Текст книги "Бермуды"

Автор книги: Юрон Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Купание – 1 грн. 1 час.

Лежак – 1 грн.

Шезлонг – 2 грн.

Фото возле пальмы – 2 грн.

Рыбная ловля – 5 грн.

Дети бесплатно.

Петро соображал так: пускай дети купаются бесплатно, их на Бермудах все равно нет, зато не будут думать, что я жлоб. А озеро будет меня кормить вместо акций. Еще увидим, как у кого работает кора головного мозга.

Первым посетителем стал Коляныч. Он зашел на территорию пляжа, внимательно рассмотрев оазис, стал раздеваться. Петро, сидевший в тени куста роз, зашелестел газетой. Коляныч оглянулся: «А, ты тут, привет». Он с удивлением рассматривал новый прикид Петра – длинные шорты с вышитым китайским драконом, сомбреро из соломы. Особенное изумление Коляныча вызвала толстая длинная сигара. Петро явно вживался в образ капиталиста.

– Молодец – здорово придумал, – похвалил Петра Коляныч.

Он с разгону прыгнул в воду. Накувыркавшись, нанырявшись, накупавшись, Коляныч бухнулся в соседний шезлонг.

– Между пночим, купание пнатное.

Коляныч лениво глянул на друга и ответил:

– Люди с такой миллионерской внешностью должны хоть изредка пользоваться своей головой, чтобы подумать – можно ли брать деньги с лучшего друга?

Петрович замялся и покраснел.

– Шучу, шучу. Снушай, Коняныч, ты… это… никому не наспностнаняйся пно беспнатное купание, надно?

– Заметано, – пообещал Коляныч.

На пляж зашел Арнольд Израилевич, поздоровался и, осмотрев прикид Петра, выказал свое восхищение драконом на миллионерских шортах. Обнажив молочно-белое тело, тоже прыгнул в воду. После него пришел Опанас…

Взбодренные после купания, все расселись кругом. Хвалили Петра и беседовали.

– Петрович, – обратился к Петру Опанас, – человек, который курит такие же сигары, как Рокфеллер, не может иметь подобный пункт о рыбной ловле.

– Почему? – спросил Петро.

– Потому что за рыбной ловлей скрывается больше, чем ловля рыбы. Ты же сам рыбак и должен понимать. Это целый ритуал. Встаешь рано утром, собираешь снасти, едешь на речку или озеро, ищешь место и тэ дэ и тэ пэ. А то, что предлагаешь ты – проще подняться и купить в магазине.

– Да, совсем забыл, – поменял тему Опанас. – Зайди ко мне завтра в девять, поедем на выставку «Автотехсервис» выбирать оборудование для нашей СТО.

Когда друзья разошлись, арендатор Петро, стоя на берегу своего озера, пробурчал.

– Днузья называются, взяни и обоснани мечту.

Озеро стало последним самостоятельным бизнесовым проектом Петра.

Вернемся к шведам. Выслушав сбивчивый рассказ Петра о звуковой атаке Оззи Озборна, Опанас и Арнольд клятвенно пообещали разобраться и принять меры. Но Петро был так взволнован, что пытался рассказать о своих душевных муках в пятый раз. Проснулся Свенсен, протер глаза. Опанас налил коньяка Свенсену и Петру, потом принес из холодильника холодного пива себе и Арнольду. В дверь снова постучали. «Входи», – обреченно вздохнул Опанас. Появился Коляныч. Без приглашения уселся за стол.

– Сверло принес, – ответил Коляныч на вопросительный взгляд Опанаса Охримовича.

Опанас снова вздохнул и поставил перед новым гостем рюмку.

Выпили.

– А где Петерсен? – строго спросил Арнольд. – С ним все в порядке?

– Так точно, – доложил Коляныч, – играет с Тирпицем в го, они так подружились.

Арнольд и Опанас переглянулись.

– Коляныч, тебе пора вязать с травой.

– Это точно, – согласился Коляныч, – гросс-адмирал скоро загонит меня в могилу.

