Текст книги "Гладиатор"

Автор книги: Юрий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Он было немного успокоился, но тут до него дошла двусмысленность последней фразы. И снова крупная дрожь сотрясла его тело... Лещинский чуть не плакал от страха. Пальцы его дрожали, когда он в очередной раз набирал номер, по которому через диспетчера связывался с Крестным, в телефоне-автомате. Свою "Мотороллу" он давно уже выбросил в Москву-реку, боясь, как бы его не запеленговали предполагаемые преследователи.

– Лещ, – услышал он вдруг в трубке голос самого Крестного, – поедешь домой. Там тебя будет ждать мой человек. Пойдешь с ним и сделаешь все, что он скажет. Все. Мне больше не звони, – заныли гудки отбоя...

Он не поверил ни одному слову, сказанному Крестным. За каждым его словом Лещинский слышал свою смерть. Крестный решил его убрать! Для Лещинского это было ясно как божий день. Домой нельзя было ехать ни в коем случае. Это же просто самоубийство!.. Но и не ехать домой тоже было самоубийством. Самое позднее через час человек Крестного, не дождавшись Лещинского, сообщит о том, что он не приехал домой, в свою квартиру, и Лещинского начнет искать сам Крестный. А его возможности Лещинский знал. И был уверен, что Крестный его найдет очень быстро. Для того, чтобы убить или убедиться, что он уже мертв. "Что же делать? – стучало у него в висках. – Я не хочу умирать. Что же делать?.."

...Крестный вовсе не собирался убирать Лещинского. Его раздражала глупая суета обезумевшего от страха чиновника, способного и в самом деле попасть в какую-нибудь историю, если он будет продолжать метаться по городу и шарахаться от первого встречного... Крестный, безусловно, понимал, что рано или поздно ликвидировать Лещинского придется. Но пока еще было рано. Крестный собирался до поры использовать его способности по сбору и анализу информации. Скажем, поступающей по каналам, которые самому Крестному были недоступны. Поэтому он в действительности хотел только спрятать Лещинского. Километрах в восьмидесяти к северу от Москвы на одной из подмосковных баз отдыха располагался его "запасной аэродром", или "отстойник", как он иногда называл это место. Время от времени Крестный увозил туда из Москвы людей, вокруг которых поднимался ненужный шум... И держал их там – кого неделю, кого месяц, пока интерес, проявляемый к ним правоохранительными структурами, не "отстоится" и не "выпадет в осадок". Вот куда хотел он увезти Лещинского, заставив того предварительно придумать какую-нибудь отмазку для своего начальства.

...Лещинский ничего этого не знал. Он думал только о том, что человек, которого Крестный решил убрать, все равно что уже мертв. Но Лещинского такая перспектива не только не устраивала... Он решил во что бы то ни стало остаться в живых.

Выход ему помогла найти привычка к постоянному анализу информации. Даже во сне его сознание автоматически продолжало прокручивать в мозгу поступавшие за день сведения. Поэтому решения проблем иногда выскакивали из головы Лещинского как бы сами собой, казалось, без какого-либо усилия с его стороны. Так и произошло: в ответ на вопрос "Что делать?" в его мозгу сама собой всплыла фамилия Белоглазов... Да, это единственная сейчас возможность остаться в живых! Соответствует ли это утверждение действительности, издерганный страхом логический аппарат Лещинского уже не мог дать ответа.

Белоглазов еще недавно был премьер-министром России. "Раз люди Белоглазова заинтересовались Крестным настолько, что решили убрать его человека, лихорадочно соображал Лещинский, – значит, их заинтересует любая информация о Крестном. Крестный меня уже похоронил. И тем самым записал меня в свои враги. А я ведь очень многое знаю о его делах. И за эту информацию смогу купить себе жизнь. Белоглазов – вот кто мне нужен!"

Лещинский понимал, что до Белоглазова сейчас, поздним вечером, ему не добраться... До него и днем-то добраться было нелегко. Даже Лещинский, знавший все ходы и выходы не только в аппарате правительства и министерствах, но и в аппаратах оппозиционных структур, не мог рассчитывать на немедленную встречу с лидером политической оппозиции, уже заявившим, кстати, что он обязательно выдвинет свою кандидатуру на ближайших выборах Президента России.

