Текст книги "Бермуды"

Автор книги: Юрон Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Петерсен уже расслаблялся. Жевал конфету и наблюдал, как хозяин закрыл дверь на ключ и поднял рюмку.

Дверь была обклеена фото генеральных секретарей всех времен и народов, которым Коляныч приделал дивные женские тела. Экспозицию открывали Ленин, Сталин, Троцкий, Калинин, Хрущев в крайне изысканных позах. Генсеки демонстрировали прелести, вырезанные из порножурналов. Был представлен весь соцлагерь, все дружественные режимы. В эту компанию попал и попсовый партизан Че Гевара. Коляныч повесил его рядом с другим симпатягой – Иосифом Броз Тито.

Облагородивший таким образом коммунистическое движение, Коляныч прибил вверху табличку, украденную с электрического столба. Череп с костями и надписью «Не влезай, убьет!».

– Дорогие генеральные секретари, – обратился к двери пьяный Коляныч, – разрешите выпить тридцать пять капель за украинско-шведскую дружбу.

Потом он легонько чокнулся с носом обладателя безукоризненного дамского тела – с дорогим Леонидом Ильичом – и выпил.

Коляныч

Коля родился и вырос на зоне в семье «кума». Палитра его (Колиных) детских воспоминаний состояла из белого снега и государственных красок СССР – серой, грязно-зеленой, сурика, черной. И еще – отсутствие горизонта. Заборы, колючая проволока, лай собак, спины зеков, долгие зимы, низко висевшее тусклое солнце, руки матери, укутывавшей его в противный колючий шарф, вонючий рыбий жир, портрет товарища Сталина. Коле все нравилось – другого мира он не знал. Первое потрясение принесли книги с картинками. Оказалось, что где-то растет дерево пальма, и в теплых водоемах обитают розовые птицы фламинго.

Однажды Коля спросил: «Папа, а почему мы тут живем?» Отец показал на портрет и ответил: «Мы помогаем товарищу Сталину наводить в стране порядок, а жить мы можем где угодно, куда партия пошлет, там и жить будем. Широка страна моя родная. Мы стоим на страже порядка». Сына ответ устроил, и он решил тоже стоять на страже порядка. Отец демобилизовался. Семья переехала на родину матери – Украину. Товарищ Сталин тоже поехал с ними и висел уже в другой комнате, в окна которой стучались вишни и цветы с упоительным названием – мальвы.

Отгремел ХХ съезд, наступила «оттепель», в Москве на выставке в Сокольниках американцы угощали посетителей кока-колой. Папа, вглядываясь в простецкое лицо кукурузного генсека, еще ничего и не поняв, снял со стены товарища Сталина, свои грамоты от НКВД и спрятал в шкаф до лучших времен.

Коля ходил в пятый класс. Однажды папа повез сына на экскурсию в Ригу, там жили какие-то дальние родственники. На Рижском вокзале к ним подошел здоровенный мужик без радости в глазах и тихо сказал: «Вот, сука, мы и встретились». Мимо проходил милиционер, это их спасло. Расстроенный отец купил билет на ближайший поезд домой. И не выходя в город, просидели на вокзале. С Ригой не сложилось. Эта история укоренила в Коле мысль, что порядка очень мало. За него нужно бороться.

Он занялся спортом, пошел в секцию самообороны без оружия. Самбо. С того времени все проблемы Коля решал кулаком. Технику боя оттачивал на улице. Начал с одноклассников, потом переключился на старших. Коля частенько стал появляться дома с набитой мордой. Это бодрило и закаляло. Коля познакомился и подружился с Шурой, тот тоже стремился постигнуть законы гармонии мира. Вдвоем они построили свой район, обложили всех данью, подавили оппозицию, утопив ее в терроре. Через полгода Коля приобрел чешский мотоцикл «Ява», рубаху с тропическими ананасами, печатку величиной с паровозную гайку и поверил в легендарную фразу: «Мужчиной называется человек, у которого есть деньги, все остальные – самцы».

Достигнутое вселило в Колю огромную уверенность. Поэтому на вопрос швейцара валютного бара: «Товарищ, куда вы идете? Это бар для иностранцев!» – Коля с наездом интересовался: «А я кто?»

