Текст книги "Бермуды"

Автор книги: Юрон Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Опанас

Судьба часто экзаменовала Опанаса Охримовича, поэтому жизнь у него складывалась непросто. Отец его, Охрим Опанасович, не мог простить советской власти свой хуторок, который та у него отняла. Но, несмотря на это, служил в кавалерии Буденного, участвовал в боях, имел награды. Дослужился до майора, а после демобилизации работал на ипподроме. Охрим любил лошадей, жалел их, кормил хлебом и сахаром. В тысячный раз рассказывал своим жеребцам и кобылам, какой у него был славный богатый хуторок. Лошади сосредоточенно слушали, сочувственно кивая головами.

Выйдя на пенсию, Охрим совсем забыл про Буденного и на праздничных застольях любил вспоминать, как, будучи подъесаулом, еще совсем молодым черноусым красавцем, на горячем коне разгонял в Юзовке первомайские демонстрации рабочих. Гости после таких историй, стараясь не смотреть друг на друга, томились. Охрим принимал оцепенение гостей за интерес к рассказу и, продолжая, показывал огромный кулак и хвастливо объявлял:

– Во, где они, все у нас были! Нужно было меньше евреев слушать! Это они подстроили революцию.

Далее он обычно пересказывал своими словами Сионские дневники.

– Папа! – со значением останавливали подъесаула сын Опанас и его жена Люся.

– Арон Моисеевич, возьмите грибочки, сама собирала, – отвлекала сидевшего во главе стола главного районного архитектора Люся, сглаживая выступление свекра.

Охрим мутными глазами с ненавистью смотрел на представителя Палестины, кряхтя, поднимался и, пукнув на прощанье, уходил обиженный.

– Старый человек, – покраснев, оправдывалась невестка Люся.

Охрим не любил и не понимал современной жизни. Всё казалось ему глупостью. «Це все пусте», – говорил он по любому поводу. Он не любил четвертого этажа. Не понимал, почему нельзя мочиться с балкона на клумбу с цветами. Ему отвратительны были обои с мелким геометрическим орнаментом, купленные по блату, и только память и внук были светлыми полосами на сером матрасе его жизни.

Каждый день перед обедом Охрим выпивал свой полустаканчик водки, выкуривал в сутки пять термоядерных сигарет «Памир».

– Когда бриться будем, Андрюшка?

– Дед, сегодня вторник, мы бреемся в пятницу.

Охрим с любовью смотрел на коренастого внука и шептал: «Моя кровь, казак».

В пятницу Охрим блаженствовал. Внук брил его аккуратно и сосредоточенно. А дед рассказывал про свой чудесный хуторок. И давал своему любимцу из пенсионной заначки червонец. Потом побритый, пахнущий «Шипром», снимал со стены свою саблю и, умостившись в кресле, отковыривая ею раздражавшие его обои, летел с мыслями назад в молодость.

Умер Охрим в 1987 году во сне, не дожив месяца до ста лет.

Опанас Охримович унаследовал от родителя могучее телосложение, густой бас и хозяйскую хватку. Имел он идеально лысую, загоревшую голову, украшенную пегой бородой, в которой вечно торчали крошки. Уши, нос, глаза, рот – все было срублено просто и основательно, то ли Сократ, то ли Тарас Бульба.

В отличие от отца, он всячески поддерживал власть. Был членом КПСС. И вместе с партией волновался за судьбу Гондураса. Любимым генсеком у него был Л. И. Брежнев. При нем Опанас хорошо поднялся, работая инженером по сельскому строительству в одном из бесчисленных НИИ. Приобрел кооперативную квартиру, построил дачу, гараж, купил «Волгу». Потом наступило время Ю. В. Андропова – у Опанаса появились неприятности. Пришлось залечь на дно. В ничтожной должности завхоза сельской школы. Но и на этом посту он сумел рассмотреть свою перспективу.