Белоглазова охраняли, и нешуточно. Причем охраняли именно те структуры, которые должны были бы подчиняться президенту. Формально они ему и подчинялись, но слишком много среди силовиков было недовольных его политикой, в особенности кадровой. Слишком много было обиженных, обойденных и чинами, и вниманием, и даже доверием. Они берегли Белоглазова, всегда принимавшего их под свою защиту в разборках на ковре президентского кабинета. Он олицетворял для них надежду на лучшую жизнь.

Их представления о лучшей жизни Лещинский хорошо себе представлял: неограниченная власть в стране, неограниченное влияние на президента и правительство – по образцу тридцать третьего – тридцать седьмого годов. Целям их Лещинский не сочувствовал, у него всегда были свои цели, индивидуальные. Но сейчас не оставалось выбора: либо в ФСБ, либо под пулю Крестного!..

Лещинский набрал номер телефона офицера, к которому ему часто приходилось обращаться в связи с выполнением своих аппаратных обязанностей. Когда он начал говорить в трубку, голос его срывался.

– ...Меня хотят убить, – заявил он, едва представившись. – Вышлите за мной машину, пожалуйста. У меня есть ценная информация. Я знаю, кто заказал убийство Кроносова... Я нахожусь недалеко от станции метро "Аэропорт". Жду вас там через полчаса.

Когда уже через пятнадцать минут, причем в трех кварталах от назначенного Лещинским места, рядом с ним остановилась "девятка" и выскочившие из нее двое коротко стриженных молодых крепышей затолкали Лещинского в машину, он успел лишь подумать, что даже не знает, кто они – фээсбэшники, люди Крестного или представители какой-то еще силы, о которой ему ничего не известно. Он сидел, зажатый на заднем сиденье телами двух ребят, что втащили его в машину, и молча прощался с жизнью...

...Немного отлегло от сердца, когда в человеке за рулем он узнал того самого офицера, которому недавно звонил, а сидевший с ним рядом полноватый мужчина с обвислыми щеками, явно постарше и по возрасту, и по званию, повернулся и, не представляясь, спросил:

– Ну, Лещинский, так что вы там знаете о Кроносове?..

– За мной охотится человек, организовавший его убийство, – заторопился Лещинский. – Как настоящее имя, я не знаю. И никто не знает. Его все зовут Крестный. Это он послал исполнителя, который и убил Кроносова.

– Ты знаешь, как найти этого исполнителя? – Собеседник Лещинского как-то очень быстро перешел с ним в разговоре на "ты", и Лещинскому это не очень понравилось. Он сразу засомневался – правильно ли поступил, обратившись к ним?

– Я знаю, что он скоро найдет меня, – буркнул расстроенный своими мыслями Лещинский.

– А ты этого очень не хотел бы! – рассмеялся фээсбэшник. – Так, Лещинский? А теперь слушай внимательно. Сейчас поедем к тебе домой. Ведь там тебя ждут?

– Зачем? – быстро и нервно спросил Лещинский. – Я не поеду.

Полноватый заулыбался во весь рот.

– Ты здесь сойдешь? Да, Лещинский? Ты нас с трамваем не перепутал? У нас нет остановки "по требованию".

– Да я-то вам зачем? Меня убьют, – засуетился перепуганный Лещинский, стараясь тем не менее, чтобы слова его звучали убедительно. – Мне домой нельзя. Я дам вам ключи. Там очень крепкая дверь. Без ключей войти просто невозможно...

При этих словах полноватый иронически взглянул на него, и Лещинский сбился:

– ...Наверное, невозможно. Я не хочу домой! Он меня убьет. Он...

– Лещинский, – перебил его знакомый офицер, что сидел за рулем, заткнись! Ты уже так навонял со страха, что дышать нечем...