Коляныч заметил, что у Петра нет половины зуба и, обрадовавшись, спросил:

– Опять ногти на ногах грыз? Ладно, не переживай. – В двести восемьдесят девятом гараже стоматолог Юрий Свиридович установил американское оборудование. Он работает неделю, а очередь уже на полгода вперед. Но бермудовцев обслуживает без очереди и со скидкой.

– Пнавда? – обрадовался Петро.

– Правда, – Коляныч налил себе рюмку коньяка, выпил и поднялся, – любые зубы, – продолжил он, – из фарфора, золота, мореного дуба, но я тебе посоветовал бы из титана, чтобы не только ногти, но и арматуру мог перекусить.

– Смішно козі, шо снака в гнязі, – парировал расстроенный Петро.

Коляныч поблагодарил Опанаса за угощение и вышел. Через минуту коньяк так вставил Петра, что он, забыв про Серегу, стал готовиться ко сну.

– Э нет, дорогой, – тряхнул его за плечо Опанас Охримович, – спать к себе.

Петро, качаясь, стал прощаться.

– Не забудь, сегодня собрание в час, – напомнил Арнольд Израилевич.

Петро уже не мог поддержать разговор, он только поднимал руку. Жест обозначал, мол, ребята, не волнуйтесь, Петро не подведет. И предпринял первую попытку телепортации своего тела в собственный гараж. Свенсен выпил вторую рюмку, посидел минуту, потом прилег на диванчике и опять задрых.

Опанас и Арнольд продолжили пивной марафон.

– Надо будет поговорить с Серегой. Совсем он загнобил Петра, – прервал молчание Арнольд.

Опанас, соглашаясь, кивнул. Разговор опять вернулся к повестке дня собрания акционеров. Минут пятьдесят их никто не беспокоил.

Опанас покончил с раками и приступил к чистке бороды. В дверь снова постучали.

– Входи, кто бы ты ни был, – бодро крикнул Опанас Охримович.

На пороге появился Серега.

– Які люди! – пародируя Серегу, приветливо встретил его хозяин. – Проходи и расскажи, когда ты закончишь издеваться над Петровичем.

Серега сел за стол и хмуро ответил.

– Дядя Опанас, такое у меня сегодня настроение гнусное – всё из рук валится.

– Это потому что человека хорошего ты обидел.

– Надоел мне ваш Петрович, – огрызнулся Серега, – придурок социалистический, не может понять, что началось другое время, страной уже который год управляет рынок. Вроде и в Бельгии поработал, а толку никакого.

– Рынок, говоришь, – прищурил хитрый глаз Опанас Охримович, – это где же тебе такое рассказали?

– В Национальном университете народного хозяйства.

– А-а-а, – протянул Опанас Охримович, – топ-менеджеры, селзы, супервайзеры, слушай, может, ты что-то не так понял? Хотя правильно ты всё сказал, Серега, правда, есть одна неточность. Не страной, бери выше – рынок правит человечеством, которое опрометчиво вручило ему свою судьбу. И радоваться, я тебе скажу, нечему.

– А что, раньше лучше было? – Серега обиделся за рынок.

– Рынок твой думает одним полушарием, полушарием наживы. Поэтому ему выгодно, чтобы ты тоже думал, как он. А лучше вообще не думал и жрал эмульгаторы, стабилизаторы, красители и разрыхлители, не задавая лишних вопросов. Поэтому ему нужны рядовые. Он в генералах не нуждается. Он сам себе генерал, министр, президент. Вернее, у него есть генералы, министры и президенты. Хорошо проплаченные. Но рынок их тотально контролирует, не спуская с них глаз. И при малейшей ошибке беспощадно наказывает.

– Да ладно тебе, вспомни, чем были Бермуды без рынка.