Друг Шура вскоре отправился в длительную командировку на зону и там продолжил постижение законов гармонии мира. А у Коли появилась невеста. Но через год он получил повестку явиться в военкомат. Родина просила его на службу. Девушка обещала ждать. Коля обещал жениться.

Коля попал на флот. Флот ему очень понравился. Служба на крейсере воскресила его память о зоне и проведенных на ней детских годах. Ограниченное пространство, одинаковые одежда и еда. Слабое «Я» сливалось в могучее «Мы». Становясь частью коллективной деятельности, направленной на поддержку порядка, только теперь мирового, Коля и его корабль в составе эскадры сильно трепали нервы странам НАТО, пугали государство Израиль, терлись бортами с кораблями шестого флота США, заставляя кипеть Средиземное море. И если Джон показывал Коле средний палец. Коля показывал ему в ответ – по локоть.

Три года прошли приятно и быстро. Он возмужал, закалился и превратился в Коляныча. Видного брюнетистого мужчину крепкого телосложения с правильными чертами лица. Его экстерьер не портил густой волосяной покров, начинавшийся сразу же ниже бритой шеи. Казалось, что Коляныч никогда не снимает черной мохеровой футболки. Всем, кто видел его обнаженным, теория Дарвина не казалась такой уж вздорной. Колю факт близости к приматам нисколько не беспокоил, хотя из-за этого ему пришлось отказаться от татуировок, – их негде было делать, разве что на седалищных мешках.

Коляныч на крыльях летел домой. Крылья дрогнули возле буфета железнодорожного вокзала. В буфете был один посетитель.

– О, дембель, ко мне, угощаю.

– Я пью только коньяк, – предупредил Коляныч.

Посетитель согласился.

– Через семнадцать минут мой поезд, – объяснялся он, разливая по стаканам. – Ну, будь! Ты местный? Город у вас чудесный и бабы красивые. Вчера такую бурную ночь провел, копыта до сих пор дрожат!

– С этой? – строго спросил Коляныч и вынул из кармана фотографию невесты.

Парень побледнел.

– Дембель, извини, откуда ж я знал.

Расставались ускоренно. Этим вечером, возвратившись домой из армии, Коляныч, ничего не объясняя, побил девушку-невесту.

Потом у него было много романов, но все они заканчивались одинаково – на прощание Коляныч бил бывших подруг. Именно в тот период, когда у женского населения Коляныч постепенно приобретал репутацию душегуба, он изготовил макет крейсера «Маршал Головко», на котором проходил службу.

Такое времяпрепровождение полностью изменило его жизнь, Коляныч засел за книги, стал собирать каталоги и журналы. Хобби засасывало его в мир уже знакомый. В котором команда и судно – единый организм, организм, наделенный коллективным разумом, как у африканских копытных, морских млекопитающих или перелетных птиц. Мир новых дорог, где орудуют две стихии, а космос к тебе так близко, что его можно потрогать, мир, где ночь отражается миллионом огней чужих портовых городов, мир, в котором нет места визгливым, жадным и глупым бабам. Чем больше Коляныч узнавал людей, тем больше любил свои триеры, драккары, джонки, клипера, фрегаты, броненосцы…

Несколько лет прошли, как один день, в гармонии и радости созидания. В 1991 году коллекция превысила 800 единиц, и ей физически стало не хватать места. Кризис в стране совпал с кризисом в жизни Коляныча. Коляныч работал на семи полставках художником-оформителем, выпуская стенгазеты и обновляя доски почета. А с этого момента доски почета стали напоминать надгробные памятники уходящей эпохе. Коляныч снова стоял, поеживаясь, на свежем ветру новой жизни.

Нужно было заботиться о хлебе насущном. Он ходил по узким проходам, цепляясь за такелаж своих любимцев, и сходил с ума. Весь дом, включая кухню и коридоры, были плотно заставлены кораблями. Коляныч переехал жить в гараж.

Реконструкция кооператива «Бермуды» к тому времени закончилась. Коляныч получил великолепно реконструированную собственность. По его проекту гаражные стены были подняты на два метра. На крыше разместилась стеклянная веранда, по периметру гаража был вырыт подвал, в котором хватило места для санузла с ванной, стиральной машины и кухни с холодильником. Гараж был оснащен кондиционером и бошевской системой отопления. «Какой же я все-таки молодец, что вложил все бабки в эти акции», – думал Коляныч, осматривая свои хоромы.