Лещинский заметил, что они только что миновали стадион "Динамо" и уже приближались к Белорусскому вокзалу. Он решил сделать еще одну попытку избежать посещения собственной квартиры.

– Ко мне нельзя. Там засада. Меня предупредили. По телефону.

– Кто предупредил? – быстро спросил Лещинского тот, что был постарше.

– Крестный...

Лещинский почувствовал, что совсем запутался... Он посмотрел на часы.

– Через пятнадцать минут, – решился он наконец сказать, – мне приказали быть дома и ждать человека от Крестного... Но он придет только затем, чтобы меня убить. Нам не нужно туда ехать.

Увидев в окно машины памятник Маяковскому и колонны Концертного зала имени Чайковского, Лещинский понял, что его усилия изменить маршрут остались безрезультатными.

Тем временем знакомый офицер счел нужным ответить на последнюю фразу Лещинского:

– Кому это нам, Лещинский? Мы тебя в свою компанию не приглашали. Сам напросился. И вообще... – он замолчал, резко выворачивая руль вправо и сворачивая с Тверской в какой-то переулок.

– ...И вообще, Лещинский, – резко и раздраженно закончил за него полноватый мужчина, видимо бывший у них за старшего, – не учи отца ебаться!

За те несколько минут, что оставались до назначенного Крестным времени, они успели вырулить на Тверской бульвар и подъехать к дому Лещинского, еще имея в запасе две-три минуты.

– Вы со мной наверх, – сказал старший молодым оперативникам. – Выходи! приказал он Лещинскому.

Тот нехотя вылез, пытаясь тянуть время...

– Вперед! И побыстрее! – Интонация полноватого фээсбэшника заставила Лещинского ускорить шаги, чтобы не испытывать судьбу...

Открыв дверь своей квартиры, Лещинский едва заставил себя переступить порог. Чувствительный толчок в спину помог ему преодолеть нерешительность. Он все ждал, когда же раздадутся выстрелы, а из-за углов начнут выпрыгивать фигуры в масках... И думал только о том, как бы вовремя упасть на пол и закатиться куда-нибудь – хоть бы забиться под кровать, только чтобы его не было видно и слышно. Лещинский умом понимал, что все это глупо, что если его захотят убить, то непременно убьют, но не мог преодолеть детской надежды спрятаться от опасности...

Старший неожиданно рассмеялся.

– Да не трясись ты, как яйца у кобеля при случке! – уверенно, громко и даже как-то весело сказал он. – Мы здесь первые.

Он быстро расставил своих парней по удобным позициям, так, чтобы они могли одновременно и держать под прицелом дверь, и быстро спрятаться, если того потребует ситуация. Внезапно он насторожился, хотя никакого постороннего звука ни в квартире, ни на улице Лещинский не слышал.

– Лампу настольную включи, – уже тихо, сдержанным, но очень твердым тоном приказал он Лещинскому. – Пусть видят, что ты дома.

Лещинский семенящими шажками пробежал в свой кабинет, включил лампу и тяжело опустился на венский стул с высокой спинкой в стиле ампир, стоящий за письменным столом.

Еще раз оглядев широкий коридор, ведущий от входных дверей к кабинету, старший остался доволен расположением своих людей.

– Пропустите его в кабинет, – сказал он двум своим помощникам. – Если он вас, конечно, не обнаружит. Но не убивать. Мне нужно с ним поговорить.

И он многозначительно улыбнулся.

Глава 10

Иван всегда сам появлялся на горизонте, причем именно тогда, когда особенно был нужен Крестному. На это у него тоже было чутье – он просто возникал где-то рядом, как тогда, у гостиницы "Украина", и дальше события уже не могли развиваться без его участия. А вывести его из игры было ох как непросто!..

После того как Лещинский сообщил Крестному свои умозаключения о причастности к покушению на Ивана кого-то из силовиков, связанных с бывшим премьером Белоглазовым, Крестный сам дважды ездил в Одинцово в надежде отыскать там Ивана. Он не хотел посвящать в подробности этого дела больше никого из своих подопечных. Это касалось только Ивана и его самого...