– Цветы цветут и на болоте. Ты не перебивай старших, а послушай, умнее станешь. Рынку твоему нужно, чтобы ты беспощадно приобретал, крепче прилипая к вещам. Для этого он пойдет на всё. А если ты начинаешь думать и перестаешь бродить со стадом за рекламными агентствами, то сразу же превращаешься в мишень. Рынок не любит и не прощает подобной свободы. Рынок желает, чтобы твой мозг спал, и желательно с детства. Он, как шулер, достает из рукавов технологии. Медиатехнологии, политтенологии, технологии продаж, раскруток и т. д. и т. п. Тянешь руки к книге – получи телевизор с сотней каналов. Опять хочешь читать? На тебе желтую газету и глянцевый журнал. Решил написать письмо? Не положено – пошли дебильную смс-ку. Хочешь зарядиться возле Моцарта? Лучше послушай «фабрику звезд». Купи дорогие часы, приобрети костюм от кутюр, постарайся сам попасть на ТВ-шоу, сфотографируйся и гордись тем, что тусуешься со знаменитыми педрилами. Ты когда в последний раз книгу читал? Небось, в четвертом классе?

– Петрович за всю свою жизнь ни одной книги не прочитал, но вы же его все равно любите, – засмеялся Серега. – А я вот Акунина осилил в прошлом квартале. А когда читать? Времени и так ни на что не хватает. Дядя Опанас, не грузите, а налейте мне лучше сто грамм.

– До собрания – нет.

– Кстати, тебя Нелка искала, – вспомнил Арнольд.

– Я ее уже видел, – ответил Серега, трогая распухшее ухо и мрачнея лицом.

Серега, не получив водки, расстроился и полез в нервную полемику.

– А чем может похвастаться ваше поколение? Что вы принесли из своего советского прошлого? Культуру кабака и блатные песни зоны? Чем вы можете гордиться? У меня, как только услышу песню Пугачевой или Киркорова, сразу выделяется желудочный сок, а руки механически ищут вилку и стакан.

– Самое интересное, – что ты прав, Серега. Я тебе так отвечу, – сказал Арнольд, – советский ресторан – это было единственное место, где можно было потратить деньги хоть на что-то. В стране без блата практически ничего нельзя было купить. Дефицитом было все – одежда, обувь, ковры, холодильники, телевизоры, жратва, автомобили. Да что там автомобили, апельсины продавались только в столицах союзных республик.

– А бананы? – дальше издевался Серега.

– А бананы редко даже в Москве бывали. И только там можно было урвать хороший чай и кофе. Так что, Сергуня, напрасно ты скалишь зубы. Процветали те жанры, которые максимально сблизились с зоной и рестораном и на которые цензоры не могли набросить хомут. Через зону за семьдесят лет прошли десятки миллионов, а в ресторан ходили почти все. Ты думал когда-нибудь, почему Beatles не появились в Житомире, например? Чем Житомир хуже Ливерпуля или Лондона?

Арнольд пробурчал: «Потому что метро в Лондоне было построено, когда у нас отменили рабство».

– У них там, за бугром, произошел колоссальный взрыв массового сознания, выразившийся в бурном развитии рок-музыки, литературы, кино, изобразительного искусства. Появилась плеяда новых культовых имен. Это была реакция послевоенного поколения на прошедшую страшную войну, на количество жертв и разрушений, на смену носителей информации, началась эра телевидения, а мы были изолированы от этих процессов железным занавесом. Прибавь к этому идеологическую зашоренность и получится, что историю, историю культуры, литературу, искусство мы изучали вырванными из контекста, т. е. все, что хоть как-то бросало тень на марксизм-ленинизм, было запрещено. В стране был разрешен только социалистический реализм. Никакого Генри Мура, Энди Ворхала, никакого Стенли Кубрика, никакого Альфреда Хичкока, никакого Джимми Хендрикса.

– Ну, а что же было? – вежливо спросил Серега.

– Мало, но было, – подтвердил Арнольд Израилевич, – ансамбль Вирского, например.

– Не густо, – констатировал Серега, – а пивка хоть дадите, а то мне грустно стало.

– Подожди, – ответил Опанас и вышел в туалет.

В очередной раз раздался стук в двери.

– Come in, – пропел Арнольд Израилевич.

В помещение уверенной походкой вошла красавица.

– Маричка, – ласково заблеял Арнольд Израилевич.

Серега поздоровался с вошедшей, поднялся и направился к выходу. Он понял – теперь с пивом точно ничего не получится.

– Я по делу, – присаживаясь, начала Маричка.