Коляныч перевез большую часть коллекции в свой гараж. А самые габаритные модели уговорил Арнольда поставить в его кабинете. Эти перестановки освободили часть родительского дома. Хобби требовало значительных затрат, Коляныч взял квартирантов. Но денежный ручеек, струившийся в его карман, был очень тонким, еле заметным.

«Что же делать»? – думал Коляныч, собирая картошку, огурцы, укроп на огородике Антиповича, прижавшемся у края Бермудского котлована. Коляныча так долбили грустные мысли, что он не заметил, как из дома, которому этот огород принадлежал, выскочил хозяин с черенком от лопаты и стремительно побежал к ворюге. Узнав Кольку, он выбросил палку и принялся его стыдить, позорить и клясть.

Флотская гордость взыграла у Коляныча.

– Да подавись ты, – пренебрежительно процедил сквозь зубы гордый Коляныч и высыпал обратно дары земли.

– Я Хоботу сегодня же заявление напишу, – распаляясь, пригрозил Антипович.

– Хорошо подумай, – мирно предупредил Коляныч.

За скандалом с удовольствием наблюдал сосед Федорович, облокотившись на свой забор.

«От мудыло», – возмущенно бормотал Коляныч, подходя к супермаркету. Купив яиц, молока, хлеба, Коляныч задержал взгляд на пачке дрожжей.

– Хорошие? – спросил он.

– Очень свежие, – ответила молоденькая продавщица.

– Вот и славненько, давай.

Ночью Коляныч опять посетил двор жадного Антиповича и бросил свежие дрожжи в его сортир. Через несколько суток забродившие экскременты поперли вверх, перевернув будку, ринулись на свободу, заполнив весь двор. Вызванный участковый Хобот только разводил руками и, задыхаясь от смрада, повторял: «Шо ж я могу сделать, нужны доказательства».

К концу недели Коляныч собирал урожай у соседа Антиповича уже легально. Смекалистый Федорович принял самое активное участие, помогая Колянычу формировать ассортимент.

Всё радикально изменилось после приезда в город Садыкова – флотского сослуживца Коляныча. Он прибыл из знойной Туркмении с вагоном дынь. Кроме дынь, Коляныч получил в подарок тонкие саженцы индийской конопли, и после квалифицированной консультации друзья высадили растения на Колькиной веранде, превращенной теперь в теплицу.

С нетерпением Коляныч ждал первого урожая. Драп получился просто обалденный. Однажды обкурившись, Коляныч принял участие в переписи населения. В графе национальность он написал: эвенк, а родным языком признал чукотский.

К Колянычу потянулись ходоки. Ручеек любителей травки превратился в полноводную денежную реку. Можно было спокойно заниматься любимым делом.

Коляныч расширил диапазон. Кроме изготовления моделей, он смог приобрести живописные полотна на морскую тематику, графику, фотографии, штурвал, компас, секстант, барометр, морскую форму, раковины моллюсков, кораллы и многое другое. Вычертил схемы сражений у острова Лиса, Ютландского, у Доггер-банки, в проливе Суригао и многих других морских боев, ставших легендами. Часами мог рассказывать, как начинались сражения, какую тактику применяли те либо иные адмиралы. Сыпал фамилиями, фактами и цифрами. На собранный материал Коляныч завел архивные карточки. В тысяче километров от ближайшего моря усилиями одного человека была заложена музейная коллекция, содержанию которой могли позавидовать многие серьезные коллекционеры.

Последнее удачное крупное приобретение Коляныч совершил в Черкассах. Перечитывая колонки газет, где люди предлагали всякую всячину, наткнулся на объявление «Продаю портрет адмирала. Недорого», номер телефона и адрес. Коляныч разволновался, какой адмирал, какого флота, страны? Может, Макаров? Немедленно позвонил в Черкассы. Трубку взял, судя по голосу, старый хрыч. Темнил. Ходил вокруг да около, не называл ни фамилии адмирала, ни цены. Коляныч терял терпение и хотел уже послать продавца. Но тот почувствовал, что сделка может сорваться, и очень тихо выдавил – 50 долларов. Быстро добавив, что торг уместен.