Отсутствие Ивана на тайной квартире в Одинцове сильно беспокоило Крестного. Если Иван решит устроить самостоятельную разборку, неизвестно еще, что из этого выйдет. Конечно, Иван не настолько самолюбив, чтобы объявлять войну силовой структуре государства. Но сумеет ли он правильно оценить расстановку сил, если самостоятельно выяснит, кто хочет его убрать? Больше всего Крестный не хотел, чтобы Иван вновь применил свой традиционный метод выяснения непонятных для него отношений – выставить себя самого в качестве приманки, одновременно играя и роль охотника. Охотник он, что и говорить, классный! Но и те, кто охотится на него, тоже не дети... И стрелки неплохие.

Крестный нервничал, но надеялся, что в самый нужный момент Иван объявится сам, как это уже не раз бывало.

Когда Лещинский запсиховал и начал метаться по городу, теребя Крестного звонками с требованием встречи, тот быстро понял, что Лещинского надо увозить из Москвы: от страха человек часто совершает необдуманные поступки... Страх опьяняет человека, лишает его способности четко осмысливать ситуацию. Страх разрушает вестибулярный аппарат самой способности логически мыслить, логика начинает шататься и спотыкаться при каждом умозаключении, и в результате на свет появятся такие выводы, которые не имеют ничего общего с реальностью...

...Иван позвонил Крестному минут за пятнадцать до последнего звонка Лещинского. Крестный назначил ему встречу в одной из принадлежащих ему самому забегаловок на Арбате – в маленьком баре-ресторанчике, работавшем круглосуточно. Главным достоинством этой забегаловки считалось наличие двух уединенных кабинетиков, о которых почти никто не знал, кроме разве что самых проверенных постоянных посетителей. Там можно было спокойно "ширнуться", трахнуть свою подружку или своего дружка, если кому из постоянных клиентов приспичит, а можно – и серьезно поговорить, не опасаясь быть услышанным посторонними ушами. В общем, одно из немногих мест в Москве, где у стен нет ушей.

Ивана проводил в кабинет какой-то мрачного вида верзила с абсолютно пустым взглядом из-под мохнатых бровей... Едва увидев его, Иван вспомнил бойца-великана по прозвищу "Гризли" из своего взвода в Чечне: непонятной национальности, всегда заросшего бородой до самых глаз, вечно мрачного и молчаливого... Про него рассказывали, что он голыми руками отрывал головы чеченцам: садился им на плечи, фиксировал ногами туловище, голову жертвы тянул вверх, чтобы растянулись шейные позвонки, затем делал четыре полных оборота в одну сторону и вновь резким движением дергал вверх... И головы будто бы отрывались. Сам Иван, правда, этого не видел и до конца не верил этим рассказам...

Крестный уже приканчивал цыпленка-гриль, когда Иван вошел в тесную комнатушку. Он кивнул Крестному, проводил глазами унесшего грязную тарелку верзилу и спросил:

– Кто это?

– Что? – не понял Крестный. – Ах, этот... Не волнуйся, он абсолютно надежен. Глухонемой. Когда-то давно он настучал на одного из наших. Ребята хотели его шлепнуть, кстати, здесь же, в этой комнате. Но я посоветовал оставить его здесь работать. Ему только отрезали язык и проткнули барабанные перепонки. Ничего. Лет пять уже служит нормально...

– Что ты узнал? – спросил Иван, не уточняя, о чем именно спрашивает.

Крестный его прекрасно понял.

– Кое-что узнал. Ваня, вот те крест, вот гадом буду – я тут ни при чем. Лещинский кое-что разнюхал. Говорит, это люди Белоглазова. Кто именно, еще не знаю...

– Вот что, Крестный. Я ведь и сам узнаю.

– Не надо, Ваня. Не горячись. Лещинский еще понюхает. У него нос на это чуткий. Только он сейчас запаниковал сильно. Его пока спрятать надо, чтобы не напорол чего со страху-то. Отвезешь его в "отстойник", пусть недельку-другую посидит там, успокоится. Тебе и самому надо бы отдохнуть, но есть у меня к тебе одна просьба. Дельце так, небольшое, но кроме тебя доверить некому. Отвезешь его и свяжись со мной, подробности расскажу при следующей встрече.