Она достала какие-то бумажки. Возвратился Опанас Охримович. Его реакция была такой же, как у Арнольда – он растаял. Маричка знала – ее тут любят. И вела себя непринужденно и раскованно.

– Мальчики, что это у вас так воняет? Вы что, не моетесь?

– Это мы раков ели, – глупо улыбаясь, объяснил Опанас.

– Я сейчас уберу, – подхватил урну с раковыми останками Арнольд.

Чувствовалось, Маричка действовала на друзей магически. Она заметила, наконец, скорчившегося в позе эмбриона Свенсена.

– А это что за луговая собачка? Вы, что стали водить к себе алкоголиков?

– Он не алкоголик, он швед.

– Швед? Это те, что к вам приехали? – заинтересовалась Маричка, – а где остальные?

– Их поглотили Бермуды, – ответил Опанас.

Маричка, никогда не видевшая шведов, подошла поближе, желая лучше рассмотреть викинга. Свенсен страстно замычал и стал метаться по дивану. По всей вероятности, ему снился половой акт. Маричка, разочарованная, возвратилась к столу.

– Я к вам по делу, – сказала Маричка. – Вот списки, квитанции, протоколы, всё, что вы просили.

Опанас и Арнольд занялись изучением документов. После небольшой паузы Опанас обратился к Арнольду:

– Посмотри, чья это подпись на заявлении?

– Не могу разобрать.

Помочь Опанасу и Арнольду разгадать криптографическую загадку взялась Маричка. Глянув на каракуль, она уверенно сказала: «Это подпись Сенсядло».

– Классная фамилия, – обрадовался Арнольд.

– Нормальная, – вяло поддержал друга Опанас, всё еще вникая в смысл документа. – Не хуже чем Чешисрака, – произнес он.

– Разве такое бывает? – удивилась Маричка.

– Еще как бывает, – поддержал тему с фамилиями Арнольд. – Чего только стоит Чаба Надь или Важа Бзикадзе.

– Пьерд и Кахуй тоже неплохо, – выудил откуда-то из памяти Опанас.

– Антонин Бздух, – продолжил Арнольд, – между прочим, кинорежиссер. Да и Пукирев тоже эффектно, а в семидесятых я нарыл вообще неприличную по тем временам фамилию Ив Гандон, эту фамилию носил французский философ.

– А этот Сенсядло проходу мне не дает, жениться предлагает, – наябедничала Маричка. – Вы бы с ним поговорили, Опанас Охримович.

– Я думаю, Маричка, на тебе женился бы весь автокооператив.

– Зачем вы мне нужны? У меня чудесный муж.

– В том то и дело, – театрально вздохнул Опанас Охримович и окинул любимицу Бермуд масляным взглядом.

Маричка

Маричка родилась в семье сельского начальства, ее отцом был председатель колхоза. Мама работала в школе завучем. Детство Марички было спокойным и радостным. Росла она в любви и заботе, в дружной и зажиточной семье. Маричка была единственным ребенком, поэтому родители баловали любимую доцю. Наступила перестройка, к обычным заботам Маричкиного папы добавились новые.

Во-первых, Маричкин папа на деньги колхоза достроил и оборудовал собственный коптильный цех.

Во-вторых, перед семьей стала задача – немедленно поставить новый забор по периметру усадьбы. К тому времени Маричка превратилась в красавицу – ей исполнилось 15 лет.

Маричка – жгучая брюнетка с длинными тяжелыми волосами, зелеными глазами восточного покроя – с одобрения Господа Бога получила от родителей точеные изысканные формы с идеальными пропорциями. Изъянов у нее не было. Поэтому слова песни: «А як усміхнеться, ще й з-під лоба гляне, хоч скачи у воду, кажуть парубки», – полностью соответствовала действительности.

Парубки, от десяти до сорока лет, каждый день гроздьями висели на заборе. Не помогали ни авторитет председателя, ни уговоры завуча, ни овчарка Чучик. Папа измучился ремонтировать деревянный забор и решил ставить двухметровый из бетона. Каждый день от пятнадцати до тридцати человек провожали ее от школы домой. По очереди неся Маричкин портфель. Между воздыхателями постоянно вспыхивали драки. Она дразнила кавалеров своей неимоверной красотой.