Руководство школы вяло отбивалось от капитального ремонта, мотивируя недокомплектом учащихся. «Вы не верите в положительную динамику роста населения», – совестил начальство Опанас. Начальство не верило. Тогда Опанас взял в союзники родительский комитет и день, когда к школе привезли первые стройматериалы, взволновал Опанаса. Опанас любовно поглаживал доски, размышляя, где и кому потом их будет продавать. Два дня тому назад он украл из школы сирену воздушной тревоги, ее тоже нужно было пристроить. Да мало ли что!

Досадное недоразумение прервало его бурную деятельность. Сбой случился не по его вине. Стыдно сказать – воспаление легких. За всю свою жизнь Опанас Охримович никогда ничем не болел, да и некогда ему было болеть. Двустороннее воспаление легких усугубилось аппендицитом. Врачам пришлось повозиться, прежде чем Опанас Охримович стал на ноги. Только через два месяца он смог приступить к своим обязанностям. Приехав в школу, остолбенел. На него смотрел остов здания. Без крыши. Без оконных рам. Не было даже деревянных балок перекрытия. Не было ничего, всё сперли. Он зашел вовнутрь. По бывшей школе носились воробьи. А вверху, там, где была крыша, куда-то плыли облака.

Опанас заплакал: «Как же так можно? Меня не было только два месяца! Не люди, а сволочи какие-то». Тихо причитая, он пошел прочь и только возле машины обернулся. Его приветствовали бетонные пионеры – мальчик и девочка. Лица у них были отстраненно восхищенные. Мальчик собирался дунуть в бетонный горн. Девочка застыла в пионер– ском салюте. На их груди бугрились бетонные галстуки.

Опанас вспомнил, как год назад местный хулиган, испытывая рогатку, отбил мальчику нос. Хозяйственный Опанас произвел реставрацию лица. Правда, не имея скульптурного опыта, он замешал бетона несколько больше, чем требовала операция. Нос получился на славу. Но он очень изменил образ юного горниста. Теперь на пионерской тушке сидела голова пожилого еврея с носом муравьеда. «Заберу хоть их», – всхлипнул Опанас, хлопнул дверью машины и укатил. Ночью он прибыл с кумом и сыном к бывшей школе. Они выкорчевали пионеров, которые потом несколько лет салютовали ему при входе на дачу. Позже он нашел им другое место, но этому предшествовала его поездка в Ивано-Франковск, к институтскому товарищу.

– Понимаешь, людей перестал любить, всю душу они мне изгадили, – после второй бутылки жаловался другу Опанас.

– Душу мы тебе подлечим, – обнадежил его друг Тарас. Завтра начинаем.

Утром они пошли на базар за мясом и за лекарством для души.

Опанас, не успевший за ночь полностью протрезветь, с трудом вникал в премудрости местного диалекта.

– Кіко? – указывая на ошеек, спрашивал Тарас.

– Двіста, – отвечала хозяйка.

Тарас крутил кусок, внимательно его рассматривая.

– Как звали кабана? – получив покупку, спросил торговку Опанас, настроенный элегически.

– Панасом, – не удивилась женщина.

– Ты хочешь лечить меня шашлыком из Панаса? – загрустил Опанас.

– Мой друг, не нужно копать так глубоко, – философски заметил Тарас.

«Ненормальные какие-то», – пересчитывая деньги, подумала женщина.

Позже, потушив тлеющие угли, они сидели с водкой в Яремче на горе, с видом на другую гору. В конце сентября южные склоны еще зеленели. А северные – уже желтели, оранжевели и краснели. Красиво, тихо, спокойно.

– Ну, как душа? – спросил Тарас.

– Стало попускать, – обрадовался Опанас. – Красота спасет мир! Только вот водочка заканчивается.

– За это не волнуйся, – успокоил друг Тарас.

Кочуя по Карпатам, они очнулись на балконе номенклатурного дома через два месяца. Под балконом шла демонстрация трудящихся.