В это время зазвонил телефон. Крестный взял трубку, поморщился и сказал совершенно другим тоном, как будто это не он сейчас добродушно-заботливо разговаривал с Иваном:

– Лещ, поедешь домой. Там тебя будет ждать мой человек...

***

Разыскав у Никитских ворот дом Лещинского, Иван не торопился подходить близко. Он видел, как на пятом этаже загорелся слабый свет в окне – то ли телевизор, то ли настольная лампа.

Чутье, которое так ценил в нем Крестный, не подвело Ивана, как не подводило еще ни разу после Чечни... Ну не хотелось ему входить в подъезд, не шли ноги, и все!.. Тем более что у подъезда стояли две машины – "форд" и "Жигули" девятой модели. Не любил Иван машин у подъезда. Мало ли кто там скрывается за темными стеклами? Нет ничего хуже, чем подниматься по лестнице с чувством опасной неизвестности за спиной...

Иван достал пачку "Винстона", закурил...

...Нет, не верит он этому Лещинскому, хоть и в глаза его никогда не видел. У него свое представление о чиновниках, жирующих на государственной власти. Крысы они, готовы друг другу горло перегрызть из-за денег. А когда чувствуют опасность, рвут в клочья всех, кто оказывается рядом, – такой уж у них инстинкт самосохранения! Закон крысиного подвала – чем больше ты утопишь своих сородичей в вонючей жиже под ногами, тем выше твоя голова поднимается над ее поверхностью...

Только зря они боятся смерти. Они же мертвы, эти люди, от рождения. Забирать их жизни легко, но скучно, словно на тренировке: отрабатываешь одно движение, повторяя его тысячу раз, доводя до автоматизма и не чувствуя уже его реального содержания... Профессионалу без этого не обойтись, автоматизм реакций – вещь необходимая в его профессии, но вместе с тем автоматизм убивает чувство реальности происходящего. Если нажимаешь на спуск автоматически, то лишаешь смерть ее глубокого содержания, ее энергии... Смерть имеет смысл не для того, кто умирает, ему уже все равно, а для того, кто убивает. Если убиваешь, ничего не чувствуя, значит, ты сам скоро будешь мертвым – твоя смерть уже ходит где-то неподалеку... Убийство становится бессмысленным, поскольку оно ничего не изменяет в тебе, не дает тебе энергии для того, чтобы продолжать жить и продолжать убивать...

...Иван докурил сигарету до фильтра, затушил пальцами огонек чуть тлеющего окурка.

Он уже принял решение. В подъезд он не пойдет. Пусть идиоты в машинах дожидаются кого-нибудь другого. Такого же идиота, как они... Так. В доме всего три подъезда. У одного из двух оставшихся тоже стоит машина. Но если они (Иван не знал, кто это они, но готов был поклясться, что эти самые они его ждут!) хотели бы перекрыть все входы в дом, машины стояли бы у каждого подъезда. Значит, в подъезде его не ждут. Но в какой из подъездов идти? Иван не доверял умозрительной логике, он доверял только логике событий. Если не можешь выбрать один из двух одинаковых вариантов, нужно дождаться, пока вмешается случайность.

Иван взглянул на часы: без пяти минут двенадцать. В такое позднее время он может и не дождаться никакой случайности. На этот счет у него было еще одно правило: если случайный фактор медлит, нужно его организовать...

Иван вернулся на Тверской бульвар... Нужный объект попался ему минут через пять. За одной из бульварных скамеечек, схоронясь в зарослях каких-то кустов с уже распустившимися листьями, лежал тот, кто ему был нужен... Обычный московский пьяница, не сумевший дойти до дома. Может быть, загулявший "гость столицы". Это не существенно. Главное, чтобы он не успел еще проспаться на свежем воздухе и не начал соображать...