Кроме внешних данных, Маричка излучала энергию, в радиусе действия которой происходили паранормальные явления. Развязывались сами собой шнурки, галстуки, часы начинали отсчитывать время назад, зависали компьютеры, отпадали пуговицы, ломались зипера, срабатывала автосигнализация. От сильного возбуждения происходил паралич у мужчин, а иногда и у женщин.

Относилась Маричка к окружающему миру лениво-снисходительно. Она отвергала принцип «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», искренне веря, что первыми на пожаре должны появляться пожарники. История с конем ее просто смешила – потому что Маричка могла остановить на полной скорости не только коня, но и многотонный трейлер, достаточно было одного взмаха руки.

Маричка также была расисткой, хотя она никогда не афишировала своих взглядов. Еще Маричка не любила феминисток, считая последовательниц этой доктрины набитыми дурами с перепутанными хромосомами. Но все эти ее убеждения сформировались значительно позже, после того как она вышла замуж. Пока же она была пятнадцатилетней девочкой. Ждавшей своего принца, доподлинно зная, что он в Дубовом гаю не проживает.

Принц появился 1 сентября в виде учителя истории. Маричке тогда стукнуло 16. Возрастной ценз парубков увеличился до 60 лет. Поклонники превратили ее жизнь в голливудский кошмар. Маричка нигде не могла остаться одна. Если она выходила во двор, то тут же из-за кромки бетонного забора вырастал лес голов, представлявших три поколения – отцов, сыновей и внуков. Если она каталась на велосипеде, то за ней бежало сорок человек. Один из них – кладовщик Петро Григорович добегался до воспаления седалищного нерва. Ну, а если Маричка с подружками ходила купаться, то речка выходила из берегов, потому что все хотели нырнуть и коснуться Маричкиной попы. Маричку очень удивляло, что новенький не обращает на нее никакого внимания. При их редких встречах у него не текут слюни и не бегает взгляд.

Как-то новый историк вызвал ее отвечать к доске. Маричка сделала вид, будто не знала материала, и гипнотизировала новенького своими зелеными глазами, напоминавшими гражданам об экспедиции Чингисхана в наши края. Учитель, так и не дождавшись ответа, сказал: «Садись, двойка». Это прозвучало, как выстрел. Класс напряженно замолчал. Такого никогда раньше не было. Вечером учителя встретили трое наиболее ортодоксальных поклонников Марички, желая его проучить. Учитель оказался крепким орешком. Он понабивал Маричкиным бугаям морды, наставив им на память фонарей и шишек. Маричка влюбилась в историка по уши и перестала учить историю вообще. В классном журнале напротив Маричкиной фамилии, кроме двоек, ничего не было. У нее состоялся разговор с матерью. Та ей сообщила, что Маричка останется на второй год, если не выучит материал. Новенький не идет ни накакие переговоры.

– Я смогла с ним договориться только о том, что ты какое-то время будешь заниматься с ним индивидуально.

Маричка была счастлива, в назначенное время надела новое нижнее белье и пошла на квартиру принца учить историю.

Учитель жил в однокомнатной квартире в двухэтажном доме, который папа-председатель построил для молодых специалистов. Войдя в квартиру, Маричка была поражена количеством книг и отсутствием мебели. В углу на небольшом подиуме под клетчатым пледом – постелька принца. Рядом на полу – магнитофон «Юпитер», в коробках из-под обуви – записи. Возле магнитофона – вертушка «Вега» и гордость владельца – виниловые пластинки. На стенах Маричка увидела фото– графии. На них патлатый учитель истории прыгал по сцене с электрогитарой.

– Вы играли в ансамбле? – восхищенно спросила она.

– Я играл в университетскрой группе «Дребезжащий геликоптер», – чуть расслабившись, отвечал учитель.

Маричка рассматривала фотографии и дальше допрашивала учителя о прошлой жизни. Потом потребовала чай. Приложила усилия и добилась своего, позволив в этот вечер соблазнить себя.