Первой ползла гигантская карта Ивано-Франковской области. Ее везли на двух грузовиках. На макете Ивано-Франковщины выделялась Говерла, верхушку которой покрывал ватный снег. Флора, сделанная из мочалок, веток хвои и пенопласта, была ярко раскрашена гуашью. Из флоры выглядывали, поблескивая стеклянными глазами, чучела местной фауны от зяблика до лося. На Говерле возле искусственного медведя стоял настоящий гуцул и дул в трембиту, извлекая из нее звуки, заглушавшие лозунги громкоговорителей.

Замыкавшая колонна просто потрясла Опанаса. После того, как прошли все демонстранты, появился черный прямоугольник, состоявший из ста баянистов, одетых в одинаковые костюмы. Четко отбивая шаг, они играли в маршевом темпе песню «Край, мій рідний край». Опанас так и не понял, что именно его тронуло. То ли количество баянов и их синхронное подпрыгивание, то ли строевой шаг колонны. Перегнувшись через балконные перила и помогая колонне, он заревел: «Черемоша й Прута!» – пробуя перекричать сто музыкальных инструментов. Зрители, стоявшие вдоль движения колонны, задрав головы, отметили его вокальное выступление бурной овацией и смехом.

– Хорошего понемногу, – сказал Тарас, втягивая Опанаса обратно. – Сейчас менты без баянов припрутся.

Домой Опанас Охримович возвращался с исцеленной душой. Вера в человечество вернулась. В поезде ему пришла в голову мысль как использовать скульптуры пионеров. «В гараже поставлю!», – засыпая, решил он. Так Опанас, принял самое главное в жизни решение. Судьбоносное для всех фигурантов нашего повествования.

P. S. к первой части

К этому времени обвалились глиняные, раскрашенные под гранит, столпы, на которых держался социализм. Обрушение произошло в результате нежелания народов СССР ходить хороводом под одну балалайку.

Социализм гигнул и ушел в небытие, оставив после себя атавизм – с десяток вождей, разъезжавших по постсоветскому пространству на черных «Мерседесах», продолжавших морочить голову пенсионерам и благоразумно не напоминавших им о том, что взяли взаймы их молодость, силы и мечты, растратили на ударные стройки, целину, войны, а возвратили старость, болячки и нищету. Но никогда не бывает, чтобы было никак. Как-то всегда есть. И «Бермуды» тому доказательство.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
На «Бермуды» едут шведы

Когда царь Петр победил войско шведов под славным городом Полтавой и превратил влиятельное европейское государство в политического карлика с очень высоким жизненным уровнем, он очень вдохновился – заложил основу империи. Петр, в творческом порыве, приказал народу посбривать на хрен бороды, не носить летом шапок, пить кофе и учиться у иностранных специалистов. Девятый вал умельцев и знатоков, мелькая напудренными париками, хлынул в Россию – проводить мастер-классы. И увяз в бесконечных просторах. Но подданые монарха вяло реагировали на приказы. Московиты любили сёрбать брагу, закусывать тюрей с квасом, бить друг другу морды и с умилением слушать сказки юродивых, романтизировавшие бедность и убогость.

И как не старался самодержец, а после него все Романовы, империя получалась у них какая-то угрюмая и диковатая. «Малые народы» с тревогой следили за огромной «соседкой», страдавшей одновременно манией величия и комплексом неполноценности. За дружбу с ней, кроме всего прочего, приходилось расплачиваться душой, заполняя пантеон российской славы знаменитыми фамилиями: Гоголь, Глинка, Семирадский, Кандинский, Сикорский, Кибальчич, Довженко, Архипенко, Пиддубный…(подобные списки есть у всех народов, входивших в состав Российской империи).