Подняв непослушное тело алкоголика, Иван попробовал поставить его на ноги. Самостоятельно тот мог простоять не более двух-трех секунд. Затем ноги его подгибались, и он устремлялся к облюбованному им месту за бульварной скамеечкой.

"То, что нужно", – решил Иван.

Он обхватил мужчину за талию... Тот оказался или "лицом кавказской национальности", как выражаются менты в своих сводках, или грузинским евреем парень, лет двадцати пяти от роду, был давно не брит, видно, не первый день уже "гулял", перегаром от него несло так, что Иван даже произнес мысленно: "Однако!.."

Около дома Лещинского Иван и пьяница, в обнимку друг с другом, появились еще минут через пять. Постоянно падая и поднимаясь, они направились прямиком через клумбу к среднему подъезду, у которого машин вообще не было. У дверей подъезда Иван затеял возню с пьяницей, роняя его и поднимая снова, чтобы иметь время подобрать шифр на кодовом замке. Удалось ему это далеко не сразу, но пьяный "кавказец" ему хорошо подыграл. Он наконец пришел немного в себя и заявил:

– Ты че возишься, брат? Пошли, я выпить хочу. У Вальки есть. Открывай. Че, никак? Вот, блин, я всегда тоже по полчаса вожусь. Щас. Не ссы. Щас вспомним.

Он задрал голову и заорал:

– Ей, Валька! Какой у нас код, я забыл.

Ивану, к счастью, удалось справиться с замком, иначе пьяница разбудил бы весь дом. Пришлось бы делать вид, что они перепутали дома, и начинать все сначала.

– О! – радостно воскликнул пьяница, когда Иван распахнул дверь. – Молоток! Дай пять.

Ивану пришлось с ним поцеловаться, и, обнявшись, они кое-как вписались в дверь...

Далеко тащить его Иван не стал. Слегка стукнув алкаша ребром ладони по шее, чуть ближе к левому уху, Иван усадил его в темном углу под лестницей, уверенный, что до утра "спящего" там никто не обнаружит, а сам он тоже вряд ли очнется.

Иван был доволен его работой.

...Вещи и люди в его руках именно работали, а не просто подчинялись его воле.

Взять хотя бы оружие.

Конечно, в экстремальных ситуациях Иван пользовался любым оружием, которое попадалось под руку. Желательно было только, чтобы оно могло стрелять... Другое дело, когда Иван выбирал себе оружие. Он был уверен: у каждого пистолета есть свой характер. Дело не в системе – из иного нагана положишь больше целей, чем из первого попавшегося современного полуавтомата... Главное – почувствовать пистолет. Не пристрелять, это само собой, а именно почувствовать. Осечки не происходят сами собой, как и кирпичи сами собой на голову не падают. В руках Ивана никогда ни один пистолет, который он выбрал сам, не дал осечки... Просто Иван всегда знал: выстрелит пистолет, когда он нажмет на спусковой крючок, или нет. И потому не стрелял, когда знал, что последует отказ...

Свои пистолеты Иван любил. И они его не подводили.

С людьми, которых он, по необходимости, использовал, было то же самое. Если Иван выбирал кого-то на какую-то роль сам, он обычно не раскаивался в этом. Потому что выбранный человек точно соответствовал этой роли...

...Иван похлопал по щеке отключившегося пьяницу и двинулся наверх. Выход на чердачную площадку был загорожен решеткой, закрытой на довольно внушительный амбарный замок. Не тратя времени на замок, Иван просто разогнул слегка прутья решетки, скорее, декоративной, чем призванной преградить кому-то путь, и протиснулся между прутьями. Зато на двери чердака вообще никакого замка не было.

Пройдя через помещение технического этажа, как теперь в новых домах стали называть обычные чердаки, Иван выбрался в подъезд Лещинского, проделав ту же операцию с другой решеткой, только стараясь производить как можно меньше шума. Это ему всегда удавалось.