С этого дня они регулярно учили историю вместе. До тех пор, пока Маричка не поняла, что беременна. Она побежала к принцу. Принц, окончивший философский факультет университета, отнесся к новости по-философски. Объявив Маричке, что вместе с этим заявлением закончилось ее детство. У ребенка должны быть родители, поэтому они должны пожениться.

Свадьба прошла весело, гуляла половина села, столы ломились. У Маричкиного папы с появлением коптильного цеха снесло крышу – он коптил все. Жениху показалось, что копченым был и хлеб, и помидоры, и даже Маричкина фата. Маричка, одетая во всё белое, была неотразима и во время свадьбы получила четыре предложения бежать на край света. Последнее поступило от уже достаточно выпившего кладовщика Петра Григоровича. Маричка строго спросила: «А жить на что будем?» Петро Григорович замахал руками: «Что ты говоришь, я столько накрал. Твоему всю жизнь нужно работать, чтобы догнать. Только прошу, папе не рассказывай».

– Всё равно не хочу. Вас, Петро Григорович, через пару лет, кроме утки ничего интересовать не будет, а у меня вся жизнь впереди. Я люблю философа.

Через несколько дней всё вернулось на круги своя. И только муж Марички не мог забыть свадьбу, принюхиваясь то к пиджаку, то к расческе: ему казалось, что ночью кто-то специально натирает его вещи брауншвейгской колбасой.

Как положено, через девять месяцев Маричка родила будущего специалиста по романо-германским языкам. Он был красивым, как мама, и умным, как папа. А еще через год вся семья собралась решать, где продолжит образование Маричка. Она находилась тут же, в разговоре не участвовала, играя с ребенком. И когда родственники пришли к конкретному решению, Маричка спала глубоким сном и о том, где она будет учиться, узнала лишь на следующий день. Решение продолжить обучение в медучилище она приняла равнодушно.

Время учебы пролетело быстро. Маричка была уже на преддипломной практике. Практику проходила в стоматологическом кабинете. Как-то на прием приехал председатель горисполкома. У него был флюс. После обследования и рентгена больной зуб решили удалять. Маричка приготовилась колоть лидокоин. Врач предложила свои услуги, предупредив председателя, что эта девочка – практикантка. Но председателя уже прессовало Маричкино поле. Он настоял, чтобы укол делала красавица-сестричка, врач развела руками. Маричка сделала укол и объяснила председателю, что место, куда она колола, должно задеревенеть.

– Давайте подождем? – предложила она, поглаживая председательскую щеку. – Ну что, деревянеет? – спросила она через пять минут.

Председателя колбасил озноб. «Куда ее можно сегодня повезти?» – лихорадочно думал он. На вопрос Марички ответил, что пока не деревянеет. Маричка кольнула ему вторую ампулу, потом третью. Больное место было, как заколдованное. Маричка загнала председателю пять ампул. Наконец, пришла врач и, ужаснувшись, кольнула шестую туда, куда нужно. Через пять минут зуба не было. Председатель дождался, пока врач снова вышла из кабинета, и решил по-быстрому договориться с Маричкой о свидании.

Но не тут-то было, уже подействовал лидокаин, который ему наколола неопытная сестричка с эффектными разрезами на белом халате. У председателя перестал закрываться глаз, задеревенели щека, ухо и язык. Он открыл рот, чтобы закадрить эту зеленоглазую брюнеточку, но вместо этого страстно замычал. А Маричка, пожелав доброго здоровья председателю, подумала: «Сегодня, дядя, тебя смогут понять только в коровнике», – и исчезла из кабинета.

Председатель подошел к служебной «волге» слегка раздраженным. Сел и резко захлопнул дверь. Водитель повернулся к нему за указаниями. Председатель моргнул одним глазом. Водитель Леха механически подмигнул в ответ. Так они сидели и подмигивали друг другу в течение нескольких минут. Леха забеспокоился, неужели стоматолог вместе с вырванным зубом поменял шефу ориентацию? И только увесистый кулак председателя под носом водилы убедил Леху, что с ориентацией у его шефа всё осталось в порядке.

