз и вскоре вернулась, ведя за руку старушку. Освободив место в одном из углов комнаты, она заботливо усадила ее на скамейку.

Сейид с приятелем вертелись всюду, выискивая себе место поудобнее. Но большой круглый стол оставался пустым. Сейид не выдержал:

– До сих пор – ни куска. Надо ждать здесь, тогда попадем в первую очередь. Поедим и полетим вниз, к мужчинам, там еще раз отведаем разной еды.

Из прихожей раздался призывный женский голос:

– Эй, бабоньки! Вы что, на похоронах? Чего молчите?

Вопросы адресовались к Ихсан. Та пыталась угомонить пчелиный гул девчонок.

– Помолчите же хоть немного! Пора начинать, а вы никак не успокоитесь! Тафида, ты готова?

– Да, начальница, готова, – отвечает Тафида. – Только никак не найду кастаньеты. Эй, дочка, Шарбат! Не тебе ли я их дала, когда мы шли сюда?

– Я не слуга твоего отца, чтобы нести сюда твое барахло, – грубо крикнула Шарбат, – Сама бы взяла… Или руки отсохли?

Тут вмешалась начальница Ихсан, чтобы унять ссору:

– Хватит вам орать! Не время ругаться… Заткнитесь обе. Перед людьми должно быть стыдно. Наима, отдай ей свои кастаньеты. Пора начинать, гости собрались…

Она взяла бубен, ударила пару раз, начала подкидывать его и попросила одного из музыкантов:

– Сыграй-ка, пусть женщины потанцуют! Давай, Халиль!..

Музыкант и рта не раскрыл, а лишь быстрее начал перебирать струны своего камуза. Его корпус раскачивался в такт музыке.

Тафида встала, пошла в центр помоста, согнала всех гам рассевшихся, подняла своей накидкой тучи пыли, очищая сцену для танцовщицы. Стройная девушка с кастаньетами, зажатыми между пальцев, поднялась на помост. Она мерно покачивала роскошными бедрами, слабо прикрытыми бахромой из тюля и бисера. Ее полные ноги были обнажены. Живот у танцовщицы был круглый, нежный, как подходящее тесто для пирогов. Грудь туго затянута ярким куском материи.

Музыкант воодушевился. Его пальцы еще быстрее забегали по струнам. Танцовщица поплыла в такт музыке. Она отлично владела своим телом. Следуя такту, отбиваемому на бубне, девушка раскачивалась всем корпусом, крутила бедрами, животом, грудью.

Танец закончился. Сейид громко захлопал в ладоши, протиснувшись к самой сцене. Он крикнул на ухо Али:

– Какова?! Чудо, а не девка!

Тут же Ихсан обернулась к хору девушек, махнула рукой, и они запели величальную "Ах-ах! Чего злишься? Нет у тебя на то никакого права!" Песня зазвучала на весь переулок. Сейид начал было подпевать, но вдруг замолчал и схватил Али за руку.

– Видишь?

– Что – видишь?

– Видишь, что поднимается по лестнице?

– Ага! Несут!

– Давай поспешим. Хватит с нас этих танцев да песен. Пошли за стол. Умираю по рису с орехами и прочими приправами.

Оба быстро проникли в комнату, где был накрыт стол, и сели на лавку. Вскоре появился большой поднос с рисом, который Сейид увидел еще на лестнице. Человек, несший поднос, начал раскладывать рис по тарелкам и мискам. Мальчишка внимательно наблюдал за этой важной операцией и облизывался. Раздатчик, вдруг увидел Сейида и грозно крикнул:

– Ты здесь чего делаешь? А ну, брысь отсюда! И ты тоже! Бегите по своим делам, пока не заработали!

– Какие у нас дела? Еда – вот наше дело. А ты не отвлекайся, быстрее раздавай. А уж мы быстро все упрячем в живот!

Мальчишка заклекотал от смеха. Мужчине это совсем не понравилось. Он схватил Сейида за руку и сильно дернул, стараясь оттащить его от стола. Но не тут-то было. Мальчишка вырвался из рук и угрожающе заговорил:

– Но-но, полегче. Ты думаешь, мы кто?

– И кто же вы такие?

– Это вот сын хозяина дома… Брат невесты, значит.

– А сам ты кто будешь?

– Брат жениха.

Окружающие засмеялись. Их преследователь тоже заулыбался.

– Другое дело, уж извините, пожалуйста. Таким гостям почетное место. Добро пожаловать! Только не очень спешите. Подождите, когда гости начнут.

– Ладно, не к спеху, подождем.

Пока шли эти переговоры, принесли и другие угощения. Сейид начал хватать еду со всех тарелок, время от времени спрашивая Али: "Что это за еда, а что это?" Он ел не останавливаясь, пополняя свою миску всем, что попадалось ему на глаза. Насытившись, он взял приятеля за руку.

– Потопали вниз.

– Послушай, я настолько сыт, что и горошины не в состоянии больше проглотить.