Народы великой России с завистью поглядывали на прагматичный предсказуемый Запад. Такие тенденции очень обижали интеллигенцию. «Не любит нас никто», – плакала одна часть, растирая по лицу слезы. «Причем нигде не любят», – всхлипывая, соглашалась другая часть. – «Это всё из-за народа, из-за его непонятной души». Загадка русской души стала краеугольной проблемой, которую несколько столетий пытались решить религиозные философы, писатели и специалисты по психоанализу. Чтобы острее ощутить проблемы отечества и, наконец, раскрыть волнующую всех тайну своего народа, они разъехались по городам Европы и принялись за работу. Их встречали возле источников Баден-Бадена, в пивных Мюнхена, в кофейнях Вены, в ресторанах Парижа, в отелях Ниццы, в борделях Неаполя, у венерологов Лондона, в финансовых учреждениях Женевы. Из проделанной работы следовал эпохальный вывод:

1. Праматерик Гондвана – это древнее название России.

2. Первые россияне появились в меловом периоде. Они вели нравственный образ жизни, питались мелом и, дружно отбивая атаки динозавров, формировали дух супернации.

3. Россияне значительно лучше других народов, поэтому против них постоянно плетут интриги нации-лузеры.

4. Россия окружена врагами, которые во главе с бандами агрессивных эстонцев только и ждут момента – отхватить себе по куску исконно российских земель. Поэтому Россия всегда должна быть начеку.

5. Россияне – народ-мессия. В свое время они спасут мир.

И пока лучшие умы России бились над разгадкой феномена души русского человека, граждане Европы и Америки, желая сделать проживание на планете более комфортным, изобрели термометр, очки, печатный станок, паровую турбину, бур для нефтяных скважин, автомобиль, лифт, эскалатор, фотодело, телевизор, компьютер и лазерную хирургию. Матушка-Россия в этих процессах не участвовала. И даже самый смелый российский патриот вряд ли наберется мужества отмахнуться от наследия ненавистной Америки и раздражающей своей просвещенностью Европы. Иначе он рискует очутиться в темной избе, где после дегустации щей и медовухи от безысходности возьмет в руки гусли и затянет тоскливую песню про дожди косые и дороги неровные, потому что всё – от унитаза до скотча, от лампочки до холодильника – придумали за границами империи. Копилку мировой материальной культуры Россия успела пополнить лишь лаптями и автоматом Калашникова, и теперь «калаши» – главный аргумент борцов за мир всех мастей, от детишек Сомали до Усамы Бен Ладена.

Прошло 300 лет. И вот трое друзей, уроженцы Стокголь-ма, изнывавшие от благ цивилизации, сидели в кафе на Сергельс Торье, пили преппс и жаловались друг другу на смертельную скуку. Друзья проживали в стране, где машины не пересекают осевой линии, где держат слово, где при малейшем подозрении в коррумпированности чиновники немедленно подают в отставку. Друзья были разного возраста, образования и интересов. Полиглот Свенсен – славист по профессии, тридцати двух лет, преподавал английский язык в Сигтунской гимназии, где в свое время учились Улоф Пальме и король Швеции Карл ХVI Густав. Он работал над диссертацией, посвященной славянским языкам. Выпускник Кембриджа Петерсен, тридцати лет, работал ландшафтным архитектором в небольшом бюро при мэрии Стокгольма. Двадцатидвухлетний Юхансен учил историю в университете города Гетеборга, играл в хоккей в университетской команде, надеясь со временем перебраться в Штаты или Канаду и там сделать карьеру в НХЛ.

Друзья жили в одном доме на острове Лидинго в получасе езды от центра. В микрорайоне, возведенном в лесу, с дорожками для пешеходов и для велосипедистов. Дорожки перебегали зайцы, по деревьям мелькали рыжими хвостами белки.

Как-то, гуляя по берегу фиорда, друзья разговорились об истории Швеции. О той далекой войне. У всех троих, там, на Полтавщине, погибли предки, живописные портреты которых до сих пор украшали их квартиры.