Взяв бутылку коньяка, Коляныч двинулся в путь в общем вагоне поезда Москва – Одесса. Поездка совпала с обретением Украиной независимости. В вагоне ему досталось боковое место. Коляныч, не обращая внимания на пассажиров, достал из дипломата бутылку, стакан и книгу «Грант Флит Его Величества» тысяча девятьсот шестнадцатого года издания. Налил полстакана, выпил и углубился в книгу.

Но читать ему помешал писклявый пьяный голос. «Вы, хахлы, дурные! Вам независимость нужна, как зайцу триппер, за нас вам держаться нужно, за нас». Говорящего не было видно. Он сидел в соседнем купе. Коляныч поморщился, но промолчал. Опять налил и опять выпил. Голос был очень знаком. Где он мог слышать эту писклю? В памяти всплыл образ Вовки Пунгарева. Повара с их крейсера. Худенький, белобрысый, синеглазый паренек из Воронежа, с огромными оттопыренными ушами и тонкой шейкой, которую можно было поломать двумя пальцами. Коляныч вспомнил крейсер, флотских друзей… «На коленях приползете и в жопу нас целовать будете», – опять загундосил в соседнем купе писклявый. Коляныч глотнул коньяка и, громко кашлянув, сказал:

– Товарищ, не нужно Украину трогать. Можно пострадать.

В вагоне повисла гнетущая тишина. Было только слышно, как стучат колеса на стрелках. Поезд приближался к станции Гребенка.

– Это кто там такой смелый? – насмешливо запищал голосок. – Выйди, покажись.

Коляныча стал раздражать тон Вовки. Смотри-ка, флот добавляет уверенности в себе даже такой устрице, как Пунгарь.

– Я, Вова, если покажусь, то у тебя уши поотлетают.

– Откуда ты знаешь мое имя? – с любопытством пискнул Вова.

– Участковым долго работал в Воронеже, – многозначительно сказал Коляныч, подмигивая пассажирам.

Он спрятал книгу и бутылку обратно в дипломат. Поднялся и пошел наказывать обнаглевшего Пунгаря. Представил, как у этого засранца вытянется лицо, как начнет Вова перед ним заискивать. Но вместо тоненькой шейки с лопоухими ушами на лавке сидел огромный, просто нечеловеческих размеров гражданин. Колянычу показалось, что в плечах у него не меньше полутора метра. Но, при его росте два с лишним, косая сажень выглядела пропорционально. Рядом с ним хватало места только сухонькой старушонке, которая своим размерчиком оттеняла масштаб соседа. Головой тот подпирал верхнюю полку. Его надбровные дуги торчали вперед. С них у незнакомца начиналась прическа. Глаза глубоко посажены в глазницы. Тяжелые, выдвинутые вперед, челюсти спокойно могли перекусить большую берцовую кость коровы. В общем, в стае горил он смог бы бороться за лакомые куски и за самок не только с рядовыми самцами, но и с вожаком. На столике перед «Вовкой» позвякивали уже несколько фауст-патронов. Его лекцию о взаимоотношениях России и Украины слушала делегация бабушек, которые везли молочные продукты на базар в Гребенку.

– Ну, чего остановился? Сцышь, когда страшно? – радостно запищал гигант.

Коляныч не понимая, что делает, обратился к старушке напротив.

– Мамаша, пересядьте, пожалуйста.

Старушка с удовольствием покинула место. Коляныч сел. Снова открыл дипломат и достал пузырь.

– Так что с ушами будем делать? – потребовал голосок гиганта.

Коляныч, оттягивая время, прямо из дула допивал коньяк. Он понимал: шансов – никаких. Проводник, с тревогой слушавший диалог, скрылся у себя в купе. Связался по внутренней связи с бригадиром, попросил вызвать милицию. За окнами замелькали домики Гребенки. Коляныч допил коньяк и решил: «Независимость – это принципиально. Придется умереть». Он резко разбил бутылку о голову писклявого богатыря и выскочил в проход. Реакция гиганта удивила всех. Он, довольно улыбаясь, взял со стола тяжелую бутылку из зеленого стекла и тоже разбил ее о свою голову.

– Ну, давай, – радостно предложил он Колянычу. – Бей! – И тоже выдвинулся в проход.