Маричка защитилась и покинула училище, устроившись на работу в медкабинет в автокооперативе «Бермуды». Больше всех окончанию учебы радовался Маричкин папа. Он понимал, что дочь доведет коптильню до банкротства, если будет продолжать учебу еще хотя бы год.

Но Маричку не интересовал коптильный цех, не интересовали ее и колонны поклонников, Маричку интриговала только тайна мужа. Тайна, которая не позволяла ей перейти ко второй фазе супружеской жизни. Эта фаза обычно начинается примерно через десять лет совместного плотного общения. Когда жена, наконец, научится вставлять кулаки в район почек и смотреть на «свого» с сожалением и сарказмом.

Нет, жили они хорошо, и Маричка, и ее супруг добросовестно выполняли свои семейные обязанности. Муж неплохо зарабатывал. К тому времени он уже был директором техникума. К тому же его руки, как и голова, были на месте. В квартире исправно работали все электроприборы, сантехника функционировала отлично, дети росли здоровыми и жизнерадостными. Их было уже двое. Но что-то смущало Маричку в отношениях с мужем и мешало ей демонстрировать свою красоту гражданам, формировать гардероб и коллекционировать привычки.

Однажды, после очередного острого разговора, который в очередной раз так и не перерос в скандал, Маричка спросила: «У тебя кто-то есть?» Муж с грустью посмотрел на жену и утвердительно кивнул. Маричка разволновалась. Он отвел ее в свою комнату и, указав на шкаф, забитый книгами и свою фонотеку, ответил: «Одна часть души принадлежит тебе, вторая – моей любовнице. Ее зовут мировая художественная литература и философия. И еще Miles Davis, Joe Zawinul и Pat Metheny».

Маричка не могла мириться с конкуренцией, откуда бы она не исходила. Маричка не собиралась делить душу мужа и решила больше узнать о соперниках. Сделать это оказалось несложно. Потому что по совместительству Маричка заведовала библиотекой, в которой, кроме книг, хранились бермудовские музыкальные и фильмофонды. Но Маричка никогда не смотрела и не слушала сокровищ, которые охраняла. Так как все время проводила в бухгалтерии с подружкой Степановной.

На следующий день, придя на работу, она отыскала и поставила диск Led Zeppelin-1 и стала напряженно слушать. Неожиданно в библиотеку вошел Арнольд Израилевич. Он очень удивился, но, не подав виду, спросил: «Ну, как, нравится?» Маричка честно ответила, что не очень. Она объяснила Арнольду, что хочет понять закономерность развития рок-музыки. Арнольд удивился еще больше. Ему пришлось прочитать Маричке небольшую лекцию. Он предложил ей начать с истоков.

Упрямство и настойчивость соответствовали ее знаку Зодиака – Тельцу. Маричка направила упрямство и настойчивость, подаренные Тельцом, на реализацию намеченной программы. И решила не отступать, чего бы это не стоило. Она завела конспект, куда вписала исполнителей, которых ей посоветовал Арнольд. В список попали: Элвис Пресли, Чак Берри, Мадди Уотерс, «Кинг Кримсон», «Криденс», «Зе Ху», «Дорс», Джимми Хендрикс, Боб Дилан, «Битлс», «Роллинг Стоунс», Дженис Джоплин, «Блэк Сабат», «Квин», «Пинк Флойд», «ЭйСи ДиСи», «Ю Ту», завершала список «Металлика». Самым восточным исполнителем был Чеслав Неман.

Через девять месяцев Маричка начала их различать. Ее стала раздражать Степановна из бухгалтерии, еще недавно интересные разговоры показались идиотскими. Да и некогда было. Аппаратура стояла в библиотеке, где она слушала список.

Маричка потихоньку стала и почитывать. Вначале всё подряд, это продолжалось до тех пор, пока однажды Опанас не посоветовал ей Н. В. Гоголя. «Что угодно с любого места, – сказал ей Опанас, – потом за уши не оттянешь». Маричка начала с Сорочинской ярмарки… Ох как прав оказался Опанас! Николай Васильевич распахнул перед ней ворота и весело предложил: «Сбросьте остатки лоховатости, любезная Мария Николаевна, заходите в новый прекрасный мир Фидия и Архипенко, Микеланджело и Пикассо, Шекспира и Платонова, Бруннелески и Гауди, Сократа и Энштейна, братьев Райт и Юрия Гагарина, Тура Хейердала и Жака Кусто, Пеле и Шумахера, Омара Хайяма и Данте, Шопена и Соловьяненко».