– Не обязательно есть! Просто посидим, посмотрим на людей, послушаем, о чем говорят. А может, чего и съедим, орешков, кусочек мясца… На свадьбы-то нас приглашают раз в двадцать лет.

Они побежали вниз, присоединились к другому кругу людей, но он оказался для них не таким интересным, как первый. Сидевшие за столом лениво болтали о пустячных вещах. Отсюда приятели пошли в большой шатер.

Там музыканты и певцы уже занимали свои места. Раздавался нестройный хор настраиваемых инструментов, Певец – Абду Зияда – был одет в черную пару, точно такую же, как была у Шеххаты. Лицо у него было темным, морщинистым, изрытым оспой. Он то и дело облизывал губы, язык его двигался так, как будто он что-то сосал. Со всех сторон кричали, прося исполнить ту или иную песню. Певца дружно приветствовали, он отвечал, высоко подняв вверх обе руки. Он кивал головой на каждую просьбу.

– Спою… Обязательно… Услышишь и эту песню…

Оркестр настроил инструменты, и певец запел известную песню, обращаясь к одному из сидевших. Это был своеобразный гимн хорошим, добрым людям. Пел он так медленно, так растягивая слова, что они были совершенно непонятны слушателям. Певец давал им возможность домысливать содержание песни на свой вкус. Тем не менее певцу бурно захлопали, со всех сторон неслось "браво!" Трудно объяснить, почему так шумели слушатели. Или песня им была по душе, или уж так заведено – не обижать певца холодным приемом. Во всяком случае на всех очень подействовала шумная атмосфера в шатре. На лицах появились улыбки – признаки большого довольства. Абду Зияда с еще большим воодушевлением распевал непонятные слова.

Между певцом и слушателями установился тесный контакт. Они подпевали ему кто как мог. Восторги лились через край. Но тут все услышали громкий хохот, раздавшийся у входа в шатер. Он заглушил и оркестр, и певца. Среди хохота послышался крик:

– Объясните нам – что за сборище?

Певец замолчал, присутствующие обернулись на голос. В шатре воцарилась напряженная тишина. Гости с удивлением узнали в кричавшем муаллима Али Дангаля. Лицо его выражало отвращение. Муаллим Изз беспокойно забормотал:

– Видно, двойную дозу гашиша выкурил и кочевряжится. Дай бог, чтобы вечер закончился нормально!

Дангаль снова заорал:

– Что уставились? Молчите, словно вас божья кара настигла. И "пожалуйста" сказать не в состоянии? Если нас не приглашают – сами зайдем. Пошли, мужики, посмотрим! Уступите дорогу! Пройти дайте!

Перед ним расступились. Дангаль вошел, за ним еще несколько человек. Лицо Хишта налилось кровью. Он вскочил, но Шуша его задержал:

– Сиди… Сам не лезь… Пусть себе сидит. Пусть праздник закончится по-хорошему.

Затем Шуша обратился с приветствиями к вошедшим:

– Проходите, пожалуйста, приятель! Добро пожаловать! И вы садитесь, отдохните, послушайте.

Дангаль не удостоил его ответом. Он взгромоздился на помост и замахнулся палкой, угрожая певцу. Хишт снова вскочил со своего места. Но и тут Шуша остановил его:

– Сядь ты наконец! Разве не знаешь этого болтуна и проходимца? Лучше всего его выпроводить по-хорошему, без шума. А то весь вечер испортит.

– Это кто болтун и проходимец? Я?! Да я тебе брюхо распорю и кишки выпущу! Настроение вам испорчу?! В куски искромсаю бездельников!

– Чего расходился? Успокойся. Совесть имей! – заговорили со всех сторон.

Подойдя к Дангалю, Шуша попробовал его успокоить:

– Садись, пожалуйста! И вы все, гостями будете!

Но Дангаля распирало от воинственности и желания поиздеваться над кем-нибудь.

– Эй, Абду! Это ты тут поешь? Ух, как вознесся! Бедный бубен, целую ночь аккомпанировал такой бездарности! А я чем не певец? Чем я хуже тебя? Пойди прочь, уступи мне место!

Певец вопросительно смотрел на сидевших: "Уходить или кто спасет меня от позора?!" Тут Хишт окончательно потерял терпение. Выхватив из кармана длинный нож, он бросился к обидчику.

– Пустите меня! Ах, собачий сын, я ж тебе кишки сейчас выпущу! Не знаешь, что ли, у кого радость?! Пустите меня!

На его пути снова встал Шуша, схватил Хишта за руки.

– Хоть ты не галди! Убери нож! Чего размахался? Постой, я знаю, как научить его уму-разуму.

– Говорю тебе – пусти! Невмоготу!

– Это еще что за баба там раскудахталась? Кто…

Дангаль не успел договорить. Шуша схватил стул и с быстротой молнии швырнул его в лицо буяну. Затем как стрела метнулся и сильно ударил Дангаля в бровь. Брызнула кровь.

Удар был внезапный. Все ждали, что драка завяжется между Хиштом и Дангалем. Шуша выступал в роли миротворца. Никто не ожидал, что именно он начнет драку.