Коляныч нанес серию сильных ударов в голову и корпус. Но это было всё равно, что избивать плотину Днепрогеса. Последний удар ногой Коляныч зарядил в пах гиганта Вовика. После ударов Коляныча Лжепунгарев покрылся румянцем и выглядел абсолютно счастливым человеком.

– Ну, хахол, держись! Теперь моя очередь, – он, размахнувшись, ударил.

Коляныч скользнул вправо, страшный удар встретила верхняя полка. Она безжизненно повисла перед лицами обезумевших от страха старушек. Богатырь с голосом кастрата сморщился от боли. То ли ему, как диплодоку, наконец, до головы дошел сигнал, что Коляныч больно ударил его по яйцам, то ли он сломал руку.

В вагон влетела бригада ментов. Коляныч первый раз в жизни оценил, как полезен для государства институт милиции. Драчунов вывели из вагона и повели в отделение на вокзале.

– Что произошло? – спросил сержант Коляныча.

– На Украину наехал, – скромно ответил Коляныч.

Сержант от радости покрылся пятнами. Вся его родня погибла в мордовских лагерях, а его мать и он-младенец чудом выжили на поселении.

– Ну что, Кинг Понг, допрыгался? – сочувственно посмотрел он на Лжепунгарева. – Теперь ответишь за триста лет дружбы, за каждый год. Больше прыгать не будешь. Это я тебе обещаю.

– Ребята, мне в Черкассы нужно, – попросился Коляныч.

– Напишешь объяснительную, – строго приказал сержант, – а через сорок минут приходит хмельницкий поезд.

Сдав объяснительную, Коляныч с большой радостью покинул Гребенку. Без приключений добрался до Черкасс. Пополнил запас коньяка. Нашел на окраине небольшой частный дом. Зайдя во двор, понял: хозяин – отставник.

Двор поражал идеальной чистотой. В глаза бросалась неправдоподобная симметрия. Калитка и дорожка до крыльца делила пространство на две равные части. Одна половина зеркально отражалась в другой. Дверь на крыльце тоже состояла из двух половинок. Справа и слева – по одному окну со ставнями. С обеих сторон возле окон в землю врыты две резные лавочки со спинками. В полуметре от них росли две березы одинаковой высоты. Кусты смородины и цветы имели поддержку на противоположной стороне. Наблюдения эти не добавили Колянычу оптимизма. «Судя по симметрии и березкам, крови этот фронтовик выпьет, сколько сам захочет», – стучась в дверь, подумал он. Открыл крепкий широкоплечий старик в тельняшке.

– По объявлению, – сухо объяснил Коляныч.

– Проходите, – любезно предложил хозяин и проводил Коляныча в гостиную.

Комната также делилась на две одинаковые части. Это стало забавлять Коляныча. Он спросил хозяина – есть ли у него брат близнец?

– Нет, брата нет. Жена Мария умерла восемнадцать лет назад. – Он указал на фотографию смеявшейся женщины лет сорока в черной рамке. – Сердце. Дети разъехались. Никого нет.

Коляныч скользнул взглядом по стенам. Кроме симметрично развешенных вокруг зеркала фотографий, стену ничего больше не украшало.

Хозяин, протянув руку, представился.

– Цыпердюк Антон Иванович.

Коляныч, пожимая руку, подумал: «Фамилия у него родная, не какой-то там Градоблядский. Чего же он так березки-то любит?»

– А вас как? – спросил Антон Иванович.

– Зовите меня просто – Коляныч. Я, собственно, хотел посмотреть портрет.

– Может чайку вначале?

– Чаек потом, – твердо сказал Коляныч.

– Как хотите, – разочаровался Антон Иванович и вышел.

Через минуту вернулся, поставил в двух метрах от Коляныча стул и, освободив от старенького одеяла портрет, водрузил его на сидение стула. Коляныч глянул на портрет и обалдел. Он сразу узнал гросс-адмирала Тирпица. Хорошая работа. Чувствовалась рука профессионала, школа. Оттягивая время, Коляныч произнес:

– Теперь можно чаек. – И, открыв, дипломат, достал бутылку коньяка. – Но, я, Антон Иванович, за фашиста много дать не могу.