Вот и сегодня, попивая охлажденный преппс, друзья вспоминали хроники Полтавской битвы. Напротив их столика трое уличных музыкантов в косоворотках на рожке, пиле и ложках исполняли калинку-малинку. Гулявшие по Сергельс Торье, как дети, радовались варварским инструментам и награждали трио улыбками и деньгами.

– Не понимаю, – вдруг сказал Юхансен, – как хорошо обученная, дисциплинированная, вооруженная армия Карла могла проиграть войну этим скоморохам? – Он кивнул головой в сторону уличных музыкантов, – меня это изумляет все больше и больше.

– Эта тайна мучает не только тебя, – успокоил друга Свенсен. – Там, в России, нашли свой конец армии и Швеции, и Польши, и Франции, и Германии. Честно говоря, я сам не могу этого понять.

Разговор прервался. Музыканты грянули хит Лидии Руслановой «Валенки». Публика пришла в восторг. Они хлопали в ладоши и пританцовывали.

– Думаю, нам нужно пройти по пути Карла Великого до самой Полтавы. Мне кажется, мы сможем докопаться до разгадки, – посмотрел на друзей уравновешенный Петерсен.

– Слушай, отличная идея, – поддержал Петерсена пылкий Юхансен.

– А как вы себе это представляете? – спросил все еще сомневающийся Свенсен.

– Покупаем тур на Черное море и посетим все интересующие нас места, а потом положим цветы на войсковом кладбище в Полтаве, – поставил точку Петерсен.

Изучив карты Восточной Европы, выбрали маршрут. Паромом до Таллинна было короче, но ехать решили через Финляндию. Через два дня они погрузили вещи в «Сааб» Петерсена и отбыли в экспедицию. В предвкушении будущих глобальных впечатлений Финляндия промелькнула незаметно. Прошли таможенный досмотр. Теперь перед ними лежала Терра Инкогнита, украшенная осинами и жидкими елками – могильщица величия Швеции. Таинственность усугубилась в туалете, который троица посетила перед началом штурма России. В посещенных кабинках друзья прочитали одно и то же слово, состоящее из трех букв. Юхансен и Петерсен допрашивали Свенсена, но тот только разводил руками. В университете про это ничего не рассказывали. Хотя он заметил – россияне довольно часто употребляют это слово. В разговоре выяснилось, что все трое уже встречали загадочную кириллицу. Петерсен видел его в телефонной будке Лондона, Юхансен – вырезанным на лавке в парке Гамбурга. Свенсен – в лифте недорогого отеля в пригороде Парижа.

Петерсен предположил – это фамилия эпического героя. Им восхищаются все россияне. Полет фантазии Юхансена привел его к другому выводу. Этим словом подписываются русские масоны, – предположил молодой историк. У Свенсена версий не было, но он самый первый разобрался во всем, когда они заехали в глубь страны. На энтузиазме прошли Питер и выехали на трассу Санкт-Петербург – Москва. Проехав километров семьдесят, решили сделать крюк и посетить Нарву. Навстречу выбегали деревни с черными, влезшими в землю избами и такими же людьми. «Великолепно! – радовался славист. – Тут почти ничего не изменилось с восемнадцатого столетия. Мы легко проведем наше расследование». Петерсен не принимал участия в разговоре. Он спал на заднем сидении. Ему снились сосны, орхидеи, и фиалки острова Готланд.

– Ану, тормозни, спросим дорогу, – приказал штурман Свенсен.

Юхансен остановил машину.

– Мальчик, – вежливо обратился Свенсен к ребенку лет восьми.

Тот сосредоточенно извлекал из ноздрей козы и скатывал их в шарики.

– Скажи, мальчик, мы на Нарву правильно едем?

Мальчик недовольно оторвался от своего занятия и, подняв небесно-голубые глаза на Свенсена, ответил:

– Хуй его знает. – И, подумав, добавил: – вы, дяденьки, пиздуйте отсель. Тятька в запое. Бля буду, вилами поколет.

– Ну, что он сказал? – нетерпеливо дожидался перевода Юхансен. – На, угости ребенка конфетой.