На пятый этаж он спустился очень спокойно и бесшумно. А вот перед дверью квартиры Лещинского застрял на несколько минут... Иван стоял и прислушивался. Не к звукам – квартира молчала мертвым молчанием. Иван прислушивался к своим ощущениям. И чем дольше прислушивался, тем меньше ему хотелось браться за замок. У него было смутное подозрение, что кто-то ждал от него именно этого действия, чтобы он открыл замок и вошел в дверь... Будто кто-то посторонний спланировал действия Ивана, а он сейчас должен только подчиниться чьей-то чужой логике, чужой воле...

Чужой логике Иван подчиняться не умел. А чужая воля для него и вовсе не существовала. Он не знал, что это такое. В его голове, после того как он победил Чечню и закончил там свою чеченскую войну, этого понятия просто не могло быть...

...Иван очень легко, можно сказать нежно, коснулся входной двери квартиры Лещинского. И она тут же отозвалась, выдала ему свою тайну... Дверь оказалась незапертой.

"Ясно, – сказал себе Иван, – меня ждут".

Существовала только одна причина, по которой дверь могла оказаться незапертой, – чтобы хозяину не пришлось к ней подходить... Если Лещинский подойдет к двери, как рассуждали, видимо, те, кто ждал Ивана в квартире, у Ивана будет возможность просто выдернуть его из квартиры и попытаться скрыться вместе с ним. А может быть, и убить на месте. А так, если Иван ничего не подозревает и позвонит в звонок, Лещинский крикнет погромче: "Открыто!.." И тому придется самому входить в квартиру...

Если здесь его ждут, этот путь закрыт. Это аксиома – одна из тех, по которым жил Иван.

Он осторожно поднялся на шестой этаж. Попытался вспомнить, как расположены лоджии в квартире Лещинского, но потом сообразил, что лоджии есть в каждой квартире, а ему подойдет любая. Однако необходимо было выбрать, и Иван выбрал ту, к которой он случайно оказался ближе...

Хозяева, видно, были победнее, чем зажиревший Лещинский, и замок в двери их квартиры был намного проще, чем замок у их соседа под ними. Иван справился с ним секунд за тридцать.

Первое, что он сделал, проскользнув внутрь, – принюхался... Псиной не пахло. "Неплохо, – подумал Иван. – Чем меньше шума, тем лучше". Отсутствие собаки сильно облегчало выполнение его плана...

Если бы в квартире оказалась собака, пришлось бы ее убивать, причем руками и как можно тише. Иван справился бы с этим, справился бы и с хозяевами, но только в том случае, если бы собака кинулась на него молча. Если бы она залаяла, Иван был бы демаскирован, и к его появлению в квартире Лещинского этажом ниже могли бы уже подготовиться соответствующим образом...

...Едва войдя в квартиру, Иван услышал, что работает телевизор. Квартира имела стандартную планировку, и Иван сразу определил: телевизор находится в зале, то есть в самой большой комнате. Темную кухню он миновал спокойно, там явно никого не было. Подойдя к открытым дверям в зал, Иван вытащил из кармана маленькое зеркальце и с его помощью внимательно рассмотрел что там, в зале...

В кресле, почти спиной к дверям, сидел перед телевизором мужчина в трусах и, увлекшись, смотрел на экран. Шел футбольный матч на один из международных кубков.

Ивану вновь повезло.

"...Матеус проходит в штрафную, – услышал он голос комментатора, обыгрывает защитника... Удар! Штанга! Но мяч вновь отлетает к нему. Еще удар! Гол! Главный бомбардир немцев сравнял счет в матче с голландским "Аяксом". Теперь все начинается сначала, счет вновь ничейный..."

Под эту тираду Иван спокойно прошел за спиной у мужчины, сидящего перед телевизором, уверенный, что тот не сможет сейчас глаз оторвать от экрана. Теперь его интересовала комната справа по коридору, то ли спальня, то ли детская. "Какая разница, – подумал Иван, – лишь бы без шума..." Освещение в этой комнате было выключено. Иван заглянул в ванную, нашел широкий махровый халат, набросил его на себя поверх одежды и тихо проскользнул в комнату... Ее наполнял слабый, рассеянный свет от фонарей за окном и крепкий, возбуждающий запах сладковатых духов. Это была явно спальня.