– Ничего, – ответил радостно Антон Иванович – сторгуемся. Может, на кухню переберемся? Там у меня очень уютно.

– Можно – согласился Коляныч, – лихорадочно соображая, как сбить цену.

На кухне был такой же порядок, как и везде.

– Камбуз у вас образцовый. На флоте не служили?

Хозяин, хлопотавший у стола, рассеянно ответил.

– А как же, семь лет на Г-5 отходил.

– Москитный флот, – обнаружил отличное знание предмета Коляныч.

Антон Иванович обернулся к Колянычу и радостно спросил:

– Так вы тоже из наших?

– А как же, – загордился Коляныч и, сняв свитер, предстал перед хозяином в такой же, как и тот, тельняшке.

Антон Иванович одернул тельняшку и снова представился:

– Капитан третьего ранга в отставке, командир торпедного катера Г-5, бортовой номер 121, Балтийский флот.

Коляныч вытянулся и щелкнул каблуками в ответ:

– Старшина первой статьи. Крейсер «Маршал Головко». Черноморский флот.

– Милый мой, – переходя на ты, растроганно обратился Антон Иванович к Колянычу. – Дай я тебя обниму.

Обнялись.

«Тридцать долларов с него хватит», – пронеслось в голове Коляныча.

– Спрячь коньяк, после с друзьями выпьешь, – по-отечески сказал хозяин. – Сегодня угощаю я.

На столе мигом образовались грибы двух сортов: жареные с луком опята и соленые польские, моченая капуста и яблоки, балык сома, буженина, черный хлеб, бутылка с напитком цвета чая.

Антон Иванович наполнил рюмки и предложил выпить за знакомство. Коляныч согласился. Его организм принял очень крепкий, но необычайно мягкий напиток со множеством оттенков.

– Что это?

– Понравилось?

– Очень, – Коляныч тоже перешел на ты. – Только не рассказывай мне, что это самогон.

– Вот именно, – обрадовался Антон Иванович, – закусывай, пожалуйста.

«Четвертак с него хватит по горло», – прикинул Коляныч.

На столе появилось жаркое, хозяин поставил чистые тарелки, новую бутылку. Коляныч оценил радушие хозяина.

– Я теперь тоже чаек всегда буду пить с опятами и бужениной.

Пошел третий час их знакомства. Антон Иванович ударился в воспоминания. Коляныч рассматривал старые фотографии.

– В сорок четвертом мне исполнилось девятнадцать, и попал я в москитный флот. Боевое крещение получил в Данцигском заливе. В апреле 45-го. По нам и раньше постреливали, но как-то обходилось. А тут снаряд оторвал нос, убил стрелка. Капитан – мы его батей все звали – 36 лет ему было, орет в переговорник: «Тоха, спасай, на тебя одного вся надежда, выжимай из своих дизелей всё, что можешь, если опустится нос, черпанем воды, потонем!». У меня на этот счет порядок был всегда. Прошли пятьдесят миль без задоринки. Потонули уже на базе, возле самого пирса.

Они долго пили чай. Коляныч тоже рассказывал о службе, о своей коллекции. О мечте организовать музей. Спать улеглись далеко за полночь. Засыпая, Колянычу вдруг стало стыдно за свое жлобство.

Он подумал, дам денег, сколько скажет. Потому как и портрет шикарный, и человек он хороший. Поднялись рано. Сели завтракать. Приговорили еще бутылку. И снова пили чай.

Наконец, Коляныч поднялся, вопросительно глянул на хозяина:

– Сколько?

– Чтобы я за эту фашистскую харю с братишки деньги брал? Никогда. Забирай так, дарю.

– Иваныч, так не могу. Ты пенсионер. Деньги всегда пригодятся, – Коляныч протянул Антону Ивановичу «сотку».

Тот отвел его руку и объяснил:

– Коляныч, всё у меня есть. Фрукты – свои. Дети помогают. Днепр-батюшка кормит. Я рыбак заядлый. Лучше к тебе когда-нибудь приеду, погощу. Музей твой посмотрю. Ну, давай на посошок…

Антон Иванович пошел провожать своего нового друга, заставив взять с собой гостинец – пять банок варенья.

– Куда едем? – спросил Антон Иванович. – На ЖД-вокзал?