– Это ни к чему, – уже закрыл окно Свенсен.

В подтверждение его слов мальчик зачерпнул из ближайшей лужи кусок жидкой грязи и метнул ее в «Сааб».

Поплутали по каким-то дорогам без указателей. Узнали в безымянном городке, что Нарва находится в Эстонии. Пришлось вернуться на дорогу, по которой путешествовал еще Радищев. Добравшись до Москвы, обогнули столицу России по окружной. Перепутали направление и вместо Харькова двинули на Киев.

Назад едем через Польшу, Германию, Данию – решили уже порядком намучившиеся друзья. Новая граница для них стала полной неожиданностью. Они совсем забыли о существовании суверенного государства Украина.

– Лейтенант Горобець, – представился работник очередной таможни.

– Дуже приємно, – блеснул знаниями Свенсен.

Лейтенант интимно спросил:

– Как вы хотите: ехать дальше или мы поищем у вас оружие и наркотики. Дня четыре?

Свенсен, быстрее всех адаптировавшийся к постсоветскому пространству, спросил, какую сумму желает получить лейтенант Горобець?

– Триста долларов! – быстро ответил лейтенант.

Славист выдержал паузу и сказал:

– Наш бюджет позволяет выдать вам только пять евро.

– Согласен, – махнул рукой покладистый лейтенант.

Граница поразила их еще одним наблюдением. Во время переговоров с лейтенантом к офису таможни подъехала иномарка «ДАІ», водитель включил сирену со спецсигналами, всполошил всю округу и спровоцировал сходить по-большому корову, пасшуюся недалеко на лугу. После звуковой подготовки начальник дороги включил матюгальник и начал вызывать какую-то Катю, приглашая ее на свидание в лесопосадку.

На украинской стороне стало веселее. Появились фруктовые сады возле хат, росли цветы. Поселяне держали птицу и скот. Вдоль трассы замелькали стихийные базарчики, и друзья не удержались, остановились возле одного из них. Удивлению их не было предела: здесь можно было купить и мясо, и карасей, и раков, и молочные продукты. Свиная голова с синей печатью на лбу лежала на коляске мотоцикла и, улыбаясь, приглашала все посмотреть, потрогать, понюхать, попробовать. Шведы перешли во фруктово-овощной сектор. Его обслуживали девчата и молодицы с хорошо развитыми икрами без эпиляции. Девчата плевали семечки, ели то, что продавали, постоянно шутили и смеялись, заставляя призывно подпрыгивать груди в своих блузках. Шведы выбрали понравившиеся им яблоки и заказали три штуки. Их просьба на несколько минут парализовала работу базарчика – такой поднялся хохот.

– Ви шо здурiли? Не морочте собі голову та інші місця. Беріть відро. А як нема грошей – три яблука беріть так, – стонала от смеха рыжая продавщица.

Друзья действительно купили небольшое ведро яблок, тщательно перемыли покупки минеральной водой и приступили к дегустации. Шведы пришли в восторг. Яблоки пахли яблоками, они были сочнее и нежнее, чем в стокгольмских супермаркетах. В них отсутствовал резиновый привкус био-технологий.

Киев путешественники также прошли стороной, не желая терять времени. До Полтавы оставалось двести восемьдесят километров.

Досадная поломка (по-видимому, инжектора) прервала их поступательное движение возле деревни Выбли. Не найдя телефона, которыми обычно густо усеяны все дороги Европы, они несколько растерялись. Но, собрав волю в кулак, стали робко голосовать проезжавшему транспорту. Наконец, около них остановилась «Нива» зеленого цвета. Славист Свенсен объяснил проблему.

– Ну, если дадите денег, то помочь можно.

– Сколько? – осторожно спросил Свенсен.

– Десять долларов, – почему-то покраснев, ответил владелец «Нивы».

– О’кей, едем.

Так они встретились с гаражным кооперативом «Бермуды».