– Насмотрелся, что ли, на свой футбол? – не повернув головы, встретила его недовольным вопросом лежавшая на постели ничком женщина. – Что, теперь мужики в трусах тебя больше привлекают, чем голые бабы?

Иван пригляделся к ней. Она была обнажена, толстые ягодицы подрагивали, бедра слегка ерзали из стороны в сторону. Руками она сжимала свои груди.

– Я с твоим футболом, блин, сама научусь кончать, без тебя! Ну, иди скорее, сунь в меня свой член, – она слегка раздвинула ноги и немного приподняла зад.

Иван тихо подошел, положил ей руку между ягодиц, на пыщущее жаром скользкое влагалище.

– А-а-а! – простонала она.

Тихим аккуратным ударом в затылок Иван на время прекратил ее сексуальные мучения... В себя она придет теперь не скоро... Он прикрыл ее халатом, открыл дверь на лоджию и вышел наружу.

С помощью нехитрого приспособления, представлявшего собой крепкий металлический крюк, заключенный в резиновую трубку, Иван бесшумно спустился с шестого этажа на лоджию пятого...

Он стоял на лоджии квартиры Лещинского, прижавшись к стене, и раздумывал, что делать дальше. Не столько даже раздумывал, сколько ждал момента, когда решение само родится в его мозгу. Своей интуиции он доверял больше, чем своей логике...

Тихий звук открываемой дверной защелки прервал его ожидание. Решение само шло навстречу Ивану. Он весь подобрался и застыл в неподвижности, готовый к любым активным действиям...

Пока Иван путешествовал по подъездам, чердакам и квартирам, окольными путями добираясь до жилища Лещинского, в его квартире уже начали нервничать. Старший фээсбэшник связался по рации с офицером, что остался в машине, и тот собщил, что в подъезд пока не вошла ни одна живая душа.

Полноватый начал злобно поглядывать на Лещинского, словно он был виноват, будто из-за него ожидаемый человек опаздывает. Сам Лещинский сидел ни жив ни мертв, гадая, к добру или к худу то, что никто еще не появился, хотя назначенный Крестным срок давно уже прошел.

Два молодых оперативника уже просто измаялись на своих постах, не понимая обстановки и поначалу каждую секунду ожидая появления в дверях фигуры с пистолетом в руках. Но никто все не появлялся и не появлялся. Они постепенно устали от напряжения и, незаметно для себя, расслабились. Поэтому, когда старший приказал одному из них выглянуть на лоджию и проверить визуально обстановку внизу, у дома, тот подумал, прежде всего, что на лоджии можно быстренько курнуть втихаря. Все равно никто, как видно, сегодня в эту квартиру уже не придет, раз не пришел раньше...

На лоджию он выходил расслабленно, будто у себя дома, а не на задании, в квартире объекта... Иван убрал его тихо. Он резко, но бесшумно ударил его большим пальцем в основание шеи, пробив трахею и тем самым сильно ослабив поток воздуха, идущий через голосовые связки. Пытаясь вздохнуть, парень выпрямился и расправил грудную клетку. Иван ударил его второй раз, тем же большим пальцем попав точно в солнечное сплетение и пробив расслабленные брюшные мышцы.

Чтобы падающее тело не произвело лишнего шума, Иван подхватил оперативника и уложил его на бетонный пол лоджии лицом вверх. Тело парня конвульсивно вздрагивало, он пытался вздохнуть, но кровь, затекающая из раны в горло, мешала ему. Мучиться ему оставалось не более минуты.

Наблюдать картину его агонии у Ивана не было ни желания, ни времени. Он бесшумно проник в комнату через дверь лоджии. Комната оказалась спальней. Дверь в нее была приоткрыта, и сквозь щель пробивался слабоватый, рассеянный свет из коридора. Иван осторожно выглянул в коридор...

Полутемный коридор был пуст. Насколько Иван мог видеть, двери в остальные комнаты были плотно притворены, кроме одной, тусклый свет из которой и освещал коридор.