Коляныч вспомнил железнодорожного Вову Муромца, с нетерпением ожидавшего его в Гребенке, и выбрал автовокзал. Они обнялись.

В автобусе место Коляныча оказалось в самом конце. На моторе. Между четырьмя китайцами. Их огромные баулы занимали весь проход. «Господь не любит Тирпица. Он подготовил мне новое испытание, – подумал Коляныч, – теперь вместо кацапа четыре последователя Ден Сяо Пина». Коляныч по-хозяйски раздвинул китайцев, занял свое место и, открыв дипломат, достал книгу, коньяк, открутил крышечку, глотнул. Черт, воду забыл купить. Китайцы молча наблюдали за его манипуляциями. Автобус медленно выруливал от вокзала. Какая-то нервная мамаша заставила всех закрыть окна. Стало душно, жарко и противно.

Коляныч открыл книгу, но читать не довелось – разом заговорили соседи. «И их хуй бу хуй хуа хули» – и тому подобные «умеешь ли ты рисовать тыкву» (китайский) травмировали уши Коляныча все четыре часа пути. Он допил коньяк и, глядя в одну точку, обмахивался «Грант Флитом Его Величества», размышляя о конфуцианстве. Автобус покинул с беременной головой.

Вскоре возле гаража Коляныча появилась первая стайка старшеклассников. Их привела учительница истории школы №10. Коляныч принял посетителей, приветливо пригласил в «музей», где стоял густой запах марихуаны и коньяка. Падлетки понимающе подмигивали, улыбаясь друг другу. Встреча прошла чудесно. Лекция Коляныча детям очень понравилась. Только училка Валерия Ильинична была несколько сконфужена. Во-первых, во время демонстрации броненосца «Поммерн» Коляныч ущипнул ее за попу, во-вторых, он густо пересыпал матом свои сложносочиненные предложения: «И тут адмирал Шеер отдал приказ: ребята, топите этих блядей на хуй, раз не хотят сдаваться». Колянычу первый раз в жизни вручили цветы, растроганный, он тискал учительницу, пока у нее на лице не появился румянец. И только после этого отпустил всех с миром.

Однако и в безоблачную бермудовскую жизнь иногда проникал негатив из пространства за периметром кооператива. Антипович наконец, очистивший двор от говна, на– строчил донос участковому. Бдительный Хобот прибыл к Колянычу, желая заодно проверить слухи о травке. Смутные подозрения одолевали участкового. Но Коляныч принял меры предосторожности.

Во время всеобщей предновогодней истерии Коляныч пошел в универмаг и купил ящик елочных игрушек-лимонов. Девушка-продавец, одетая Снегурочкой, улыбаясь симпатичному мужчине, кокетливо проворковала: «Что же вы одни лимоны? У нас много других игрушек». Коляныч, занятый своими мыслями, грубо отрезал: «Закрой поддувало». Снегурочка, перестав улыбаться, отдала покупку, обозвав его козлом. Колянычу отвечать было некогда, он торопился.

Придя домой в гараж, он перекрасил часть лимонов в зеленый цвет, затем поднялся в свою оранжерею и украсил ими любимые растения. Купил он также лимонов настоя-щих и держал их открыто на видном месте, утверждая, что это – остаток нового урожая.

Общественное мнение было успокоено. Совесть непонятливому участковому помог успокоить начальник милиции – влиятельный держатель акций ЗАО «Бермуды». А Коляныч получил новую погремуху «Лимонадный Джо».

Вскоре гаражный социум потрясло сообщение в «Бермудской правде». Арнольд Израилевич написал статью, которая начиналась словами некрологов позднего социализма. «Вчера поздно ночью после продолжительных переговоров произошла сделка между Колянычем и морским клубом «Фусо» из Иокогамы, в результате которой японская сторона получила макеты семнадцати кораблей первого ранга эскадры вице-адмирала Рождественского, потопленных японцами в Цусимском сражении 1905 года». Сумма сделки не разглашалась, но стало известно, что Арнольд, который вел эти переговоры, на свои проценты купил лазерный цветной принтер. Из дорогих.