Ко второй фазе замужней жизни Маричка так и не приступила.

Без десяти час Арнольд, попросивший Геника собрать шведов в одном месте, слушал его доклад:

– Порядок, Израилевич. Дрыхнут у тебя в гараже.

– Как их удалось собрать? – подозрительно глядя на Геника, спросил Арнольд.

– Очень легко, я предложил продегустировать новый напиток.

– Узвар, что ли? – съязвил Арнольд.

– Зачем узвар? Купил им «Житнюю с медом».

– Я так и знал, – вздохнул Арнольд.

– Опасаюсь я, брат Геник, что в Стокгольм они привезут полный «Сааб» белочек. Ну да ладно, потом разберемся, пошли на собрание.

Собрание акционеров прошло быстро, в деловой конструктивной обстановке. И уже в 16.00 переизбранный на новый срок председатель совета директоров ЗАО «Бермуды» Опанас Охримович пригласил делегатов на банкет. Три шведских друга в качестве почетных гостей также попали в число приглашенных.

Столы бугрились мясными, рыбными блюдами, закусками, салатами, соусами. Яства красовались на многоэтажных вращающихся конструкциях из полированного металла. Центром экспозиции стало сооружение из фруктов со всего земного шара, очертаниями повторяющие Крайслер билдинг в Нью-Йорке. Кулинарная феерия напоминала макет мегаполиса, сделанного из жратвы, с микрорайонами из бутылок на любой вкус. Книга о вкусной и здоровой пище выпуска 1955 года со вступительной статьей Анастаса Ивановича Микояна в полном составе перекочевала сюда. Столы были выставлены буквой «П» и сервированы примерно на сто человек.

Свенсен, Петерсен и Юхансен пребывали в шоке. Они думали, что их уже нельзя ничем удивить.

– Вы сегодня уже бухали? – деловито спросил Вовчик.

– Да, – признался Свенсен.

– А что? – серьезно спросил Вовчик.

– И коньяк, и водку, – поколебавшись, ответил славист.

– Тогда вам сейчас нужно пить только тернивку. Я ее делаю по особому рецепту.

Вовчик достал из рюкзака пластиковую канистру.

– Если вы хотите не пьянеть, существует особая методика, которую разработал я.

Свенсен перевел сказанное друзьям. Шведы с уважением посмотрели на ученого.

– А в чем заключается суть вашей методики? – вежливо спросил Свенсен.

– Сначала выпиваешь три фужера, а потом, как все – рюмочками: никогда не опьянеешь!

Вовчик налил себе и шведам по полному фужеру. Свенсен, Петерсен и Юхансен пугливо переглянулись.

– Не верите? – спросил Вовчик. – Можете спросить да вот хотя бы у Геника.

Он указал рукой напротив. Геник подтвердил сказанное. Свенсен пригубил напиток.

– На сливу похоже, – неуверенно предположил он.

– Да, это дикая слива, ну что, давайте вздрогнем.

Они бережно приподняли фужеры и чокнулись. Опанас Охримович как раз окончил произносить тост.

– Пъется как хот дринк, супер, – обрадовался Свенсен.

– Хот дринк, – тихо согласился Вовчик, – пятидесятипятиградусный хот дринк.

Он снова налил. Свенсен решил пропустить. А Петерсен и Юхансен снова выпили. Через две минуты среда для хоккеиста и архитектора закончилась. Мгновенно. Как будто кто-то выключил свет. Они вернулись к жизни только в четверг, когда утром их разбудила жажда.

Свенсен продержался дольше. Но помнил происходившие события очень смутно. В памяти осталось, как он с бермудовцами играл в игру под названием «Ручеек» и, когда его партнершей была Маричка, ему мешала бегать по залу не– своевременная эрекция.