Народ изменил мнение о Коляныче. А Коляныч после сделки неделю ходил как в воду опущеный. Его не радовали ни деньги, ни вдруг открывшаяся перспектива выхода на западные рынки. Щемящее чувство в груди не проходило – ему казалось, что он продал своих детей. Промучившись еще несколько дней, Коляныч засел за работу. Он принял решение восстановить эскадру Рождественского.

Напряженно работая днем, Коляныч лишь вечером позволял себе расслабиться. По давно заведенному ритуалу, за два часа до ужина Коляныч надевал фуражку и китель с погонами капитана первого ранга, цеплял на пояс кортик, открывал бутылку коньяка «Тиса». Раскладывал на тарелке с надписью «ЧМФ-1955» нарезанный лимон, забивал трубку драпом, включал «Кинг Кримсон» или «Пинк Флойд» и блаженствовал, рассматривая новый журнал или любимую книгу.

Тот вечер тоже начался как всегда. Коляныч, выполнив ритуал, сидел за столом над каталогом «РЕВЕЛ». Потянув рюмку коньяка, поднял глаза и остолбенел – напротив за столом сидел мужчина лет семидесяти с моноклем в глазу, одетый в морскую форму германских военно-морских сил.

– Добрый вечер, – сказал гость, – сделайте, пожалуйста, тише музыку, если это можно так назвать. Разрешите пред-ставиться, Тирпиц Альфред Фридрих, гросс-адмирал. А теперь вы расскажите о себе, хотя я и так о вас всё знаю.

Коляныч сразу узнал адмирала. Встал и протянул руку для приветствия, рука чуть дрожала. Украдкой глянул на портрет. В раме никого не было. «Это я сильно обсадился». Коляныч разволновался. «Нужно уменьшать дозы. Это хорошо, что Тирпиц. Адмирал – мужик интеллигентный и хлипкий, в случае чего можно и бубны выписать. А если припрется Кинг-Конг, как тогда кацап в поезде?» Коляныч выключил магнитофон. Достал еще одну рюмку. Поставил перед адмиралом, налил гостю и себе.

– Ну, Ваше сиятельство, со свиданьицем, – предложил Коляныч, начиная приходить в себя.

Они выпили. Альфред Фридрих презрительно посмотрел на Коляныча.

– Николай, кто вам дал право обращаться к старшему по званию в такой хамской форме? Вы, что, забыли свой чин? Чему вас только учили на крейсере?

– Это военная тайна, товарищ адмирал, – нагло улыбнулся Коляныч.

– Какой я вам товарищ? – взвился Тирпиц. – Товарищи ваши – матросы и старшины. И кто вам разрешил надеть чужой офицерский мундир – это вопиющее нарушение!

Коляныч перебил Тирпица.

– А знаешь, Альфред Фридрихович, хорошо, что мировое сообщество пропиздон вашим устроило в последней мировой войне. Научили вас, кретинов, любить демократию.

Тирпиц слегка покраснел и необычайно торжественно произнес.

– В мое время за такие речи офицеров вызывали на дуэль, а матросов вначале пороли, а потом вешали на рее.

– Да пошел ты! – Коляныч метнулся к Тирпицу, но тот растворился и исчез.

Коляныч глянул на портрет – Альфред Фридрих снова был в раме. Колянычу показалось, что выражение его лица стало еще более брезгливым и надменным. Коляныч подбежал к портрету и несколько минут крыл Тирпица четырех– этажным отборным матом. Потом с горечью произнес:

– Лучше бы пришел кто-нибудь другой, вон и Ямамото парень симпатичный, да и Черчилль не последний человек был в Адмиралтействе.

Наконец, успокоившись, он отошел от портрета и повторно решил подвязать с травкой. «Перерыв сделаю или трубку поменьше заведу». Неожиданно глаза, скользнув по столу, увидели рюмку гостя, она была пустой. Колянычу стало не по себе.

После этого случая Коляныч врезал во все двери замки и, уходя на ночлег, закрывал Тирпица на ключ. Несмотря на свое добротное уличное воспитание, Коляныч немного побаивался гросс-адмирала Тирпица Альфреда Фридриха.

Итак, парочка номер два Петрович – Юхансен добрались до гаража уже лежа. Но, несмотря на это, они приняли еще по пятьдесят грамм крепчайшего самогона. Произошла химическая реакция, разбудившая в Юхансене душу викинга. Он решил поведать Петровичу о сокровенном.